Текст книги "Случайные люди (СИ)"
Автор книги: Агния Кузнецова (Маркова)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Мы стащили находки вниз, расставили на самом большом столе и стояли, смотрели на них и друг на друга в ожидании, кто первый скажет "а давайте не понесем все соратникам".
– У нас дома есть такой закон, – сказала я. – Тому, кто нашел клад, полагается четверть от него.
– Резонно, – сказал Мастер согласно, махнул рукой, с пола поднялись черепки и поплыли по воздуху к нам, на лету сплачиваясь в кружки.
Мы сели на скамьи по сторонам стола, друг напротив друга, и я позволила Мастеру выбрать. В местной выпивке он понимал явно больше меня.
– То, что крепче, лучше сохранилось, – сказал он задумчиво, с глухим стуком переставляя бутылки по столу. – Но то, что слабее – вкуснее. Рискнем, леди?
– Давайте, – выдохнула я решительно, подвинула кружки, попутно любуясь узором на их стенках, который так и плясал от неверного света огонька. Не может без украшательств.
Мастер откупорил оплетенную бутылку, налил на два пальца в каждую кружку. Мы одновременно принюхались. Пахло алкоголем и каким-то незнакомым мне фруктом или овощем, но достаточно приятно: как пахнут духи со "свежим молодежным" ароматом – вроде как и огурец, а вроде как и помидорная рассада. Но забавно и свежо.
– Что мы пьем?
– Фруктовую настойку, – сказал Мастер, поднял кружку, и она прямо в его руке преобразилась в стеклянный бокал с толстыми стенками. Настойка была прозрачно-рыжеватая, как сильно разбавленный абрикосовый сок.
– Отлично. За что пьем?
– "За что", леди?
– У вас не говорят тостов? – удивилась я. С языка неловко слетело слово по-русски, в местном языке "тоста" не было. Я переформулировала: – Не желают здоровья хозяину дома, где пируют, или там не говорят речей по поводу события, на котором собрались?
– Говорят, – сказал Мастер. – Прославляют достоинства подающего вино.
– Ну вот, – обрадовалась я. Моя кружка тоже стала стеклянной и подозрительно напоминала теперь алкоголический граненый стакан. – А у нас еще желают того, чего нет, но хочется, и благодарят за то, что уже есть. Можно выпить за дружбу народов, например. Людского и эльфийского.
Мастер криво усмехнулся, но послушался меня, коснулся бокалом бокала.
– Да не угаснет эта дружба вовек! – провозгласила я. Опрокинула бокал, но оказалось, что крепилась я зря, настойка была слабая, хотя и достаточно вкусная.
– Да дадут оба народа друг другу покою, – сказал Мастер и пригубил тоже. Облизнулся, с удивлением уставился в бокал. – Недурно.
– Давайте еще, – я кивнула на бутылку.
Второй тост пошел за здравие королевы и ее уважаемой родни.
– А много ли родни? – спросила я. Начинать лучше с нейтральных вопросов. О погоде там, о знаменитостях… за отсутствием телевидения знаменитости тут – это власти предержащие.
– Если брать широко, то все правящие роды между собою не чужие, – сказал Мастер. Огонек он повесил над столом между нами, и в его свете казался моложе, чем на улице, на честном солнышке. Он ничего, подумала я, потягивая питье. Не красивый, но приятный.
– Я слышала, у королевы много детей. Принцы и принцесса.
– Ее Величество принесла супругу троих сыновей и дочь, – кивнул Мастер.
– Про принцессу я слышала, а где сыновья?
– Младший погиб во время иностранной кампании, – сказал Мастер. – Два года назад, в походе на орков. Старшие – во время их похода на нас. На подступах к столице. Известие пришло за день до того, как столица пала.
– Скормить войне троих детей, – выговорила я, помолчав. Покачала головой. – Кто угодно помешается.
Мастер поднял бровь. Я спохватилась: поймет еще, что я подслушивала.
Я предложила выпить за упокой принцев. Мастер поддержал. Налил из бутылки еще. Да-а, похоронить детей, а потом мужа… даже не похоронить, а бежать и только знать, что уже не встретитесь, не смочь даже проститься. Вот уж врагу бы не пожелала.
– Не печальтесь, леди, – сказал Мастер. – Они были верующие, и сейчас, наверное, в лучшем месте.
– А вы веруете? – спросила я. – И во что?
Мастер поставил локоть на стол, подпер щеку рукой. Болтал напиток в стакане и смотрел, как он ловит свет.
– Знаете, леди, у моего народа тоже есть Четверо. Только они другие. Справедливо сказать, что люди переняли их от нас, только не смогли оставить суть нетронутой, и наполнили новым содержанием. Сделали подателями благ, защитниками и утешителями. Покровителями добродетельных, заступниками слабых. – Мастер, держа бокал в расслабленной руке, ткнул пальцем вверх. – Эльфийский же народ такой чуши выдумать не смог бы. Потому что умеет наблюдать. Если и есть какие-нибудь боги над миром, то это те нетронутые Четверо. Жадные, похотливые, переменчивые существа, жестокие и несправедливые. Как самая природа, как самый мир. Мир не подает благ, если молишься усердно. Так что надо поглядеть на это, – он обвел рукой трактир, – и подумать, кто это сотворил и каков он.
– Как вы мрачно на все смотрите.
– Не на все, – поправил Мастер. – И не мрачно, а сообразуясь с опытом. Природа состоит из вражды и похоти. Жизнь – из несправедливости и случайных событий и бед.
– Сложно поспорить, – сказала я, глотнув. По пищеводу поползло острожное тепло. – Но зачем почитать таких богов?
– Их и не почитают, – пожал Мастер плечом. – Они просто есть.
Разумно. Я прикрыла бокал ладонью, когда он предложил долить: хватит мне пока. Мастер же плеснул себе, но пить не стал. Глядел куда-то, в ему одному доступное, темными лисьими глазами. Долго глядел, мне стало скучно, я потянулась за бутылкой. Мастер отмер и налил сам. Сказал:
– Знаете, эту настойку мои сородичи пьют теплой. Я читал.
Я была всеми руками за то, чтобы соблюсти пищевые традиции, отдала Мастеру свой стакан, он подержал в ладонях и вернул мне – теплый, и питье стало чуть теплое, меньше пахло спиртным и больше – неизвестной мне свежей и чуть сладкой растительностью.
– Скучаете по своему народу?
Обычно момент, когда веселая попойка переходит в грустную со слезами, наступает сам, но я не могла не поторопить, верно же? Язык мой! Я уткнулась в бокал, а Мастер, вопреки ожиданиям, пожал плечом, сказал безразлично:
– Я никогда его не видел. В количестве, достаточном, чтобы это было можно назвать народом.
– Давно не были в родных краях?
– Никогда.
Надо же. А все равно, "мой народ", туда-сюда. Ну да, чем дальше родина и чем меньше о ней знаешь, тем крепче чувство причастности.
– Никогда не хотели навестить?
– Хотел, – сказал Мастер. – Было две или три возможности. Поймали бы, конечно, разорвали ноздри, но шанс того стоил, верно? А я не воспользовался. Потому что, – Мастер поднял бокал, – как бы я ни желал погибели человечьим королевствам, которые покупают таких, как я, кто-то же из моего народа меня – продал. Не поверите, эта простая мысль очень долго мне не приходила. С тех пор перехотелось называть какое-либо из мест домом и стремиться туда. Везде, леди, одно и то же.
Он выпил. Я покрутила бокал в руках. Он никак не остывал, от него шло ровное тепло, как от чьей-то сухой руки.
Пить за патриотическое чувство мы не стали.
– А почему "разорвали ноздри"?
– Беглым рвут ноздри. – Мастер показал на себе ногтем. – Чтобы потом было видно, кто склонен не подчиняться.
– Ужас какой, – сказала я искренне. Ну и мирок. Магия, конечно, но и мечи, а где мечи – там короли, имущественное и сословное неравенство и много, много уродств. Плата за отважных рыцарей, которых мне бы хотелось отдельно и без всего, но они идут в комплекте с ситуацией – и никуда не денешься.
– Там, откуда вы, лучше? – поднял бровь Мастер.
– Не везде, – призналась я, – но мне повезло, я родилась в таком месте и в такую эпоху, что подобные вещи меня минули.
– Неудивительно, что вы хотите домой.
Я хмыкнула. Не только поэтому хочу, а потому что водопровод, центральное отопление, компьютер, еды вдоволь и какую я выберу – и больше никакой природы! Природой я наелась на жизнь вперед.
– Хочу, – сказала я. – Отправьте меня домой?
– Я не умею ходить Тонкими тропами, – сказал Мастер, – вам нужен совсем другой маг. В Рилирвене есть мастера, как я слышал, так что если у Рихензы… прошу прощения, Ее Величества возобладает разум и мы повернем туда, у вас будет надежда.
Расспрашивать про это было жутко и не хотелось, но никуда не деться. Знать всегда лучше, чем не знать. Я открыла рот для вопроса, но тут везде завыло, стены дрогнули, на нас и на стол с потолка сыпанула труха, из окна раздался плач. Мастер накрыл ладонями стакан, чтобы не попал мусор, посидел так, и, как только все кончилось, выпрямился, как ни в чем не бывало, отпил.
– Что это такое? – спросила я тряским голосом.
– Город реагирует на живых, – сказал Мастер. – С проклятыми местами такая штука: они тихие, пока в них кто-нибудь не забредет. Тогда не упокоенная воля прежних жителей чует плоть и душу и пробуждается. Обычное дело. Я предупреждал королеву, но они не изволили слушать.
– Почему?
Мастер потер лоб.
– Сколько в вас вопросов, леди. Хватило бы на десяток придворных дам.
– Мне скучно, – сказала я, – и я ничего не понимаю. Поэтому и задаю вопросы.
Понизу с шипением прошел сквозняк, я подскочила, подняла ноги. Мастер невозмутимо ковырял пальцем печать на горлышке.
– Теперь я вспомнил, – сказал Мастер. – Я читал про это место.
И замолчал. Мне захотелось его пнуть. Я отобрала у него бутылку в оплетке, и не отдавала, пока он не рассказал.
Городок этот не избег судьбы других городков и деревень в той войне: королевская армия проходила их и сдавала без боя, отступая. Иногда король обещал оставить отряд для обороны, иногда – прислать помощь позже. Забирал провиант и уходил. Жители ждали, отбивали орков раз за разом и заставляли дорого платить за каждую улочку. Сожгли целый квартал, чтобы пламя прихватило с собою врага. Они ждали помощи – чему еще верить, как не словам короля? – но не дождались. Магистр сам убил своих дочерей, чтобы они не достались врагу пленницами.
– Ужас какой, – повторила я.
– Обычное дело, – сказал Мастер. – Кеннет Желтый победил в конце концов, так что не принято его порицать.
– Победителей не судят, – буркнула я.
– Верно, – улыбнулся Мастер. – Хорошо сказано.
– Это не я, это до меня.
– Все равно.
А я думала, твари на поляне – это было страшно. А тут чем дальше, тем страшнее. И противнее.
– И что делать? – спросила я.
– Сидите, – сказал Мастер, – наслаждайтесь вином. Мертвые ничего не имеют против вас. Думаю, мы переночуем и уйдем невредимы. Если же нет, то… держитесь подальше от королевы. Так будет безопаснее.
– А что такое?
– В ней мало крови Кеннета, но она есть.
– Так. – Я подняла ладонь. – Стоп. Кеннет Желтый – прадед ее мужа, разве не так?
– Так.
– Брак не делает кровного родства.
Мастер усмехнулся.
– Я же говорил, правящие династии давно уже между собою породнились. Не забивайте голову, леди, – он щелкнул ногтем по бокалу, тот пошел позолотой у края. – Если начнется заварушка – бегите. Я собираюсь поступить именно так, и вам искренне советую.
– Сбежите? – прищурилась я. – Бросите нас на произвол… э… потустороннего?
– Я, между прочим, не просился присоединяться к вашему походу, – сказал Мастер. – И в Лесу, как вы можете понять, искал не королеву и ее людей, а свободы. Но нет, не-ет, – протянул он зло, – судьбе не было угодно! Судьба благоволит только мужьям земли и женам неба, а остальных бросает в их жернова.
Он заговорил на чужом языке, выплевывал слова и тыкал пальцем в меня и потолок. Казалось, что еще немного, и пойму что-то, но кроме редких знакомых слов, речи оставались загадочными. Я слушала, и только когда он немного успокоился, сказала:
– Я ничего не поняла. Что там про жен неба?
– Короли и королевы, – сказал Мастер, откашлявшись. – Король – муж земли, королева – жена неба, и небеса и земля знают их, и самая природа слушает их и ведет.
– Красиво звучит.
– Беда в том, что оно не только звучит. – Мастер хмуро потряс бутылку, выслушал плеск. – Рихенза замыслила дурное. Если ей удастся, это будет великая победа, о ней будут слагать песни, как о Кеннете Желтом. Но вы умны, леди, как я посмотрю, вы, верно, догадываетесь, чьей кровью писаны великие победы.
Кровью тех, о ком потом не говорят в учебниках, подумала я. Граждан, которые соглашались на подвиги и нет, сами бросались на абразуры или были посланы в огонь.
– Эбрар, как я поняла – серьезная угроза. И если он порождает таких уродов, как мы встречали, то он угроза не только вашему королевству, а… – я запнулась, сделала широкий жест, – вообще.
– Пропади оно пропадом, – сказал Мастер. – И это королевство, и соседние. И орки тоже. Откровенно говоря, им вреда от великого генерала еще больше, чем нам. Он делает вокруг себя фальшивую жизнь. Тот, кто живет фальшивой жизнью, не может ни умереть, ни продолжить род. Вы видели, как вы их называете, уродцев. Это – вместо смерти. Тупеют и бродят, если осталась еще воля, а если лишить их движения – будут лежать и гнить. После той войны орки сидели тихо – потому что их, живых, мало осталось – тех, кого Эбрар не успел обратить. Теперь останется еще меньше. И пропади они пропадом. – Он поднял бокал, выпил, запрокинул голову и неприятно закхекал. Я не сразу поняла, что это смех.
– Как вы легко распоряжаетесь судьбами народов, – хмыкнула я, вытряхнула из бутылки последние капли себе в бокал.
– А плевать я хотел, – сказал Мастер намного более пьяным, чем я ожидала, голосом. – Ни один народ не сделал мне добра. Вот эту, вот эту, леди. – Он подпихнул мне бутылку. – Хорошая вещь. Н-ни одна скотина…
Я сдержалась, чтобы не напомнить ему, что его все-таки выучили и воспитали, дали дело, и камзол у него богатый. Что я, на самом деле, знаю? Ничего. Чужая жизнь – всегда потемки. Я сосредоточилась на том, чтобы открыть бутылку, достала кинжал, срубила печать. Выковыряла пробку. Пахнуло хвоей.
– Настойка на елках, что ли? – пробормотала я.
Мастер уронил лицо в ладони, что-то промычал, над головой его собралось голубовато-белое сияние. Мастер помотал головой, поднял лицо, с силой растер. Откашлялся. Глаза были ясные и совершенно трезвые, как и голос.
– Вы недалеки от истины, леди. На шишках. Осторожнее, это довольно забористая штука.
– А вы со мною этот же трюк провернете, – я покрутила ладонью над головой, – как вот сейчас. Полезное уменье, а!
– Вы не представляете, насколько востребованное на пирах, – ухмыльнулся Мастер. Протянул руку, со всех сторон прилетели капли воды, собрались в шар, которым он сполоснул бокалы. Они опять изменили форму, и теперь больше напоминали рюмки. Мастер шлепнул воду прямо на пол, я разлила настойку, долго вдыхала запах и представляла, что я сижу у новогодней елки, шампанское только из холодильника запотевает, из салатниц торчат ложки, бери и клади, а на работу не надо не только завтра, но и послезавтра.
Оливье бы сейчас. Или просто чего-нибудь закусить.
Под потолком бегала белка, а в дальнем углу что-то копошилось. Я попросила Мастера пульнуть туда огнем: если попадет, будет мясная закуска. Мастер швырнул рассыпающий искры сгусток пламени, и то ли не попал, то ли в углу никого не было, а мне просто показалось.
Мы выпили за упокой мертвых и долгую жизнь живых. Питье прокатилось до желудка и упало, как снежок со льдом внутри: тяжко и холодно. Я утерла выступившие слезы. Снежок помалу начал таять, и стало хорошо.
– Я же говорил, – сказал Мастер довольно. – Забористо.
Он почти лежал на столе, подпирал голову, словно она была слишком тяжела, и возил по столу рюмкой.
– Сварите мне зелье, – попросила я. Мастер поднял брови, подождал, пока я продолжу: – Приворотное зелье. Вы умеете?
– Нет, леди, – сказал он, – не мое это ремесло. Но я могу зачаровать какую-нибудь жидкость для того же самого эффекта. Надолго ли вам?
– На один раз, – сказала я, спохватилась под его смех. – На один день, в смысле. Чтобы…
– Чтобы не отказал. Или не отказала?
– Есть разница?
– Для заклинания – никакой. В порядке праздного интереса. Мы с вами нынче делим вино, позвольте же мне некоторые вольности.
– Позволяю, – кивнула я с важностью. Становилось по-глупому весело. – Это он. В порядке праздной… э… откровенности.
– Эвин, что ли? – спросил Мастер буднично, сделал пальцем знак. Бутылка воспарила над столом и наполнила мою и его рюмку. – Не советую.
– Вы против?
Мастер подпер щеку другой рукой, поставив локти по сторонам рюмки.
– Нет. Это не мое дело. Просто будьте осторожны. Ему покуда не нужна жена, насколько я знаю.
– Ну так в этом и смысл! – обрадовалась я. – Избавит от сложностей. Я не собираюсь тут оставаться. Ваш мирок, конечно, очаровательный, но я воздержусь здесь селиться. Мне буквально раз или пару… такой мужчина. Грех пройти мимо.
Питье на шишках развязывало язык, и я не знала, начинать ли уже пугаться.
Мастер кивнул, волосы упали ему на глаза. Он сдул их, вздохнул.
– Все равно будьте осторожны. От него потом не отвяжешься, прикипит душа – и все. А может, это… – Мастер запнулся, смахнул волосы с лица. Прикрыл глаза ладонью. – Впрочем, что это я.
– Если вы против, я не стану… ничего, – проговорила я к большому сюрпризу для самой себя.
– Нет, нет, – махнул рукой Мастер, – пожалуйста, ни в чем себе не отказывайте. Все мы снимаем столько ягод с лозы радости, сколько успеваем.
– Да вы поэт! – воскликнула я.
Выпили за поэзию.
Больше, правда, Мастер ничего поэтического выдать не смог, а единственная короткая строфа, что он сейчас припомнил, оказалась заклинанием, и теперь у нас на краю стола высилось нечто из проволоки, воска и перьев. Мастер сказал, что это украшение, которое надевается сверху дичи перед подачей на стол. Я прислушивалась к своим мыслям и дергала из него перо за пером.
– Расскажите мне про ваше королевство? – попросила я.
– Оно не мое, – сказал Мастер. Поморщился. – И ну его ко всем демонам. Надоело. Лучше расскажите мне про свое. Вы задали много вопросов и услышали много ответов, леди, теперь ваш черед. Каково жить там, откуда вы?
– Неплохо, – призналась я. – Но вам бы там не понравилось. У нас совершенно нет магии. А те, кто выдает себя за колдунов и ведьм – шарлатаны.
– Дивное место, – сказал Мастер. – С удовольствием бы навестил. Я так устал от магии… когда от нее происходило что-то хорошее?
Он щелчком пальцев уничтожил пернатое украшение, и на его месте появилась чаша на кривых ножках, из которой тянуло ароматным. Огонек слетел в чашу, в ней вспыхнуло и стало гореть ровным розоватым пламенем. Как горит масло.
Как горело на Мархе Мэлоре. Я узнала запах.
– Давайте за справедливость, Мастер, – сказала я, протянула рюмку. – За правосудие.
– За воздаяние виновным, – ответил он. Рюмки звякнули.
Он снова попросил меня рассказать про мои земли, и я начала, тщательно выбирая, что можно и что получится передать словами. Больше всего Мастеру понравилось, что за книгами не надо охотиться, а можно себе их позволить, даже если зарабатываешь на хлеб ручным трудом, и можно не выходить из дому, книги сами придут к тебе. Так же как и музыка. Он назвал это роскошью и попросился в гости. Я щедро позвала, упомянув, что он будет спать на диване, зато в тепле и на чистом, а к завтраку я, так и быть, нажарю оладушек.
Мастер не знал, что такое оладушки, и пока я объясняла, голод окреп и поселился в желудке воющей бездной.
Глаза у Мастера снова были нетрезвые. Он быстро пьянел, что при мелком росте и тощем сложении неудивительно. Я, пользуясь ситуацией, спросила:
– Что написано на Полле?
– Секрет истинной жизни, – сказал Мастер невнятно. Я переспросила. Он пустился в объяснения, которые понял бы только его коллега-чародей, и опять наполовину на незнакомом языке.
– Чем это нам грозит? – спросила я.
– Лес будет везде, – сказал Мастер. Икнул, зажал рот ладонью, многословно попросил прощения. Снова вокруг его головы возникло сияние, и он, проморгавшись, встал, попросил позволения дамы отлучиться.
Ничего он не знает, подумала я. И никто тут ничего не знает, ни про Лес, ни про что еще. Тут, наверное, лечат отравления безоаром, и магическая наука, если это у них наука, наверняка недалеко ушла от медицинской. Ковыряются вслепую, не понимают и половины того, с чем сталкиваются. Как у нас думали, что уран полезен для здоровья.
Натворим мы тут дел, пожалуй, думала я. Хотя мне какое дело, я тут ненадолго.
Вернулся Мастер с мокрым лицом и влажными краями рукавов. В колодце умылся, не иначе. Мне бы тоже надо сходить освежиться, подумала я, а то масляный дым пахнет сладко и тягостно, и в голове от него и от еловой настойки туман и круговерть.
– Мне это не нравится, – сказала я. Мастер перелез через скамью, сел, сложив руки на столе. Уставился на меня внимательно. Я сказала капризно, словно предъявляя претензии конкретно ему: – Истинная жизнь, не истинная жизнь, фальшивая смерть… Можешь обмануть смерть, можешь что-то другое вытанцевать вместо нее. Бред какой-то. Я так не хочу. Никакого уважения.
– Жизнь и умирание – это факты природы, – сказал Мастер. – Вы сильно уважаете факты природы?
– А не в этом дело! – хватила я рукой по столу. – Не хочу. Хочу не знать, что такое смерть и жизнь и как они происходят. Ну или знать – когда-нибудь, чтобы в этом долго копались знающие люди и дали очень сложный ответ когда-нибудь потом. Потому что как только смерть и жизнь, те, кто могут их дать или отнять, или поменять, извернуть, как им хочется, начинают ходить среди людей, тут же какой-нибудь мудак сгребет их к себе и станет пользоваться.
– Говорят, король Кеннет был справедлив, – сказал Мастер с непонятным выражением.
– Правда, что ли? Ставлю все мои скидочные карты, недолго он был справедлив! Потому что такая власть портит. Ни у кого не должно быть такой власти. Потому что сразу начинаются всякие уродства одних людей в отношении других. Так хоть есть какая-то одна, единая правда на всех. Вот жил, вот умер, и ничего не сделаешь. Бедняк, король – для всех один конец, одно правосудие. Равенство, понимаете? Закон и правда. А тут уж никакой правды. Когда даже сдохнуть нельзя. Когда те, кому давно б уже пора, чтобы не портили другим жизнь, все еще ползают. Когда те, кто заработал покой, его не получают.
Они стояли вокруг стола: Марх Мэлор с братией, и Кеннет Желтый в золотых своих доспехах, и орк на голову выше всех в белом плаще с красным кабаном, и тот паренек с топором в плече.
Мастер взял рюмку, легко стукнул о край моей.
– За трезвый взгляд на жизнь, леди, – и выпил. В глазах у меня посветлело, в голове мгновенно, вспышкой, прояснилось. Я оглянулась. Никого в таверне, конечно, не было, кроме меня и Мастера. Я потрясла головой. Собственные слова все еще звучали в ушах. Много сердитых цветистых слов непонятно к чему.
– Вы были правы, – сказала я смущенно. – Забористая штука.
Мастер кивнул, спросил:
– Что это за слово?
– Какое?
Он с третьей попытки выговорил что-то похожее.
– Мудак? А-а, – протянула я, почесав переносицу. – Хорошее словцо, сочное, но как бы вам это объяснить. Человек такой, глупый и подлый. Происходит от названия некоторых… гм… мест мужского организма.
Он поднял брови, потом выговорил что-то певуче. Пояснил:
– Это на Весенней речи. Эльф, который слушает совета своих золотых бубенцов.
Мы немедленно выпили за дружбу народов и народов же взаимопонимание, и я пошла умыться.
Ведро стояло на краю колодезного сруба, полное наполовину. Я зачерпнула ладонями, плеснула в лицо, потерла. Плеснула еще. Где-то далеко ухало и подвывало, капли падали с меня на лопухи с увесистым стуком. Я пригладила волосы влажной рукой, оглянулась. Почудились шаги по заднему двору… или не почудились? Я шмыгнула обратно в таверну. Мастер сидел на торце стола, дергал пробку одной из бутылок, морщился, с короткими вспышками сжигал оставшуюся на пальцах пыль – и был сосредоточенный и даже красивый. Острое ухо торчало из волос и совсем его не портило, а добавляло сладкого удивления необычным. Я почувствовала, как благодарность растет в недрах организма и вот-вот съест меня совсем. Они все неплохие и даже добрые ко мне, случайные мои спутники, но никто из них не догадался просто вот так посидеть и послушать, самому пооткровенничать и никуда не спешить. Если с кем-то тебе не хуже, чем с самой собою наедине, то это что-то да значит. Благодетели, защитники – это здорово и в таком страшном мире – насущно, но друг – первейшее требование живой души.
Я сказала себе не обольщаться, потому что это одноразовое мероприятие, и зачем бы я была ему нужна, Мастеру, который хочет все бросить, людей и королевства, и жить свою отдельную жизнь?
Я потопталась на пороге еще, не зная, что сказать. Кашлянула. Мастер опустил бутылку, пламя разгорелось ярче, осветив мой угол.
– Красиво звучит, – сказала я неловко. – Осенняя речь, Весенняя… Почему их назвали так?
– Весенняя означает возрождение, – сказал Мастер, отставил бутылку. – Осенняя, соответственно, умирание. Либо начало и конец. Либо рассвет и закат, как вам будет удобно.
– Красиво, – повторила я. Подошла на несколько шагов. Мастер оттолкнулся от стола, встал, и мы снова были одного роста. – Означает вечную гармонию и бесконечность природы?
Он усмехнулся.
– Когда народы стали смешиваться, мудрые думали, что это будет конец, закат державы и культуры. Потому то, что получилось от взаимовлияния языков, стали называть Низкой речью, или Осенней. Произносить надобно с шипением. – Он выговорил, чуть не плюясь. – Купцы и морские разбойники подхватили сами про себя в шутку, а потом и прижилось.
– Поэтично получилось, – сказала я.
Мастер дернул острым плечом.
– Поэтично или нет, но сам диалект звучит как коверканье языка. Натащили людских слов… например, "синий".
– Что не так с синим?
– У нас было слово для синего! – Он приоткрыл губы, выдохнул певуче. Слово и впрямь было красивое. – Зачем было брать чужое?
"У нас", ха. Блудный сын эльфийского народа.
Мастер говорил еще. Про то, что на Осенней речи говорят эльфы побережий, испорченные людьми, а Весенняя речь – язык восточных холмов. Осеннюю речь придумали торговцы шелком, рабами и серебром, а люди переняли ее в полном объеме уже после. Долго перенимали, поскольку люди только плодятся быстро, а учатся медленно. На Осенней речи теперь говорят при дворах всех королевств и пишут законы и историческое сочинения. Весенней речью написаны стихи и заклинания.
Он горячился и делал руками резкие жесты, лицо его прибавило красок (или это так расцветило догорающее в чаше масло), а глаза были теперь черные с рыжими искрами. Я взяла его за камзол на груди. Мастер тут же замолк.
От него пахло фруктами и шишками, но только чуть, а больше – колодезной застоявшейся водой и дымком. Обычно после выпивки целовать противно, а тут…
Я не успела объяснить, что не имела в виду ничего эдакого, а поддалась порыву дружеских чувств и благодарности за общение, как Мастер придержал меня за затылок – мягко, но настойчиво, и отстраниться не дал.
Когда губы его переместились на шею, а мои руки – ему на спину, я вспомнила, что нас, вообще-то, ждут.
– Подождут, – пробормотал Мастер в кожу под ухом. От горячего его дыхания и голоса по всему телу прошла сладкая волна. – Мы принесем выпивку. Нам не станут предъявлять никаких претензий.
Я решила, что отдать ответственность полезно и приятно, и если что, виноват пусть будет он. Запустила руки в волосы, шелковистые, но спутанные. Сама не заметила, как стала разбирать их, распутывать прядки, а Мастер шумно дышал, стискивал платье у меня на пояснице и тихо стонал мне в плечо, когда я задевала уши.
– Наверху есть кровати, – прошептала я.
Мастер замер, уткнувшись носом у бретельки.
О, только не говорите мне, что у эльфов вот это – не прелюдия, а что-то совсем другое. Посвящение в эльфийские пионеры. И мне придется долго объяснять, что я имела в виду и чего хочу, а он будет глядеть на меня, как на извращенку.
– Все в порядке? – поинтересовалась я, когда он через несколько секунд и не думал отмирать.
– Все великолепно, леди, – сказал Мастер сипло. – Вы не спросили позволения, верно?
– Вашего? Гкхм, извините, – я с сожалением убрала руки из его волос, отстранилась, заглянула в лицо. – Вы разрешаете? Я из тех людей, которые ничего не понимают в местном этикете. Простите, это было невежливо. Да, действительно, следовало сначала…
Мастер засмеялся, а я окончательно перестала что-либо понимать.
– Не моего позволения, леди, – сказал он. Обнадеживало, что талию мою он из рук не выпустил. – Королева Рихенза наследует все имущество супруга, и… тех, кто в вечном услужении – в частности. Если гость королевы желает развлечься…
Меня передернуло. Я крепко взяла его за воротник камзола и целовала рот, подбородок, скулы и щеки, пока не надоело неловко сталкиваться носами. Руки Мастера приятно легли ниже.
– Да?.. – спросила я шепотом.
– Д-да, – сказал он. – Пожалуй. – Усмехнулся. – Чудовищно неприлично получится.
– Какой кошмар, – сказала я, забравшись пальцами ему за уши. Он переглотнул, выдохнул прерывисто. Ага, стало быть, вот тут.
Масло кончилось и огонь затух, а Мастер не позаботился зажечь его снова. Нам хватило и маленького лепестка пламени, чтобы видеть, куда ступаем по скрипучей лестнице.
