Текст книги "Не проси"

Автор книги: А. Шантарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Глава девятая

Из Акбулака Груздевы вернулись в Бузулук, где их дожидалась срочная телеграмма от Ольги Михайловны Тюлениной. Николай сразу же позвонил в родильное отделение Пономаревки.

– Добрый день, – поприветствовал он врача, не успела та снять трубку. – Груздевы вас беспокоят.

– Здравствуйте, – отозвалась собеседница. – Который день не могу до вас дозвониться, вот и решила послать телеграмму.

– Нас не было в городе, мы уезжали.

– Чтоб не засорять эфир, сразу перейду к делу. Я не забыла просьбу, с которой вы обращались ко мне, – брала быка за рога Ольга Михайловна.

– И мы не забыли свое обещание, – вставил Николай, имея в виду денежное вознаграждение.

Марина Владимировна, вплотную прижавшись к мужу и ухом к телефонной трубке, сидела, затаив дыхание.

– Вам необходимо собрать следующие документы. – И Тюленина перечислила их. – Желательно не затягивать, а то можете опоздать.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил Николай, прежде чем опустить трубку на рычаг аппарата.

– У нас будет ребенок! – Марина поцеловала его и принялась кружиться по комнате.

– К этому еще нужно приложить определенные усилия, – напомнил мужчина, но она и слушать его не желала.

Груздевы опередили Миронову на каких-нибудь полчаса и даже встретились с ней у входа в родильное отделение, но, опьяненные счастьем, по сторонам не смотрели. На семейном совете они постановили переехать в областной центр, туда, где бы никто не сомневался, что сына родила Марина Владимировна. Так они и поступили. На удивление быстро удалось подыскать обмен на равноценную квартиру, а дачу и гараж Николай продал позднее. Груздев устроился работать на машиностроительный завод, а Марина Владимировна полностью посвятила себя малышу.

Груздев довольно успешно и в короткий срок освоил токарное дело. Далее вошел в доверие к определенному контингенту и влился в цикл неофициального, закулисного производства. Они освоили технологию, своровав у японцев идею, по которой выпускали подставки под телевизоры, акустические колонки и радиоаппаратуру, которые легко поворачивались, наклонялись под определенным углом и перекатывались с места на место. В магазинах такой продукции не было, и она пользовалась колоссальным спросом, со всех сторон сыпались заказы от потребителей. Начальник цеха и мастер получали свою долю, кладовщице также платили за материал, и она его списывала. Все были довольны и закрывали глаза на бригадный подряд определенного круга людей, которые первыми освоили этот метод, задолго до официального введения его на заводе.

Материальное состояние Груздевых обрело непоколебимую почву под ногами. К тому же у Николая в заначке хранилось восемьдесят тысяч рублей, в то время как самая дорогая покупка – машина – стоила от семи до восьми с половиной тысяч, к тому же машина у них уже была.

Василек – именно так назвали они своего сына – рос в роскоши, по социалистическим меркам. Совпадение с именем, которым называла его теперь уже покойная бабушка, случайно. Он не знал отказа в любой мелочи. Любовь супругов с годами прошла проверку на прочность и, одержав безоговорочную победу, укрепилась. Но не зря в народе бытует мнение, что на человеческих костях свое счастье не построить.

Василек успешно закончил первый класс с одной четверкой, остальные оценки по предметам – сплошные пятерки. Учился он в сорок первой школе, на улице Монтажников, где преподавала в старших классах его мать.

В честь окончания первого в жизни учебного года родители решили свозить мальчика на соленое озеро, что находилось в городе Соль-Илецке, в семидесяти пяти километрах от Оренбурга. Озеро считалось лечебным, и туда съезжались люди из отдаленных уголков страны, чтобы поправить здоровье. Младший Груздев слышал про него от друзей и все уши прожужжал отцу и матери, чтобы они свозили его туда. А от Соль-Илецка рукой подать до Акбулака, где жила бабушка Василька, которую он успел полюбить глубоко и искренне, потому что та не могла надышаться на внука и во всем ему потакала.

Выехала семья из дома рано и уже в половине девятого утра была на месте. Местные обитатели на озере еще не появились, а жившие в палаточном лагере пока спали, не высовываясь из палаток. Но одиночки уже начинали показываться. Малыш, не успев раздеться, с ходу бросился в воду.

– Куда ты, – окликнула его мать, – сорванец! – Но ее слова не возымели на Василька должного действия, и она, повернувшись к мужу, попрекнула его: – Не следишь за сыном, а он плавать не умеет.

– В этом озере утонуть невозможно. – Николай даже не сдвинулся с места, а спокойно наблюдал за малышом. – Смотри, – кивнул он жене в сторону воды.

Действительно, по грудь, словно поплавок, мальчуган торчал из воды, но от берега уже отдалился. С раскрытым до ушей ртом, он шлепал по воде руками.

– Не брызгайся сильно, сынок, а то соленая вода в глазки попадет, щипать будет, – предупредил отец, но поздно.

– Щиплет, щиплет! – закричал Василек и принялся руками растирать зажмуренные глаза.

– Не три! – Отец уже бежал к озеру. Он подхватил мальчика на руки и выскочил с ним на берег. – Не могут душевые поставить, – выразил он негодование неизвестно в чей адрес и бросился к соседнему, пресному озеру, метрах в ста пятидесяти от соленого.

Марина Владимировна последовала за ним. Через минуту умытый пресной водой малыш проморгался и улыбнулся, дети быстро забывают боль. Просто удивительно, как моментально меняется у них настроение. Груздев с сознанием выполненного долга опустил ребенка на песок, а сам подошел к жене. Они вместе наблюдали за тем, как тот играл на песке. Неожиданно мальчик вскочил и побежал к воде.

– Стой, – крикнул отец, – там глубоко!

Марина Владимировна уже бежала за ним.

– Я не стану больше брызгать в глаза, – отозвался Василек и прыгнул с небольшого обрыва, а не сообразил своей несмышленой головой, что озеро не соленое, а пресное. Он погрузился в воду полностью, затем вынырнул на какую-то долю секунды, схватив полным ртом воздух, и вновь исчез в пучине. В это время нырнула Марина Владимировна и, почти настигнув ее, Николай. Мужчина шарил по дну ровно столько, сколько хватило сил продержаться под водой, но на сына не наткнулся. Он показался на поверхности одновременно с женой и столкнулся с ее перепуганным взглядом.

– Не нашла?

– Нет, – прошептала она перекошенными от ужаса губами, и они, не сговариваясь, опять исчезли под водой.

В этот раз отец наткнулся на тело малыша и за волосы вытащил его на поверхность. На берегу он несколько раз надавил ребенку на грудь, у того изо рта струйками выплескивалась вода. Вскоре мальчик очнулся.

– Папа, – обрадовался он и обнял Николая за шею. – А где мама?

В суете Груздев забыл про жену, рассчитывая, что она должна быть где-то поблизости. Он окинул внимательным взглядом зевак, которые успели собраться вокруг них, хотя до этого людей на пляже практически не было, но Марину Владимировну не увидел.

– Кто-нибудь видел шатенку? – поинтересовался он у столпившихся людей. Глаза его при этом бегали по недоуменным лицам, и он молниеносно оглянулся назад, изучая поверхность озера. Промелькнувшая догадка вызвала холодок на спине.

– Помогите спасти жену! – крикнул он уже на ходу и опять нырнул в озеро.

На помощь кинулись человек шесть, в основном мужчины, и минуты через полторы тело Марины Владимировны, которое запуталось на дне среди веток коряги, вытащили на берег. Ни надавливание на грудь, ни искусственное дыхание уже не помогли, было слишком поздно. Кто-то вызвал «скорую помощь», и машина, завывая сиреной, прибыла довольно быстро на место трагедии. Но и введение в сердце адреналина к жизни ее не вернуло.

Николай с побледневшим лицом стоял рядом, у него перехватило дыхание. А малыш тряс маму за плечи и просил:

– Мама, мамочка, открой глазки…

Похоронив жену, Груздев впал в длительную депрессию, он будто отключился от реального мира. Даже Василек не мог заставить его улыбнуться, а где-то в душе Николай считал его виновником гибели жены, но не решался произнести это вслух. Усыновленный мальчик вызывал у него двойственное чувство: жалость и ненависть. Иногда, чтобы не натворить новых бед, он отправлял его к соседке, сорокалетней добродушной женщине, которая кормила малыша и укладывала спать у себя. Но сердечко малыша принадлежало отцу, и только с ним он готов был разделить общее горе, поэтому искренне тянулся к нему, заглядывая в грозные карие глаза.

Однажды Груздев вернулся домой чрезмерно хмурый и пьяный. Так он пытался заглушить боль и тоску.

– Папа! – обрадовался сын, который встретил его у двери и буквально терся о штанину.

– Отстань, – оттолкнул легонько его отец, но Василий, забывшись, через какое-то время прилип снова. Груздев сидел в комнате неподвижно, уставившись в одну точку. Последнее время он мог просиживать так часами, ни о чем не думая. Сын потянул его за рукав и открыл рот, но сказать ничего не успел.

– Что ты прилип ко мне, словно репей? – произнес недовольный отец и наотмашь ударил его ладонью по лицу. Василий отлетел на середину комнаты, опрокинулся навзничь, выставил вперед ручонки и жалобно попросил:

– Не бей меня, папочка, пожалуйста!

Николай поднял его с пола за шиворот и выставил за дверь квартиры.

– Не доводи до греха, видеть тебя не могу!

Его больное сознание не могло простить сыну гибель любимой женщины, а мыслить логически у него не получалось, впрочем, усилия к этому он и не прикладывал. Через несколько минут явился муж соседки.

– Ты чего это издеваешься над ребенком? Смотри, напишем заявление куда следует и все соседи распишутся, мигом лишат отцовских прав.

– А ты для меня не указ, – заявил Груздев. – Лишат так лишат, забот меньше.

– То-то ты в заботах погряз. И днюет, и ночует малыш у нас.

– Вот и забирайте его к себе, мне он не нужен.

– Я тебе как мужчина мужчине скажу: сволочь ты порядочная.

Николай выпрямился во весь свой могучий рост.

– За такое и схлопотать недолго.

Несмотря на то, что сосед был роста среднего и крепок телосложением, внешне Груздев смотрелся внушительнее.

– Может, повторишь? – В интонации пьяного звучала нескрываемая угроза.

– Как только таких земля носит… – После непродолжительной паузы противник все же решился и добавил: – Сволочей!

Первый раз Николай промахнулся, а второй удар отбросил защитника к стене. Почувствовав явное физическое превосходство Груздева, скорого на расправу, он прикрыл руками лицо.

– Не бойся, слабых не бью, – снисходительно произнес хозяин. – На глаза мне больше не показывайся, – обронил он на прощание, когда сосед удалился, громко хлопнув дверью.

Раньше буйства в своем характере Николай никогда не замечал, сейчас проявлял его лишь тогда, когда ему досаждали, а досадить ему оказалось не так уж и сложно.

Соседи Груздева пожалели и милицию вызывать не стали, впрочем, того не пугало даже очень длительное тюремное заключение.

Но они отправили телеграмму Сметаниной в Акбулак, и два дня спустя теща приехала, чтобы забрать внука. Пока она собирала вещи мальчика, ругала на чем свет стоит его отца.

– Такой бугай здоровый, а справиться сам с собой не можешь, раскис, словно женщина. Думаешь, мне легко переносить потерю дочери? – не закрывала она рот.

Но зять не обмолвился и словом. Он уважал Ларису Михайловну, мать женщины, без которой даже дышалось теперь тяжело, и не шел на обострение.

У малыша покатились по щекам слезы, когда пожилая женщина потащила его за руку.

– Хоть бы с сыном попрощался, – остановилась женщина. – Неужели до такой степени душа зачерствела? – Внук вырвал у бабушки руку, подбежал к отцу, прижал его голову к своей маленькой грудке и зарыл лицо в волосах. Так не хотелось покидать ему родного человека. Он готов был простить ему грубость, лишь бы тот попросил остаться.

Сработало подсознание, что-то дрогнуло и оборвалось в душе молодого мужчины, но он почему-то подумал, что у Сметаниной Василию будет лучше, и не проявил внешне проснувшиеся на мгновение чувства, но и не отстранил сына от себя. Мысленно он прощался с ним навсегда, считая его пройденным жизненным этапом. «Нет для меня счастья в будущем, так почему мальчик должен со мной вместе мучиться?» – подумал Груздев. Он сдержался и тогда, когда теща увела плачущего ребенка из квартиры.

Оставшись один, Николай все чаще начал заглядывать в бутылку и иногда прогуливал работу, где на его вольность пока смотрели сквозь пальцы. Постепенно он становился горьким пьяницей, и по утрам голова частенько болела с похмелья.

Проснулся как-то Груздев от непонятных шумов и треска. Прислушался. Оказывается, это трещит у него в голове, а шумит в легких. Голова раскалывалась от вчерашней пьянки и дышать было тяжело, но он с трудом поднялся и обдумал свое нелегкое положение. Сколько и с кем вчера выпил, он не помнил, но по тому, что в карманах осталась одна мелочь, решил, что не так уж и мало перепало на ослабленный организм. Зайдя на кухню, кроме пустых бутылок и стаканов, ничего не обнаружил. О работе не могло быть и речи, деньги тоже кончились, а тайник с крупной суммой он оставил в родном Бузулуке. После того как проглотил литровую кружку холодной воды, его осенило, на страдающем лице появилось что-то похожее на улыбку.

Рядом с домом протянулась автомобильная дорога, по которой ходили маршрутные автобусы и троллейбусы, а за дорогой – лесополоса. В ней все страждущие и жаждущие или болеющие с похмелья принимали на грудь с раннего утра. Вот он и решил, что, увидев его кислую физиономию, мужики будут просто не в состоянии отказать пострадавшему от вчерашней пьянки. Мыслил Николай теперь узко, но целенаправленно. Наспех одевшись и проглотив еще одну кружку холодной воды, выскочил из подъезда. Перебежав дорогу, среди деревьев, на примятой траве, обнаружил уже веселенькую компанию.

– Ребята, налейте, пожалуйста, стаканчик. Я с похмелья умираю, а денег нет, – произнес Груздев на одном дыхании.

– С какой стати? – возмутились мужики.

– В «скорую помощь» иди, там принимает в экстренных случаях похметолог, а мы тебя впервые видим, – сострил самый бойкий.

– До «скорой» далеко, если вы не поможете, боюсь, мотор откажет. – Просящий опустился уже до такого состояния, когда обиды и оскорбления пропускают мимо ушей. Мужики недолго посовещались, и один из них предложил:

– Раз нет денег – рассмеши нас, тогда похмелим.

Николай ненадолго задумался и согласился, потому что иного выхода не видел. Рядом находилась остановка и просматривалась, как на ладони. Когда к остановке подкатил троллейбус, он с быстротой, которой сам от себя не ожидал, выскочил из лесополосы, заскочил сзади троллейбуса, схватил свисающие веревки и сдернул штанги.

В это время из задней двери вышел солидный мужчина, в костюме, галстуке, шляпе, с желтым портфелем под мышкой, напоминающий своим видом директора, за которым по каким-то причинам не заехала утром служебная машина. К нему страдающий с похмелья и обратился:

– Гражданин, подержите, пожалуйста, штанги, пока я один проводок прикручу, чтоб током не ударило.

Не успел обескураженный мужчина толком сообразить, в чем дело, Груздев сунул ему веревки в руки и убежал похмеляться.

Водитель, пробуя закрыть двери, пытался понять, что произошло. В конце концов догадался, что слетела штанга. Увидев наглеца, задерживающего движение троллейбуса, он с помощью рук высказал ему свою точку зрения. Да так, что желтый портфель остался на месте, шляпа улетела в одну сторону, а сам нарушитель, изобразив красивый пируэт, рухнул в противоположную. Устанавливая штанги на место, водитель уже более мягко добавил:

– Как не стыдно? Такой солидный мужчина, а дурачитесь хуже подростка.

Пока пострадавший поднялся и осознал, что же с ним, в сущности, произошло, на этом месте уже никого не оказалось. Со злости он произнес пламенную речь о шутнике, из-за которого угодил в идиотское положение, о водителе троллейбуса, с которым не разделял мнений о правильном способе выражать свои мысли, о плохой работе транспорта всего города, о личном водителе, которого решил заменить немедленно, а также о многих других, неведомых лицах. Так как его никто не слышал, кроме глухой старушки, появившейся после происшествия и попросившей повторить то, что он сказал, пострадавший плюнул и отправился на руководящую работу.

Рассмешив компанию, Николай успел пропустить стаканчик и заметно повеселел: щеки его налились румянцем, нос покраснел, все боли и шумы как рукой сняло.

На следующий день в проходной завода он нос к носу столкнулся с солидным мужчиной с желтым портфелем. Тот оказался новым директором завода. Пришлось уволиться по собственному желанию. Ни начальник цеха, ни мастер не смогли помочь. Но деньги в загашнике у него имелись, и он продолжил свою затянувшуюся на несколько лет пьянку.

…Проснулся мученик от яркого слепящего солнца, в полдень. Как ни странно, голова болела, но не сильно. В холодильнике стояла недопитая бутылка водки, но почему-то даже мысли о спиртном вызывали отвращение. Он, вероятно, дошел до такой черты, когда вставал перед выбором: или спиться окончательно, или собрать волю в кулак и вернуться к нормальной жизни. Николай выбрал второе. Он понял, что после Марины Владимировны никогда и никого уже не сможет полюбить так горячо и искренне.

«Остается одно – жить тем, чем бы жила она», – пришел он к запоздалому, но закономерному выводу. Почему же он тогда так поступил с сыном? Этот вопрос Груздева теперь занимал больше всего. А уж жена так бы не поступила с их сыном, потому и погибла, спасая его. Много воды утекло, но время еще на исправление ошибок есть. «Всю жизнь стану грехи замаливать, а расположение Василия верну», – решил Груздев для себя окончательно и бесповоротно. Уж чего-чего, а воли ему было не занимать.

Покончить с зеленым змием на поверку оказалось вовсе не простым делом, и только спустя пару месяцев Николай мог утверждать, что избавился от вредной привычки. Не пил даже в праздники, опасаясь опять сорваться в пропасть, из которой он едва выбрался.

Отечность спала, лицо его стало свежим, постепенно исхудалое тело набирало прежний вес. И если он еще не достиг прежнего вида и состояния, то был к этому уже довольно близок. Молодой организм быстро восстанавливал утраченные силу и энергию.

Николай выгнал машину из гаража, на ней еще сохранилась летняя пыль, несмотря на то, что наступил март, а какой по счету, он и сам не помнил. Погода еще стояла по-зимнему устойчивая, и показания термометра держались в районе восемнадцати – двадцати градусов мороза, но для Урала такой показатель морозным уже не назовешь.

Груздев подгадал так, чтобы приехать к теще за день до дня рождения сына. Послушный движок завелся практически сразу и равномерно заурчал. Николай давно не садился за руль и теперь испытывал наслаждение. «Ох и соскучился я по тебе». Он ласково провел рукой по панели, рулю и только затем коснулся ручки переключения передач. Сцепление отпустил слишком резко, и машина после непродолжительной пробуксовки рванула с места, вдавив водителя в спинку сиденья.

В это время года еще темнеет рано, и прибыл в Акбулак Николай затемно. Он хорошо ориентировался в небольшом городке и минут через семь-восемь, после очередного поворота, осветил окна Сметаниной. Выключил свет фар, заглушил двигатель и вышел на свежий воздух. Звонить не спешил, в расчете на то, что Лариса Михайловна догадается выглянуть в окно. И его предположение оправдалось. Хозяйка не только выглянула в окно, но вышла на улицу встречать зятя.

– Явился?

Дружелюбным ее тон назвать было нельзя.

– Прогонишь? – спросил зять вместо ответа, и чувствовалось, что он напряжен и решение Сметаниной для него очень важно.

– Проходи, коль уже здесь.

И женщина посторонилась, освобождая проход в калитку.

В доме она молча накрыла на стол и полезла в холодильник за бутылкой водки.

– Я больше не пью, – догадался нежданный гость о ее намерениях.

– До меня доходили другие слухи. – Хозяйка бросила на зятя недоверчивый взгляд. – С каких это пор?

– Чуть более двух месяцев. Я не обманываю.

– Дай-то Бог, дай-то Бог. – И Сметанина захлопнула дверцу холодильника.

– Недружелюбно ты по отношению ко мне настроена. Вроде не выгнала и в дом пригласила, даже стол накрыла, но не поздоровалась и ни единого теплого словечка.

– Значит, не заслужил. А как ты хотел? От тебя годами ни слуху ни духу, о сыне думать забыл, а тут тебя ждут не дождутся с распростертыми объятиями? – высказала наболевшее Лариса Михайловна. – Скажи спасибо, что сразу на порог не указала.

– Спасибо, – проглотил ее горькие слова Груздев. – По правде сказать, ожидал более жесткого приема. – Он выдержал паузу и все же спросил: – Где мой сын, что-то его не видно?

– Наконец-то поинтересовался.

– Ну зачем так? Просто не решался завести о нем разговор. Да осознал я все, осознал и по гроб буду тебе благодарен за Василия.

– А нужна ли мне твоя благодарность? – Она присела на краешек табуретки и положила руки на колени. – Ешь, остынет, – смягчился ее голос.

– Мне сейчас кусок поперек горла встанет. – И он отодвинул тарелку с борщом. – Извини.

– Пробрало значит, спохватился. У соседской девчонки твой сын, вместе учатся, на дворе темно, а времени еще мало. – Женщина смахнула фартуком выступившую слезинку. – Столько воды утекло, и Василек уже почти подросток, а тебя, изверга, не забыл. Вижу по нему, что тоскует. Мать ему жалко, но ее не вернуть, но и тебя ж, подлеца, любит.

У Николая сдавило горло.

– Я за него жизнь положу, – с трудом выдавил он.

– Дурным был, таким и остался. Ты мальчику живой нужен. Каждый вечер только и разговоров, что о тебе.

На веранде скрипнула дверь, и слух Груздева обострился до предела, сердце, казалось, пробьет грудную клетку и вылетит наружу. Василий вошел почти неслышно и замер на пороге, переминаясь с ноги на ногу.

– Сыночек мой! – Отец поднялся и подошел к Василию, наклонился и прижал кудрявую, с темно-каштановыми волосами голову к себе. – Прости, если сможешь.

– Ну что ты, папа. – Он высвободил голову и поднял на Николая влажные голубые глаза, которые показались ему точной копией глаз Марины Владимировны. Мальчик не знал, что он усыновлен, а о схожести позаботилась природа, но он-то считал, что похож на мать. – Ты за мной приехал?

– За тобой, сынок, за тобой. – И он взъерошил его непослушные волосы.

Теперь аппетит разыгрался у всех, и без добавки не обошлось. Чувствовалось, что семейная идиллия восстанавливается.

– Я вам вместе постелю, – сказала Лариса Михайловна, у которой не высыхали слезы умиления. – Поди, соскучились?

– Можно было и не спрашивать, – отозвался гость. Впервые за последние годы он почувствовал, что вновь обретает спокойствие и нашел потерянное в своей неудачной жизни.

– А завтра, как проснемся, все вместе на могилку к маме сходим, – предложил Василий, и все одобрили.

Они легли за перегородкой, на той самой двуспальной кровати, где когда-то проводил ночи Николай с любимой женщиной, и тоска по невозвратному прошлому навевала на мужчину грустные воспоминания.

– Папа, – вернул его сын к действительности, – ты спишь?

– Нет.

– И мне не хочется. Расскажи сказку.

– Ты же уже не в том возрасте, – удивился отец.

– Не в том, – согласился Василий. – Но все эти годы мне ужасно хотелось, чтобы ты рассказал мне сказку, – признался он родному человеку.

– Да я их и не знаю. – В голове Груздева остались какие-то отрывки из сказок. У каких-то он помнил конец, у каких-то – начало. – Только не смейся, если что не так, – предупредил он.

– Обещаю. – И сын удобно устроился на боку.

Если бы Николай решил придумать название сказке, смешав две в одну и переделав ее на современный лад, то оно выглядело бы примерно так:

«Сказка про золотую рыбку и цветочек аленький».

– Ну, слушай. – И он начал свое повествование:

«Жил-был Кузьма Данилович Полетаев, и росли у него двое детей. Старшую звали Василисой, а младшего Иваном. Дети рано лишились материнской ласки, поэтому и любил их Кузьма Данилович пуще жизни.

Когда Василисе исполнилось семь годков, а Иванушке шесть, подарил им отец аквариум с рыбками. Дети очень обрадовались, а младший попросил купить ему золотую рыбку.

Немало исходил Полетаев по базарам и зоомагазинам в поисках, но только на исходе месяца у седого старца нашел заветную рыбку. Несет Кузьма Данилович ее домой, а она вдруг и говорит ему человеческим голосом:

– Отпусти ты меня, добрый человек, на волюшку, в Урал-реку, истосковалась я по водичке студеной. А выпустишь – исполню три твоих любых желания.

Сжалось сердце Полетаева, отпустил он золотую рыбку, но попросил исполнить первое желание:

– Хочу стать богатым, чтобы жить с детьми в достатке.

И зажили они счастливо и беззаботно, ни в чем нужды не зная. Деньги и доброта Полетаева делали свое дело. Вот уже Василисе стукнуло восемнадцать годков, а Иванушке семнадцать. Быстро летит время в радости. Собрался как-то отец на базар за подарками и спрашивает свою старшую:

– Что купить тебе, Василисушка, что душенька твоя просит?

– Купи ты мне духи французские, тушь тайваньскую, сережки золотые да наряды модные, – отвечает ему Василиса.

– Ну что ж, исполню твою просьбу, дочь моя ненаглядная. А к чему лежит твое сердечко, Иванушка?

На что сын отвечает:

– Не нужно мне ничего золотого и драгоценного, современного и модного, а найди ты мне, батюшка, живой цветочек аленький.

– Потруднее твоя задача, сын мой единственный, да уж попытаюсь как-нибудь исполнить и твою просьбу.

И отправился Кузьма Данилович в путь-дороженьку. Быстро он нашел подарки для дочери своей, они хоть и дорогие, но для человека состоятельного доступные. А вот в поисках цветочка аленького все ноги истоптал, да так ни с чем домой и воротился.

Расстроился Иванушка, закручинился, свет белый не мил стал. Смотрит на него батюшка, сердце на части разрывается. Не выдержал он тоски сыновней, отправился на берег Урал-реки и кличет золотую рыбку. Приплыла к нему золотая рыбка и спрашивает:

– Чего тебе надобно, старче?

– Как живешь-поживаешь, рыбка желанная, как здоровье твое драгоценное? – спросил Полетаев.

– На Орско-Халиловском комбинате очистные сооружения прорвало, живу так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. В норах обитаю, там, где раки зимуют, – отвечает ему рыбка.

– Да и меня горе-горюшко одолело, задал сын задачу непосильную, с ног сбился, не могу найти живой цветочек аленький, – пожаловался Кузьма Данилович.

– Не печалься, старче, твое горе разрешимо. Ступай в город, там на улице Пролетарской, ныне переименованной в Барскую, под номером девять ворота дубовые стоят, за воротами дом липовый. В этом доме живет чудо-юдо лохматое, оно и поможет тебе, – успокоила его сердце рыбка золотая.

– Спасибо тебе за слова добрые, за помощь неоценимую. Прощай, свидимся ли еще? – поблагодарил Полетаев.

Дубовые ворота оказались запертыми на семь засовов, но не успел Кузьма Данилович дернуть за веревочку, засовы пали, дверь и открылась. Навстречу ему по липовому крыльцу спустилось чудо-юдо лохматое в обличье страшного мужика волосатого.

– Проходи в дом, дорогим гостем будешь, – обратилось к нему чудище-юдище.

В доме был накрыт богатый стол, уставленный всякими невиданными яствами.

– Прошу на хлеб-соль, чем богаты, тем и рады, – пригласило гостя чудо природы.

Они сели за стол, выпили вина бургундского, отведали блюда заморские, тихо заиграла музыка, и из соседней комнаты выплыла девушка красоты ослепительной.

– Что за диво, что за красавица? – изумился Полетаев.

– Это Алла – губы алые, по прозвищу „цветочек аленький“, краше ее нет в нашем городе. Золотая рыбка велела тебе отдать, но имей в виду, что этот „цветочек“ – дорогое удовольствие, – отвечало ему чудо.

Увидев „цветочек аленький“, Иванушка несказанно обрадовался, вся кручина его вмиг улетучилась. И Василиса к Аллочке заметно потянулась, в семье воцарились мир и благодать.

Но это вначале все было хорошо. Постоянный прием гостей из-за праздников, которые устраивала Алла, начинал надоедать. Она часто не приходила ночевать, иногда прихватывала с собой и Василису, а той праздная жизнь по душе пришлась. И Иван с Аллой ссорились. Богатство постепенно таяло, приближаясь к катастрофической черте. Так прожили целый год. „Цветочек аленький“ превратился для Полетаева в „цветочек ненавистный“.

Не выдержал Кузьма Данилович. В третий раз отправился на берег Урал-реки и кличет золотую рыбку. Приплыла к нему золотая рыбка и спрашивает:

– Чего тебе надобно, старче?

– Как живешь-поживаешь, как жизнь справляешь? – полюбопытствовал Полетаев.

– Да не очень, здоровье слабое. Все заветы исполнила, только твое последнее желание и осталось. Вот выполню его и уплыву в море Каспийское век коротать, там сложнее в сеть залететь, – отвечает ему рыбка.

Кузьма Данилович ей и говорит:

– Уж думал, что больше не свидимся, да нужда пригнала. Горько тебе, но мне горше. Извел меня „цветочек аленький“, богатства лишил, ласки дочери, да и Иванушка сам не свой стал.

– Не кручинься, ступай домой, помогу тебе в последний раз, – сказала ему золотая рыбка и скрылась в пучине вод.

Через неделю Алла – губы алые, по прозвищу „цветочек аленький“, ушла. А вместе с ней исчезла и Василисушка. Богатство улетучилось, как дым. Еще через неделю сына забрали в армию. Навсегда уплыла золотая рыбка. И остался Кузьма Данилович Полетаев ни с чем у разбитого корыта…»

– Тут и сказке конец, кто слушал, тот молодец. Я там был, мед пил, по усам текло, а в рот не попало, – закончил Груздев.

Несмотря на то, что конец у сказки оказался грустным, Василий буквально сотрясался от хохота.

– Я и не подозревал, что в тебе кроется талант сказочника, – сказал он, вдоволь насмеявшись.

– Понравилось?

– Еще бы! Сатирическая и довольно-таки поучительная сказочка получилась.

– Ладно. Детям, между прочим, после сказки положено спать. – И отец перевернулся на другой бок. Василий закинул на него руку и уткнулся лицом в спину Николая. И ему так стало хорошо, спокойно и надежно за широкой спиной отца…

А страна стояла на пороге великих перемен. Менялось все: возвращались старые названия улиц и городов, устанавливались новые взгляды и отношения между людьми, рушились традиции и устои – перестройка набирала обороты, народ шел навстречу неизведанному и неизбежному. Сложно этот период назвать хорошим или плохим для страны, которой в обозримом будущем не станет, но базовым – несомненно, перед дальнейшими более крупными потрясениями.

Груздевы вернулись в Оренбург. Василий пошел в ту же школу, в которой закончил когда-то первый учебный год. Николай даже умудрился восстановиться на прежнем месте работы. Но бизнес и предпринимательство получили официальный статус, и не имело смысла заниматься подпольным производством. Он просчитывал дальнейшие перспективы…