Текст книги "Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт"

Автор книги: А. Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Почему?

– Ты сам подумай. Вот пьешь белый вино, писаешь чем? Белым. Правильно?

– Вроде, да.

– А пьешь красный вино, писаешь чем? Тоже белым. Значит, что-то в организме остается!

И вот это сочетание полной серьезности и абсолютного наива так всегда подкупали меня в этих людях. Строго говоря, это вообще дети. Добродушные, хвастливые, вспыхивающие из-за пустяков и при этом всё быстро забывающие. Они, кстати, сами знают за собой все эти свойства и так показывают себя в своих прелестных фильмах, спектаклях, книгах. Они даже анекдоты про себя сочиняют такие же наивно-детские:

«Один грузин решил послать маме свою фотографию. Пригласил фотографа и говорит:

– Уважаемый! Давай я встану вон за то дерево, а ты меня снимешь.

– Слушай, что говоришь! Как за дерево? Тебя же на фото не будет видно.

– Ай, как не понимаешь! Вот мама получит это фото, посмотрит и скажет: «А где же мой Гиви?» Тут я выхожу из-за дерева и говорю: «Мама! Вот он я!»

Или такой анекдот:

«В купе поезда среди других пассажиров едет пожилой грузин. Время от времени он принимает какие-то таблетки и каждый раз после этого громко делает вот так: «Пи-пи-пи!» Раз сделал, другой, на третий раз один пассажир ему говорит:

– Послушайте, а почему вы каждый раз, когда принимаете таблетку, сразу начинаете пищать?

– Дорогой, ты грамотный? Посмотри, что на коробочке с таблетками написано: «Принимай. После пищи!»

Ну ладно, это анекдоты. А разве то, что происходит с ними в жизни, сильно отличается от анекдота?..

Я помню, в Москву из Сухуми приехал мой знакомый Омик. Звонит мне:

– Аркадий, слушай, пойдем со мной на выставку фараонов?

Каких еще фараонов?

Что, не знаешь?.. Нехорошо! Из Египта привезли. Уже две недели у вас идет.

Я говорю:

Слушай, а на черта тебе эти фараоны?

– Ай, как нехорошо сказал! Културный человек должен всё видеть.

Пришлось пойти с ним в Пушкинский музей на эту выставку. Пристроились с ним к какой-то экскурсии, слушаем. Экскурсовод говорит:

Товарищи! Это перед вами жена фараона… Это сын фараона… Это брат… А вот это мумия фараона.

Тут мой Омик вылезает из-за чьей-то спины и спрашивает:

– Я извиняюсь, а мумия – она кем фараону приходится?

Я потом еще долго дразнил его по телефону:

– Дорогой, скажите: вот в Мавзолее мумия лежит. Она кем Ленину приходится?..

Но, надо сказать, что хохотал он вместе со мной. Удивительные люди: из-за пустяка они могут схватиться за кинжал и простить тебе гораздо более серьезные вещи, если чувствуют, что ты их любишь. А как их можно не любить, когда они такие смешные?

Русский драматический театр в Тбилиси, который играл мою детскую пьесу «Происшествие в стране Мульти-Пульти», узнав, что я в Тбилиси, пригласил меня на спектакль. В тот день шло юбилейное представление, какой-то двухсотый или трехсотый спектакль «Красной Шапочки». Во всех театрах, когда число спектаклей переваливает за сотню, актерам становится скучно и они начинают импровизировать на сцене и разыгрывать друг друга. То же самое произошло в этот день. Думаю, они это устроили специально для меня. В классической сцене, где Шапочка приходит к бабушке, а там в постели лежит Серый Волк в чепчике. Диалог помню, как сейчас:

– Бабушка, а почему у тебя такие балшые глаза?

– Чтоби лучше тебя видеть, внученка!

– Бабушка, а почему у тебя такие балшие уши?

– Чтоб лучше слышать тебя, внученка!

Дальше должен следовать классический вопрос: почему у тебя такие большие зубы, но зловредная внучка решила в этот день похулиганить.

– Бабушка, – спросила она, – а почему у тебя такой балшой нос?

Я вижу – Волк, он же Бабушка, растерянно молчит.

– Ну, бабушка, – нахально повторяет внучка, – почему у тебя такой балшой нос?

– Слушай, внучка, ты на свой посмотри!

Самое смешное, что никто из детей не обратил внимания на эту отсебятину, один лишь я еще долго хохотал в директорской ложе.

Что еще меня поражает в Грузии, так это культура застолья. Конечно, для народа, который треть жизнь проводит за столом, – это неудивительно. Но приезжего всегда поражает то, как красиво они пьют, как они поют на разные голоса и, особенно, как они говорят тосты. Это не идет ни в какое сравнение с нашими скудными российскими речами, типа: «Ну, со свиданьицем!», «Ну, поехали!» или «Ну, за всё хорошее!». Там этого просто не может быть. Это позор – такая скудость речи! Вот для сравнения: у нас часто на дне рождения говорят: «Желаю тебе дожить до ста лет!» Женя Петросян еще в годы застоя был у своего друга, тбилисского армянина, на 60-летии. И вот как там прозвучал тост на ту же тему:

– Дорогой! Тебе сегодня исполнилось 60. Так вот, мы все хотим через 40 лет присутствовать на партийном собрании, где бы обсуждалось твое аморальное поведение!

Вот это, я понимаю, тост! Помню, однажды, когда было уже за полночь и все темы для тостов давно исчерпаны, вдруг поднялся хозяин с бокалом и сказал:

– Давайте выпьем за то, чтобы все мы шли по улице поздно ночью и на всех нас вдруг напали деньги. И чтоб мы не сумели от них отбиться!

Здесь, в эмиграции, собрались люди из самых разных частей Союза. И почти каждый может рассказать, как его обижали на Украине, в Белоруссии или Казахстане. Но я никогда не слышал, чтобы евреи жаловались на антисемитизм в Грузии. В Израиле, где поселилось немало грузинских евреев, я присутствовал на свадьбе. И тамада с типичной еврейской фамилией Валиашвили первый тост поднял за Грузию.

– Ведь Грузия, – сказал он, – это наша мать!

– Батоно, – спросил я тихо, – а кто же тогда Израиль?

– Израиль – это наш отец.

– А кто же тогда Советский Союз?

– Советский Союз – это наш бедный родственник, которому сколько ни дай – всё равно мало!

Я давно уже не был в своей любимой Грузии, но слышу со всех сторон, что Грузия уже не та. Я не могу с этим согласиться. Наверное, время не то, возможно, не та дорога, по которой они пошли, вероятно, не те люди ведут их по этой дороге, но народ, который создавался тысячелетиями, не может так быстро измениться.

Я уверен, что мы еще сядем все вместе за одним столом, поднимем бокалы красного вина, которое, как вы теперь знаете, полезней белого, и скажем традиционный грузинский тост:

– Дорогие мои! Давайте выпьем за нас с вами и за хрен с ними!

У самовара…

Старинная русская пословица гласит: хорошо там, где нас нет. Думаю, что на сегодняшний день эта пословица безнадежно устарела, ибо таких мест, где нас нет, практически не осталось. От Канады до Австралии и от Дальнего Востока до Ближнего сегодня поселились русские евреи.

Кто мог знать, кто мог предвидеть, что в России еврей превратится в экспортный товар? Что люди будут мечтать о браке с евреем или еврейкой?

Мои московские друзья прислали мне объявление какой-то девушки из брачной газеты. Скорее даже не объявление, а крик души: «Выйду замуж за еврея любой национальности!» По грамматике, конечно, неправильно, но по смыслу очень понятно.

Конечно, всё это временно. Мир нам еще припомнит, он нам не простит, что у нас была возможность не просто уехать, а еще выбирать куда… Но пока, пока гуляет наше еврейское казачество по странам и континентам. И где-нибудь в далеком Сиднее сидит семья Гуревичей за тульским пузатым самоваром, попивает чаек из вывезенной гжельской посуды и напевает слегка измененный старинный романс «У самовара я и мой Абраша».

Что поделаешь: все свои русские привычки мы вывезли с собой! Говорим тосты там, где их говорить не принято: одалживаем деньги там, где их никто, кроме нас, не одалживает, и в сорокаградусную израильскую жару разливаем по стаканам «Столичную» со словами «что-то стало холодать».

В одном американском журнале я прочел, что из всей эмиграции последней волны самой успешной оказалась волна русских евреев. И я этому не удивляюсь: после советской жизни нам всё по плечу.

Возьмите хотя бы английский язык. Как все наших пугали: это очень трудно, вы никогда не сможете на нем говорить! И что? Разве у нас есть проблема говорить по-английски?.. Нет проблемы! Это у американцев есть проблема: понять, что мы сказали. Так это их проблема, пусть они и мучаются.

Когда раньше мы были бедными туристами из Советского Союза, никто и не хотел понимать, что мы там лопочем. Но сегодня времена изменились. И вот вам живой пример.

В Лос-Анджелесе, в шикарном отеле в Беверли– Хиллс, поселился наш соотечественник, как их сейчас называют, «новый русский». Звонит он в бюро обслуживания и говорит:

– Плиз, Ту-ти ту-ту-ту!

Они говорят:

– Сорри?

– Чего сорри? Я же ясно сказал: ту-ти ту-ту-ту!

Представляете ситуацию: шикарный отель, пять звезд, клиент хочет – надо выполнять. Но чего он хочет?.. Сразу забегали, стали искать того, кто понимает русский язык. К счастью, нашли. Прямо тут же в отеле, в ресторане. Наш человек, всего полгода как эмигрировал, работает на мойке посуды. Они говорят:

– Сэр, помогите! Тут ваш соотечественник, так сказать, кантрифеллоу, что-то на русском просит.

– А что просит?

– Да вот, говорит: «тy-ти ту-ту-ту».

– A-а! Так это не на русском. Это он на английском заказ делает.

– Какой заказ?

– Очень простой. Ту-ти – это два чая. Тy-ту-ту – номер двести двадцать два.

Так что, если сильно захотеть, они наш английский всегда поймут! А кстати, кто-нибудь из иностранцев смог по-настоящему выучить наш русский язык?.. Никто и никогда! Один мой знакомый американец, который учил русский язык пять лет в университете, три года стажировался в России и еще, думаю, лет десять проработал в ЦРУ, говорил мне буквально со слезами на глазах:

– Аркадий, я ничего не могу понять! Скажи, вот меховая шапка, она называется песец – это я понимаю. Шуба из этого зверя тоже называется песец. Это я еще тоже понимаю. Но вот человек попал под машину, подходит милиционер и говорит: «Всё, песец!» Как это можно понять? Не понимаю!

И не поймет никогда! Потому что нет в нем нашей жизненной закваски, которая позволяет всё хватать на лету. Возьмите, например, американскую цивилизацию. Она ведь создавалась десятилетиями. А наши ее освоили за пару недель. Как говорил мне один еврей на Брайтоне:

– Подумаешь, они изобрели детектор лжи! Да я на этом детекторе уже женат двадцать лет. И его зовут Циля Моисеевна!

А вспомните, как еще 20 лет назад наших эмигрантов спрашивали, знают ли они, что такое телевизор? И удивлялись, что они еще до Америки видели холодильник. А сегодня?.. Наши уже давно освоились со всеми компьютерами, мобилями и пейджерами. И если надо, могут послать любого и просто так, и по факсу. Я уж не говорю про такие привычные мелочи, как свиминг пул или джакузи.

Кстати, насчет джакузи. Когда я первый раз приехал в Америку в самом начале перестройки, я этого слова даже не знал. Жена моего племянника в Балтиморе спросила:

– Дядя, вы хотите с дороги джакузи?.. Я налью.

Поскольку я решил, что джакузи – это что-то итальянское, типа мартини или чинзано, то сказал:

– С удовольствием! Только чуть-чуть, я днем пить не привык.

Ночью я слышал из спальни племянника свистящий шепот его жены:

– Слушай, этот твой дядя, он что, немножко мешиге?

– Почему?

– А почему он хочет пить воду из нашего джакузи? Что ему, плохо из холодильника?

Нет, теперь-то я знаю, что это такое, но тогда, в первый раз, меня многое удивляло. Например, в Лос-Анджелесе – почему многие наши евреи ходят с такими высокими гипсовыми ошейниками, поддерживающими голову. Я спросил у своего приятеля. Он говорит:

– Это им врач велел. После аксидента.

– После кого?

– Ну, после столкновения машин.

– А зачем?

– Так лучше для иншуренса.

– Для кого?

– Для страховки.

– Почему?

– Слушай, что ты пристал: зачем, почему?.. Ты вообщe знаешь, что такое еврейское дорожно-транспортное происшествие?.. Это когда снаружи машина совсем не пострадала, но внутри все получили очень серьезные травмы.

Конечно, эмиграция – состояние особое. И как бы хорошо ни прижились люди на новом месте, все равно нелегко, особенно во второй половине жизни, всё начинать сначала. Совсем еще недавно, когда в России не произошел обвал рубля, многие наши друзья говорили при встрече:

Ребята, зря вы уезжали! У нас теперь и квартиры получше, и рестораны покруче, и заработки поглавней.

Я не хочу ни с кем спорить, каждый сам себе выбирает судьбу. Но вместо ответа хочу рассказать одну историю.

Один «новый русский», разбогатевший в своем городке Урюпинске, приехал в Америку, к своему другу– спрею, покинувшему Россию четверть века назад.

Тот тоже сколотил в Штатах приличное состояние и принял своего друга на шикарной вилле. Выпили, посидели, поболтали – урюпинский друг захотел в туалет. Дергал-дергал дверь, она не открывается.

– Ты сначала свет зажги, – говорит хозяин, – а то не откроется.

Друг зажег свет, справил нужду, хочет выйти – дверь не открывается.

– Тут блокировка! – кричит хозяин. – Пока воду не спустишь – дверь не откроется.

И так это чудо техники поразило гостя, что он купил себе такой же чудо-сортир, упаковал в ящики, заплатил кучу денег за перевес, но вывез в Россию. Через год американец оказался по делам в России и заехал в Урюпинск, повидать своего друга. Спрашивает:

– Где мой друг Вася?

А ему отвечают:

– Нет его. В дурдоме он.

– Как?! С чего это вдруг?

– Да всё из-за этого туалета проклятого!

– Почему?

– Да потому! У нас же в Урюпинске то света нет, то воды.

Так что, когда друзья из России снова будут рассказывать, как там хорошо, пожалуйста, вспомните эту историю.

И еще одно. Сегодня, когда эмиграция стала таким обычным делом, хочется вспомнить тех первых евреев, которые в 70-х годах пробивали собственными головами дырку в железном занавесе. Сколько печального, сколько трагического и в то же время смешного происходило в то уже далекое время.

Когда в 73-м году мой дядя Эмиль уезжал с семьей в Израиль, отец сказал ему на прощанье:

– Миля! Ты всю жизнь был вруном и фасонщиком. Но теперь поговорим серьезно. Когда приедешь на место, напиши честно, как там. И не забудь: все письма оттуда эти газлоним из КГБ читают внимательно. Поэтому про отъезды ни слова! Пиши только про погоду и про здоровье. Но где-нибудь между прочим вставь фразу, что у тебя болят мозоли. Это будет твой сигнал – и мы все поймем, что надо ехать.

Через пару месяцев нам пришло письмо из Израиля примерно такого содержания:

«Дорогой Иосиф! Вот мы и в Иерусалиме. И рад тебе сообщить, что у всех у нас сильно болят мозоли. Встретили нас, как родных. Обнимали так, что у меня заболели мозоли. Погода здесь великолепная, много гуляем, так что у всех сильно болят мозоли. Словом, Иосиф, не сомневайся, приезжай скорей – и у тебя заболят мозоли еще сильнее, чем у нас!»

В этом коротеньком письме про мозоли было сказано раз пятнадцать и, я думаю, даже самый бездарный кэгэбэшник понял, что это сигнал. А отец отложил письмо в сторону и сказал:

Я не понял: это хохма или это всерьез? Если у Мили и правда так болят мозоли, что я поеду? Я что, ортопед?

И мы не поехали, как не поехали тогда сотни других. Одних не пустила советская власть, других – страх перед неизвестностью, третьих – боязнь потерять то, что нажил за долгие годы. А сегодня едут и ничего не боятся, разбредаются люди по свету в надежде отыскать свой маленький кусочек счастья.

Хотя кто точно может сказать, что такое счастье и что такое несчастье. Пожалуй, точнее всех это знал мой дедушка. Он говорил:

Что такое счастье? Счастье – это жить в Советской стране! А что такое несчастье? Несчастье – это иметь такое счастье!

А пока снова взлетают в небо самолеты и отходят от платформы поезда. Уезжают из страны мои зрители. покидают ее мои слушатели. Делится на две части моя публика. Дай бог удачи и тем, кто уезжает, и тем, кто остается. Дай бог счастья всем, кто даже в Бога не верит.

А писатель может быть счастлив только со своей публикой, где бы она ни жила. Я рад. что мы снова вместе. Здравствуйте, дорогие мои друзья!

Соломон Маркович рассказывает

Куда ехать?.

Меня друзья часто спрашивают.

– Соломон, почему ты не уезжаешь?.. Или ты думаешь, что здесь будет лучше?

– Ребята, я не такой дурак! Что здесь плохо, ясно каждому. Но вы мне скажите, где хорошо?

Между прочим, одна мысль, что на старости лет надо учить иностранный язык, просто сводит с ума. Вот у меня дружок Яша сорок лет прожил в Латвии. Конечно, сам виноват, всю жизнь не учил язык, а теперь надо подавать на гражданство. Так он в 70 лет начал изучать латышский. Я ему недавно звоню в Ригу:

– Яшка, как дела?

– Слава богу, потихоньку.

– Как с латышским языком?

– Ничего, осваиваю.

– Да?.. Ну, скажи что-нибудь по-латышски.

– А что сказать?

– Всё равно, что-нибудь.

Он минуты две сопел, кряхтел, а потом говорит:

– Лайма Вайкуле!

Я говорю:

– Всё ясно! Будь здоров! Привет Раймонду Паулсу.

Так это еще латышский! А если это иврит? Можно же вообще поехать умом. Причем поехать справа налево. Нет, серьезно, вы представьте для начала, что вам надо говорить по-русски справа налево. Знаете, как тогда, например, будет звучать слово «электрификация»? Яйца кефирткалэ!.. А что такое «овт срет синим»?.. Не знаете? Это «министерство»!

Но дело, конечно, не в языке и даже не в возрасте. Равный и основной вопрос – куда ехать?.. Вот я вам сейчас разложу пасьянс, а вы смотрите…

Конечно, первая страна – это Израиль. Я вообще считаю, что все евреи должны жить в Израиле. Правда, по очереди. Чтоб не сильно уставать друг от друга. Нет, честно, чем мне нравится Израиль? Там евреи не так бросаются в глаза. Конечно, мне могут сказать, что там опасно. Но, между прочим, быть евреем – это вообще очень опасное занятие. Зато это единственная страна на свете, где мне никто не посмеет сказать, что я – еврей. Потому что мне там все скажут, что я русский.

Кстати, я их понимаю. Туда, и правда, перебралось немало настоящих русских. Вон у нас в соседнем подъезде уехала семья из восьми человек. Так, представляете, еврейка там одна бабушка. Маленькая седая старушка вывезла на себе семерых русских. Просто сказочная история: «Белоснежка и семь гоев»!

Вообще, интересно устроен этот мир. Если здесь нас делят по национальностям, то там, в Израиле, они придумали другие деления. Все они там сабры, сефарды, ашкенази. Например, если вы приехали только что – гак вы алим, а если уже прожили там лет 10, то вы уже ватики. И не дай бог вам перепутать!

Племянница в Хайфе устроила обед в мою честь. Так одна пара была такая важная, такая гордая, прямо а ганце я тебе дам! Я отвел племянницу в сторону:

– Клавочка, а что эти двое такие важные?

– Как, дядя? Они же ватики!

– Ну?..

– Что, ну? Они ватики!

– Ну, ватики! Так что они, представители Ватикана?.. Между прочим, я видел по телевизору папу римского. так он держался скромней.

Ну, что еще сказать про Израиль?.. С работой дела тоже обстоят неважно, хотя многие наши, конечно, преувеличивают. Мне племянница говорит:

– Знаешь, дядя, тут наши инженеры метут улицу.

– Слушай, хватит! Мне уже надоели эти разговоры! Покажи мне, наконец, эту улицу, которую метут наши инженеры.

Приехали, посмотрели, поспрашивали людей – оказалось вранье! Никакие наши инженеры эту улицу не метут. Ее метут наши врачи. Так что не надо преувеличивать!

Хотя я все равно в Израиль не поеду. Главным образом, из-за климата. Там жуткая жара! 50 градусов в тени! Причем этой тени не найдешь днем с огнем!

Ну, хорошо, если не Израиль, то что дальше?.. Дальше – Америка. Хотя в эту страну я тоже не поеду. Во– первых, там жуткий расизм. Негры делают с белыми всё, что хотят. Потому что сегодня главные люди в Америке – это негры. Вернее, извините, они не негры. Не дай бог их так назвать! Помню, первый раз в Америке я говорю брату:

– Арон! Смотри, какой здоровый негр.

– Тс-с! Тише! Ты что, с ума сошел? Тут нельзя говорить «негр». Надо говорить «черный».

– А что, разве я сказал, что он белый?

– Не спорь! Делай, что тебе говорят.

– Хорошо, черный так черный. Пусть будет шварц, если ему так хочется.

В прошлом году снова приехал в Нью-Йорк. Идем с братом по улице. Я говорю:

– Арон! Смотри, какой симпатичный черный.

– Тс-с! Тихо! Нельзя говорить «черный».

– И это нельзя?.. А как теперь?

– Надо говорить «афроамериканец».

– Как?!

– Афроамериканец.

– Ладно, хорошо, пусть будет афроамериканец. Но пусть тогда и он меня называет не еврей, а иудео-маланец!

Но черные – это еще полбеды. Главное, на чем свихнулась Америка, это на женской эмансипации. Наверное, я старомодный человек, но я считаю, что женщина – это женщина! Даже в 50, когда она идет по улице, а мужики смотрят ей вслед, так ей приятно. Везде, но только не в Америке. Там, если ты скажешь, что у нее хороший цвет лица, так можешь получить пару лет за сексуальные домогательства. Сумасшедшая страна и сумасшедшие бабы!

Обо всем этом меня предупредил брат, потому что в тот вечер у него должна была быть «парти», или, по– нашему, а ля фуршет. А зохн вей, что это за парти! Стола нет, присесть негде, никто не скажет пару слов за хозяйку, все разбрелись по углам и накладывают еду на тарелку. Между прочим, еврей – не лошадь, он не умеет есть стоя. Но речь не о нас, а о женском равноправии. Только начался вечер, брат подводит ко мне дамочку:

– Вот, миссис Лифштейн желает с тобой познакомиться.

Так вот, эта миссис уже лет двадцать из Союза, но делает вид, что она настоящая американка. Даже говорит с акцентом:

– Когда я жила ин Раша, всё было кошмарно! А здесь, ин Юнайтед Стейтс, я другой человек. Посмотрите. как я выгляжу!

– Потрясающе! Хоть сейчас в Голливуд.

Вижу, брат за ее спиной мне делает глазом: мол, кончай с комплиментами, а то нарвешься.

– Да, – говорю, – хоть сейчас в Голливуд. Можете там сниматься в фильмах ужаса без грима.

Тут она сразу весь русский вспомнила и от меня отвалила. Другая подошла, улыбается во весь рот, зубы демонстрирует. Я ей говорю:

– Какие у вас прекрасные зубы!

– Правда?.. Это наследство от моей мамы.

– Надо же, от мамы! А подошли вам точь-в-точь.

У третьей бабы платье похвалил из какого-то модного дома. Она говорит:

– Это мне муж подарил к 40-летию.

– Смотрите, – говорю, – сколько лет прошло, а оно как новое!

Короче, про сексуальные домогательства все сразу забыли. К концу вечера все американки во мне разочаровались так же, как и я в Америке. Но на ней свет клином не сошелся. Можно еще куда-нибудь эмигрировать. Например, в Австралию. Я там, правда, не был, врать не буду, но в австралийском посольстве я был, интересовался насчет эмиграции. Они мне выдали вот такую анкету и говорят, что надо набрать не меньше ста очков. То есть иметь молодой возраст, хорошее здоровье, нужную профессию и прекрасный английский. Тогда у вас есть шансы. Я им говорю:

– Бояре! Если бы у меня всё это было, так на кой хрен мне ваша Австралия? Я бы и здесь хорошо жил.

Но скажу еще раз: там я не был, определенно судить не могу. Знаю только, что раньше это было место, куда ссылали каторжников и где их строго охраняли. Так что эту страну населяют дети, родившиеся от браков каторжников с охранниками. В основном знаю всё из письма, которое мне прислал школьный друг Абраша. Вот я вам прочту:

«Здравствуй, дорогой Соломончик! Вот я и в Австралии. И мне хорошо, мне так хорошо, что так мне, дураку, и надо!

Хотя страна очень красивая, ничего не могу сказать. Здесь всё есть: бары с выпивкой для меня, редкие животные для моих детей, теплое море для моей жены и акулы для ее мамочки. Еще тут есть аборигены, которые раскрашивают себе лица и кидают бумеранг. Ты, конечно, не знаешь, что такое бумеранг. Как бы тебе объяснить… Помнишь Илюшку Раскина, который 10 раз бросал свою жену, а она к нему всегда возвращалась? Так вот, она и есть этот бумеранг.

В гости тебя не зову, потому что билет сюда стоит столько, что если у тебя есть такие деньги, то ты прекрасно проживешь и там. А на кенгуру можешь посмотреть в зоопарке.

На этом писать заканчиваю. Крепко тебя обнимаю и шлю привет от многочисленных австралийских овец, а также баранов, которые приехали сюда искать счастья!»

Ну, с Австралией покончили. Что у нас остается?.. Германия. Тут наши евреи делятся на две части. Одни говорят, что мы не должны там жить после того, что они с нами натворили. Другие – наоборот: говорят, что надо мстить: ехать туда и брать всё, что можно и что нельзя тоже. Этих я называю «неуловимые мстители». Они себе делают такие бумаги, по которым немцы им платят за Вторую мировую войну, за Первую мировую и еще немножко доплачивают за русско– японскую 1905 года.

Немцы уже от них бегают, прячутся, но наши им пощады не дают. Моя двоюродная сестра в Кельне сейчас оформляет бумаги. Говорит:

– Эти сволочи сожгли мой дом во время войны.

Я спрашиваю:

– Дора! А где ты жила во время войны?

– Что, ты не знаешь?.. В Свердловске.

– Так там же не было немцев.

– Ну и что? Это же такие бандиты: даже не были, а всё сожгли!

И, можете мне поверить, она с них получит все деньги за дом, включая мебель. Потому что немцев, может быть, я не знаю, но я хорошо знаю свою сестру.

Вот так посмотришь на этот мир – и непонятно куда ехать. Ясно одно, что рая на земле нет. Потому что если бы на земле был рай, туда бы сразу кинулись евреи. А как только они бы там поселились, это место сразу бы перестало быть раем.

Поэтому, где бы мы ни оказались, давайте жить и радоваться, пока еще есть силы. Ведь, как говорил мой папа: «Жизнь – это дивный сон. Главное при этом – не просыпаться!»

Век живи – век лечись

Недавно мои дети купили мне путевку в санаторий. Казалось бы, хорошо. Но погодите, это только начало. Сперва мне надо оформить курортную карту, то есть обойти всех врачей и получить их подписи. А тот, кто имел дело с нашей медициной, меня поймет. Как известно, у наших врачей такие знания, что они даже клизму ставят вдвоем: один знает, как ставить, а другой – куда.

Первым делом я пошел в нашу поликлинику, и целую неделю они меня заставляли делать анализы: сдавать кровь, проводить флюорографию и носить баночки со всем моим содержимым. Через неделю выяснилось, что у меня в моче песок, в почках камни, а в легких известь. Словом, если бы я еще нашел немножко глины, я бы начал строить дачу.

Но не в этом дело. Когда я собрал все анализы, я пошел записываться к врачам. Подхожу к окошечку регистратуры и говорю:

– Девушка, будьте добры, запишите меня к врачу.

Она спрашивает:

– К какому?

– Давайте ко всем сразу, чтоб никому не было обидно.

Она говорит:

– Да?.. Может, вас и к гинекологу записать?

Я говорю:

– Милая девушка, не надо иронизировать. Если честно назвать то, где мы все сейчас оказались, то нам всем надо показаться гинекологу, включая парламент и правительство.

Она говорит:

– На сегодня остались талоны только к психиатру. Пойдете?

– Ладно, давайте! Надо же с кого-то начинать.

Она говорит:

– Тогда идите в 32-й кабинет. Я туда пришлю вашу карточку.

Поднимаюсь на третий этаж. Публика там собралась та еще! Один лучше другого. Первый все время кроцается. вот так. второй дергает глазом, правда, третий мне показался еще ничего себе, вполне нормальный. Думаю: надо держаться его. Сел с ним рядом, спрашиваю:

– Извините, вы последний?

Он говорит:

– Нет, я первый! Петр Первый! И попрошу ко мне только так обращаться!

«О, – думаю, – плохо дело! Этот, видно, здесь главный мишигинер. Такой откусит нос, и ничего ему за это не будет». На всякий случай отодвинулся на два стула и жду дальше.

Наконец, подходит моя очередь. Захожу – там сидит врач. Ну, что вам сказать? Если бы не белый халат, я бы решил, что он тоже один из этих. Весь дергается, шмыгает носом, а заикается так, что не дождешься конца фразы. Я ему сразу сказал:

– Доктор, я совершенно нормальный. Мне нужна только ваша подпись на курортной карте.

– Н-ну-ну, – говорит, – н-нетороп-питесь. Вы к– кто будете?

Я говорю:

С утра был Каганович.

К-кто?

Вы что, плохо слышите? Каганович.

Он смотрит на меня, на мою карточку, потом опять на меня и говорит:

– Так-так-так… И д-давно вы стали К-кагановичем?

Сколько себя помню. А что, нельзя?

– П-почему? тут в-все можно. Каганович так К-ка– ганович. Ко мне на днях д-даже Буд-денный прискакал. На к-коне.

Что вы говорите, Ну, скажите спасибо, что не Берия, а то бы я сейчас разговаривал с другим врачом.

Да-да-да… Ну, товарищ К-каганович, рассказывайте, на что жалуетесь?

Ой, доктор, что говорить? В моем возрасте хвастаться нечем. Целый букет: и астма, и ревматизм, и язва, и стенокардия…

Он говорит:

– Хватит, хватит! Лучше с-скажите, чего у вас нет?

– Чего нет? Зубов.

Он говорит:

3-зубы – это н-не по моей ч-части. Вы лучше скажите, ч-что вас гнетет, что б-беспокоит. Ос-собенно по ночам!

– Что меня беспокоит по ночам? Я вам скажу. Больше всего меня беспокоит мой простатит.

– П простатит? А в ч-чем это выражается?.

– В чем?.. В том, что я так писаю, как вы разговариваете.

– П-понятно! Ну, п-простатит это тоже не по м-моей части. А вот как у вас с этим… ну, с этим, ну, к-когда забываешь…

– Долги?

– Да нет, с-склероз. Н-не беспокоит?

– Есть немножко. Годы свое берут. Стал уже забывать даты, номера телефонов…

Он говорит:

– Н-ну, это разве склероз? Вот у меня на днях был больной, так у н-него действительно склероз. П-пред– ставляете, утром п-приходит на кухню з-завтракать и в-все путает: ц-целует яйцо всмятку, а жене бьет чайной л-ложечкой по г-голове.

– Бывает, – говорю, – иногда и мне хочется дать моей по голове. Только не ложечкой, а половником.

– П-понятно. Так и зап-пишем: п-повышенная аг– грессивность. Ну-ка, от-ткройте рот!

Я говорю:

– А-а-а!

– Шире!

– А-а-а!

– Еще шире!

Я говорю:

– Доктор, вы что хотите: посмотреть или туда войти?

– П-понятно. Так и зап-пишем: спорит п-по люб– бому поводу, Н-ну, а как у вас со сном? Б-бессонница не м-мучает?

– Конечно, мучает. Какой может быть сон, когда вокруг такое творится?

– А вы н-не п-пробовали считать овец? С-старин– ный м-метод. Зак-крываете глаза и сч-читаете их, счит-таете, пока н-не уснете.

– Пробовал, доктор, не помогает. Мне мешает моя коммерческая жилка.

– К-как эт-то?

– Очень просто. Сначала я этих овец считаю, потом мысленно гружу их в вагон, везу в город и продаю оптом на рынке. А потом всю ночь не могу уснуть: мне кажется, что я их дешево продал.

Он говорит:

– Н-ну, прод-давать овец, эт-то еще ничего. Мне на днях од-дин больной хотел п-продать Кремль.

– Ну и что, купили?

– К-какой там! Он так-кую цену заломил – не в-выговоришь, – и опять шмыгает носом и дергает плечом. – А с-скажите, у вас не б-бывает мании преследования?

– Никогда. У меня, скорее, бывает мания величия.

– Да? И в ч-чем она выражается?

– Мне иногда кажется, что я – глава семьи. Но только до тех пор, пока не заговорит моя жена. Тогда я сразу понимаю, кто у нас главный.

– П-понятно. А вот с-скажите, Лазарь М-моис-сее– вич…