Текст книги "Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт"

Автор книги: А. Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Следующий землянин, заинтересовавший пришельца, прямо перед его носом нырнул в телефонную будку, и через застекленную дверь до инопланетянина донесся его возбужденный голос: «Сидорчук! Вы нам даете болты, а мы вам присылаем олифу!.. Нет-нет, кроме болтов меня ничего не интересует!» Пришелец тихо отошел от будки. Трудно было установить контакт с существом, которого ничего не интересует, кроме болтов.

Одним словом, люди все время были рядом, но они все так безостановочно двигались, что пришельцу на секунду показалось, что их вроде и нет.

Спустя несколько минут гуманоид наконец-то обнаружил человека, неподвижно стоящего у газетного стенда. Человек что-то читал, беззвучно шевеля губами. Инопланетянин тихо дотронулся до его плеча:

– Простите, я бы хотел вступить с вами в контакт.

Человек слегка побледнел:

– Почему со мной?

– Потому что нас, – стараясь говорить как можно мягче, произнес гуманоид, – нас интересуют ваши люди.

Лицо человека стало совершенно белого цвета.

– Кого это – нас? Вы откуда будете?

– С другой планеты.

– Из Америки, что ль?

– Нет, что вы, гораздо дальше.

– Ах, еще дальше… А что ты у нас делаешь?

– Выполняю специальное задание.

– Задание?! Я тебе сейчас такой контакт установлю, шпион проклятый!

Гуманоид выставил вперед руки.

– Что вы, что вы! Это ошибка. Я не шпион, я с планеты Сириус.

– Ну и что, – сказал человек, немного успокаиваясь, – хотя бы даже из Сирии. Все равно не имеешь права на улицах к людям приставать. Приводи свою делегацию к нам на завод, устроим вечер дружбы – будет контакт.

«Какой странный человек, – подумал гуманоид, – при чем здесь завод? Какая делегация?.. Непонятно. Ясно только одно: мужчины здесь не очень контактны. Возможно, следует подойти к женщине». Он выбрал молодую симпатичную девушку, разглядывающую какую-то витрину, и взял ее за рукав.

– Девушка, я бы хотел вступить с вами в контакт.

Девушка вспыхнула и резко сбросила его руку.

– Нахал!

А какая-то старушка, наблюдавшая за этой сценой, заохала, обращаясь к прохожим:

– Ну и молодежь пошла! Совсем обнаглели. Уже прямо на улице хотят в контакт вступать.

«Ах вот оно что, – подумал пришелец, – очевидно, здесь не принято вступать в контакт на улице. Ну что ж, тогда зайдем в помещение». Он обвел взглядом улицу: «Универсам»… «Комиссионный»… «Книги». «Вот это подходит, – решил гуманоид. – Где книги – там всегда мыслящие существа».

Он зашел в магазин и поднялся к главному мыслящему существу – директору. Распахнул дверь и прямо с порога сказал:

– Я бы хотел вступить с вами в контакт.

Директор поднялся с места и поплотнее прикрыл дверь.

– А вы от кого?

– Я сам от себя.

– Это я понимаю. Кто вас сюда послал?

– Меня?.. Сириус.

Директор огляделся по сторонам и на всякий случай закрыл форточку.

– Сириус?.. Он что, уже вышел?

– Конечно, – удивился пришелец. – Наш Сириус давно вышел на орбиту.

– Тогда передайте ему, что сейчас не до контактов.

– Но почему?

– Потому что не до Сириуса. Кругом ОБХСС.

И, подталкиваемый в спину крепкими руками директора, пришелец покинул кабинет. Он зашел в маленький безлюдный садик, уселся на лавочку и принялся думать: «Ну почему, почему с людьми так трудно вступить в контакт? Что происходит? Конечно, я понимаю: у каждого своя жизнь, свои дела, свои заботы. Но неужели милые, симпатичные существа не могут найти друг для друга пару минут? Чтоб не устраивать никаких дел, ничего не выбивать, ничего не доставать. Просто пообщаться. Или просто так это уже невозможно?..»

Его размышления прервали двое людей, выросших как из-под земли.

– Скинемся? – спросил один.

– Что?

– Ну, сбросимся? – спросил другой.

– Не понимаю.

Приятели переглянулись.

– Ты что, с луны свалился?

– Нет, – сказал пришелец, – я не с Луны.

– Так в чем дело? Давай законтачим.

– Конечно, конечно, законтачим, – обрадовался гуманоид. – А что для этого нужно?

– Рубль нужно. Чтоб контакты промыть.

Они взяли рубль и принесли какой-то жидкости, которая показалась пришельцу крайне мерзкой на вкус. Однако для контакта он отпил треть стакана.

– Скажите, – весь передергиваясь, спросил он, – почему у вас так трудно войти в контакт? Я сегодня ищу контакт с девяти утра.

– С девяти – рано, – сказал один. – Компанию надо с одиннадцати искать.

– А просто так, без компании, можно? Вдвоем?

– Вдвоем?.. Ну, если в получку. А так – дорого.

– Получка? А что это такое?

Приятели снова переглянулись.

– Бедняга, никогда получки не видел. Видно, все жена отбирает.

– Да, жаль человека.

– Но я не человек, – возразил инопланетянин. – Я гуманоид.

– Какой еще гуманоид? В ГУМе, что ль, работаешь?

– Нет, я вообще пришелец с другой планеты.

– Все, Федя, – сказал один, – пришельцу больше не наливай.

– Но я, правда, с другой планеты. Я могу доказать. Хотите, я поменяю свой цвет? Стану фиолетовым, синим, лиловым?..

– Подумаешь, – сказали приятели, – ты бы видел, какие мы в понедельник на работу выходим. Такого цвета вообще не бывает.

– Ну, я не знаю… Хотите я угадаю, о чем вы думаете?

– Валяй.

– Вы думаете о том… где достать еще этой горькой жидкости.

– Верно. Мы всегда об ней думаем. Повторим?

– Спасибо, – сказал гуманоид, – я больше не могу.

– Да, – сказали друзья, – не боец. Тогда будь здоров, не кашляй. У нас обеденный перерыв кончается.

– Постойте, а как же наши контакты?

– Никак. Пить научишься – будут контакты.

«Будут контакты, будут контакты», – повторял про себя пришелец, фиксируя эти слова в блоке памяти.

С тех пор прошло немало времени, но он все еще ищет контакты. И если вы случайно встретите на улице небритого человека в жеваных брюках, давно не чищенной обуви, с мятым рублем, зажатым в кулаке, – знайте, что это он, гуманоид с планеты Сириус. Только опустившийся. Опустившийся к нам на землю.

Что дают?

Простите, что вы сказали?.. Кто последний?.. Куда последний?.. Нет, бабушка, вы ошиблись. Это не очередь. Я просто так стою. Жду свою жену. Мы здесь встретиться договорились. Под часами.

Да нет же, я вам честно говорю. Ничего тут давать нe будут. Сами посмотрите, тут же пустое место. Никакого магазина нет. Какой лоток? Нет здесь никакого лотка. Мало ли, что вчера привозили. А сегодня не привезут. Не будет здесь никакого лотка. И палатку не поставят. И цистерну с пивом не подвезут.

Вот, ей-богу, упрямая какая! Ну хорошо, если вы мне не верите, я могу отойти. Вот сюда встать. Выйти из очереди… Да нет же, никакой очереди нет! Это вы говорите, что очередь. А я вам русским языком объясняю: человек ждет свою жену. Супругу свою. Законную. Вам понятно?.. А если я вот сюда встану, вам будет совсем понятно?.. Вот и прекрасно!

Послушайте, бабуся, вы что ко мне прицепились? Я нe стою в очереди. Я просто так стою. Сам по себе. Какой номер на руке?.. 1948-й? Это не номер. Это татуировка. Родился я в 1948-м. Молодой был, глупый, вот и сделал… Да, и на другой руке тоже татуировка. Там не написано «семга»! «Семка» там написано. Семен! Зовут меня так. Вам понятно?

Ну вот что, если вам делать нечего, так стойте. Только не приставайте ко мне. Вы сами по себе, я сам по себе. Вот и хорошо. И чудесно. И замечательно…

Товарищ, а вы что за бабушкой пристраиваетесь?.. С чего вы взяли, что это очередь? Лично я жду свою жену. Вам она что, тоже нужна?.. Ах, своя есть. Сочувствую. Ей сочувствую, что так неудачно замуж вышла. Да я вам не грублю, я вам объясняю. Это не очередь. Тут ничего давать не будут. Понимаете? Нечего давать!

Да я не распускаю никаких слухов. Вы к словам не цепляйтесь. Я и без вас прекрасно знаю. Да, правильно, у нас все есть. Но давать ничего не будут. Ни здесь, ни в другом месте.

Товарищи! Товарищи! Куда вы все становитесь? Не теряйте времени, тут ничего не будет. Поверьте мне!.. Гражданка, милая, я к вам обращаюсь! Объясните, зачем вы заняли очередь?.. Какие ковры? С чего вы взяли, что тут будут давать ковры?.. Вы кого-нибудь здесь в тюбетейках видите?.. Да, верно, конец месяца. Ну и что? Да хоть бы конец света! Для ковров нужна шерсть. А у нас баранов полно, а шерсти нет!

Дедуля, родной! Ты-то зачем сюда приполз? Чего тебе в этой жизни не хватает?.. Зачем? Зачем тебе золотые обручальные кольца? Ты что, жениться собрался или реформы боишься? Не спасет тебя золото, понимаешь? Оно у нас такое же ненастоящее, как и деньги!

Юноша, молодой человек! Вы что, не слышите, что я говорю? Тут не будет никаких колец. Какая подписка? При чем тут Достоевский?! Нет, с ума с ними можно сойти. Достоевского он хочет. Ты «Идиота» читал? Все понял?.. Ну, тогда стой со всеми, пока не поумнеешь!

Мужик, мужик! Что ты толкаешься? Здесь не принимают пустую посуду! Посмотри вокруг, ты у кого-нибудь видишь бутылки?.. У какой старушки?.. Эта старушка здесь по другому делу. Она стоит анализы сдавать.

Граждане, люди! Не устраивайте давку! Вы же транспорту мешаете. Не надо, не надо писать фамилии. Здесь не записывают на садовые участки. Здесь я жду свою жену. Поверьте мне: ничего в ней нет хорошего. Не может быть, чтоб за ней была такая очередь.

Надя! Надя! Черт тебя побери! Где ты шляешься? Я уже полчаса тебя жду. Где ты стояла? В какой очереди? Ты что, с ума сошла? Это не очередь. Это я тебя ждал, а они пристроились. Ни с того ни с сего. Что привезут?. С чего ты взяла? Да мало ли что они стоят. Ты уверена?.. Именно в этом месте?.. Нет, я не спорю. Все может быть. Я на всякий случай занял. Вон, первым стою. Разрешите, разрешите, товарищи! Кто не стоял?.. Я не стоял? Здравствуйте, еще как стоял. Вон у бабушки можете спросить. Правильно, за своей женой. Жена первая, а я – за ней.

Мало ли что я говорил. Раз люди стоят – значит, чего-нибудь выбросят. Мне лично – все равно. Время такое, мы все возьмем. Лишь бы выбросили. Наденем обручальные кольца, подпишемся на Достоевского, завернемся в ковры и поползем на садовые участки дружно сдавать анализ в пустую посуду!

Пугало

На сцене человек в старом, рваном пальто. Сквозь рукава паль– то продеты грабли. Слышен птичий гомон.

– Кыш-кыш!.. Не все сразу! Ишь, налетели. Приму, сколько смогу. Ну что смотришь? Ты думаешь, я кто?.. Сам ты – пугало! А я – директор огорода.

Эх, сколько я кресел сменил, пока до этого места добрался… А из-за чего страдаю? Из-за инициативы своей. Натура у меня такая, творческая. Где бы ни работал, везде чего-нибудь натворил.

Вот, помню, был я директором обойной фабрики. Ну, ты сам знаешь, какие у нас обои выпускают: в цветочек да в полосочку. А человек же среди этого живет. Ну, какая ему радость от этих полосочек? Вот я и придумал новые обои, с нарисованными деньгами! Представляешь, по всем стенам трешки, пятерки, десятки. Это ж как настроение поднимает. Допустим, в кармане у тебя ни шиша, а в квартире – денег навалом. Жить можно!

Все для людей делал, а чем они мне отплатили?.. Какой-то придурок отодрал от стены десятку – ив гастроном. Кассирша ее взяла и говорит:

– Это что за червонец? С одной стороны красный, а с другой – белый?

Он говорит:

– А мне как раз и нужно: бутылку красного и бутылку белого.

Она говорит:

– Мало ли что тебе нужно! Какая-то новая десятка. Что-то я таких не видела.

А в винном отделе как услыхали «новая», сразу слух пошел: «Новые деньги, новые деньги!» Паника началась. Один пустую посуду пришел сдавать, так сразу передумал. Говорит:

– С деньгами еще неизвестно что будет, а бутылки – всегда вещь.

Бабка какая-то вылезла. Кричит:

– Точно знаю: деньги будут менять! У кого больше трех тыщ – отнимут, у кого меньше – добавят!

Тут как раз милиция подоспела:

– Гдe взял десятку? Сам делал или помогал кто? Тот говорит:

– Да их на обойной фабрике изготовляют.

Ну, они сразу ко мне. А меня уже нет. Я уже в бане. Меня директором назначили. Мужской бани. Правда, народ сейчас туда не очень ходит, у всех дома ванна. И потом, что в бане интересного? Шайка, лейка, вот и все. А я решил народ туда завлечь. Сейчас наша промышленность начала выпускать интересное стекло, полупрозрачное: с одной стороны видно, а с другой – нет. Вот я и решил построить современную баню из этого стекла. Чтоб с улицы было не видно, а внутри люди мылись и видели перед собой красоты родного города.

Я уж теперь не знаю, как это получилось… но со стеклом мы напутали. То есть нет, внутри люди мылись спокойно. Они же ничего не знали. А снаружи трамваи остановились. Толпа сбежалась. Ну, передние к окнам прильнули, а задние, конечно, напирают. Им же не видно. Кричат:

– Что показывают?

Передние говорят:

– Комедию. Называется «Веселые ребята»!

А один остряк говорит:

– Ну, молодцы! Во, мужскую баню построили. У них за рубежом значит «Бони М», а у нас «Баня М».

Ну, эти, которые мылись, вышли на улицу, а их народ уже знает.

– Браво! – кричат. – Молодцы!

Ну, они, как узнали, в чем дело, – сразу ко мне. А меня уже нет.

Эх, где я только не работал, чего только не придумывал. Выключатели на веревочках знаете? Пять раз дернешь, один раз свет зажигается? Моя работа. Билеты с нагрузкой, пятиэтажные дома без лифтов – все для людей делал…

Наконец в городе места уже не осталось. Послали меня в село, директором животноводческой фермы. Смотрю: коровы у меня ходят какие-то грустные-грустные… Оказывается, их каждый день гоняют на какое– то далекое пастбище, за семь верст киселя хлебать, когда рядом, в двух шагах, прекрасная роща, где растет сочный, питательный хмель.

Направил я коров в эту рощу, они этого хмеля поели, а к вечеру их уже не узнать.

Захожу в коровник, настроение у всех приподнятое, коровы сидят за столом вместе с обслуживающим персоналом. Доярки поют, коровы мычат. Пастух уже не мычит, не телится. А ветеринар, уж на что строгий человек, а тут обнял быка за шею и говорит:

– Вася, запомни: нас в деревне всего двое настоящих мужиков: ты да я!

А какое молоко стали мои коровы давать! За ним в магазине давка. Даже те, кто раньше на молоко смотреть не мог, – и те стали брать пакет на троих.

Трактористы с утра парного молочка приняли, и такой у них трудовой подъем начался, что они до обеда все поле вспахали, засеяли и сверху асфальтом покрыли.

А председатель вызывает меня к себе и говорит:

– Что ж ты наделал? Пугало ты огородное!

Взял и назначил меня сюда, директором огорода.

А что? Хорошо!

Природа, воздух… Секретарша вон сидит… на цепи. Лает на посетителей. Все как прежде. Мне ведь все равно где, мне лишь бы директором!

Театр одного актера

Когда я слышу, что какой-то актер блестяще сыграл свою роль, мне становится смешно. Подумаешь, сыграл роль! Да я каждый день, каждый час изображаю десятки персонажей, а обо мне никто даже не слышал. Вот, взгляните сами. Перед вами список моих ролей: Любящий муж. Заботливый отец. Талантливый инженер. Активный общественник.

Это только мои главные роли. Есть еще и второстепенные: Остроумный собеседник. Заядлый болельщик. Коллекционер марок. Телезритель.

Я уже не говорю о различных эпизодических ролях: Человек в очереди. Посетитель музея. Пассажир в автобусе. И т. д.

Как видите, ролей у меня больше, чем у любой театральной знаменитости. Неудивительно, что последнее время я их начал путать. Впрочем, этого никто не замечает. Недаром старая театральная истина гласит: не важно, что играешь, а важно – как!

Но, извините, мне пора. Скоро мой выход. Занавес открывается…

Утро. Косые лучи солнца пробиваются в окна уютной квартиры. Негромко звучит радио. По нему уже кто-то с утра исполняет роль премьер-министра. В кровати спит человек лет тридцати. Это я. У стены – «Хельга», у двери – Ольга, моя жена.

– Кушать подано! – говорит она и исчезает.

В моей пьесе жена играет эпизодическую роль. Одна-две реплики, не больше.

Я иду на кухню и сажусь за стол. Но едва начинаю есть яичницу, как чувствую на зубах хруст соли. В ту же минуту я невольно вхожу в роль Посетителя Столовой.

– Что такое, – строго спрашиваю я. – Почему яичница пересолена?

– Не знаю, – говорит жена, – это случайность.

– Почему из-за ваших случайностей должны страдать люди?! Кто это готовил?.. Позовите!

Дверь на кухне открывается, и входит мать жены в белом переднике. В старых комедиях ее называли Тещей.

– Что ты шумишь? – говорит она. – Не с той ноги встал?

– А почему вы, собственно говоря, мне «тыкаете»? Я вам пока еще не сын. Дочку свою этим кормите!

– Коля, – тихо говорит жена, – может, творожку поешь?

– Ешьте сами! – говорю я.

Эта реплика – на уход. Я иду на работу. День. Большая светлая комната, уставленная столами и чертежными досками. За одним из столов склонился человек. Это опять я. Передо мной груда бумаг. Я составляю графики отпусков, вывожу кривую опозданий и пишу списки лиц, не уплативших профвзносы. Работа эта настолько бессмысленна, что я даже не понимаю, какую сейчас играю роль.

К середине дня я все это заканчиваю и тащу к начальнику. У него в кабинете уже полно бумаг: на столе, на полках, в шкафу. Я сразу чувствую себя в роли Человека, Сдающего Макулатуру.

– Принимайте, – говорю я первую реплику.

– Спасибо, – отвечает начальник.

– Как – спасибо? А талон?

– Какой талон?

– За макулатуру.

Начальник озирается по сторонам и, понизив голос, говорит:

– Голубчик, я понимаю, что это не инженерная работа, но что делать, должен же кто-то этим заниматься.

– Безобразие! Человека с высшим образованием заставляют заниматься какой-то писаниной! До каких пор это будет продолжаться?!

Но это уже внутренний монолог, который я произношу по дороге в отдел. Комната пуста, все ушли обедать. Лишь у моего стола стоит Леночка, студентка пятого курса, проходящая у нас преддипломную практику. Мне предстоит играть роль Консультанта по Проекту. Но когда я вижу ее стройную фигуру и нежные щеки, чуть тронутые загаром, я беру на себя амплуа Героя-Любовника.

– Ну, солнышко, как дела? – спрашиваю я. – Почему такие грустные глазки? Устала?..

– Немножко, – говорит она. – Чертила всю ночь.

Я беру ее за руку и смотрю прямо в глаза:

– А может, тебе отдохнуть день-другой, переключиться на что-нибудь… живое…

Она почему-то краснеет и выдергивает руку.

– Что с вами, Николай Алексеевич?

– Что со мной? Кто это знает? Быть может, небо, что себя послало. На радость или горе, сам не знаю…

– Я позову кого-нибудь, – испуганно говорит она. Вот этого делать не надо. Это я знаю точно.

– Постой! Остановись хоть на мгновенье…

Но в этот момент все возвращаются с обеда, и сценка прерывается на самом интересном месте. Я еще долго не могу выйти из образа и весь оставшийся день играю роль Героя-Любовника – с нашими сотрудницами и секретаршей директора Генриеттой Павловной.

Вечер. Tа же декорация, что и утром. В окна падает свет уличных фонарей. В комнате полумрак. Посреди комнаты в мягких креслах сидят супруги.

Это я и Ольга. Сейчас самое время играть Любящего Мужа, но я с головой ушел в роль Человека, Читающего Газету.

– Кофточку сегодня видела, – робко говорит жена.

– Все больше товаров выпускает наша легкая промышленность, – читаю я вслух.

– Нет, не нашу. Венгерскую.

– В этом году в два раза вырос товарооборот стран– участниц СЭВа, – продолжаю я.

– Купить хотела, да денег нет.

– Помощь странам, пострадавшим от землетрясения.

– Коля, – говорит жена. – ты мне не дашь сорок рублей?

Я откладываю газету, и во мне просыпается Председатель Кассы Взаимопомощи.

– Откуда?! Откуда у меня сорок рублей? Я деньги не печатаю!

– Но я же не так много прощу.

– Ну и что? Тебе дай, другой, третьей… Так нам, дорогой товарищ, никаких денег не хватит.

Жена уходит на кухню, и оттуда слышится ее плач. Кажется, я немного пережал. Неудивительно, ведь сегодня было сотое представление этой сцены. Я иду на кухню, чтоб ее успокоить.

– Вот, – всхлипывая, говорит Ольга свою традиционную реплику, – говорила мне мама, чтобы я за тебя не выходила.

Как только я это слышу, я сразу становлюсь руководителем Группы.

– Между прочим, мы здесь никого не держим. Хотите уходить – скатертью дорога. Другую найдем на ваше место. Помоложе и поспособней.

Я возвращаюсь в комнату и включаю телевизор. Сейчас начнется мой любимый хоккей. Но как только на экране появляются переполненные трибуны, открывается дверь и входит мальчик лет двенадцати или четырнадцати. Это мой сын. Надо бы взять роль Заботливого Отца, но я не могу. Я занят в эпизоде «Человек у телевизора».

– Папа, – говорит мальчик, – я тебе одну вещь хочу сказать. Только ты не расстраивайся.

– Чего расстраиваться, – бодро отзываюсь я, не отрываясь от экрана. – Ведь после второго периода счет 3:1 в пользу «Спартака».

– Пап, ты послушай. Я сегодня подрался на уроке. Это все Валька. Он первый в меня плюнул.

– Плюнул? Это не по правилам. Его надо удалить из класса на две минуты.

– Не знаю… Только тебя завтра к директору вызывают.

– Безобразие! – говорю я. – Возмутительно! Он же коньком шайбу забил, а судья засчитал.

Сын пытается что-то сказать, но я не слышу, потому что весь стадион хором скандирует: «Шай-бу! Шай-бу!»

– На уроках надо заниматься, – говорю я, когда на экране возникает пауза. – А то кончишь школу и с двух метров в ворота не попадешь. Ну, все, иди спать. На сегодня разговор окончен, вел репортаж твой папа.

Часы бьют одиннадцать. Сцена пустеет. Я смываю грим и ложусь в постель. Все тело блаженно ноет от прикосновения прохладной простыни. Господи, до чего же я устал! И кто только сказал, что у артистов легкая жизнь…

Когда я смотрюсь в зеркало

Сколько я себя помню, меня всегда за кого-то принимают. За кого – не знаю, но только не за меня. Видно, есть в моем лице что-то настолько банальное и ординарное, что оно напоминает все лица сразу. Даже у меня, когда я смотрюсь в зеркало, возникает ощущение, что этого человека я уже встречал. Только не помню где: в автобусе, булочной или на службе. Раньше, когда я был молодым и наивным, я часто спорил, горячился, даже документы предъявлял. Но с годами смирился. Понял, что все равно ничего не докажешь, только людей против себя настроишь. Вот так и хожу по улицам, похожий на других. Прикрываю ладошкой свое чужое лицо.

– Володя!

Это, наверное, меня. Хотя вообще мое имя Петр. Оглядываюсь: через улицу бежит ко мне невысокая полная женщина в брючном костюме. Женщина не в моем вкусе, но ее это, кажется, не смущает.

– Вовочка, – кричит она издали, – милый! Куда ж ты пропал, бессовестный? Не звонишь, не заходишь…

– Да закрутился, – осторожно говорю я, – дел полно.

– Ладно уж, – грозит она пальчиком, – знаю я твои дела. Не первый год знакомы.

Не первый. Понятно. Значит, это у нас длится давно. Женщина берет меня за руку.

– Слушай, может, зайдешь ко мне, а? Хоть на минуточку?..

Я не могу отказать, когда на меня смотрят такими глазами.

– Ладно. Только ненадолго.

Я сижу с неизвестной мне женщиной в незнакомой квартире. Мы пьем сухое вино, которое я терпеть не могу, и вспоминаем Пицунду, в которой я никогда не был. Постепенно разговор истощается. Несколько минут мы сидим молча.

– Ну, – наконец не выдерживает женщина.

– Что – ну?

– Ты что, может, нездоров?

– Нет, я здоров.

Женщина обиженно поджимает губы.

– Понимаю: другую завел.

Другой у меня нет. Вернее, она есть, но другая – это моя жена, с которой я прожил десять лет. Только как это объяснить?..

– Эх ты, – говорит моя знакомая, – я из-за тебя на все иду, мужа обманываю.

Во мне просыпается мужская солидарность:

– Вот это нехорошо. Мужа обманывать – последнее дело.

– Подлец ты, – устало говорит женщина. – Нотации мне читаешь после всего? Да ты, да ты… Знаешь, кто ты?

Узнать я не успеваю, потому что хлопает входная дверь.

– Муж, – испуганно говорит женщина, – муж пришел. – И запахивает на груди халатик.

Я быстро оглядываю комнату: стол с недопитыми бокалами вина, пепельница, полная окурков, женщина в домашнем халате… Не хватает только мужа, вернувшегося из командировки.

А вот и он! В дверь заглядывает лысоватый мужчина с густыми, как у пуделя, бакенбардами. Он внимательно смотрит на меня и многозначительно произносит:

– Та-ак…

Затем решительно направляется ко мне. Я закрываю глаза и поглубже вжимаюсь в кресло. Я не люблю, когда меня бьют. Мне всегда кажется, что это плохая примета. '

– Та-ак, – повторяет муж, – пожаловали наконец.

– Это не я… Это недоразумение!

– Какое там недоразумение! Постыдились бы, Семен Борисович! Взяли деньги на две недели, а сами полгода не отдаете.

Час от часу не легче. И этот меня с кем-то путает. Хотя уж лучше быть пойманным должником, чем застигнутым любовником.

– А я, собственно, как раз пришел отдавать… Сколько я вам должен?

– А вы уже и забыли?.. Пятьдесят рубликов, как одна копеечка.

– Сколько?!

Я испуганно смотрю на женщину, но она молчит. Ей моих денег не жалко. Честь дороже.

– У меня с собой только тридцать, – жалко улыбаюсь я. – Если не возражаете, двадцатку я завтра поднесу.

Муж вырывает деньги у меня из рук.

– Давайте уж! Только смотрите, завтра – непременно.

Я выскакиваю из квартиры, забыв попрощаться с моей «возлюбленной». Заметая следы, кружу какими– то переулками и проходными дворами и, только убедившись, что погони за мной нет, спокойно выхожу на улицу, небрежно прикусив сигарету.

На улице меня поджидает какой-то широкоплечий мужчина.

– Валерий? – полувопросительно говорит он.

На всякий случай я киваю.

– Долго же я ждал этой минуты, – радостно говорит мужчина и с размаху бьет меня по лицу.

– За что? – кричу я. – За что?!

– За то. За это самое. Мне Кульчицкий все рассказал.

– Какой Кульчицкий? Не знаю я никакого Кульчицкого!

– Да?.. Может, ты и Тарасова не знаешь? – говорит он и снова надвигается на меня.

Я чувствую, что лучше согласиться.

– Тарасова знаю. Кого знаю– того знаю.

– Ну вот что: завтра сам явишься к Ивану Матвеичу и все расскажешь, как было.

– Расскажу, – охотно соглашаюсь я.

– Смотри, я проверю.

– Обязательно, – говорю я. – Доверяй, но проверяй.

Несколько секунд он смотрит на меня, прикидывая, не добавить ли еще. Затем поворачивается и не спеша уходит в глубь улицы.

Интересно, за что этот Валерий получил по морде? Что он такого натворил?

Я иду по бульвару, погруженный в мысли о неизвестных мне Кульчицком, Тарасове и многих, многих других. о которых я никогда не узнаю.

– Гражданин, – окликает меня пожилая женщина с коляской, – что же это вы? Сказали – на минутку, а сами на полчаса ушли.

– Извините, – по привычке говорю я, – задержался немного.

– Задержался! Будто у меня других дел нет, как за вашим ребенком смотреть.

И она решительным движением катит ко мне коляску. Это уже слишком. Даже для меня.

– Простите, – говорю я, – но это не мой ребенок.

– Как– не ваш? Вы же сами просили за ним поглядеть.

– Вы ошиблись. Вас просил другой человек.

Женщина внимательно меня разглядывает:

– Странно… И внешность такая же, и одежда.

– Одежда – может быть, но не ребенок. Это не мой ребенок, понимаете? У меня вообще нет детей. И не может быть. Если хотите, я справку могу принести.

– Странно, очень странно.

От наших голосов ребенок просыпается. Он высовывается из коляски, протягивает ко мне ручки и произносит:

– Папа, папа!

– Чудовище! – говорит женщина. – Это же надо: отказаться от своего ребенка.

Она с презрением отворачивается и, размахивая хозяйственной сумкой, скрывается в темной аллее. Мы остаемся вдвоем. Я и чужой ребенок. Подождем. Должен же за ним прийти настоящий отец. Проходит пять минут… Десять… Пятнадцать. Никого. Начинается дождь. Мелкий, противный. Мимо нас бегут люди, похожие на меня, но настоящего отца все нет. Ребенок начинает хныкать. Наверное, он замерз или хочет есть. Я заглядываю в коляску. Симпатичный мальчик, даже чем-то на меня похож. Может, действительно пойти с ним домой? Посидим, обогреемся, а потом вернемся.

Я иду по улице, толкая перед собой коляску с чужим ребенком. Холодные капли дождя падают мне за шиворот, но я не обращаю внимания. Мне хорошо. Сейчас улицы пустынны, и я хоть несколько минут могу побыть самим собой. А мне это очень нужно. Ведь день не окончен, впереди еще встреча с женой. Интересно, за кого она меня примет сегодня?..

Однофамилец

Вот скажите, какая фамилия пo-вашему, лучше: Пантелеев или Бархударов?.. Думаете, одинаковые?.. Я тоже так раньше думал.

Но жизнь мне подсказала, какая лучше. Это еще год назад случилось. Как-то в воскресенье решил я себе на завтрак картошки поджарить. Стою на кухне, орудую ножом. Вдруг телефонный звонок.

– Пантелеев, – говорят, – ты чего на воскресник не выходишь? Все жильцы уже собрались.

Я стою, молчу. Tак хотелось картошечки жареной– и вот на тебе! А они свое:

– Ты что молчишь? Может, думаешь, что ты лучше всех, а, Пантелеев?

А я ни с того ни с сего возьми да брякни:

– А я вам не Пантелеев.

– А кто же ты?

Действительно, кто я?.. Огляделся по сторонам, а у меня под ножкой стола лежит старый учебник русского языка. Автор – Бархударов. Я и говорю:

– Бархударов я, вот кто!

– Ой, – говорят, – товарищ Бархударов, извините. А где Пантелеев?

– Занят он, – говорю, – картошку мне чистит.

– А когда освободится?

– Когда освободится – посуду за мной вымоет и помойное ведро вынесет.

– Понятно. Простите за беспокойство, товарищ генерал. – И трубочку – бряк. Вот это да, думаю, как фамилия подействовала. Какого-то совершенно неизвестного Бархударова за генерала приняли. Ну, позавтракал я и забыл об этой истории. Но жизнь мне сама про эту фамилию напомнила.

С тещей моей небольшая неприятность случилась. Померла она. Ну, померла и померла, но надо ж хоронить. А где? Проблема. Жена весь город обегала – нет мест. Ну, тут я про Бархударова и вспомнил. Снимаю трубку и звоню на самое лучшее кладбище.

– Категорически приветствую, – говорю. – Бархударов беспокоит.

– Товарищ Бархударов, здравствуйте! Что можем для вас сделать?

– Для меня, – говорю, – слава богу, пока ничего не нужно. А вот теще моей вы. действительно, нужны.

– О чем разговор! Теще товарища Бархударова, отца советского дирижабля, непременно поможем. Пусть завтра зайдет.

– Вообще-то, – говорю, – завтра она не сможет. Мы ее завтра похоронить хотели.

Они говорят:

– Ах, в этом смысле… Ну что за вопрос – сделаем.

– Но я слышал, что у вас с местами туго.

– Трудновато, конечно, но для вас сделаем.

Я говорю:

– Для меня не надо! Вы для нее сделайте.

– Конечно, конечно. Самое лучшее место для нее выделим. Солнечная сторона, метро рядом, на следующий год универсам откроют. И окружение хорошее, много интеллигенции.

И что вы думаете?.. Для тещи Бархударова и место нашлось, и цветы, и духовой оркестр. Ансамбль дома пионеров два часа песню пел: «Лучше нету того свету…» Представляете, что это за фамилия? Вроде бы ничего не говорит, а что-то напоминает. Вроде бы никто и в то же время кто-то. И, главное, в самой фамилии что-то мощное есть. Будто камни с горы катятся: Бар– ху-да-ров! Одним словом, начал я потихоньку этой фамилией пользоваться. То в магазин позвоню, то в аптеку, то в кассу железнодорожную. Совсем другая жизнь пошла. Картошку на завтрак уже не ем, рыбкой дефицитной балуюсь, водочку пью только с винтом, и учебник Бархударова у меня уже под ножкой стола не лежит – новый стол привезли.