Текст книги "Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт"

Автор книги: А. Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Н.В. ВРЕМЕНЕМ. Свободным ВРЕМЕНЕМ.

С. Что же, это ЕН добавляется во всех падежах?

Н.В. Во всех, кроме именительного и винительного. Вот просклоняйте, пожалуйста, эти слова. Именительный…

А. ИМЯ.

С. ВРЕМЯ.

Н.В. Родительный…

А. ИМЕНИ.

С. ВРЕМЕНИ.

Н.В. Дательный…

А. ИМЕНИ.

С. ВРЕМЕНИ.

Н.В. Винительный…

А. ИМЯ.

С. ВРЕМЯ.

Н.В. Творительный…

А. ИМЕНЕМ.

С. ВРЕМЕНЕМ.

Н.В. Предложный…

А. О ИМЕНИ.

С. О ВРЕМЕНИ.

Н.В. Молодцы!

С. Николай Владимирович, мы эти два слова на всю жизнь запомнили!

Н.В. Молодцы! Но два слова – этого мало. Надо запомнить десять.

А., С. Десять?

Н.В. Да-да-да. В русском языке есть десять слов среднего рода, которые оканчиваются на – МЯ: ИМЯ, ВРЕМЯ, ЗНАМЯ, СЕМЯ. СТРЕМЯ, ПЛЕМЯ, ПЛАМЯ, БРЕМЯ, ВЫМЯ, ТЕМЯ.

А. Ого! Все эти слова запомнить – такое тяжкое БРЕМЯ!

С. Пока запомнишь, заболит ТЕМЯ.

Н.В. Успокойтесь, пожалуйста. Для молодого ребячьего ПЛЕМЕНИ тут нет никакого БРЕМЕНИ. Ведь правила склонения для всех этих слов одинаковы. Повторите его.

А., С. Хором?

Н.В. Можно хором.

А., С. При склонении существительных на – МЯ во всех падежах, кроме именительного и винительного, перед окончанием добавляется ЕН.

Н.В. Молодцы! Молодцы, друзья мои, вы делаете успехи!.. Но пока мы говорим только про единственное число. А что во множественном?

С. А во множественном гораздо проще. Там не надо ЕН добавлять, оно уже сразу есть. ВРЕМЕНА, ВРЕМЕН, ВРЕМЕНАМИ, О ВРЕМЕНАХ.

А. О ПЛАМЕНАХ, О ВЫМЕНАХ, ОТЕМЕНАХ.

Н.В. Ах, ах, ах! Как во множественном числе слово ПЛАМЯ?

С. Пожар.

Н.В. Да нет, вы мне зубы не заговаривайте, пожалуйста.

С. ПЛАМЯ во множественном числе будет… ПЛАМЕНА… или ПЛАМЕНА.

Н.В. Подумайте, подумайте хорошенько. У одного костра ПЛАМЯ, а у двух костров что?

А. ПЛАМИ… Нет, я не знаю.

С. И я не знаю.

Н.В. И никто не знает. Потому что у слов ПЛАМЯ, ВЫМЯ, БРЕМЯ, ТЕМЯ вообще нет множественного числа. У одного из вас ТЕМЯ, и у вас двоих тоже ТЕМЯ или два…

А… С. ТЕМЕНИ.

Н.В. Правильно. Вот видите, правила про эти слова очень простые.

А. Правила-то простые, но только как сами слова запомнить?

С. Николай Владимирович, а нет какого-нибудь хитроумного способа?

Н.В. Хитроумного?

С. Да.

Н.В. Пожалуй, есть. Специальная песенка про десять слов.

ВСЕ.

В стародавнее древнее ВРЕМЯ

В шалашах без окон и дверей

Жило-было лохматое ПЛЕМЯ

Первобытных людей-дикарей.

Н.В.

Они не знали, для чего корове ВЫМЯ,

С.

Как написать свою фамилию и ИМЯ.

А.

Зачем на лошадь надевать седло и СТРЕМЯ —

ВСЕ.

Необразованное было это ПЛЕМЯ.

А.

Трудно было им жить в эти годы.

С.

Угнетало их БРЕМЯ забот.

Н.В.

И страдали они от погоды

ВСЕ.

Без плащей, без зонтов и без бот.

Н.В.

Никто не знал, как развевает ветер ЗНАМЯ,

С.

Что кислород всегда поддерживает ПЛАМЯ.

А.

Над тем. как в булку превратить простое СЕМЯ,

ВСЕ.

С утра до вечера они чесали ТЕМЯ.

Мы сегодня пропели вам песню

Из истории древних веков.

Чтоб она получилась полезней.

Мы включили в нее десять слов.

Н.В.

Есть в этой песне ИМЯ, ПЛЕМЯ, СЕМЯ, ПЛАМЯ,

С.

В нее вошли и ВЫМЯ, ТЕМЯ, СТРЕМЯ, ЗНАМЯ.

А.

А для того, чтоб облегчить учебы БРЕМЯ,

ВСЕ.

Вы повторяйте эту песенку все ВРЕМЯ.

Телефонный разговор

Телефонный звонок.

Н.В. (снимает трубку). Алло.

ТЕЛЕФОНИСТКА. Простите, пожалуйста, это 35-16-47?

Н.В. Да.

ТЕЛЕФОНИСТКА. С вами говорят с телефонной станции. Ваш телефон работает нормально?

Н.В. Вполне.

ТЕЛЕФОНИСТКА. Проверка. Извините, всего хорошего.

Н.В. До свидания. (Кладет трубку.) Вот – вежливый человек. Коротко, по-деловому, сразу видно: умеет разговаривать по телефону.

С. А чего тут уметь? Набрал номер и разговаривай.

Н.В. Да? Тогда покажите, как вы умеете разговаривать, а мы послушаем. Позвоните своему приятелю.

С. Зачем ему звонить? Вон же он стоит.

Н.В. А вы как будто позвоните.

С. Пожалуйста. (Набирает номер.)

Звонок.

Н.В. Алло.

С. Алика.

Н.В. Вот уже неверно. Невежливо. «Алика»!

С. А кого же, Петю, что ли?

Н.В. Нет, Алика, конечно. Только надо попросить вежливо. Давайте снова. (С. набирает номер. Звонок.) Алло.

С. Будьте любезны, Алика, пожалуйста… Ну, теперь вежливо?

Н.В. Вежливо, но не совсем. Вы ведь узнали мой голос?

С. Конечно, узнал.

Н.В. Почему же вы со мной не поздоровались?

С. Но мне же Алик нужен, а не вы.

Н.В. Значит, вы здороваетесь только с теми, кто вам нужен? А если я обижусь и не позову Алика к телефону? Вот тогда вы поймете, что я вам тоже нужен.

С. Извините. (Звонит снова.)

Н.В. Алло.

С. Здравствуйте, Николай Владимирович.

Н.В. Здравствуйте.

С. Позовите Алика, пожалуйста.

Н.В. Стоп! Это уже лучше, но вы забыли одну вещь.

С. Какую?

Н.В. Вы забыли себя назвать.

С. Как? Значит, я вас узнал, а вы меня нет?

Н.В. Это неважно, узнал я или нет, но раз вы звоните, вы обязаны себя назвать. Давайте ещё разок. (Звонок.) Алло?

С. Здравствуйте, Николай Владимирович, это Саша говорит.

Н.В. Здравствуйте, Саша.

С. Будьте добры, Алика к телефону.

Н.В. С удовольствием. Теперь все правильно. Алик, вас к телефону.

А. Алло!

С. Алька? Здорово!

А. Привет.

С. Узнаешь?

А. Пока нет.

С. Угадай, кто говорит.

А. Вовка?

С. Не-а.

А. Васька?

С. Не-а.

А. Юрка?

Н.В. Стоп-стоп-стоп! Так вы всех своих знакомых переберете.

С. А что же он, угадать не может!

Н.В. Он и не должен гадать. Тот, кто звонит, должен первым назвать свое имя. Вот так и звоните.

С. звонит.

Н.В. (женским голосом.) Алло.

С. Это кто говорит?

Н.В. (женским голосом). А кто со мной говорит?

С. Это Саша.

Н.В. (женским голосом). Здравствуйте, Саша.

С. Здрасьте. Алика можно?

Н.В. (женским голосом). Здесь, к сожалению, нет такого. Вы не туда попали.

С. Ну вот, зря здоровался. (Бросает, трубку.)

Н.В. Ай-ай-ай… А я уже подумал, что вы научились разговаривать по телефону вежливо.

С. А чего вежливо разговаривать, если я не туда попал.

Н.В. Тем более, если не туда попали, значит, вы зря побеспокоили незнакомого человека. Надо обязательно извиниться.

С. Сейчас извинюсь. (Звонит.) Извините, это Саша говорит, я не туда попал и не извинился, здравствуйте.

А. Здорово! Это Алик. Наконец-то! Ну, как дела?

С. Нормально. А у тебя?

А. И у меня хорошо.

С. Вот здорово!

A. Ты чего звонишь?

С. Просто так. Делать нечего, вот и решил тебе позвонить.

А. Молодец! И мне делать нечего. Давай поговорим.

Н.В. Вот-вот! Это самое ужасное, когда люди звонят друг другу от нечего делать. Или по телефону решают задачки, или рассказывают новый кинофильм. А в это время кто-то пытается дозвониться по важному, неотложному делу – и не может. Занято!

С. Что же, нам вообще звонить нельзя?

Н.В. Почему же? Обязательно звоните. Только при этом помните: телефон – ваш друг и помощник. Но не только ваш, а наш общий. Поэтому говорить по телефону надо кратко, вежливо и по делу!

Книголюбы

Вбегает С.

С. (запыхавшись). Ой, извините, пожалуйста, я задержался. Книгу интересную читал.

Н.В. Очень хорошо, чтобы любите книги. Жаль только, что вы читаете не вовремя.

С. Все, больше не буду. (Кладет книгу на стол.)

Н.В. Что вы делаете? Вы же совершенно не умеете обращаться с книгами.

С. А что с ними обращаться? Прочел, да и все.

Н.В. Вот-вот, так многие и думают. Ну-ка, давайте сюда эту книгу. Покажите нам, как вы умеете читать.

С. Пожалуйста. (Поплевывает на палец, переворачивает страницу.)

Н.В. Вот. пожалуйста! Разве можно облизывать пальцы?!

С. А что облизывать? Страницы?

Н.В. Подумайте сами: приятно будет другому читать после вас эту обслюнявленную книгу?

С. Пока другой будет читать, все высохнет.

Н.В. А уголки страниц будут уже испорчены. Нет, это только кажется, что книжку читать просто. Вот скажите, как запомнить, на какой странице вы прервали чтение? Ну, предположим, вы читали-читали, и вдруг к вам зашел приятель…

А. Очень просто. Загнуть уголок и все.

С. Эх ты! Так опять страница испортится! Я по-другому делаю: предположим, я остановился на 24-й странице. Я спокойно закрываю книгу и пишу на обложке: 24. И все страницы как новенькие.

Н.В. А обложка?

С. Обложку же никто не читает.

Н.В. Я думаю, что, кроме вас, все ребята знают, что надо пользоваться закладкой. И можно было бы вам об этом не напоминать, если бы вы всегда помнили слова: «Берегите книгу».

А. Она дорогая.

Н.В. Не в том дело, дорогая она или дешевая, толстая или тонкая.

С. Правильно! Вот у меня была тонюсенькая книжечка, а я ей 23 мухи убил.

А. Стыдно так книгу использовать! Я тоненькие книжки всегда под стол подкладываю, чтоб не шатался.

Н.В. Ну, хватит! От ваших разговоров я уже сам начал шататься. Вы мне напоминаете ребят, которые кидаются книгами и даже бьют ими друг друга по голове. Они, наверное, думают, что так в голове будет больше знаний.

А. Нет, мы не такие. Я, например, книгу люблю и не расстаюсь с ней ни в автобусе, ни за обедом.

Н.В. Плохо! За обедом надо обедать, а не читать. Вот так пообедаешь на книжке, а потом не разберешь, где Онегин, где бульон, где Ленский, где компот.

С. Компот всегда можно узнать, по косточкам.

Н.В. А человека по книге. Вот у меня в руках хрестоматия, которая побывала в руках не то читателя, не то писателя. Он все страницы исписал своими замечаниями и добавлениями.

А. Зачем?

Н.В. Уж я не знаю. Наверное, этот школьник хотел улучшить Некрасова и Пушкина. Вот, смотрите: «Около леса, как в мягкой постели, выспаться можно: покой и простор». И воспаление легких. Это уже он добавил. Новый Некрасов! А что он сделал со сказкой о царе Салтане!.

«Кабы я была царица, —

Третья молвила сестрица,—

Я б для батюшки царя

Родила богатыря».

Только вымолвить успела.

Дверь тихонько заскрипела,

И в светлицу входит царь,

Стороны той государь».

Можно к этим прекрасным словам еще что-нибудь добавить?

А. Нельзя.

Н.В. А он добавил: «Ай-ай-ай! Царь, а подслушивает!» И так на каждой странице. Вот опять:

«Родила царица в ночь

Не то сына, не то дочь.

Не мышонка, не лягушку,

А неведому зверюшку».

Чебурашку, – добавляет наш писатель.

С. Да, это он зря. Если узнают, нагореть может.

Н.В. При чем здесь нагореть! Разве в этом дело? Важно, чтобы каждый относился к книге, как к другу. И помнил, сколько людей стараются для того, чтобы ты мог встретиться со своим другом.

Рассказы для детей

Тактичный человек

Меня родители часто упрекают, что я нетактичный человек.

– Ты, Женя, все-таки будь повежливей, – говорит отец. – А то пришли к нам гости, а ты Зое Сергеевне при всех кричишь: «Тетя Зоя, у вас чулок рваный!»

– Но он у нее и правда рваный.

– Неважно. Если у человека что-нибудь не в порядке с туалетом, надо сказать вежливо, тактично, чтобы не обидеть. Иногда достаточно просто намекнуть, и человек сам поймет.

– А если не поймет?

– Поймет. Ты только найди правильные слова. Чтобы и вежливо было и тактично.

– Ладно, – говорю, – попробую. – И попробовал.

Вышел я на улицу, а по ней идет сосед наш, дядя Петя. Я смотрю: у него на пальто сзади пуговица оторвана, и хлястик позади болтается, прямо как хвостик.

Хотел я ему об этом прямо сказать, да вспомнил, что это невежливо. Надо, думаю, тактично сказать. Чтобы он сам догадался.

– Здорово, герой! – говорит мне дядя Петя. – Как дела?

– У меня-то хорошо.

– А у кого плохо?

– Да есть, – говорю, – такие люди, которые за собой не следят. Одним словом, неряхи.

– Это плохо, – говорит он. – К порядку себя надо с детства приучать.

– Точно. А то вырастешь и будешь таким, как один мой знакомый дядя.

– Какой дядя?

– Да такой… Высокий… В шляпе… И в пальто… На вас похожий.

– Что-то я тебя не пойму. Загадками ты сегодня говоришь.

Ну что ты будешь делать? Намекаешь ему, намекаешь, а он никак не поймет, что у него сзади хвостик болтается. Я тогда решил с другого бока зайти.

– Дядя Петя, скажите, а у вас когда-нибудь хвост был?

– Ну, если считать, что человек произошел от обезьяны, то был. Не у меня, конечно, а у моего далекого предка.

– Предок здесь ни при чем! Вот у вас самого был хвост?

Он задумался на минутку и говорит:

– Один раз действительно был. Серый такой, пушистый. Я на карнавале волка изображал.

– А не на карнавале? Просто по улице вы с хвостом не ходили?

– Что-то не припоминаю такого случая. А почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Да так, – говорю. – Это мы по зоологии сейчас проходим. Зверей с хвостами.

– А какое они ко мне имеют отношение? Я ведь не зверь.

– Не зверь, конечно. Но кое-что зверское у вас имеется.

Тут он, по-моему, немножко обиделся и говорит:

– Ладно, будь здоров. Некогда мне.

– Дядя Петя, – говорю, – постойте. Вы лучше скажите мне такую вещь: ваша жена шить умеет?

– Конечно. И очень хорошо.

– А ее что, сейчас в городе нет?

– Почему? Она дома.

– А вы что, с ней поссорились?

Тут он уже нахмурился:

– Ты меня извини, Евгений, но ведешь ты себя очень невежливо.

Это ж надо, а? Человеку хочешь тактично намекнуть, а он тебя еще в грубости упрекает.

– Зря вы сердитесь, – говорю я. – Чем за моим поведением следить, лучше бы за собой посмотрели.

Тогда он совсем рассердился:

– Ну, хватит, – говорит. – Пока ты со взрослыми разговаривать не научишься, я с тобой общаться не желаю.

Повернулся и пошел. А мне так обидно за него стало. Вот придет он сейчас на работу, войдет в помещение, а все увидят, какой он неряха, и начнут над ним смеяться.

Догнал я его и говорю:

– Дядя Петя, куца же вы идете?

А он мне отвечает:

– Домой иду. Видишь, хлястик у меня оторвался. Пришить надо.

Вот это да!.. Я ему стою, намекаю, а он, оказывается, сам все знает.

– Извините, – говорю, – тогда я пошел.

– Постой, – говорит он, – куда ж ты идешь? У тебя чернильное пятно под носом.

Вынул он носовой платок и вытер мне пятно.

Все-таки странные люди, эти взрослые. Говорят человеку прямо в лицо такие обидные вещи. А им намекаешь вежливо, тактично, от всей души, так они же еще и обижаются.

Честный врун

Как-то после школы пошли мы со старшим братом в кино. Фильм большой попался, двухсерийный. Просидели мы в кино до самого вечера. Возвращаемся домой, уже темно, на небе звезды зажглись. А мой брат Сережка мне и говорит:

– Слушай, Леня, ты родителям не говори, где мы были.

– Ладно, – отвечаю, – если не спросят, то и не скажу.

– А если спросят?

– Тогда скажу.

– Зачем?

– А затем, что обманывать нехорошо.

– Ну что ты за человек! – говорит брат. – Почему ты таким ябедой растешь?

– Я не ябеда.

– Да?.. А кто бабушке сказал, что я все варенье съел?

– Я же не сам сказал. А только когда она спросила.

– Спросила!.. Дать бы тебе раз по шее, да боюсь, ты опять маме наябедничаешь.

– Ничего я не наябедничаю. А только, если она спросит, почему я плачу, тогда скажу.

– И в кого ты только такой уродился? – спрашивает брат. – Неужели ты разок соврать не можешь?

– Не могу. Врать – нехорошо. И нечестно.

– Да?.. А вот я в одной книжке читал про шпиона. Он границу перешел и у пионеров спрашивает: «Как пройти к шоссе?» А они заподозрили неладное и показали в другую сторону. Он и пришел прямо на пограничную заставу. Как, по-твоему, хорошо они поступили?

– Конечно.

– А ведь они соврали.

– Ну, то шпиону. А наши мама с папой – не шпионы. И бабушка не шпион.

– Конечно. Только врать можно и не шпиону. Вот представь: стоишь ты на улице, мимо тебя собачка бежит, а за ней дядька с палкой гонится. Если он тебя спросит: «Здесь собака не пробегала?» – ты что ответишь?

– Не пробегала.

– Значит, соврешь?

– Совру.

– Ага! Выходит, не всегда нужно правду говорить!

– Выходит, что так.

– Наконец-то, – обрадовался Сережка. – понял. Правду нужно говорить, когда от нее всем хорошо. А если ты сейчас родителям правду скажешь, от нее всем плохо будет: и мама с папой расстроятся, и нам с тобой нагорит.

– А что же делать? Я врать не умею. Они сразу догадаются.

– Не догадаются. Ты только слушай, что я им буду говорить, и повторяй за мной слово в слово. Сможешь?

– Повторять смогу.

– Только не фантазируй. Что я скажу, то и ты.

Договорились мы с ним, и мне сразу легче стало. Потому что свое вранье трудно придумывать, а чужое повторять – намного легче.

Приходим мы домой. Обстановка тревожная: мама с папой сердятся, бабушка волнуется. Только мы с братом спокойны. Что он будет говорить, то и я.

– Слушай, Сергей, – говорит папа, – ты почему так поздно домой возвращаешься?

– А наша школа сегодня вторичное сырье собирала.

– Ясно, – говорит отец. – И что же ты собирал?

– Макулатуру.

– Какую же это макулатуру? – спрашивает мама,

– Ну, газеты, журналы, тряпки разные.

– И много ты собрал?

– 800 килограмм.

– Молодец! – говорит папа. – Неужели столько один собрал?

– Почему? Мне ребята помогали.

– А учителя? Они тоже помогали?

– Тоже помогали.

– Дружная у вас школа. Вас всех премировать нужно.

– Ага! Нас за это похвальной грамотой наградят и поездкой в Артек.

– Очень рад за вас, – говорит папа. – Только у меня к тебе, Сергей, такая просьба: если в следующий раз будешь макулатуру собирать или металлолом, обязательно предупреди. Чтобы мы с мамой не волновались.

– Ладно, – говорит брат, – в следующий раз так и сделаю.

Вот молодец Сережка! Так хорошо рассказал, что даже я ему поверил. Тут отец поворачивается ко мне и говорит:

– Ну, а ты, Леня, где был?

Я посмотрел на Сережку и отвечаю точь-в-точь как он: – А наша школа сегодня собирала вторичное сырье. Папа головой кивает, мама улыбается – очень хорошо все началось. Но тут бабушка нам всю погоду испортила.

– Внучек, – говорит, – а что же ты после школы ел?

Я смотрю на Сережку, а он отворачивается. Что отвечать? Он же сам фантазировать не велел. Я и говорю:

– Макулатуру.

– Какую такую макулатуру ты ел? – испугалась бабушка. А мне отступать уже некуда.

– Газеты, журналы, тряпки разные.

– И много ты съел? – спрашивает мама.

– 800 килограмм.

– Молодец! – говорит папа. – Неужели столько один съел?

– Почему? Мне ребята помогали.

– А учителя?

– Тоже помогали.

– Бедные вы мои, – говорит бабушка. – Что же теперь с вами будет?

– А нас за это похвальной грамотой наградят и поездкой в Артек.

– Очень рад за вас, – говорит папа. – Только у меня к тебе просьба: в следующий раз макулатуру не ешь. Лучше попробуй металлолом.

– Ладно, – говорю, – в следующий раз так и сделаю.

В общем, досталось нам с братом по первое число. Ему, конечно, обидно, а мне – вдвойне. Он хотя бы за свое вранье пострадал, а я за чужое. Поэтому я так решил: буду говорить правду. Если и влетит – хотя бы знаешь за что!

Опера

Однажды на уроке литературы Вера Петровна нам говорит:

– Ребята, в следующий вторник у нас занятий не будет. Мы пойдем в Большой театр слушать оперу «Евгений Онегин».

Ну, все, конечно, обрадовались:

– Ура! В театр! Оперу слушать!

А я сижу, молчу. Я эту оперу не люблю. Что в ней хорошего? Поют и поют. Когда один поет, еще ничего, а то бывает, один поет, другой подпевает, а третий их перебивать начинает. Тут уж совсем ничего понять нельзя.

Но учительница сказала, что я просто еще не умею оперу слушать. А когда научусь, то пойму, что театр – это праздник.

Ну, я возражать не стал. Если мы вместо занятий в театр идем, то это, конечно, праздник. Потому что по праздникам мы тоже в школу не ходим.

Во вторник пришли мы всем классом в Большой театр. Театр и вправду очень большой. Потолки высокие, люстры сверкают, и народу много, много. Как на хоккее. Я пока по лестницам ходил, даже заблудился. Только после третьего звонка в зал попал. Вхожу, а свет уже погас – ничего не видно.

– Вера Петровна, – говорю, – ребята! Где вы?

Тут с разных мест на меня как зашикают:

– Тише… Тише… Не мешайте смотреть.

А чего там смотреть? Еще ничего и не показывают. Только одна музыка играет.

Тут откуда-то слева Сашка Попов мне шипит:

– Колька, иди сюда. Мы здесь.

И пошел я к ним пробираться. Иду вдоль кресел, а один старичок мне говорит:

– Молодой человек, надо к людям идти лицом, а не спиной.

Интересное дело! Значит, я должен к нему лицом идти, а к сцене спиной. Как будто я спиной вижу. Я же на сцену пришел смотреть, а не на этого старичка.

С грехом пополам добрался я до своего места, а Сашка меня спрашивает:

– Ты где был?

– В буфете, – говорю. – Там лимонад очень вкусный продают. В маленьких бутылочках.

Тут меня Вера Петровна как дернет сзади за рукав: —Тише. Немедленно прекратите разговаривать.

Тут открылся занавес, и все запели. Все артисты, конечно. Потому что мы не пели. Мы тихо сидели. Сижу я, слушаю. И наши ребята все сидят, слушают. Даже рты раскрыли, будто им очень интересно. А что может быть интересного, если мы этого «Евгения Онегина» уже в школе проходили? И все знаем, что дальше будет. Один только Сашка не знает, потому что он всю зиму проболел. Вот я и решил ему немножко объяснить. Когда Ленский запел, я Сашке говорю:

– Это Ленский. Он сейчас еще немного попоет, а потом его убьют.

А Сашка спрашивает:

– За что?

– За то, что он лишний. Лишний человек.

– Это не он. Это Онегин – лишний.

А Вера Петровна сзади говорит:

– По-моему, вы оба здесь лишние. Еще слово – и я вас выведу из зала.

А за что меня выводить?.. Человек всю зиму проболел, «Евгения Онегина» не проходил. Могу я отстающему помочь или нет?

Я даже расстроился. Достал из кармана конфету, развернул фантик, только откусил, а Вера Петровна опять шепчет:

– Смирнов, немедленно дай сюда конфету.

А я говорю:

– Вера Петровна, я ее уже надкусил. Давайте, я вам лучше другую дам.

Только я начал второй фантик разворачивать, а она меня как схватит за руку:

– Все, – говорит, – достаточно!

Взяла меня за руку и к выходу потащила. А Ленский нам вслед как запоет:

– Куда, куда вы удалились?..

А Вера Петровна даже не оборачивается. По-моему, это как раз и невежливо. Если человек спрашивает, надо отвечать. Я и говорю:

– Мы сейчас. Сейчас вернемся!

Тут со всех сторон подскочили билетерши и вывели нас из зала. Вера Петровна прямо чуть не плачет. Довела она меня до гардероба, взяла мое пальто и говорит:

– Вот тебе, Смирнов, твое пальто. Одевайся и уходи. И пока себя вести не научишься, в театр больше не пойдешь.

Вот какая неприятная вещь получилась. Я-то думал, что в театре только артисты себя должны хорошо вести. Потому что они на сцене и все на них смотрят. А оказывается, мы, зрители, тоже должны себя хорошо вести. Даже если на нас никто не смотрит.

История с хронологией

По-моему, самый трудный предмет – история. И не столько история, сколько хронология. Даты разные. Материал еще выучить можно, а вот запомнить, когда был 1 – й крестовый поход, в каком веке правил Иван Грозный, сколько длилась война Алой и Белой розы – это ни один человек не в состоянии. Конечно, кроме нашего учителя истории. Но ему, конечно, проще. Ему ведь, кроме истории, ничего учить не надо. А нам еще и химию, и русский, и географию. Просто с ума сойти можно.

Долго я думал, как нам эти исторические даты друг другу подсказывать. И, наконец, пришла мне одна гениальная мысль.

Вообще подсказывать очень трудно. Учитель ведь лицом к классу сидит. Если кто губами зашевелит или пальцами начнет знаки делать – он сразу заметит. Вот я и придумал новый метод – чихать! Понимаете?.. Как спросит учитель какую-нибудь дату, так ребята будут тебе чихом подсказывать. Только не просто чихом. А то, например, битва на Куликовом поле была в 1380 году. Кто же это станет тысячу раз чихать? От этого сотрясение мозга может быть. Сделать надо проще: с какой парты чихнули – такая и цифра. Вот та же битва на Куликовом поле. Скажем, с первой парты чихнули – значит, единица, потом с третьей – три, с восьмой – восемь. А для нуля специальную парту выделить – последнюю в среднем ряду, где братья Клячкины сидят. Как оттуда чихнули – значит, ноль. Вот вами 1380. Просто и здорово!

Предложение мое очень ребятам понравилось. Ну, конечно, не всем. Нашлись такие, которые стали говорить, что это неправильно, что каждый должен даты сам выучить… Есть у нас еще такие люди, которые только о себе думают. Но, в конце концов, так решили: кому делать нечего – пусть учит, а все остальные будут пользоваться моим методом. Его так и назвали – «метод Брыкина». Потому что у меня такая фамилия – Брыкин.

И пошло у нас дело, как по маслу. В других классах ребята мучаются, двойки получают. А у нас все хорошо: пятерки да четверки. Наш Сергей Фомич прямо не нарадуется: «Поняли, – говорит, – что история – самая важная наука».

Целую неделю так у нас продолжалось. Да испортил все дело Петька Козлов. Пришел он в школу с гриппом. Ему бы дома лежать, лечиться – так нет, явился.

Сел на свою первую парту и сидит. Ну, пока английский был, физика – это еще ничего. А вот как история началась – тут он все испортил.

Вызывает меня Сергей Фомич к доске и говорит:

– Ну, Брыкин, расскажи нам про восстание Болотникова. Когда оно было?

Тут Петька со своей первой парты как чихнет!.. Я думаю – единица. А он опять чихает. И опять. Четыре раза подряд. Значит, четыре единицы. Я и говорю:

– В 1111 году.

– Ты подумай, подумай, – говорит Сергей Фомич.

Туг Петька еще как чихнет, в пятый раз. Понятно: значит, пять единиц. Я и отвечаю:

– В 11 111 году.

– Ты что говоришь? – спрашивает меня учитель. – Сейчас-то у нас какой год, знаешь?

Ну, это я знал. Без всяких чихов.

– 1975.

– А как же восстание Болотникова могло быть в 11111 году, когда мы живем еще только в 1975 году?

Я думаю: действительно, как-то странно получается. И смотрю на ребят. А они уже смеяться начинают. Друзья называется. Человеку доски тонет, а им смешно.

– Ну что, – спрашивает Сергей Фомич, – запамятовал?

– Сейчас, сейчас… Я вспомню.

Туг Петька опять как чихнет подряд два раза. Я смотрю на него, а он больше не чихает. Я тогда говорю:

– Восстание Болотникова было в 11 году.

– В каком 11? – говорит учитель. – До нашей эры или после?

Тут я совсем растерялся. Потому что эру никаким чихом не подскажешь. Поэтому я так ответил:

– Ни до и ни после. А во время эры.

– Какой?

А Петька опять как чихнет.

– Во время 1-й эры, – говорю.

– Любопытно, любопытно, – говорит Сергей Фомич. – А ты, Брыкин, случайно не заболел?

– Да нет, – отвечаю, – я здоров. Это Петька Козлов заболел.

– Ну и что же?

– А то, что он своим чихом меня все время сбивает. Скажите ему, чтобы не чихал больше.

– Хорошо, – говорит он. – Ты, Петя, сдерживайся как-нибудь. А то товарища сбиваешь.

Закрыл Петька лицо платком и молчит. Тут сразу наша сигнализация заработала. Сначала Ленка Авдеева с шестой парты чихнула, потом Клячкин с нулевой, потом опять с шестой. Значит, 606.

– В 606-м, – говорю.

– Просто в 606-м?

– Просто.

– Нет, – говорит Сергей Фомич, – не просто. Ну-ка, Петя, чихни разок.

Петька чихнул.

– Понял? – говорит Сергей Фомич. – В 1606-м.

А я покраснел, стою и молчу.

– Эх вы, чихунчики, – говорит Сергей Фомич, – и не стыдно вам? Обмануть меня решили. Вы не меня, вы себя обманываете. Садись, Брыкин, тебе даже двойку жалко ставить. За твои успехи, знаешь, что полагается?

А Петька, будь он неладен, опять как чихнет.

– Правильно. Единица.

Так мой метод и закончился. Надо мной еще долго в школе смеялись. А я подумал и пришел к выводу: нехорошо я поступил, неправильно. Не тот знак придумал. Надо было нам на истории не чихать, а вздыхать. Тогда бы ни один учитель не догадался. Потому что на уроке истории каждый ученик имеет право вздыхать. Сами знаете, какая трудная вещь – хронология!

Мои друзья – актеры

мои друзья-актеры собираются после спектаклей или концертов и начинают рассказывать свои актерские байки: о театральных происшествиях, об актерских розыгрышах, о веселых сюрпризах, которые таит в себе их профессия. И хотя я слышал эти истории тысячу раз, я все равно не устаю удивляться, сколько в моих друзьях куража, жизнелюбия и стремления к радости даже в то тяжелое время, в которое всем нам выпало жить.

Конечно, я не актер, и в моем исполнении многие истории проигрывают, но я все равно хочу вам рассказать об актерах знакомых и незнакомых, чтобы вы хотя бы на несколько минут почувствовали себя в этой удивительной среде.

Меня всегда поражали эстрадные актеры, обладающие даром импровизации, которые умеют прямо на сцене ответить так, что потом все повторяют их слова. Одним из таких актеров был популярный конферансье Олег Милявский.

Однажды, выступая в Новосибирске, он обратился к зрительному залу:

– Друзья! Мы только что приехали из столицы. Так что, если у вас есть какие-то вопросы: политические, любовные, провокационные – милости прошу. Я с радостью отвечу на любой.

Концерт пошел дальше, но никаких вопросов не последовало. Он опять обращается к залу:

– Если есть какие-то вопросы – прошу задавать.

И снова никакой реакции. На третий раз, уже немного взнервленный, он говорит:

– Не понимаю, почему нет вопросов? Неужели вам все ясно? Ну, спросите хоть что-нибудь!

И тут из зала подвыпивший зритель спрашивает:

– Конферансье! А скажите-ка нам громко, что такое аборт?

На секунду Милявский опешил. Такого вопроса он не ожидал.

– Что-что вы сказали? – переспросил он, надеясь, что зритель не рискнет повторить.

Но зритель был хорошо выпивши, поэтому повторил:

– Я тебя спрашивало: что такое аборт.

Ситуация дурацкая: ты просил что-нибудь спросить – тебя спросили. Теперь отвечай. И в этот трудный момент Милявский нашелся.

– Видите ли, – сказал он, – тут в зале сидят взрослые люди. Думаю, все они прекрасно знают, что такое аборт. И я это знаю, и вы это знаете… Жалко только, что ваша мама этого не знала.

Надо сказать, что в импровизации с Милявским мог соперничать только другой конферансье – Альберт Писаренков. Вернее, Алик Рабинович, в настоящее время живущий в Нью-Йорке. В свое время он довольно часто вел концерты сатиры и юмора, в которых приходилось участвовать и мне.

И вот однажды в Театре эстрады мы все стоим и волнуемся за кулисами, а он выходит на сцену и говорит:

– Начинаем вечер сатиры и юмора. Скажите, вы хотите, чтобы сегодня выступали одни евреи?

Из зала, естественно, кричат:

– Нет, не хотим!

Тогда он поклонился и говорит:

– Концерт окончен!

Среди моих друзей есть удивительно симпатичный человек, наш общий любимец, главный художник театра «Шалом» Миша Ушац. Он не только прекрасный театральный художник, но и очень забавный человек. Все время пишет какие-то стишки, басенки, пословицы. Просто так, для себя, а не для печати.

И вот недавно худрук театра Александр Левенбук собрал актеров и говорит:

– Это безобразие: многие актеры не знают идиш и не хотят его учить. Через неделю будет экзамен. Будете* читать стихи или прозу на идиш.

Действительно, через неделю актеры поднимаются на сцену, кто лучше, кто хуже читают что-нибудь на идиш. Тут выходит вперед Миша Ушац:

– А можно мне?

– Зачем тебе? – говорит Левенбук. – Ты же не актер. Тебе не обязательно.

– А я хочу. Я перевел на идиш «Бесы» Пушкина.

– Какие еще «Бесы»?

– Ну что ты, не знаешь? «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца…»

– Это я знаю! Я не понимаю, как ты перевел. Ты же всего три слова знаешь на идиш.

– А мне хватило.