Текст книги "Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт"

Автор книги: А. Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Но дядя Боря был исключением. Он мог пить и не пьянеть. Как он сам говорил:

– Это у нас наследственное. Когда в Шепетовке умер дядя Изя, он оставил нам в наследство самогонный аппарат. С тех пор мы такие.

Конечно, больше всех страдала его жена, тетя Рая, маленькая, сухонькая и совершенно седая еврейка. Каждый раз, когда он возвращался с работы с чуть покрасневшим лицом, она встречала его словами:

– Босяк! Гопник! Ну, объясни мне, почему ты пьешь? На что находчивый дядя Боря неизменно отвечал: —Пью, потому что жидкая. Была бы твердая – я бы ее грыз.

К чести тети Раи, должен сказать, что, несмотря на вечную войну с мужем, она была его верной союзницей и закрывала от остальных грудью.

Была у нас соседка по фамилии Фильчикова – мерзкая особа с таким выражением лица, будто она постоянно держала во рту кусочек дерьма. Что она только не делала, чтобы вбить клин между Борей и Раей. Как-то зимой Боря увлекся одной артисткой филармонии и пропадал днями и ночами, о чем, конечно, не упустила сообщить Фильчикова.

– Соседушка, – ласково обратилась она при встрече к тете Рае, – уж не хотела вас огорчать, но по-соседски скажу: муж-то у вас гуляет!

– Ну? – спокойно сказала тетя Рая. – Пусть гуляет. Он у меня тепло одет.

Тогда Фильчикова заходила с другого боку.

– Соседушка, – говорила она, – ваш муж вчера вернулся в час ночи пьяный-пьяный!.. Уж так ругался в подъезде…

– Еще бы ему не ругаться! – отвечала тетя Рая. – Он же наступил на вашего, который спал на лестнице.

Постепенно Фильчикова сдалась, говоря, что евреи всегда держатся вместе и наших туда не пускают. И тут она была совершенно не права. Как раз компанию Бори составляли два чисто русских индивидуума: Вася Крот и Коля Жмот. Только не ищите тайного смысла в этих прозвищах. Просто фамилия одного была Кротов, а другого Жмотов. Они всегда появлялись вместе и всегда навеселе. Как говорила тетя Рая:

– Они оба ходят такие пьяные, что рубашка одного заправлена в брюки к другому.

При всем том оба друга дяди Бори были людьми не простыми. В частности. Кроту принадлежит высказывание, перечеркнувшее метрическую систему мер:

– Литр, – сказал он, – это то же самое, что метр. Только в жидком виде.

Что касается Жмота, то это был вообще библиофил. Он выписывал подряд все газеты и журналы и вырезал оттуда всё, что имело отношение к выпивке.

– Мужики! – говорил он, появляясь со свежевырезанной заметкой. – Во Львове один фельдшер новый способ выпивки открыл. Через клизму.

– Это зачем? – лениво спрашивал Крот.

– Вот чудила! Ты представь: закуски тебе не надо– это раз! На работу приходишь, от тебя водярой не пахнет – это два! И самое главное – всё сразу всасывается в организм. 100 грамм – и полностью бухой!

– Нет, – говорил дядя Боря, – лично мне это не нравится.

– Почему?

– А как при этом способе пить на брудершафт?

Конечно, в смысле выпивки ни Крот, ни Жмот с дядей Борей тягаться не могли. Когда они уже лежали под столом, дядя Боря только начинал рассуждать об исходе евреев из Египта. Впрочем, степень опьянения друзей роли не играла: все равно об этом событии они ничего не слышали.

– Я вас спрашиваю, – говорил Боря, – зачем Моисей водил евреев 40 лет по пустыне?.. Не знаете? Так я скажу: он искал землю, где совершенно нет нефти. И таки нашел, чтоб у него голова не болела! В результате арабы купаются в золоте, а евреи имеют фон гипергейте пферд подковес!

Я переведу: имеют подковы от придушенной лошади. Когда дядя Боря сильно напивался, он сразу вспоминал еврейский язык. Очевидно, это хмельная волна доносила до него голос предков. В эти минуты на все попытки мастера или кадровика назвать его Борис Петрович он неизменно отвечал:

– Меня зовут Борис Пинхусович. Кому не нравится – может удавиться!

Нельзя сказать, что мудрая тетя Рая не пыталась вылечить мужа от пьянства. Сначала она обратилась к нетрадиционной медицине: экстрасенсам, иглоукалывателям и даже к одному йогу. Результат – ноль, разве что только йог после дяди Бори начал выпивать через ноздрю.

Тогда тетя Рая обратилась к обычной медицине и заставила мужа пойти в поликлинику. Районным врачом у нас был доктор Онищенко – здоровый хохол с большим красным носом и синими прожилками. Лечил он больных алкоголизмом по своему методу: заставлял пить до тех пор, пока тому не станет противно. Противно дяде Боре так и не стало. И через две недели он лечение прекратил. Правда, потом часто любил повторять:

– Алкоголик – это тот, кто пьет больше своего лечащего врача.

Как рассказывал мне отец. Боря при своем пьянстве был потрясающим токарем. Самые сложные детали поручали точить только ему, поскольку он умел, как говорили на заводе, ловить микроны. Зато, когда приезжали зарубежные делегации по обмену опытом, дядю Борю никогда не приглашали на банкеты. Даже не потому, что он пил, а потому что болтал про всё вокруг, включая партию и правительство.

Я даже не могу понять, как он со своим языком не сгинул в лагерях при Сталине, не сел при Хрущеве, не попал в психушку при Брежневе?.. Может, это водка его хранила? Знаете, как бывает: трезвый человек свалится с лестницы – поломает руки-ноги, а пьяный упадет – ни одного синяка. Особенно он любил рассказывать антисоветчину моему отцу, чувствуя, что тот втайне тоже не любит сов-ветчину.

– Наумыч! – орал он при встрече на весь двор. – Фото в «Известиях» видел? «Хрущев осматривает свиноматку-рекордистку». На фотографии Хрущев слева. Не, ты понял, в чем юмор? Он же у нас на свинью похож.

– Так, – тихо бормотал отец. – Анекдот – пять лет, плюс объяснение – еще три года.

Или уже в брежневские времена:

– Наумыч, слыхал, в Ташкенте землетрясение. Это у Брежнева китель упал вместе с орденами.

Но, конечно, главный его бенефис состоялся уже в период перестройки. Об этом хочу рассказать особо. Заводу, на котором он работал, выпала редкая честь: его решил посетить отец перестройки М. С. Горбачев. С самого утра на заводе уже хозяйничали кэгэбэшники. Нюхали, шарили, искали и указывали рабочим, кому что отвечать на вопросы генсека. По плану Михаил Сергеевич должен был обойти цеха и собрать народ на митинг в актовом зале.

Но, как известно, наш генсек был человек непредсказуемый и, войдя на завод со своей свитой, вместо того чтобы пойти направо, как было договорено, взял и двинулся налево. То ли он решил нарушить партийнyю традицию, то ли точно не знал, где право, где лево. но вышел он прямо к станку дяди Бори, которого к этой встрече никто не готовил.

– Здравствуйте, дорогой товарищ! – сказал генсек. – Рад нашей встрече.

Дядя Боря выключил станок.

– Здравствуйте, Михал Сергеич, я тоже рад.

– Ну. рассказывайте, как дела? Семья, дети, так далее…

– Детей, к сожалению, нет. Только жена.

– Ну, жена – это тоже неплохо, – пошутил генсек. – Как ее у вас величают?

– Почти как вашу, – сказал дядя Боря. – Раиса Моисеевна.

При этих словах секретарь заводского парткома от ужаса крякнул и в его шевелюре появилось еще несколько седых волос. Но генсек сделал вид, что все нормально.

– Я, знаете, вот о чем хотел вас спросить. Вот сейчас в стране началась антиалкогольная кампания. Ну, вы слышали… Так вот, лично вы как к ней относитесь?

Конечно, лучшего объекта для своего вопроса он найти не мог.

– Ну что, компания, – сказал Боря. – В хорошей компании, да под хорошую закуску много можно начудить.

Свита недовольно зашумела.

– Тихо, товарищи, тихо! – успокоил их главный. – Человек шутит, что ж мы, юмор не понимаем? Но давайте конкретно. Вы токарь какого разряда? Пятого?

– Нет, пятый у меня пункт. А разряд седьмой.

– Вот видите, высший разряд. Вам поручают сложнейшие детали. А представьте, вы выпили сто грамм. Можете вы после этого работать?

– Почему нет? – сказал Боря. – Тоже мне доза.

– Ну, хорошо, а двести? Можете вы после двухсот грамм работать?

– Но вы же видите, работаю.

Свита опять загудела, как улей.

– Подождите, товарищи! – разгневался генсек. – У нас принципиальный разговор. Знаете, уважаемый, если рассуждать по-вашему, можно далеко зайти. Выходит, выпил бутылку – и иди, работай?

Нет, – сказал дядя Боря, – после бутылки работать трудно. После бутылки можно только руководить.

На следующий же день Борю с треском отправили на пенсию. Но, между нами говоря, ничего он не потерял. Через полгода в связи с падением производства завод был закрыт, а еще через некоторое время отправили на пенсию и самого отца перестройки.

Пару лет назад побывал я снова во дворе моего детства. Всё как прежде: такой же обшарпанный дом, также стоит на асфальте одинокое дерево и стучат во дворе доминошники. А во главе их сидел постаревший дядя Боря.

Дружки его, Крот и Жмот, давно умерли, тети Раи тоже нет. Живет он теперь один. Точнее, не один. Он завел себе собачку, которую назвал Пьяница.

Почему такое имя? – спросил я.

– Для дела. Я, когда зову ее на улице, половина мужиков оборачивается. Сразу ясно, с кем можно сообразить.

– А вы что, еще выпиваете?

– А как же! С этим делом резко бросать нельзя. А то будешь выглядеть, как наш президент.

– А вы думаете, что он много пил?

– Не в том беда, что пил, а в том, что пил не с теми, с кем нужно. Ну, бывай! Заходи как-нибудь. Примем по стопарю, помянем наших, пусть земля им будет пухом.

В последнее время я часто вспоминаю Борю Голобородько. Вроде, не был он ни знаменитым ученым, ни известным композитором. Но, в конце концов, не все становятся Ойстрахами и Ботвинниками. Есть еще дяди Бори, дяди Мони, дяди Абраши. И неизвестно, на ком больше держится земля.

Как ни странно, я считаю его одним из немногих счастливых людей, которых я встретил в своей жизни. Он любил то, что любил, не делал того, чего не хотел, никому не угождал и, самое главное, никем не притворялся, оставался самим собой. А это ведь и есть в жизни главное счастье.

Я не знаю, есть ли там что-нибудь на небе. Но, если есть, я бы очень хотел, чтобы дядя Боря оказался в раю. Пусть ему там дадут попробовать нектар, потому что все остальное в этой жизни он уже выпил.

А идише мама

Лично я на жизнь не жалуюсь. Мне Бог всё дал. И молодость была, и здоровье, и хороший муж, пусть земля ему будет пухом. Только одного счастья я не знала: не дал мне Бог детей. Так получилось. И тогда я себе сказала: Фира, ты хочешь детей? Кто тебе мешает? Пойди в детский дом и возьми себе ребенка. И ты сразу сделаешь счастливыми двух людей: себя и его.

Сказано – сделано! Я не люблю долго рассусоливать. Меня еще в молодости звали Фирка-огонь. Словом, я собралась и пошла в детский дом. Вы когда-нибудь были в детском доме?.. Нет?.. Тогда вы не знаете, что такое несчастье. Потому что, когда ты видишь эти глаза, ты начинаешь плакать. Ведь каждый ребенок смотрит на тебя и думает: вот она, наконец, пришла моя мама! Она заберет меня домой.

Короче, я себе сказала: Фира, у тебя хорошая двухкомнатная квартира, пару копеек ты себе отложила на старость. Так возьми уже двух детей. Где один, там и два. Вместе веселей.

Честно вам скажу – мне было все равно, кто эти дети по национальности. Ведь когда ребенок рождается, у него нет национальности. Но, между нами говоря. я подумала: если уж я беру двух детей, пусть хотя бы один из них будет еврейский, даже не знаю почему, но хотелось. Так знаете, что выяснилось? Еврейских детей в этом доме вообще нет. Ни одного. Оказывается, евреи не бросают своих детей. Я уже потом проанализировала, почему. Евреи же не дураки, они знают, что из ребенка обязательно вырастет или крупный ученый, или знаменитый скрипач, кто же будет бросать такое богатство?.. Только мишигинер!

Нет, вы только не подумайте, что среди евреев нет сволочей. Еще как есть! Сволочи, как и новорожденные, тоже не имеют национальности. Вообще, будь я главой правительства, я бы отменила в паспорте национальность. Просто бы указывала: сволочь или нет. Пятая графа – сволочь, и всё!

Но, извините, я отвлеклась. Так вот, я себе выбрала двоих: мальчика и девочку. Я всю жизнь хотела иметь мальчика и девочку, чтоб уже был полный комплект. Девочка – это нежность, ласка, помощница в доме. А мальчик – это надежда, гордость, защитник в семье. Моему мальчику ровно восемь, зовут Тарас, он украинец. А девочка помладше на два года. Циала, она грузинка. Циала и Тарас Рубинштейн! По-моему. звучит…

Вот так мы и зажили втроем. Пусть небогато, но красиво. Конечно, я не миллионерша, я им не могу подарить по автомобилю, но все, что у меня было, мы делили на троих. Я никогда не думала, что я такая хорошая мать. Даже слишком хорошая. Потому что на своего ребенка можно прикрикнуть, можно дать ему по попе, но когда ты знаешь, что этот ребенок все-таки не совсем твой, плюс видел в жизни столько несчастья – так рука не поднимается.

Вообще, университетов я не кончала, но про эту жизнь кое-что понимаю. Я своим детям плохо не посоветую. Я вам больше скажу: ко мне весь дом ходит советоваться. Мне даже соседка всегда говорит: «Эсфирь Григорьевна, у вас не голова, а совет министров». А я ей отвечаю:

– Смотря чей совет министров. Если наш, так тут нечем гордиться.

Но, извините, я опять отвлеклась. Вот люди часто спорят: что такое счастье. Теперь я знаю. Когда Тарасик меня первый раз назвал мамой, я проплакала всю ночь. Казалось бы, что тут такого? Простое слово. Но, может быть, этого слова я ждала всю жизнь.

Словом, я думала, что с моими детьми я не буду знать горя. Господи, я даже не предполагала, что люди такие злые. К моей Циалочке ходила девочка из соседнего подъезда. Они игрались, шушукались, наряжали кукол. И вдруг – я смотрю: она к нам больше не ходит. День, другой, третий… Я спрашиваю:

– Циалочка, а где Света?

Она, полные глаза слез, говорит:

– Ей папа не разрешает со мной играть.

Я поворачиваюсь и иду в соседний подъезд к этому папе. Боже мой, вы бы его видели: маленький, плешивый, носик пуговкой – плюнуть некуда. Но я держусь. Говорю:

– Слушайте, Петр Иваныч, что случилось?

– Ничего. Просто я не хочу, чтобы моя дочь дружила с еврейкой.

– Во-первых, да будет вам известно, Циалочка – не еврейка.

– Кто? Она?! Да вон у нее какой нос! За километр видно.

– При чем тут нос? Нос еще не определяет национальность. Вот у вас почти совсем нет носа. Ну и что? Я же не говорю, что вы – русский, может, вы просто сифилитик.

Словом, я ему сказала все, что я думаю. И про него, и про жену, и про всех родственников до седьмого колена. Когда я уже открываю рот, его не может закрыть даже милиция.

В общем, я хорошо разрядилась. А потом весь вечер пила валидол и думала: ну и чего ты добилась? Сказала мерзавцу, что он мерзавец. А как ты объяснишь своей девочке, что в дружбе главное не душа, не сердце, а величина носа? И чем больше нос, тем больше цорес.

Но, слава богу, дети быстро забывают обиды. Пару недель прошло, и Циалочка успокоилась. Но тут новое несчастье. То есть началось все хорошо. У моего Тарасика оказался чудный голос. Такой нежный, как у ангела. Откуда – не знаю, но точно, что не от меня. И хоровой ансамбль, где он поет, выдвинул его на международный конкурс.

На отборочный тур я его одела, помыла, причесала – ну, как игрушка. В добрый час! К вечеру он возвращается мрачнее тучи и говорит:

– Я туда больше не пойду.

– Почему? Кто тебя обидел?

Молчит, ни слова. Как камень. Всю ночь мы оба не спали. Он вздыхает, я вздыхаю. Утром я уже не выдержала, села в троллейбус и поехала в это жюри. Нахожу председателя.

– Здравствуйте, я мама Тараса Рубинштейна. Что случилось?

Он мнется, жмется, наконец, говорит:

– Понимаете, ваш сын приготовил не тот репертуар.

Что же?

Он выбрал песню «А идише мама».

Что вы говорите? Я даже не знала. Ну, так что, разве это плохая песня?

– Дело не в том. Понимаете, он представляет нашу страну. И в этом случае песня на еврейском языке звучит как-то странно…

– Да-да. я понимаю… А если бы он пел про украинскую маму?

Ну, это уже лучше.

Значит, про ту маму, что его бросила, он может петь, а про ту маму, которая в нем души не чает, – нельзя?

– Да нет, вы поймите…

Я уже всё поняла. Знаете что? Пойте уже сами. У вас есть прекрасный репертуар: «Если в кране нет воды, значит, выпили жиды!»

Вот я вам это рассказываю, а сама не понимаю, как мне жить? Я знаю только одно: мне очень жалко моих детей. Ну ладно, мы евреи, и за это всю жизнь страдаем, хотя я тоже не понимаю, за что? Но ведь они даже не евреи. За что они должны кушать этот компот?

Я иногда думаю: может, мне их увезти в Израиль?.. Ведь они записаны на мое имя. Но могу ли я решать их судьбу? И что они скажут, когда вырастут:

– Тетя Фира, зачем вы нас увезли в еврейскую страну? Ведь мы вовсе не евреи.

А не увезешь, они потом могут сказать:

Мама, что же ты наделала? Ведь мы могли жить в прекрасной еврейской стране.

Просто голова раскалывается. Может, я не имела права брать этих детей? На что я рассчитывала? Я ведь не первый день живу… Но что сделано, то сделано. Я сама себе выбрала эту должность: еврейская мама. А мама это больше, чём Гёрой Советского Союза. Потому что героем надо быть один раз, а мамой – всю жизнь.

Каждый день я молюсь Богу за своих детей. Наверное, такой молитвы нет, но я думаю, что Бог все равно меня услышит и поймет:

– Господи! Сделай так, чтоб мои дети не знали горя! Я уже старая, я не доживу. Но пусть, когда они вырастут, они не смогут понять даже через переводчика, что значит армяшка и кацап, чурка и хохол. И что такое жидовская морда, которую у нас из приличия называют лицом еврейской национальности.

Театральный разъезд

(из программы гастролей по Соединенным Штатам Америки)

(После концерта…)

I

Вот встретились две подруги, причем одну из них явно переполняет чувство гордости:

– Ну, что скажете? Здорово, а? Сразу видно нашего одесского мальчика!

– Почему одесского? С чего вы взяли?

– Но как же! Он еще был капитаном одесского КВН!

– Ничего подобного! То был другой Хайт.

– Что вы мне говорите! Он еще писал хохмы для одесской оперетты.

– Ничего подобного! Он вообще москвич. Вот «Ну, погоди!» это он писал.

– Да? Это вы точно знаете?

– Абсолютно.

– Tак знаете, что я скажу? Он таки больше похож на Волка, чем на одессита.

II

А вот явно супружеская пара. Он несколько мрачноват, зато она оживлена сверх меры.

– Ну как тебе? – осторожно спрашивает она.

Ничего. Знаешь, вполне на уровне.

– Видишь, а не хотел идти. Еле уговорила.

– Интересно, он с этой программой будет в Чикаго?

– Да, я читала в «Русском слове», что будет.

Надо обязательно твоей маме позвонить. Пусть тоже сходит.

Правильно! Молодец! Как это ты о ней подумал?

– А почему нет? Почему я один должен быть фраером? Пусть она тоже заплатит деньги и послушает эту чушь!

III

Следующая пара. Две пожилые женщины о чем-то очень горячо спорят:

– Нет, вы мне объясните: почему он всё время читает по бумажке? Он что, Брежнев?

– При чем тут Брежнев?

– При том, что тот тоже все время читал.

– Что вы сравниваете? Тому тексты писали другие, а этот себе пишет сам.

– Сам пишет и не может запомнить?

– А что такого? Может, у человека плохая память?

– Чего вдруг? Он еще не такой старый.

– Ну и что? Вы тоже не старая, а память – никуда!

– Почему это?

– Потому! Вы мне уже полгода должны 50 долларов – и ни ответа ни привета!

IV

А вот выходит большая семья, которая была в полном составе. Привели даже маленького мальчика в костюмчике и бабочке, который выглядит, как маленький американец. К нему наклоняется его бабушка:

– Семочка, мамочка, тебе понравилось?

– Нес, ит уоз вери интрестинг.

– Ой, мама моя, как он уже хорошо говорит. Люба моя, ты смеялся?

– Иес, итс вери фанни.

– Фанни! Любонька, чтоб ты был здоров! А ты всё понял?

– Оф корс. Еврисинг.

– Сердце мое! Еврисинг! И что же ты понял?

– Что мы все правильно оттуда уехали!

V

Следующая – нарядно одетая женщина с украшениями на руках, ушах и вообще на всех местах, которые можно увидеть.

– Какой вечер! Какой вечер! Я сегодня встретила весь город. Гёрштейнов, Будницких… Рахиль с Абрашей вообще пришли всей семьей с новым зятем.

– Слушайте, говорят, он какой-то ученый. Что-то там открыл.

– Я вас умоляю! Открыл. Вы его видели, этого шмендрика? Форточку открыть он тоже не сможет.

– А Софу вы видели?

– Конечно! Пришла сразу с мужем и с любовником. Вот несчастная!

– Почему? Приятный муж, красивый любовник… Чем она несчастная?

– Именно тем! Муж и любовник все время надеются друг на друга, а она сидит на бобах. Но вообще, вечер замечательный. Я получила истинное удовольствие.

– А сам артист вам понравился?

– А кто его слушал? Пусть себе болтает. Я пришла на людей посмотреть.

VI

Неподалеку два хорошо одетых господина средних лет, явно несогласные друг с другом.

– Ой, такие дорогие билеты и такие дешевые хохмы!

– Ну почему? Вы не правы, были и удачные вещи.

– Перестаньте! Такие шутки может рассказывать любой еврей, только стесняется.

– Нет, не могу с вами согласиться. Это всё-таки юмористическая литература. Тут нужны и выдумка, преувеличение, гротеск. Это не каждый может написать.

– Да? Так вот, к вашему сведению, я недавно написал одну штуку, так там такая выдумка, такое преувеличение, что ему и не снилось.

– Да? А как эта штука называется?

– Очень просто – Инкомтекс!

VII

Вот выходит бабушка со слуховым аппаратом в сопровождении молодого человека, скорее всего, своего зятя.

– Слушай, – говорит она, – хорошие хохмы. Мне понравилось. Интересно, кто ему пишет? Жванецкий?

– Роза Абрамовна, при чем тут Жванецкий? Хайт же писатель. Он сам пишет.

– Сам пишет? Молодец! А кому? Жванецкому?

– Ой, с вами родить можно! Я ж вам русским языком объясняю: тот пишет себе, и этот пишет себе. Неужели непонятно?

– Да, непонятно! Если он не пишет Жванецкому, а тот не пишет ему. почему тогда у них одни и те же хохмы?

VIII

Следующие – муж и жена. Он довольный, расслабленный, а она явно чем-то напряжена.

– Хорошо, – говорит он. – Сходили, развеялись, было очень мило.

– Да? Откуда ты можешь знать? Разве ты смотрел на сцену?

– А куда я, по-твоему, смотрел?

– А, ты не знаешь?.. Ты смотрел на эту вашу красавицу. Лизочку Фарбер.

– Не говори глупостей! Ну, посмотрел пару раз, что здесь такого? Эффектная женщина…

– Кто эффектная? Она?! Я тебя умоляю! Сними с нее парик, смой косметику, и что ты увидишь?

– Тебя.

IX

Две подружки из тех, которые стараются не пропустить ни одного концерта.

– Зосенька, ну как вам, понравилось?

– Честно говоря, наполовину.

– Что значит наполовину?

– Я вам объясню. В начале концерта прямо передо мной сел вот такой здоровый жлоб. Так что я практически ничего не видела.

– Так вы бы пересели.

– Я во втором отделении так и сделала.

– Ну?

– Что ну? Вы же знаете мое счастье. Рядом со мной один толстяк так храпел, что я уже ничего не слышала.

– Выходит, половину вы не видели, а половину не слышали.

– Ну да! Поэтому мне и понравилось наполовину. Хотя, если мне вернут половину денег за билет, так я скажу, что это замечательный концерт!

X

Два старичка, которым еле хватило сил прийти на концерт, но зато хватает сил, чтобы спорить.

– Ой, тоже мне хохем-балайла! Между прочим, я этих еврейских хохмочек знаю побольше, чем он. Но я же не лезу на сцену.

– Вы?.. Ну, расскажите хоть одну.

– Пожалуйста… Значит, так: один еврей возвращается из командировки. Подошел к дверям своей квартиры и… забыл.

– Что забыл, ключи?

– Да нет!

– А что, чемодан?

– Да не он забыл, это я забыл, что там дальше в анекдоте.

– А-а… Может, там у жены любовник?

– Нет!

– Может, он квартиру перепутал?

– Слушайте, кто рассказывает анекдот: я или вы?

– Что вы сердитесь? Мне же интересно, что было дальше.

– Думаете, мне не интересно? Но я не помню. Знаете, что мы с вами сделаем? Я вспомню, в чем там хохма, и утром вам позвоню.

– Договорились.

– Кстати, напомните ваш номер телефона. Я его тоже забыл.

XI

Какой-то мистер с красным от гнева лицом собрал вокруг себя целую толпу.

– Нет, вы мне скажите: как им не стыдно? С чем они сюда едут? Между прочим, это Америка, а не какой-нибудь Крыжополь!

– А что такое?

– То самое! Вы слышали, что они несут со сцены? Такие грубости, такие пошлости – это же уши вянут!

– А что он такого страшного говорил?

– Я за ним не записывал! Ну, допустим, ладно, этот еще куда ни шло. Делает вид, что он интеллигент. Но вот недавно здесь был этот композитор… Добрынин. Вы были на том концерте?

– Нет, а что?

– Так я вам расскажу. Он выходит на сцену и при всем честном народе говорит: «Недавно я положил на музыку…»

– Ну?

– Что ну? Положил на музыку…

– Ну и что?

– Как это что?! Мало ли на кого я положил. Я что, об этом говорю со сцены?

XII

Вот беседуют мужчина и женщина, очень похожие друг на друга. Как видно, брат и сестра.

– Изя, ну как тебе?

– Ну что тебе сказать?.. Это не Лев Толстой.

– При чем тут Толстой? Это же юморист.

– Ну, тогда это не Чехов.

– Ой, специалист! Что ты вообще у Чехова читал?

– Ну, мало ли что…

– Ну, например?.. «Даму с собачкой» читал?

– Конечно.

– Ну, расскажи, в чем там дело.

– А что рассказывать?.. Была одна дама, и у нее была собачка. Жутко злая, на всех лаяла с утра до вечера. И тогда ее сосед, глухонемой Герасим, решил ее утопить.

– Что ты мелешь? Это уже не Чехов, это Тургенев.

– Да? Смотри, оказывается, Тургенева я тоже читал!

Русский язык

Что составляет главное богатство евреев в России?.. Главное их богатство – это не золотой не бриллианты. Главное их богатство – это русский язык. Мало кто говорит на таком хорошем русском языке. как наши евреи. Конечно, бывают исключения. Помню. я приехал выступать в Киев, выхожу из гостиницы и встречаю милую супружескую пару. Он мне говорит:

Ой, товарищ Хайт, как хорошо, что вы приехали. Мы уже за вами соскучились.

Я говорю:

Извините, но так по-русски нельзя говорить «за нами соскучились». Надо говорить «по вас».

Правда?.. Я не знал. Так я и говорю: мы по вас чисто вспоминали.

Простите еще раз, но не «по вас», а «о вас».

Жена ему говорит:

– Моня, идем уже! Он думает, что если он писатель, так может издеваться над людями.

Повторяю – это исключение. В основном евреи говорят очень чисто. А если иной раз картавят, то это уже не грамматика, а наша национальная особенность. И смеяться над этим грех! Впрочем, по этому поводу уже прекрасно сказал один еврейский поэт:

Дразнить иудеев нельзя никому.

Язык у них свят и нетленен.

Евреи картавят всегда потому.

Что так разговаривал Ленин.

Да, наш вождь и учитель действительно картавил. И поскольку у нас на дворе всё еще демократия, мы можем смело об этом сказать. Хотя я думаю, что, если бы Ленин услышал, как говорят нынешние вожди, он бы стал еще и заикаться.

Для людей моего поколения русский язык – это не просто средство общения. На этом языке мы спорили до хрипоты о прочитанных книгах, рассказывали друг другу анекдоты и даже умели читать между строк. Словом, это язык, на котором только мы понимали друг друга с полуслова. Ну, какой иностранец, к примеру, поймет наш диалог на базаре:

– Простите, это у вас черная смородина?

– Нет, это красная.

– Красная? А почему же она белая?

– А потому, что еще зеленая.

В лучшем случае он подумает, что в этой стране живут дальтоники, в худшем – что идиоты!

На кинофестивале француз, синхронный переводчик с русского языка, мне говорил:

– Я понимаю, что ваш язык очень своеобразный. Но почему даже географические названия вы произносите по-своему?.. На всех языках говорят Парис, Пэрис, Паризи. И только на русском говорят Париж. Почему Париж-ж?

А я стоял и думал: ну как ему объяснить? Это надо всю жизнь прожить в нашей стране, чтобы понять, что у нас там всё через «ж». В том числе и Париж-ж!

Ведь что такое настоящее знание языка?.. Это когда ты не только знаешь слова, но и понимаешь, что стоит за словами. Со мной в институте учился один китаец. Русский он учил там, у себя, с китайским преподавателем. Тонкостей, естественно, не понимал. Как-то я ему назначил встречу у памятника Пушкину. Он мне потом рассказывал:

– Я стою-глязу, тоцно не знаю: это Пускина или не Пускина? Подхозу к одному, спрасиваю: «Это памятника Пускина?» Он мне говорит: «Ну?» Думаю, сто такое «ну»? Это ни да. ни нет. Наверное, невезливо спросил. Подхозу к другому: «Извините, это памятника Пускина?» Он говорит: «Ага!» Кто такой «ага»? Мы такого слова не проходили. Опять неправильно спросил. Надо «позалуста» сказать. Подхожу к симпатичной женщине: «Извините, позалуста, простите за беспокойство, «то памятника Пускина?»

– Да, – говорит, – это он. Александр Сергеевич.

– Спасибо больсое! Только объясните, поцему мне все отвечают по-разному? Один сказал «ну», другой – «ага». и только вы ответили «да».

Видите ли, мой друг, – отвечает она, – тут всё зависит от культуры. Если человек малокультурный, окончил четыре класса, он вам ответит «ну». Если у него уже семиклассное образование – он вам скажет «ага»…

Понимаю, понимаю! Значит, у вас образование высшее?

Она говорит:

– Ну…

Вот такая история, которая говорит не столько о языке, сколько о культуре моих соотечественников. Потому что, в конце концов, этот памятник оказался не Пушкину, а Тимирязеву.

Конечно, русский язык – понятие очень широкое. Ведь свой жаргон, свой особый язык всегда был у разных групп населения: у музыкантов, у военных, у молодежи, у блатных. Но всё же есть один язык, который близок и любим всеми, от простонародья до интеллигенции. Я имею в виду матерный.

Кстати, я категорически не согласен, когда говорят, что наш народ ругается матом. Он матом не ругается, он на нем разговаривает. Это язык межнационального общения, в который иногда, если есть возможность, вставляется два-три приличных слова.

Между прочим, вы никогда не задумывались?.. Вот английский язык. Его у нас семь лет в школе учат, пять лет в институте – по-английски никто слова сказать не может. А неприличные слова?.. Их нигде не учат: ни в школе, ни в институте, ни в университете культуры… А ты любого ночью разбуди – он все эти слова тебе сразy и скажет.

Вот вы замечали, что, когда выступают наши руководители, у них всегда такие большие паузы между предложениями. А почему?.. Потому, что они мысленно выбрасывают из речи все матерные слова, которые хотели бы сказать. Отсюда и паузы такие.

А вообще, к этому языку у нас очень серьезное, бережное отношение. Я, когда последний раз был в Москве, даже книгу видел: «Сборник ругательств Нечерноземной полосы России». Тираж 100 тысяч экземпляров.

Современная Россия переживает новый языковый период. Если бедного Чацкого шокировала смесь французского с нижегородским, то сейчас стали говорить на смеси английского с блатным. Помню, когда перестройка еще только начиналась, мой отец мне говорил:

– Я не понимаю, чего они там бормочут по телевизору: спонсор, брифинг, дилер? И еще это словечко мне нравится – брокер. Кто это такой – брокер? Какер я знаю, штинкер я знаю, но брокер?.. Или это одно и то же лицо?