Текст книги "Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт"

Автор книги: А. Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

– Зибн унд драйцих, ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..

Причем говорить по-еврейски он не умел, но деньги считал только на еврейском. Он, очевидно, полагал, что такое святое дело нельзя доверять русскому языку. Вот так и шло: я лежала рядом, а он считал:

– Ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..

Думаете, он считал доходы? Какой там! Он считал убытки. Такой он был ловкий, мой Лазарь. Каждый день он мне говорил:

– Дела идут плохо, надо ужаться в расходах! Надо ужаться в расходах, дела идут плохо!

Я уже не выдержала, спрашиваю:

– Лазарь, я не поняла: так что мы теперь должны– больше занимать или меньше отдавать?

Нет, на себя он был широкий, но я у него не могла вырвать копейку на расход. В магазин я всегда ходила с мокрыми деньгами: так он плакал, когда их давал.

Исчез он, как и появился, прихватив все, что у нас было на книжке.

После этого я решила – хватит! Мне нужен простой человек, лишь бы он меня любил. И мой третий муж– Нёма, меня-таки любил. Очень любил. Больше меня он любил только водку. А вы знаете, что такое аид-а– шикер? Это хуже паровоза. Потому что паровоз еще можно остановить, а шикера – никогда!

Если бы я знала заранее, что он такой пьяница, я бы лучше вышла за русского. Тот хотя бы не закусывает. А мой Нёма любил и то и это.

Трезвый, по-моему, он не бывал никогда. Бывало, заявляется домой в час ночи. Я спрашиваю:

– Где ты был?

– Я?.. Играл в шахматы.

– Да? А почему от тебя пахнет водкой?

– А чем от меня должно пахнуть? Шахматами?

Но это еще цветочки. Один раз он пришел такой пьяный, что не смог попасть ключом в замок. Еле вошел в квартиру и закричал:

– Роза! Роза! Дай мне зеркало! Я хочу посмотреть, кто пришел.

Уж я его стыдила и пугала. Говорила:

– Нёма, как ты не боишься? По радио говорили, что у нас от водки умирает каждый четвертый.

Он говорит:

– Ха! Интересное дело! Пьем на троих, а умирает четвертый.

На меня как на женщину он вообще не обращал внимания.

– Нёма, – говорю, – между прочим, сегодня в трамвае трое мужчин поднялись и уступили мне место.

– Ну и что? Ты поместилась?

Наконец я не выдержала и сказала:

– Все. хватит! Выбирай: или я, или водка!

Он подумал и говорит:

– А сколько водки?

И мы разошлись, как в море корабли. Причем море было из той водки, что он выпил за свою жизнь.

После этого я для себя решила: «Все, хватит! Лучше жить одной, чем так мучиться». Но на свою беду я встретила старую мамину подругу, профессиональную сваху. Она сказала:

– Деточка! Тебе нужен пожилой еврейский муж без недостатков.

Я как дура согласилась, и на следующий день она привела Натана. Что правда, то правда: он был действительно пожилой. Правый глаз у него немного косил. на левую ногу он слегка прихрамывал, зато на спине у него был небольшой горб. Я ей тихо говорю:

– Слушайте, а получше у вас не нашлось?

Она отвечает:

– Говори громче, он все равно ничего не слышит.

– Я говорю: почему он такой старый?

– Старый? Ну так что? Муж – это же не курица, вы его не будете варить. И потом, не такой уж он старый. Как говорится, мужчина в самом соку.

Не знаю, может, он и был в соку, но сок был явно желудочный.

Уж не помню, как она меня уговорила, но я сказала «да». Что касается недостатков, то она меня не обманула: он не пил, не курил и почти не дышал. Вел он себя, как маленький ребенок, просто шагу без меня не мог сделать. Помню, принесла я из прачечной его рубашки. Он зашел с ними в спальню, кричит:

– Роза! Роза! Нам подменили в прачечной рубашки! Посмотри, какой маленький воротничок, я задыхаюсь!

Я посмотрела и спрашиваю:

– Что ты орешь?! Причем здесь воротничок? Ты же продел голову в петлю от пуговицы.

Словом, помощи от него не было ни на грош. Бывало, ждем гостей, я кручусь по дому, готовлю, убираю, накрываю на стол. Он – сидит в трусах, смотрит телевизор.

– Натан, – говорю, – что ты сидишь в трусах? Оденься! Через пять минут придут гости.

– Ну и пусть придут! Пусть увидят, какой я худой, как ты меня плохо кормишь.

– Да?! Тогда уже сними и трусы. Пусть они увидят, что тебя вообще не за что кормить!

Кончилось тем, что весной у него начался авитаминоз. и врач ему прописал делать уколы. После пятого укола он сбежал вместе с медицинской сестрой. И я не удивляюсь: в его возрасте сестра важнее, чем жена.

А вы думаете, еврейский муж – это подарок. Правильно говорила моя сестра Фира:

– Еврейский муж – это загадка, потому что никогда не знаешь, что с ним делать. Положишь его на себя – он засыпает, положишь под себя – задыхается, положишь на бок – смотрит телевизор, поставишь на ноги – его и след простыл: побежал к своей мамочке жаловаться на жену!

Еврейские жены

Вот вы говорите, еврейские жены – лучше всех!.. Ну, не говорите, так думаете. А вы лучше послушайте меня. Я, слава богу, не один раз был женат. И не два. И не три. Впрочем, жены – это не деньги, их можно не считать.

Расскажу всё по порядку. Моя первая жена, Лия, была образованная женщина. Очень образованная. У нее было два высших образования. И ни одного среднего. Она всё могла объяснить: почему летают птицы, почему гремит гром, она только не могла объяснить, почему в доме никогда нет обеда. Готовить она умела всего три вещи: яйца всмятку, яйца вкрутую и яичницу. Через три месяца я уже готов был закукарекать и улететь куда глядят глаза. Но я держался. Потому что я уважаю, когда у человека высшее образование.

Единственно, с чем я не мог смириться, что она каждый вечер хочет со мной читать вслух художественную литературу.

– Адольф, – говорила она, – сними с полки Чехова. Мы почитаем вслух «Три сестры».

– Лиичка, дорогая, но я уже читал эту мансу.

– Читал?..Тогда расскажи.

– А что говорить? Обычная история. В маленьком городе жили три сестры. А там в это время стоял полк с офицерами. А в конце этот полк собрался и ушел, а три сестры смотрят вслед и плачут.

– Почему?

– Я знаю… Наверное, беременные…

Слава богу, с литературой она от меня отвязалась. Но она взяла другую моду – тащить меня в консерваторию.

– Адольф, – сказала она, – сегодня мы идем слушать Седьмую симфонию Бетховена.

Я говорю:

– Лиичка, дорогая, я не пойму. Я же не слышал предыдущие шесть.

Но разве она меня слушала? Насильно взяла и притащила в консерваторию. Минут десять я честно послушал, потом тихо вышел в темноте и поехал домой смотреть футбол по телевизору. В девять вечера она ворвалась домой, как прокурор:

– Почему ты ушел из консерватории?!

– Лиичка, дорогая, эта симфония не для меня. Там даже в программке написано: это для скрипки и оркестра.

Она говорит:

– Адя!..

Когда она сердилась, она меня всегда называла уменьшительно – Адя. Обычно она звала меня полным именем – Адиёт. Так она говорит:

– Адя! Ты живешь, как животное!

– Короче, что ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты был культурным человеком, чтоб каждый вечер ты проводил со мной, читал мне книги, рассказывал последние новости…

– Я всё понял – тебе нужен телевизор. Так вот, я тебе оставляю этот телевизор, квартиру, обстановку и полное собрание сочинений товарища Достоевского. Читай своему новому мужу вслух роман «Идиот», чтоб он тоже понял, на ком женился.

Словом, я решил для себя твердо: больше я на образованной не женюсь. Пусть это будет простая женщина, лишь бы она меня любила. И моя вторая жена, Роза, меня-таки любила. Очень любила. Больше меня она любила только деньги. Боже, как она их любила! Каждый вечер она садилась под лампой и начинала их пересчитывать: Ленин к Ленину, Ленин к Ленину!..

Я ей говорю:

– Роза, солнце мое, что ты так любишь Ленина? Ты что, Крупская?

Она говорит:

– Ой, ты меня сбил!.. – И начинает считать сначала.

Каждый день начинался с одного и того же: она у меня просила денег на расходы. Я как-то не выдержал, говорю:

– Деньги, деньги! Всегда ты просишь у меня только деньги! Почему ты лучше не попросишь немножко ума?!

Она говорит:

– Я прошу только то, что у тебя есть.

Не буду врать: в доме был порядок, чистота, вкусный обед, но я как-то раз подсчитал, что на эти деньги мог бы себе взять повара, уборщицу, прачку, двух любовниц и еще кое-что осталось бы на мелкие расходы.

Наконец я не выдержал и сказал:

– Роза, я устал бороться с товарищем Лениным. Я ухожу и советую тебе в следующий раз взять в мужья Государственный банк. Может быть, он сможет тебя удовлетворить.

Полгода я отходил, пока не встретил Раю. Это было то, что надо. Во всех отношениях. У нее был только маленький изъян – ревность.

Каждый вечер, когда я возвращался с работы, она искала на мне следы преступления. Если она находила светлый волос – значит, я был с блондинкой, если темный – значит, я имел связь с брюнеткой. Если же она ничего не находила, она тоже начинала орать:

– Докатился! Уже с лысой начал встречаться!

Конечно, все мы живые люди. Иной раз задержишься с друзьями, придешь домой за полночь. Она не спала. Она ждала в постели, как сторожевая собака.

– Явился? – говорила она. – И сколько, по-твоему, сейчас времени?

– Я знаю?.. По-моему, часов десять.

– Десять?! А почему часы пробили один раз?

– А что ты хочешь, чтобы они еще и ноль пробили?

Каждую секунду она требовала от меня подтверждения моей любви:

– Скажи, что ты меня любишь!

– Я тебя люблю.

– Скажи, что ты меня очень любишь!

– Я тебя очень люблю.

– Скажи, что мы друг без друга не можем жить!

– Да! Мы друг без друга не можем жить. И если один из нас умрет, я перееду жить в другой город.

Наконец я понял, что добром это не кончится. Я тихо собрал вещи и оставил ей записку: «Милая, живи счастливо! Я никогда тебе не изменял, о чем буду жалеть всю свою сознательную жизнь!»

После третьего брака я себе сказал:

– Адольф, остановись. Три раза достаточно. Даже прыгунам в высоту дают всего три попытки.

Но на свою беду я встретил возле синагоги знакомого еврея. Он сказал:

– Уважаемый! Все ваши несчастья от того, что вы женитесь без рекомендации. К счастью, у меня для вас хорошая невеста: скромная, религиозная, внучка раввина. Это то, что вам надо!

Врать не буду: Дора оказалась достойная женщина. Тихая, скромная, религиозная. И всё она знала. Особенно, что нельзя. Нельзя ходить с непокрытой головой, нельзя есть вместе мясное и молочное, нельзя есть рыбу без чешуи. А что касается интимных отношений с женой, то там все нельзя! Нельзя неделю до и неделю после, нельзя в пятницу вечером и в субботу днем, в праздники – боже упаси! А что там остается? Ейн муль ин Пурим? Раз в год по обещанию!

Каждый раз, когда я ложился в постель, она хотела сначала почитать Тору. Немножко. До утра. Я терпел– терпел и наконец говорю:

– Дора, я уважаю ваши религиозные принципы, но я хочу понять, на ком я женился: на Доре или на Торе?

Она обиделась, собрала свои умные книги и уехала на свою историческую родину. В Жмеринку.

Я иногда думаю: а вообще бывают на свете счастливые мужья? По-моему, тот, кто это говорит, немножко привирает. Вот я недавно встретил своего старого школьного приятеля, Изю. Он говорит:

– Можешь меня поздравить – я женился!

– Ну? И с чем тебя поздравлять?

– О чем ты говоришь?! Это же совершенно другая жизнь. Я теперь живу как барин. Представляешь, просыпаюсь в десять утра, жена мне подает прямо в постель кофе со сливками.

Я говорю:

– Что ты врешь? Я тебя сегодня в восемь утра видел в магазине.

– Но кто-то же должен купить сливки!

Между прочим, статистика утверждает, что женщины живут на свете дольше мужчин. Но никто не знает, почему. А я знаю. Потому что у женщин нет жен. И никто им не укорачивает годы.

А вы говорите – еврейские жены лучше всех. Да я каждую еврейскую жену узнаю сразу по трем признакам: лишний вес, гениальные дети и шлимазл муж, который всё это терпит!

Одесский трамвай

Знаете ли вы, что такое одесский трамвай?.. Нет, вы не знаете, что это такое! Вы, наверное, думаете, что это просто средство передвижения. Может быть, в других городах это так, но только не в Одессе. Ведь в этом городе всё особенное: и трамвай, и пляж, и базар. Потому что Одесса – это не просто город, Одесса – это точка зрения.

В моем детстве папа и мама, оба уроженцы Одессы, часто вспоминали, какой там был трамвай.

– Что в Москве? – говорили они. – На окне в трамвае написано: «Не высовываться!» Не остроумно! То ли дело в Одессе! Там на трамвайном окне висела табличка: «Высовывайся, высовывайся! Посмотрим, что ты будешь высовывать завтра!»

Честно говоря, я всегда считал, что это одесский фольклор, легенды, не имеющие к жизни никакого отношения. Пока первый раз, самолично, не совершил поездку на одесском трамвае. Если у вас есть время и нет неотложных дел, давайте совершим ее вместе.

Поездка начинается с трамвайной остановки. Все терпеливо ждут, хотя он уже давно должен прийти. I!о одесский трамвай похож на женщину: он приходит на свидание, когда захочет. Наконец, пожилая еврейка с хозяйственной сумкой говорит, глядя в пространство:

– Что же это такое? Когда она уже, наконец, придет?

– Кто «она»? – поправляет ее молодой человек. – трамвай, к вашему сведению, мужского рода.

– Да?.. Может быть! Я к нему под колеса не заглядывала.

Какой-то приезжий с большим чемоданом хватает всех за руки:

– Скажите, где же этот ваш Морской вокзал?

– Tю-ю! Вы же рано слезли. Вам еще нужно ехать пять остановок.

– А мне в трамвае велели сойти здесь.

– Простите, а вы там сидели или стояли?

– Я сидел.

– А тот, кто вам посоветовал?

– Он стоял.

– Так что вы волнуетесь? Он сейчас, как король, едет на вашем месте!

Вообще, приезжему в Одессе надо держать ухо вострю. Хотя народ тут теплый и доброжелательный, но всегда не прочь похохмить над новичком. Известно, что когда один приезжий москвич спросил:

– Скажите, на что мне нужно сесть, чтобы доехать до Дерибасовской?

Ему ответили:

– Сядьте на задницу! Вы уже на Дерибасовской.

Но не будем отвлекаться. Трамвай, наконец, подошел, пора садиться. Сейчас середина дня, время спокойное, никто не торопится и можно спокойно послушать обрывки трамвайных разговоров.

– Арон Рувимыч! Как дела? Как живете?

– Я?.. На пять с плюсом.

– Это как?

– Пятый пункт плюс остальные цорес.

Приезжего тут отличаешь сразу: он говорит, а не поет, как все местные. Молодой парень с рюкзаком спрашивает у старичка:

– Простите, вы одессит?

– А что? У вас что-то пропало?

– Нет, я просто хотел узнать, почему остановка называется «Большой фонтан»?

– Там что, бил фонтан?

– Что значит бил?.. Он бил, есть и будет!

Трамвай подходит к очередной остановке.

– Девушка, вы выходите? – спрашивает пожилой одессит.

– Выходят замуж, понятно?

– Понятно. Тогда вы сейчас сходите?

– Сходят с ума, ясно?

– Так что вы делаете?

– Я? Я вылазю.

– Вы вылазите? Тогда с днем рождения, девушка!

Внезапно все разговоры стихают, потому что в вагон входит контролер. Он медленно идет по салону, проверяя билеты. Доходит до середины. Мужичок в спецовке закрыл глаза и делает вид, что дремлет, контролер трогает его за плечо:

– Билет!

– Что билет?

– Ваш билет.

– Да, мой, а что?

– Покажите.

– Какой любопытный. Купи и смотри.

– Вы что, больной?

– А вы что, доктор? Так я вас не вызывал.

– Если вы «заяц» – так и скажите!

– Я – заяц? А вы что, волк?

– Я – контролер!

– Что вы говорите? Хорошая профессия. А я – сантехник.

Их разговор прерывается, потому что в вагон влетает мужчина с усиками, похожий на обедневшего Кларка Гейбла. Он влетает и с ходу хватает какую-то женщину за грудь.

– Хам! Мерзавец! Что ты делаешь?

– Ой, извините. Я думал, что уже началась давка.

Да, это сигнал. Скоро начнется час пик, и тогда многое в вагоне переменится. Люди едут с работы усталые. измотанные, в трамвае жара, теснота, часто возникают скандалы. Но даже в этой ситуации одесситы не забывают, что принадлежат к городу юмористов.

– Мужики, – говорит дядька с большим лукошком в руках, – пропустите меня, я с яичками.

– Подумаешь! Тут все с яичками.

– Не, я с куриными.

– A-а!.. Товарищи, пропустите инвалида.

– Женщина, что вы встали, как статуя? Вы можете пройти?

– Куда? Куда мне идти?

– Я что, еще должен назвать то место, куда вам пойти?

Час пик – это время, когда непонятно, что труднее: войти в вагон или из него выйти. Собственно, так происходит во всех городах, просто в Одессе это почему-то выглядит забавнее.

Вот на остановке полная, цветущая женщина в коротеньком платье поднялась на первую ступеньку, а дальше шагнуть не может: мешает очень узкое платье. Она заводит руку за спину и слегка расстегивает сзади «молнию». Но подняться не может, видно, мало расстегнула. Толпа сзади напирает, злится. Тогда она снова чуть расстегивает сзади «молнию». Безрезультатно! И вдруг крепкие мужские руки хватают ее сзади за талию и вносят в вагон.

– Нахал! – возмущается она. – Что вы меня хватаете?

– Милая, – отвечает мужчина. – После того, как вы мне два раза расстегнули ширинку, я думал, что мы друзья.

На передней площадке свои проблемы: как сойти на нужной остановке.

– Гражданин, вы сейчас выходите?

– Да, выхожу.

– А впереди вас?

– Тоже выходят.

– А вы их спрашивали?

– Да-да, спрашивал.

– И что они сказали?

– Знаете что? Идите уже в одно место!

– Что, прямо так и сказали?..

В проходе стоит, как скала, здоровенный мужик из породы биндюжников. Сзади его робко спрашивают:

– Мужчина, вы сейчас выходите?

– Да, выхожу.

– А впереди вас?

– Все выходят! Просто они еще об этом не знают.

Две подруги-одесситки залезли в трамвай – одна с передней площадки, другая – с задней. Поэтому разговаривают они через весь вагон:

– Розя, у тебя есть на что сесть?

– Конечно, есть!

– А чего ты стоишь?

– Так мест же нет!

Всё в жизни кончается, даже часы пик. Вечереет, и как-то незаметно меняется атмосфера в трамвае. Люди едут в театр, в гости, в кино. Все выглядят понаряднее, и разговоры, конечно, более интеллигентные.

– Ой. простите, ради бога! Я вас немножко толкнул.

– Ничего, не страшно.

– Нет, правда, я не умышленно.

– Я понял.

– Просто трамвай на повороте качнуло…

– Слушай, ты, интеллигент! Ты меня оставишь в покое?

– С какой стати вы меня обозвали интеллигентом? Может быть, я такое же хамло, как и вы?

На остановке какой-то мужчина хочет войти в трамвай с передней площадки.

– Мужчина! – говорит водитель в микрофон. – Куда вы лезете?

– А что, нельзя?

– Нельзя! В переднюю дверь можно только с маленькими.

– Как вам нравится, с маленькими? Так что мне, из-за одной остановки себе обрезание сделать?

Две ярко одетые девицы едут на дискотеку и почему-то громко, на весь вагон обсуждают какой-то шампунь.

– Я вчера помыла голову, – орет одна. – Так теперь волосы во все стороны торчат!

– А я гляжу – у тебя волосы торчат! Думаю, почему они торчат?

– Так я вчера голову помыла! Вот они и торчат!

Не снижая громкости разговора, они движутся к выходу, и одна случайно спотыкается о чьи-то вытянутые ноги.

– Ну чего? – орет она. – Чего ты копыта выставил?

– Извините, пожалуйста! Просто я вчера помыл ноги – и они торчат во все стороны.

Одесса! Одесса-мама! Видно, не зря отсюда вышло столько юмористов. Как сказал мне один коренной одессит: «Конечно, Москва – это первый город, но Одесса, между прочим, тоже не второй!»

Этот город всегда мне напоминал коктейль из самых разных национальностей. Но, как известно, если коктейль всё время разбавлять, он может превратиться в обычную воду. Так происходит и с Одессой, которую в разное время по разным причинам покинули немцы, греки, армяне, евреи… И всё же что-то в атмосфере этого города все равно осталось. Я вхожу сегодня в одесский трамвай, и первое, что я вижу, – это объявление для безбилетников. Никаких угроз, никаких штрафов или административных взысканий. Сказано просто и доходчиво: «Чтоб ты так доехал, как ты заплатил!» Все в порядке: Одесса еще жива. Счастливого пути тебе, одесский трамвай, – визитная карточка этого солнечного города!

Коммерсанты

(Из программы гастролей по Соединенным Штатам Америки)

Каждый еврей в душе – немножко раввин и немножко банкир. И в противоборстве двух этих начал проходит вся его жизнь. Причем банкиру время от времени хочется помолиться, а раввину время от времени хочется немножко заработать.

Кстати, когда другие народы обвиняют нас в увлечении коммерцией, то это одновременно и правда, и ложь. С одной стороны – конечно, такое увлечение имеется, но с другой – там, где все остальные проходят мимо, еврей останавливается и видит, что тут можно заработать пару копеек.

Я всегда помню классический пример коммерции, который приводил мне мой папа еще в шестидесятых годах. Он рассказывал:

– В поезде едут трое: англичанин, китаец и еврей. Проводник принес чай, и так случилось, что каждому в стакан попала муха. Что сделал англичанин?.. Он выбросил муху и выпил чай. Что сделал китаец?.. Он съел муху, а чай вылил. Что сделал еврей?.. Он сделал гешефт: продал англичанину чай, а китайцу – муху.

Так что, разве это преступление? Нет, это то, что сейчас называется «знание рыночной конъюнктуры». Об этой конъюнктуре написаны тысячи книг, горы исследований. Но самое интересное, что наши российские евреи, которые этих книг в жизни не видели, всё равно чувствуют эту конъюнктуру лучше других, потому что это чувство у них врожденное. Вот вам типичный современный пример.

– Гуревич, что-то вас давно не видно. Чем занимаетесь?

– Немножко торгую на базаре.

– Да?.. А что продаете?

– Продаю говно.

– Что?!

– Вы что, плохо слышите? Говно.

– Но кто же это купит?

– Кому нужны плохие анализы в военкомат, тот купит.

Опять рыночная конъюнктура. Человек знает, что люди не хотят идти в армию, и на этом делает свой маленький бизнес. А если бы он знал, что люди, наоборот, рвутся в армию – он бы продавал на базаре то же самое, но уже хорошего качества.

Мне недавно попала в руки книга, где рассказывалось о самых удивительных сделках века. О том, как какой-то канадец продал партию холодильников эскимосам, француз – две тонны песка в пустыню Сахара и тому подобное. Но, по-моему, все они меркнут перед портным Гершензоном из Бердичева, который сумел продать черный костюм для покойника с запасной парой брюк. Представляете, какой дар убеждения, если он сумел убедить родственников умершего, тоже хитроумных евреев, что покойному эта лишняя пара штанов может еще там пригодиться!

Вообще, портной, тут я должен отвлечься, – это чистая еврейская профессия! Здесь надо уметь не столько шить, сколько убедить клиента, что вещь пошита хорошо. Я помню, в Одессе был портной с типичной фамилией Зингер. Он был брючник. Шил он, в общем, неплохо, но что-то у него всегда было с размерами: брюки были либо коротки, либо длинны. Но он всегда так умел их примерить, что клиент уходил от него довольный. Пока он не нарвался на моего дядю Леву, который тоже был тот еще перчик! Зингер надел на него брюки и, видя, что они чересчур длинны, стал их подтягивать выше, выше, насколько это было возможно.

– Ну? – сказал он, наконец. – Как сидят брюки? Класс!

– Сидят хорошо, – согласился дядя. – Только они мне уже немножко жмут под мышками.

– Я вас уверяю…

– Короче, Зингер! – сказал дядя. – Не крутите мне то, что русские кушают на Пасху! Или пошейте мне новые, или найдите для этих штанов другого еврея.

И портной сдался, потому что любой коммерсант должен уметь проигрывать. Таков закон свободного рынка. Мой школьный друг, который работал в крупной страховой компании, рассказал мне такую историю. К ним позвонила какая-то пожилая еврейка и говорит:

– Вы знаете, у меня полгода назад умер муж.

– Мы вам сочувствуем. И что?

– Я сейчас разбирала его бумаги и нашла страховой полис на случай смерти от пожара. Так вот, я хочу узнать, когда я могу получить эти деньги?

– Извините, а что, ваш муж умер в результате пожара?

– Нет, он умер от грыжи, но потом я его кремировала. А разве кремация – это не пожар?

Конечно, она ни копейки не получила. И не только потому, что ее претензии были необоснованны, а потому еще, что в страховых компаниях сидят такие жулики, что нам с ними рядом нечего делать.

Поэтому всякий раз, когда наши люди одерживают верх в борьбе со страховыми компаниями или крупными банками, у меня в душе всегда возникает законное чувство гордости. Особенно, если эта победа одержана остроумно.

Недавно мне позвонил старый друг, который сейчас живет в Швейцарии, и рассказал такую историю. В Цюрих каждый год приезжает один еврей из Москвы. У него какие-то торговые дела со швейцарскими поставщиками. Он даже себе купил там «Мерседес», чтобы ездить по делам по Европе. Так вот, заходит этот парень в Цюрихе в крупный банк и говорит:

– Я извиняюсь, под какой процент вы даете кредиты?

– Восемь процентов годовых.

– Очень хорошо. Я бы хотел у вас взять кредит в сто долларов.

– Извините, сколько?!

– Сто долларов.

– Вы шутите? Такую сумму вы можете снять с кредитной карты.

– Видите ли, я живу в России, у меня нет кредитной карты.

– А что, у вас есть счет в нашем банке?

– Нет, счета тоже нет. Просто мне срочно нужны сто долларов. Я завтра уезжаю.

– Извините, ради бога, конечно, сто долларов – сумма небольшая, но где гарантия, что мы вас еще раз увидим? Может, у вас здесь есть какое-то предприятие?

– К сожалению, нет.

– Может, есть недвижимость?

– Нет, у меня только «Мерседес».

– У вас есть собственный «Мерседес»? Здесь, в Швейцарии?

– Конечно! Вон он, перед банком стоит. Может, вы мне дадите эти сто долларов, а я вам оставлю машину, ключи, все документы. По-моему, достаточная гарантия.

– Более чем! Просто такой удивительный случай. Но если вы желаете…

Короче, они ему выдали в кредит эти сто долларов, взяли техпаспорт, ключи, и он уехал. Через год он снова в Цюрихе, заходит в этот банк.

– Здравствуйте! Это я. Вот, возвращаю сто долларов плюс еще восемь долларов годовых. Могу я получить свои документы и ключи?

– Конечно! Безусловно! Но, если вас не затруднит, зайдите, пожалуйста, к нашему директору. Он очень хотел с вами познакомиться.

Он заходит к директору, тоже еврею, только швейцарскому. Тот вынул изо рта сигару и говорит:

– Дорогой мой! Я уже тридцать лет директор банка, видел всякие трюки, но с таким встречаюсь впервые. Вы взяли у нас сто долларов, через год вернули сто восемь. В чем хохма?

– Никакой хохмы нет. Просто сами подумайте, где бы я еще мог за восемь долларов найти годовую стоянку для своего «Мерседеса»?

Да, господа, когда встречаешься с такими примерами человеческого гения, хочется снять шляпу. Ведь еврею приятно не просто заработать, а заработать красиво. И всё потому, что, как я уже говорил, в каждом из нac сидит немножко банкир и немножко раввин. Правда, между собой они встречаются очень редко. Разве что в примерах еврейского юмора.

«Богатый банкир спрашивает раввина:

– Ребе, скажите мне так, гипотетически: вот если бы, к примеру, вы могли бы выбирать. Что бы вы хотели иметь: пять миллионов долларов или пять дочерей?

– Пять дочерей.

– Почему?

– Потому что сейчас у меня их восемь».

Как видите, ребе тоже умеет считать, потому что в душе он все-таки немножко коммерсант. Я с таким восторгом об этом говорю, потому что сам, к сожалению, этого таланта лишен. Но, может, это не беда. Я всегда вспоминаю слова одного еврейского философа: «Мои родители мечтали, чтобы я пошел по коммерческой линии. Но с годами я понял, что для коммерции нужен настоящий талант. Но, если уж Бог дал тебе настоящий талант, то жалко его тратить на такую вещь, как коммерция!»

Тбилисо

У каждого из нас в той прошлой, советской жизни осталось место, с которым связаны самые лучшие воспоминания. Иногда это город, где ты родился и вырос, иногда – это место, где встретил свою первую любовь или самого главного в своей жизни друга. Лично для меня таким городом, где мне было удивительно хорошо и так безоглядно счастливо, как может быть только в молодости, был Тбилиси.

Причин для этого много: там было всегда тепло и солнечно, удивительно вкусная еда и вино, по-настоящему теплые люди… Но, самое главное, наверное, связано с моей профессией: никогда, ни до, ни после, я не встречал места, где бы так умели ценить остроумие, как в Грузии. Когда на их глазах рождается шутка, они радостно и удивленно переглядываются и восторженно прищелкивают пальцами: «Вах! Как сказал!»

Я помню свое первое выступление в зале Тбилисской филармонии. Мы приехали туда целой компанией «КЛУБА 12 СТУЛЬЕВ» «Литературной газеты», тогда еще очень популярного. К этим гастролям я специально написал монолог от лица грузина. Он назывался «Вороньи яйца». И, надо сказать, ужасно боялся читать его в Тбилиси. Нет, конечно, этот номер был целиком за грузин, но вдруг они обидятся на мой грузинский акцент. Ну, не нравится же нам, когда какой-нибудь артист неумело рассказывает еврейские анекдоты, типа «Абхам пхиходит к Сахе…»

Короче, я собрал своих грузинских друзей и прочитал им этот номер о том, как у нас даже в словах один народ не хочет понимать другого. Не буду его вам целиком повторять, процитирую лишь отрывочек, чтоб вы поняли, о чем идет речь. В нем грузин рассказывает дома, как он жил в Москве, в гостинице.

«Утром в гостинице захожу буфет, говорю:

– Девушка, сделай мне вароньи яйца.

Она говорит:

– Что тебе сделать?

– Ты что, плохо по-русски понимаешь? Обыкновенные вароньи яйца.

– Нет! Нет у нас вороньи яйца!

– Слушай, как это нет? Горячей воды в номерах нет, занавески на окнах нет, вароньи яйца тоже нет?

– Нет, понимаешь, нет!

– А какие есть?

– Куриные, вот какие!

– А я тебя что прошу? Куриные вароньи яйца.

Она говорит:

– Я тебе что, Мичурин, курицу с вороной скрещивать?

– Слушай, не надо скрещивать. Сделай просто вароньи.

– Ой, мама, меня сейчас удар хватит! Что ты хочешь, упрямый человек?

– Я хочу, чтобы ты взял два яйца, положил каструлька, вскипятил, и тогда сирые яйца станут вароньи, понимаешь, вароньи!

Веришь – нет, два часа сидел, чтобы покушать обикновенные вароньи яйца!»

Друзья внимательно выслушали весь текст, и один из них, Темурчик, сказал:

– Аркадий, геноцвале, читай этот рассказ спокойно. У нас в Грузии столько разных областей: Менгрелия, Кахетия, Аджария. На твой акцент каждый подумает, что речь идет о другом!

Вечером я впервые исполнил этот номер, и его приняли выше всяких ожиданий. Кстати, потом этот монолог еще долго жил на эстраде в исполнении Геннадия Хазанова.

Между прочим, это сочетание слов «вароньи яйца» придумал не я. Я их случайно услышал в Сухуми на базаре, где старик-грузин, заложив пальцы за кушак, громко рекламировал свой товар: «Вино! Вино! Вароньи яйца!» Такой статный старик, весь в черном, с седыми усами, красивый, какими бывают старики только на Кавказе (где так уважают старость). Я подошел к нему и спросил:

– Батоно! Вот вы, наверное, хорошо разбираетесь в вине. Скажите, какое вино полезней: белое или красное?

– Конечно, красное, сынок.