Текст книги "Прежде чем я влюблюсь (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Я думал, что до конца сломал в тебе наивную доверчивость к людям.

– Моя безрассудность, – выдохнула Гермиона.

– Ты осознаёшь, что я мог опоздать? – тихо поинтересовался он, посмотрев ей в макушку.

– Да.

– Я бы не успел, если бы ты не вырвалась сама.

– Было мгновение, когда я думала, что это очередная твоя выходка – дождаться последнего момента, чтобы я молила о помощи.

Том тихо, но искренне засмеялся. В этот момент Гермиона немного отстранилась от него и заглянула в тёмные глаза, которые сверкали в полумраке.

– Неужели ты думаешь, что я на такое способен?

– Не знаю… ты, наверное, на всё способен, – слабо ответила Гермиона.

– Да, вполне, – серьёзно согласился он. – Но зачем мне так поступать с тобой? Это не убийство, это то… что оказалось для тебя хуже.

Та невольно вздрогнула и сглотнула. Мысль о том, что Том не выжидал, когда появиться в роли спасителя, как в тот раз, сильно утешала её. Выходит, даже Том не готов был подвергать её таким испытаниям.

– Ты бежал ко мне? – неожиданно спросила Гермиона.

– Да.

– Ты знал?

– Да, – выдохнул он.

Она не стала спрашивать, откуда он в очередной раз узнал, что происходило с ней. И впервые Гермиона была счастлива тому, что Том был осведомлён о её поступках и действиях. Ей не важны сейчас его секреты, ведь самым важным было то, что он знал о разворачивающихся событиях, которые заставили его искать Гермиону.

– Я направлялась к тебе и не ожидала, что…

– Я знаю, – перебил её тот.

Та ничего не ответила и сильнее отстранилась от Тома, ощущая, как невидимая энергия начинает ослабевать и растворяться в её руках. Неохотно пальцы расцепили замок, а руки опустились вниз.

– Спасибо, – прошептала Гермиона, опустив глаза.

Недавние переживания стали касаться разума. Множество эмоций подступали к сознанию, стараясь овладеть ею, но Гермиона пыталась бороться с этим. «Всё позади», – шептал ей внутренний голос одно и то же. И она пыталась острее осознавать эту мысль, чем какую-либо другую.

Вспомнив свой ужас, Гермиона не понимала, как Том смог убедить её приблизиться к ней. Тогда она была в такой невероятной панике, что любого готова была убить, если кто сделает к ней хоть один шаг. Она вспомнила, как бежала ему навстречу, а затем полыхнул зелёный луч, который обезвредил её насильника. Этот луч убил его.

Гермиона медленно повернулась назад и увидела в сумраке коридора неподвижно лежащее тело, уткнувшееся лицом в пол. Она покосилась на Тома и медленно подошла к телу, чтобы рассмотреть поближе. Дрожь волной раскатилась по её коже снова, но Гермиона не испытала ни ужаса, ни испуга от того, что Том в очередной раз убил человека на её глазах. Было странным то, что она до сих пор находила в себе желание самой разобраться с этим человеком, в котором она так легко обманулась. Её не заботило это душегубство. Том убил её врага, который недостоин был назваться ей другом. Он убил, и она была искренне благодарна ему за это.

Том подошёл к Гермионе следом и остановился рядом, находясь ближе к телу. Его туфля коснулась его затылка и надавила вбок, чтобы повернуть лицо убитого к ним. Широко распахнутый глаз открылся их взору, и Том внимательно проследил за тем, как Гермиона слегка поморщилась, посмотрев в бледное лицо, и сделала незаметно полшага назад. Том убрал свою ногу с головы и выпрямился перед Гермионой, поймав её растерянный взгляд.

– Не боишься? – спросил он.

Та отрицательно качнула головой и отошла ещё дальше, оглядываясь по сторонам. Её взгляд зацепил в темноте какой-то выступ, и она подошла к нему, чтобы разглядеть внимательнее.

– Спрячем его сюда, – прошептала Гермиона, посмотрев в сторону Тома. – За сегодня его тут никто не найдёт.

Она тут же увидела светящуюся белую нить, которая в темноте что-то обвязала, затем услышала, как Том почти беззвучно направился к ней. Гермиона отошла немного, позволяя ему направить палочку в нишу, и обмякшее мёртвое тело проскользнуло во мрак.

– Уходим, – бросил он ей.

Том и Гермиона направились по коридору, одновременно обернувшись назад. Их взгляды пересеклись, на несколько секунд они не отворачивались друг от друга, затем Том посмотрел вперёд, и Гермиона шепнула:

– Куда мы?

– Наверх.

Они молча шли по коридорам, затем настал черёд подниматься по лестницам. Гермионе показалось, что они идут слишком долго, и, когда она увидела впереди винтовую лестницу, она, наконец, поняла, куда они шли.

Том привёл её на Астрономическую башню. Он поднялся быстрее и сразу же подошёл к огораживающим перилам, остановившись в паре дюймов от края. Гермиона медленно приблизилась и встала рядом, последив за его взглядом, направленным в непроглядный мрак. Белые снежинки стали сыпаться им на голову, а ветер весело заиграл в волосах. Гермиона сильнее сомкнула тёплую мантию, чтобы не попадал холодный вихрь ужасно разыгравшейся плохой погоды, и устремила взгляд в непроглядный мрак, как и Том.

Она винила себя в том, что очередной день не вышел идеальным, как ей хотелось. Ей было ужасно обидно, что даже без ссор с друзьями, день хотел оставаться таким же ужасным, как и предыдущие, а то и хуже. Вспоминая борьбу за свою честь, Гермиона почувствовала себя жутко и противно. Она ярко помнила на себе все касания, которые успели ощупать ей тело, и невольно задрожала от отвращения. Ей было противно, что она оказалась настолько доверчива и слаба, что даже не смогла толком защитить себя от насилия. Чем бы всё это могло закончиться, если бы не чужое вмешательство? Гермиона дёрнула голову в сторону, смахивая с себя дальнейшее видение ситуации.

Она опустила глаза вниз и стала постепенно прислушиваться к своему телу, которое, наконец, дало о себе знать. Слабые болезненные ощущения ныли в ногах, а шея неприятно покалывала в местах, где губы и зубы впивались в кожу. Она неторопливо подняла руку и отодвинула воротник, чтобы прикоснуться к болящим местам. Её касания заставили поморщиться от боли, и Гермиона закусила губу, ощущая, что она оказалась набухшей от терзаний и солёных слёз. Отвращение и отчаяние тут же схватили за горло, не давая вдохнуть холодный зимний воздух, и тихий стон сорвался с губ.

Том перевёл на неё безмятежный взгляд. Гермиона молчала, пытаясь побороть в себе душащие эмоции, но выходило плохо. Как мантру, внутренний голос повторял ей об окончании ужасов, но разум не хотел его слушать. Она вцепилась одной рукой в перила и скрипнула зубами, чувствуя подступающую злость, которая отяжеляла сердце и душу. Её насильник заслужил смерть и, по мнению Гермионы, ни один раз.

– Зачем вспоминаешь? – спросил Том.

– Завтра я его сама убью, – вырвалось у неё из груди.

Тот как-то странно улыбнулся ей, а в тёмных глазах что-то ярко заблестело.

– Могла бы, но завтра ты будешь обходить его стороной.

Гермиона склонила голову вбок, внимательно наблюдая за движением тонких губ.

– С чего такая уверенность?

– Ты уверена, что сможешь обнять хотя бы своего друга? По-дружески.

– Гарри? – почти беззвучно спросила Гермиона, и Том кивнул ей.

Она задумалась, отводя взгляд в сторону. Прислушиваясь к себе, она понимала, что на самом деле не хочет, чтобы её кто-то касался вообще. Представив, как они с Гарри могут по-дружески обняться в знак той же поддержки, Гермиону передёрнуло. Она не хочет больше никаких касаний.

Гермиона снова взглянула на Тома и на его едва ли насмешливую улыбку, которая по-прежнему украшала его лицо.

– Если я не хочу, то это не значит, что я не смогу, – ответила она.

– Это, возможно, на всю жизнь, Гермиона, – ровным голосом отозвался он.

Гермиона пристально посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, прав ли сейчас Том. Ей не хотелось чужих прикосновений, но и не хотелось мучиться с этим всю жизнь. Панический страх тактильного контакта – это ещё одна зарождающаяся слабость, которая могла плохо сказаться на её дальнейшей жизни, влекущая за собой одиночество и непонимание. Сможет ли она перебороть это в себе?

Бессилие снова стало обхватывать в кольцо объятий, и Гермионе захотелось заплакать от того, что ни судьба, ни сама она, не щадили её.

– Почему так происходит со мной? – в сердцах жалобно воскликнула она.

– Это всего лишь один день, Гермиона, – мягко заговорил Том, заставляя её прислушиваться. – Представь, если бы не было этого дня, и ты поступила бы, например, как сегодня? Ты сходишь с ума от повторений одного и того же, но взгляни на это под другим углом. Разве это не шанс увидеть истинное отношение к себе каждого человека, присутствующего в твоей жизни? Разве это не шанс увидеть их насквозь? Определить, кто друг, а кто враг. Понять самой, что тебя интересует, а что нет. Найти в себе глубоко спрятанные качества, которые могут помочь тебе в дальнейшей жизни преодолевать препятствия.

Том замолчал, сделал полшага к Гермионе и ещё тише продолжил:

– Этот день – шанс узнать себя по-настоящему и принять такой, какая ты есть.

– Значит, я… гнусная убийца и… слабая девчонка, которая не может постоять за себя.

Том с улыбкой покачал головой.

– Ты решительная, Гермиона, и если тебе придётся когда-нибудь участвовать в убийстве, то стойко перенесёшь ситуацию и её последствия…

– Боюсь, этот день наступит завтра, – тут же перебила его со злостью Гермиона, на что Том самодовольно улыбнулся.

– Этот день делает тебя ещё сильнее. Ты не слабая. Я уверен, даже сегодня ты нашла бы выход из ситуации.

– О чём ты говоришь?! – в ужасе воскликнула Гермиона, видя перед своими глазами уже не Тома, а картинки произошедшего. – Он меня почти поймал! Он меня!..

Её панический голос сорвался, и она оступилась назад, давая волю своим эмоциям. Руки закрыли половину лица, а глаза стали наполняться слезами, сопровождаясь протяжным воем.

– Этот день заставит тебя быть предусмотрительной и недоверчивой, – твёрдым голосом отозвался Том без улыбки и, видя, в какое ошалевшее состояние стала приходить она, ещё твёрже произнёс: – Смотри на меня, Гермиона. Перед тобой стою я.

Она попыталась сбить прерывистое дыхание и привести его в норму. Затуманенным взглядом Гермиона внимательно изучала черты лица Тома, пытаясь отогнать образ Маклаггена. Её рука прикоснулась к чужой рубашке, не почувствовав жаркого пыла, и разум стал постепенно отпускать ужасные воспоминания.

– Не отводи взгляда, – тише добавил Том. – Ты должна видеть только меня.

Он наблюдал за тем, как она жадно разглядывает его, цепляясь за каждое очертание и борясь с собой.

– Я не хочу так мучиться… – грудным голосом отозвалась она.

– Ты видишь меня?

Гермиона слабо кивнула.

– Прикоснись.

Она послушно поднесла вторую руку к Тому, и её ладони снова ощутили что-то необычайно мягкое и подавляющее. Наконец, Гермиона решилась сказать об этом, запрокинув голову наверх, чтобы видеть лицо собеседника.

– Что это?

– Чувства, – спокойно отозвался он.

Гермиона с непониманием посмотрела на него, сдвинув немного брови.

– Чувства?

– Они есть в каждом человеке.

– Н-но… – ничего не понимая, протянула она. – У меня такого нет.

– Это есть у всех, иначе, откуда браться магии, если нет чувств?

– Это чувства, а не магия?

– Это магия.

Гермиона озадачилась, забыв о недавних переживаниях.

– Почему я у других людей не чувствую этого?

– Наверное, тебе стоит поискать ответ в себе? – легко отозвался Том.

Она прислушалась к своим ощущениям. Слабый, едва ощутимый поток тепла разливался по рукам, поднимаясь к плечам и дальше. Его было слишком мало, но он был слишком приятен, вселяя уверенность и придавая сил, отчего хотелось получить больше, зная, что это возможно. Она уже получала больше.

– Это… очень сильно притягивает, – произнесла Гермиона вслух, – как магнит. Откуда столько тепла?

Том слабо улыбнулся ей, но ничего не ответил.

– Ты слишком жесток, чтобы иметь столько тепла.

– Ты слишком тепла, чтобы быть жестокой.

Гермиона уже успела принять тот факт, что внутри неё сидела жестокость, спрятанная под вуалью искреннего тепла. Выходит, у Тома всё было наоборот? Ей было так странно осознавать, что в нём могут находиться такие тёплые и ласковые чувства, в которых хотелось пропадать и падать вниз, не боясь разбиться.

– Значит, ты стал жестоким не из-за этого дня? – спросила Гермиона.

Том качнул головой.

– Ты такой, какой есть, – утвердительно произнесла она больше себе, затем обратилась к нему: – Тогда почему в этом дне я выражаю свою скрытую натуру в виде жестокости, а ты – нет? Почему ты не выражаешь своё тепло?

– По-твоему, что я сейчас делаю? – усмехнулся Том.

У Гермионы дрогнули уголки губ в подобии улыбки. Она опустила на несколько мгновений взгляд вниз, затем снова посмотрела в тёмные глаза Тома.

– Расскажи мне свою историю? Как ты здесь оказался? – мягко спросила Гермиона.

Том посмотрел в сторону, а затем обратно на неё, произнеся:

– Вместе с тобой.

– Ты здесь не раньше меня? – уточнила Гермиона.

– Я же говорил тебе, что нет.

Та закусила губу, задумавшись. Это совсем не вязалось с её теорией о диадеме. Как он мог оказаться в одно и то же время с ней, если диадему брала только она? Скорее всего, Том снова врал ей.

– Ты… солгал, – выдохнула Гермиона.

– Нет.

– Тогда как?

Том насмешливо улыбнулся, снова посмотрев в сторону и обратно на неё смеющимися глазами, и ответил:

– Ты забыла о нашей договорённости? Все ответы будут тогда, когда будешь к ним готова.

– То есть бессмысленно искать, спрашивать?..

– Разве Макгонагалл сказала тебе что-то вразумительное? – продолжал насмешливо улыбаться Том.

Гермиона ничего не ответила, посмотрев вдаль на кружащие снежинки. Конечно, Том знал, зачем она пришла к профессору. Он даже видел её в этом момент, ровно как и в момент, когда она шла с Маклаггеном на стадион.

Гермиона резко повернулась к Тому и спросила у него:

– Ты знал, чем всё это кончится? Я видела тебя дважды!

– Было бы намного безопаснее, если бы ты подошла ко мне.

– Ты что? Мои неприятности чувствуешь за версту?

– Я хорошо вижу людей, которые тебя окружают, всего лишь.

– Мне стоит… восхищаться тобой больше, чем бояться, – с тяжёлым сердцем отозвалась Гермиона. – Я понимала, что нужно было идти к тебе, но… я тебя ужасно боюсь!..

– Я же говорил, что меня не нужно бояться. Если бы не это, ты бы избежала того, что случилось сегодня.

– Ты меня пытал, Том, и не один раз, – напомнила ему Гермиона. – Думаешь, после такого легко не бояться?

– Тебе же не мешает твоя боязнь жадно пользоваться моим теплом, – насмешливо заметил тот.

Гермиона тут же отдёрнула ладони от Тома, испуганно посмотрев ему в глаза. Ей было так хорошо и уверенно, что она даже забыла, что стоит напротив Тома и держит его в своих руках, пользуясь его магией.

– И твоё сегодняшнее происшествие не мешает мне касаться тебя безболезненно, – тише добавил он и легко положил ей руки на плечи.

Он был прав – она не испытывала ужаса и отвращения от его прикосновений. Его руки давали только тепло, которое манило её, как магнит, и это чувство привело к растерянности. Странное ощущение.

Вскоре Том отпустил её и повернулся к перилам, направляя взгляд вдаль. Гермиона ощутила опустошение и тоже посмотрела на хлопья снега, которых становилось меньше. Ветер немного утих, переставая играться волнистыми локонами Гермионы, и она устало прикрыла глаза.

Очень долго они стояли в тишине и смотрели на плохую погоду. Снег совсем перестал падать, давая разглядеть тяжёлое антрацитовое небо. Ночь была очень тёмной и мрачной.

– Я приблизилась к тому, чтобы получить ответы? – неожиданно спросила Гермиона долгое время спустя.

Том ответил на её взгляд, тихо произнеся:

– Да.

Что же такого она сделала, что приблизилась к ответам? Она закусила свою опухшую губу и спросила:

– Это потому что я с тобой сейчас?

Том выпрямился и полностью повернулся к ней.

– Да.

– Послушай, Том, – неуверенно начала Гермиона. – Почему ты сразу же не показал мне… своё тепло? К чему была эта жестокость?

– Если бы я показал тебе сразу, то ты бездумно так же шарахалась от меня, но не нашла бы ответ на вопрос, почему убегаешь.

– Но мне не хочется больше прятаться от тебя. И вообще, мне кажется, что лучше всего мой день пройдёт именно с тобой, чем с кем-то другим, – задумчиво отозвалась Гермиона.

– Скорее всего, – согласился Том с тенью улыбки. – Но тогда ты будешь искать ответ на другой вопрос.

– Какой?

– Почему не хочешь убегать от меня.

Глаза у Гермионы сузились, и она тут же стала задавать себе этот вопрос. Почему ей даже сейчас не хочется убегать от него?

Том, словно проследив за её мыслями, насмешливо улыбнулся, однако его взгляд был тёплым, лишённый издёвки.

– Пойдём в тепло, – сказал он спустя минуту.

Гермиона только сейчас осознала, что он всё это время стоял в одной рубашке и даже не дрожал.

– Ты, наверное, замёрз, – слабо произнесла она, чувствуя за собой вину за это.

– Нет, но уже холодает.

Они спустились вниз и оказались внутри замка.

– Я не хочу возвращаться в башню, – решилась признаться Гермиона, посмотрев на профиль собеседника.

– Тогда я могу остаться с тобой здесь, пока твоё сознание не вернёт тебя в начало дня.

Гермиона согласно кивнула, и они сели на ближайшую лавку.

– Когда? – спросила она.

Том задрал рукав рубашки и посмотрел на часы, ответив:

– Скоро.

Та отвернулась от него и прижалась к стене, заставляя тело расслабиться. Скоро этот кошмарный день закончится. Минуты шли медленно, и Гермионе показалось, что прошло слишком много времени для того, чтобы начался новый день.

– Том? – шёпотом обратилась она к нему.

Он молча повернул к ней свою голову.

– Если я не сдержусь и… убью, ты поможешь мне?

Послышался тихий смех, который внушал что-то пугающее.

– Если ты хочешь сдержаться, то могу забрать тебя сразу же утром. Если нет, то… конечно, помогу, – проникновенным и доверчивым тоном отозвался Том.

Гермиона слабо улыбнулась ему уголками рта и тут же почувствовала, как потемнело в глазах. Стремительно настигающий мрак обхватил её и унёс с собой.

========== Глава 11. Безвозвратно в пропасть ==========

Почему она не хотела от него убегать?

Гермиона лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и слишком долго задавала себе этот вопрос, пытаясь найти ответ.

Она проснулась утром в обычное время, когда соседки ещё спали. Первые мысли после пробуждения были, конечно же, о вчерашнем дне. Сонная голова не сразу же впитала в себя эмоции ужасного вечера, поэтому они постепенно с каждой минутой давили на сознание сильнее, в конце концов, заставив резко подскочить с кровати и оглядеться. Гермиона невольно обняла себя за плечи, покачнувшись вперёд, и почувствовала ужасающую подавленность. Уже не имело значения, что наступил новый такой же день, в котором остальные не знают и не помнят происшествия вчерашнего. Имело значение то, что Гермиона всё помнила, помнила поступки других людей, их слова, эмоции, действия, и она не могла избавиться от этих воспоминаний.

Началось всё просто: она совершала глупые поступки, которые, в общем-то, не имели никакого значения. Подумаешь, ругалась с Лавандой, злилась на Джинни. Выяснив настоящее отношение к себе друзей и знакомых, Гермиона поначалу была в лёгком изумлении. Лаванда просто ненавидела её всеми силами души. Её ненависть оказалась куда глубже, чем представлялось ранее, и, может быть, дело здесь было совсем не в Роне. Скорее всего, она очень давно относилась к ней с глубокой неприязнью, а Рон – это ещё одна причина, по которой раздражение Лаванды только усиливалось. Но Гермиону это уже не волновало, ведь они с Лавандой никогда не были хорошими подружками.

Джинни заставила изумляться ещё сильнее. На протяжении нескольких лет они прекрасно вели дружбу, и иногда Гермионе казалось, что Джинни ей заменяет младшую сестру, которой у неё никогда не было. Их отношения всегда были очень тёплыми и имели, кажется, полное взаимопонимание. Конечно, Джинни и Гермиона были разными: они имели разные интересы, взгляды на жизнь, да и характер у них очень сильно отличался. Гермиона помнила её маленькой девочкой, которая поступила в Хогвартс и с жадностью донимала братьев с расспросами о школе, учителях, предметах и прочих вещах, хоть как-то связанных с магией. Ещё в начале её первого курса Гермиона разглядела в ней весёлую натуру, которая с удовольствием поддевала своего старшего брата Перси на пару с озорными близнецами – Фредом и Джорджем. Ей нравились шутки близнецов, и она старалась не отставать от них в остроумии. Правда, в какой-то момент её весёлость куда-то исчезла, и Гермиона думала, что это связано с проблемами в учёбе. Первый курс – это испытание для всех начинающих волшебников, в котором преподаватели сходу твердят об экзаменах, по результатам которых будет принято решение о переводе на второй курс. Джинни была самой младшей в семействе и очень сильно переживала, что окажется менее способной из всей семьи. Гермиона помнила её подавленное состояние за завтраками в следующих семестрах и однажды решилась помочь ей. Джинни безмятежно согласилась с тем, что её состояние напрямую связано с учёбой, которая тяжело ей давалась. Если в первом семестре у неё была хорошая успеваемость, то к середине второго семестра сестра Рона стремительно скатилась вниз, и Гермиона взялась за её образование. Вместе они стали проводить много времени, изучая друг друга лучше в процессе обучения. Оценки улучшались, но состояние Джинни становилось только хуже. Куда-то делись её остроумные шуточки, которые уступали только шуткам Фреда, Джорджа и их друга Ли Джордана, а под конец учебного года она стала сама не своя. Гермионе всё время казалось, что та хочет ей открыть какой-то секрет, но время шло, а никаких тайных разговоров между ними так и не случилось. Гермиона не смогла вовремя понять, что на самом деле с Джинни происходили странные вещи, и причина была в очень необычном предмете – дневнике Тома Риддла, который очень сильно влиял на маленькую девочку. Под его действием Джинни была подавленной, хмурой и угрюмой, а затем дневник, осквернённый тёмной магией, чуть не довёл её до смерти. Если бы не Гарри и не Рон, то страшно было представить, чем тогда закончилась бы дружба Джинни и убедительного призрака, выслушивающего все её переживания. Что же это за вещица была такая, что выпустила в мир воспоминания юного лорда Волан-де-Морта, который был готов забрать любую чужую жизнь, чтобы стать материальным? Какая магия была наложена на дневник, что из него собирался выбраться реальный человек, обладающий знаниями, силой и магией? Никто так и не выяснил, что это было, и вдруг Гермиона задумалась о своей ситуации. Она попала в повторяющийся день, заключённая в нём с Томом, о котором ничего не знала. В чём разница? Во всём, за исключением того, что её нового знакомого зовут так же, как и Волан-де-Морта, но это может быть простым совпадением. Людей с таким именем полно, само имя очень известное и распространённое.

Том – не призрак. Он осязаем, и она может даже прикоснуться к его магии, которая убеждает в том, что у него есть чувства и эмоции. Он не пытается её убить, да и зачем? Лорд Волан-де-Морт уже есть в её мире, причём не первый год, поэтому какой смысл ему придумывать другие лазейки для своего второго появления, которое, к слову, невозможно? Невозможно, чтобы в мире было два волшебника, делящих одну и ту же личность! Более того, Том не пытался вызвать в ней доверие, заморочить голову своим пониманием её внутренних душевных переживаний. Наоборот, он был жесток и холоден, лишь объективно помогая в каких-то ситуациях, которые, возможно, могли отразиться и на нём. Иначе смысл ему лезть в её жизнь?

Так что проводить аналогию с призрачным воспоминанием, с которым столкнулась Джинни, и настоящим человеком, который полностью был наделён чувствами, эмоциями и, в конце концов, жизнью, было глупо. Не та ситуация и не те обстоятельства. Никакого сравнения!

Что касается Джинни, то после всех зловещих событий первого курса она снова стала весёлой девочкой, которая легко преодолевала разного вида препятствия, а спустя ещё некоторое время проявила любовь к квиддичу. Она всегда оставалась активной и задорной, и ей даже подходило определение «душа компании». Гермиона, напротив, не выражала никакого интереса к физической активности и компанейской душевности. Ожидала ли она, что эти интересы в какой-то момент жизни раскидают их по разные стороны? Впервые услышать недовольство о своём характере было крайне неприятно. Гермиона не знала, что Джинни считает её скучной и нудной, однако быстро приняла мнение подруги и лишь озлобилась из-за этого, желая показать, что эти черты её поведения лишь поверхностны и обманчивы: Гермиона тоже способна весело проводить время, смеяться и болтать на разные темы, даже о квиддиче. Она стойко снесла на себе все скандалы в гриффиндорской гостиной, а однажды даже сумела всем высказать в лицо, что думала о других, о чём ни в коем случае не жалела. Если она за что-то заслужила мучиться в этом дне, то они тоже заслужили однажды услышать от неё правду.

Том был прав: повторяющийся день – это прекрасный шанс разглядеть своё окружение и их отношение к себе. Гермиона крайне резко контрастировала на фоне друзей и знакомых, она различила их отношение к себе в разных ситуациях, и будь она всегда конфликтным человеком, то вряд ли с ней вообще кто-нибудь дружил. Исключением мог оставаться Гарри, который всегда относился к ней с самыми тёплыми и искренними чувствами, и даже в конфликтных диалогах не обострял ситуацию, а наоборот, старался сгладить её. Выходит, один Гарри оставался ей настоящим другом? Неприятно было осознавать эту странную истину, однако Гермиона её приняла, испытывая лишь глубокое одиночество от непонимания окружающих людей. Она выделялась среди них. Она была другой. Она элементарно никому не могла выказать накопившиеся чувства и эмоции и не могла ни у кого попросить помощи. Если даже рассудительная профессор Макгонагалл приняла её за студентку, которая помешалась на учёбе и аттестации, помутнев тем самым рассудок, то что скажут другие преподаватели? Может быть, разок стоило открыться Гарри, который, по её представлению, должен понять и хотя бы поддержать её, но Гермионе было страшно от того, что в своём единственном друге она может разочароваться. Тогда кто останется с ней? Никто.

Она изучала себя каждый день с приходом новых обстоятельств и изумлялась, какие качества на самом деле были в ней скрыты. Хорошо, она довольно успешно приняла своё озлобление на ту же Лаванду и Джинни. С трудом она приняла в себе решительность на крайне резкие действия, однажды разбив шарик Лаванды об стену или заставив её саму наступить на этот шарик, а в дальнейшем даже успела подраться с Браун и, как бы это жестоко не звучало, попыталась задушить её.

Следующим открытием для самой себя стало убийство троих слизеринцев, которых она до глубины души ненавидела и испытывала к ним самую глубочайшую неприязнь. Ей не доводилось видеть смерть своими глазами. Ужасающее зрелище даже если убитые – самые настоящие враги, однако пережив в себе все чувства от подобного происшествия, Гермиона осознала, что способна принять и такую себя: сначала непонимающую и отрицающую всю ситуацию и вину за произошедшее, а затем решительную и упорную. Раз она сама загнала себя в неприятности, то смело приняла решение идти до конца и спасать саму себя. Конечно, ей не хватило хитрости и предприимчивости для того, чтобы справиться с этим самой, но тогда вовремя подвернулся Том, который, как раз, обладал подобными качествами, чтобы вырвать её из проблемы огромнейшего дня, который вряд ли она когда-то забудет. Вывод напрашивался сам собой – Том был прекрасным напарником и вожаком в любом деле, пусть то будет драка, или убийство, или попытка скрыться от преследования. Гермиона, пусть и не без его помощи, но смогла принять в себе эту странную «отзывчивость», которая душила её в тот раз целый день, смогла принять свои решения и страх от последствий. С болью в груди и затаённым дыханием она приняла себя такой, способной совершать преступления и заметать следы. Она ощутила, насколько оказалась решительной и смелой, а также проявила стойкость в такой сложной ситуации.

Но всё утро ей казалось, что тот день был слишком далеко от настоящего. В какой-то степени даже глупым и вызывающим невесёлый смех над собой. Несмотря на то, что ей удалось выдержать все терзания и переживания тогда, ситуация вчерашнего дня была слишком невыносимой.

Она приняла и смирилась со всеми своими выходками, даже с участью преступника, но ко вчерашнему происшествию жизнь её не готовила. От слова «совсем».

Вспоминая жадные прикосновения к своему телу, которые быстро надламывали её сущность, заставляя с криком винить себя в излишней доверчивости, Гермиона начинала трястись. Невольно руки в который раз начинали ощупывать себя, словно проверяя, что сейчас её никто не трогает и не задевает. Она много десятков раз уже оборачивалась по сторонам, сидя на своей кровати и пережёвывая вчерашний ужас, который оставался таким же не менее мощным, чем и вчера. Множество раз она видела перед собой не стены спальни, в которой тихо посапывали Лаванда и Парвати, укутавшиеся в своих одеялах, а непроглядный мрак, в котором не было ни одного источника света, а лишь грубые руки и жадные губы, которые её оскверняли. Она – девушка, которая не успела ощутить сладость мужской близости в страстных объятиях и глубоких поцелуях, и тут же нарвалась на откровенное насилие, которое напрочь отбило желание даже приближаться к своему единственному другу – Гарри. Но даже уверенность в его порядочности и искренней дружбе почему-то вставала под лёгкое сомнение. Гермиона до ужаса боялась в очередной раз обмануться и оказаться в ловушке нового дня. Она твёрдо пришла к выводу, что Том был единственным человеком, с кем день должен пройти, более менее сносно, не считая, что он тысячу раз её душил, причинял физическую боль и применял Круциатус. Но ради нормально прожитого дня ей стало казаться, что эти издевательства были не так важны, а по существу – ничем, в сравнении с желанием прожить очередной день впервые нормально и без происшествий. Том аргументировал своё поведение, и она не могла не согласиться с тем, что сама была виновата в таких грубых ответных реакциях, ведь зачинщиком их жестоких взаимоотношений была именно Гермиона, а не он. Во всяком случае, с его помощью она смогла хоть как-то взять себя в руки и на некоторое время перестать разрывать душу жестокими воспоминаниями. Том хотя бы не предпринимал никакой попытки подвергнуть её изнасилованию. Пускай его натура до сих пор вызывала невероятный страх, но его она уже смогла преодолеть, приходя к выводу, что Том – это воплощение человека, который действительно чем-то может ей помочь в сумасброде поджидающих испытаний постоянного дня.