Текст книги "Прежде чем я влюблюсь (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

И этим утром Гермиона в своём безутешном одиночестве пропадала в воображении, которое нещадно испытывало её, каждую минуту подбрасывая картинки произошедшего. Она издавала протяжный тихий стон от ужаса, охватившего за плечи, и, чтобы не привлечь к себе внимание спящих соседок, легла под одеяло, плотно укутываясь в него, как в кокон, который должен был избавить от ощущения обманчивых прикосновений, а подушка послужила отличным средством заглушить звериный вой раненного существа. Слишком долго она лежала, спрятанная от внешнего мира, проливая слёзы от отвращения и задавая себе один и тот же вопрос: «За что?». Она усердно винила себя за то, что оказалась такой доверчивой и бездумной. Почему она не проявила элементарную осторожность? Почему она не разглядела в открытых жестах Маклаггена животный интерес к себе? Зачем она позволяла ему прикасаться к себе, полагая, что потом будет достаточно объясниться с ним и расставить роли по местам, что они – друзья? Это было очень глупо и безрассудно. В произошедшем она виновата сама.

Тем не менее, всё утро Гермиона задыхалась от слёз, ужаса, испуга и отвращения. Она не готова была принять такую ошибку, а тем более смириться с ней. Тело безудержно дрожало, а подушка жадно впитывала солёную воду. Ей было плевать на повторение одного и того же дня, секретом которого владел Том, на глупый шарик, который до сих пор валялся на полу, на проснувшуюся Лаванду, которая поднялась с кровати и первая направилась в ванную комнату, на негодующую Джинни, которая сейчас ждала в гостиной первого попавшегося друга, что с удовольствием пойдёт с ней на завтрак в Большой зал, и тем более на слизеринцев, которые никогда не упустят возможности оскорбить её. Ей было не плевать только на Маклаггена, который вчера был обезврежен очередным проступком Тома – убийством. И самое странное, Гермиона осознавала, что этот подлец заслужил умереть не один раз, а множество. Она, наконец, разглядела, что он был самым ужасным человеком, встретившимся ей за всю жизнь, ведь даже прошлые издевательства Тома были ничем в сравнении с таким отношением Кормака к ней. Вчера она чувствовала себя дичью, загнанной в угол, под пристальным взглядом насильника, который смотрел на неё, как голодный волк на кусок сырого мяса. А сегодня она пребывала в самом подавленном состоянии, сквозь которое прорывалось яростное и слепое желание отомстить. Будь трижды убит этот мерзавец! Гермиона думала, что он заслужил быть убитым даже в завтрашнем дне, когда он по-настоящему наступит, и её не мучила мысль о самом факте убийства. Вчера она даже бровью не повела, осознав, что Том во второй раз убил человека на её глазах. Её даже не пугали мысли, которые время от времени возникали в голове – Кормак Маклагген заслужил быть убитым.

Гермиона не задавала себе вопросы о том, как и когда она успела такой стать. Меньше, чем за две недели, она поняла, что нельзя делить мир на хороших и плохих людей, ведь хорошие люди могут совершать кошмарные и отвратительные поступки, а плохие – смелые и самоотверженные. По этой причине Гермиона задумалась над личностью Тома и посмотрела на него как будто другими глазами.

До недавнего момента у них сложились не самые лучшие отношения, сопровождаемые злостью, яростью, жестокостью и бесчувствием, – так думала она день изо дня. Но последние два дня заставили её разглядеть в этом нечто другое. Том не был лишён снисходительности и терпеливости. Чего там говорить, если ему была, кажется, знакома элементарная нравственность, которая и привела его к ней на помощь прошлым кошмарным вечером, да и предыдущим тоже. Как бы жестоко он не относился к ней, его присутствие вытягивало её из передряг, которым почему-то не было ни конца, ни края, и Гермионе казалось, что, чем дальше идёт это бесконечное количество дней, тем становится только хуже. В этом были огромные плюсы: она увидела в людях то, чего раньше никогда не замечала. Она лучше и глубже изучила себя, понимая, какой она на самом деле человек. И самое главное, в этом дне она могла делать всё, что угодно, зная, что завтра никто ничего не вспомнит. Гермиона прямо сейчас могла найти всех обидчиков и испытать на них свою силу. Она могла высказать приятелям всё, что думает. Могла закрыться в спальне и не общаться ни с кем весь день. И даже если ей захочется кого-то изничтожить, то ничто не сможет ей препятствовать. Главным оставалось только то, как схитрить и избежать последствий от своих действий в этом дне, и, конечно же, сохранить себя, не сдаться врагам и дождаться, когда темнота снова захватит её в объятия, чтобы проснуться в таком же следующем дне.

Раз этот день был пока что вечным, то Гермиона не раз задумывалась над тем, что нужно использовать данное время с умом. Впереди её ждали новые знания и тайны, которые должны стать раскрытыми, но только не сегодня. Сейчас она была ужасно разбита и не способна даже составить логическую цепочку о том, почему этим утром Том стал казаться ей самым близким человеком, существовавшем в этом дне. Ей казалось, что только ему она может озвучить свои чувства, которые он и так понимал без слов, и, может быть, даже довериться ему. Вспоминая его слова о том, что этот день для неё не пытка, а самый настоящий шанс узнать себя, Гермиона горько ухмылялась. Том был прав, но этот шанс обходился слишком дорого. Казалось, весь мир решил испытать её во всех ситуациях за несколько дней, и неизвестно, что ещё ждёт впереди. Разве может быть что-то хуже, чем она пережила вчера? Немного подумав об этом, Гермиона решила, что нет. Хуже уже ничего быть не может.

Она винила себя за то, что вчера не подошла к Тому, когда он так явственно показывался ей. Тогда Гермиона прекрасно осознавала, что он ждёт её приближения, но решительно отказалась подходить, поддаваясь страху. С колющим сердцем она вспоминала, как думала о том, что ей безопаснее находиться с Маклаггеном, ведь он ей друг и ничего плохого сделать не может. Она ещё никогда так в жизни не ошибалась, ведь всё оказалось наоборот. Самое безопасное место было там, где находился Том, безусловно. И Гермиона обманулась в своих ощущениях, полагая, что с любым другим человеком ей находится надёжнее, чем с ним.

Если бы можно было повернуть время вспять! Увы, пережитое уже не забыть.

Последние два дня были настолько долгими и богатыми на впечатления, что Гермионе казалось, словно они тянулись целую неделю и целиком изменили её жизнь. Если же ранее она видела в Томе источник самой настоящей опасности, то теперь различала в нём и спасение. Её боязнь и настороженность по отношению к нему нисколько не уменьшились, но, с каждым разом вспоминая о нём, в ней просыпалось странное чувство восхищения от того, каким он был умным, хитрым, предприимчивым, бесстрашным, решительным и даже чутким. Ранее Гермиона избегала Тома, предпочитая проводить время в делах и размышлениях, время от времени пересекаясь со своими знакомыми. То и было очевидным, ведь он не церемонился с ней и тут же подавлял её ярость и строптивость своей силой, которая внушала что-то очень пугающее и устрашающее. Теперь испытывая всю ту же пугливость, она отказывалась от мысли бежать от него. Вчера он заставил её задать себе вопрос, на который она не могла найти ответ. Почему она теперь не хотела от него убегать?

Наверное, Гермиона чувствовала в нём какую-то скрытую защиту, словно он был какой-то преградой между ней и окружающей действительностью. Он всегда приходил, когда она проливала слёзы от очередных стычек с приятелями, а в последнее время даже задавливал её слезливость своим поведением и… магией.

Магия – необычное ощущение, которое обволакивало невероятно мягким теплом, даруя силы и чувство уверенности и защищённости. Как только к её душе прикасалось слабое тепло, она тут же бездумно поддавалась его влиянию, растворяясь в мягкости этого ощущения. Гермиона чувствовала, как медленно делает шаг в пропасть и свободно летит вниз, в непроглядную нежную и воздушную тьму, которая приятно грела тело, как крепкий алкоголь, и также умопомрачающе действовала на разум. В этот момент ей не думалось о своих неприятностях, исчезала ранимость, и только чувство жажды заставляло тянуться ещё быстрее к пропасти, в которой не было дна. Испытывая странную теплоту и лёгкость, ей хотелось получить ещё больше этих манящих ощущений. Пальцы сцеплялись в замок, словно боясь разомкнуться и выпустить обретаемую силу, которая приводила в странного рода блаженную эйфорию. Она готова была часами черпать эту магию, которая оказалась настолько сладкой и пьянящей, что в этом было тяжело признаваться самой себе. Никогда в жизни Гермионе не приходилось испытывать подобного, но, ощутив это чувство на себе, как невидимые нити и лоскуты чего-то бархатного касаются каждого нерва, разливая в крови неизвестное влечение, как вся сущность наполняется нерушимой уверенностью, и как тепло вселяет ментальную и безусловную защищённость, она не могла избавиться от своего желания снова погрузиться в ласковые объятия магии. Она была несравнима ни с чем. Она была единственная в своём роде. Она была безумно нежна, тепла и желанна. Она принадлежала Тому.

Эта магия притягивала к себе своей безукоризненной мощью. Впервые почувствовав её, Гермиона ощутила, как подавляющая сила тянет её вниз, заставляя упасть на колени и признать её величие, и тогда она действительно опустилась на пол, неотрывно глядя в глаза источнику этой энергии и не понимая, почему её слабость и беспомощность были ей приятны. Та энергия, что впервые подхватила её в воздух, заставив лететь во мглу, была цепкой, сдавливающей и настойчивой, не давая возможности самостоятельно отпустить её из своих рук, и если бы не желание самого владельца этих чувств отпустить её, то смогла бы она сбросить с себя эту тень, объятия которой были лучше каких-либо других объятий?

Поэтому Том был крайне опасным. Он владел тем, что очень сильно могло влиять на разум Гермионы, заставляя её подсознательно становиться движимой его желаниями. Он точно знал, что она успела ощутить манящие чувства от его прикосновений, которые являлись источником слабого тока, пробегающего по всему телу, заставляя вздрагивать от поглощаемых чувств, и Гермиону это пугало. Её пугала эта неистовая жажда и пугала опасность самой магии, которая могла контролировать её мысли и эмоции. Том с лёгкостью мог внушать те чувства, которые ему были необходимы, и, кажется, это оружие было намного мощнее, чем волшебная палочка – она поддавалась манипуляциям добровольно. Он мог выдернуть из неё любую эмоцию, заставив успокоиться, перестать переживать и беспечно довериться ему. Возможно, он стал внушать ей нужные эмоции в тот день, когда его рука безукоризненно убила трёх волшебников. Когда она сжала его ладонь, её охватила безмятежность и пустота, которые подавляли внутренний ужас и страх. Ещё тогда её настоящие чувства были задавлены магией, которую в тот раз она не смогла понять и проникнуться к ней. Почему же он раньше не пользовался этим? Почему он не показывал свою силу во время яростных стычек в библиотеке или в аудитории? Почему именно сейчас, а не несколько дней назад, когда её злость взрывалась вулканом, быстро расползаясь по всему телу, как горящая лава?

Чем дальше Гермиона изучала Тома, тем меньше его понимала. Он жестоко мучил её несколько дней, а потом с безмятежным видом исцелял. Затем он провернул ситуацию, в которой заставил действовать сообща, связав их ладони невидимой нитью, присутствие которой до сих пор время от времени мелькало яркими образами в воспоминаниях. Тогда он подлил ей масло в огонь своим безнравственным поступком и сам же вытаскивал её из этого огня. А в последний раз он стал воплощением высоконравстенности и необыкновенно обострённой чуткости, заставив её, наконец, взять себя в руки и некоторое время свободно выдыхать, заминая в себе терзающие переживания от того, что совсем недавно чужие ладони нагло изучали женское тело против её желания. И, несмотря на всю опасность Тома, Гермиона явственно осознавала, что с самого утра ей не хватает той магии, которая сдержала бы боль в разрывающемся сердце и перестала отравлять кипящую в артериях кровь, в которой не хватало кислорода, чтобы её сущность оживилась и перестала проливать горькие и безутешные слёзы.

Лишь жажда сбросить с себя тяжесть произошедшего заставила её оторвать голову от подушки и неторопливо оглядеться. Красные от слёз глаза внимательно осмотрели спальню, и, не увидев в ней никого, Гермиона поднялась с кровати и поплелась в ванную комнату. На полу уже не валялся шарик – очевидно, его заметила Лаванда и забрала с собой. Кругом стояла мёртвая тишина, которая неумолимо давила на сознание, не давая собраться с мыслями.

Рука потянулась к крану, включая холодную воду, и намоченные ладони тут же прижались к глазам. В темноте своего взора Гермиона различила мигающие белые силуэты, которые сгущались в единый сгусток, становясь ярче и ближе. Глаза тут же заболели, и она опустила ладони, чтобы взглянуть на себя в зеркало.

Перед ней стояла Гермиона, у которой неестественно ярко блестели глаза, налитые густой чёрной краской. Взгляд утерял своё искреннее тепло, с которым она всегда смотрела на людей и на своё отражение. Вместо этого в них искрились боль и сожаление, скорбная печаль, которая так глубоко залегла в душе, что пробудила апатию, с которой невозможно было бороться. Она не хотела ничего искать, не хотела вызнавать какие-то тайны, не хотела слышать о том, что беспокоило её ранее. Ей было настолько плохо и настолько плевать, что руки едва ли тянулись к зубной щётке. Словно кукла, она провела стандартную процедуру умывания после сна, неторопливо вернулась в спальню и надела первую попавшуюся одежду, которая бросилась в глаза. Вдруг взгляд различил на спинке кровати мантию Тома, которая вчера оставалась с ней в момент исчезновения в темноте, уносящей её в новый повторяющийся день. Снова её стал преследовать странный закон этого времени, в котором вещи Тома имели свойство сохраняться в отличие от других.

Гермиона медленно подошла к изголовью кровати и взяла в руки мягкую ворсистую ткань, которая прекрасно умела сохранять тепло человеческого тела. Сжав её в руках, она на несколько секунд замерла, ощутив на мгновение холодный запах свежести, затем повернулась к двери и направилась к выходу. Мантия Тома была прекрасным поводом увидеть его раньше, чем начнёт смеркаться.

Потухший взгляд быстро пробежался по гостиной в поисках нежелательных собеседников, и, не увидев никого, Гермиона обошла дальние кресла и направилась к проёму.

–Привет, Гермиона!

Она сильно дёрнулась, отскочив в сторону и пугливо посмотрев на говорившего. Мимо неё прошёл улыбающийся Колин Криви, светловолосый мальчишка, который, не робея, часто навязывался Гарри, до сих пор восхищаясь его известностью. Гермиона облокотилась о стену, пропуская его вперёд, а затем быстро прошмыгнула через проём, торопливо направляясь в другую от него сторону.

Бездумно глядя себе под ноги, она прошла по коридору и вышла к другому, ведущему к лестницам. Множество раз оборачиваясь назад, Гермиона оказалась возле лестничной площадки и быстро полетела вниз, задумавшись над тем, куда идти и нужно ли искать Тома. Она металась между страхом от опасности и желанием ощутить душевное равновесие, которое способен дать Том. Она не знала, верно ли поступит, если позволит себе ещё раз подвергнуться влиянию силы волшебника, или это было слишком рискованно для неё самой? Насколько чисты были намерения Тома помочь ей? Что будет, если она в очередной раз поведёт себя доверчиво и обманется в этом?

Кошмарные мысли давили, логика кричала остановиться и не искать, а чувства дальше направляли вниз по лестницам, заставляя равнодушно пройти мимо Большого зала и спуститься ещё ниже, в вестибюль. Преодолев последнюю ступеньку и оказавшись там, Гермиона замедлила шаг и неторопливо стала приближаться к высокой, настежь распахнутой двери, из которой вышли почти все студенты, собирающиеся посмотреть межфакультетскую игру в квиддич.

И вдруг всем своим нутром она почувствовала рядом с собой чужое присутствие. Её стремительно нагнала чёрная тень, которая в считанные мгновения поравнялась с ней, и мужская рука потянулась в её сторону. Гермиона даже не вздрогнула, лишь слегка повернув голову вбок и посмотрев на профиль Тома, ладонь которого легко сжала тёплую мантию и потянула её к себе. Мягкая ткань выскользнула у Гермионы из рук, тот тут же взмахнул ею и надел на себя. Как только его вторая ладонь высунулась из рукава, его пальцы проникли к тыльной стороне её ладони и сжали.

Том не сбавлял шаг и молчал, даже не посмотрев в её сторону, а та тут же ощутила слабые покалывания в своей руке, которые медленно и едва ощутимо поднимались к плечу. Малосильное невидимое тепло согревало пальцы, отпечатки которых оставались на душе, но этого было так мало, что внутренний ком переживаний и подавленности оставался с ней, разве что уменьшившись в размерах. Гермиона больно сглотнула, пытаясь самостоятельно закопать в себе накопившиеся чувства, но ничего не выходило.

Она ответила на прикосновение, сжав мужскую ладонь в ответ.

Они вышли на улицу, и Том повёл её по дорожке, ведущей вниз к лесу. Гермионе вспомнилось, как два дня назад они шли по этому месту, так же сжимая ладони, только обратно в замок, и в это же мгновение ощутила подступающую пустоту, которая в тот раз тоже сопровождала её в пути. Едва ощутимая энергия уже успела коснуться всего существа, которое затребовало получить большего. Гермиона с жадностью понимала, что этого тепла ей мало для того, чтобы восстановить душевное равновесие. Она даже не чувствовала, как что-то готовилось сбросить её в пропасть, чтобы её сущность смогла снова ощутить растворение в манящих грёзах. Никакая тень не собиралась обхватывать её за плечи, и это вызывало разочарование.

Глядя на пожухлую серую и мокрую траву под ногами, Гермиона задумалась над тем, что сегодня был двенадцатый по счёту повторяющийся день, и, оборачиваясь в прошлое, с лёгким изумлением понимала, что человеку достаточно меньше двух недель, чтобы изменить взгляды на жизнь и полностью поменять отношение к окружающим людям. Не важно, что они сделали – хорошее или плохое, – важным оставалось то, что даже самая крайняя жестокость может не мешать держать за руку человека, совершающего плохие поступки, если в нём есть нечто большее, например, как в Томе.

Его чувств было мало и это стало настоящей пыткой. Гермионе казалось, что слабость тепла нагло дразнит её, крича, что оно есть, но, чтобы овладеть им, нужно сначала поймать. Лёгкое раздражение появилось внутри от недостающих ощущений, и она сильнее сжала чужую ладонь, словно от её цепкости зависела мощь энергии.

Гермиона заметила, что в следующую секунду Том, наконец, посмотрел на неё, поэтому она подняла голову и взглянула в ответ.

Впервые Гермиона посмотрела на него, как на источник необходимого тепла, которое было только у него. Тёмные глаза странно притягивали к себе, не позволяя оторваться от увиденного: Том был не простым человеком, каким она видела его все эти дни, а другим – бледность его лица ровным тоном подсвечивалась, как какая-то серая призрачная аура, и у Гермионы не оставалось сомнений, что это и были лучи его энергии, которая ранее была совсем незрима и, тем более, неосязаема. Смеющийся взгляд даже не пугал и не заставлял отстраниться, а лишь давал чётко осознать, что Том знает, что привлекло её внимание и чего она хочет. Гермиона небыстро остановилась, из-за чего остановился рядом с ней Том, и продолжила неотрывно заглядывать в глубину антрацитовой бездны. Тут же обрушилась на неё истина: не только прикосновения способны делиться магией, но и глядящие на неё глаза, в глубинах которых она впервые увидела столько сгустившегося тёмного тумана, что не оставалось сомнений – это и был тот самый источник, который владел всем этим. Глаза были бездонными колодцами, зеркалом души, в которой и копились все силы, и от этого наблюдения невозможно было оторвать взгляда. Ей не приходило в голову, что разглядеть это и почувствовать к этому притяжение было безвозвратным путём в пропасть. С жадностью разглядывая недосягаемую магию, слабая частичка которой покалывала ладонь, Гермиона приоткрыла рот и медленно произнесла не своим грудным голосом:

– Я нашла ответ на твой вопрос.

Том терпеливо молчал, глядя на неё с неким удовольствием, а уголки его губ поднялись вверх в мягкой усмешке. Гермиона невольно сделала короткий шаг к нему, подняв голову выше, и тихо произнесла:

– Почему я раньше этого не видела?

– Потому что раньше я этого тебе не давал, – спокойно ответил он.

– Почему? – резко вырвался вопрос у Гермионы, едва тот успел договорить.

– Раньше ты бы испугалась и убежала, – коротко улыбнулся Том.

– Я и сейчас… – начала та, но замолчала, услышав тихий смех собеседника.

Он слабо качнул головой и продолжил:

– Сейчас ты не боишься, а лишь сомневаешься. Хочешь, я развею твои сомнения?

Гермиона ощутила, как рука Тома выскользнула из её ладони, его взгляд стал отстранённым, и в этот же момент её настигла подавленность, которая жадно стала кусать душу, пытаясь разорвать на части. Грудная боль вновь пронзила насквозь, пробуждая в разуме все ощущения вчерашнего дня, в котором бесновали грубые касания губ и рук. Какая-то липкость появилась в пальцах, и невидимая жижа стала обволакивать её тело, медленно погружая в вязкое болото отвратительных чувств. Хотелось сорваться с места и побежать, чтобы выбраться из трясины, но она уже нагло и крепко вцепилась ей в ноги, не давая сделать шаг. Гермиона не могла убежать от тянущих вниз ощущений так же, как вчера пыталась убежать от Маклаггена. Её голова дёрнулась в сторону, пытаясь сбросить иллюзорные прикосновения его пальцев, которые отчаянно старались зацепиться за её волосы, чтобы остановить, повалить вниз и получить желаемое. Звериный вой застыл в пересохшем горле, а дыхание затруднилось. Гермиона едва ли видела перед собой Тома, который по-прежнему стоял напротив и с непроницаемым взглядом наблюдал за ней.

Выходит, с самого начала он дал ей душевное равновесие, в котором она так сильно нуждалась с раннего утра, отгоняя отвратительные чувства и кошмарные воспоминания. Гермиона была не права, решив, что Том не даёт ей достаточного количества энергии, чтобы не впадать в трясину событий. Он давал ей ровно столько, сколько нужно было, чтобы оставаться собой, и Гермиона с мятежностью и необузданной неистовостью чувств осознавала, что этого ей было крайне мало. Её цель, в конечном счёте, была не желанием получить внутреннее спокойствие, а завладеть самой магией, пропадая в её обволакивающих касаниях.

Это ужасно пугало, и Том был прав, что, испытай она это раньше, то тут же убежала бы, куда глаза глядят, но, опробовав уже весь спектр пьянящих эмоций и ощутив в себе неукротимую жадность, Гермиона, наоборот, больше всего хотела притянуться к этим чувствам. Она приблизилась ещё немного к Тому и напряжённо замерла с навернувшимися слезами в глазах, мечтая, чтобы трясина из отвратительных ощущений превратилась в трясину из обступающих и обнимающих чувств, мягко касающихся каждого нерва.

Том с мягкой усмешкой пристально посмотрел на неё, словно проникая своим взглядом в душу. Через несколько мгновений его голова немного опустилась вниз вместе со взором, а затем, подняв обратно на неё глаза, источающие любопытство и неподдельный интерес, он медленно и проникновенно произнёс:

– Находясь между двумя пропастями, нужно помнить, что у одной из них есть дно, о которое больно ударишься, но есть шанс подняться и найти выход, а в другой – бездонная мгла, которая сладко обнимет, но не выпустит тебя из своих объятий никогда.

Гермиона сморгнула пелену в глазах и почти беззвучно ответила:

– Шанс можно и упустить, оставаясь наедине только с болью от удара.

Несколько секунд Том неотрывно смотрел за движением чёрных расширившихся зрачков, которые безжизненно глядели на него, пожирая взглядом.

– Мгновенное решение, – тихо ответил он с тенью удивления. – Тогда без сожалений.

И тут же его лицо осветила очаровательная улыбка. Он взял обратно её руку в свою ладонь, а второй, отодвинув воротник пальто, проник к верху грудной клетки, пальцами нащупывая сквозь ткань ключицу и биение сердца в сонной артерии.

На несколько мгновений Гермионе показалось, что сейчас эти пальцы приблизятся ближе к скулам и обхватят её за горло, но секунды шли, ладони замерли, и ничего не происходило.

И вдруг спустя некоторое время она ощутила знакомый пробегающий по всему телу ток, который так стремительно увеличивал свою мощь, что все мысли и гнетущие чувства куда-то резко пропали, оставив жалящую эйфорию от ощущения тепла и защищённости. Гермиона шумно выдохнула и, не сдержавшись, прикрыла глаза. Её пошатнуло от обволакивающей магии, которая мгновенно толкнула в непроглядный мрак и заставила устремиться вниз. Такой давящей мощи она не испытывала даже в ночь, когда Том привёл её в Лондон, спасая от преследования. Невидимые тени плотно обступили её, замыкая в круг, и Гермиона почувствовала, как же она слаба была перед силой, что была заключена в её спутнике. Ноги тут же подкосились, а пальцы вцепились в чужую мантию, чтобы устоять над землёй, но этого было слишком мало, чтобы осилить и принять в себе то, что давал ей сейчас Том. Глубоко внутри разум крикнул, что она безоговорочно просчиталась, позволив себе проникнуться желанием ощутить на себе невидимый захват, но этот крик потонул в безмятежности. С закрытыми глазами Гермиона падала в невидимой темноте вниз и не понимала, что в реальности её тоже тянет к земле. Тело становилось ужасно расслабленным и неуправляемым. Появилось какое-то странное состояние, напоминающее обморок, только сознание оставалось на месте, прекрасно всё чувствуя и запоминая. Она ощутила, как рука Тома отпустила ладонь и обняла за спину, придерживая её от стремительного падения. Медленно он опустился вместе с ней вниз, неотрывно разглядывая расслабленные черты лица Гермионы и не выпуская её саму из рук.

Она распахнула глаза и ощутила лёгкий испуг от того, что на неё жадно смотрели глаза, которые стали ещё темнее, чем прежде. В одну секунду её настиг неистовый порыв отшатнуться, убежать и спрятаться, но тело было тяжёлым и непослушным, а сдавливающая и приятно окутывающая магия не выпускала из объятий. Больше не было никакой пустоты, которая глушила мысли и прятала тягостные чувства. Остались Гермиона, пронизанная осознанием происходящего, и Том, держащий свою ладонь на её плече и смотрящий прямо в глаза заинтересованным и жадным взглядом.

Она не знала, сколько прошло времени с момента, когда её рука притянулась к руке Тома, чтобы сбросить её со своей шеи. Для этого пришлось приложить все усилия, но, разорвав прикосновение, её сущность не выбралась из плена. Гермиона по-прежнему чувствовала, как с не меньшей силой её продолжает обнимать незримая тень, сжимая плотнее и крепче. Захотелось застонать от исступлённых и незнакомых ранее чувств, которые пронизывали насквозь. Внутри стали бороться два существа, одно из которых хотело отвести взгляд, сбросить со своих плеч невидимые объятия и отпрянуть от странных ощущений, а другое желало бездумно прильнуть к чужому теплу и беззаботно раствориться в нём.

Ошибка или нет? Возможно ли отступить или уже поздно?

Гермиона так и замерла, глядя в тёмные глаза Тому и преодолевая в себе желание прикоснуться к нему. На задворках сознания пришла мысль, что он терпеливо ожидает, какая сторона в ней победит. Достаточно ли он сделал для того, чтобы она забыла о прошлых распрях и конфликтах? Достаточно ли в нём силы, чтобы подавить её своей магией, которая стала для Гермионы ошеломительным открытием?

Секунды стремительно бежали вперёд, разрывая Гермиону на части от того, что она едва ли сдерживается, чтобы не поддаться пытливым ощущениям. Внезапно появившаяся соломинка, которая всё ещё держала её в невесомости перед дальнейшим стремительным падением в пропасть, быстро ускользала из рук.

Гермиона с усилием отвела взгляд вниз, посмотрев на свои ладони, и воспоминания начертили в её пальцах тонкие нити, которые когда-то были сброшены рукой Тома. В такт его шагам, в такт идущим секундам, в такт бьющемуся сердцу, в такт разжимающимся пальцам…

Один. Два. Три…

Соломинка выскользнула из рук, Гермиона сделала безвозвратный шаг вперёд и стремительно притянулась к магии.

Она стремительно притянулась к Тому.

Ощутив на своей груди прикосновение девчачьих ладоней, он среагировал не сразу. Некоторое время его заинтересованный взор скользил по растерянному лицу Гермионы, с неверием разглядывающей свои руки, затем он взял её ладонь и потянул наверх за собой, выпрямляясь перед ней и заставляя подняться с травы. Та бегло взглянула на него и увидела, как его губы стали изгибаться в мягкой усмешке, которая остро кольнула в голове Гермионы мыслью о том, что она оказалась слабой и беспомощной. Она позволила окутать себя плотной вуалью чернеющей мглы, чтобы сдаться превосходящему её во всём волшебнику. Чужие правила затянули в болото без возможности выбраться из него. Том говорил, что это игра, так вот, свою партию она добровольно проиграла.

– Ещё сомневаешься? – ровным тоном спросил он.

Гермиона снова бегло посмотрела на него и слабо качнула головой. Беспокойство коснулось сердца, и она растеряно произнесла:

– Это что-то невообразимое. Такого не может существовать.

Том тихо усмехнулся и обнажил блуждающую улыбку. Он отвёл взгляд в сторону и неторопливо ответил:

– Однако, как видишь, у меня это есть. Гермиона?

Оба взглянули друг на друга, и, пристально посмотрев в затуманенные и вопрошающие глаза, Том произнёс:

– Расскажи мне о своих чувствах.

Та приоткрыла рот, чтобы ответить, но слова застряли в горле. Она задумалась, пытаясь проанализировать свои ощущения, и только спустя минуту тихо выдавила:

– Ты какой-то дьявол. У обычных людей такого нет.

– Может быть, я необычный, но почему сразу дьявол? – с любопытством отозвался Том елейным тоном.

– Потому что в тебе всё дьявольское, – внимательно разглядывая его лицо, отозвалась Гермиона и ощутила, как странная слабая улыбка появляется на её губах. – Твои поступки, способности, внешность. Твоя магия…

Том опустил взгляд вниз на касающуюся его ладонь и, делая шаг вплотную к Гермионе, с насмешливой улыбкой, но мягким голосом произнёс:

– Разве есть разница, дьявольское это или нет? Имеет значение только мощь.