Текст книги "В чём измеряется нежность? (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

«Маленькая шлюшка, – с восторгом подумал Роберт, глядя в её остекленевшие глаза, взгляд которых ему чудился в пелене собственных раздутых фантазий порочным и соблазняющим. – Радуешься мне, но не показываешь этого. Всё-то обёрточная грубость и напыщенные оскорбления. Сладкая хихикающая потаскушка».

Шорох колёс по гравию. Тихий хлопок автомобильной двери.

Роберт повернул голову вбок и недовольно насупился.

«Коннор…» – хрипло шепнула Мари, прикрыв веки, и ощутила, как дробится на осколки тяжесть в груди, сменяется радостью и упоением. Дёрнулась, освободившись из пут зверя, и, одной рукой придерживая венок, околдованная, нетерпеливая, слетела ласточкой вниз по лестнице. Щёлкнула замками, чугунной защёлкой и выбежала навстречу пряной свежести переставшего дождя, широко расставила руки и ликующе вскрикнула, заключая в объятия рассмеявшегося от неожиданности Коннора. От него пахло чистой рубашкой, дождём и мокрым асфальтом – запахи безопасности и уюта, что смыли с неё налёт вековой плесени дома Роберта.

– До чего я соскучилась по тебе! Какая же ты сволочь! Ехал так долго, так долго, – цедила она сквозь стиснутые зубы и всё крепче сплетала руки вокруг его шеи. «Мой ангел в миллион раз красивей этих выцветших убогих уродцев с арфой!» – мимолётно пришло ей на ум.

– Можешь в наказание задушить меня своими обезьяньими лапками, – с нежностью проговорил Коннор в её плечо.

Отстранилась и торопливым взглядом очертила его лицо, затем до невозможности знакомым движением откинула спавшую ему на лоб прядь и обвела указательным пальцем каштановую дугу брови, сосредоточенно усмехнувшись.

– Я люблю твою левую бровь.

– Звучит весьма интригующе после трёх месяцев разлуки… А вот мне с прискорбием придётся сообщить, что ты чумазая обезьяна. – Он деликатно вытер размазанную вокруг её губ помаду.

– Нет, правда же! Твоя левая бровь невообразимо прекрасна – сплошное несовершенство, вечно лохматая да ещё и полумесяцем гнётся, наплевав на выпендрёжную плавность правой.

– И как я без этого жил целое лето?

– Без моих дебильных комплиментов и неудержимого словесного потока?

– Именно. – Коннор не переставая вглядывался в её лицо, улавливая в нём необратимые перемены: сошла детская припухлость щёк, улыбка стала смелее. В телодвижениях появилась плавность, в жестах раскованность. – А что за платье? Идея дяди была?

– Нет, это я сама! Единственная древность, которая мне там по-настоящему приглянулась.

Коннор потянулся к её венку, коснулся багряного лепестка гладиолуса и его взгляд вдруг упал на её точно так же пламенеющие алым губы. Удивительная гармония, хрупкая красота, которой суждено угаснуть и однажды превратиться в прах. Жгучее чувство намеревалось вспороть пластиковый корпус его груди – первобытный ужас перед лицом неминуемого расставания. Куда более долгого, чем пёстрокрылое солнечное лето.

***

Энтони Грейс, сантехник, переехавший вместе с сыном несколько месяцев назад на Мичиган-драйв, стал любимцем местных собачников: отзывчивый сосед, всегда готовый порадовать отличной шуткой, и настоящий фанат животных, он быстро завоевал уважение окружающих. Не устоял перед его обаянием и Хэнк, когда Сумо подружился с сенбернаром Энтони. Владельцы собак завели непринуждённый разговор, плавно перетёкший в душевную вечернюю беседу в баре. С тех пор Андерсон частенько встречался с новым приятелем, и это очень радовало Коннора, уже почти смирившегося с нелюдимостью лейтенанта.

Собираясь к Энтони, Хэнк нередко звал Коннора с собой, но в основном тому было скучновато на этих встречах. Больше, чем разговоры о собаках и спорте, Коннора интересовал сын мистера Грейса – Майкл. Ему не представилось удобной возможности завести беседу с молчаливым юношей, но отец рассказывал много занимательных вещей о его успехах поры учёбы в университете и необычном хобби: Майкла увлекала робототехника, и он часто приносил домой со свалок запчасти деактивированных андроидов или даже целиком неразобранные модели. Поначалу Энтони приводили в ужас разбросанные по комнате сына тут и там грязные одноглазые головы со слезшей местами кожей, кабели, оплетающие стулья, и разлитый по герметичным ёмкостям тириум, но он достаточно быстро смекнул, что это не праздное любопытство, не причуды молодости: всё это много значило для Майкла, влюблённого в науку.

Коннор внимательно наблюдал за сыном мистера Грейса, но не решался начать разговор, предположив, что тот, должно быть, высоко ценит личное пространство и невмешательство в свою жизнь.

Но одним летним вечером Майкл сам заговорил с ним.

Молодой человек сидел на кухне, пытаясь совмещать ужин и разбор пластиковой конечности. Первое, очевидно, занимало его вполовину меньше. Хэнк и Энтони уже прилично выпили и неловко попросили Коннора принести из кухни пачку солёного арахиса на закуску. Просьба его не смутила, вопреки причитаниям мистера Грейса, которому было стыдно за то, что его дом и так полон «трупами» андроидов, так он ещё и умудряется при этом «эксплуатировать» своего гостя. Взяв из настенного шкафчика упаковку, он остановился и попытался незаметно понаблюдать за Майклом.

– Жалко их, да? – внезапно спросил тот.

– Андроидов, которых ты разбираешь? – уточнил Коннор исключительно потому, что вопрос застал его врасплох. – Эм, да в общем нет. Ты вроде не умерщвлял никого из них. – Он дружелюбно улыбнулся. – Полагаю, твой интерес к ним исключительно научный.

– Типа того. Батя поначалу решил, что у меня садистские наклонности! – Майкл тихо усмехнулся. – Но я не псих, которому охота отыграться на машинах за то, что произошло.

– Раз так говоришь, значит, у тебя смешанные чувства насчёт того, что мы обрели свободу и права.

– Не в том смысле, который, наверно, пришёл тебе на ум. Но в общем можно и так сказать. – Майкл принялся отделять тонкие проводки, вытащенные из разобранной кисти. – Ты ведь RK?

– Прости?

– Ты серия RK, говорю? По словам бати, похоже именно на то. Ты же в полиции работаешь с мистером Андерсоном, а я слышал, как он рассказывал о твоих методах, вроде реконструкции места преступления и пероральной пробы биологических образцов. Я читал об этом на официальном сайте «Киберлайф»: впечатляющая разработка, одна из крутейших, я считаю. Там, правда, не было твоего изображения…

– Разумеется. Ведь это я потребовал, чтобы его не размещали. Защищаю частную жизнь – изумительное преимущество свободы.

– Так ты RK800? Самый передовой прототип компании на 2038-й год.

– Верно, Шерлок.

– Там ещё было сказано, что ты один из немногих, кто остался уникальной моделью после пробуждения. Хотя у них имелись ещё парочка на замену и другой, более революционный, которые так и не вводились в эксплуатацию. По словам руководителей компании, они были уничтожены, но, мне кажется, это брехня.

– Может, и не брехня. Было бы весьма некстати, если бы все они тоже внезапно вышли из-под контроля. – Коннор развёл руками и меж тем подумал: «Было бы некстати и для меня, если б Мари по «счастливой» случайности столкнулась с кем-то из них». – Пожалуй, мне даже хочется так думать: приятно быть уникальным в своём роде.

– Ага, есть такое, – согласился Майкл и выразительно опустил уголки губ. – И это… арахис, – кивнул на цветастую упаковку. – Не забудь отнести, а то старики там заждались.

– Да. Точно.

– Я не прогоняю, если что. Возвращайся, хочу продолжить разговор. – Он упёрся ладонями в колени. – И знаешь, так забавно, – бросил вдогонку, – ну, что ты немного забылся. Так… человечно. Меня вдохновляют девианты. Всякий раз как вижу. Но мне грустно за них.

Как можно скорее доставив закуску уже заждавшимся Хэнку и Энтони, Коннор вернулся обратно на кухню и с минуту молча оглядывал Майкла, будто увидел его впервые.

– Ты сказал, тебе грустно за девиантов. Почему?

– Да просто. – Он пожал плечами. – Не знаю… Однажды ночью я ковырялся в двух моделях, мужской и женской. Я делал это много раз, ничего необычного. Но в какой-то миг остановился и посмотрел на них…

Сощурился, уставившись перед собой.

– Без одежды и кожи они были такие уязвимые, почти жалкие: ни очевидных биологических признаков пола, ни индивидуальности. Андроиды не способны дать кому-то жизнь, не способны ощутить все тонкости этой самой жизни. Вообще ощутить хоть что-то. Они похожи на людей… Все девианты знают, как они похожи на нас. Но что они такое в действительности? Закованная в пластмассу пародия на жизнь. Им всегда будет чего-то не хватать до подлинной человечности.

Неразделённое, безмолвное страдание пронеслось током по проводам и впилось в механическое сердце. Он так редко говорил Хэнку о том, как его мучили эти размышления последние несколько лет, что уже почти свыкся с мыслью, что эта боль принадлежит ему одному, и он никогда не сможет ни с кем её разделить.

– Возможно, такие, как, например, революционер Маркус, не задумываются об этом. Они горды быть новой разумной формой жизни, и это хорошо. Но есть и… Хочешь знать, чью руку я разбираю? Его звали Дерек. Мы дружили. – Голос Майкла сделался тише и печальней. – Он работал на одной из свалок андроидов, часто помогал мне находить подходящие образцы для изучения, организовывал сбор и переработку пластика в свободное время: хороший был парень, об окружающей среде заботился…

«Он бы понравился моей Мари», – подумал Коннор, и его губ коснулась едва уловимая улыбка.

– Мы как-то с ним в клубе тусили, я бухал и девчонок клеил, а он запал на одного парня. Их отношения вышли за пределы единственной ночи, тот отвечал взаимностью, всё вроде шло хорошо, и Дерек, естественно, вскоре признался, что он андроид. Его парень, который на словах всегда активно поддерживал права машин, вдруг изменился. Знаешь, я даже не виню его: он честно пытался примириться с правдой, но в итоге сказал, что принять это куда тяжелее, чем казалось. Это затронуло его лично, и он измучил себя вопросами, вроде «а настоящие ли мои чувства и наши отношения?», стал избегать Дерека. Расставание было неизбежным.

Майкл уставился в одну точку и поник.

– В моей памяти так живо всплывают, словно происходили вчера, наши долгие беседы с Дереком, наполненные печалью и безысходностью. Он говорил мне, что мечтает ощущать этот мир так же, как его любимый человек. Хочет чувствовать ветер и запах травы на рассвете, нежность поцелуя и тепло прикосновений. Хочет боли и наслаждения… Я всегда был просто слушателем. Никудышным и бесполезным. Что я мог сказать ему? У меня есть привилегии, каких у него не будет никогда. – В дыхании Майкла появился трепет. – Однажды Дерек не вышел на работу. Просто в одно ничем не примечательное утро встал и размозжил себе голову о стену своей гостиной. Я знаю, ему не было больно: представляю, как это, должно быть, мучило его, пока он убивал себя.

Нервическая усмешка процарапала его рот.

Все слова, какие только могли прийти в голову, оставили Коннора. Он вообразил себя в гостиной родного дома, объятым ослепительными рассветными лучами, представил глухой монотонный звук соприкосновения пластикового лба с поверхностью стены, безразличие в глазах и синие брызги крови, окропившие его лицо. Вздрогнул, поёжившись, и громко выдохнул. Неужели это единственный выход? Прямиком в пустоту, в «Рай для роботов». Без сомнений, Мари оставит его точно так же, как возлюбленный оставил Дерека. Она не простит ему того, что он. И гадкую ложь не простит.

– Мне жаль… жаль твоего друга.

«И это всё, что наскребла твоя идиотская программа социальных отношений? Никчёмные, ничего не значащие слова». Коннор вдруг почувствовал то, что было запрограммировано в нём, но ни разу не пущено в ход – желание пролить слёзы. По себе самому, по дорогой сердцу Мари, по этому Дереку, по тоскующему об ушедшем друге Майкле. Приказал себе успокоиться. Машинам ведь это даётся куда легче. Раньше давалось. Переключил внимание на треугольники, которыми была усыпана фланелевая рубашка Майкла, и принялся считать – верный способ совладать с накатившими эмоциями.

– Дерек завещал мне своё тело. Знал, что его другу-придурку оно может пригодиться. Он всегда заботился о других, в особенности о близких.

Майкл отодвинул запчасти от края стола, швырнул в сторону инструмент и достал из холодильника бутылку пива, сделал несколько больших торопливых глотков чуть не давясь отрыжкой и прикрыл ладонью рот, пытаясь прийти в себя.

– Прости, что вешаю на тебя это. Это личное, а я чего-то разошёлся.

– Всё хорошо, не надо извинений. Моя подруга, конечно, с трудом учит меня принимать благодарность и не обесценивать собственные чувства, но я вроде иногда делаю успехи и тебе того же желаю.

– Да просто грузить посторонних личным это как-то… Короче, ты понял.

– И всё равно повторю, что ты ничего страшного не сделал. – Коннор оглядел бутылку пива в руках своего собеседника и поморщился. – Ты пытался реактивировать Дерека?

– Первым делом. Но он прекрасно понимал, что делает. Всё просчитал, сволочь. Повреждения были критическими, система не подлежала восстановлению. Да и сомневаюсь, что Дерек сказал бы мне спасибо за возвращение в ненавистный мир без любви и ощущений… Уже год прошёл после его смерти, я лишь сейчас принялся его разбирать и изучать. Знаешь, смерть друга открыла мне глаза, подарила высокую цель. Парадокс, но так и есть.

– Потери – неизбежный опыт. И, например, я готовлю себя к тому, что обязательно потеряю Хэнка. Это будет моя первая самая большая потеря в череде самых больших потерь. – Он смешливо вздёрнул брови, пряча за этим жестом перманентно истязающий его существо страх. – Хотя, конечно, едва ли себя можно как-то «приготовить» к такому.

– А никак. Просто жить дальше. Хорошо, если это не сломает тебя.

Майкл отхлебнул пива.

– Весь прошлый год я задавался единственным вопросом: «А если бы я мог что-то сделать для Дерека?» Думал, думал об этом и просто работал. Чем больше я работал, тем быстрее в мысли закрадывался следующий вопрос: «Как?» Естественно, последним вытекал: «На какие шиши?» Знаешь, что забавно? Деньги сами нашли меня! И в кредиты залезать не пришлось. Двоюродный дядька моего бати помер три месяца назад, а он при бабле был, но мы с его семьёй и с ним никогда особо не общались, ибо там осиное гнездо сраное, слали их куда подальше. Мы встречались несколько раз, когда я шкетом ещё был. Что удивительно, с хрычом мы прекрасно ладили, в отличие от остальных. Но более всего дедок ненавидел самых близких, поэтому им он оставил недвижимость и тачки, а меня в завещании указал наследником своего банковского счёта. Абсурдище на уровне клишированного детективчика! – Майкл захохотал в голос. – Ты, кстати, первый, кому я это рассказываю. И, очевидно, долго будешь единственным: малознакомым людям я бы не рассказал, что мне досталось нехиленькое наследство. Андроиды склонны к таким порокам, как жадность, лишь при крайней нужде, в отличие от нас.

– Программа, – резюмировал Коннор. – Как природа у людей. От некоторых вещей ни мы, ни вы просто не способны избавиться.

– У каждого свои плюсы и минусы. Я, кстати, хотел отдать половину бате, но он не взял, сказал, что ему хватит грошей из этой суммы, дескать, мне они нужнее.

– И каков следующий шаг? Деньги у тебя теперь есть, желания хоть отбавляй, знаний вроде тоже достаточно.

– Вот именно – вроде. Со знаниями уже сложнее. Есть гигантская стопка чертежей рядом с кроватью, сотни 3D-моделей на компе, огромный список новейших материалов, которые способны имитировать человеческие органы наиболее идентично. Но это всё теории и разбросанные клочки разработок. Я не знаю, как это будет работать в связке. В системе. Мои идеи утыканы недоработками. И у меня нет… подопытного, скажем так. Реактивировать кого-то со свалки, конечно, хороший вариант, но не совсем гуманный. К тому же за столько лет там не осталось таких образцов, которые можно восстановить до того состояния, с которым такая работа возможна.

– То есть, будь подопытный, это существенно упростило бы тебе задачу? – заострил внимание Коннор, полностью сконцентрировавшись на заполоняющих его рассудок внезапных мыслях.

– Это очень рискованное предприятие. Пока у меня не будет более-менее внятного плана реализации, я не стану кого-то просить принять в моём проекте участие. Это же наполовину смертный приговор, если что-то пойдёт не так.

– Но без опытов разработки существенно замедлятся.

– Мне спешить некуда.

– Тебе, быть может, и некуда…

Майкл на мгновение призадумался, затем пристально оглядел своего собеседника и отрывисто заморгал в знак крайней заинтересованности.

– Кому же тогда есть куда спешить? – с хитрецой спросил он и отставил пустую бутылку.

– В смысле? – разыграл недоумение Коннор.

– Ты понял. Договори.

– Всё не так просто.

– Не проще, чем у Дерека, полагаю.

– Я этого не сказал.

– Но хотел.

Комментарий к Часть VII

* «Пикник у Висячей скалы»¹ – снятый по одноимённому роману австралийский фильм режиссёра Питера Уира 1975-го года выпуска. Действие картины разворачивается в 1900-м году вокруг исчезновения группы воспитанниц женского пансиона.

* Эркер² – выходящая из плоскости фасада часть помещения, частично или полностью остеклённая, улучшающая его освещённость и инсоляцию.

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3519

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== Часть VIII ==========

«Просит одинокими ночами,

Просит он у неба одного:

Чтоб огонь от искры изначальной

Разгорелся в сердце у него.

Чтобы было сладко,

Чтобы было больно,

Чтобы каяться потом.

Вот и плачет манекен бесполый –

Кукла с человеческим лицом…»

© Пикник – Кукла с человеческим лицом

Мари всегда восхищалась Кристиной: её очаровательным смехом, философским отношением к жизни, утончёнными чертами и роскошными русыми со сливочным оттенком волосами. Порой она казалась не по годам мудрой, и Мари нередко просила у подруги совета. Её красота и лёгкость в общении притягивали людей, все хотели нравиться Кристине, дружить или встречаться с ней. В свои четырнадцать она выглядела куда более зрелой и привлекательной, чем сверстницы. «Вот бы иметь капельку шарма моей Крис, – вздыхала временами Мари. – А у меня и рожа круглая какая-то, фигура до сих пор мальчишеская, кожа отвратительная, а у неё бархат, куда ни взгляни!.. Мальчишки обожают её. Фигня вроде, чего мне эти мальчишки? Но как же хочется быть ею хоть немножко».

Кристина увлекалась психологией, но её завораживал пыл Мари, и она тянулась за подругой в недра изучения экологии. На самом деле, она не так уж часто была зачинщиком, зато охотно вписывалась в активные мероприятия, ей нравилось наблюдать со стороны и анализировать происходящее. Она считала, что это роднит её с машинами. И потому часто спорила с Мари насчёт места андроидов в мире людей: взгляды подруг изрядно расходились в этом вопросе. Зато во множестве других они были единодушны. И чем далее, тем охотнее Мари хотелось проводить время с Крис. К тому же у той было много друзей из абсолютно разных тусовок, включая ребят постарше, и это было возможностью испробовать все грани взросления. Оторванный от суеты, комфортный мирок близости лишь с одним человеком потерял свою актуальность, и куда важнее стало вливаться в компании, привлекать внимание.

Едва обретя Мари, Коннор снова терял её – на расстоянии вытянутой руки, в прохладной заинтересованности, в выброшенных «до выходных» планах. Он с ужасом замечал на её лице то, о чём прежде не допустил бы и мысли – скуку. Ей бывало с ним скучно. Раньше Мари могла до изнеможения посвящать лучшего друга в свои увлечения и хобби, в музыку и кино, которые любила, в собственные размышления о мире. Теперь же ей было этого недостаточно, она хотела впитывать что-то новое, учиться у других, подражать или искать новую себя. Машина не могла удовлетворить потребности бурной юности. Подлинной жизни.

– До чего ты вечно хороший, – пробормотала однажды Мари, когда Коннор подвозил её из школы домой. Это звучало несколько иначе, чем в далёкий июньский разговор, когда ей было всего девять. – Всегда правильный, всегда со всем согласный! Никогда не сделаешь чего-то дурного, не по правилам. Аж на зубах от тебя скрипит.

– Что ж, завтра всенепременно отправлюсь грабить магазины и жрать детей живьём. – Он пожал плечами, не отреагировав на её демонстративную грубость.

– Да вот опять ты всё в шутку! Ещё и в такую идиотскую. – Мари фыркнула и открыла окно. – Почему не обидишься? Я вообще-то оскорбила тебя.

– А тебе бы этого хотелось, значит?

– Не знаю… наверное. Меня бесит, что вот я, например, отвратительная, сплошное уродство, хаос и бардак! А у тебя каким-то чудом выходит быть безукоризненно правильным, услужливым. В смысле, вроде бы ты не рохля какая, но как же бесит твоя стерильная правильность!

– Мари, почему ты постоянно поливаешь себя дерьмом?

– Поглядите-ка, он сказал «дерьмо»! – поддразнила она, всплеснула руками. – Выскреб, наверно, из самых тёмны-тёмных-претёмных недр своей засахаренной души.

– Ты не ответила на вопрос, – заговорил Коннор сухим тоном.

Проигнорировала его и нарочно высунула в окно ноги, расслабленно откинувшись на спинку сидения.

– Твою же мать! – взревел он, имитируя точь-в-точь манеру Хэнка, когда тот бывал в бешенстве. – Быстро убери ноги из окна, совсем ума лишилась?!

И резко затормозил на обочине. В салоне повисла напряжённая тишина. Мари взволнованно поглядела на него, отрывисто задышав. В её глазах не было страха, она знала, что Коннор не навредил бы ей, даже если от злости оторвал бы руль автомобиля. Но она никогда не видела его в гневе, и это приковало её внимание к искажённому лицу напротив. Отсутствие в Мари тревоги начало успокаивать Коннора, и единственное, о чём он думал в эту минуту, – она права. «Никогда нельзя недооценивать тебя. Как бы резво я ни выплясывал в своих унылых спектаклях, ты чувствуешь это – сгнившую до основания ложь. Благодаря тебе я понимаю всё яснее, любовь – это не только, когда хочешь открыться, а ещё и тонкое чувство недостатков близких. И для тебя это значит видеть насквозь убогую механическую душонку того, кого ты любишь. Вернее, кого тебе не посчастливилось любить…»

– Пожалуйста, не делай так больше, – на выдохе отпустил он, прислонившись к спинке кресла и утомлённо прикрыв веки.

– Не бесить тебя? – виновато уточнила Мари.

– Не высовывай свои обезьяньи ноги в окно на полном ходу.

В тёплый, но хмурый февральский день Коннор проявил инициативу и сам пришёл к Мари: «Ой, а я тебя как-то и не ждала», – с порога заявила она, поправляя наспех сделанный пучок на голове. Молча принесла ему кофе: «Заткнула», – подумал он, разглядывая своё отражение на тёмной кофейной глади. Мари делала на кровати уроки, закупоренная наушниками, и почти не обращала на него внимания. Нули и единицы отмеряли отчаяние.

– Как ты вообще? – Он уже позабыл, когда в последний раз задавал ей настолько банальный и вымученный вопрос.

– А? – Мари приподняла один наушник.

– Я спросил, как ты?

– Послезавтра тест по биологии. Я нифига не успеваю! А ещё сегодня Крис позвала меня на вечеринку к какой-то там её знакомой, у которой предки уехали на четыре дня. Говорит, будет тьма народа, а у меня только и мысли, что все мои наряды старые да стрёмные. А ещё чёртовы месячные не вовремя, и у меня всё болит, я пошевелиться не могу, не то чтобы топать ещё куда-то. И вдруг я никому не понравлюсь? Вдруг они посчитают, что я скучная и со мной не о чем говорить? И ещё, кажется, у меня задница с лета стала толще в несколько раз, это кошмар…

– Знаешь я… – Коннор озадаченно потёр кулаком лоб. – Я и понятия не имел, что у тебя в голове всё это разом умещается. – Он невольно улыбнулся.

«Смешно, но порой я забываю, что она уже девчонка-подросток – клочок комплексов, раздражительности и тревог. Моя Мари никогда не стеснялась открыто говорить со мной обо всём, что её волнует, а теперь и подавно могу узнать одновременно всё что хотел и не хотел. Но лучше уж это торнадо, чем невыносимое молчание».

– Я тебя нагрузила своими девчачьими проблемами? – спросила она и уставилась на него выпученными глазами.

– А что, похоже на то?

– У тебя лицо просто такое…

– Нет, нет! Грузи, пожалуйста, меня вообще всем!

Негодование в ней сменилось безудержным хохотом. Подавляя приступы смеха, Мари захлопнула учебники и тетради, на цыпочках подплыла к Коннору, лукаво улыбаясь, затем вцепилась обезьяньими лапками в ткань его рубашки на плечах и крепко поцеловала в лоб, забравшись одной коленкой на его колено. Сладко смежил веки и чуть подался вперёд, отдаваясь её мимолётной ласке. Нули и единицы отмеряли нежность.

– Ладненько, ты свали пока вниз, мне переодеться и накраситься надо.

Отошла к шкафу с одеждой и принялась рассматривать свои вещи.

«Поцеловала, как будто насовсем прощается, – подумалось ему. – Впрочем, я чересчур драматизирую».

– Тебя подвезти?

– Не, спасибо. Меня и Крис подвезёт её старший брат, он на тачке будет.

«И минуты лишней не отдаст. В прежние времена сама просила бы об этом».

Спустился по лестнице и стал наворачивать круги по первому этажу, глядя в окна и впадая в навязчивую тоску. Его изводили туманность и расплывчатость собственных переживаний, ведь Мари вроде не бросала его, была всё так же нежна, правда, нежна она была второпях, между делом. Исчезала в сжатом кулаке.

Из родительской спальни вышла Кларисса, выглядела она так, словно собиралась на вечеринку вместе с падчерицей: вечерний броский макияж, глубокое декольте, шлейф парфюма следом. Коннор знал, что по графику сегодня у Роджера ночное дежурство, значит, приоделась миссис Эванс не для супруга. Он бы не стал размышлять над чужими семейными проблемами, до которых роботу нет никакого дела, если бы не Мари. Разлад между отцом и мачехой рано или поздно скажется на ней, стоит лишь дать ситуации настояться.

– Ой, Коннор, привет! – тепло поздоровалась Кларисса, плавно подошла и по-родственному приобняла его. Удивительным образом Роджеру удавалось держать данное много лет назад обещание, и его супруга также до сих пор оставалась в неведении, кем является друг её падчерицы на самом деле. – Ты Мими повезёшь на вечеринку?

– К сожалению, нет, мне нашли замену. – Он наигранно улыбнулся, чтобы скрыть огорчение.

– Переживаешь из-за этого?

Аккуратно вставила в накрашенные тёмно-бордовым губы тонкую сигарету и закурила.

– Мне же не четырнадцать. – Натянутый сарказм – совсем как у четырнадцатилетнего.

– Да хоть пятьдесят. Всегда не по себе, когда любимые отдаляются. Становятся другими, немножко как бы незнакомцами.

Золотистый огонёк на кончике сигареты подсветило оранжевым при глубокой затяжке.

– Знаешь, тут единственный выбор, эволюционируешь ли ты вслед за близким человеком. Потому что если нет, то так и не сможешь его понять, и, скорее всего, вам придётся расстаться. Останется лишь горечь и обида, что тебя бросили. Хотя, на самом деле, ты просто не пошёл следом. Это очень грустно. – Она вдавила в свою красную пепельницу окурок, испачканный помадой. – Меня восхищает ваша дружба с Мими, ей богу, я такое только в кино видела. Обычно дружба взрослого и ребёнка это больше наставничество, нежели вот такая связь на равных. Ей повезло, что ты у неё есть: тот, кто не унизит, не поднимет руку, всегда будет искренне заинтересован даже в мелочах… Мими до сих пор в той твоей рубашке голубой спит, четыре года прошло, она уже потасканная вся, но фиг малявка мне позволит её на тряпки забрать.

Электричество прошибло микросхемы воспоминанием о цветущей весне, о прохладе ночи, истерзанной детской коже и украденном первом поцелуе. Его память в мельчайших деталях воспроизвела изгиб маленьких пальчиков, к которым он прикоснулся губами в надежде подарить исцеление. Одно из самых сокровенных воспоминаний. Одно из самых драгоценных.

– Я не отношусь к нашей дружбе, как к чему-то дюже необычному. Я отношусь так к Мари.

– Я об этом и говорю. Ты напрочь лишён самолюбования!.. – Кларисса сложила руки на груди и оценивающе взглянула ему в глаза. – Вообще не похож ни на одного мужчину с подобным опытом из тех, о ком я слышала. Ты не растишь для себя «идеальный объект любви» – ты просто любишь её.

Топот по лестнице, сопровождаемый громкой болтовнёй по телефону. Мари слетала со ступень в расстёгнутом безразмерном пальто, размахивая шапкой с огромным нелепым помпоном. Кларисса закурила ещё одну сигарету и отвлеклась на разбросанные по дому вещи. Мари продолжала горланить на весь этаж, изредка прикрывая ладонью рот и понижая тон, как только с её уст срывалась брань.

– Ай! Клэри, волосы застряли в пуговицах! – как укушенный зверёныш, взвыла она.

– Давай помогу. – Коннор сделал шаг в её сторону, но она будто не услышала и не увидела, упорхнув в сторону вышедшей из кухни мачехи.

Кларисса зажала меж зубов сигарету в совершенно хулиганском стиле и с невозмутимым видом освободила падчерицу из плена коварных пуговиц. Коннор отчего-то нашёл в этом своеобразную неуловимую поэзию, лишённую строгой рифмы, но оттого необыкновенно завораживающую. В дверь позвонили, и Мари мигом дёрнулась открывать.

– Вот ты улитка, давай быстрее, – заявила Кристина, как только переступила порог, – брат и так бесится, что я попросила его попозже выехать. Как знала, что ты копаться будешь. – Она важно поставила руки в боки. – Привет, – улыбнулась Коннору и Клариссе.

– Блин, какие у тебя волосы, Крис! – с неподдельным восхищением проговорила Мари, надевая кроссовки. – У меня какие-то крысиные хвосты белые. И чего вот папа в них красивого находит? Срежу к чёрту…

– Так чего не срежешь? Одни разговоры только.

– Мари, ты в одном носке. – Коннор скептично приподнял брови и издал тихий смешок.

– Если я срежу волосы, папа расстроится. – Мари не повернула головы на его замечание. – Посмотри, помаду аккуратно нанесла, – вытянула в сторону Кристины шею.

– Нормально всё, – со смехом ответила та, услышав сказанное Коннором, и посмотрела вниз.

– Мари, – повторил Коннор.

– А?

– Носок!

– Сам ты носок! Всё, я ушла! Напишу тебе или позвоню, когда меня забрать.

Заполошно махнула рукой, взяла сумочку и открыла входную дверь.

– И когда у вас свадьба? – продолжая смеяться, изрекла Крис.

– Чего? Иди ты! – Мари цокнула и закатила глаза.

– Коннор, когда у вас свадьба? – с хитринкой переспросила она, поглядев в его сторону.

– В июле 2051-го.

– Вот это я понимаю, нормальный ответ! – Она подняла вверх большой палец и взглянула на Мари. – Видишь, у человека, в отличие от тебя, хотя бы какая-то определённость в жизни есть.

– Агась, ты его слушай больше. – Мари помотала головой, взяла подругу за руку и потянула за собой на улицу.

Хлопнула дверь, снаружи раздался звонкий смех, а следом нетерпеливый сигнал автомобиля брата Кристины, заждавшегося девочек. Коннор разочарованно поджал губы и всё смотрел на сдвинутый с места и задранный с одного уголка коридорный коврик, на котором мгновение назад стояла Мари.