Текст книги "В чём измеряется нежность? (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Снег всё падал. Обрушивался с неба плотной стеной. Превращался в волшебные порталы, ведущие в прошлое.

«Обожаю, когда он в пальто…»

Мари подняла глаза и увидела бьющий сквозь темноту знакомый чудесный свет большого фонаря. Мокрые белые хлопья плавно закружили в вышине, переливаясь сияющим перламутром. К горлу подкатил ком. Остановилась и схватила Коннора за руку. Он обернулся к ней, и в его глазах застыл немой вопрос.

– Мне было так пусто… Всё это время, ― тихим, чуть осипшим на морозе голосом произнесла Мари, глядя на мерцающий рядом сугроб. ― Мне было так же пусто, когда не стало мамы. Никому не было дело до моей печали. Папа едва справлялся со своей, бабушки и дедушки поддерживали его как могли. А я делала вид, что моя боль слабее, чем его. ― Она почувствовала, как Коннор ласково гладил большим пальцем кожу её кисти, и посмотрела в его лицо увлажнившимися глазами. ― Весёлый и беззаботный детский мирок в одночасье рухнул. Никто не мог утешить меня. Никто не хотел обнять… И тогда появился ты: взял меня за руку и отвел домой. И теперь, когда я держу твою руку, мне кажется, что я возвращаюсь домой. Всегда возвращаюсь домой.

Голубое свечение на виске мигнуло жёлтым и мгновенно сделалось ярко-красным. Из лёгких Коннора вырвался шумный вздох и превратился в мокрое облачко, исчезнувшее в воздухе. Мари залюбовалась колыхающейся на ветру прядью, спадающей ему на лоб: протянула озябшие пальцы и невесомо прикоснулась к ней ― милый сердцу привычный жест. Коннор смежил веки, боясь шелохнуться и навсегда утратить этот миг.

– Знаешь, когда я чувствовала невыносимую боль, безысходность или пустоту, я мечтала вернуться в это мгновение. Всегда-всегда. Всякий раз, когда психотерапевт просила меня вспомнить самый счастливый момент моей жизни, это было Рождество в пору моих двенадцати ― дорога к дому, вот это самое пятнышко фонарного света, где ты опустился подле меня на скрипучий снег…

Коннор открыл глаза и вплотную приблизился к Мари, очертив тёплыми ладонями контур её лица. Свет внутри её зрачков был таким же, как и много лет назад, а взгляд полон печальной нежности. Веер ресниц покрыли пушистые снежинки, отбросив на кожу бледные тени.

– Теперь твои волосы тоже все в серебре. – Пригладил её влажные светлые пряди. – И я по-прежнему люблю тебя, ― дрогнувшим голосом произнёс он и наконец позволил себе заключить её в трепетное крепкое объятие.

Снег продолжал падать. Укрыл серебром их двоих. Спрятал от целого мира, оставив в лучшем из мгновений. В том, в которое оба мечтали вернуться, чтобы их души переродились. Чтобы они могли двигаться дальше. Вместе. В желанной тесноте его сомкнутых рук, в запахе ткани промокшего пальто и корицы с имбирём гасла печаль и умирала отчуждённость. Мари понимала, что будет трудно, но ей больше не было страшно.

Сумо встретил их довольным лаем и мягким неуклюжим кружением у ног. Сквозь темноту игриво переливались разноцветные огоньки гирлянд, тихонько бурчал включённый телевизор с рождественским фильмом. Внутри этих стен всегда царили уют и безопасность. Повесив верхнюю одежду, скинув как попало сапоги, Мари пробежала на кухню, включила свет и заполнила два стакана первым попавшимся под руку алкоголем. В её движениях читалась подлинная радость, искренняя улыбка не сходила с лица, и Коннор ощутил умиротворение. Подошёл следом и принял из её рук выпивку.

– С Рождеством! ― ласково и весело прошептала Мари, затем легко припала к разомкнувшимся ей навстречу губам.

– И тебя, ― удовлетворённо выдохнув, ответил он после и стукнулся краешком стакана об её стакан.

Они уснули вместе на диване, закутавшись в большущий плед. Мари с блаженством ёрзала щекой по ткани свитера на груди Коннора, пока он гладил её волосы и мысленно строил планы на будущее, которое вновь виделось ему захватывающим и счастливым.

***

– Наверное, сегодня был скучнейший день рождения на твоей памяти…

– С чего ты это взял?

– В прошлый раз отгрохала вечеринку с полным домом гостей, а в этом году наматываешь со мной круги по пыльным улицам города после посиделок на летней веранде ресторанчика. Да и собеседник из меня после ночного дежурства, прямо скажем, так себе.

– Не знаю… день как день. Наверное, это сказывается стукнувший двадцатник: я теперь не взрослею, а старею, поэтому становлюсь такой же скучной занудой, как и мой парень-старикашка: даже день рождения отмечать уже лень! – Мари расхохоталась и угодила подошвой в мелкую пробоину на тротуаре. – Твою ж мать!

– Будь у меня мать, я бы, наверное, расстроился. – Коннор засмеялся, крепче ухватив её за руку.

– Чёртовы кеды! – Сунула ногу обратно в соскочившую обувь. – Мне кажется, я и в гробу свои боты растеряю. Так и будут, дуру, хоронить в одной тапке. – Мари выпрямила спину и поглядела на него с хитреньким прищуром: – И что значит «будь у меня мать»? А вон там разве не она стоит? – Кивнула в сторону припаркованного у магазина старенького Форда нулевых годов. – А рядом, держу пари, отец. – Она указала на терминал для банковских операций.

– Знаешь, я не жил до знакомства с романтической стороной твоей натуры!.. – с невозмутимой и мягкой ухмылкой отшутился Коннор, всё продолжая смотреть на ту пробоину в асфальте.

Его душа устремилась в далёкий февральский день, наполненный весёлым криком четырнадцатилетней Мари, суматошно собирающейся на вечеринку в одном носке.

«И когда у вас свадьба?» ― в своей ироничной манере смеялась Кристина над дорогой заполошной подругой. Бросила она это бездумно или с самого начала чувствовала между ними двоими особую теплоту, потенциальную возможность чего-то большего?

«– Чего? Иди ты!

– Коннор, когда у вас свадьба?

– В июле 2051-го…»

Разумеется, это была всего лишь ответная шутка. Но Коннор хорошо себя знал в ту пору: несмотря на обретённые с годами искренность и чувственность, он нередко вкладывал в свою речь сухой машинный просчёт.

Город тонул в июльском зное, благоухании цветочных клумб, и в разморённую голову просилась странная блажь… Коннор не мог перестать любоваться объятой радостью Мари, поправляющей лямку хлопкового короткого комбинезона, из кармашка которого выглядывала озорная головка клевера. Его любовь излучала беззаботность, мечтательность ― пока ещё в безопасности от того, что ему так хотелось ей сказать.

– Не устала? ― Его голос взволнованно дрогнул.

– Нет. ― Мари отрицательно помотала головой, опустив уголки поджатых губ.

– Зайдём ещё в какое-нибудь место?

– Не-а.

– Хочешь… ― Трепетный выдох. ― Хочешь, не знаю, встретимся с Крис и Марселем?

– Не особо. ― Она пожала плечами.

– Выйдешь за меня?

Мари нахмурилась и остановилась, ошеломлённо поглядев ему в глаза. Это было слишком. Не потому, что она не хотела. Не потому что было страшно. Просто слишком. Слишком много за столь короткий промежуток времени.

С наступлением нового года дни полетели стремительно, события сменяли друг друга так быстро, что Мари становилось не до пережитого горя. Она не отбрасывала терапию, не подавляла эмоции, но произошедшее постепенно теряло над ней власть и перекрывалось новыми событиями. Легким свой путь она не могла назвать и понимала, что боль останется рядом навсегда, но приняла твёрдое решение двигаться дальше. Уже к лету отказалась от приёма антидепрессантов и стала беседовать с психотерапевтом не более двух раз в месяц. Мари считала своей победой и то, что уговорила Коннора тоже посещать специалиста, хотя бы время от времени.

Переезд в новый дом казался ей сном: слёзы мачехи, напутствия отца, неутомимость Хэнка, желающего помочь своим детям, чтобы не думать о том, как на самом деле ему страшны перемены. Мари доверилась Коннору и впервые в жизни не зацикливалась на контроле за ситуацией. Большую часть из пяти миллионов компенсации за моральный ущерб она прагматично отдала в качестве первого взноса по ипотечному кредиту и была даже счастлива избавиться от этих денег. Денег Роберта.

Обустройство совместного жилища здорово увлекло их двоих, и некоторое время Кристина, Майкл и Гэвин готовы были чуть ли не сбегать от извечных разговоров о ремонте и покупке мебели. Но понимание, что друзьям это нужно, заставляло их оставаться чуткими и понимающими. В конце концов, проклятая болтовня о ремонте возвращала Мари и Коннора к жизни. Друг к другу…

– Я хочу домой, ― тихо, без единой эмоции вымолвила она.

– Да, да, конечно, ― почувствовав вину за свою вероломность, замялся он и отвёл взгляд, затем крепче сжал её руку. Развернулся и направился к автобусной остановке широким твёрдым шагом, потянув за собой едва поспевающую Мари.

Они молчали всю обратную дорогу, даже не смотрели друг на друга. Как только очутились дома, Коннор схватил с кофейного столика в гостиной рабочий планшет и попытался занять себя делами. Мари было не по себе из-за того, как она отреагировала на тот вопрос.

«Вопрос… ― покачала головой, глядя на своё отражение в зеркале ванной. ― Это же грёбаное предложение!.. Он спросил, а я просто как идиотка какая-то… Мы прошли вместе через ужасную боль. Помогали друг другу не потерять себя. Мы не спали с октября, и для него это всё равно не стало препятствием, чтобы пойти ещё дальше. И ведь я тоже этого хочу. Так почему всё так глупо вышло? ― Мари стукнулась лбом о стекло. ― Что за глупая привычка считать себя недостойной счастья?»

Её рука вдруг потянулась к полке с косметичкой и достала алую помаду ― священный Грааль. Мари не красилась ярко с той самой страшной ночи. Открутила колпачок и отточенными, аккуратными движениями нанесла на губы любимый оттенок.

«Почти забыла, как же она мне идёт! Я так долго не узнавала себя в зеркале и теперь понимаю, чего мне по-настоящему не хватало… Но больше, чем красной помады, мне не хватает его. Пусть он всегда был рядом».

Вознамерившись вернуться в гостиную, вышла из ванной в спальню и увидела, что Коннор был уже там. Флегматичным, сонным, но странным образом притягательным движением снял с запястья смарт-часы и бросил на комод, стащил через голову рубашку и небрежно повесил в шкаф. Прикусив губу, Мари поджала пальцы ног и неотрывно рассматривала своего милого друга, укрытого пепельным полумраком.

– Красная помада? ― незамедлительно поинтересовался Коннор, обернувшись к ней. На его черты легла причудливая вуаль теней от штор.

– Агась.

– Я по ней соскучился. Тебе всегда очень шло.

– Извини, что я смутила тебя. ― Она сразу перешла к сути и плавно приблизилась. ― Хочу, чтобы ты знал, это не из-за того, что ты был неуместен, или напугал меня, или потому, что я не готова. Готова. И хочу. Не знаю, почему отреагировала вот так… Хотя, пожалуй, немножко всё-таки знаю. ― Мари протянула руки и сомкнула их на его шее. ― Мне казалось, что мы ещё недостаточно вернули нас, а ты всё равно не отступал и сделал следующий шаг. Мне было стыдно, что я трусливее тебя.

– Неправда.

– Нет, правда, ― произнесла она настойчиво. ― Поэтому я тоже сделаю следующий шаг. Мы с тобой должны быть равны. ― Лёгким и уверенным движением Мари стянула лямки комбинезона до пояса и прижалась обнажённым телом к обнажённому телу своего ангела, издав приглушённый нетерпеливый стон. ― Как же я хочу… ― Поцеловала его в подбородок, со сладостью ощутив, как руки Коннора жадно скользнули вниз по её спине. ― Тебя… Тебя, тебя, тебя!

Этой ночью они наконец-то снова занимались любовью, на кровати в своём новом доме.

***

«Майклы Грейсы, как какие-нибудь Элайджи Камски, рождаются раз в сто лет!» ― восхищённо заявил Гэвин в ответ на одно из новых откровений своего напарника, когда они сидели в засаде внутри автомобиля Рида и занимали рты болтовнёй о личном. Если бы лет десять назад Коннор узнал том, что рассказал в тот вечер своему другу (как и то, что именно этот человек вдруг стал называться ему другом!), его бы закоротило или чего похуже. Всякий раз, когда казалось, что более невероятной вещи с ним уже и случиться не может, обстоятельства преподносили очередной сюрприз. И одним из них был Майкл. Наверное, этот трогательный псих вообще не верил в предел человеческих возможностей и научного знания. Даже когда со вздохом выносил неутешительный вердикт «это невозможно», его гениальный ум не мог смириться с упрямо поставленной точкой. С пределом.

Коннор понимал, что ему и десяти жизней не хватит, чтобы расплатиться с Майклом за то, что тот ему подарил. Пусть не столько ради самого Коннора, сколько во имя достижений всего человечества и ради собственного эго.

Сегодня на работе было скучно. Как и весь прошлый месяц. Стоящих расследований давно не было, в основном мелкие дела по наркотикам да грабежам в неблагополучных районах. Коннор поминутно зевал, просматривая досье, и невольно ушёл в собственные мысли: «Как же здесь всё изменилось. Столько новых лиц, куча современного оборудования, столы вот новенькие позавчера ставили, ― провёл рукой по чёрной лакированной поверхности. ― Но отчего-то на сердце тоскливо… Мне хочется взглянуть на капитанский кабинет и увидеть за стеклянными стенами Хэнка. Хочется не замечать, как с каждым годом морщины на лице Гэвина становятся глубже: ещё какие-нибудь восемь лет ― и он тоже уйдёт в отставку. Я останусь один. Буду ворчать на новичков и причитать, что раньше-то здесь было лучше, ― усмехнулся, мотнув головой. ― Хотя мои сорок два года мне даже нравятся! Когда-то изменения пугали, но в сущности всего лишь страшила неизвестность. Я в неё шагнул и обнаружил жизненный опыт, массу впечатлений, событий… Да и на отражение в зеркале грех жаловаться. Пожалуй, я вполне могу назвать себя счастливым человеком».

На входе в участок мелькнула светловолосая голова, и родной голос громко позвал его. Спустя столько лет это оставалось неизменным. Почти неизменным.

Бесстыжий грохот колёс видавшего виды скейта, звонкий мальчишеский смех.

– По ушам дать? Я тебе сколько раз говорил не разъезжать по Департаменту на своей доске? ― проворчал Гэвин, оторвавшись от приятного ритуала вечернего кофе.

– Ладно, ладно… Старый брюзжащий жучара, ― сымитировал речь Мари.

– Заплачь ещё давай! ― Рид потрепал его по лохматой голове и задиристо хохотнул. ― Эй! ― присвистнул он в сторону Коннора. ― Чего не следишь за своим оболтусом? Он в прошлый раз посносил тут всё к херам.

– Гэвин, отвали от моего сына. До второго пришествия теперь напоминать будешь о том, что было несколько месяцев назад? ― Коннор перевёл взгляд на мальчугана и заговорил строже: ― А ты, юноша, иди-ка сюда.

Послушно взял скейт в руку и, поправляя другой сползшую с плеч спортивную куртку, подошёл к отцу. Коннор смотрел на мальчика, до сих пор охваченный ностальгическими мыслями, и его размягчённое сердце предательски набирало ход: «Моё невозможное ты «горе» с разбитыми коленками… Никогда не думал, что ты вообще случишься. Но ведь и вправду, Майклы Грейсы рождаются раз в сто лет! Я столь многим обязан ему. И больше всего ― тобой…»

Он вспомнил, как Майк говорил об этом впервые: с возбуждением и крайним одушевлением, но осторожно и деликатно. Вскоре эта идея захватила его настолько, что он работал как одержимый, позабыв обо всём на свете. Когда-то Грейс полагал, что верхом его трудов станет то, что он сумел воссоздать в клетках тела Коннора геном человека на основе биологического и синтетического материалов. Манипуляции с ДНК и программирование искусственных белков, постоянная закупка образцов, нового оборудования для исследований и наконец выращивание целых органов из созданных клеток ― титанический труд. Эти мечты так скоро не обрели бы плоть, если б не помощь его исследовательской команды и самого Коннора. На какое-то время Майкл успокоился и в основном продолжал совершенствовать разработанную им технологию. Но чужие страдания как ничто другое заставляли его найти вдохновение для решения сложных задач. И когда в июле 2051-го года Коннор женился на Мари, Майкл невольно ударился в размышления о будущем, о невозможности кого-либо реализовать весь свой потенциал и загорелся совершенно невозможным.

«Этот ребёнок будет сделан в пробирке. Знаю, звучит так себе, но естественным путём ничего не выйдет… Сама процедура весьма схожа с обычным ЭКО¹{?}[Экстракорпоральное оплодотворение. Вспомогательная репродуктивная технология, чаще всего используемая в случае бесплодия. Синонимы: «оплодотворение в пробирке», «оплодотворение in vitro», «искусственное оплодотворение».]. Эмбрион только, естественно, будет создан способом, отличным от стандартного оплодотворения в чашке. На основе сотни исследований и десятков проведённых опытов, мы установили, что для матери вынашивание такого плода не грозит серьёзными дополнительными рисками. Токсикозы, правда, могут быть сильными. Но в целом возможность отторжения не выше, чем в условиях ЭКО», ― рассказывал всё без утайки. Майкл не воспринимал своих друзей как подопытных животных и боялся воплощения своих разработок даже больше, чем они.

Решительнее всех была настроена Мари. Она ещё до брака успела свыкнуться с мыслью, что у них не будет собственных детей, и вовсе не переживала по этому поводу. Но стоило лишь забрезжить той самой крохотной возможности, что её ребёнок будет похож и на Коннора, Мари ухватилась за неё и не отпускала.

«Ваш сын ― настоящее чудо! ― с теплотой вздыхала Кларисса, укачивая на руках новорождённого внука. ― Мне кажется, будет преступлением назвать его банально. Ты ведь и сама до сих пор мучаешься из-за своего имени, Мими… Поэтому никаких Джонов и Томов! У нас этого добра навалом, как тех же Эриков в скандинавских странах: у них там, наверное, каждого второго так зовут», ― протараторила она. Но шли дни, и обдуваемый северными ветрами Эрик невольно застрял в головах Коннора и Мари. Тот самый ― который «каждый второй в скандинавских странах»…

– Что с ногами? ― Развернувшись в кресле, Коннор кивнул на ссадины с запёкшейся кровью.

– Да ерунда. ― Эрик шмыгнул испачканным грязью носом и утёр его манжетой куртки. ― Поспорил там с одним придурком, что я уделаю его. Взяли доски, двинули всей толпой к заброшкам…

– Хорошо, что физиономии друг другу чистить не стали. ― Коннор достал из выдвижного ящика стола аптечку и смочил дезинфицирующим раствором ватный диск.

– Ну… мы хотели. Потом передумали. На досках круче.

– Держи, обработай раны. ― Он протянул сыну ватный диск. ― Из-за чего хоть поспорили?

– Он назвал меня уродом из пробирки. Говнюк! ― Эрик шикнул на лекарство, защипавшее рану. ― Я ответил, что у меня хотя бы оправдание есть, раз я из пробирки, а вот его таким уродом по-нормальному сделали. ― И с удовлетворением заметил на губах отца улыбку одобрения.

– Ты его уделал?

– Ага.

– Молодец. Только имей в виду, что заброшенные здания ― крайне опасная зона. Вам повезло, что вы колени разбили, а не шеи себе свернули. Спортивное соревнование вместо драки ― мудрое решение, но место выбрали ужасное. Не забывай голову включать, ладно?

– Ладно.

– И с минуты на минуту мама придёт. Ей не рассказывай, а то она, в отличие от меня, как раз «плохой полицейский»: задаст тебе будь здоров. ― Коннор ласково похлопал сына по плечу. ― Так, она идёт… Быстро дай сюда улики! ― Смеясь, забрал у Эрика использованную вату и выбросил в мусорное ведро под столом.

Мари стремительно приближалась, похожая на удивительный мираж. Казалось, она слилась с этим местом, как и он сам: выросла в здешних стенах и насовсем стала их частью.

– Привет. ― Она поцеловала сына в макушку, затем обратилась к Коннору: ― Закончил уже? ― С любопытством вздёрнула брови и убрала за ухо прядь.

– Да тут нечего и начинать было. Завтра разгребу всё. ― Он наспех выключил приборы, собрал вещи и взял Мари за руку, с нежностью посмотрев ей в глаза.

– Тогда пошли скорее домой.