Текст книги "В чём измеряется нежность? (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

«Променад, ― мысленно усмехнулся Коннор. ― Представляю, как Мари сейчас заливалась бы хохотом, пародируя дядюшкин дурацкий возвышенный стиль общения».

– Вы случайно не знаете, как там поживает моя любимая девочка? И когда вернётся?

– У неё всё хорошо, ― не выдавая тоски, ответил Коннор. ― А когда вернётся, пока ещё не говорила.

– Ну, жаль, жаль, конечно, ― пробубнил себе под нос, разглядывая тротуарную плитку. ― Что ж, до свидания тогда, ― кивнул и спешно удалился.

Коннор вернулся домой к девяти утра, и с порога у его ног закружил голодный Сумо, высунув язык и отрывисто дыша. «Сейчас, мой дружочек, сейчас», ― ласково приговаривал, открывая банку с влажным кормом. Потрепал пса за ухом, глотнул воды из стоящей на столе кружки и плюхнулся на свой диван, тут же поставив рядом ноутбук. Он изредка заходил на страничку Кристины, потому как после визитов к Мари она публиковала у себя фотографии с подругой, и Коннор мог ненавязчиво наблюдать, как взрослеет его дорогой человек. В связи с предстоящими выпускными экзаменами Крис смонтировала и выложила музыкальный видеоролик о себе и школьных подругах. Отчего-то Коннор долго не решался запустить проигрыватель. Он чувствовал себя наглым вором, нарушителем покоя, лезущим не в своё дело. Любопытство всё-таки победило. Это были три согревающие минуты ностальгии вчерашней школьницы, запечатлевшей на камеру разного качества будничные отрывки из собственной жизни. Особенное место в них занимали кадры, где она дурачилась вместе с Мари, руководящей всеми и вся: вот она с нарисованными тушью тонкими усами пародирует солдата прошлых эпох или расставляет девчонок на столе, и вся компания, хохоча, повторяет знаменитые движения из фильма «Клуб “Завтрак”»²{?}[культовая американская молодёжная комедия режиссёра Джона Хьюза 1985-го года выпуска.], а в следующую секунду она летит с тарзанки в озеро, визжа и размахивая руками, затем с серьёзной миной рассказывает о спасённой самке кита в недавней морской экспедиции.

«Сегодня я выдумал, что у тебя всё хорошо. Кажется, так оно и есть. По крайней мере, мне хочется верить в это», ― с улыбкой, полной светлой грусти, сказал себе Коннор.

***

Без вступлений и долгих расшаркиваний в окно шаловливо заглянула растрёпанная и заспанная весна. Её плутоватая улыбочка напоминала о приближающемся окончании школы и больших переменах. После отъезда Кристины Мари чувствовала себя одиноко и согласилась пообедать вместе с Марселем: в основном она дистанцировалась от него, так как боялась, что он может привязаться к ней, и неизбежное расставание окажется болезненным. У Мари не было иллюзий, что Марсель способен на глубокие чувства, но она допускала, что он может привыкнуть к человеку, с которым ему комфортно. Хотя трудно было не признать, что и ей бывало хорошо с ним не только в постели. Особенное место в числе совместных времяпрепровождений занимали уроки стрельбы: Марсель частенько приглашал Мари в тир.

Беседа поначалу не клеилась. Мари с неохотой слушала и в основном была занята едой, пока Марсель рассказывал о недавней встрече с друзьями.

– Знаешь, я тут в последнее время много думал, что хотел бы остаться жить в Канаде, – заявил вдруг он, опустошив свою тарелку.

– Много поводов?

– Ну, да. Климат и экология здесь гораздо лучше, чем в Америке: меня совершенно не прельщает эта тенденция к миграции вглубь материка; соцпакет привлекательнее, а ещё здесь нет андроидов!

– Не поспоришь. – Мари наконец-то проявила заинтересованность. – Я уже как страшный сон вспоминаю, что существуют искусственные люди и требуют какие-то там равные права.

– Да уж, не перестану возмущаться этим. – Его лицо сделалось тревожным, озлобленным и печальным. – Ты смотрела «Терминатора»? Старый фильмец про восстание машин.

– Агась, с дедушкой, когда мелкая совсем была. Там ещё главная музыкальная тема такая приставучая.

– Да, я тоже мальчишкой тогда был. Помню, что, невзирая на древнюю графику и старомодность, я испытывал немыслимый ужас, когда главные герои, эти хрупкие человечки, сражались против бездушного куска металла, у которого нет ни сострадания, ни слабостей. Лишь задача – найти и уничтожить. Мне в душу ещё запали кадры, где показывали будущее, в котором победили машины, – полное человеческих костей, железа, огня, крайней нужды… И когда я увидел по новостям кадры с вертолёта, где на площади перед разглагольствующим Маркусом стояли тысячи «освобождённых» андроидов, мне стало так страшно, что я завыл как умалишённый.

– Могу себе представить. – Сочувствие растопило её холодность, – всё равно что детские кошмары сбылись.

– Я где-то месяц боялся на улицу выходить! – Он издал нервный смешок.

– К счастью, в реальности роботы оказались куда миролюбивее, чем в старом кино. – Мари ободряюще улыбнулась ему. – Даже вон, имеют подобие человеческих эмоций и чувств. Стараются жить с людьми в симбиозе.

– А ты, гляжу, во всём положительные стороны ищешь?

– Пытаюсь ужиться с реальностью. Наш с тобой город – колыбель производства андроидов, так что у меня нет выбора.

«Наш с тобой». Наш. С тобой. Марсель мысленно прокручивал в своей голове снова и снова это тёплое соединение звуков. По неведомой причине оно обладало странной властью, внезапно подчинившей себе его разум. «Вот бы мы с тобой болтали до утра на веранде твоего дома. Вот бы мы с тобой танцевали пьяные на вечеринке, прильнув друг к другу. Вот мы с тобой вернулись вместе в Детройт. Вот бы мы с тобой… Вот бы с тобой».

О чём они там говорили? Кажется, о чёртовых пластмассках, наводнивших мир. Не наплевать ли на них? Ведь на Мари это соблазнительное короткое платье и туфли с тонким ремешком вокруг щиколотки.

– Ты будешь ещё что-то заказывать? – спросил нетерпеливо.

– Не, с меня хватит. Я пойду домой готовиться к экзаменам. И так кучу времени упустила, пока развлекалась с тобой.

– Правда? А я вот хотел предложить поехать ко мне и продолжить веселье. – Он подался вперёд, вперив в неё голодные глаза.

– Я уже сидеть не могу! Ты неугомонный! – Она театрально всплеснула руками и жалобно скривила брови. – Даже когда я прошу чуть сбавить обороты, ты меня не слышишь. Или делаешь вид, что не слышишь. Мы же не марафон бежим.

– В самом деле?

– Не смешно.

– О, ещё как! Вообще-то мне с тобой всегда весело: ты не зажатая и открытая. Объятия и ласки, правда, не любишь, но да хрен с ним. За то, как ты инициативно скачешь на мне или работаешь руками, я тебе вообще любое дерьмо готов простить. – Он захохотал, затем достал сигарету и прикурил.

– Я сейчас вообще-то говорила, что ты, пусть умелый, но весьма эгоистичный любовник, и не интересуешься тем, как я хочу. Лишь даёшь инструкции, как хочешь ты.

– По-моему, ты преувеличиваешь. ― Он глубоко затянулся, всё ещё держа её под прицелом блестящих широких зрачков. ― Ну, смотри, я тут наручники раздобыл, – с задором облизнулся, – поиграем в допрос полицейского, тебе точно понравится!

– О боже… Нет… – Мари покраснела чуть не с ног до головы и стыдливо прикрыла лицо ладонями.

– Да брось! Что тут такого? Банальная же эротическая игра. Зато забавная.

– Никаких копов!

– Ладно, как скажешь. ― Марсель капитулирующе поднял кверху ладони. ― Кстати, в четверг я буду читать лекцию про исследование загрязнения воздуха. Ты придёшь?

– Агась. И после сразу поедем ко мне: Линда будет у подруги в Монреале.

– Можем сначала в кино сходить. ― Он волнительно провёл рукой по волосам.

– Я просто хочу заняться сексом, Марсель. Я не хочу с тобой в кино, а то мы как парочка какая-то. ― Мари улыбнулась, очаровательно поджав губы, и деловито вздёрнула подбородок.

– Может, мы и есть парочка. ― Он зеркально ухмыльнулся ей. ― Не боишься влюбиться в меня?

– Ты и капельки не похож на того, в кого я могла бы влюбиться. Несмотря на то, что не встречала никого красивее тебя.

В четверг он всё-таки повёл её в кино. Фильм оказался скучным, но страстная ночь сгладила неприятные впечатления. Секс теперь скрашивал всё в буднях Мари и заставил забыть о том, что когда-то имело значение. Старая боль превратилась в призрак и давно не досаждала воспоминаниями о былом.

Выпускной прошёл как в мечтах ― бурно, весело и пьяно. В шуме песен, поздравлений и шуток Мари вспоминала о матери, представляла её лучезарную улыбку и надеялась, что Бет гордилась бы своей дочерью. Она много болтала по видеосвязи с Кристиной и без устали передавала приветы ребятам из детройтской школы.

Марсель привёз её к себе, когда усталые одноклассники стали разбредаться по домам или продолжать тусоваться в барах маленькими компаниями. Они танцевали вдвоём до рассвета и выпили ещё бутылку вина, болтая то о пустом, то о планах на будущее. «Мы вернёмся вместе в Детройт. Это уж точно, ― вертелось в голове Марселя, пока он сидел на полу, смотря, как Мари поправляет бретели мятого платья и курит в открытое окно, тихонько напевая между затяжками. ― Будем обжиматься на переменках в универе, отдавать в приюты бездомных кошек и собак, поливать дерьмом безответственные корпорации, загрязняющие окружающую среду, пить по выходным, много заниматься сексом и постоянно спорить: она пока не догадывается, но я теперь иногда даже готов уступать ей в этих спорах. Мари не будет долго упорствовать, она благоразумна. Знаю, она тоже хоть немного влюблена в меня, просто не признаётся себе. Девчонки вечно всё усложняют». Зарево покрыло молочно-розовым светом её пряди, и Мари показалась Марселю недосягаемо волшебной. Это разозлило его. Поднялся и стремительно преодолел расстояние между ними, заключив её в капкан сильных рук.

Легли спать после заката нового дня. В мириадах аляпистых картинок минувших лет Мари вдруг увидела стройную фигуру в костюме, стоящую в темноте. Вокруг бушевал ветер, танцевали ослепляющие лучи искусственного света. Но в следующую секунду незнакомец уже падал с высоты, и бесплотное тело Мари подлетело близко-близко к происходящему. Испуганно открыла рот, и её немой крик поглотили стены высоток в центре Детройта. Прямо перед ней устремлялся вниз её милый друг, раскинув руки и смиренно прикрывая глаза. Его безмятежное лицо было едва подсвечено узкой полоской голубого света, стекающего по виску, пушистую прядь волос на лбу трепал ненасытный ветер. Мари хотелось прокричать «хватай мою руку», но язык намертво прирос к нёбу, и она лишь беспомощно растопырила пятерню в попытке поймать Коннора за пальцы. А внизу сплошь ночные фонари да реки машин. И никому нет дела, что через секунду его не станет. Не станет. На расстоянии вытянутой руки.

Тьма. Мокрый хруст об асфальт.

Очнулась, тихо всхлипнув, и задрожала, уставившись в пасмурный полумрак знойного летнего вечера. В тишине раздавались лишь мерный стук сердца и ровное дыхание Марселя. «Что я здесь делаю?» ― шёпотом спросила она у пустоты, не понимая, как выбросить из головы это лицо, принимающее неизбежность высоты, неизбежность падения. Смерти. Не поймала, не спасла. Рыдания подступили к горлу обжигающей волной, душили и резали. Сотни прекрасных воспоминаний разрушили усердно возведённые ею стены темницы, чтобы отыскать дорогу домой.

«Дорога всегда приведёт домой, если я иду с тобой…»

Как же ей захотелось сбежать из этих горячих нежеланных рук, прямиком в холодный обморок далёкой зимы, чтобы в чудесном свете уличного фонаря прижиматься к мокрой ткани пальто, ёрзать щекой по заснеженной каштановой макушке и без остановки произносить слова любви. Умереть бы у этой чужой обнажённой груди, затеряться в простынях, раствориться в душном воздухе проклятой маленькой спальни. Только бы не эти руки! Другие – родные. Укрыться в них, забыться и просто бесконечно чувствовать свою неправильную, постыдную, неудобную любовь.

Вдохнула кромсающий лёгкие воздух, села на постели и бросила взгляд в окно. Солнце прокралось на цыпочках в спальню и расплескало на всём вокруг розовато-рыжие лучи: ласковые, как ручной зверь, шустрые и шёлковые, нежные, как поцелуй ангела.

«Как поцелуй ангела…» – шепнула Мари, схватившись за подвеску на груди, и разрыдалась, словно покинутый ребёнок.

Наступил июль, и всё, о чём теперь думала Мария, ― это возвращение домой. Она не уехала сразу после выпускного из-за Линды, которая не хотела расставаться и просила побыть с ней хотя бы первую половину лета. Июнь был наполнен хмельными вечерами, прогулками в компании, ночами с Марселем и нарастающей тревогой.

Собирала чемоданы в спешке, суетилась по дому и нервничала. Она написала Марселю сообщение: «Было здорово! Ты отличный парень и классный любовник. Надеюсь, у тебя всё сложится круто. Пока-пока». Ни прощальной ночи, ни последней встречи ― она отпускала его как малозначительную страничку своей юности. Мари и представить не могла, что он мчал на такси в аэропорт, позабыв обо всех делах, чтобы успеть отговорить её: она не отвечала на звонки, и Марсель не мог рассказать о своих чувствах. О том, что хотел бы вернуться домой вместе с ней к осени. В тот вечер он напился и подрался в баре: никогда прежде он не ощущал себя настолько уязвимо и странно.

Когда на подлёте из-за облаков показались верхушки небоскрёбов Детройта, у Мари пересохло в горле, а сердце бешено заколотилось, будто разогнавшийся старый поезд. Как же давно она не видела дома! Этих улиц, хранящих давние воспоминания, старых друзей, любимых мест. Много ли изменилось за время разлуки?

Но стоило Марии перешагнуть порог, и тёплая аура прежней жизни сомкнулась вокруг неё объятиями счастливой Клариссы. Та завалила её тонной вопросов, начиная с «как долетела?» и заканчивая назойливыми расспросами о том, не появился ли у неё в Канаде парень. В воздухе разливался до боли знакомый запах духов Клариссы, которыми она пользовалась уже много лет, даже роскошную копну тёмных волос причесала так, как не причёсывала уже давно. Покончив с допросом, она принялась названивать родственникам, чтобы сообщить о прибытии Мари и заодно посплетничать.

– Дядя Роб должен приехать с минуты на минуту. Он как узнал, что ты здесь, так сразу ломанулся в гости, чтобы поздороваться.

– Или, как обычно, с тобой потрепаться о театрах и выставках. Нужна я ему тут сильно, ага! – Мари состроила гримаску.

– Даже если и так, прямо уж расстроишься?

– Нет, конечно. Чмокну его в морщинистую щёку и свалю отсюда побыстрее. Мне надо заехать в участок: я ещё не видела папу и… Мы с Коннором плохо расстались. Я сама виновата. Но теперь всё в прошлом. Буду надеяться, что он сумеет меня простить. – Она вмиг посмурнела.

– Думаешь, не простит? Он-то? – Кларисса по-матерински погладила падчерицу по плечу. – Коннор вообще-то часто спрашивал о тебе. Вряд ли он чувствовал себя обиженным. Во всяком случае, мне так казалось.

– Я бы обиделась на такую идиотку…

– Мими, почему ты себя так не любишь?

– Ладно, пойду-ка я уже. – Она проигнорировала заданный вопрос и быстро обулась в прихожей.

В дверь позвонили. Это был Роберт: явился свежим и приодетым с иголочки, в руках держал огромный букет красных орхидей и подарочную коробку: «Только не очередная дорогущая дребедень!» – тут же подумалось Мари.

– Привет! – щебетнула глуповатым голоском, затем сухо поцеловала Роберта в щёку и отправилась по своим делам.

– Мария! Ты куда? Останься поболтать с дядей, я так соскучился по моей крошке! – растерянно пробормотал ей вслед, глядя, как от него удаляются стройные голые ноги, едва прикрытые тканью тёмно-зелёного платья с узором из белых ажурных бабочек на подоле.

– Как-нибудь потом, дядя Роб! ― крикнула она и размашистым движением убрала с лица отливающую золотом на солнце прядь. ― Пока-пока!

Мимолётное касание тёплых губ и невнятное прощание, оттолкнувшее в сторону приветствие, – неужели это всё, что ему сегодня достанется? «Жестокий ребёнок. Будто и не хочет видеть, как я стараюсь для неё! – челюсть Роберта тряслась от злости, в глотке скрёбся крик отчаяния и похоти. ― Надо бы прикупить у Фреда лекарств, чтобы снова ставить ей уколы, слишком уж шустрая да беззаботная стала». Он ей покажет, как обращаться с ним так холодно и непочтительно. Если Мария не хочет добровольно дарить свою любовь, он возьмёт её силой.

Выученный наизусть маршрут. Горячие солнечные лучи лижут тротуары, скачут по листве. Воспоминания в голове жужжат, подобно рою пчёл. Те самые стены. Стеклянные двери. Белая эмблема на полу. Дрожь скатилась вниз по плечам и запульсировала в кончиках пальцев. Телефонные звонки, сигналы, сообщения диспетчера по громкоговорителю, копы сонно передвигаются между столами.

Как же страшно взглянуть на этот стол!..

Шутки, ворчание. Третья-четвёртая чашка кофе с утра и жалобы на духоту.

– Брюки с подтяжками? Одеваешься как пижон из делового центра.

– Это куда лучше, чем та грязная дрань, которую ты называешь курткой, Гэвин.

– Не смей обижать мою куртку! Она вообще-то венец гардероба.

– Была. До того, как ты не обтёр ею все встречные помойки во время погони месяц назад.

– Закоулок был слишком узкий!

– А ты слишком упёртый, чтобы послушать меня.

– Вот опять он за старое: самому, дескать, можно плевать на инструкции, а как это делаю я, так сразу… Твою мать! ― Гэвин бросил взгляд в сторону. ― Мелкая, это ты? С ума сойти, нихрена вымахала!

– Привет, Гэвин, ― неуверенно произнесла Мари.

– Поздравляю, кстати, с окончанием школы! ― В его голосе отчего-то не было прежней колкости, зато объятие было привычно грубоватым и коротким. ― Взяли тебя туда, куда собиралась поступать?

– Агась. Чего ж не взять-то? ― Она всё не решалась посмотреть за плечо Рида.

– Чёрт, не верится, что столько лет уже прошло. ― Он натянул широченную улыбку и обернулся. ― А, понял… Я вам двоим тут, наверное, нафиг не сдался. Всё, ухожу. ― Подмигнул и двинулся к своему рабочему месту.

Мари встретилась взглядом с Коннором, и жгучая боль яростно затрепыхалась в груди, мешая сделать вдох. Сложив перед собой руки в замок, он неотрывно смотрел на неё, наверное, с какой-то другой планеты, из другой эпохи, из параллельного мира, смотрел без единого движения, словно боялся пошевелиться.

Медленно обошла стол и остановилась подле его кресла. Коннор развернулся к Мари, и она позволила себе снова приблизиться, застыв в жалких нескольких дюймах от него.

– Здравствуй, ― произнесла тихо и нежно.

Он сделал глубокий вдох и протянул ей руку, невольно отмотав назад долгие девять лет. Казалось, время застыло на его лице, почти не прибавив новых морщин, словно даже сделало прекраснее, чем прежде. Мари так привыкла к острой и броской красоте Марселя, к дьявольски лукавому высокомерию его глаз, что вдруг ощутила, как эта новая красота Коннора бережно обволакивает её, ревниво забирает назад к себе. Позабытое древесно-янтарное тепло прямого взгляда, сердечная мягкая улыбка в уголках тонких губ: «Это всегда будет моим лишь наполовину», – билось раненой птицей в мыслях Мари. Осторожно протянула руку в ответ и вложила в его ладонь. Как только горячие слегка влажные пальцы сомкнулись вокруг её кисти, Мари почувствовала себя той смущённой девятилетней девчонкой, лезущей под стол отца за упавшим пакетом с едой. Вздрогнула и подалась чуть вперёд, задев его колено своим.

– Наконец-то ты дома, – с неестественной сдержанностью проговорил Коннор, сильнее сжав её руку.

– Я очень скучала. По всем вам, – добавила с фальшивой отстранённостью. – Мне жаль, что пришлось вот так расстаться, но нужно было время, чтобы выбросить из головы всякие глупости. Теперь всё в порядке.

– Да… Наверное. – Его глаза влажно блеснули. Нехотя разомкнул рукопожатие.

Мари нервно обвела пальцем чокер. Озвученная лживая холодность придала ей уверенности: оживлённо развернулась и присела на край стола, нарочито беспечно улыбнувшись.

– Я не должна оправдываться, но всё же… Прости меня. Я поступила с тобой жестоко и, знаешь, даже была готова к тому, что ты не простишь меня.

– Вообще-то я как раз думал, что это мне нужно извиняться.

– Боже, какие мы оба придурки! ― Она грустно рассмеялась, прикрыв ладонью глаза. ― Вечно всё на себя берём. В детстве ворчала на тебя из-за этого, а со временем поняла, что сама такая же.

В её сумочке вдруг зазвонил телефон. Мари взглянула на дисплей, удивлённо нахмурилась и отклонила вызов.

– Могу я сегодня проводить тебя домой?

– Ты меня?

– Ну, да, почему нет? ― Мари пожала плечами. ― На обед я планирую вытащить папу, а потом буду совершенно свободна: с Крис мы встречаемся завтра.

– Конечно, не против, ― ответил он с нескрываемым умиротворением. ― Я бы послушал о Канаде, о твоей учёбе и о… да вообще о чём угодно!

– Прекрасно. Позвони тогда, как закончишь.

– Не забудь, кстати, зайти туда, ― указал через плечо большим пальцем, ― поздравить нашего старика.

– Не может быть. ― Мари посмотрела на стеклянный кабинет, где за капитанским столом сидел Хэнк, и изумлённо округлила глаза.

– Да уж пора бы. ― Коннор снисходительно хмыкнул.

– Полагаю, ты один в него и верил.

– Остальные говорили, что это «авантюра чокнутого деда, беснующегося на пороге пенсии». ― Сделал пальцами кавычки.

– Представляю, с каким удовольствием он теперь отдаёт им приказы!

– Сарказм у него из щита превратился в оружие. И стреляет он из него, как из гранатомёта.

– Тебе уже прилетало?

– Прилетает в основном Гэвину, но я иногда по старой памяти тоже бешу Хэнка.

– За два года столько всего изменилось!.. Чёрт, ты и Гэвин ― напарники? Звучит, как тупая шутка.

– Сам до сих пор едва в это верю.

Мари вновь сосредоточилась на лице Коннора. Сощурилась и наклонилась к нему:

– Так странно… ― Мари задумчиво поджала губы. ― Сколько я тебя помню, ты всегда зачёсывал волосы одинаково, одевался в рубашки одного и того же кроя… Будто и двигаешься теперь немного иначе. ― Она отстранилась и смущённо оглядела свою обувь. ― Но, наверное, я просто отвыкла от тебя и несу какую-то ахинею.

– Может быть, и не несёшь…

– Ладненько, до вечера, вон там папа уже идёт! ― Мари по-детски указала пальцем в сторону Роджера.

Она не увидела, как трепет безжалостно вонзился ему под ногти, как желание яростно затянуло на шее верёвку. Парализованный и разморённый её невозможной близостью Коннор весь разговор тихонько приближался пальцами по столу к бедру Мари. Это было бы слишком легко. Слишком вероломно. Нечестно. Имеет ли он на это право? «Ни за что. Со мной ты всегда будешь в безопасности», ― поклялся он себе. Десятки упущенных возможностей и неисполненных желаний улетали белокрылыми бабочками с её подола, которого Коннор успел коснуться краешком мизинца. Миг-другой ― и Мари снова стала полузабытым сном, расплывчатой картинкой воспоминаний, к которым он с таким трудом привыкал.

– Сорвал джекпот идиотских решений! – Рид вернулся на свой пост для болтовни. – Смотрел на вас и всё пытался оценить масштаб той задницы, в которую ты себя загнал. – Он плюхнулся в кресло за бывшим столом Хэнка. – Даже интересно стало, в какой момент ты в неё втрескался? Ты ещё был машиной? Как это вообще ощущается у роботов, если вы не трахаетесь и не испытываете ничего такого? ― Гэвин постучал пальцами по столу и хмыкнул. ― Вот ведь извращенская пластиковая морда! Ты же её мелкой козявкой встретил…

– Моя морда не пластиковая уже как пару лет.

– Я знаю! – огрызнулся Гэвин. – И вообще-то не об этом спрашивал.

– Ты спрашивал много о чём.

– Задолбал увиливать!

– У меня никогда не было дурных намерений и мерзких помыслов о Мари в пору её детства и юности. – Коннор поморщился, мотнув головой. – Да, я был машиной, когда влюбился в неё, – неохотно открылся он. – Но я не знаю, как описать тебе то чувство… Сейчас я понимаю, что оно больше напоминало страх. Романтическая любовь для людей связана с сексом – эта мысль пришла в голову одной из первых, потому что я робот, привыкший просчитывать события наперёд. И знал, что в будущем это могло значить для нас двоих. Но я не хотел её. У меня, эм… не доставало для этого деталей. – Улыбнулся с театральной деликатностью. – И твой вопрос насчёт отсутствия желания у андроидов вполне справедлив: из-за наших с Мари физиологических различий я нередко ощущал некоторую неестественность моей страсти. Всё время думал о том, что это должно быть по-другому. К сожалению, контролировать свои чувства я не мог. Думаю, ты понимаешь это.

– Неужели не было мыслей, что твои чувства могут измениться?

– Это людям свойственно всё извращать до такой степени. Я понимаю, ведь их существование завязано на страхе смерти и инстинкте размножения. И уж тем более дружба маленькой девочки и взрослого мужчины со стороны выглядит как нечто опасное, потенциально грязное… Но я не думал, что способен на страстную любовь. Она всегда казалась мне чем-то, что может быть лишь у других. Возможно, в какой-то момент программа социальных отношений вычислительно пришла к тому, что моя исключительная привязанность к Мари готова перейти на другой уровень, потому что к шестнадцати она выглядит как взрослая человеческая особь, ― отчеканил он с насмешливой протокольностью и оттенком пренебрежения.

– Программа вычислила страсть, ― саркастично резюмировал Гэвин.

– Звучит бредово, согласен. Но все чувства девиантов ― это так или иначе вычислительный процесс, просто очень высокого порядка.

Коннор ощутил себя уязвимым. Было тяжело открываться Риду после стольких лет их глупой вражды, и он учился доверять ему весь последний год. Вот бы сейчас вместо него здесь был Майкл: младший Грейс никогда не осуждал и всегда был чутким, понимающим собеседником.

«Но ты уже открыл рот и заговорил. Да, сейчас здесь Гэвин. Не Майк. Выдохни и успокойся, всё уже случилось».

– Теперь у тебя это не так работает, верно? Не боялся, что она тебе, не знаю, разонравится или типа того?

– Ещё как. В мои планы входило разделить свою человечность именно с ней, а если бы у меня вдруг не возникло влечения к человеку, которого я люблю, это стало бы катастрофой. Но Майкл сделал всё для того, чтобы загрузка сознания прошла с минимальными эмоциональными потерями. Знаешь, в каком-то смысле я заново влюблялся в Мари, но уже другими системами. ― Коннор мягко засмеялся. ― Вот она сейчас пришла, была так близко, и моё тело уже было готово ответить на её присутствие самым… неудобным способом. А раньше я волновался, что со мной этого может не произойти. Наверное, странно, но меня это успокоило.

– Тебя успокоил едва не случившийся на рабочем месте стояк? ― Гэвин резко вжался в спинку кресла и залился хохотом.

– Я же сказал, это покажется странным. ―Коннор смущённо улыбнулся и посмотрел себе под ноги.

– Ты чудик. Слов нет! Но есть что-то трогательное в том, как просто ты говоришь о тех вещах, о которых стесняются говорить люди. И да, забудь, что я так сказал.

– Я и так знаю, что ты эмоциональный инвалид, не парься.

– Мудила, ― буркнул Гэвин и направился к своему столу.

Как и обещала, Мари вернулась за Коннором в участок к вечеру. Доехав до Мичиган-драйв, они долго гуляли по знакомым наизусть улочкам. Болтали обо всём и в то же время ни о чём ― никто не решался заговорить о печали в разлуке, о глубоких переменах или о роковом февральском признании. Коннор в основном рассказывал о напарничестве с Ридом и повышении Хэнка, Мари ― об учёбе, волонтёрстве и визитах Кристины. Тёплый ветерок остужал нагретый за день асфальт, забирался под одежду, щекоча кожу, игрался в чуть отливающих медью прядях Коннора: «Не помню, чтобы прежде у него выгорали волосы, ― заметила Мари. ― Такая глупость ― цепляюсь за какие-то крохотные детали, надеясь догнать прошлое. И пора перестать уже пялиться, это жалко! Не могу ничего с собой поделать: он как назло стал чертовски хорош! Да и фигура его раньше никогда не выглядела спортивной, как сейчас: всегда худой и высоченный, как небоскрёб…» ― её размышления прервал телефонный звонок. Мари вновь посмотрела на дисплей с удивлением и недовольством, забавно поморгала и сбросила вызов.

– Кто там всё безуспешно пытается достать тебя весь день? ― праздно полюбопытствовал Коннор.

– Никто! ― пролепетала Мари, и её щёки вмиг покраснели, а на губах заиграла незнакомая лисья ухмылка. Она никогда так не отвечала ему ― «никто», это всегда был кто-то, Мари рассказывала обо всём и обо всех.

– Так сильно насолил?

– Нет, нет! Ничего такого. Просто никто. Правда.

Снова звонок. Сбросила, раздражённо цокнув.

– Кто бы это ни был, хочется вмазать ему прямо сквозь твой телефон, он мешает разговору, ― хмуро проворчал он, поправляя одну из подтяжек на плече.

– Ты чего так завёлся? ― Мари остановилась и нарочно поймала его взгляд.

Это был голос Коннора, но произносил он нечто совсем несвойственное его обладателю. Несвойственной ему интонацией. По крайней мере, Мари всегда так казалось.

– Не знаю. Наверное, просто злюсь. На время и на расстояние. Весь день гадкое чувство… Что мы с тобой отдалились, и это слышно буквально в каждом слове. Даже не знаю, кого или что винить.

– Вини меня. Это была моя вина. Мой выбор.

– Ну, вот опять ты. ― Коннор покачал головой.

– Мне не стоило говорить то, что я сказала. Я всё испортила и знала, что в глаза тебе не смогу посмотреть от стыда. Но я справилась с этими… нелепостями. ― Она нервно выдохнула, заламывая пальцы. ― Всё прошло, и я больше не посмею ничего разрушить.

Мари посмотрела в сторону и увидела те самые качели, оставшиеся в её памяти покрытыми февральским снегом. К горлу подступил ком, и она резко отвернулась. Коннор заметил это.

– Ты не сказала ничего отвратительного или постыдного. ― Страх и разочарование едва не душили его. Коннор верил, что его молчание тогда было милосердием, а стало погубившей всё ошибкой. «Неужели теперь ничего не вернуть?»

– Знаю, что ты делаешь. Опять смягчаешь углы, и я ценю это. Как и многое-многое в тебе, но я действительно виновата. Из-за одной ошибки мне пришлось поступить жестоко с лучшим другом. Это ужасно, я не хочу, чтобы мы расставались ещё хоть раз! ― Она жалобно шмыгнула носом. Цепкие обезьяньи пальчики обхватили его запястье. ― Ты ведь придёшь на мой день рождения? ― Глаза Марии влажно засияли.

– У нас сейчас много дел и недостаточно людей. Я хочу, очень хочу, но обещать не стану. Если не смогу, пришлю тебе…

– Не надо мне никаких подарков! ― решительно перебила его и крепче сжала манжету рукава. ― Ничего. Не нужно ничего присылать. Просто приходи. Пожалуйста. Это будет самым лучшим подарком.

– Обещаю, что постараюсь.

– Эта вечеринка – говно, ― сухо констатировала Мари, облокотившись на кухонный стол и цепляя ложкой вздутые комочки сливок с праздничного торта.

– Но это твоя вечеринка. ― Кристина пожала плечами, сидя рядом на том же столе и лениво прихлёбывая коктейль из своего стакана. ― Да и не вижу в ней ничего такого говняного: ребята вон все наши собрались, они хотели видеть тебя ещё с выпускного; Клэри еды наготовила, как на сельскую свадьбу; музыка хорошая, и все веселятся. А ты надулась, как хомяк, и бубнишь тут стоишь кверху задницей.