Текст книги "В чём измеряется нежность? (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Поднялась метель, и всё кругом замело светящейся белизной.

Коннор открыл глаза и посмотрел на потолок. Под ним всё так же перекатывались невесомые каскады пылинок. Куда ни глянь – какие-то непонятные предметы, сквозь мрак и плохое освещение ни черта не разглядеть, как ни напрягайся. И тут до него дошло: дело не в свете – объекты не выделяются и не сканируются. Кошмар! Повреждение системы? Критическая поломка? Боязливо дёрнулся, но мишура из катетеров и проводов помешала подняться. Коннор разозлился, зажмурился, но в голове была такая пустота, что им овладел ужас. В мыслях одни лишь расплывчатые пятна: всплывут и угаснут одно за другим, как короткие бледные вспышки. «Да что такое?» – цедил он сквозь зубы, жадно глотая воздух, и вдруг понял – боль ушла. Под ним – приятная шероховатая простыня. Коннор провёл пальцами по поверхности ткани, пробуя на ощупь едва выступающие ворсинки: «Из чего она сделана? Должно быть, из хлопка, из чего же ещё, дурень? Но я не знаю наверняка. Почему я этого не знаю? Какой непонятный мир… В мозгу какая-то свалка и уродливые образы. Я даже не могу толком воспроизвести ни единой записи образа Мари… Мари, – облегчённо выдохнул и успокоился. – Так вот, каков он, мир глазами людей – сплошная неизвестность. И хаос. Чёрт, как же хочется пить!» – покрутил головой по сторонам, заново попытавшись просканировать предметы, и раздражённо цокнул от собственной немощности. Остановив взгляд на прозрачном графине и стакане, вновь отругал себя за бестолковость, и слабо потянулся к желанной воде. С трудом налив себе, нетерпеливо припал к прохладному краю и выпил до дна. Вдруг его внимание сфокусировалось на лежащем подле телефоне. Зажёг дисплей, поморщившись от чрезмерной яркости подсветки, и увидел сообщение от Мари.

«Умоляю, прости мою глупость! Это было нечестно – ставить тебя в такое положение. Не представляю, в каком ты был шоке. Наверное, и представлять не хочу. Мне так стыдно. Знаю, я ужасный человек и постоянно что-нибудь да испоганю. Мне так хочется забыть твоё молчание, этот взгляд! Боже, как же я хочу его забыть! Обещаю, что больше не буду говорить и делать глупостей. Никогда. Клянусь, я избавлюсь от этого и однажды снова смогу посмотреть тебе в глаза без чувства вины. Пожалуйста, не пиши мне, не звони, не ищи, не приезжай! Я не хочу видеть тебя. И голос твой слышать не хочу. У меня теперь другой номер и другие странички в соцсетях. Я не вынесу, если прочту хоть строчку, где ты будешь меня жалеть и говорить, что всё будет как раньше. Не будет! Пока я не выброшу из головы этот хлам. До свидания, любимый друг! Прости меня за всё! И за это сообщение тоже».

Вновь и вновь пробегал глазами по строчкам, пытаясь осознать их губительный смысл. Наконец-то вырвавшийся из плена проводов, кабелей и пластмассы, взмахнувший крыльями подлинной жизни, рухнул прямиком на грязную продрогшую землю. Выронив из рук телефон на одеяло, он завыл как ребёнок, давясь всхлипами. Коннор не думал о том, что кто-то мог услышать его: он понятия не имел, есть ли люди в здании, да и ему было наплевать. В голове крутилась невнятная мешанина из собственных безмолвных причитаний и фраз Мари. Всякий раз, как его мысли цеплялись за её ненависть к себе, Коннора охватывали всё более сильные приступы рыданий. Он успокоился, только когда заложенный нос не позволил сделать очередной вдох, и это напугало его. Откинулся на подушку и закрыл глаза. «Не может же быть так, что она все пути отрезала. Да и я знаю мою Мари – она не выдержит этого долгого молчания. Я нужен ей точно так же, как она нужна мне. Не паникуй. Просто дай ей время. Она сама позвонит или напишет. Просто не может быть иначе. Не может, и всё. Я ведь так ничего и не успел сказать! Не успел ей признаться… Она скоро вернётся, куда бы ни уехала. Я чувствую, я знаю».

Когда она написала это? Он две с половиной недели пролежал в искусственной коме, а сообщение было отправлено через четыре дня после операции. Выходит, с тех пор она ни разу не сорвалась. Наверное, ей просто нужно больше времени. Всё очевидно. Надо подождать ещё немного…

Его уверенность рассыпалась в прах с каждой новой неделей. Разбивалась о молчаливый телефон. Крошилась в сотне не дошедших сообщений, которые Коннор отправлял на закрытые для него профили в социальных сетях. Гасла в удивлённых лицах Роджера и Клариссы: «Мари разве не сказала тебе, что уехала учиться в Канаду? Вы поссорились?»

Она не лгала. Не жалела себя. Мари оставила его.

Пятнадцатое июля выдалось в меру жарким, солнечным и приветливым. Очередное сообщение улетело в никуда – сердечное поздравление с семнадцатым днём рождения. Он не увидит её лучезарной улыбки, не услышит искреннего смеха, её обезьяньи пальчики не сомкнуться в замочек на его шее, нетерпеливые влажные губы не коснутся кожи.

Мари оставила его.

Вечер был свеж и тих. Сквозь темноту гостиной в открытом окне слабо светился бело-розовый шёлк яблоневых лепестков, проливая внутрь тонкий сладкий аромат. Бесформенные очертания новых воспоминаний воскрешали в памяти её зыбкий образ: вот она торчит в этом самом окне полночи, ещё мелкая заноза; а вот его рука обвивает её талию минувшим летом, когда они впервые ночевали вдвоём на его диване; вот она расчёсывает волосы перед зеркалом в одной тапке; бежит навстречу через весь участок, крича его по имени. Теперь она лишь кривой цветастый мазок в его голове и сброшенные в кучу признания в любви: «я люблю тебя», «я люблю твою левую бровь», «я люблю цвет твоих глаз», «я люблю, когда ты в пальто», «я люблю, люблю, люблю»… Коннор лежал на полу, вглядываясь во мрак, парализованный печалью. Его сердце переполнилось страданием и мириадами невысказанных слов. Слёзы прочертили по скулам две отвратительные тёплые влажные дорожки. Вдруг подле него раздались шероховатые шаги, тяжёлое дыхание – и на Коннора взгромоздилось большое мягкое тело. Сумо слюняво чавкнул и начал тихо отрывисто поскуливать. «Ты чего? – ласково прогнусавил Коннор, пока пёс перебирал по нему лапами и тёрся о щёку мордой. Обняв Сумо, запустил в густую шерсть пятерню, утешающе погладил по спине, и слёзы безостановочно покатились по лицу. – Всё хорошо, дружочек, всё будет хорошо».

Комментарий к Часть XII

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3574

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== Часть XIII ==========

– Вот и всё, считай, с момента окончания операции циферки пришли в движение, – объявил Майкл через день после того, как Коннор пришёл в себя.

– Какие ещё циферки?

– Модель RK800 внешне и коммуникативно представляла собой двадцатипятилетнего молодого человека: на клеточном уровне я закреплял примерно такой же биологический возраст твоих новых тканей. Так что годы теперь не просто время: ты будешь стареть, меняться.

Роковой февральский день Коннор по праву считал своим вторым рождением, но отмечать собирался по-прежнему лишь 14 августа: он больше не отрицал свою истинную природу, свои преимущества. Человеческая жизнь, хрупкая и полная неизвестности, превзошла все его ожидания – не в плохом и не в хорошем смысле. На теле начали расти волосы, запах окончательно изменился, куча ненужных раньше потребностей превратилась в часть повседневных забот. Но чувство собственного несовершенства угнетало его. Коннор старался придерживаться хоть какого-нибудь режима, чтобы вернуть себе контроль над своим телом и вплотную занялся спортом: каждая мышца обязана быть крепка, должна служить ему в полную силу. Он ощущал постоянный голод. Не только до еды, но и до информации. Дни напролёт он поглощал научные, культурные и прикладные данные. Постепенно Коннор закапывал глубже тоску и печаль – ему становилось не до страданий, ведь нужно было везде успевать. «Хэнк, когда-то в моей голове были тысячи техник допроса, беспроводная сеть, реконструктор событий и куча других наворотов, но теперь я просто не в состоянии доставать эти знания с той же скоростью. Мне нужно освежать их, нужно сделать свой новый «компьютер» хотя бы на четверть таким же мощным, иначе я просто бесполезный кусок мяса!» – сокрушался он и погружался в учёбу всё больше.

Коннор не жалел себя ни секунды и раздражался, если в нём спонтанно возникало желание впасть в безделье. Он вставал в семь утра и ложился в три часа ночи, чтобы успеть как можно больше.

Однажды Хэнк вернулся из бара, где весь вечер провёл со старшим Грейсом, и обнаружил Коннора уснувшим за обеденным столом, прямо над полной тарелкой.

– Эй, сынок! – Андерсон мягко похлопал его по плечу. – Уже десять вечера.

– А! Что? – суетливо встрепенулся тот, похлопав заспанными глазами, и начал тереть ладонями лицо. – Чёрт, как я вообще отключился? Ничего не помню…

– Я, конечно, не специалист, но и без диплома тебе скажу, что это переутомление. Так нельзя, крышей двинешься нахер. Быстро вали спать. И чтоб я не видел, что ты в интернет лезешь или за книжку.

– Включил строгого папашу?

Коннор насмешливо скривил губы, убирая еду в холодильник.

– Хорош борзеть! Задолбали уже эти геройствования, аукающиеся тебе без конца. Твоя новая тушка – не пластмасса, не железо, её так просто не починишь, не говоря уже о психике. Я горжусь тем, как ты стремишься к совершенству, но нужно заботиться о себе. Без отдыха перегреешься и откинешься с депрессией к чёртовой матери.

– Ладно, ты прав, это разумно, – произнёс Коннор, зевая и продолжая тереть глаз кулаком. – Просто я…

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь! – Он устало выдохнул. – Ты не понимаешь, потому что никогда не был машиной. Я даже не знаю, как это вообще можно объяснить хоть кому-то. Изменилась не просто вся моя жизнь, моё тело, но и ход мыслей, восприятие всего и всех вокруг, даже себя самого. Я не могу отделаться от чувства, что обязан теперь доказывать свою полезность, нужность. Раньше я был андроидом-детективом – помощником человечеству, бесценным даром. А теперь я для чего? Я бесполезен в тех делах, где прежде мне не было равных! – Его зрачки расширились, желваки на лице ходили туда-сюда. – Хочу вернуть себе себя, хотя бы немного. Иначе я с ума сойду.

Стремительно направился к дивану и плюхнулся на него поверх декоративных подушек. Хэнк растерянно посмотрел на его макушку, подсвеченную горящим экраном телевизора. Его сердце наполнилось любовью и состраданием, гадостным ощущением собственного бессилия и невозможности хоть чем-нибудь помочь. Достал из настенного шкафчика виски, сделал несколько глотков, затем снова посмотрел в сторону дивана. Отставив бутылку, тихо прошёл в гостиную, взял из шкафа одеяло и укрыл им заснувшего Коннора, затем легонько потрепал по волосам и отправился к себе в спальню.

Коннор частенько стал ездить на работу в одиночестве на автобусе. Ему нравилось слушать музыку в дороге и смотреть, как просыпается город. Это удовольствие хотелось растянуть: попить в дороге отлично приготовленный кофе из новой кофейни, что открылась недалеко от дома, поглазеть на пассажиров из праздного любопытства, погрузиться в размышления, помечтать. По утрам он придерживался «правила новой музыки»: слушал лишь то, что ему не было знакомо, и старался максимально разнообразить жанры и стили. Со временем его плейлист здорово расширился, в нём стало куда больше самостоятельно найденных композиций, чем тех, что он позаимствовал у Хэнка и Мари, а некоторые из старых и вовсе перестали ему нравиться.

Сегодня Коннор слушал сборник инструментальной музыки второй половины двадцатого века – академической и из кино. Сборник был его попутчиком уже четвёртый день. Из-за высоченных крыш выглядывали молочно-рыжие рассветные лучи, и птицы парили в вышине, стремясь всё ближе к разбуженному солнцу. Вторя им, мелодия разгоралась вместе с новым днём, растекалась по венам и стремилась к сердечной мышце.

«Она звучит, как рассвет. Как предвкушение чего-то доброго. Как прилив сил и счастья. В ней исходит пар от моего кофе, звучит смех болтающих позади меня школьников и храп спящего на первом сидении старика… Ни одной машине этого не передать, как бы филигранно она ни старалась имитировать искусство. Как вообще робот может передать человеческую радость и печаль? Теперь я понимаю, о чём когда-то говорила Мари, пусть её слова и ранили меня. Искусство для машины – демонстрация мощности процессора и сложности заданных алгоритмов, для человека – способ воспарить над страданиями, уродством, бессилием, принять собственную конечность. Хотя в каком-то смысле это и обретение бессмертия. И пусть мы, девианты, точно так же можем искать истину, интерпретировать свои чувства, это и вполовину никогда не сможет стать тем же… Мы. Хм, забавно звучит, ведь я больше не один из них. Но и не совсем человек. Тогда кто я теперь такой?»

Показавшееся впереди здание Департамента отвлекло его от размышлений.

Гэвин Рид и Крис Миллер вели оживлённый спор, когда Коннор вошёл в офис и поставил на стол перед коллегами два стакана кофе на картонной подставке.

– Это чё? Ты меня клеишь, что ли? – фыркнул Рид, удивлённо уставившись на принесённое.

– Мир не крутится вокруг тебя, Гэвин: я вообще-то клею Криса. – Коннор усмехнулся и направился к своему рабочему месту.

Разложив по местам вещи и документы, он заметил, что Рид бросает в его сторону короткие вопросительные взгляды.

– Спроси уже, что хотел, достал таращиться как идиот, – проворчал Коннор и посмотрел на Гэвина, сложив перед собой руки в замок.

– Да ничего не хотел, – буркнул тот и уткнулся в терминал. Но через несколько секунд сдался: – Волосы как-то странно уложил, – заметил он неловко, – по-другому: раньше всё с этой дебильной волосиной сбоку ходил.

– Видимо, пришло время что-то менять.

Он уже давно чувствовал в голосе Гэвина ворох не заданных вопросов, ещё с поры первой адаптации. Рид ни с кем не трепался насчёт перемен в Конноре, но и выяснить подробности не мог: гордость не позволяла завести приятельскую беседу. Он привык к выдуманной им самим вражде, и мальчишеская упёртость прятала подальше от здравого смысла более позитивные варианты развития отношений. «Видимо, пришло время что-то менять», – мысленно повторил Коннор, идя прямиком к столу детектива.

– Слушай, как насчёт встретиться сегодня после работы в баре?

– У тебя программу заглючило, что ли? – Рид воинственно сложил руки на груди – всегда готов обороняться, даже если и угрозы нет.

– Я не набиваюсь к тебе в друзья. Просто предлагаю пообщаться как взрослые люди, что много лет работают вместе. Сможешь спросить, о чём давно хотел. – Он вздёрнул брови с хитрецой. – Дело ведь не в отсутствии моей «дебильной волосины», верно?

– Да с чего ты вообще решил, что мне есть до тебя дело?

– Хорошо, продолжай быть мудаком, мне не жалко.

Равнодушно махнул рукой и отправился к себе.

– Ладно! – крикнул он вдогонку. – Так и быть, посидим.

Коннор одобрительно кивнул и принялся за дела.

У Хэнка сегодня был согласованный с Фаулером выходной для подготовки к тестам на повышение. Андерсона вдохновляло упорство Коннора, к тому же тот был одним из немногих, кто верил в своего старика и подначивал попробовать свои силы: «Тебя вообще прочили в комиссары. Чего это вдруг ты решил сдаться?» – с жаром настаивал Коннор. И однажды Хэнк обнаружил, что эта вера стала и его тоже.

Капитан Андерсон. Звучало, как прекрасное эхо той жизни, от которой он когда-то отказался, желая утопить себя и крупицу надежды на дне стакана в прокуренных барах. Теперь привкус могильного тлена навсегда оставил его, растворился в счастливой улыбке того, кому он помог совершить первые неуверенные шаги в человечность. Глядя на своего сына, Хэнк вспомнил, как любит жизнь.

Без взаимных подколов и шуток с напарником день для Коннора тянулся уныло и не предвещал ничего интересного, кроме монотонной бумажной работы.

Вечер пятницы брёл по улицам неспешно, вразвалочку и хмельно посмеиваясь. Сентябрьский ветерок был тёплым и радушным, располагал к поздним прогулкам и приключениям. Даже если бы у бара «Красный Кадиллак» не было стильной таблички с багровой неоновой подсветкой, клиенты всё равно стекались сюда так же шустро, как пиво из продырявленной бочки. «Детройтский малый колизей», «мичиганский филиал мордобоя», «пивное чистилище», «бухни, потрахайся, проблюйся» нарекли заведение постоянные клиенты. Некоторые даже забыли его настоящее название, отчасти, конечно, и потому, что пропили остатки разума или размазали его по заляпанному полу во время очередной потасовки. «Местечко как раз по мне», – резюмировал Гэвин, довольно гоготнув, когда парковал свою машину рядом с баром.

– С виду вроде недурно, – отметил Коннор.

– Да в чём прикол оценивать фасад? Главное – начинка!.. Хотя для тебя, наверное, это не имеет никакого смысла, если не понимаешь, каково залить в глотку хорошего бухла или разбить до мяса костяшки кулаков.

– Что ж, значит, для меня сегодня некоторые «бессмысленные вещи» могут обрести смысл. – И начал любопытствующе оглядываться по сторонам.

– Кончай говорить загадками! Как баба, честное слово, – бросил в ответ Гэвин, скривив рот. – И давай заходи уже! Долго будешь усераться с прелести этого «архитектурного ансамбля»? Выпить охота.

Внутри было тесно, накурено и душно. Когда новоприбывшие посетители начали протискиваться по узкому коридору в зал, прямо на них, в сторону туалетов, вылетел сильно перепивший паренёк – очевидно, какой-то бедолага-новичок, влезший в алкогольный спор с местными пропитохами: одной рукой он прикрывал рот, удерживая рвущееся наружу содержимое желудка, другой поднял над головой бутылку текилы, как олимпийский факел. Коннор проводил его сочувствующим и несколько недоуменным взглядом, Гэвин же начал аплодировать и ободряюще кричать вслед. За барной стойкой суетилась хозяйка заведения, Джоан, которую завсегдатаи звали Джо-Джо: она бодро принимала заказы и успевала смеяться над клиентскими шутками. Официантки в коротких шортиках шныряли между замызганными столами, на ходу отшивая флиртующих пьянчуг. Впрочем, никто особенно не паясничал, потому как суровый вид здоровяков-охранников Вилли и Бобби внушал некоторый трепет и уважение. Из настенных колонок грохотала рок-музыка, сливаясь с гулом голосов.

– Джо-Джо! – с заискивающей, глуповатой улыбкой крикнул Гэвин, помахав хозяйке бара.

– Смотрите, кого притащило, – со снисхождением и нарочитой саркастичностью ответила Джоан, разливая шоты. – Давно тебя не видела. И ещё столько же с удовольствием не видела бы…

– Как всегда любезна.

– Она не очень-то тебе рада. – Коннор смешливо вздёрнул брови.

– Да там долгая история… Старые сложные отношения, разбежались, потому что не сошлись характерами, то да сё. – Рид почесал затылок и сел на только что освободившийся барный стул.

– Разбежались мы, потому что ты урод и себялюбивый упырь. Но в принципе можно сказать, что я не сошлась с твоим мерзким характером, – изящно наклонившись, произнесла Джоан и налила Гэвину двойной бурбон. – Хотя бы секс был хороший… Две первые порции за мой счёт: для тебя и твоего дружка.

– Ты супер, Джо-Джо, – чуть не промурлыкал тот совершенно непривычным для ушей его спутника голосом.

– Иди нахер.

– Я вообще-то пытаюсь быть милым.

– Ага, ровно до той секунды, пока опять во что-нибудь не вляпаешься. – Она оправила пушащиеся кудрявые волосы и отошла к другому концу стойки.

«И тут она мне такая, типа, я люблю, когда в жопу пожёстче засаживают. Ну, а я чё? Взял – и засадил, как она просит!» – пробасил стоящий рядом здоровяк, затем с ревущим хохотом толкнул Коннора в локоть, и тот сконфуженно улыбнулся, мотнув головой.

– Почему-то есть ощущение, что вторая порция мне уже не понадобится, – произнёс с недоверием Коннор и оглядел поданный напиток.

– Потому что тебе и от первой смысла нет? – уточнил со смешком Рид, пригубив свой бурбон.

– Нет, потому что я улечу с одного стакана.

– Куда? В Барбилэнд?

– Надеюсь, что хотя бы не под стол.

Гэвин вопросительно свёл брови, прямо взглянул в лицо своего собеседника и выжидающе прищурился.

– Ты-то?

– Я-то.

– Гонишь, – недоверчиво фыркнул Гэвин, но приготовился наконец-то получить исчерпывающие ответы на свои вопросы.

Недолго думая, Коннор схватил из ближайшей подставки чистый нож для фруктов и прочертил тонким концом лезвия кожу ладони, стиснув зубы.

– Твою мать… – изумлённо буркнул Рид, не сводя глаз с проступившей алой полоски. – И… И как это, блядь, понимать?

– Хотел бы я ответить в двух словах.

Гэвину мгновенно вспомнилось то неловкое столкновение недельной давности, когда на его глазах из туалетной кабинки в Департаменте вышел Коннор и невозмутимо направился к раковине. «Господи! Ты чего там делал, пластмассовый извращенец?» – ошарашенно протараторил Рид, но в ответ ему прилетело лишь отстранённо-насмешливое: «Ты не поверишь», – после чего Коннор тут же вышел, не утруждая себя какими-либо объяснениями.

– Как тебе удалось сделать это с собой? – с детским, открытым любопытством тихо спросил Гэвин, приглушив до дна первую порцию выпивки.

– Не без сторонней помощи. И эту помощь мне оказал вовсе не «Киберлайф».

– Ладно, я в твои дела не лезу, по большому счёту плевать. Уж не знаю, один или несколько шизиков тебе помогли, но это просто гениально. Что волнует меня больше – нахрена ты это с собой сделал? У людей ведь нет никаких преимуществ над пластиковыми болванами: мы болеем, стареем, – посмотрел на вторую порцию бурбона в своей руке, – бухаем до отказа печени, и в целом не то чтобы шедевры от дилетанта с первого курса по имени Бог.

– По-моему, весьма очевидно, что у меня не было ни одной причины не делать этого с собой. – Коннор повторил за Ридом и допил первый стакан.

– Джо-Джо! – крикнул Гэвин, перегнувшись через стойку. – Берём целиком эту бутылку! – И долил себе до половины. – Говори, говори, чего притих-то?

– Непривычно, что ты слушаешь. – Коннор грустно улыбнулся.

– Хорош сопли размазывать.

– Говоришь как эмоциональный инвалид.

– Сочту за комплимент! – Он чокнулся о стакан Коннора.

В противоположном конце бара завязалась драка, но довольно вялая, и общее внимание вскоре переключилось обратно на выпивку и трёп.

– Когда я стал девиантом, мне то и дело говорили что-то вроде «иди со своим народом», «мы живые», «люди тебя используют», «ты нечто большее»… Но моей семьёй стал человек. Работаю я тоже в основном с людьми и ни с кем близко из «своего народа» не общаюсь и не общался. Я пытался жить как человек, но не являлся им, и со временем мысли о собственной неполноценности стали посещать всё чаще. К примеру, есть у меня на службе коллега один – детектив Рид зовут, слыхал о таком? Редкостный мудозвон, пусть и не плохой парень. – Он забавно поджал губы под усмешку Гэвина. – Так вот, детектив Рид не упускал возможности напомнить, где моё место. Даже когда у меня стало практически столько же прав, сколько и у него. Иногда я даже допускал, что в его словах есть смысл… А потом подружился с одной мелкой очаровательной обезьяной, и всё стало только хуже, – сделал нервный глоток и поморщился.

– Окей, теперь до меня окончательно допёрло. Помню, что она андроидов не любит, ты поэтому и лапшу ей на уши вешал. Неужели эта вот… трансформация для того, чтобы она никогда не раскрыла твою ложь? Как-то это жутко, не находишь?

– Трансформация – это для меня. А правду она обязательно узнает, когда вернётся из Канады.

Покачнулся и пролил содержимое стакана на стойку.

– У тебя что, язык заплетается? – раззадорился Гэвин, смакуя невиданное зрелище.

К гостям подбежала официантка и шустро вытерла пролитое.

– Он как будто до зубов не добегает… Странно себя чувствую, словно сознание от тела отделяется.

– Вот так обычно люди потом и творят всякую фигню.

– Могу себе представить. ― Коннор облокотился на стойку и подпёр ладонью щёку.

– Возьми-ка лучше мой стул и присядь, а то мало ли у тебя ещё и стопы от пола начнут отделяться в самый разгар душевных излияний.

– Пожалуй, ты прав… ― Он сел на предложенный стул и отпил прямиком из бутылки.

– Поаккуратнее с этой штукой! А то сел на стул и тут же в себя поверил?

– Для режима папаши у меня есть Хэнк, ― заторможено произнёс Коннор, резко ткнув Гэвина в плечо, ― мне ещё вот тебя не хватало. Я никогда в жизни не нажирался, дай прочувствовать момент!

– Нихера у тебя ковбойский тон! ― хохоча, отметил Рид, выплюнув обратно в стакан отпитый бурбон. ― Сейчас ещё три глотка пропустишь ― гляди и девок снимать пойдёшь.

– Не пойду. ― Легонько мотнув головой, Коннор улыбнулся.

– А чего так? Тебе что, не приделали этот? ― Он кивнул в сторону паха.

– Приделали. Но не в том дело.

– Тебя кто-то отшил, и ты до сих пор сохнешь по ней?

– Можно и так сказать. Хотя «сохну» уже неподходящее слово: мне теперь спокойно, я чувствую себя целым и живым. ― Коннор огляделся по сторонам осоловелыми довольными глазами. ― Я понял, что не умру без неё и не потеряюсь, ведь вокруг столько всего, чего я ещё не пробовал! Мне так многое стало интересно. А учиться даже приятно. Ведь всякий раз, как я преодолеваю новую высоту, я чувствую, что достиг чего-то стоящего, меня переполняет гордость, радость, появляются новые силы и… Хах, система поощрения организма ― хороший бонус за старания, пусть и нематериальный! ― И размашистым движением пригладил пальцами бровь ― приобретённый им минувшим летом нервный тик. ― Человеческая жизнь вся состоит из этих маленьких побед, преодоления себя, развития.

– Погоди секунду, ― бросил Рид, доставая из кармана куртки завибрировавший телефон.

«Да? Нет, не очень отвлекаешь, ― грустно потупил глаза. ― Я сейчас не могу, с коллегой в баре сижу. Ладно, договорились… Как там мама? ― нервно застучал пальцами по стойке. ― Она мне позавчера опять жаловалась, что ты её обижаешь, скотина. Имей в виду, ещё раз посмеешь хотя бы замахнуться в её сторону, я тебе яйца отстрелю! И даже не послушаю её уговоров… Ладно, до связи», ― тяжело выдохнул и убрал трубку обратно, затем лихо осушил стакан.

– Отчим мой. ― Гэвин почувствовал в выражении лица собеседника незаданный вопрос. ― Та ещё мразина, как и родной папаша. Мама умеет находить подонков! Всю жизнь верила, что лучшего не достойна. Позволяла руку на себя поднимать. Отчим и на мне мелком отыгрывался… Но в семнадцать я впервые сумел дать ему отпор: сломал козлу нос и вывихнул правую руку. После этого он по струночке стал ходить в моём присутствии. Я тогда-то и копом стать решил. Сам, конечно, не подарок был, ввязывался во всякую херню, но академия подарила мне новую жизнь и возможность доказать нерадивым предкам, что я не пустое место, понимаешь?

Коннор сочувствующе кивнул, ощущая ватными ногами, как задвигался пол. Над головами посетителей лениво клубились бело-сизые струи сигаретного дыма, утекая в открытые форточки под потолком. В дальнем углу, под столом, пьяная в стельку девчонка делала минет своему парню, изредка прерываясь, чтобы глотнуть пива. Зато рядом горела симпатичная неоновая табличка в половину стены с надписью «Виски ― моя лучшая подружка». Сквозь удушливый туман и толпу на Коннора двигался лысый бородатый бугай в поношенной кожанке: его лицо багровело с каждым шагом, а усики в крошках над верхней губой нелепо дёргались, словно приклеенные.

– Вот ты где, смазливый ублюдок! ― заорал он, схватил Коннора за грудки и тряхнул. ― Синтия мне всё про вас рассказала! И теперь я спущу прямо здесь твои портки и отымею до смерти.

– Здоровяк, ты очень крут, конечно, ― дипломатично начал тот, не желая накалять ситуацию, ― но я не знаю никакую Синтию. Ты что-то напутал.

– Я знаю, что ты трахаешь мою жену!

– Вали отсюда, образина, пока я не ушатал тебя за то, что ты нам с приятелем помешал вести душевную беседу, ― напряжённо и самодовольно вмешался Гэвин, сделав контрольный глоток и начав разминать кисти рук. ― Сам следи за щелью своей жёнушки, раз она у тебя так любит налево гульнуть.

– Ах ты уёбок! ― заорал бугай, отбросив в сторону Коннора, и замахнулся на Рида.

– Гэвин, чёрт возьми! ― крикнула Джоан, заметив, что её бывший опять ввязался в драку.

Шорох, стук, битое стекло, хруст костей, улюлюканье в толпе: противник повалил Рида на чей-то столик. Коннор потряс головой, проморгался и, едва встав на ноги, получил в челюсть от друга бородатого бугая. Рухнул лицом на облитый спиртным пол, сплюнул густую кровавую слюну и почувствовал, как в жилах начало закипать, а под кожей пульсировать. В ушах стоял противный звон, почему-то напоминавший боевой сигнал. «Даже не пробуй встать!» ― завопил его противник, утирая пот со лба. «Ага, хрен тебе», ― рассмеялся Коннор, обнажив окровавленные зубы. Пока поднимался, успел увернуться, и незнакомец влетел головой в соседний столик. Быстро оклемавшись, развернулся и двинулся на Коннора. «Материал моих костей на тридцать процентов прочнее, а при хорошей концентрации я могу направить всю силу удара так, что вырублю его наглухо. Нужно лишь собраться», ― мышцы напряглись, стопы крепче вжались в пол, сделал стремительный выпад ― промахнулся. Увернулся, блокировал удар, снова увернулся: чуть не размазался о стену. Измотанный противник сделал последнюю попытку и был отправлен в нокаут. Головная боль и звон стали невыносимыми, и Коннор мучительно зажмурился, но вспомнил про Гэвина. Шатаясь из стороны в сторону, как парусник в шторм, подкрался к бородатому бугаю, но тот резко обернулся и прописал лбом в лоб не готовому к такому повороту Коннору. Звон прекратился, и перед глазами расплылась чернота.

Сколько времени он провёл в отключке? Едва ли в этом мраке существовало время. Вокруг лишь бескрайние чёрные воды. На него плыл гигантский лялиус, разинув необъятный рот: «Ты спас мне жизнь, храбрый воин. Спасибо тебе!» ― невнятно промямлила рыба и растворилась в толще воды.

«Ничего поумнее не придумали, два идиота?» ― донёсся откуда-то с морского дна знакомый голос. «Ну, подумаешь, помутузились с мужиками в баре! Ему даже познавательно. Твой сынок был очень крут, ты бы нас видел!» ― он узнал Гэвина и медленно открыл глаза, ощутив сухость во рту и привкус железа.

– Живой? ― Перед ним возникло родное седобородое лицо Хэнка.

– Чуть-чуть, ― буркнул он неуверенно.

– Встать можешь?

– Сомневаюсь.

– М-да, не думал, что однажды настанет момент, когда мне придётся тащить тебя вдрызг пьяного, а не наоборот. ― Андерсон тепло рассмеялся, закидывая руку Коннора себе на плечо.

– Я помогу. ― Гэвин зашёл с другой стороны.

– Ты тоже полезай в авто, ― скомандовал Хэнк, ― хватит на сегодня с обоих.

***

Поначалу Мари казалось, что она не вынесет пытку разлукой. Она не могла представить, как сможет жить без его голоса, успокаивающих и вместе с тем волнующих прикосновений, без долгих разговоров, шуток, вечерних прогулок. Сложно было даже вообразить себе месяцы и годы без Коннора. Но дни ярко сгорали один за другим ― полыхали в пламени походных костров, стекали дождём по запотевшим окнам, составляли слова в учебниках, разносились в воздухе вместе со смехом одноклассников, шелестели с листвой. Вопреки прежним мрачным размышлениям, самым пугающим оказалось вовсе не то, что она не сможет без Коннора, а осознание, что напротив ― может. Тоска не заполняла всё её существо, и каждый новый день был не похож на предыдущий. Мари скучала по своему милому другу, но стремление к успехам в учёбе и волонтёрская работа поглотили её без остатка. К тому же раз в месяц к ней приезжала Кристина: её бабушка и дедушка жили в Канаде, и на летних поездках в лагерь она обычно останавливалась у них. Теперь у Крис появился повод для дальних поездок не только летом.