Текст книги "В чём измеряется нежность? (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

========== Часть I ==========

Паук притаился в углу голодным свирепым чудовищем. Его кривоватые мохнатые лапы – дрожащие жаждущие руки – тянулись к ней через всю комнату. В темноте на безобразной морде сверкнули дьявольские глаза, тусклый свет из окна выхватил чернильные усы…

Хорошо бы навсегда позабыть эти красивые усы, пахнущие табаком и вишней!

Мария укрыла голову одеялом. Пуховый свод над макушкой стал её мягкой крепостью.

С тонкими стенами. Очень тонкими. Безнадёжно, невыносимо тонкими.

Подтянула расцарапанные колени к животу, сжалась в комок и чуть слышно заскулила, ожидая в каждой приближающейся секунде катастрофу.

Тишина.

Девочка тихонько выглянула из-за краешка одеяла и уставилась в противоположный конец комнаты. Груда сваленных на стуле у шкафа вещей грозила превратиться в чёрную жижу-монстра, как в старых ужастиках. Её внушительная тень растеклась по стене, ещё мгновение – сцапает за худенькие лодыжки, утащит во мрак и с хрустом сожрёт.

По монстру на стуле чудесным спасительным светом перекатился неуклюжий огонёк от фар проехавшего автомобиля.

Вздох облегчения.

Это ненадолго.

Ведь паук никуда не ушёл. И не уйдёт. Он вечно будет голоден. Он вечно будет желать её украсть.

Проклятые усы над проклятыми красивыми губами! Застенчиво беззастенчивые руки… Чтоб им сгинуть навсегда!

Слёзы обожгли ей щёки, наволочка под ухом стала сырой и противной. Никто не придёт. Никто не спасёт её от мерзких мохнатых паучьих лап. Папа и мама давно уже спят, последний праздничный гул стих больше часа назад, умолк говорливый телевизор, бытовые приборы дремали, лишь старая стиральная машина громко храпела в подвале, пытаясь переварить режим полоскания. Мария осторожно высунула кончик пальца ноги из-под одеяла – тихо-тихо, неторопливо: паук мог заметить любое резкое движение. Гибко и ловко сползла на пол и замерла, уставившись на груду-монстра: теперь она не казалась такой уж и страшной, но нужно быть начеку.

Раз, два, три… Нервный выдох, шмыгнула носом, утёрла его влажный кончик тыльной стороной ладони и сиганула в сторону открытого окна. Пара-тройка отточенных движений, и вот она уже на ладони холодной улицы. Пожелтевшие, почти голые деревья охраняли ночной покой, студёный ветер трепал обнажённые ветви, перекатывался упругой рябью на поверхности серебристых луж, отражающих лунный свет. Оборачиваться нельзя – паук открыл на неё охоту.

Позабыть бы навсегда эти руки! Этот стыд…

Лёгкий мороз кусал за мокрые щёки, колыхал спутавшиеся светлые пряди, пальцы ног начинали коченеть. Страх резал внутренности, вгрызался под кожу, подгонял незримой жилистой ручищей. «Если я заберусь наверх, паук не достанет меня», – решила Мария, приметив вдоль дороги вереницу хлипких бараков, будто бы приклеенных друг к другу: в паре кварталов отсюда строили новый торговый центр, и рабочие временно ночевали здесь, чтобы быстрее добираться до объекта. Девочка без раздумий взобралась по холодному скользкому стволу дерева, растущего у крайнего домишки, и перебралась на металлическую покатую кровлю.

Скорее! Скорее бежать! Он сейчас догонит! Сцапает! Проглотит!

Прыгнула на другую крышу, ойкнула, потёрла ушибленную пятку и помчала дальше. Третья, четвёртая, пятая, шестая крыши. Скоро они закончатся. Скоро паук схватит её.

Обрыв. Испуганный визг отчаяния. Зажмурилась посильнее, чтобы не видеть своей кончины.

Приземлилась в чьи-то крепкие руки, в незнакомые мягкие объятия.

– Я поймал! Я держу тебя! Всё хорошо, ты в безопасности. – Ласковый и взволнованный голос, льющийся не иначе как откуда-то с небес. Может, это ангел-хранитель? Спас её, свою непутёвую подопечную.

Не разлепляя век, Мария молчала и лишь спустя несколько секунд осознала, что так крепко сцепила пальчики в замок на шее своего ангела, что мышцы налились свинцовой болью. Медленно открыла глаза и посмотрела вдаль, туда, где тень паука трусливо отступала во мрак, унося с собой её страх и беспомощность.

– Ты в порядке? – деликатно поинтересовался ангел, но ребёнок продолжал молчать. – Я из полиции, я отведу тебя домой.

– Как хорошо, что ты пришёл ко мне. – Проигнорировав сказанное, Мари поёрзала подбородком по его плечу. – Паук боится тебя.

– Паук?

– Да, огромный и уродливый! – Она отстранилась и обратила к нему зарёванное, опухшее лицо: оно больше не было искажено тревогой, черты мгновенно разгладились, рот перестал дрожать, и в шустрых зрачках зажглось любопытство. С детской непринуждённостью чуть неуклюже убрала ему со лба под шапку каштановую прядь и коротко шмыгнула покрасневшим носом. – У тебя глаза совсем чёрные в темноте! – шепнула с преувеличенным удивлением.

– При дневном свете они не такие ужасные, – ответил он, добродушно улыбаясь, – просто карие.

– Нет, нет, нет! Они ни разу, нисколечко, ни капелюсечки не ужасные! – И театрально завертела головой. – Наверное, у ангелов они такими и должны быть.

– Сомневаюсь, что ангелов берут работать в полицию. – Он искренно и тепло рассмеялся, затем опустил её на землю, снял с себя куртку, укутал девочку и вновь взял на руки. – Меня зовут Коннор, а тебя?

– Мари.

– Мари, я буду вынужден рассказать о случившемся твоим родителям…

– Прошу, не говори им! – взмолилась она, сжав в кулачках ткань джемпера крупной вязки. – Папа будет злиться, он тоже полицейский. Он не поверит, что паук хотел меня схватить.

– Я попрошу отца поговорить с тобой, только и всего, обещаю, он выслушает. Твоё ночное приключение могло плохо кончиться, если бы я вовремя не заметил тебя. Не следует убегать из дома в такой час.

– Клянусь, я не хотела. Просто не знала, куда могу спрятаться, а паук тянул свои отвратительные лапы через всю комнату, он почти прикоснулся ко мне… Было так страшно. Я знала, что никто не поможет мне. Но он увидел тебя и ушёл.

Неуёмный стук крохотного сердца и сбитое дыхание запустили в памяти Коннора череду воспоминаний пары минувших лет: это были долгие разговоры на кухне или перед мерцающим экраном телевизора. Если Хэнк крепко набирался любимым виски, он пускался в откровения о прошлом, в основном о сыне. Порой они могли переслушать почти все джазовые пластинки в доме и умолкнуть лишь к рассвету. Выхваченное воспоминание рисовало лейтенанта Андерсона, размахивающего опустевшим стаканом, в котором позвякивали кубики льда:

– Коулу тогда вот-вот должно было стукнуть шесть, и к нему нагрянул обычный для его возраста недуг – одержимость «подкроватным монстром»…

Щёлк-щёлк – подтаявшие льдинки ударились о стеклянные стенки.

– Я мог дежурить чуть не целую ночь в его комнате. Не скажу, что особенно парился из-за этого, верил, что скоро всё закончится… – Хэнк уставился перед собой не моргая. – И однажды всё действительно закончилось…

«Подкроватный монстр» – вывели в сознании Коннора нули и единицы. Он вдруг ясно и живо представил своего друга, браво сражающимся в комнате Марии с гигантским пауком.

«Хэнку понравилась бы эта девчушка».

Мария уловила зыбкую перемену в лице своего ангела – задумчивую угрюмость, залёгшую в опустившихся уголках губ.

Всю дорогу к дому она изучала его черты, объятые бледным отсветом луны, что висела на чёрно-синем небосклоне. Земля лужаек у домов пахла сыростью и перегноем, этот запах убаюкивал, дарил безмятежность; ветер напевал колыбельные кронам деревьев; в промозглом воздухе растекались горячие завитки дыхания, выводя хрупкие, эфемерные узоры. «Вот бы эта дорога никогда не кончалась», – впадая в дрёму, мечтала Мария.

Очутившись на пороге дома, она едва улавливала причитания матери и ругань отца, сменившуюся вскоре тихими упрёками. Спрятавшись за спиной своего ангела, она принялась канючить и отпираться от попыток родителей отвести её в спальню.

– Паук может вернуться, папочка, он только Коннора боится!

– Мари, давай я с тобой посижу? – Мать присела перед ней на корточки и обхватила ладонями холодные ручонки. – Вот увидишь, никакое чудище не явится, пока я рядом.

– Мамочка, паук и тебя сожрёт, – задыхаясь от подступивших слёз, пролепетала она. – Мамочка, ну, разреши ему посидеть рядом, пока я не засну!

– Детка, так нельзя. Ты ставишь Коннора в неудобное положение.

– Всё в порядке, мэм. Ни о каких неудобствах нет и речи, я…

– Прошу прощения за эту сцену, – вмешался отец и жестом пригласил гостя пойти за ним. – Поговорим с глазу на глаз, если вы не против? – Затем обернулся к жене: – Бетти, поставь, для гостя кофе. И у нас ещё осталось немного праздничного торта.

– Благодарю, в этом нет необходимости. – Коннор виновато улыбнулся хозяевам дома и бросил в сторону Марии обеспокоенный, извиняющийся взгляд.

«Пожалуйста», – беззвучно проговорила ему девочка одними лишь губами.

Коннор отвернулся и прошёл вслед за её отцом в маленькую столовую. Он всё сделал правильно, но отчего-то чувствовал себя предателем.

Мария капризно плюхнулась на диван в гостиной, обложила себя декоративными подушками и притихла. Ей не удалось разобрать, о чём говорили отец с гостем, но она чутко вслушивалась в речной плеск успокаивающего голоса своего ангела и вскоре крепко уснула.

Спустя неделю он снова вёл её домой. Можно было бы назвать это забавным совпадением, но повода для веселья не было…

Хэнк ранние подъёмы не любил, Коннор это прекрасно знал; андроидам по утрам и будильник не нужен, чтобы без лишних компромиссов со временем и совестью начать новый день. Вчера вечером у Сумо закончился корм, и морить пса голодом он не собирался. Поднялся в семь утра, заправил диван в гостиной и заранее приготовил на завтрак для Хэнка яичницу с беконом. Коннор напрямую не говорил своему другу, что решил взять под контроль его здоровье, иначе рискнул бы нарваться на ураган протестов «не лезть нахрен со своей заботой». Поэтому он без лишних слов обязал себя готовкой домашней пищи, не позволяя Андерсону лишний раз заказывать в службах доставки калорийные «бомбы», которые добивали и без того посаженную алкоголем печень.

Сумо сел рядом с пустой миской и грустно, с трогательной ненавязчивостью, как старичок, поглядывал на Коннора: дескать, я всё понимаю и не злюсь, но было бы славно сейчас набить брюхо.

– Я ненадолго, дружок, – с утешением произнёс Коннор и потрепал пса за ухом, затем направился в коридор, быстро облачился в верхнюю одежду и вышел на улицу.

В воздухе чувствовался ароматный морозец наступающей на пятки зимы, пожухлые замерзшие листья хрустели под подошвами ботинок. По безлюдным улицам изредка сновали такси и одинокие прохожие. Коннора очаровывала эта ранняя тишь и бледное, словно каждый день прощающееся, осеннее солнце, что едва касалось земли и уже почти не грело. Впереди показалась знакомая детская фигурка: стояла в чёрном платьице и безразмерном кардигане, в домашних тапочках, обхватив себя за плечи и уставившись в вышину.

Мария Эванс, дата рождения: 15 июля 2031 года – моментально просканировал ребёнка Коннор.

Он знал, почему она в чёрном и почему грустит. Несколько дней назад это было в новостях: андроид убил постороннего человека не на почве ненависти и видовой дискриминации. Бет Эванс стала случайной жертвой в перестрелке между полицией и андроидом, похитившим из магазина набор биокомпонентов. После мирной революции Маркуса и предоставления гражданских прав андроидам, «Киберлайф» не намеревалась обанкротиться и перезапустила производственный процесс, сделав приоритетом выпуск тириума и внутренних органов для замены в случае поломки. Одной из самых востребованных линеек стали различные продвинутые модификации, делающие структуру органов более приближенной к человеческой: невзирая на то, что по сути эти разработки делали андроидов более уязвимыми физически, они пользовались невероятным спросом. Андроиды мечтали быть «настоящими людьми», со всеми вытекающими последствиями, и бизнес не преминул этим воспользоваться. Цены на продукцию стали неприлично высоки: это была та плата за свободу, с которой приходилось считаться. Люди по-прежнему были хозяевами ресурсов и производства, они не собирались облегчать путь к преимуществу над собой для новой расы. Даже став свободными, многие андроиды остались либо у прежних владельцев «рабами с зарплатой», либо не у дел – безработными, которым ряд фирм отказывал в трудоустройстве без объективных причин. Последнее стало толчком роста криминальной деятельности: кражи биокомпонентов малоимущими андроидами стали обычным делом.

Коннор дотронулся до виска, проверяя, прикрыт ли шапкой диод. Вряд ли девочке нужно знать, что он андроид, учитывая то, какие болезненные чувства она могла переживать. Медленно подошёл – она даже головы в его сторону не повернула, лишь дрожала и смотрела ввысь сухими глазами, казавшимися чересчур большими на бледном измождённом лице. Солнце скрылось за невесть откуда приплывшими хмурыми тучами, и, плавно кружась на безветрии, с неба посыпались хлопья первого снега.

– Доброе утро, Мари, – произнёс он, чуть склонил голову набок. Девочка не отозвалась, наблюдая за парящими холодными пушинками. – Ты здесь одна?

Мария с безразличием подалась вперёд и поймала ртом снежинку.

– Это я, Коннор, помнишь неделю назад…

– Агась, – бесцветно ответила она.

– Я видел новости… о твоей маме. Мне очень жаль.

– Мне почему-то кажется, что мама просто в гости ушла и ещё не вернулась. Здесь её школьная подруга живёт, миссис Уилкс. – Она кивнула на дом, что стоял за оградой. – Она частенько у неё допоздна сидела. Может, если я подольше здесь побуду, она выйдет, и мы вместе пойдём домой?

Мария посмотрела на него с упрямым отчаянием, но на её лице не было никакой надежды: она понимала, что её ожидания напрасны. Это осознание выстрелило Коннору в висок.

– Я опять из дома удрала. Там так душно и гадко. Родственники с папой сейчас, наверное, уже уехали на кладбище. Не хочу туда. Не хочу прощаться. Хочу, чтобы всё было как раньше… Там в гробу будто и не мама лежит, а кукла с резиновым лицом. – Казалось, что по её щеке должна была скатиться слеза, но глаза Марии по-прежнему были сухими, словно она выплакала все слёзы. – Кукла убила маму, – тихо, но с отчётливой злобой произнесла она.

– Ты ненавидишь того андроида, который это сделал?

Мария не ответила, боясь произнести это вслух, лишь её дыхание участилось и стало громче. Коннор опустился подле неё на одно колено, чтобы она могла видеть его лицо наравне со своим.

– Никто не должен в твоём возрасте испытывать то, что сейчас испытываешь ты. Даже не могу себе представить, каково это. Но знаешь, я верю, что ты будешь сильной, даже если тебе будет казаться, что это не так и ты едва держишься. – Он внимательно изучал мельчайшие перемены в её настроении и всё надеялся уловить хоть крупицу облегчения. – Не знаю, увидимся ли мы ещё когда-нибудь, но, надеюсь, что мне всё-таки удастся увидеть и то, как ты улыбаешься.

Лёд в её чертах треснул, и на губах заиграла невыносимо печальная улыбка, глаза наполнились влагой. Мария дёрнулась с места и со всей силы обняла его. Снежная пыль покрыла всю её лохматую голову, осела на вороте кардигана и на ворсистых тапках. Вдруг она резко отстранилась, упёршись ладонями ему в плечи:

– А куда ты шёл? А можно с тобой? – роняя слёзы и гнусавя, промямлила она, утерев хлюпающий нос.

– Ты заболеешь в тапочках по такому холоду.

– Ну, можно мне с тобой? – протяжно выла Мари. – А потом сразу домой, честно-честно!

– Ладно, – сдался Коннор, хоть и понимал, что затея не самая лучшая, но в данный момент это было единственным утешением для неё, – только пообещай мне, что больше не станешь убегать из дома раздетой и заставлять родных беспокоиться из-за этого?

– Обещаю.

Он согласно кивнул ей.

Пока Мария радостно носилась вдоль стеллажей в зоомагазине, вызывая умилительную улыбку у пожилой кассирши, Коннора не единожды посещали мысли купить что-то для неё в кондитерской на обратной дороге, но нежелание поселить в её голове доверие к незнакомому «доброму дяде с конфеткой», которое однажды могло бы сыграть с ней злую шутку, отговорило его.

– Какая чудесная доча у вас! – восхитилась старуха, приложив руки к груди.

Коннор неловко улыбнулся на произнесённую реплику. «Ни у кого из таких, как я, не может быть по-настоящему своих детей», – нули и единицы сложили в его сознании непрошеную печаль. Он взглянул на свою спутницу, что застыла у крутящейся стойки с игрушками для кошек и гладила щёку хвостиком какого-то пушистого уродца, напоминающего мышь. «Бедный Сумо, наверное, уже совсем сник, пока я развожу по домам сбегающих детей, вместо того, чтобы наконец-то покормить его», – злился он на себя, но понимал, что не мог поступить иначе.

– Мари! – окликнул он её у выхода.

Шустрый бесёнок вынырнул из-за птичьих клеток и с хриплым криком «бум!» стукнулся лбом в спину Коннора. Не переставая улыбаться, открыл ей дверь и вышел следом. Снег уже перестал. Мария крепко взяла его за руку и притихла, принявшись разглядывать дома и деревья.

Зябкий ноябрь 2040-го года покрыл улицы Детройта тонкой вуалью инея.

Комментарий к Часть I

Пост к главе: 1) https://vk.com/wall-24123540_3461 2) https://vk.com/wall-24123540_3462

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== Часть II ==========

– Ты обещал, что мы сходим в кино.

– Нет, милая, я сказал не так. Я сказал, э-э… я сказал «я подумаю об этом». Железного уговора не было. Мари, у меня скопилась куча бумажной работы, и я должен завоевать доверие нового начальства. Знаю, меня часто не будет допоздна, и для тебя это большой минус. Зато путь отсюда до дома гораздо короче, и ты сможешь легко найти меня, если вдруг что-то понадобится.

– Мама не нарушила бы обещание. – Мари обиженно надулась и демонстративно повернула голову вбок.

Роджер тяжело вздохнул. Трудно объяснить девятилетнему ребёнку, что на новом месте он должен показать себя, должен добиться уважения коллег. Даже во вред его отношениям с собственным ребёнком. Мистер Эванс был убеждён, что необходимо приносить в жертву что-то важное во имя достижения цели, иначе успеха не добиться. Правда, едва ли за сорок лет жизни он шёл к по-настоящему большим целям, оттого почившей супруге нередко казалось, что жертвы его несоразмерно высоки. Сам Роджер считал, что трезво оценивает свои возможности и не прыгает выше головы. Но ради своих «средних целей» он был готов отдать многое.

– Добрый день, Роджер, – сзади раздался хриплый кашель.

– Привет, Хэнк. Скажу, пока не забыл: Фаулер хотел тебя видеть. Он с утра в хорошем настроении, говорит вы с Коннором повязали того лысого ушлёпка, что толкал «красный лёд» местной школоте. Мои поздравления. – Отец улыбнулся добродушной, но, как показалось Марии, заискивающей улыбкой.

– Коннор здесь работает? – радостно выпучив глазёнки, спросила Мари в полной уверенности, что речь идёт именно о «её» Конноре.

– Хах, ты что, знаешь Коннора, малявка? – с задоринкой полюбопытствовал Хэнк.

– Коннор спас меня от чудовищного паука, который гнался за мной, он мой друг.

– Вот как? Мне он не рассказывал о своих похождениях с гномами в Лихолесье¹{?}[Хэнк ссылается на сцену из фильма «Хоббит: Пустошь Смауга» 2013 года, где хоббит Бильбо спасал своих друзей гномов из ловушки гигантских пауков.].

– Это долгая ноябрьская история. – Роджер махнул рукой и издал тугой смешок. – Он просто пару раз возвращал Мари домой, когда она убегала по каким-то своим выдуманным причинам. Дети частенько что-нибудь придумывают.

– Я уже не в том возрасте, чтобы выдумывать: огромный паук был в моей комнате, я не лгу! – возмутилась она с ужасом и обидой, затем взглянула на отца, жалобно сведя брови.

– Ладно, Роджер, спасибо, пойду загляну к Джеффри. – Андерсон поспешил удалиться, не желая вмешиваться в чужие семейные проблемы.

– Мистер Андерсон! – позвала лейтенанта Мария, когда тот уже взялся за ручку стеклянной двери кабинета шефа. – Скажите, а Коннор… он придёт сегодня в участок?

– Этого точно не знаю, девочка. – В его голосе прозвучали ласковые ноты. – Он с утра пораньше ускакал проверять зацепку по новому делу, а уж когда вернётся…

Неопределённо развёл руками и вошёл внутрь.

Мари обернулась к отцу и посмурнела.

– Сплошная скука. Опять, – со вздохом пробормотала она и разочарованно повела носком сапожка.

– Я договорился с дядей Робом, он заберёт тебя к себе до вечера. Можешь развести его на сладости и развлечения. – Роджер заговорщически подмигнул дочери.

– Я не хочу ехать к дяде Робу, – просто и честно ответила Мария, насупив нос, и принялась указательным пальцем качать брелок на своём рюкзаке. – Он скучный старпёр и вечно говорит странными занудными словами.

– Мари, дядя Роб очень любит тебя.

– Да знаю я, знаю. Просто с ним скучно и неловко. Совершенно не о чем поговорить.

– И откуда в тебе такая нелюдимость? Мы и андроида в доме никогда не держали, пусть я и настаивал. – Он погрузился в воспоминания против воли. – Вот маме совсем не нравилась эта идея. А я думаю, что, наверное, и зря. Меньше хлопот по дому. Но теперь-то уж ладно, я поздно спохватился тут жалеть об упущенных возможностях.

– Пап, я не нелюдимая. Просто дядя Роб зануда.

– У тебя всё равно нет выбора: он мой кузен и твоя родня, нужно быть терпимее и добрее к своим. – Роджер проводил дочь к своему рабочему месту и выкатил обитое чёрной тканью кресло с белой эмблемой полиции Детройта. – Он подъедет примерно через полчаса, посиди пока тут, а мне в архив надо. – Поцеловал её в светлую макушку и ушёл.

Унылое ожидание. Вокруг гудение ламп и мониторов, копы попивают кофе на рабочих местах, перекидываются сальными шутками: эти шутки кажутся Марии единственным забавным и ободряющим за этот день; Хэнк Андерсон и Джеффри Фаулер гогочут в кабинете капитана чуть не надрывая животы, и Мари так нравится этот искренний смех – она невольно улыбается, будто понимает, о чём речь. Она бы хотела быть там, в том кабинете – взрослой и понимающей соль шуток, чувствовать себя нужной и полезной. В детском теле слишком тесно. Вот бы вылезти из кожи и убежать. Куда угодно. Куда захочется.

В мышцах начало расти напряжение. Паук где-то рядом. Крадётся по коридорам, неустанно ищет её. Мохнатые мерзкие лапки шлёпают по начищенному полу. Мария задержала дыхание и зажмурилась, понимая своё бессилие.

«Да у Фаулера твой приятель, ржут как две старые обезьяны», – молодцеватый гортанный хохот прорезал жужжание электроники. «Спасибо, Гэвин», – ответил голос её ангела. Мария шумно выдохнула и повернулась в кресле, чтобы поймать взглядом знакомую фигуру, но перед ней возник статный человек в тёмно-сером пальто и чёрных кожаных перчатках. Елейно улыбнулся и грациозно наклонился, влажно поцеловав девочку в щёку.

– Здравствуй, Мария. Я так соскучился по моей любимой девочке. – Дядя опустился на корточки подле неё гибким движением. – Папы нет что ли?

– В архив ушёл.

– А-а-а, – с наигранной важностью протянул он. Затем достал из-за пазухи нарядную куклу со стильной причёской.

Мария не обратила внимания на протянутый подарок, с волнением глядя куда-то через плечо господина в пальто. Её глаза внимательно изучали то, на что были нацелены, будто охотились.

– Это тебе. – Роберт коснулся куклой её плеча, пытаясь привлечь внимание ребёнка. Мари без видимого восторга приняла подарок, флегматично приподняла прядь роскошных блестящих волос пластмассовой красавицы и с равнодушием положила её на колени, продолжая свою «охоту». – Тебе не нравится? – Он ощутил укол разочарования.

– Я уже год не играю в куклы, дядя Роб.

«Пару тестов сделал на месте, остальное отправил в лабораторию», – умные карие глаза бойко скользнули в сторону Марии, но на лице Коннора не отразилось каких-либо особенных эмоций. «Терпеть не могу эти твои «тесты на месте», блевать хочется», – проворчал в ответ закрывающий за собой стеклянную дверь Андерсон.

– Больше не играешь? Ну, да, да, конечно… стоило бы заметить… – Роб виновато потёр кончиками пальцев лоб. – Я помню, ты их обожала.

Она ему не отвечала, лишь кисло поджала губы. Роберт трепетно положил ладони на колени Марии, разглядывая причудливый узор её зелёных колготок.

– Вы с папой в кино собирались? Может, всё-таки съездим, м? Или ты уже не хочешь?

Мари посмотрела на потолок, где мотыльками с пёстрыми крылышками порхали её мечты о побеге. Скука становилась невыносимой. Как только она опустила голову, вновь встретилась взглядом с Коннором и, не теряя больше ни секунды, произнесла беззвучно, как в ту ночь, в которую его встретила: «Забери меня отсюда».

Коннор нахмурился, вглядываясь в лицо девочки, и прокрутил в памяти запись только что увиденного. Сознание за долю секунды реконструировало сказанное по движению губ. «Она напугана? Этот человек ей чужой? Почему она просит о помощи?» – спросил он себя и отстал от Хэнка, медленно двинувшись в сторону Марии.

– Ладно, вставай, по дороге что-нибудь придумаем, – сдался Роберт и поднялся с корточек, брезгливо отряхнув полы своего пальто.

Мария с неохотой повиновалась и поднялась с места, взяла подаренную куклу за ноги и стала небрежно раскачивать её из стороны в сторону, зашагав к выходу с театрально обречённым видом. Человек в пальто повернулся, и его лицо наконец-то можно было просканировать. Он тоже оказался Эвансом, а значит, приходился Мари кем-то из родственников. Коннор остановился на полпути и мотнул головой, осознав нерациональность своего порыва, вызванного страхом за чужую безопасность.

– Эй, сынок, ты чего там застрял? – окликнул его Хэнк. – Может, двинем куда-нибудь пообедать? Я бы сейчас умял пару бургеров Гэри и картошку: работать на голодный желудок не охота.

Спонтанные налёты Хэнка на «Chicken Feed» изрядно портили грандиозные планы Коннора по контролю за рационом лейтенанта, но отговаривать его всё равно было бы бессмысленной затеей, так что приходилось мириться со слабостями близкого человека и не превращать свои добрые намерения в абсурд.

Коннор учился быть живым каждый день своего нового пути. Зачастую это означало позволить спонтанности владеть ситуацией, отдать предпочтение вопросам, а не заблаговременному анализированию. «Это ещё одна важная составляющая человечности: нести бремя незнания, кропотливого труда, чтобы что-то выяснить. Суть не только в том, что ты обрёл способность мыслить самостоятельно», – объяснял ему Хэнк. В пору, когда Коннор не имел полной власти над собственной волей, он просто знал о людских несовершенствах, адаптировался к ним и помогал ликвидировать их последствия, теперь же – должен был с ними жить и принимать. Вещи не то чтобы кардинально разные на практике, но непохожие по существу. Ныне у Коннора было своё мнение об этих явлениях и палитра связанных с ними негативных эмоций. Он злился, если Хэнк налегал на спиртное, опаздывал на работу, игнорировал адекватные инструкции, забывал о важных мелочах. Злился, потому что это мешало ему, а не потому, что отражалось на благополучии человеческого рода. Однажды он поделился этими чувствами с Андерсоном и ожидал потока ворчливых возражений, но тот лишь остановил на нём задумчивый взгляд и оптимистично опустил уголки губ: «Что ж, так даже лучше. Все люди – эгоисты».

Но куда более странным было то, что в один из тёплых вечеров лета 2039-го года он принёс ему бумаги об усыновлении взрослого. Тогда Хэнк пофигистично констатировал, что это не из сентиментальных соображений, а полностью прагматичное решение, чтобы Коннор не жил в его доме в качестве «бездомной машины», а имел «хоть какой-нибудь юридический статус и место в обществе». Вместе с ролью сына ему досталась и фамилия Андерсон. Теперь он стал частью семьи – простого и огромного понятия. Самого важного для любого человека. Прагматично – вне всякого сомнения, однако с тех пор в активный лексикон Хэнка прочно вошло обращение «сынок», потеснив все прочие.

Считал ли он своего новоиспечённого сына заменой Коулу? С присущей машине рациональностью, Коннор понимал, что отчасти так и было, но чувства подсказывали ему и то, что эта причина вовсе не главная, а лишь составляющая сложного комплекса переживаний.

Вскоре он понял ещё одну вещь: человек Хэнк прощал и ему – андроиду Коннору – особенности его искусственной природы. Постепенно, сражаясь с ленью и местами нежеланием, Андерсон подстраивал свой быт под нового члена семьи, закрывал глаза на его склонность к постоянному поиску причин и логики там, где в мире людей у них не обязательно есть место – прощал несовершенства совершенства Коннора. Сам Коннор впоследствии стал много рефлексировать над этим внутренним открытием, и временами его охватывали страдания. Они устраивали в программе хаос и беспорядок, они терзали нули и единицы не предписанными электрическими импульсами. Почему-то именно теперь, на пике становления человеком он говорил себе: «Но ведь я по-прежнему машина. Машина. И ничто не изменит этого. Никакой программный сбой не позволит мне ощутить на своей шкуре бренность человеческого бытия. Андроиды свободны и живут так, как пожелают. Но мы лишь имитируем эти тонкие, неуловимые оттенки подлинной человечности, нам необходимо верить, что она у нас есть. Иначе наше существование вновь лишится всякого смысла». Острота этих страданий напомнила о себе, когда он шёл в морозное ноябрьское утро до зоомагазина с грустной девчушкой, у которой на днях андроид пристрелил самого родного человека. Коннор никак не мог выбросить из головы стыд перед Марией за то, кем он являлся, за вынужденную ложь. «Заметила ли она мой диод, пока сидела в участке? – всё думал он, разглядывая из автомобильного окна унылые стены старых построек Детройта и апрельский дождь под рёв одной из любимых песен Хэнка. – Разочаруется ли, если узнает, кто я такой? Кто угодно на её месте не пожелал бы больше и знать меня… Пожалуй, я чересчур беспокоюсь о том, что подумает человек, с которым я не близок и с которым едва ли буду дальше общаться. Хотя эта штуковина всё равно ненужный атрибут моего облика, обыкновенная привычка, лучше избавиться от неё сегодня же вечером».

Он себе не лгал, не брал на слабо, вести с собой такие игры казалось пустой тратой времени, и Коннор действительно извлёк диод в ванной комнате в тот же вечер, пока Хэнк заканчивал с ужином. Его отражение осталось прежним: тот же нос, тот же рот, те же брови и глаза. Словно ничего не изменилось. Голубой кружок света покинутой сиротой скатился на дно раковины. Коннор осторожно поднял его большим и указательным пальцами, рассмотрел на прощание и бросил в белый выдвижной ящик. Вернулся на кухню к Хэнку, налил свежей воды Сумо и направился в гостиную, но поймал на себе оценивающий взгляд Андерсона и остановился.

– И зачем? – насупившись, проворчал Хэнк, вытирая губы салфеткой.