Текст книги "В чём измеряется нежность? (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– То есть, ты считаешь нормальным «потребление любви»? Что мы не должны воспитывать общество, а просто вместо этого заменять «гнилые» образцы куклами? Так что ли?

– Блин, как же ты любишь иногда выкручивать до крайностей… – Крис цокнула и поджала свои красивые аккуратно накрашенные губы. – Умерь этот пафос!

Мари в ответ состроила гримасу и высунула язык, сложив руки на груди.

– Я всего-то хотела сказать, что технологии шагнули так далеко и теперь определяют нашу жизнь гораздо сильнее, чем в начале века. Вот сколько лет Сумо, а? – Кристина кивнула в сторону кухни, куда только что свернул из коридора пёс. – Да он наш с тобой ровесник уже, а выглядит весьма неплохо для столь почтенного возраста. Знаешь, раньше сенбернары жили в среднем лет одиннадцать. Но потом случился 2029-й год и большой научный бум в селекции, медицине, нейробиологии и биоинженерии. Я уж не говорю о нейропротезах! По итогу мы имеем возможность жить рядом с домашними питомцами лет на десять дольше, чем им было положено изначально. Да что уж там – и люди стали дольше жить здоровыми и молодыми благодаря науке! – Крис принялась эмоционально жестикулировать. – Мы неизбежно движемся в сторону постоянной выборки: мы корректируем возможность хронических болезней зародыша в утробе матери, мы оставляем престижные и ответственные должности лишь самым квалифицированным, и, конечно, мы выбираем себе партнёров с удобными качествами и идеальной внешностью.

– Ты вроде говоришь так складно и правильно, но у меня мороз по коже. Всё внутри противится этой неестественности. И дело не в том, что я переживаю из-за падения какой-нибудь рождаемости: мне нет дела до того, как кто-то распоряжается собственным телом, да и люди могут изничтожить себя сотней других способов… Просто лично я не хотела бы эмоционально вкладываться в машину, в пустышку, в кусок пластмассы, не способный на подлинную человеческую нежность. – Рука Мари нашла руку Коннора и переплелась дрожащими пальцами с его – пластмассовыми, наполненными подлинной человеческой нежностью. – Я бы так не смогла. Никогда не смогла бы полюбить машину.

– Так уж и никогда? – насмешливо вздёрнув подбородок, вдруг спросил Коннор и крепче сжал её руку.

– А что, думаешь как-то иначе? Ты ведь меня знаешь.

– Да, знаю. – Он чуть сощурился, продолжая изучать самоуверенность в её чертах. – И я думаю, тебе свойственны поспешность и категоричность. Я думаю, что однажды ты саму себя удивишь. Особенно, если твои убеждения столкнутся с сантиментами.

– Уж это мне точно не грозит!

Приблизилась к нему, и её лицо замерло в сантиметре от его лица. Обожаемая Коннором шкодливая улыбочка заиграла на губах Мари, и он на автомате прикоснулся к ним кончиками пальцев, но тут же одёрнул себя, вспомнив, что рядом сидит Кристина.

– Я, кстати, солидарна с ним. – Крис кивнула в сторону Коннора и командно стукнулась кулачком с его кулаком. – И ты можешь воротить нос, но мы бы сейчас были в глубокой жопе, если бы наши девианты не пришли к соглашению с андроидами от российской стороны. Понимаешь, эгоизм мешает людям принимать взвешенные решения для блага всего человечества. Уоррен могла бы до конца столетия мериться гениталиями с Ивановым на фоне ядерных взрывов, но вместо этого мы имеем мирное урегулирование конфликта и множество позитивных решений, которые были выдвинуты андроидами-политиками. Жаль, что их до сих пор не берут на особо значимые посты, а процентное соотношение машин и людей в политике не превышает двадцать пять к семидесяти пяти.

– Насчёт политики полностью с тобой согласна, Крис. Я не говорю, что андроиды не нужны обществу, просто их участие абсолютно во всех сферах нашей жизни вышло за любые мыслимые пределы. Может быть, конечно, я рассуждаю регрессивными категориями какими-то, не знаю… – Мари повернула голову в сторону распахнутого окна и вдохнула полной грудью запах тёплой листвы и асфальта. – Наверное, для меня не совсем понятна вся эта технофилия и фетиши на механизированные протезы.

– Вообрази себе идеально выточенную человеческую руку – само совершенство, – нараспев проговаривала Кристина, делая мелкие глотки лимонада. – Вообрази, какие удовольствия эта вершина науки способна подарить! – Она смущённо захихикала.

Мари прикрыла веки, сосредоточилась на пальцах Коннора, которые она всё ещё сжимала в своих, и представила, как текучая кожа оголяет под собой молочно-белый пластик с металлическими суставными соединениями. Эти пальцы были по-прежнему знакомыми и желанными – само совершенство, гениальное творение искусственной природы. Рука Коннора с сиплым механическим скрипом обхватила колено Мари и бесцеремонно начала стремиться вверх, под полы рубашки, раздвигая дрожащие бёдра. Прохладный пластик медленно и дразняще касался горячей плоти, со сладостной неторопливостью проникал внутрь. Щёки мгновенно залило краской, в голове застучала кровь, и Мари резко мотнула головой, испугавшись собственных противоречивых фантазий: «Какой ужас! Нет, нет, конечно, я этого никогда в самом деле не захотела бы. Да и мой Коннор никакая не бездушная пластмасска для траха».

– Фу, гадость, – хрипло пробормотала Мари, скорее убеждая в этом саму себя. Но от внимания Коннора не ускользнули ни её участившиеся пульс и дыхание, ни возросшая температура тела, ни дрожь в голосе. Ему отчаянно захотелось проникнуть в её голову и увидеть мысли, которых она так стыдилась.

***

– Этот момент однажды должен был настать, – без удивления ответил Майкл, открыв себе бутылку тёмного пива.

– Ты знал это с самого начала. Знал, что я говорил о себе, когда заострил внимание на практическом применении. – Коннор заметил в друге нарастающее напряжение. Майкл с некоторой нервозностью делал глотки и озадаченно поднимал со лба чёлку. – Мы оформим этот договор юридически: я полностью сниму с тебя ответственность за любые негативные последствия, даже те, что могут повлечь моё отключение. Жизнь машины ничего не стоит, никаких проблем не будет.

– Да блядь! – на выдохе отпустил Майкл. – Наши образцы пока далеки от совершенства и не тестировались на роботах. Я бы не посмел отговаривать тебя, если бы это было безопаснее, чем на данном этапе.

– Мы можем копаться с улучшениями хоть целую вечность, Майк, но так и не узнаем, насколько рабочие наши импланты и протезы, пока не приступим к настоящим тестам. И нет, мне не страшно. Нет, я не буду сожалеть. Ни о кусочке пластмассового дерьма, которым покрыто моё бесчувственное тело. Ни о реконструкции мест преступлений, ни о сканировании чего бы то ни было. Плевать я хотел на всё, что связано с моим искусственным нутром. Я хочу быть живым! По-настоящему живым. Я хочу, чтобы в моих жилах текла красная кровь, совсем как у…

Замолчал и сник, прикрыв ладонью рот. Уничтоженный и раздавленный самим же собой. Майкл пришёл в ужас от такой безжалостности к собственной природе.

– Скажи, пожалуйста, что внушило тебе столь разрушительную ненависть к себе? Это ведь не вчера и не позавчера случилось. Ты и на этот эксперимент подписался лишь из ненависти.

– Не из одной лишь ненависти…

– Что-то я сомневаюсь.

– Хотел бы я поговорить с твоим Дереком о том, что чувствую. Он бы понял.

– Дерек размозжил себе голову. И тебе, небось, посоветовал бы то же самое. – Глаза Майкла увлажнились, и лишь внутренние усилия не позволили ему пустить слёзы. – Не превращай свои стремления в одержимость, ничем хорошим это не кончится. А человек, ради которого ты пошёл на это, будет страдать и винить себя в случившемся.

– Каковы бы ни были причины, прошу, не удерживай меня.

– Не стану. Не для того столько работал… Но, пожалуйста, пересмотри свои приоритеты и отношение к ситуации. Слепое желание идти напролом может дорого тебе обойтись. И ей тоже.

– Ей? – Коннор свёл к переносице брови и уставился на Майкла в замешательстве.

– Но не ради же Хэнка, который и так принимает тебя тем, кто ты есть, всё это затевалось? – поддразнил он и тихо хмыкнул.

– Нет, не из-за Хэнка. – Коннор опустил взгляд в пол. – Мари… с ней никогда не было просто. Только ложь и гарантировала наш идеальный фасад, а за этим фасадом… чёрт, там годы невысказанного, свалка из самых разных чувств – одно непонятнее другого. И если часть из них поддаётся рассудочному пониманию, то всё телесное – за пределами моего понимания. И венчает это «великолепие» её презрение к машинам, которое она с детства культивировала в себе, особенно после смерти матери. Ни дня не проходит, чтобы меня не растаскивало на ошмётки её всепоглощающее «люблю» и страх, что она потребует его назад, как только узнает правду. Я столько лет обманываю её, и этому просто нет конца. Как же мне хочется освободиться от этого. Просто стать человеком. Быть достойным её любви.

– Не неси ты вот только эту херню про «не достоин»! Что за бред, мать твою? Ты обязан любить себя, хотя бы немного, иначе ничего у тебя не получится, никогда и ни с кем. У меня теперь дебильное чувство, что тебе сначала голову надо лечить, а уж потом только всё остальное модифицировать. – Майкл достал себе ещё пива. – Послушай меня, пожалуйста: я сделаю всё, что в моих силах, вообще всё, я пообещал себе. Но ты никогда не будешь человеком, скорее биороботом – максимально близким к человеку существом. Правда, я хочу, чтобы ты воспринимал эти слова не как приговор, а как закономерность. Видишь ли, Коннор, человечество на протяжении тысячелетий стремилось улучшить свою природу, скорректировать её недостатки, слабость оболочки, и ты можешь стать воплощением этой высокой мечты. Не человек – нечто большее. Часть искусственного в тебе станет щитом и преимуществом. Ты просто не имеешь права отказываться от него или ненавидеть.

– Всё равно, как я буду называться. Важнее то, что я смогу чувствовать, меняться…

– Стареть, увядать, – подхватил его Майкл. – Не забывай, это неотъемлемые условия сделки с человечностью.

– Знаю. Как и то, что умру в конечном счёте. Пусть машины тоже не вечны, у нас всё-таки есть преимущество: разум андроидов не зависит от тела, и при предварительном копировании его можно переносить в другую систему сотни и даже тысячи раз, пока данные не повредятся. А вот с живыми существами так не работает. Человеческую личность составляет не только разум, но и переживания, связанные с телом.

– Ага, сотканы из наших болячек и комплексов. – Майкл улыбнулся. – Кстати об этом: в теории, когда ты совершишь трансформацию, то можешь заметно измениться. Например, стать более раздражительным, ленивым, подверженным страстям или чувству стыда. Гормоны – куда более спонтанные и хаотичные катализаторы поведения, чем программа. Телесные ощущения необратимо повлияют на твоё восприятие себя и окружения.

– Вполне логично. – Коннор пожал плечами. – Но не представляю, каково это на собственной шкуре – просто понимаю сам процесс. Меня вовсе не пугают эти перемены: если бы конструкция позволяла мне бредить во сне, я бредил бы ими.

Но, возвращаясь ночью домой, Коннор впервые ощутил скребущийся по проводам страх – страх перед неизвестностью. Этот эксперимент запросто может убить его, и он никогда не узнает всего того, что мечтал узнать. Через неделю всё должно быть готово к операции: команда медиков, специалистов в области нейрофизиологии и протезирования соберётся в полном составе, первые органы подготовлены к установке.

Он отчитался перед Фаулером сразу же, как вышел на работу. Капитан проявил свойственные ему такт и понимание, несмотря на неуверенность Хэнка, присутствовавшего при этом разговоре, и отстранил Коннора от дел на неопределённый срок.

Момент, которого он так ждал, вот-вот должен был наступить. Но страх гнал Коннора в стены дома Мари, ему хотелось провести с ней как можно больше времени, ведь вскоре им придётся расстаться на время первичной адаптации. Чёрт знает, сколько это займёт времени.

– Ты чего опять грустишь, мой бравый Хартиган²{?}[герой цикла графических новелл Фрэнка Миллера «Город грехов» и одноимённого фильма 2005 г. выпуска режиссёра Роберта Родригеса. Старый коп Джон Хартиган в свой последний рабочий день перед пенсией спасает 11-летнюю девочку Нэнси Каллахан от серийного убийцы-педофила, который оказывается сыном сенатора Рорка – фактически владельца Города грехов. Но спустя 8 лет Хартиган снова должен спасти Нэнси. В этот момент чувства между главными героями начинают носить романтический характер.]? – спросила Мари и привычным движением прикоснулась к спадающей ему на лоб пряди, когда он гостил в доме Эвансов накануне операции.

– Я должен уехать из Детройта. На месяц или дольше. Это связано с работой. – Он лгал ей в очередной раз, но ложь превратилась в отвратительную рутину, неизбежность.

– Мне жуть как интересно, но я не стану донимать тебя вопросами: наверно, дело очень важное и секретное, раз Фаулер доверил его тебе.

Коннор не находил в себе сил для оживлённой беседы и лишь молча глядел, как Мари со скучающим видом набирала ложкой облачко йогурта и отправляла в рот, одёргивая между делом полы его голубой рубашки – той самой, в которой она уехала домой шесть лет назад, уже изрядно застиранной и полинявшей.

Размеренные тихие гудки приборов, оживлённые отрывистые разговоры, яркий искусственный свет, бледно-бирюзовые стены. И всё же на их фоне лицо Хэнка казалось куда бледнее: щёки осунулись за неделю, в движениях нервозность, но за всё это время он не выпил ни капли спиртного – в горло не лезло: «С ним такого прежде не было, – не отрывал от Андерсона глаз Коннор, сидя на кушетке в одних трениках и футболке, – обычно чуть что, так сразу к виски прикладывался». Две женщины, одна ровесница Майкла, вторая сорока трёх лет, выкатили передвижной стеллаж с контейнерами, где в специальном растворе находились биопротезы. Все участники этого проекта были знакомыми Грейса младшего со времён учёбы в университете и не возражали, когда тот потребовал от каждого письменный договор о неразглашении, подкреплённый солидной выплатой. Впрочем, упрямых и тщеславных Майкл уж точно не взял бы к себе на работу, в этом можно было не сомневаться.

Коннора ожидал начальный этап: установка позвоночного столба и грудной клетки, подключение центральной нервной системы к электронному мозгу и установка вспомогательного имплантата для обработки нового типа информации, замена пищеварительной системы от «Киберлайф» протезом Майкла, размещение лёгких, установка временного сердечного протеза, первичное налаживание выделительной и эндокринной систем, а также ускоренное выращивание нейронных сетей.

– Мы довели до ума заменитель крови, который вкачаем на первых порах, – обстоятельно заговорил Майкл, зайдя в операционную явно в приподнятом настроении. – Пока что твоему организму не нужно то количество кислорода, которое потребляет целостный человеческий. – Он сел рядом на кушетку. – Господи, меня аж колбасит, когда думаю о том, что сегодня сделаю… А ведь сколько ещё работы предстоит! Налаживание иммунной системы, постепенная замена пластика с железками мышцами и скелетом: состав его костной ткани, кстати, обладает рядом преимуществ в сравнении с человеческой. Последними модификациями станут новый полуорганический мозг на базе твоего собственного и кожный покров, поэтому пока что ты сможешь чувствовать лишь то, что происходит внутри, но не тактильные ощущения. Правда, я решил в качестве бонуса опробовать прототип нервных окончаний на лице и шее: это будет единственная зона, прикосновения к которой ты сможешь ощутить.

– Что? – Коннор радостно заморгал, уставившись на Майкла. – Это… у меня нет слов!.. Спасибо, – с благодарностью добавил он.

– Система несовершенна, так что некоторые участки останутся неактивными, но в целом она вполне себе рабочая. И, разумеется, временная: состав твоей кожи рано или поздно уничтожит все подведённые нейронные связи и нервные окончания. Просто хочу, чтобы ты уже сейчас смог познакомиться с тактильными ощущениями хотя бы приблизительно.

– Моё лицо наконец-то перестанет быть куском пластика.

– Ну, пока только до линии волос, да. На нём уже закрепим лицевую мускулатуру.

Майкл громко выдохнул и посмотрел на свои ладони: «Тоже мне – длани божьи».

– Как только закончим установку органов, сразу же начнём мощную стимуляцию выработки гормонов, пока ты будешь в отключке несколько дней… Знаешь, о чём я тут подумал? – заговорил он вдруг с мальчишеской улыбкой. – Вот как мужик в одном немножко тебе завидую: сможешь выбрать на свой вкус, какой член тебе приделать. – Майк издал задорный смешок. – Смастерим хоть по колено!

– Несмотря на то, что это будет ещё нескоро, заранее скажу, что лучше обойтись, эм… без экстрима. Далеко не всякое женское тело для этого приспособлено.

– Вот сейчас говоришь чисто как робот.

– Так я и есть робот. – Коннор улыбнулся в ответ. – Меня радует уже то, что он в принципе будет. Наконец-то. А уж остальное решим непосредственно перед установкой.

– Пока обойдёмся фаллическим протезом из неорганических полимеров, чтобы ты мог привыкать к той работе выделительной системы, которая полноценно предполагается в будущем. Но поскольку слабая стимуляция выработки половых гормонов начнётся вместе с остальными, сможешь даже чувствовать нечто похожее на возбуждение при прикосновении Мари к твоему лицу. Не совсем возбуждение, конечно: что-то вроде тех же приятных ощущений, как, скажем, у парализованных ниже пояса.

– Аж в голове не укладывается, сколько перемен за раз со мной случится… Я хоть не перегреюсь и не взорвусь от такого? – Коннор усмехнулся без улыбки.

– Вообще перегрев возможен, но не до такой степени. Имплант, регулирующий связь ЦНС и мозга, как раз будет устранять подобные негативные побочки.

К ним подошёл один из хирургов, худощавый мужчина средних лет с большими квадратными очками, и объявил, что оборудование настроено, а персонал готов начать операцию.

– Ну, вот и понеслась! – Майкл потёр вспотевшие ладони и прошёл к зоне дезинфекции, затем переоделся в чистую форму.

Коннор приблизился к Хэнку, неподвижно стоящему в углу со сложенными на груди руками, и утешающе дотронулся до его плеча.

– Эй, – мягко позвал он Андерсона, – что бы ни случилось сегодня, я рад, что ты рядом. Для меня это очень важно.

– Боже, как же мне страшно, – только и смог вымолвить Хэнк в совершенно несвойственной ему откровенной манере. Его страдания и немыслимый ужас отчётливо передались Коннору. Он вдруг понял, что никогда прежде не видел своего друга настолько растоптанным переживаниями.

– Всё будет хорошо, Хэнк.

И отправился к операционному столу.

Разделся, весь объятый белым светом диодных ламп, деактивировал бионическую кожу и расположился на поверхности стола, к которому подвезли оборудование. К телу подключили приборы и расставили рядом контейнеры с органами. Коннор глядел на потолок и едва верил в происходящее: это была не установка очередной пустышки «Киберлайф».

– Через минуту деактивируем тебя и приступим, – сказал ему Майкл и призадумался на мгновение. – Я хочу кое-что сказать. Не как твой друг или изобретатель, а как человек: ты понятия не имеешь, что тебя ждёт. Поэтому не пугайся так сильно, когда очнёшься: ощущения могут по-настоящему ошарашить тебя.

– Ты ведь знаешь, что я не боюсь.

– До тех пор, пока не откроешь глаза.

– Я готов. Начинайте.

И всё вокруг погрузилось во мрак и гробовую тишину…

«Диагностика новых устройств завершена. Вживлённые органические соединения функционируют нормально. Загрузка данных завершена.

Все системы исправны.

Старт активации: 5, 4, 3, 2, 1…»

Жадный вдох. Ослепительный свет. Тепло растекается внутри: странное, жидкое, не похоже на электричество. Конечности онемели, не пошевелить.

И это… чувство…

Нарастающее покалывание в желудке и в груди, с лица хочется содрать кожу. Слюна выделяется так обильно, что вытекает изо рта. Неприятное жжение на языке – это вкус? Вкус горечи? Кошмар. Пустой желудок ответил мучительным спазмом.

Страх. Нечем дышать. Грудная клетка вот-вот лопнет, воздух прожигает ткани. Всё тело будто придавило небоскрёбом, и на костлявых смрадных лапах где-то рядом подкрадывалась смерть.

– По… по… могите, – захлёбываясь слюной и воздухом, пробормотал Коннор.

– Очнулся! – раздался чей-то голос. А чей – не разобрать из-за тяжёлого сдавливающего чувства, что нарастало с невероятной скоростью.

– На п-помощь, – молил он, не разбирая, спешат к нему добить или сберечь. Слеза тонкой струйкой скатилась за ухо – тёплая и омерзительная: содрать бы кожу там, где она пробежала! – Я умираю!.. Хэнк! – взвыл, как подстреленный зверёныш.

– Тише, тише, ты не умираешь. Дыши глубже.

Но дышать глубже было невозможно: чем сильнее вдох, тем жарче полыхало пламя в груди, рождая искры и вспышки на оптическом блоке, где всё ещё бежали чокнутые строчки обрабатываемой извне информации.

– Хэнк!

– Я здесь, я никуда не уйду. – Хэнк осторожно коснулся его плеча, но даже это лёгкое прикосновение было подобно пытке.

– Пожалуйста, пусть это закончится! – Слёзы горячим градом катились по его вискам. – Не могу, не могу! Вытащите это всё из меня! Я умру! Прямо здесь… сейчас…

Невозможно передать ни единым из существующих слов это чувство. Неизвестно, каким богам молиться. Остаётся лишь осязать, понимать. И быть не в силах сделать хоть что-то.

Он попытался отыскать путь к заветной ячейке памяти. Ничто не могло унять его страданий, лишь то самое воспоминание. Но голова была готова взорваться, и в ней творился настолько неподвластный хаос, что даже в безупречном машинном порядке невозможно было найти единственное место, куда стремилось всё искусственное существо Коннора.

– Я умираю? – лишившись последних сил, процедил сквозь стиснутые зубы Коннор.

– Ты не умираешь. – Только сейчас он узнал голос Майкла.

– Тогда что со мной?

– Это боль, Коннор.

Боль. Четыре буквы, вмещающие в себя нечто необъятное. Боль опутала внутри каждую живую клетку, подчинила себе даже искусственную систему – голодный безжалостный зверь без формы и оболочки. Как люди вообще способны выносить это? Боль так похожа на смерть, на страх, на ничто.

«Твои волосы все в серебре…» – влилось растопленным золотом в его голову, проникло в лёгкие вместе с колючим воздухом.

– Коннор… Сынок, ты слышишь меня? – жалобное, беспомощное причитание старика. Это не мог быть голос Хэнка.

– Волосы все в серебре, – сдавлено прошептал Коннор, обронив последние слёзы. – Серебро…

Он взглянул на потолок, на белёсый свет жужжащих ламп, в лучах которого кружилась волшебная серебристая пыль.

Комментарий к Часть IX

* Необрутализм¹ – направление (стиль) в архитектуре периода 1950-х – 1970-х годов, одна из ветвей послевоенного архитектурного модернизма. Некоторые признаки стиля: интерес к локальному цвету и остро-выразительным фактурам; функциональность; урбанистичность; подчёркнутая массивность форм в сочетании со сложными композиционными решениями; преобладающий строительный материал – железобетон.

* Джон Хартиган² – герой цикла графических новелл Фрэнка Миллера «Город грехов» и одноимённого фильма 2005 г. выпуска режиссёра Роберта Родригеса. Старый коп Джон Хартиган в свой последний рабочий день перед пенсией спасает 11-летнюю девочку Нэнси Каллахан от серийного убийцы-педофила, который оказывается сыном сенатора Рорка – фактически владельца Города грехов. Но спустя 8 лет Хартиган снова должен спасти Нэнси. В этот момент чувства между главными героями начинают носить романтический характер.

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3531

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== Часть X ==========

Которое это было по счёту утро с тех пор, как он очнулся? Неважно. Оно ничем не отличалось от всех предыдущих: вяжущая назойливая боль длиной в бесконечность, десяток-другой медицинских тестов и тщательная диагностика системы. Коннор чувствовал непроходящую усталость, раздражение и ещё не до конца научился распознавать собственные ощущения. Он мог подолгу терпеть голод, путая его с болью, а от желания почесать кожу лица и вовсе сходил с ума, начиная судорожно сканировать всё вокруг в поисках внешних факторов. Полное отключение более, чем на десять минут, отныне могло повлечь смерть, а уход в спящий режим стал наполовину биологической потребностью. Снов он по-прежнему не видел, его мозг пока не имел для этого соответствующего функционала. Зато вкусовые рецепторы и обоняние развивались быстрее всего. Правда, острые запахи и вкусы, которые превалировали над всеми прочими, вызывали множество неприятных ощущений, и потому Коннору поначалу казалось, что живой мир отвратителен на вкус и смердит.

Немало терпения потребовалось, чтобы привыкнуть к тому, что естественные нужды стали неотъемлемой частью его существования, а не просто дополнительным модулем. Все эти обыденные для любого человека ритуалы утомляли, а стимуляция выработки гормонов добивала его частыми перепадами настроения. «Это ж сколько времени я должен буду тратить на эти мелочи, вместо того, чтобы сделать что-то действительно полезное?» – ворча, разводил руками Коннор. В один из таких моментов он заметил тёплую улыбку на лице Хэнка и замялся:

– Я что-то не то говорю?

– Да нет, всё хорошо, – с шутливой загадочностью протянул Андерсон. – Просто… так непривычно, что ты брюзжишь как старик. Никогда бы не представил тебя таким.

– Я правда так выгляжу? Кошмар.

– Скажу, что выглядишь человечнее, чем обычно.

– Просто понимаешь, всё так долго и порядком достало, и… Ладно, заткнулся… Дерьмо, да я сам себя бешу! А остальных, уверен, вдвойне.

– Ничего, привыкнешь со временем. – Хэнк провёл большим и указательным пальцами по седой бороде. – Не представляю себе мучения, что ты испытываешь день за днём. То, что в каждом из нас развивается годами, ты должен преодолеть за несколько месяцев. Не сомневаюсь, что это чудовищная боль.

– Заканчивай меня жалеть.

– Да я не жалею, чёрт подери! – Андерсон упёрся ладонями в колени. – Не хочу, чтобы ты варился в этом говне один. Понятно?

Хэнк со всей ответственностью расспрашивал персонал о том, что он может сделать для Коннора сейчас и в дальнейшем, даже завёл тетрадь для заметок: Майкл находил это старомодным и трогательным.

Мари забрасывала Коннора сообщениями, на которые он отвечал редко и сухо: чувство вины и усталость заставляли его замыкаться и злиться на себя. Особенно, когда она стала добавлять в конце постскриптумы: «Всё хорошо, можешь не отвечать на мои бредни. Знаю, что ты устал и у тебя там много работы».

«Однажды я избавлю тебя от своего жалкого вранья. Однажды мне не нужно будет притворяться и следить за тем, что говорю. Однажды… Если я доживу».

Полтора месяца в лаборатории вбили в глотку клинок уныния и тоски. Иногда по ночам Коннор спускался с кровати и ложился на полу, прижимая к животу подушку и воображая, что он засыпает в родных стенах, обнимая большое мягкое тело Сумо, дремлющего у телевизора.

9 октября стало первой счастливой датой в новой жизни Коннора: наконец-то можно было ехать домой. Конечно, это не означало конец реабилитации или заметного улучшения его состояния, но всё-таки было приятно вернуться под домашний кров. Теперь требовалось дважды в неделю приезжать в лабораторию для обследования, принимать целый ассортимент препаратов и тщательно следить за питанием. Лишь сейчас, идя вместе с Андерсоном по коридорам наружу, Коннор осознал масштаб успеха их с Майклом предприятия. Он первый такой среди машин. Уникальный в своём роде.

Вышли в прохладные сумерки вечера, торопливо сели в автомобиль и мчали к дому в абсолютной тишине, даже музыку не включили. Дорога, вызвавшая сонливость в Хэнке, почему-то приободрила Коннора, жадно глазеющего на знакомые улочки и здания. Ветер кружил по асфальту жёлто-рыжие листья, легонько трепал макушки сонных деревьев, и всё вокруг было объято торжественным покоем, предвещающим дождь. В салоне витал удушливый запах табачного дыма, въевшийся в обивку кресел, и тошнотворный душок холодного вчерашнего фастфуда, сохнущего на заднем сидении, – жирный, оседающий плёнкой в горле.

Взяв с пассажирского места бумажный пакет с продуктами, Хэнк спешно направился к входной двери. Коннор осторожно выбрался следом, превозмогая боль во внутренностях, и вдруг почувствовал, как прохладная капля скатилась по его щеке. Обратил взгляд к пасмурной небесной тьме, замер, прислонившись спиной к автомобилю, и вдохнул полной грудью когда-то несбыточную мечту: его мечта пахла озоном, мокрой почвой и листвой – горько-сладкая, терпкая, свежая.

Ещё глоток воздуха. Ещё. И ещё. Невозможно. Невообразимо. Прикрыл в блаженстве глаза и подставил лицо милосердному очищающему дождю, ласково змеящемуся прозрачными струями по коже.

«Холодно и немного щекотно – прекрасно. Мокро и свежо, капли скатываются прямо за ворот рубашки – прекрасно. И всё вокруг пахнет. Всё вокруг настоящее, оно обволакивает меня. Так хорошо. Так спокойно и неспокойно одновременно. Какое же странное чувство…»

– Коннор, ты чего там застрял? Давай в дом скорее, холодина такая! – позвал с крыльца Хэнк, но тот словно не слышал его. Андерсон сощурился и оглядел с ног до головы умиротворённую фигуру Коннора, затем одобрительно хмыкнул и улыбнулся. – И как тебе дождь? – в тембре его голоса проступило довольное любопытство.

– Чудесный. Очень, – не открывая глаз, отозвался Коннор. – Ты иди в дом, не мёрзни. Я ещё немножко тут побуду, ладно?

Проникнувшись очарованностью друга, Хэнк тоже с наслаждением глотнул октябрьской свежести и вернулся в дом. Капли всё падали, игриво и упруго, барабанили по кровле и звенели на поверхности пузырящихся луж.

«До чего же всё кругом наполнено жизнью. Жизнь стекает по смятой траве, прогибается в ветвях под тяжестью воды. Жизнь теперь течёт внутри меня… Я и есть жизнь».

Не спеша вошёл в дом, долго снимал обувь в прихожей, упёршись ладонями и мокрым лбом в стену. Веки казались свинцовыми, к телу словно привязали камни, и Коннору хотелось свалиться спать прямо на месте. Вдруг он услышал мягкие шлепки по полу, за которыми последовал тихий короткий лай: Сумо недоверчиво подошёл к хозяину и долго принюхивался к протянутой навстречу руке, роняя на пол густую слюну.

– Ты чего это? Не узнаёшь меня?

– Запах, – резюмировал вышедший из кухни Хэнк, отпив из стакана виски, – ты теперь пахнешь совсем иначе. Голос твой он узнаёт, а вот запах вызывает диссонанс в восприятии.

– Ну, да… разумеется, – вяло ответил Коннор. – Дерьмо, эта усталость вообще когда-нибудь прекратится? Я как старик, прикованный к постели: всё время хочу спать. Уже достало это лежание целыми днями, хоть на работу беги, невзирая на боль!.. Чёрт, и я так голоден, собаку готов сожрать. – На секунду задумался и с виноватой улыбкой посмотрел на Сумо: – Нет, нет, дружок, это я не о тебе!