Текст книги "В чём измеряется нежность? (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Желудок скрутило в узел от отвращения к себе, сердце набирало ход. Липкие, отвратительно горячие слёзы прочертили две влажные полоски по щекам. Челюсть Роберта тряслась, нос заложило, он скрючился пополам, обхватив руками живот. «Она и не знает, что я здесь. Она никогда не узнает. И никогда не улыбнётся мне так же… Боже, неужели она всегда так ему улыбается? Так искренно, так трогательно, так беззаботно нежно. Какое же я гадкое, ничтожное насекомое! Сижу здесь со спущенными штанами, надеясь усмирить свой жалкий похотливый орган, а она улыбается совсем как дитя. Моя маленькая любимая девочка. Я так безнадёжно тебя люблю и так бессовестно гублю».

Он долго плакал в ногах Марии, хрипя и причитая. Не смог завершить паучьи гнусности. Оделся и вором ушёл из её спальни. Приехав домой, напился коньяка и встречал беспутный алый рассвет, наполненный несмолкающими в голове фантазиями, накрывавшими его без остатка. Жалость утихла в нём, осталась лишь прежняя ярость. «Я уничтожу его! Уничтожу! Разнесу в щепки!..Ты будешь страдать, как я страдал! Оттого, что не могу её взять».

Полдень был в меру жарким, почти неуклюжим и как будто безразличным к капризам природы. Солнце укатилось за разбухшие грязно-белые облака, проливая на землю лишь мутные всполохи лучей. Мари не торопилась, памятуя о том, что Коннор наверняка отсыпается сегодня после ночной смены, и долго шла пешком, дразня воображение предстоящей встречей. Как только из-за гряды домишек показались родные стены, она ускорила шаг, но замерла на подходе, увидев Хэнка, ковыряющегося под капотом своего автомобиля.

– Привет, мой дорогой старикашка! ― радостно взвизгнула Мари и энергично замахала поднятой над головой рукой.

– Совсем обнаглела, мелкая! Только сейчас поздороваться решила, ― шутливо проворчал Андерсон, вытирая грязные пальцы небрежно скомканной горстью влажных салфеток.

Сорвалась с места и юркнула в объятия Хэнка, поцеловав в заросшую сединой щёку. Мари почувствовала, что теперь по-настоящему вернулась домой, и уютные детские воспоминания о времени, что она провела в этих стенах, бережно укутали её мягким пледом заботливых рук.

– Поздравляю, большой босс! ― Она деловито отдала честь. ― Ты давно это заслужил.

– Скажешь тоже, козявка. ― Хэнк разомкнул объятия и вернулся обратно к своему занятию.

– Капитанское кресло не жмёт?

– В самый раз. Но жопа в нём потеет по-страшному: целыми днями ведь сижу! В основном раздаю приказы да координирую работу в участке. Между делом очаровываю вышестоящие чины и прочих надутых индюков, чтобы обеспечить Департамент всем необходимым для качественной работы. Сама понимаешь, должность не совсем для того, кто привык быть в гуще событий. Но в целом ничего, полно своих плюсов. Особенно тех, что касаются зарплаты.

– Другого от тебя и не ожидала услышать.

Весело хмыкнула, принявшись мять края короткой шёлковой юбки. И вдруг почувствовала влажное шероховатое прикосновение на правой икре. Обернулась и увидела довольную мохнатую морду с высунутым языком.

– Ты ж мой жирнючка! Иди-ка сюда, сладкая булка! ― Мари опустилась коленями на газонную проплешину и крепко обняла Сумо, взъерошив ему шерсть на холке. Пёс радостно поскуливал и шумно дышал, охваченный внезапным игривым задором.

– Ну, всё? Нашёл себе занятие? ― Хэнк одобрительно кивнул Сумо, взяв со стоящего подле табурета бутылку пива, и сделал большой глоток. ― Мелочь! ― ласково позвал свою гостью. ― Не сбегаешь на кухню за ещё одной бутылочкой? А то руки мыть неохота.

– Да без проблем!

– Только я не уверен, проснулся ли Коннор. Он где-то полчаса назад поднимался: шатался по дому, как зомби, умывался да зубы там чуть пеной для бритья не почистил. Но что-то мне подсказывает, что он завалился обратно на диван и дальше дрыхнет.

– Хорошо, я тогда тихонечко буду, чтобы не будить его.

– Уж постарайся. А то проснётся, увидит тебя и на радостях уделает слюнями всю мебель в доме. Я и так за Сумо убирал сегодня, ещё за этим не хватало.

– Хэнк! ― Она расхохоталась, смущённо прикрыв ладошкой глаза. Помотав головой, на цыпочках вошла в дом.

Оставшись наедине с тишиной комнат и тенью от шторы, едва пропускавшей внутрь дневной свет, Мари осторожно приблизилась к дивану в гостиной: Коннор действительно спал, улёгшись поверх одеяла и свесив вниз левую руку. Мысленно дотронулась до мягких волос и поцеловала в сомкнутые веки, но удержала себя от прикосновений, не желая нарушать его покой. Забрав из холодильника пиво, вернулась к Хэнку. Принесла себе из гаража старый, ободранный стул и на пару часов составила компанию заметно повеселевшему Андерсону. Между рассказами о Канаде и байками о полицейских буднях она успела приноровиться и немного помогала с мелочами.

Из-за хмурого облачного полога показалось озорное солнце, плотная ткань штор не могла сдержать его яркость, и на ковре забегали тусклые блики. Коннор очнулся, оглядев потолок и стены, забрызганные охровым золотом лучей. Снаружи раздавался бархатный говор Хэнка и важно-шутливый голосок Мари. Это причудливое громкое соединение звуков внушало чувство безопасности и тихого блаженства. Медленно открылась входная дверь, протолкнув в прихожую белёсый свет: «Ворота в Рай», ― подумалось Коннору, пока он разглядывал в дверном проёме взмокшего перепачканного грязью и машинным маслом Хэнка да Мари, обдуваемую тёплым ветерком, шаловливо приподнимающим подол её летней юбчонки; у их ног суетливо кружил Сумо, задрав кверху морду, дескать, я тоже участвую в разговоре, о чём бы вы там ни трепались. Очертил ладонями границы проёма: «Самое дорогое в моей жизни умещается на этом маленьком клочке», ― в носу приятно защекотало от едва подступивших слёз.

– Уже не спишь! ― набрав в лёгкие воздуха, пробормотала Мари и мигом влетела в гостиную, нетерпеливо забралась на диван, сложив на груди Коннора руки и опустив на них подбородок. Обратила к нему хитрющий взор напроказничавшей девчонки и погладила согнутым указательным пальцем по скуле.

– Нет, не сплю. Пялился на тебя где-то с минуту.

– Правда? ― Она воровато огляделась и добавила лисьим шепотком: ― Я не надела лифчик.

– Я заметил. ― Он тепло усмехнулся и крепко обвил её обеими руками.

– Так хорошо тут с тобой рядышком. ― Она вздёрнула нос и погладила его кончиком шею Коннора. ― Забылась бы и уснула у тебя на груди: я весь день какая-то сонная, будто с похмелья, хотя спала вроде крепко… Сегодня ночью мне показалось, что я очнулась и в темноте увидела тебя рядом с моей постелью. Так ясно, так живо. Но потом ты исчез и остался лишь размытый чужой силуэт. Мне стало невыносимо пусто и одиноко.

И тут, издав игривый лай, сверху на них плюхнулся Сумо и принялся облизывать ухо Мари и подбородок Коннора, перебирая лапами по простыни.

– Да Сумо! ― завопили хором, смеясь и безуспешно сгоняя пса.

– Полиция разврата! ― загоготал Хэнк, направляясь в ванную.

– Хэнк, умоляю, забери его с собой! У него вообще-то лапы грязнущие, сейчас всё бельё заляпает, ― причитал Коннор, почёсывая Сумо за ухом.

– И избавить себя от этого восхитительного зрелища? Не, вы уж как-нибудь без меня.

– Вот предатель! ― Мари цокнула ему вслед.

Вскоре пёс успокоился и притих, ощущая приятное поглаживание четырёх рук. В ванной зашумела вода, сливаясь с громким дыханием животного.

– Я до чёртиков соскучилась! Всю неделю видела тебя только урывками. И то ― до смерти уставшего и забегавшегося.

– Я собираюсь подать рапорт на повышение, так что, возможно, вскоре будем ещё реже видеться.

– Повышение? И почему ты раньше не решился? ― Её глаза засияли. ― Я всецело за! ― Она легко и звучно поцеловала его левую бровь. ― Не умру, подожду. Да и уж как-нибудь сама тогда буду выкраивать время для встреч, пусть даже для коротких.

– Спасибо тебе.

– Всегда пожалуйста, сержант Андерсон!

– Погоди ты, рановато пока. ― Коннор не переставал улыбаться ей.

– А мне всё равно! ― Мари неотрывно окидывала взором его черты, смело прикасаясь и легонько целуя. ― Боже, представляешь, какими уродами будут наши дети? ― внезапно вздохнула она.

– В самом деле? Неожиданное замечание.

Улыбка стала натянутой струной, внутри клубком свернулась горечь, протянула обманчиво мягкую лапу и впилась короткими острыми когтями.

– Ну, да. Я упёртая, закомплексованная и с вредными привычками, а ты неуверенный в себе дуралей, постоянно увиливающий от ответственности и прямого разговора. Дети, по злой иронии, вечно берут от родителей только самое ужасное.

– Дети… ― растерянно повторил это невозможное, но такое желанное слово, и реальность швырнула его на дно старых несбыточных мечтаний.

– Агась, наши с тобой… Чего такая морда кислая сразу стала? Не волнуйся ты, я не собираюсь завтра же рожать! Сама ещё ребёнок. Своих лет через десять, наверное, только захочу.

– Я не волнуюсь. Мне хочется, чтобы у нас когда-нибудь они были, ― с замирающим сердцем тихо произнёс он, ощутив подступивший ком в горле.

– Что с тобой? ― Мари нахмурилась.

– Ничего…

– Ладно. Пристану в другой раз. Но повторю то, что говорю тебе на протяжении всех лет, что мы знакомы: ты всегда можешь рассказать мне обо всём, что тебя печалит и радует. Слышишь? Обо всём.

– Да, я помню. ― Одна из ладоней сжалась в кулак. Страх терзал и резал его, снова и снова внушая стыд.

– А! Вспомнила ещё кое-что. Пока сюда топала, мне дядя Роб звонил: у него послезавтра день рождения, но папа будет на дежурстве, а Клэри у родителей, так что он чуть не слёзно умолял меня поужинать с ним. В конце даже добавил: «Можешь взять с собой своего Коннора, так веселее будет». А я и подумала, раз ты мой, вот и возьму тебя с собой, если ты не против, конечно… Пожалуйста, составь мне компанию! Я там помру, слушая его философскую хренотень и унылые расспросы.

– Не бойся, я тебя не брошу. ― Он поцеловал её в лоб.

– Спасибо.

– Если уж страдать, то вместе.

– Посидим там от силы пару часов и свалим под любым предлогом. И, кстати… Раз уж никого из моих дома не будет, можем по возвращении закрыться в моей комнате и развратничать там до утра. Как тебе такой план?

– Он настолько идеален, что я готов хоть четыре часа слушать дядюшкин бубнёж за столь бесценную награду.

– Знала, что тебе понравится.

***

Праздничный вечер залило ненасытным дождём. Всю дорогу до дома Роберта Мари курила в окно и подпевала магнитоле, мечтая, чтобы скучные посиделки с родственником пролетели как можно скорее и можно было наконец отдаться первой ночи с любимым человеком. Накануне она откопала в интернете антикварную фарфоровую куклу в качестве подарка, что немало удивило Коннора, но Мари заверила своего парня, что дядя будет несказанно счастлив получить в коллекцию пыльного хлама ещё одну старинную безделушку.

– 1912 года? И за такой бесценок? ― восторгался Роберт, насилу выпытав стоимость подарка.

– Либо продавец не знал её реальной стоимости, либо ему было плевать, и он просто хотел избавиться от ненужного старья. Не все ж такие ценители, как ты, ― добавила она, чтобы смягчить свою неосторожную грубость.

– Вы проходите, проходите, – сердобольно приговаривал, Роб, поглаживая изящные усы. – Я заказал несколько блюд из отличного французского ресторана. Мясо, конечно, у них не так восхитительно, как у Клэри, но за неимением лучшего, так сказать, – лебезил, приторно улыбаясь. – Я только не знаю… эм, накрывать ли на Коннора?

– Дядя Роб, что за странные вопросы? – возмутилась Мари.

– Ах, ну, да… Если вам так комфортнее будет, – невнятно отозвался тот и зашагал в кухню.

– Он что, пьян? – Коннор насмешливо вздёрнул брови.

– Совсем уже с приветом стал. – Мари дурашливо покрутила пальцем у виска, закатив глаза. – Мне, конечно, жалко его немного: он тут постоянно в одиночестве сидит.

– Насколько я понимаю, это был его выбор.

– Не знаю, вроде бы…

Взялись за руки и прошли в гостиную, освещённую тяжёлыми узорными люстрами. Густой запах дорогих блюд и приправ перемешивался в воздухе с прозрачным шлейфом тёмно-фиолетовых ирисов. В центре стола красовалась пузатая ваза с гортензиями разных сортов. Коннор с наивным любопытством потянулся к букету через стол, желая вдохнуть аромат.

– Гортензии не пахнут, – пояснила Мари, принявшись сжимать и разжимать в ладони его пальцы.

«Будь до сих пор в моей голове сканер, я бы знал, – отчего-то пришло ему на ум. – Хотя, будь я прежним, и не подумал бы о том, что мне хочется вдохнуть запах цветов…»

– А жаль: выглядят так, словно непременно должны пахнуть.

Из кухни вернулся Роберт и разложил посуду с приборами, не переставая буравить взглядом Коннора. Хозяин дома выглядел чрезмерно оживлённым, охваченным нервическим весельем. Схватил бокал с комода, на котором стояли ирисы, и отпил коньяка, размашистыми жестами рук приглашая гостей сесть. Он целый час погружал обоих в пучину невыносимой скуки рассказами о личной жизни своего портного, о поездке в Нью-Йорк и игре в гольф с университетским приятелем. Тарелки опустели, и в ход пошло элитное спиртное, распитие которого Роберт также сопроводил тоскливыми интересными фактами, которые узнал на курсах дегустации.

Мари уже считала минуты до побега из дядюшкиного склепа, как вдруг Роберт импозантно закинул ногу на ногу и сменил тему.

– Как вам последние новости?

– Насчёт? – поглядывая на дисплей телефона, уточнил Коннор.

– Я о новых требованиях андроидов, конечно. – Роберт театрально пригубил свой коньяк, вдыхая терпкий аромат напитка с видом знатока.

– Абсурд в высшей степени, – вяло ответила Мари, явно пребывая на «низком старте».

– Да неужели? Забавно…

– Ты знаешь мою позицию, дядя Роб, она во многом схожа с твоей.

– Я-то сам, как это сказать помягче, – елейно и надменно улыбнулся Коннору, – настроен весьма воинственно к подобным переменам. Я их не принимаю и хочу вернуть то, что было до ноября 2038-го…

– Угу, сидя здесь на жопе?

– Тебе лишь бы в меня зубками впиться, моя любимая девочка! – обиженным, но в то же время властным тоном парировал Роберт. – Я просто хотел сказать, что Бет была очень дорога мне, Мария. Логично, что я не желаю передачи ресурсов этим… андроидам.

– А разве не логично, что это повлечёт снижение стоимости биокомпонентов? А, значит, урегулирует криминальную обстановку среди девиантов, – заметил Коннор.

– Хах… – Протяжно усмехнулся Роберт, продолжая прожигать взглядом дыру в своём госте. Сперва Коннор не мог придумать определение возникшему внутри мерзкому, склизкому ощущению, что вызывало настойчивое внимание этого хищного человека. Но затем вспомнил, что у Мари это называлось ползающими в желудке змеями. Более ёмкого выражения и придумать было нельзя. – Ну, разумеется, вы так считаете, мистер Андерсон. – Роберт достал вишнёвую сигару и томно затянулся. – Знаете, ваша дружба – это так удивительно!

– Дружба между взрослым и ребёнком никакая не редкость. По-моему, гораздо удивительнее, что мы пронесли её через годы. – Мари сделала маленький глоток из своего бокала.

– Да нет же, глупышка! Я говорю не о разнице в возрасте. Вы ведь… В смысле, так интересно, что ты хоть и ненавидишь роботов, но столько лет дружишь с Коннором.

– Чего? – Она прыснула в ладошку.

– Ну, как? Ты человек, он – андроид. Мне ребята из участка рассказали, когда мы на днях выпивали в компании у вас дома: дескать, RK800 – некогда крутейшая модель андроида-детектива! Я ещё так удивился, подумал, это ж надо, Мария – и в лучшие друзья машину записала. Здорово, что различия не мешают вашей близости.

– Прости?.. – чуть слышно переспросила Мари дрожащим голосом.

Глаза Коннора вмиг округлились, сердце было готово выскочить через глотку. Несколько раз открыл рот в немой попытке хоть что-то произнести, но чувствовал себя оглушённым непомерной силы ударом. «Почему? – беспомощно раздирал связки неозвученный вопрос. – За что? За что этот человек так со мной?»

– Оу… Я извиняюсь… экхм… Вы что, ни разу не говорили об этом? Я рановато влез? – Он моргал с фальшиво глупым, невинным видом.

– По…втори, – болезненно сглотнув, процедила Мари, уставившись в одну точку.

– Что именно, моя любимая девочка? Неужели твой лучший друг никогда тебе не рассказывал? Не рассказывал о том, как вывел толпу андроидов со склада «Киберлайф» и тем самым обеспечил победу восстания машин? Или о том, сколько людей ему пришлось принести в жертву ради этого? Я даже старые репортажи посмотрел, не поверил сперва. А оказалось и вправду.

«За что? За что?..»

Мари подняла голову и встретилась взглядом с Коннором, ожидая, что он возразит или хотя бы рассмеётся над шальной выходкой пьяного старика, но увидела внутри расширенных зрачков лишь ужас и чувство вины. Он всегда лишался дара речи в подобные моменты, и она знала это лучше, чем кто-либо.

– Это правда? – держась из последних сил, спросила Мари и побледнела как смерть.

– Я должен был тебе рассказ…

– Спасибо за ужин, дядя Роб. – Резко поднялась со стула, оборвав его оправдательную речь, и отчеканила железным голосом: – Ещё раз с днём рождения. И извини за эту дурацкую сцену. Нам пора, уже поздно.

– Конечно, – величественно и холодно произнёс он, не моргая.

Развернулась, отодвигая стул, и споткнулась на онемевших ногах, успев схватиться за спинку. Коннор сделал попытку подстраховать её, но Мари возражающе выставила вперёд ладонь, не глядя в его сторону, и поплелась к выходу. В голове хороводили воспоминания далёких дней – одни расплывчатые, другие чёткие и ясные – и каждое из них хранило в себе отпечаток её неприкрытой нежности, глубокой привязанности и искренней любви.

Любви к кому?

Воспоминания рисовали силуэты обид и ссор. Неразрешённых споров и вопросов. Теперь все они мерцали ненавистным кружком голубого света, напоминали вспоротые гниющие раны. Мари было страшно обернуться и посмотреть в эти глаза. Страшно было увидеть в янтарной согревающей радужке безжизненный холод. Ещё страшнее – увидеть жалость и запоздалое желание оправдаться за годы вранья.

Коннор потерянно и молчаливо глядел на Роберта, ненавидя собственную беспомощность, невозможность защититься, объяснить истинные причины своих поступков. Ничто сейчас не могло сыграть в его пользу – он виноват, он преступник, лжец и вор, укравший любовь доверчивого ребёнка.

– Спокойной ночи, мистер Андерсон, – зловеще спокойно и дружелюбно попрощался Роберт.

Они шли в угнетающем молчании. Мари не села в автомобиль и просто брела вдоль дороги, не осознавая дающихся с трудом шагов. Дождь давно перестал, и улица пахла сыростью, холодом и пробирающей до костей неизвестностью. Коннор не сводил взгляда со спины Мари, её ссутулившихся плеч, которые она обхватила руками, и чувствовал кожей её безмолвный гнев. Тишина убивала, дробила на куски. Он хотел, чтобы всё это скорее закончилось. Чтобы она сказала хоть что-нибудь.

– Мари…

– Кто ты такой?! – отчаянно вскрикнула она, резко обернувшись и вперив в него блуждающий, беспокойный взгляд.

– Я…

– Я спросила, кто ты такой?! – Мари сделала в сторону Коннора пару стремительных шагов; её рот задрожал, а лицо сделалось ещё бледнее, почти безжизненным и восковым. – Или вернее будет спросить, что ты такое?

Прицельный выстрел. Точно в сердце. Она прекрасно знала, что делает. Знала, как причинить ему боль.

– Мне нечем оправдаться, я виноват и заслужил твою…

– Ну, давай же, солги! Солги, солги, солги мне ещё раз, кусок дерьма! Солги! Ведь это так просто, ведь это ничего для тебя не стоит! Солги мне, чёрт подери! – Она упёрлась кулачками ему в грудь, повесив голову, и всхлипнула, оборвав дыхание. – Десять лет, – произнесла измождённо, чуть слышно, – десять лет… Какой же ты ублюдок…

– Умоляю, прости!.. – Он осторожно накрыл ладонями её кулаки, заведомо понимая, что любое его слово будет жалким и ничего не значащим. Такое нельзя искупить словами. Не исправить за одну ночь. Если вообще можно исправить.

– Ты ведь знал… Знал, как я отношусь к этим… к этому… к таким, как…

К кому? К таким, как… он? Это похоже на один из детских кошмаров, на болезненный бред, на гнусную выдумку. Закричать бы и тотчас проснуться – осознать, что всё случившееся глупый сон. Коннор осторожно притянул её к себе в надежде утешить и обнять, но Мари будто током ударило:

– Не прикасайся ко мне! – жалобно взвыла Мари, оттолкнув его.

Не слова ― пощёчина. Перед глазами вспыхивали сотни объятий и поцелуев, тысячи прикосновений, бессчётное множество ласковых взглядов. Все они были его. И этот вечер должен был принадлежать ему ― последний рубеж близости. Но в одно крохотное мгновение не осталось ничего, кроме оглушающего, невыносимого, горького, чужого и отчаянного «не прикасайся».

«Не прикасайся ко мне!» ― ветер яростно трепал на деревьях мокрую листву. «Не прикасайся ко мне!» ― сливалось со стуком зашедшегося от боли сердца, оседало холодом на коже. Не прикасайся ко мне! Не прикасайся ко мне!..

Комментарий к Часть XV

* Петабайт¹ – единица измерения количества информации, равная 10¹⁵ (квадриллион) байт. Следует после терабайта.

* «Матрица»² – культовый научно-фантастический боевик братьев Вачовски 1999 г. выпуска.

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3603

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== Часть XVI ==========

Мари не позволила ему идти с ней рядом, не позволила объясниться ― ушла в сырую тёмную даль, не желая ничего, кроме забвения и одиночества. Казалось, что если его голос прозвучит ещё хоть минуту, она умрёт. «Синтетический мир, наполненный синтетическими людьми, ― словно в бреду повторяла Мари, с отторжением и ужасом озираясь по сторонам. Но не было родных рук, за которые можно ухватиться и почувствовать себя в безопасности. Ведь они тоже были синтетическими. К горлу подкатила тошнота. ― Чем были мои чувства? Что я любила? Неужели это всё фальшивка, пустышка? Боже, не хочу ничего знать! Не хочу ничего понимать! Лучше бы эта дорога увела меня на край Вселенной, и я растворилась в пустоте. Вот бы меня не стало, вот бы меня не стало!.. Совсем-совсем…» ― и с неба хлынул беспощадный ливень, обещавший стереть её из этого мира.

Пошарила в перекинутой через плечо сумочке, ища сигареты. Ключи, мобильник, фантики, картхолдер, бумажные платки… Проклятье! Грёбаные сигареты исчезли. Мокрые блузка и шорты противно облепили кожу. Мимо прошла парочка влюблённых ― парень и девушка-андроид. Мари брезгливо отшатнулась, едва сдерживая вновь подступившие рыдания. «Зачем ему было привязывать меня к себе? Зачем целовать, обещать сегодняшнюю ночь? Какой для него в этом смысл? Неужели все эти трогательные и пылкие мгновения лишь имитация? Сраная игра в одни ворота, где я, дурёха, не вижу очевидных вещей из-за того, как мне глаза застлали чувства к машине! К доброй, милой и безотказной эмуляции лучшего друга. И ведь сидела вся такая, хвост распушив, с деловым видом доказывая, как ненавижу андроидов и что никогда не смогу ничего почувствовать к кому-либо из них. Так глупо, так слепо верила, что уж я-то точно смогу отличить живую душу от набора модулей. Идиотка! Получила за всё!» ― слёзы обжигали щёки, доводили до исступления. И как назло чёртовых сигарет не найти.

«Было ли между нами хоть что-то настоящее?»

К четырём часам ночи, спустя километры бесцельного шатания по городу, наконец свернула в круглосуточный магазин за пачкой отравляющего успокоительного. Нервно прикурила на выходе и побрела неведомо куда, в равнодушные объятия своего нелепого Детройта. От сырости треснула подошва одной из балеток. Мари без раздумий сняла развалившуюся обувь и выкинула в ближайший мусорный бак. Курила на автобусной остановке, шмыгая носом и хлюпая в луже голыми пальцами.

«– Ну, а если бы я вдруг оказался андроидом? Тогда бы твоё отношение тоже не изменилось?

– Ты не андроид.

– Нет, просто представь. Предположи, что могла этого не замечать, а я и не говорил».

Растерянно свела брови, по-детски выставив вперёд нижнюю губу, и не заметила, как с тлеющей сигареты отвалился снежной крошкой пепел. Ей было всего двенадцать, но она хорошо запомнила тот разговор. Теперь все слова, что он произнёс, предстали в совершенно новом свете. Столь ясном, столь понятном ― какая же она глупая маленькая девочка, не сумевшая распознать в них чёткий намёк. Мари вспоминала множество бесед, скользящие внутри них недомолвки, ложь и хотела уничтожить Коннора за подлый расчёт.

Мари подумала обо всём. Но только не о том, что ему могло быть больно.

Вернулась домой к семи утра, разбитая, измученная, с исцарапанными щиколотками и в мятой одежде. Роджер только приехал с дежурства и лениво завтракал в обеденной. Он не ожидал увидеть с утра пораньше дочь да ещё и в таком виде.

– Детка, а ты чего не спишь? ― изумился мистер Эванс. Он редко так обращался к ней в детстве, но с годами им начинала овладевать стариковская сентиментальность.

– Ты всё знал, ― чуть осипшим голосом произнесла Мари. ― Знал и ничего не рассказывал… Ты, как и он, лгал. Собственному ребёнку… ― Измождённо прикрыла ладонями лицо.

– М-мари, что случилось? ― Роджер уронил ложку в суп.

– Плевать ты хотел на мои чувства! Я для тебя всегда лишь ребёнок ― несамостоятельный и глупый. Машина убила маму, но ты решил поддержать спектакль того, кого я считала другом.

– Ты знаешь? ― Роджер встал из-за стола и подошёл к дочери. На его лице замерла нелепая маска раскаяния: ― Я никогда не хотел обидеть тебя. Лишь защитить… Понимаю, я дерьмовый отец. И коп из меня такой себе, если уж на то пошло, ― грустно и честно произнёс он. ― Я ничего не достиг, не смог дать тебе той же любви, что и Бетти. Я и жене своей не могу дать то, что она заслуживает. Кругом виноват. – Он провёл рукой по первой залысине на голове. – Однажды я дал ему слово. Ну, Коннору твоему: он умолял меня держать язык за зубами. И всех в участке. До безумия боялся тебя потерять, кажется…

– Да плевать мне, чего он боялся! ― без крупицы сострадания выпалила Мари. ― Он бессовестно врал мне столько лет, а ты его покрывал! Вы единодушно в две морды с ним решили, что я не заслуживаю правды. Пошли вы оба! Ненавижу! ― выплюнула она и убежала наверх, громко хлопнув дверью спальни.

Коннор дал Мари сутки, чтобы она могла справиться с первым гневом и разобраться в себе. Но ждать дольше не стал, боясь, что лишнее время только позволит ей додумать за него правду и обидеться на собственную интерпретацию его поступков. Взглянуть ей в глаза было страшно и стыдно, но он просто обязан сделать это – вновь встретиться лицом к лицу с её отчуждённостью.

Заехал к Эвансам перед началом рабочего дня. Утро было душным, но пасмурным и окутанным туманом ― зловещим, хранящим в себе смятение и мысли о дурном. Наконец впереди показалась знакомая старая вишня, а на противоположной стороне – стены дорогого сердцу дома. Пересёк улицу и шустро направился к крыльцу. На полпути замедлил шаг, увидев на веранде Мари, курящую, сидя на балюстраде. В памяти не переставая раздавался праздничный гул, звучала музыка, под которую они танцевали здесь в разгар неуёмного ливня, позабыв обо всём на свете.

– Я, кажется, ясно выразилась, что не хочу тебя видеть, ― тяжёлым и безразличным голосом отрапортовала Мари, не обернувшись и выпуская одно за другим горькое облако дыма.

– Ты имеешь право злиться на меня, ― осторожно приблизился, ― и ненавидеть. Но умоляю, позволь мне самому рассказать, что я делал и чувствовал. Не кому-либо, кто будет демонизировать мои поступки и намерения.

– Так ты у нас, выходит, жертва? ― Она обратила к нему насмешливый взгляд. ― Вот же бедный! Не позволили вовремя подсластить пилюлю, ― протянула с издёвкой, и уголок её губы презрительно дёрнулся. Мари качнула ногой, и с неё слетела тапка. ― Да твою ж мать…

– Я не собирался снимать с себя груз вины. Но ты должна знать правду…

– Надо же, как вовремя! ― перебила она его, всплеснув руками. ― Не хочу ничего слышать. Убирайся отсюда! ― Она слезла с балюстрады и потушила об неё окурок. ― Не хочу слышать ни единого сахарного оправдания. Убери свою пластмассовую задницу с моей веранды и больше никогда сюда не приходи. Зарегистрируй это где-нибудь в самой доступной ячейке своей грёбаной памяти! ― Мари подошла вплотную и ткнула ему в грудь указательным пальцем: ― Меня тошнит от того, как ты пользовался моей доверчивостью, как заставил всех вокруг участвовать в своей дебильной клоунаде, но хуже этого ― что ты посмел мне в самую душу залезть своими механическими ручонками, чтобы в итоге я чувствовала себя по уши в дерьме, когда узнала бы, что меня с тобой ничего не ждёт и вообще ничего нормального и быть не могло… Да и что у нас вообще было? Ничего настоящего ― моя глупость и твои бесконечные вычисления.

– Я больше не… я… – Он пытливо вглядывался в её искажённое злостью лицо. – Значит, ты видишь это именно так? ― растерянно спросил Коннор, ощутив холод и опустошение.

Мари умолкла, застанная врасплох его вопросом. Она ждала, что он будет обороняться, дабы защитить то, что пришёл ей доказать. Коннор лишь по привычке протянул руку, чтобы дотронуться до её запястья, но остановил себя и поник головой. Мари сделалось невыносимо больно.

– Уходи, – вымученно прошептала она, боясь поддаться охватившему её состраданию.

Он не спорил: не собирался больше мучить её своим присутствием. Сошёл с крыльца и двинулся прочь, обласканный её прощальным взглядом. Но спустя несколько шагов вдруг остановился и обернулся:

– Ты права, это было вычислением. Самым красивым хаосом цифр в моей жизни.

Он больше не искал с ней встреч, надеясь, что однажды Мари не выдержит и сама придёт за ответами: такова была её любознательная натура. Но Коннор не собирался умирать с разлукой. Он научился терпению и просто жил дальше.

С приходом августа подал рапорт на повышение и с волнением ждал, что будет. Коннору не хотелось думать о предстоящей публичности, о том, что чужие люди будут лезть в его жизнь с кучей вопросов, треть из которых очевидно будет неудобной. Как он и предполагал пару лет назад, ему необходимо было пройти комиссию по признанию его человеком. В сущности, нужно было как минимум утвердиться в том, что теперь он лишён преимуществ машины, а также предоставить медицинские справки и документы о работе Майкла Грейса. Хэнк всеми силами добивался закрытого заседания. Ему хотелось, чтобы Коннор сам решил, когда следует придать огласке его невероятную трансформацию.

Ожидание рождало ворох размышлений одинокими тёмными ночами. Когда сон не шёл, Коннор погружался в воспоминания о давних переживаниях и печалях, о том, как лихо менялось его представление о собственной сущности. Он думал о причинах и следствии, о том, чего можно было избежать, о непроизнесённых словах, что были важны. Груз вины подталкивал его к совершенно новым умозаключениям, неожиданным открытиям о себе самом.