Текст книги "В чём измеряется нежность? (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

– Ты про диод? – Коннор потянулся пальцами к виску. – Решил, что он мне больше не нужен.

– С чего вдруг? Два года не заморачивался над своей «светяшкой», а тут взял и отковырял втихую. Что-то случилось?

В голове лейтенанта раскинулись мириады вариантов: от унижений паршивца Гэвина до различных событий, которые могли вызвать в Конноре чувство вины или неполноценности. От его взгляда не ускользнуло и то, что тот с неуверенностью обдумывал ответ.

– Ничего не случилось. Хотя… здесь нужен другой ответ, – с машинной обстоятельностью поправил он себя. – События последних двух лет изменили мир, и я чувствую, что это неизбежно повлекло изменения и внутри меня.

– Ты стесняешься что ли этой штуки? – в лоб атаковал Хэнк, потому как ему уже было знакомо это уклончивое соскакивание на протокольную приторность, за которой Коннор по рабской привычке прятал подлинные чувства. – Уж не представляю, чем там андроиды глушат душевные муки, но люди пичкают себя бухлом, дурью, вредной жрачкой или одноразовым сексом; я по себе знаю, что тянуть это дерьмо в одиночку не лучшая идея. – Он громко выдохнул с надутыми щеками, умеряя свой пыл. – Я всё вёл к тому, что не хочу, чтобы ты занимался молчаливым саморазрушением. Ты можешь мне рассказать, если тебя что-то тревожит.

«Но сам-то ты редко делишься со мной собственными тревогами, предпочитаешь выглядеть суперменом», – Коннор не озвучил своего упрёка и не заметил, как его руки сжались в кулаки.

– Твоё беспокойство напрасно. Просто я думаю, что диод – пережиток прошлого, для нас он символ несвободы, поэтому лучше его убрать. Знаю, решение выглядит несвоевременным, – Коннор мягко улыбнулся, – и поэтому кажется странным. Но всё хорошо.

Брови Хэнка по-прежнему были нахмурены, а в глазах плескалось недоверие, он неопределённо хмыкнул и понёс свою посуду к раковине. «Его это не убедило», – без сомнений решил Коннор, провожая взглядом опущенные плечи Андерсона.

Комментарий к Часть II

* Мне он не рассказывал о своих похождениях с гномами в Лихолесье¹ – Хэнк ссылается на сцену из фильма «Хоббит: Пустошь Смауга» 2013 года, где хоббит Бильбо спасал своих друзей гномов из ловушки гигантских пауков.

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3474

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== Часть III ==========

Ночь, напоённая тихим кошмаром. Шорох паучьих лап по паркету. Мерзкое мохнатое прикосновение. Мария не могла пошевелиться, не могла закричать, перед глазами плыли туман и пластичные уродливые картинки. Паучьи усы щекотали её шею, на коже остался влажный след; она хотела утереться, но руки были придавлены к матрасу. Пусть это будет сон. Пусть это будет сон…

Неоновые брызги света на обоях – красиво. И жутко.

Сиплый визг автомобильных шин: закричать бы так же громко, освободиться, не чувствовать стыд. Но никто ничего не узнает.

Не узнает. И не придёт.

Проснулась уставшей и разбитой. Долго сидела на краю постели в трусах, одном носке и джемпере, потирая кулачками слипающиеся глаза и втягивая носом запах жареных тостов, что долетал снизу, из кухни. «Папа покупает этот дешёвый невкусный хлеб, который свежим просто невозможно есть. Эх, если бы я только умела, сама выращивала бы и пекла его! Но это, конечно, глупость несусветная, ведь у нас и выращивать его негде, наш задний дворик слишком мал для этого». Слезла с кровати и подошла к подоконнику, где в прямоугольных горшочках у неё прорастали овёс, петрушка и базилик, а рядом в кружке проклюнулась луковица. Уткнулась носом в свои зелёные богатства и с блаженством вдохнула сочные ароматы лета, которое она пыталась удержать в своей комнате круглый год. Научить её выращивать эти мелочи Мари когда-то попросила маму.

Мама. Память рисовала её на подъездной дорожке в летнем сарафане, с бумажным продуктовым пакетом в руках, сдвинутыми на лоб солнцезащитными очками, с приветливой улыбкой на губах, пахнущих мятной жвачкой, и перекинутой на одно плечо косой. Мария откинула штору и выглянула в окно, устремив взор на подъездную дорожку, умытую весенним ещё пока холодным дождём. Каждое утро она верила, что снова увидит внизу маму. Но запах тостов из невкусного хлеба, который теперь покупал отец, настойчиво умолял смириться с тем, что Бет больше никогда не будет стоять там в своём красивом сарафане. Смириться, что её чудесный рот, даривший светлую улыбку, давно сожрали могильные черви.

В гостиной шумел телевизор, но было пусто: отец сидел в столовой, занимаясь распределением счетов. «Так, это просрочено, это оплачено, это может и подождать», – цедил он себе под нос, увлечённый своим занятием, и не заметил проходящую мимо дочь. Мария воспользовалась этим и тихонько переключила новости спорта (скука смертная!) на новости экологической обстановки.

– Я смотрю, Мари, – не поднимая глаз и не поворачивая головы, пробубнил Роджер. – И тебе доброе утро, солнышко.

– Ой, привет, папуль, я тебя не заметила, – хитреньким голоском отчиталась она.

– Садись завтракать.

– Пап, помнишь, какой хлеб покупала мама? Этот невкусный, как будто бумагу ешь.

– Мама покупала очень дорогой хлеб. Я знаю, она любила всё натуральное, и у тебя это от неё, но сейчас туговато с финансами, нужно пока поскромнее. Мне обещали прибавку, если я помогу нашему отделу поднять показатели. Скоро всё наладится.

Мари плавно подошла к отцу и поцеловала его в причёсанные светлые, как у неё, волосы.

– У меня зелень подросла, я нарвала базилика и петрушки. – Она протянула ему под нос душистый пучок.

– Красотища какая, – похвалил он, вдохнув аромат. – Положи половину в сушилку, завтра обязательно сварю с ними суп. – Роджер наконец-то повернулся к дочери.

– А чего это такое ты тут считаешь? У нас опять не хватает денег для оплаты счетов? – с видом взрослой поинтересовалась Мари.

– Обманывать не стану: дела пока идут не очень гладко, но обещаю, что всё улажу. Садись скорее есть, а то на школьный автобус опоздаешь.

Проскакала в кухню, вскрыла упаковку какао и залила кипятком, затем с предвкушением достала бутылку молока и аккуратно влила тонкую струю в плотную толщу напитка, наблюдая, как белое облачко растекается узорами и заполняет собой кружку. Любимый утренний ритуал. Марии нравилось придумывать молочных зверей или цветы. Немного полюбовавшись, обрушила на дивный мир гнев чайной ложки, окончательно преобразив шоколадный оттенок, и с наслаждением сделала первый глоток на пробу: идеально. Густой и сладкий вкус успокоил нервы, заставил на мгновение забыть о ночных кошмарах, паук пока что притих, и это вселяло в Мари бодрость духа. Вернулась в столовую и принялась за завтрак.

– Мари, – очень серьёзно заговорил Роджер, – через неделю я хочу тебя кое с кем познакомить. И лучше, чтобы это не было неприятным сюрпризом. – Снял очки для чтения и посмотрел на дочь. – У меня появилась женщина. Мы познакомились в конце января, но я чувствую, что всё серьёзно, и хочу, чтобы вы подружились.

– Женщина? Сейчас? – только и смогла вымолвить Мари.

Продолжение ночных кошмаров наяву. Отец не мог говорить об этом взаправду и с такой невыносимой лёгкостью. Значит, он встретил другую всего через два с половиной месяца после смерти мамы. Неужели он так быстро оплакал её? Неужели готов забыть? Мария оглядела надкусанный тост, и проглоченный кусок подкатил к глотке. Мерзкий, гадостный, бумажный хлеб! Мама никогда бы этого не допустила. Хотелось закричать, начать ставить условия, но слова не шли с языка. Ей вдруг стало страшно: так осязаемо и ясно в памяти возродились полночные рыдания отца за запертой дверью – туда всегда было нельзя. Нельзя было видеть его раздавленным, уничтоженным скорбью.

С её губ едва не сорвалось «я не хочу её даже знать», но Мария молча встала, оставив недоеденный завтрак, взлетела по ступеням наверх, в спальню, под причитания отца, схватила рюкзак и выбежала наружу, хлопнув входной дверью.

***

Июнь больше не радовал так, как прежде, летнее солнце не могло растопить навсегда застывший внутри ледяной коркой ноябрь. К тому же в июне Роджер и его любовница Кларисса сыграли свадьбу. Мария не выказывала пренебрежения новой спутнице жизни отца, но держалась с ней холодно и отчуждённо. Раздражали её и слащавые попытки мачехи сблизиться, стать семьёй: спонтанные обеды в кафе, милые девчачьи безделушки в подарок, которые были Мари неинтересны, нарочито любезные вопросы «как прошёл день?» и поверхностная заинтересованность в том, что действительно было для неё важно. Ко всему прочему Кларисса сблизилась с «занудой» дядей Робертом, и тот стал более частым гостем в доме кузена, чем прежде. Мари понимала, что мачеха не была монстром, что она хотела по-настоящему быть добра, но не могла ничего поделать с неприязнью, обидой и подавляемым гневом. Она копила каждый день в себе злобу и не знала, в какой момент той заблагорассудится выйти наружу. Мария редко делилась этими переживаниями с двумя школьными подругами: они поддерживали её, но не могли понять всей остроты той боли, что она испытывала, и с детской непосредственностью переключали разговоры на поп-культуру, школу, мальчиков и увлечения.

Стоял душный день, и Кларисса открыла все окна в доме, чтобы как можно скорее выпустить на улицу дым. Обед, который она с утра готовила для Роджера, сгорел во время её телефонного разговора с приятельницей. Рядовая ситуация, ничего криминального, но Марии казалось, что катастрофа с обедом была подстроена специально, чтобы оставить отца голодным. Тогда она впервые открыто взорвалась.

– Ты ведь знаешь, как папа сейчас устаёт! – Оттирала гарь с посуды с напускным усердием. – Мама не была такой безалаберной.

В груди стало горячо: стыд окатил её как из ведра, но Мари была на взводе до такой степени, что не могла заставить себя быть снисходительнее. Хотелось уколоть как можно больнее.

– Ты ко мне несправедлива, Мими, – возразила Кларисса. Её губы инфантильно дрожали. – Я стараюсь изо всех сил, но тебе проще меня ненавидеть! – Нервическим движением схватила со стола пачку сигарет, затянулась, хлюпая заложенным носом, и устало обвила рукой живот. – Я понимаю. Я и не пытаюсь занять место Бет, её никто не заменит.

Крепко затянулась и выпустила огромный клубок дыма.

– Но я хочу, чтобы всем было комфортно. Я желаю тебе только лучшего, потому что люблю твоего отца… Слышишь? Люблю! И я верю, что ты станешь для меня родной, я готова к этому, иначе не подписалась бы на брак с мужчиной, у которого остался ребёнок от другой.

Мария прикусила язык и болезненно сглотнула, застыв над раковиной. Голос Клариссы звучал так незнакомо открыто, говорил о столь сокровенных, интимных вещах, о которых её закомплексованный отец никогда не стал бы с ней говорить – с ней, мелкой егозой. Мари не могла отделаться от чувства, что в эту секунду впервые ощутила нечто похожее на уважение к мачехе. Но показать это – значило предать память о маме. Она демонстративно не отвечала, убрала чистую посуду в шкафчик и сухим тоном попросила дать ей денег на обед для отца. Потушив в красной обклеенной выцветшими наклейками пепельнице окурок, Кларисса вытащила из сумки кошелёк и отсчитала четыре купюры наличности, затем, подумав пару секунд, отсчитала ещё парочку и протянула падчерице:

– Возьми и себе чего-нибудь вкусненького.

В воображении Мари она с напускной злобой вякала «не надо мне», эффектно разворачивалась и топала по своим делам. Но печальное и доброе лицо Клариссы, её искренняя доброта заткнули ей рот. Молча взяла деньги, влезла в жёлтые шлёпанцы, перекинула через плечо маленькую сумочку и отправилась в ресторанчик с едой навынос, что находился неподалёку.

Час назад кончился дождь, и улица пахла мокрым камнем и землёй, перебивавшими тяжёлую вонь автомобильных выхлопов. Крепко сжав в руке бумажную серую упаковку с логотипом в виде улыбчивой рожицы, Мари перепрыгивала через лужи, балансировала по краешку тротуара и старалась не наступать на стыки между тротуарной плиткой. Встала на светофоре, усмиряя сбившееся дыхание. Подле неё остановилась красивая девушка с роскошной копной медно-каштановых волос. Мария восхищённо посмотрела на неё, приоткрыв рот, но на глаза ей попался голубой кружок света, выглядывающий из-за пряди. Диод. Стиснула руку в кулачок, с неприязнью отвернулась и отошла в сторону на пару шагов. Девушка-андроид заметила недоверчивость в движениях ребёнка и взглянула на неё с отпечатком досады на лице, её губы слегка дрогнули, словно она собиралась что-то сказать. Зажёгся зелёный, и Мари шустро рванула вперёд, даже не посмотрев по сторонам.

– Осторожно, малышка! Справа! – раздался позади внезапный крик, и она дёрнула быстрее.

Лишь обернувшись, Мари увидела, что прямо перед ней успел затормозить чёрный дорогой автомобиль. Автоматическая система безопасного вождения сработала вовремя. Водитель открыл окно и начал сыпать в сторону девочки извинениями, но она не моргая смотрела на медноволосую девушку, с ужасом осознавая произошедшее. Красавица подбежала к ней, опустилась на корточки и взволнованно взяла девочку за предплечья:

– Ты как, в норме?

– Да, – с жалобной неуверенностью буркнула Мари.

– Вы куда, на тот свет торопитесь, сэр? – строго обратилась девушка к водителю. – Глаза протрите! А ещё лучше права свои сожгите.

Неловко. Неуютно. Зачем этот андроид так рьяно защищает её? Мари было стыдно за свою неприязнь, за невнятную реакцию на ситуацию и заданные ей вопросы. Тихонько отстранилась, сильнее скомкала верхушку пакета, развернулась и бегом ринулась к зданию полицейского управления.

В регистратуре андроид-администратор вежливо сообщила, что Роджер Эванс час назад покинул рабочее место, но вскоре должен вернуться. Мария слушала приятный искусственный голос и не сводила глаз с кругляшка света на виске женщины. В здании царила нестерпимая духота; парочка копов у автомата со снеками сетовала на два сломавшихся разом кондиционера, обреченно вздыхала и между делом ругала начальство за то, что допустило такой расклад в разгар жары. Девушка перед Марией продолжала дружелюбно улыбаться, сияя красивым, без изъянов лицом. «Ей не тяжело и не душно. Вообще, наверно, всё равно», – крутилось в её голове, а по спине, под тканью хлопкового платья кремового цвета, стекала горячая струйка липкого пота.

Жух, жух. Приближающийся сзади шорох. Нельзя оборачиваться. Паук бежал за ней от самого дома. Мари заспешила к рабочему столу отца, всё сильнее сжимая мокрыми пальцами уже отсыревший край пакета. Плюхнулась в кресло и затаилась, пригнув голову к поверхности стола. Прямо перед столом Роджера находился стеклянный кабинет Фаулера: капитан расхаживал по его периметру, увлечённый телефонным разговором, и почёсывал смуглую лысую репу.

Жух, жух, жух – всё быстрее и быстрее мчал паук.

Мари собрала всё своё мужество и приготовилась встретиться с собственными страхами. Развернулась в кресле, беглым взглядом окинула помещение, пытаясь обнаружить паука. За белой доской стола напротив, утыканной спортивными логотипами и стикерами, мелькнула каштановая макушка. Её обладатель поднялся, обошёл свой стол и взял со стола лейтенанта Андерсона пару тонких папок с документами, затем сел обратно.

Шорох гадких паучьих лап прекратился.

Вздохнула с облегчением. Мари разжала влажные пальцы, и пакет с обедом скатился по гладкой ткани платья на чёрный блестящий пол. «Упс!» – вырвалось у неё, заполошно подскочила и юркнула под стол за пропажей, краснея от стыда из-за своей неуклюжести. «Только бы он на меня не смотрел, только бы не смотрел», – мысленно волновалась она и завела назад одну руку, проверяя, не задрался ли подол.

– Всё в порядке?

Даже не оборачиваясь, Мари почувствовала в этом голосе ласковую улыбку.

– Да, да! Всё супер! Уронила тут просто…

Поднялась, утёрла запястьем взмокший лоб, убрала за уши взлохмаченные пушистые пряди, оправила складки платья и чинно уселась обратно. Боковым зрением наблюдала, не идёт ли он к ней.

Не шёл.

Положила отцовский обед на стол, затем гибким и энергичным движением поднялась с кресла и плавно направилась к столу напротив. Спряталась за белой доской стола Андерсона и со шпионской осторожностью вытянула шею так, что из-за края одни только любопытные глазёнки виднелись.

– Здравствуй, Коннор.

Приглушённый смешок. Обошла край стола Хэнка и остановилась рядом.

– Привет, Мари. – Он открыто протянул ей руку.

Она на секунду призадумалась, вглядываясь в его приветливый жест, и смело вложила маленькую кисть в ладонь Коннора. Его тёплые пальцы аккуратно сомкнулись вокруг тонюсеньких пальчиков с облупившимся салатовым и голубым лаком на ногтях, Мари принялась задорно и деловито пожимать ему руку с шалопайской улыбкой.

– Ты к отцу заглянула? – Он просканировал пакет с обедом на столе Эванса. – Насколько я знаю, вернётся он не раньше, чем через полтора часа.

– Так поздно? Всё остынет к этому времени и будет невкусным. – Мари огорчённо надула губы. – Это всё наша дурацкая плита! – пожаловалась она, всплеснув руками. – Я знаю, Кларисса не виновата, – оправдывала мачеху так, словно та могла её услышать, – это случайно получилось: она папе обед готовила, а он сгорел. Дома настоящий туман стоял! – Расхохоталась и начала мять верх подола. – Пришлось купить готовый. Хотя, ты знаешь, всё готовое какое-то безвкусное. Я люблю когда еда из свежих продуктов…

Она умолкла на полуслове и удивлённо уставилась на собеседника: он всё ещё внимательно слушал её болтовню и, судя по всему, даже не собирался просить «подойти попозже, а то он сейчас занят».

– И? – протянул он, заинтересованно вздёрнув брови.

– У меня на подоконнике растёт зелень, – на авось пробормотала она, прощупывая его участливость.

– А какая? – Коннор быстро листал папки, коротко посматривая на страницы, но старался не терять зрительного контакта с Мари.

– Да всякая там… – Она принялась ковырять кончик бумаги, торчащей из стопки документов. – Базилик, петрушка… Когда буду в этом больше понимать, хочу на заднем дворе в парнике свои овощи выращивать, чтобы не покупать эту синтетическую гадость из магазина. – Мечтательно-небрежным движением поправила звено ожерелья в виде белого клыка. – Сейчас вокруг и так всё искусственное, даже люди… Хочется, чтобы меня окружало как можно больше чего-то настоящего, – задумчиво изрекла она и прикусила губу.

Коннор поёжился в кресле, ощутив себя неуютно, и виновато посмотрел на Мари: «Как нелепо. Выходит, я порчу твои планы, девочка. Но если признаюсь в том, что сам машина, ты уйдёшь. А я не хочу этого».

– А сколько тебе лет? – праздно полюбопытствовала она.

«И правда, сколько мне? Два года – просто смешно. Я знаю больше тебя, но видел меньше, чем ты. И мой ответ будет ложью. Просто ложью, чтобы ты не волновалась. Презирать себя буду потом».

– Двадцать пять, – с фальшивой уверенностью машины констатировал он и потёр подбородок согнутым указательным пальцем, – недавно окончил полицейскую академию.

– Да ты здесь самый молодой. – Затем она заговорщически понизила голос и наклонилась к его уху, хихикая: – Среди этих вечно брюзжащих стариков!

– Ну, они не без недостатков, – он издал добрый смешок, – но, безусловно, стоят уважения. Хотя бы потому, что это профессионалы с большим опытом, которые много лет охраняют покой жителей Детройта.

– Ты так слащаво ответил, потому что я малявка, которая ничегошеньки не понимает?

Хитренько прищурилась и состроила ему гримаску.

– Да я не… я так не считаю, я…

Коннор увлечённо повёл головой и ухмыльнулся: «Надо же какая! Сама себе на уме. И сканер не нужен, чтобы насквозь видеть».

– Но ведь кто-то же тебя бесит?

– Вообще, если честно, – он приподнял голову и поглядел вправо, – Гэвин меня бесит. А если быть совсем уж до невозможности честным: мы оба бесим друг друга.

Коннор тихо рассмеялся, и Мари почувствовала, как у неё начало покалывать пальцы ног от счастья: ей давно никто искренне не смеялся.

– Могу тебя понять: морда у него неприятная, всё время побитая какая-то, и ржёт он как лошадь да ещё и сам над своими же глупыми шутками.

– Думаю, это следствие одиночества и неблагополучного детства. Он из тех парней, кто изо всех сил пытается доказать воображаемым родителям, что он чего-то стоит. Поэтому унижает других, чтобы не чувствовать себя пустым местом. Так что да, он меня, несомненно, бесит, но я не держу на него зла.

– Ты такой хороший, – прямо и с теплотой произнесла Мари.

– Я не считаю себя хорошим.

«Хороший? Так странно. Я по-прежнему лишь чёртова машина, которая создавалась, чтобы быть тактичной и услужливой. Негативные эмоции мне кажутся деструктивными, и я постоянно избегаю ситуаций, в которых могу ранить людей злобой или агрессией. Я хороший? Нет. Я просто до сих пор не научился быть кем-то большим, чем «пластиковым болваном», который удобен всем вокруг и никого не способен задеть».

– Может быть, сам не видишь просто, но вообще-то ты добр к окружающим и… тебе не всё равно. – Забралась коленями на стоящее подле стола кресло и сложила на его спинке руки. – И ещё ты спас меня… Теперь вот слушаешь всякую чепуху, которую я тут несу, а для этого вообще-то нужно огромное мужество!

Она лучисто захохотала, и крупные звенья в виде клыков на её шее задорно забряцали, ударяясь друг о друга.

– Какое интересное у тебя ожерелье. – Коннор кивнул в сторону её украшения и между тем подумал: «Мне нравится твоя чепуха».

– Это я сама сделала, – с гордостью отчеканила Мари. – Оно в точности такое, как у принцессы Мононоке.

– Принцессы Мононоке?

«Принцесса Мононоке» – полнометражный аниме-фильм режиссёра Хаяо Миядзаки, выпущенный в 1997 году студией «Гибли», – мгновенно обработал данные Коннор.

– Это мой самый любимый мультфильм! Он уже старенький, но до чего же красивый. Мне так нравятся главные герои и то, как они борются с плохими последствиями технического прогресса за спасение природы. Это очень глупо, конечно, но иногда я мечтаю так же жить в волшебной лесной глуши, среди волков и всей этой первозданной чистоты, мечтаю говорить с дикими зверями.

– Я не думаю, что эти мечты глупые. Мне даже кажется, они тебе идут.

– Как ты странно и хорошо сказал… – Она воодушевлённо скривила бровки. – «Мечты тебе идут». Вроде ерунда какая-то, но как же всё-таки хорошо звучит!

Взгляд Коннора вдруг переместился с лица Мари за её спину, прямо на приближающегося к своему рабочему месту Андерсона.

– Бездельничаешь тут что ли? – весело гаркнул Хэнк, плюхнувшись в кресло и устало кинув коробку с недоеденными пончиками в угол стола.

– Завидуешь моей приятной компании? – сыронизировал Коннор и смешливо наморщил лоб.

– Хах, ещё бы! Сегодня всё утро общался со свидетелями по делу того убитого богатенького мужика, чьё наследство теперь делят «неутешные» родственнички: сплошь душнилы, чтоб их… я чуть не воспламенился, когда подходили к последнему свидетелю.

Мари повернула к лейтенанту взволнованную моську и дружелюбно улыбнулась ему:

– У вас очень приятная хрипотца в голосе, как у сказочного мудреца. Так успокаивает.

– Скажешь тоже, малявка.

Растроганный комплиментами ребёнка Андерсон пожалел, что она так не вовремя сказала эти добрые слова о его сварливых причитаниях: «Знал бы, что хвалить станет, подготовился бы что ль, сказал чего поумнее, дурень старый».

– Выяснил что-нибудь полезное? – обратился к напарнику Коннор.

– Извини, малая, но нам с твоим другом нужно обсудить дела с глазу на глаз.

– Ну, вот, – на выдохе грустно отозвалась Мари, слезла с кресла и направилась к отцовскому столу.

– Мари! – окликнул её Коннор. – Если когда-нибудь снова захочешь, можешь говорить со мной о своей «чепухе» сколько душе угодно.

– Ладно. Ты как раз ещё ничего не рассказал о своей. – Она деловито положила руки на пояс. – Я бы послушала.

И как только Мари отошла, Коннор вдруг обратил к Хэнку взволнованный взгляд и тихо бросил:

– Пожалуйста, не говори ей.

– Не говорить чего? – Андерсон настороженно вздёрнул подбородок.

– Что я машина. Насколько это будет возможно, не подавай даже вида.

– Это что за глупые прятки?

– Просто… не надо. – Коннор понизил тон и вернул себе безмятежный вид. – Она испытывает неприязнь к андроидам, но ей вроде нравится говорить со мной.

– Гениально! – с усмешкой огрызнулся Хэнк, сложив руки на груди и откинувшись на спинку кресла. – Ты решил завести дружбу с человеком, который недолюбливает андроидов? Долбанулся совсем? Ещё и ребёнку лапшу на уши решил вешать.

– Я прошу тебя, – в голосе Коннора были мольба и решительность. – Не думаю, что это продлится долго. Она испытывает ко мне благодарность за то, что было в ноябре, и просто хочет как-то её проявить. Ей, похоже, одиноко: так удивилась, что я стал её слушать…

***

Он не размышлял над тем, как это случилось. Не задавал себе вопросов, не искал весомые причины. Мари плавно и неизбежно становилась частичкой прожитых дней, уютным настоящим, неминуемым будущим. Иногда ему чудилось, что механизмы в его теле замирали, когда над участком разносилось её громкое «Коннор!», и она влетала в распахнувшиеся стеклянные двери, принося с собой ветер новой осени в спутанных волосах, грязь на ботинках и охапку чудны́х историй в придачу.

«Коннор, посмотри!.. Коннор, представляешь!.. Коннор, ты не поверишь!.. Коннор, тебе грустно?»

То, что не должно было продлиться долго.

По какой-то причине этому маленькому человечку было дело до того, о чём он думает, о чём мечтает, чем когда-то жил. Долгое время Хэнк был его единственным другом, и Коннор свыкся с тем, что на работе у него будут лишь коллеги. Коллеги, которые его терпят или презирают: кто молча, кто открыто. Фаулер проявлял сдержанность и такт, Крис пытался быть дружелюбным, Гэвин, как и прежде, не стеснялся широкого спектра чувств, прочие предпочитали холодность и профессионализм. Для них он остался машиной. У них такие прежде смиренно стояли вдоль стен и выполняли свои функции. Никто в серьёз не верил, что Коннор мог просто жить.

И он боялся, что однажды кто-нибудь не сдержится и даст об этом знать. При ней. Ложь больно кусала за язык, проникала вместе с током в металлические внутренности, неслась вместе с голубой кровью по искусственным жилам и становилась всё больше. Больше него самого. Так нужно. Он всё исправит. Когда-нибудь. Не сейчас. Не до этого. Ведь сейчас она бежала прямо к его столу, запрыгивала в кресло вместе с ногами – столь привычная теперь картина – и без устали начинала щебетать обо всём, что любила.

Сегодня Мари принесла ему кофе – крохотное чудо в унылом царстве повторяющих друг друга дней. Коннор покрутил в руке цветастый бумажный стаканчик, на котором старательно было выведено синими буквами его имя – размашистым почерком со скруглёнными буквами, каким писала Мари.

– Ты что, потратила на это карманные деньги? Не стоило, правда.

– Почему ты вечно такой? – проворчала она, недовольно поджав губы.

– Какой?

– Бухтишь, когда я пытаюсь заботиться о тебе. Неужели не можешь просто сказать «спасибо, Мари» – и пить, будто ничего необычного не случилось. – С важным видом сложила руки в замочек.

– Как я могу притворяться, что не произошло ничего необычного, когда мне впервые здесь кто-то принёс кофе? – Коннор облокотился на стол и с ухмылкой подался в её сторону.

– Думаю, ты как-нибудь справишься с этой сложной задачей.

Флегматично расстегнула рюкзак, достала учебный планшет с рукописной тетрадью и уткнулась в домашнее задание.

– Спасибо, Мари.

– Пожалуйста, – со смешком ответила она, закинув в рот жевательную конфету.

Забота, бессмысленная для робота. Коннор окинул взглядом отдел, дружно вливающий в себя горячий ароматный напиток: так уж сложилось, что для людей он много значил, и Коннору было невыносимо жаль, что он не мог объять всей глубины этой маленькой радости.

Но это было важно для неё. Он был ей важен.

Коннор печально улыбнулся, затем незаметно отставил стаканчик в угол стола и принялся за работу.

Комментарий к Часть III

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3477

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== Часть IV ==========

Мария терпеть не могла эти фальшиво уютные «семейные вечера», которые раз в неделю устраивала Кларисса, желая нравиться семье мужа: бабушка с дедушкой приходили не так уж часто, но Роберт не пропускал ни одного. Кузен мистера Эванса мог часами развлекать Роджера и его супругу историями своей юности или рассказами о поездках в Европу. Белоснежная скатерть, начищенное до блеска столовое серебро, доставшееся Клариссе в качестве свадебного подарка от родни, изящная сервировка, причудливо разложенные салфетки – напускное радушие, прилизанная любезность. Мари мечтала разнести вдребезги посуду, потоптаться на скатерти и отнести еду бездомным – только бы это занудство прекратилось раз и навсегда.

– Изумительно, Кларисса, я будто во французском раю, – чавкая и посмеиваясь, проговорил Роберт, вытирая с губ жир текстильной салфеткой, украшенной вышивкой.

– Ты мне льстишь, Роб! Я этот рецепт вычитала в интернете буквально на днях. – Она махнула рукой и оправила копну блестящих иссиня-чёрных волос.

– Говорю это как тот, кто вернулся из Парижа всего каких-то три дня назад. – Роберт взял пузатый бокал, наполненный красным вином, взболтнул, вдохнув кисловато-пряный аромат, и деликатно пригубил. – Серьёзно, похоже на то мясо, что я обычно заказываю в моём любимом ресторане. Погодка сейчас, конечно, там не шик, но в этом было даже что-то аскетически романтичное: промозглый ветер, свинцовое небо, я – дуралей с клетчатым галстуком – иду в новом плаще по старинным улочкам в вечерний час, на меня смотрит потрясающая архитектура, а в голове строчки из романов Гюго и Мопассана. Люблю эти мгновения наедине с собой, – мечтательно выдохнул Роберт, – подвожу итоги прожитых лет, строю планы на будущее… А тут ты, понимаешь ли, со своим мясом! Взяла – и выдернула меня из треклятого Детройта прямо в любимый Париж!

«Треклятый, – мысленно повторила Мари, вертя в руке вилку с нанизанными на её зубчики овощами, – кто вообще сейчас так говорит? Неужели Клариссе интересна эта бредятина про его галстук и рестораны?.. Вот бы знать, чем сейчас Коннор занят. Из него иногда нужно клещами тянуть про увлечения, любимые фильмы и книги. Как будто я рассмеюсь, если в этом списке будет что-то, что мне не нравится. Я бы никогда не стала смеяться над Коннором».

– Ну, а как у тебя дела, моя любимая девочка? – вдруг обратился Роберт к замечтавшейся Мари.

– А?.. Я в окно просто смотрела, любовалась небом, – безыскусно соврала она, вяло положив в рот кусочек брокколи.

– Правда? – обернулся и тоже взглянул в окно, на молочный диск луны. – Я такой же чудак порой! Уйду в свои мысли, созерцая красоту и величие неба. Пропаду совсем, ищите да не сыщете.