Текст книги "You raped my heart (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

– Я не удивлена.

Подруга говорит это как-то тихо и почему-то смотрит в пол. Кристине на миг кажется, что Трис Приор думает о Питере Хэйесе. Абсурдная, конечно, мысль, дикая, но и реакция на его смерть у девушки была странной. Кристина все еще помнит. Трис не спрашивает ее, откуда она знает, не берется в чем-то обвинять Эрика. Она лишь внимательно смотрит на подругу, и под кожу брюнетки заползает странное и пугающее ощущение, что Приор ведает истину. Может она не имеет никаких вещественных доказательств, тех самых пресловутых фактов, но она понимает, нутром чует, женской интуицией, что между ее лучшей подругой и тем отвратительным человеком не было все так просто, как того желали оба. Может, Трис знакомо это все, потому что в ее душе шевелились неправильные чувства. Кристине странно находиться рядом с подругой. Неуютно. Она чувствует себя обнаженной. Душой, не телом. Хотя она, скорее, выбрала бы тело. Трис лишь хмыкает да проводит пальцами по конскому хвосту. Трис – умная девочка. И Отречения в ней много больше, чем она сама думает.

– Что? …

У Тори Ву растерянный голос. Кристине ее даже жаль. Наверное, это удар ножом в спину промеж лопаток. Тори ведь действительно ему верила, действительно считала, что такой, как Эрик, способен меняться. Наивная. Кристина зло кривит губы. Она-то теперь наивности лишилась. Она всего лишилась. Война ее изменила. Глупо валить все на одного человека. Этот человек – всего лишь средство войны, зубодробительной бойни, где участвуют и тела, и разум. Война. Вот так. Тори нравится Кристине, нравится с ней говорить, следить за тем, как в темноте мелькает огонек сигареты. Вверх, вниз. Кристина осознает, что общается с Тори Ву больше, чем с Трис Приор.

– Еще один перебежчик.

У Эвелин Джонсон бесстрастный голос и такое же бесстрастное выражение лица. Ни один мускул не дергается, ни одна черта не искажается. Она просто принимает информацию, обрабатывает как чертов компьютер, и глаза ее жгут. И тогда Кристина понимает – лидер афракционеров ей не доверяет. Девушку это не удивляет. Джонсон не глупа. Отнюдь. А Кристина слишком много знает чего-то тайного и запретного, и все это сводится к предателям. Как бы она саму Кристину не вышвырнула из штаба. Раз и все. Эта женщина на многое способна. Девушка старается об этом не думать. Ее занимает другое.

Юрай Педрад не говорит ей ни слова.

У Кристины на душе паршиво и тошно. Не из-за мрази, которая вспорола ей вены и выпустила всю кровь. Больно много чести. Из-за Юрая. Юноша ее избегает. Не общается с ней, не улыбается ей, не смотрит на нее. Кристине хочется выть. Она с ужасающей ясностью осознает, как ей отчаянно и горячо требуется его общество, и смех в его глотке, и эти улыбающиеся глаза, и растянутые в ухмылке губы. Эрик – это пустое. Это кончено. Кристина знает. Уверена в этом. Даже если эта шваль появится в поле ее зрения, первое, что девушка сделает, это взведет курок и прострелит ему мозги, так, чтобы серое вещество окрасило в свой цвет бетонную стену позади. Кристина больше не даст слабину. И нечего здесь разбираться. Юрай. Он самый. Стоило понять это с самого начала, не упускать момент еще тогда, когда его губы были на ее губах. Это такое сладкое, такое щемящее ощущение. Кристина хочет его вернуть. Все эти чувства, все общение, самого младшего Педрада. И для этого ей придется постараться. Да подавить в душе это гадливое чувство, которое все шепчет и шепчет ей об одном.

Ты используешь парня. Ты используешь парня. Ты используешь парня.

Нет.

Это не так. Он ей дорог. И это самое важное.

– Я чувствую себя паршиво, – говорит Тори Ву, зажимая меж пальцами очередную сигарету.

– Ты много куришь.

– Ага.

И снова тишина. Кристина стоит, подперев стену. Вечер сегодня прекрасный. Небо окрашено в девственно-чистые цвета, примеряет на себя малиновое покрывало, стелет землю. Белесые точки звезд прорезают его полотно, мигают и подмигивают лучами света. Девушка стоит и долго смотрит туда, чуть задрав голову, так, что аж шея затекает.

– Хочешь? – спрашивает Ву и протягивает Кристине сигарету. Та впервые не отказывается.

Кристина никогда раньше не курила. Никотин обжигает ей горло, попадает в носоглотку, и девушка заходится долгим, сухим кашлем, словно соскребает со стенок слизистой глотки весь пепел и весь смрад. У нее дрожат губы и трясется рука.

– Ты совсем не умеешь курить, – заявляет Тори и отбирает у брюнетки сигарету. – Учись.

– Не хочу, – бурчит Кристина и съезжает по стене здания в самый низ, садясь на холодную землю.

– Это вредно, – следует комментарий собеседницы на выходку Кристины.

– Да наплевать.

И вновь тишина. Кристина знает, что страшно меняется. Это началось еще тогда, когда она выбрала уголь Бесстрашия, в тот самый день. Ей казалось, что она справится, что она сможет. Она ведь сильная, языкастая, умная, сообразительная и вообще человек неплохой. Она и подумать не могла, как что-то в мире способно ломать людей. Устоями, правилами, принципами, другими людьми. Доверчивая и наивная. Вот она какой была. Теперь больше не попадется. Не будет этого. Совершенно точно. Глупенькая девочка осталась за поворотом дороги. Раз и все. Она сама выбрала стезю насилия. Вот и топай теперь по ней.

– А за что мы бьемся? – спрашивает Кристина, давя затылком на серый камень.

Тори Ву косит на нее глаза.

– За свободу, наверное.

– Наверное, – соглашается Кристина.

И снова молчат. С Тори легко молчать. В этой тишине комфортно и естественно. С Трис всегда надо говорить и обмениваться улыбками. Трис теплая и светлая. А Кристина чувствует себя испачканной, замаранной и насквозь черной. Такая подруга не для Приор.

– А вообще, – подает голос Ву, – у каждого своя истина. Я вот хочу отомстить за брата. – Кристина дергается, поворачивает голову, вперивает свои зеленые глаза в собеседницу. – Он был Дивергентом и был убит по приказу Джанин Мэттьюс.

Кристина открывает рот. Ей хочется что-то сказать, ответить откровенностью на откровенность, но она не может. Самую ее большую тайну Тори прознала сама. Поэтому девушка закрывает рот и снова смотрит на небо. Паршивый у них мир, ублюдочный. Пора уже привыкнуть.

– Эрик – скотина, – вдруг произносит Кристина неожиданно для самой себя.

Тори Ву хмыкает, затягиваясь третьей сигаретой.

– Скотина, – подтверждает она. – И Макс – скотина.

Кристина лишь жмет плечами. Наверное, скотина. Ей до Макса нет никакого дела. Ей до мира нет никакого дела. Так эгоистично, так отвратительно. Замкнулась на себе, на своих проблемах. Эгоистичная тварь. Да, да. И язык уже поворачивается так себя называть. Это все Эрик. Въелся к ней под кожу, стал частью мыслей и тела. Наверное, она теперь отравлена его присутствием на всю жизнь.

– Знаешь, а мне ведь нравится Макс, – говорит Тори и тушит сигарету о камень за своей спиной. – Хреново это так. Нас, женщин, вечно тянет на плохих. Паршивая у нас натура.

– А меня отталкивает Юрай. Я, кажется, доигралась.

С Тори Ву легко. Легко и просто обнажать ей душу, говорить о том, что трогает и задевает, делиться переживаниями. Тори знает, как Кристине отвратительно. У самой так же. Тори Ву ее понимает. Девушка знает это. Поэтому приходит сюда каждый вечер, прижимается спиной к шершавой стене, царапающей ей обнаженные участки кожи, и молчит, или говорит, или слушает. Трис бы стала ее осуждать. Наверняка. Хотя Кристина не уверена. История с Питером все не идет у нее из головы. Тори иная. Они с ней в одной упряжке.

– Попробуй с ним поговорить. Юрай – хороший парень. – Кристина кивает. – Только помни – если выберешь его, не сдавай назад. Он этого не заслуживает.

Девушка лишь закусывает губу. Она знает. Все знает. Готова повторять это раз за разом. Словно от этого будет легче. Эрик ведь ушел. Его комната около лестницы пустует, запертая на ключ. Легкий слой пыли уже успел покрыть пол и предметы мебели. Старенькому компьютеру разбили молотком монитор и помяли системный блок – Эрик уничтожал следы. Когда Кристина зашла туда снова, то не почувствовала даже легкого призрака чужого присутствия. Словно эта комната была всегда такой. Эвелин Джонсон приказала прочесать всю округу, искать предателя. Но Кристина знала, что Эрик уже далеко. Она сама его отпустила. И ненавидела себя за это. А он сохранил ей жизнь, хотя раньше, она уверена, сломал бы ей шею за то, что она узнала. Вот такой вот у них вышел расклад.

Думать об Эрике ей совсем не хочется. Больно.

Юрай Педрад определенно избегает Кристину. Это уже неоспоримо. На завтраке, обеде и ужине он всегда окружен своими друзьями. Сидит, подшучивает, пережевывает пищу. Он улыбается Марлен, и у Кристины сводит челюсть. Ей хочется заорать, что это несправедливо, что так быть не должно, но девушка понимает, что это – детский лепет. Юрай вправе выбирать, кому ему улыбаться, с кем смеяться, с кем скрашивать эти однообразные, серые дни. Кристина чувствует, что остается одна. Трис не ищет с ней встреч. Собственно, Приор не ищет встреч ни с кем. Она становится такой сосредоточенной, серьезной. Пропадает в кабинете Эвелин Джонсон часами. Кажется, мать Тобиаса начинает ей доверять. С Четыре Трис ругается время от времени. Кристина слышит ее звонкий голос. А потом иногда замечает, как страстно, с каким желанием и практически ненавистью Итон целует ее лучшую подругу. Эти двое неделимы. Даже в ссорах.

Напряжение лишь нарастает. Давит. Кристина всей кожей ощущает, что афракционеры готовы к решительным действиям. Джонсон темнит, просиживая ночи напролет в своем кабинете. Кристина даже не хочет знать, что там творится. Она летит в пропасть. Чернота разевает пасть. От пасти несет смрадом, гнилью и разложением. Чувство, будто черви проедают кожу. Кристина устала. Она почти сдается.

Девушка пытается поймать Юрая. В большом зале он всегда окружен людьми, на тренировках спаррингует с какими-то парнями, обхватывает брата рукой за шею и тянет на ринг, вечерами он все со своей компанией. И Кристина с ужасом осознает, что никого не знает из этих людей. Юрай вне зоны ее доступа. Девушка хочется биться головой о стену. И она все же решается на отчаянный шаг.

Она выхватывает Педрада вечером из толпы. Просто ловит за запястье, окруженного толпой незнакомых лиц. Кристина замечает лишь Зика и Марлен. Другие отпускают какие-то смешки, кривят рты, вскидывают брови. Юрай смотрит на нее хмуро, дергает руку, и его горячая ладонь исчезает из ее пальцев.

– Можем поговорить? – практически одними губами, смотря ему в глаза.

Юноша мнется, чешет рукой затылок, кидает взгляд на своих друзей. Кристина все еще помнит, как на Празднике Пяти Фракций она так же попросила его, и он с легкостью согласился. А теперь вот стоит, думает. В глазах младшего Педрада мелькает что-то странное. Но юноша все же кивает.

– Только быстро, – цедит он сквозь зубы. – Я сейчас вернусь, – бросает своим друзьям таким привычным голосом, тем самым, которым говорил когда-то с ней. Да вот только это все прошло.

– Спасибо, – лишь тихо говорит Кристина.

Они отходят в сторону, туда, где меньше людей. Но девушка тянет юношу дальше, из большого зала, где слишком много лишних ушей и совершенно нет личного пространства. Юрай нехотя подчиняется. Они сворачивают за угол, и лишь тогда Кристина останавливается.

– Прости меня, – выдыхает девушка, едва развернувшись к Педраду лицом.

– За что?

Парень не настроен с ней говорить. Она понимает это сразу. Стоит, засунув руки в карманы, перекатывается с пятки на носок, смотрит на нее сверху вниз и едва ведет головой. Она сама виновата. Сама.

– За то, что так вела себя с тобой. Ты этого не заслуживаешь.

– Да что ты.

Ядовито-то как, непривычно. Кристина лишь со свистом втягивает носом воздух. Она понимает, что у нее дрожат пальцы, и сжимает руки в кулаки. Она слабая. Слишком слабая. Если Юрай ее оттолкнет, то это просто доломает. Наверное, тогда она разрыдается. Но Кристина держится, смотрит юноше в глаза.

– Юрай…

– Послушай меня, Кристина, – перебивает он ее. – Я не хочу быть вечной заменой кому-то. Особенно Эрику. Не вешайся на меня, когда тебе плохо, когда тебе больно, когда ты запуталась. – Он качает головой, как-то с сожалением, собирает волосы своей пятерней на затылке. – Ты – хорошая девушка, но я – не игрушка, понимаешь? Подумай, определись. Мне надоело быть вторым вариантом.

Он смотрит на нее еще секунду, а потом разворачивается на пятках, чтобы уйти размашистым шагом, оставить ее одну.

– Юрай, пожалуйста!

Но мужская фигура уже исчезает за поворотом. Кристина прислоняется к холодной стене. Ладони у нее дрожат неудержимо, по щекам – влага. Девушка закусывает губу. До боли. До крови. Но это не отрезвляет. Кристина сползает по стене в самый низ, скрючивается на полу, подтягивает колени к груди и ощущает, как на нее обрушиваются рыдания. Они душат и душат. Ее трясет, колотит. Это жестоко. Это так больно. Но она сама виновата. Каждым своим поступком, каждым своим выбором. Наивная девчонка, ничего не знающая о жизни. Вот кто она такая. Растоптанная, маленькая, потерявшаяся, лишившаяся любой поддержки и опоры. Она не хотела так. Она всего лишь запуталась. Разве за ошибки не прощают? Разве не дают второй шанс? Юрай не жесток. Он всего лишь ценит себя. А она – ничто. Пустота.

Кристина не знает, сколько времени так сидит, глухо плачет, пряча опухшее лицо в ладонях. Она знает, что вся продрогла, а коридор поразительно пуст. Юрай не возвращается и не приходит. Так ведь не бывает. Жизнь – не сказки. Эрик оказался предателем, а Юрай не принимает ее с распростертыми объятиями. Ей пора стянуть с глаз розовые очки наивности. Пора стать жестче и сильнее. У Кристины все еще зудят костяшки от ударов о грушу, кости продрогли от долгого сидения на холодном бетонном полу, и лицо все расплылось солью и водой.

Девушка добредает до общей ванной, умывается, приводя себя в относительно божеский вид. Нос у нее распух, глаза красные, губы дрожат. Кристина вцепляется ломаными пальцами в раковину. Стоит, чуть наклонившись вперед, и сипло дышит. Только не реветь снова. Слезы ведь не помогут. Просто сделать вдох, а затем выдох. Дышать, дышать. Как бы херово не было, стоит дышать. И не плакать.

Кристина возвращается в спальню, когда стоит уже глубокая ночь. Она почти не раздевается, падая на кровать в одежде, пропитанной ее потом еще с утренней тренировки. Ее волосы все растрепались, короткие, торчащие ершом. Время от времени она все-таки шмыгает носом, потом переворачивается на спину и долго смотрит в серый потолок с трещинами, кое-где покрытый плесенью. Вот какова теперь ее жизнь.

Война идет.

Комментарий к Глава 31

Конец второй части. Осталась еще одна.

========== Часть III. Глава 32 ==========

– Ты изменилась.

Кристина поднимает голову, отрываясь от созерцания ножа, порхающего в ее пальцах. Сталь блестящая, хорошо заточенная, острая. Трис садится рядом, упирается руками в деревянную поверхность скамьи, чуть наклоняется вперед и смотрит на свою подругу.

– У тебя все хорошо?

Кристине почему-то становится тошно. Ее лучшая подруга сидит здесь, задает такие простые, человеческие вопросы. Нормальные, такие, как и положено. Волнуется, беспокоится. А она, Кристина, лишь чувствует раздражение. Девушка знает, что изменилась. И, кажется, эти изменения необратимы, столь чувствительны для окружающих. Кристина думает, что стала злой, негодной, какой-то гнилой. Она все больше тренируется, бьет и бьет грушу, сдирая себе кожу на костяшках пальцев. Стреляет в тире, ощущая отдачу в мышцах. Кажется, получается лучше. Кажется, пуля попадает ближе к центру. Но девушка понимает, что ее нарушенная координация движений все еще при ней, что как она ни старайся, пуля не летит в самое сердце мишени. Кристина чувствует себя бесполезной. Злится, остервенело бросает пистолет в сторону, слыша с каким грохотом холодный металл приземляется на бетонный пол, и отзвук разносится по всему помещению. Гулкий, громкий, отдающийся набатом в ушах.

– Да, – все же отвечает девушка, возвращаясь к ножу. Ручка у него красивая, рифленая, с выгравированной головой волка.

У Трис выбиваются светлые пряди из высокого хвоста. На щеке алеет полоска царапины, ногти обломаны, губы искусаны, одежда примята, а кое-где даже застывает грязь. Приор выглядит как солдат войны. Только оружия в руках не хватает. Тяжелого, большого, смертоносного. Кристина кривит губы. Нет больше тех двух девочек, что впервые столкнулись взглядами в поезде, везшим их в самое сердце фракции Бесстрашие. Нет больше той девочки в сером с пучком волос на голове и в растянутой одежде не по фигуре, приятной, слегка застенчивой. Нет больше той девочки в черно-белом с улыбкой на устах и правдой на языке. Трис умеет причинять боль ближнему своему. Кристина так много лжет. Поменялось все.

И самое ужасное, наверное, заключается в том, что Кристина больше не чувствует в Приор свою истинную подругу. Так, разговоры, какая-то информация, гуляющая по штабу, и больше ничего. Стоит задуматься, почему Тори Ву знает о ее связи с Эриком, а лучшая подруга – нет. Кристина думает, что Приор не поймет. Осудит. Доложит. Сдаст. Трис слишком правильная. У нее мир черный и белый, у Кристины он стал цветастым. И больше всего в нем красного, такого ярко-алого, что ей больно режет глаза.

– У вас с Юраем все хорошо? Вы не общаетесь.

Ну вот. Забота, сочувствие, нормальные мысли. Кристина морщится, закусывает губу. Ей больно думать о Педраде, о том, в какое положение он ее поставил. Она понимает его. Отлично понимает. Но не может не злиться. Потому что это неприятно, потому что самой приходится собирать себя по осколкам. Уткнувшись в его грудь носом это было бы проще. Хотя бы взяв за руку. Девушка знает, что отвратительна. Пользует. Но это не так. Эрик превратил ее в мертвое тело, выжег всю душу, оставил лишь пепелище и тлен. Она ненавидит этого человека, готова все еще давиться слезами. Он изничтожил все. Она никогда, никогда больше ни словом, ни делом не поможет ему. Ничего не сделает для него и ради него. Потому что было слишком жестоко, слишком нечеловечески больно. За это надо отвечать. Кристина знает, что Юрай – это не проходной вариант за неимением лучшего. Она была глупой, просто тупой. Правильно Эрик ее называл. Теперь она поумнела. Юрай – это тот, кого она желает всем сердцем. И Кристина понятия не имеет, что ей нужно сделать, чтобы вернуть его. Но она постарается. Девушка знает, что призрачный шанс еще не потерян. И в душе слабо тлеет надежда.

– Что было между тобой и Питером?

А вот так. Вопросом на вопрос. У Приор аж рот открывается, растягивается овалом, вытягивает все ее миловидное лицо. Подруга моргает, несколько тупо и явно бесцельно, а потом захлопывает рот. Она облизывает губы, смотрит куда-то в сторону. Кристина замечает, как скукоживаются ее плечи, как белые фаланги впиваются в дерево скамьи, как вся Трис напрягается, словно ожидает какого-то ярого удара. Было что-то. Теперь Кристина не сомневается.

– С чего ты взяла?

И голос меняется. Чуть тоньше, чуть выше на пару октав, словно прерывистее. Приор явно нервничает. Кристина не собирается давить. Она, скорее, спросила просто так, от нечего делать, от того, что ей паршиво, и хочется, чтобы и кому-то другому было не лучше. Такому отвратному эгоизму она научилась у Эрика. Не ее это. Девушка вдруг встряхивается. Как она себя ведет? Что смеет спрашивать? Зачем умышленно причиняет кому-то другому боль? Да она права на это не имеет. Ведь еще чуть-чуть и станет такой, как Эрик. Такой же отвратительной, ядовитой, циничной и невозможной.

– Ладно, прости, – как можно небрежнее бросает Кристина, – я не должна такое спрашивать.

– Нет, постой, – брюнетка удивляется, даже не сдерживает брови, ползущие вверх, поворачивает голову и так внимательно смотрит на Трис. – Это заметно столь сильно?

– Мне заметно, – жмет плечами подруга.

– Просто, – Приор елозит на скамье, чуть задирает голову вверх, вытягивая шею, смотря куда-то на дальнюю точку серой стены, только не на Кристину. Не хочет. Боязно. – Я не понимаю. Я знаю, что что-то было, чувствовала это. Но я все равно не понимаю, как такое возможно. Он ни во что меня не ставил, осыпал матами, причинял боль, даже убить пытался, а я… – И Трис качает головой. – Это как-то странно и ненормально, даже дико. И… – Приор запинается, молчит, жмет плечами.

Кристина с облегчением обнаруживает, что ее подруга все еще доверяет ей. И это ощутимое облегчение пугает ее. Трис важна ей. И девушка не хочет об этом забывать.

– Так бывает, – бросает Кристина и встречает удивленный взгляд Приор. – Я просто знаю, – улыбается она, и впервые за долгое время ее губ касается та самая знакомая теплая улыбка.

У Трис все будет хорошо. Жизнь лишила ее выбора. У Трис есть Четыре. Кристина – не Приор. У нее все сложнее. И как бы ни стало на душе лучше от простого разговора, в чем-то сокровенного, от осознания, что все-таки то самое тепло в общении все еще есть, Кристине паршиво. Она не может переварить в себе предательство, она не знает, что ей делать. Ей не хватает простой человечности, не хватает опоры и поддержки. Девушка знает, что тянется к Юраю. Встречает его в коридорах, комнатах или тренировочном зале и провожает его спину долгими взглядами. Иногда он смотрит на нее. На расстоянии, сдержанно, редко, и в такие моменты девушка чувствует, что еще не все потеряно. Но любая попытка подойти к нему – все. Слишком много незнакомых людей, слишком громкий чужой смех, слишком тесная сплоченность компании. Кристина лишь кусает губы и совсем не знает, что ей делать.

Она чувствует себя потерянной, забитой, морально изломанной. Кристине это не нравится. Она не такая. Не должна такой быть. Она иная, конечно же. Была когда-то такой. А теперь этого нет. Ее раздражает собственная слабость и беспомощность, ярая нужда в ком-то. Иногда Кристина с ужасом осознает, что подойдет любой, кто проявит к ней хоть какое-то тепло. Тори Ву иногда смотрит на нее с жалостью. Внутри Кристины все перекашивает. Не надо. Не так. Трис Приор всего не знает. А Юрай Педрад по-прежнему держит дистанцию.

Проходит несколько недель после нападения Эрудиции и ее солдат, после той страшной правды, вывернувшей все внутренности наизнанку. Жизнь входит в привычное русло. Такое обыденное, даже спокойное. Многие удивляются, почему обе стороны бездействуют. Чикаго словно таится. Вот-вот и бах, и взорвется миллиардами осколков. Кристина понимает, что не хотела бы при этом присутствовать. Слишком опасно, слишком неразумно, почти дико. Девушка не обращает внимания на других. Просто живет. И вязнет. Ее жизнь превращается в жаровню ада, и полыхает страшный огонь внутри. Мир кажется черным, словно его окутывает дымка, сизая, непроглядная, плотный туман. Кристина клонит голову набок и берется за оружие. Сталь в ладони успокаивает. Но лишь на время. Мнимое пристанище. И тогда Кристина приходит к выводу, что у нее депрессия. Противное такое слово, слишком научное. Она даже может услышать как чеканным, поставленным докторским голосом его произносят Эрудиты. И тянет встряхнуть плечами. Но это она самая. Вязкая, противная, сдавливающая горло. Кристина не плачет. И ей кажется это странным. Держит эмоции в себе, давится ими, захлебывается, но виду не кажет. Знает, что скоро ее переполнит, что скоро она лопнет как воздушный шар, вобравший в себя слишком много гелия. Раз и все. И тогда ничего не останется. Ни выбора, ни жизни, ни даже смерти. Лишь пустота.

Кристина понимает, что ей нельзя спускаться на один из нижних этажей, где собралась незнакомая компания, где приглушенно играют ритмичные биты музыки, где слишком много алкоголя. Эвелин Джонсон не знает об этом месте, иначе бы давно прикрыла. Кристине рассказывает Тори Ву, затягиваясь очередной сигаретой. Когда в глазах девушки вспыхивает подозрительный блеск, женщина жалеет о своих словах. Но их не вернуть. Кристина загорается шальной идеей. Она думает о том, что ей надо расслабиться, встряхнуться, почувствовать себя в относительном комфорте. Плавные биты музыки, алкоголь в крови – что может лучше этому поспособствовать? Кристина уверена, что ничего.

Помещение большое. Стены разрисованы цветными граффити. На них – лозунги о свободе, звучные речевки, изображения черепов, символы фракции. Кристина видит символ Эрудиции, запаянный в цепи. Это почему-то заставляет девушку улыбнуться. Колонки стоят по всему помещению. Большие, громоздкие. Из них – странный, дикий ритм, режущий барабанные перепонки, громкими битами отдающий в самых костях. Как-то непонятно осознавать, что у афракционеров есть все это. И техника, и возможность развлекаться. Кристина быстро понимает, что это помещение обладает звукоизоляцией. Музыка так орет, что ее точно способен слышать весь штаб. Тем лучше. Джонсон и так не дает никакой жизни, всех строит, навязывает свой распорядок. Робот. Но не все такие, как она.

Толпа здесь разношерстная. Люди в большинстве своем в черной коже, с татуировками по телу, пирсингованные, бритые черепа или торчащие ирокезы – словно сходка Бесстрашных. Хотя Кристина замечает и серый цвет. Но в этой какофонии звуков, среди многочисленных мелькающих лампочек трудно понять, кто и где. Девушке на мгновение кажется, что она видит Шону или Марлен, или саму Тори. Все так кружится перед глазами, искрится палеными цветами. Темное, мрачное, вязкое. Бутылка в руках Кристины оказывается быстро и так неожиданно. Но девушка не противится. Ни этому обжигающему горло алкоголю, ни какому-то белобрысому парню, закидывающему руку на ее плечо. У парня волосы собраны в хвост, перетянутый тонкой резинкой, на нем черно-серая одежда. Нижнюю губу оттопыривает серебряное кольцо. На предплечьях колотые раны. Наркоман что ли? У Кристины мелькает эта мысль, но тут же теряется среди музыки, алкоголя и смеха. Последнее – странное, даже непростительное. Кристина моргает и понимает, что смеется она сама. Смех у нее пьяный, развязный. Хохочет, икает, вливает в себя очередную бутылку. Третью что ли? Она не считает. Горло все уже давно горит изнутри. Глоток за глотком.

Девушка хихикает как дурочка, приваливается к стене, ощущая, что в ушах стоит громкое бом, бом, бом. Колонки все надрываются. Она чувствует чужие ладони на талии. Потные. От парня разит перегаром, немытым телом, похотью. Кристина кривится, морщится, изворачивается как змея. Парень что-то говорит ей на ухо, тянет на себя, она отталкивает его, спотыкается, но ее хватают чужие руки. Крепкие. Не такие, как у ее случайного знакомого. Кристина хмурится, не понимая. Перед ее пьяным взглядом текут силуэты, чьи-то очертания. Она чувствует, что ее талию уверенно обхватывают, сжимают ее плечо и тянут из помещения. Девушка хочет возразить, но лишь носом утыкается в черную кожанку. Эрик? Так, стоп, Эрик – предатель. Его здесь нет. Кристина хмурится еще больше, ощущая, что с трудом переставляет ноги.

– Ну ты и нализалась, – тянут над ее ухом, несколько озабоченно и обеспокоенно. Голос знакомый. Девушка силится вспомнить.

Ее выталкивают из душного помещения. И только тогда Кристина понимает, насколько спертый воздух там, насколько накуренный, пропитанный алкогольными парами, потом разгоряченных тел. Ее облокачивают о стену. Кристина едет вниз. Хихикает. Плечи ее вздрагивают от идиотического смеха.

– Возьмись за мою шею, черт тебя дери, – ругается кто-то.

Да кто? Кристине начинает надоедать играть в угадайку. Она поднимает голову и пытается понять, кто ее вытащил. Проходит несколько секунд, прежде чем ее взгляд фокусируется. Она узнает матовый темный оттенок кожи, блестящую серьгу в ухе, эти коротко стриженные волосы.

– Если тебе об этом месте сказала Тори, то я ее убью, – цедит Юрай Педрад сквозь зубы. По-доброму так, но в то же время с угрозой. Не убьет он Ву, но что-то да скажет.

– Юрай! – весело тянет Кристина. – Что ты тут делаешь? – и язык почти не заплетается. – Тебе же на меня плевать, – и голос пьяный, хихикающий после каждого слова.

– Дура же ты, – качает он головой. – Идти можешь?

– Подожди, – она выставляет вперед указательный палец правой руки, пьяно тычет им в лицо юноши. Юрай лишь отклоняется и перехватывает ее запястье. – Какого черта ты сюда приперся? Отвечай.

Педрад вдруг усмехается. Складывает руку на груди и отпускает девушку. Та моментом съезжает вниз, и широкие ладони снова обхватывают ее талию.

– Я сама, – пьяно протестует Кристина. – Что тебе от меня надо?

Теперь Юрай откровенно улыбается. Окидывает ее выразительным взглядом. Пьяная, расшатанная, с красными болезненными глазами – она ведет себя забавно. Но улыбка сползает с лица юноши. Он ведь понимает, что кроется за всем этим. За пьянством, за желанием уйти от мира, оторваться. Он знает причину. Возможно, даже все-таки корит себя за то, что оттолкнул. Она ведь мучается, страдает. Но и Юраю тошно. Он не хочет, чтобы она его пользовала.

– Кристина, он того не стоит.

Она молчит. Лишь икает время от времени. У нее начинают блестеть глаза. Она моргает. Трет их пальцами, давит на глазницы. Юрай знает, что ей хреново, что плохо, что так отвратительно. Причин тут много. Педрад и рад бы не знать то, что знает. Но он ведает, понимает, осознает. Он ведь не признается ей, что не выпускает ее из поля своего зрения. Она ведь дурная, болезненная и ломкая, рано или поздно выкинула бы то, что совершила сегодня. А она ему дорога. Может, со временем, Эрик и уйдет из ее сердца. Юрай понимает, что готов подождать. Не решил еще точно, не определился, но эта хрупкая девушка вызывает в душе бурю непрошенных эмоций. К ним он почти привык.

А ее глаза все больше и больше, заволакивает их влагой. Спиртное, сигаретный дым и эмоции – плохое сочетание. Очень плохое. У Кристины бегут слезы по лицу. Она всхлипывает. И Юрай ее больше не спрашивает. Всего лишь ловко подхватывает на руки, заставляя обнять себя за шею. А она просто пальцами вцепляется в его плечи. Давится слезами, боится поднять на него глаза. Все еще пьяная, но осознающая и понимающая. Стыд уже проникает ей под кожу, будит в ней что-то, будоражит. Совесть ее поднимается глубоко в душе. Юноша доносит ее до общей спальни, опускает на кровать и накрывает сверху одеялом. Кристина не хочет поднимать на него глаз. Он смотрит на нее несколько секунд. На растрепанные волосы, опухшее лицо, чуть поджатые губы. Педрад почему-то улыбается. Еще одно мгновение и поворачивается, чтобы уйти.

Кристина хватает его за запястье быстро для ее пьяного состояния и расшатанных нервов.

– Юрай, – тянет она, а он оборачивается. – Спасибо, – губы ее едва размыкаются, но он понимает.