Текст книги "You raped my heart (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Лазарет – это покой, умиротворение и здоровый сон. Она одна. Лишь в соседней палате слепой ублюдок. Кристина кривит губы. В стиле Эрика. И снова во рту застывает слово.

Спасибо, Эрик. Я благодарна.

Только вот он не знает. Надо было сказать. Девушка поворачивается на бок, чуть взбивает подушку рукой, ладонь подсовывает под голову, притягивает колени к груди и закрывает глаза. Несмотря на таблетку, сон не идет. Кристина лежит и думает о том, как рыдала в душевой Эрика. Как стояла, оперившись руками о белый кафель, и плакала. Тихие всхлипы драли ей глотку. И соленые дорожки смешивались с водой из крана. И не понимала Кристина от чего плачет: то ли от боли и страха, от того, что ее лишили самого дорогого так грубо и жестоко, то ли от счастья, потому что по ее ногам струилась кровь. Она текла по коже, застывала небольшой оранжево-желтой лужицей, стремилась к водостоку и скрывалась там, унося с собой багровые сгустки.

Сначала девушка в ужасе решила, что это из-за изнасилования, что внутри что-то повреждено. Но Кристина ничего не чувствовала. Она осторожно, аккуратно щупала пальцами низ живота, вызывая тягучую боль. Но боль не из-за раны или повреждений, а иную боль. Сугубо женскую. И тогда Кристина поняла.

То была ее кровь каждого месяца.

Ублюдок не наградил ее своим семенем.

И от острого облегчения слезы заструились по лицу.

Когда Кристина практически засыпает, раздается шорох, слабое движение. Девушка распахивает глаза и всматривается в темноту. Часы на тумбочке отстукивают третий час ночи. Шорох повторяется. Словно открыли и закрыли двери.

– Кто здесь? – Тихо спрашивает девушка, пытаясь сесть.

Ответом ей служит тишина, а потом раздается:

– Я.

И вспыхивает электрический свет. Кристина вскидывает руку, заслоняя свои щурящиеся, превратившиеся в узкие линии, глаза от яркости и слепоты. Брови ее сходятся на переносице, морщины прорезают весь лоб. И, наконец, привыкнув к освещению, девушка видит.

– Уилл. – Радостно выдает она.

– Да, это я. – Только вот он почему-то не улыбается ей в ответ.

– Ты из-за Эдварда? – Тихо интересуется девушка и все-таки садится.

– Почти.

Вид у Уилла странный. Он осунувшийся, бледный, и глаза постоянно бегают. Волосы стали отчего-то сальными. Словно он давно не мылся. Кристина смотрит на него и не понимает.

– Я знаю, что вы с ним практически лучшие друзья. – Девушка осознает, что говорить о насильнике ей не так тяжело, как думалось. Силы придает тот факт, что больше он ее не тронет. Не сможет. И Кристина чуть ли не улыбается.

– Ты здорова? – Уилл переводит разговор на другую тему, и девушка поджимает губы.

– У меня просто болит голова, – врет она.

Нет. Друзья не должны знать, что с ней случилось. Не должны. Это больно. Это стыдно. Это позорно. Это страшно. Это… Мысль теряется, потому что молодой человек оказывается рядом и хватает Кристину за руку. Так молниеносно и быстро сжимает ее запястье своими пальцами, давит на синяки, цветущие гематомами на коже и пестрыми цветами боли и жестокости. Девушка морщится, а Уилл дергает вверх рукав.

Ее запястья сине-фиолетовые, практически потустороннего, инопланетного цвета. Кристина опускает глаза.

– Мало, – это слово звучит так тихо и столь неожиданно, что девушка вскидывает глаза и изумленно смотрит на Уилла.

– Что?

– Говорю, мало синяков.

Кристина немеет. Зрачки ее расширяются, закрывают ярко-зеленую радужку. А хватка на ее запястье становится сильнее. Уилл так рьяно давит на синяки, что кромка глаз влажнеет. Рефлекторно.

– Уилл…

Девушка облизывает губы, но они снова становятся сухими в один миг. И сердце в грудной клетке начинает биться быстрее, прыгать по стенкам. И куда-то к горлу.

– Что это значит?

– Я сказал, что мало Эдвард оставил на тебе синяков. Наверное, стоит тебя раздеть и посмотреть целиком.

Кристина с такой силой вырывает из его хватки свое запястье, что чужие ногти оставляют красные борозды на ее смуглой коже. Девушка вжимается в подушку и чуть сдвигается к другой половине матраца. Но койка узкая.

Вдруг Уилл улыбается. Его рот растягивается в неестественной, злой усмешке. Таким девушка его еще никогда не видела

– Шлюха, – бросает он ей, резко подается вперед и вцепляется Кристине в волосы, скручивает их, дергает ее голову, заставляя выгнуть шею. – Ты ведь мне нравилась, – шепчет он. – И сейчас нравишься. Я ведь ухаживал, проявлял внимание и заботу. – Он скалится. На его лице это смотрится столь неправильно и неестественно, что девушке кажется, будто это дурной сон. – А тебя, оказывается, надо было просто трахнуть. Хорошенько отодрать, да? И кто же лучше? Эрик или Эдвард?

– Уилл…

– Не смей мне лгать, – рычит он и натягивает ее волосы на голове. – Я видел вас с Эриком на празднике Пяти Фракций. Ты стонала как шлюха и раздвинула для него ноги. Наверное, мне тоже стоило завалить тебя где-нибудь и засадить так, чтобы ты не могла ходить.

– Уилл…

– Молчи, тварь! – Он обхватывает пальцами ее подбородок. Сжимает. Грубо и больно. Кристина старается не плакать, но ее измученное, израненное тело не выдерживает, сдает. – Знаешь, – он выпускает ее волосы, и девушка всхлипывает от облегчения, – я не мог сделать это сам. – Ведет указательным пальцем по ее лицу, обводит синяк. – Ты ведь красивая. Как можно портить такую красоту? Вот Эдвард согласился. Он – хороший друг.

Глаза Кристины столь черны, что радужки не видно совсем. Зрачок заполонил все, а в горле бьется крик. Это же Уилл… Уилл!

Ложь. Ложь. Такая лютая ложь.

Ложьложьложь

Мать вашу, ложь!

А она дура. Наивная, почти блаженная и такая тупая. Кристина снова всхлипывает.

– Не ной, – одергивает ее Уилл. – Теперь ты в своем истинном обличьи. Потасканная шавка.

Кристина не хочет верить, но это происходит. И мысли бьют в сознании. Такие беспорядочные, такие глухие. Она ищет причины, намеки, знаки. И не находит ничего. А потом осознает.

Она плохо знала Уилла. Слишком плохо.

– Знаешь…

Речь Уилла обрывается, потому что стены сотрясает мощным толчком. И где-то в отдалении нарастает звук, гудение.

Раздается взрыв.

========== Глава 16 ==========

Яма трясется. Ее шатает так, что Кристине кажется, что она вот-вот упадет с койки на жесткий, холодный пол. Уилл перед ней бледен. Губы его сосредоточенно сжаты, глаза бегают. Мерзко. Противно. Тошно. От него. От всего того, чем он является. Но додумать девушка не успевает.

Стены сотрясает мощным грохотом. Столь сильным, что с потолка сыпется известка, а камень режут узоры трещин. Кристина, в ужасе приложив ладонь ко рту, наблюдает, как темная, ветвистая, косая полоса ползет по белому кирпичу, укутанному в известку, змеится, пускает свои клешни к плинтусу и оттуда ныряет на пол. Тяжелые плиты тут же начинают раздвигаться, расходиться. Словно от землетрясения. И вот снова.

Бах.

И палату так трясет, что мебель не стоит на месте. Скребет своими ножками, цепляется за безучастный, немой камень. Кристина забывает об Уилле. Она со страхом смотрит на все происходящее. Рефлексы мозга, сознания призывают действовать, спасаться, бежать, не сидеть на одном месте, но горло что-то спирает, давит изнутри на его стенки, рвется вверх, ко рту. То ли тошнота, то ли духота, то ли дурнота.

Еще один мощнейший толчок. И тогда Яма не выдерживает.

На глазах двоих изумленных и остолбеневших людей начинают рушиться стены. Они падают словно подкошенные, выкорчевывая кирпичи и верную многолетнюю кладку. Стены выплевывают работу простых мастеров, издеваются, почти надсадно хохочут с грохотом и хлестким звуком все падая, падая и падая.

Когда увесистый камень бьет практически в койку, Кристина вскрикивает и с невиданным проворством для ее измученного тела соскакивает с кровати. Врезается в грудь Уилла, и молодой человек рефлекторно сжимает ладони на ее плечах. Его пальцы столь цепкие, что режут ее кожу без ножа. И девушка брезгливо выпутывается из его непрошеных объятий, кривит лицо. Но Уилл будто не замечает. Фаланги у него подрагивают, а ладони – потные. И лицо белее мела.

Уилл боится. Больше, чем она – Кристина.

Родную фракцию трясет, шатает и крутит. С потолка летит теперь не только известка, что пеплом оседает на одежде и волосах, но и камни. Мельче, крупнее, острее, тупее – самые разнообразные. Они начинают отстукивать трель смерти. И есть в ней что-то чумное и победоносное. Кристина жмется к стене. И так во время.

Огромная каменная глыба, бывшая некогда полом верхнего этажа, падает прямо перед носом девушки, отрезая ее от Уилла и всей остальной палаты. Возможно, камень упал прямо на молодого человека. Кристина с ужасом осознает, что в ее сердце, там, за грудиной шевелится отвратительное желание – она хочет, чтобы он был мертв. Уилл и Эдвард. Живые мертвецы с пустыми глазницами. Стоит лишь закрыть на мгновение глаза и представить.

Очередной грохот вырывает девушку из краткого плена своих мыслей и порочных желаний. И хорошо. Задумавшийся – не жилец сейчас. А Кристина хочет жить. Она стоит, лопатками царапая стены, всем позвоночником вдавливаясь в холодный камень, будто желая с ним слиться, и так сжимает руки в кулаки, словно ищет недостающие силы. Моральные, физические – хоть какие-нибудь, чтобы просто взять себя в руки. Девушка пытается открыть рот, сказать что-то, но язык ловит лишь известку с губ. И в горле хрипота. И хочется плакать. Рыдать. Рвать ногтями горло.

Потому что все это слишком.

Эрик, Эдвард, Уилл и этот грохот. Не надо быть Эрудитом, чтобы понять, что фракция рушится. Горит бесславно и безвестно, то ли специально, то ли ненароком. Еще один громогласный звук, режущий барабанные перепонки. Бом, бом, бом. Трах. И что-то так страшно крякает вдалеке, а затем полыхает. И нос смуглокожей девушки втягивает запах гари. Яма действительно горит.

И впервые Кристину накрывает паника.

Заваленная камнями, еще с не до конца окрепшими рукой и ногой, чью плоть пробороздили ее же собственные кости, морально разбитая, почти убитая – Кристина понимает, что у нее не осталось сил. Дело не в желании или нежелании, а в том, что шевелиться действительно трудно. Весь ужас пережитого обрушивается на ее плечи с такой удушающей силой, что становится страшно. Впервые и по-настоящему. И ладони в кровь, царапая о стену. Так надо. Боль не дает провалиться в забытье. А Кристине так хочется. Она устала.

И в этот самый момент девушка осознает, что в ее мозгу крутится одна назойливая мысль. Жадная, нужная, практически жданая.

Она думает о нем. Об Эрике.

О том, что он делал, говорил, как смотрел, как касался, как целовал. Это было волнительно. Кристина признает. И в этот момент кажется себе столь жалкой и никчемной. Посмотрите на нее. Привалилась к стене, ноги едут по полу, вся в известке и с опухшими глазами да блестящими щеками. И жизни нет во взгляде. Где та Кристина, которой она всегда была? Нет ее, вытравили. Бездушным суррогатом заменили. Эта Кристина не хочет жить, себя хоронит, на тот свет провожает. А потом ладонью по камню. До крови. И жидкость рдяная из раны.

Кристина, очнись.

И тогда голова проясняется. До мутного, измученного сознания доходит страшный факт – Яма рушится, а она зажата в каменной ловушке.

Вдох. Выдох. Сосредоточиться.

Кристина сжимает виски пальцами. Рукава кофты едут вниз, обнажая фиолетовые кровоподтеки на смуглой коже – работа Эдварда и Уилла. Мерзавцы. Нет. Не то. Не сейчас.

Девушка прислушивается. Время от времени раздается грохот – камни продолжают падать, руша всю кладку сердца фракции огня, кося длинные коридоры, перегрождая их огромными валунами и завалами, ломая железные лестницы, ведущие к спасительному свету. Остается лишь темнота, духота и запах гари да вкус желчи на языке. Кристине хочется отплевываться. Но девушка старается всего лишь размеренно дышать.

Вдох и плавный выдох. И снова.

А потом громкий взрыв практически над самым ухом.

Кристина непроизвольно вскрикивает, приседает на корточки, обхватывая голову руками, скрючиваясь на полу, в углу. А ее засыпает известкой, мелкие камни путаются в ее волосах. Вся одежда из черной становится белой. Цвет пепельный, выжженный.

Кристина не знала, что бывает так страшно.

– Вот ты где, – голос ярый, раздраженный, с сардоническими нотками, но притом такой уверенный, что девушка даже поднимает голову. – Какого хера ты здесь расселась?

– Эрик…

Он возвышается над ней. Далекий и чужой, знакомый и близкий. Странный человек со странными чувствами, что стелют его стальные глаза. И вместо крови у него ржавое железо. Хлюпает в венах, травит. Но Кристина отчего-то зажимает рот ладонью и всхлипывает. Так тонко и глухо.

– Твою мать! Только этого еще не хватало, – он наклоняется к ней, впивается пальцами в плечо, заставляя встать. Практически вытягивает ее измученное тело наверх, а она цепляется за его предплечья. Как в той страшной комнате после ада. – Не реви. – Говорит он. – Идти можешь?

Кристина поспешно вытирает пальцами щеки, моргает, стряхивая влагу с ресниц. И втягивает носом воздух. Зря. Известка тут же оседает в носоглотке. И девушка кашляет. А Эрик крепко держит ее за плечо.

– Пошли, – голос скрипучий, клокочущий в горле. Такой привычный.

Кристина запинается на этой мысли. Потому что среди истерзанных камней, горящего вдалеке пожара, запаха гари и мелкой пыли, стелющей глаза, она кое-что понимает.

Эрик стал для нее привычен.

Вот так просто. Практически естественно. Аж тянет рассмеяться в голос. Громко и зычно. Но не время и не место. Но мужчина этот больше не вызывает у нее опасений. Любопытство, интерес, желание понять и узнать. И еще то самое чувство, от которого ее напряженные соски царапают майку. Даже сейчас оно колышется в ней, когда девушка смотрит на широкой разворот его плеч и мощную шею. Как сука во время течки. Это отвратительно. Должно так быть. Но внутри что-то ликует.

Он толкает ее в плечо. Кристина спотыкается. Колени сминаются камнем. Эрик же даже не помогает ей встать. Ноги у нее еле гнутся, мышцы одеревенели, а низ живота продолжает тянуть болью.

Ты был прав.

Ей хочется прошептать это, бросить мужчине в спину. Признать свое поражение.

Я – слабая, Эрик. Ты выиграл. Но запомни, что пытаться идти дальше я никогда не перестану.

Это все мысли. Клубятся, налезают друг на друга. И шаг, потом снова один. Локти, костяшки, колени в кровь. Когда-нибудь до мяса. До мраморной кости. Она знает.

– Кристина, мать твою, да приди ты в себя! – Его лицо так близко, и он трясет ее за плечи. – Я оставлю тебя здесь, девочка. – Шипит он своим низким голосом. – Приходи в себя. – И удар по щеке. Отдается звоном в мозгу, бьется в сознании. Даже такой слабый, почти неуверенный. И осознание кренится ближе к миру реальному, чем к эфемерному.

Девушка трясет головой, различает очертания разрушенного коридора и разваленных стен. Ноги ступают по мелким камням и каменной крошке. Шаг за шагом. И Кристина трет виски, все больше возвращаясь к мгновению, к настоящему. И вместе с осознанием приходит боль. Такая колючая, едкая, что девушка кривится.

– Что произошло? – Голос ее тихий и ломкий.

– Ямы больше нет, – говорит Эрик, огибая огромный камень, что явно был потолком. Кристина следует за мужчиной, и ей в глаза бросается алый сгусток, застывший на поврежденных плитах. Девушка в который раз зажимает рот рукой. Это тошнота. Не сейчас.

Теперь голова гудит постоянно, будто что-то скребется о череп изнутри. Кристина сильно хмурит брови и еле терпит. Отвлекают лишь ногти, которые девушка запускает в собственную кожу. Так действительно легче. Отвлеченнее. Отрешеннее.

– Эрик?

– Ну что? – Она не видит, но легко может представить, как он закатывает глаза.

– Так что произошло?

– Послушай, – он резко останавливается, и девушка чуть не налетает на него. Когда мужчина поворачивается, она сталкивается с его глазами. Те горят чумным огнем. – Заткнись. Ты меня уже заебала. Не время и не место говорить. – Голос у него – раскаленная сталь. – Поэтому захлопнись и не давай мне повод думать, что ты в конец тупая.

Кристина молчит. Грубо. Резко. В стиле Эрика. И поджимает губы. Она думала о чем-то ином? Вот он. Во всей красе. И все сказанное им было еще столь гуманно. Она понимает, осознает, догадывается.

– Можно еще один вопрос? – Тихий, осторожный голос, пока они идут, как кажется, по нескончаемому, петляющему коридору. И откуда только мужчина знает, куда идти?

Плечи у Эрика напрягаются, движение становятся затянутее. Ему не нравятся расспросы, разговоры и прочие вещи. Кристина осознает. Но все же.

– Как думаешь, Эдварда могло придавить камнем?

И вот тогда он разворачивается. Замирает в паре шагов от хрупкого, маленького существа, кутающегося в старую толстовку. Эрик рассматривает ее неспешным, изучающим взглядом. От него не ускользает ни одна деталь: ни пышные синяки на коже, ни заплаканное лицо, ни трясущиеся губы. Девчонка. Юная и неопытная. А ведь храбрится, хорохорится. Дура.

– Думаю, могло, – протягивает он и снова разворачивается. А Кристина все стоит и чего-то ждет от него. Идиотка. Такая тупая. Аж больно становится вдалеке за грудиной, кровоточит. Эрик – это просто Эрик. И все.

Когда они заворачивают за один из многочисленных углов, то девушка вскрикивает. Застывает, замирает, с поднесенными ладонями ко рту, и в глазах ее пляшет ужас. Черти в Аду гогочут. Кристина не сомневается.

– Нет, – шепчет она, даже не пытаясь скрыть слез. – Нет.

Перед ней на бетонном полу раскинулось тело. Оно изогнуто в неестественной позе. Руки и ноги приняли столь непривычные углы, что составляют геометрическую фигуру. Человек так выглядеть не должен. Кристина плачет, когда смотрит на кровавую кашу вместо одной части лица, когда видит, как тяжелая балка переломила позвоночник пополам. Она рыдает. Кэм не заслужил такой участи.

– Хватит, – рычит Эрик, а она мотает головой. – Пошли. Иначе я тебя здесь брошу.

– Катись к черту, ублюдок! – Крик сквозь слезы. И горло сипит.

– Дура.

Сильные руки обхватывают ее за талию, тащат в сторону. А Кристина пытается вырваться. Ее попытки кошачьи, а перед глазами – маревая пелена. Она не знала, что жизнь такая. Мутная, неправильная, ломаная. Так не должно быть. Это как-то дико, античеловечно.

– Пусти, – скулит она, а Эрик перехватывает ее руки и крепко сжимает их.

– Успокойся, – голос у него тихий, но от него веет холодом. – Иначе я вставлю кляп тебе в рот. Серьезно. – Кристина всхлипывает. – Мы почти пришли. – Всхлип еще сильнее. И такие неожиданные слова от него. – Люди умирают, девочка. Смирись. Этот мир жесток. – Поддержка? Скрытая, завуалированная, латентная, но она. И горло больше так не давит.

Когда молодые люди оказываются на улице, то девушка вертит головой – она не понимает, где они очутились. Какие-то старые, заброшенные здания, скособоченные и кривые, с выбитыми стеклами и разрисованными граффити стенами. Пошлые фразочки, вульгарные и грубые. Так думает Кристина, когда бегло смотрит на них, скользит взглядом по буквам.

– Кристина! – Девушка только поворачивает голову, как ее обнимают теплые руки и стискивают так сильно. Мягкие, ласковые и столь знакомые. – Ты живая, – с придыханием выдает Трис. Глаза у Приор блестят ненормальным блеском, лицо, как и руки, все выпачкано. Но сердце в груди подруги бьется гулко. – Живая, – Трис улыбается и снова крепко обнимает Кристину.

– Живая, – отзывается та почти с настоящей улыбкой, утыкается носом в волосы Трис и ощущает малую долю покоя. А потом слышит.

– Эрик.

– Четыре.

Поворачивает голову, чтобы взглядом наткнуться на других. На братьев Педрад – Юрай чуть кивает ей, на Тори, на девчонок, чьих имен Кристина не помнит, на здоровых молодых парней. Мало, так мало.

– Где… – Прочищает горло, – где остальные?

– А ты не знаешь? – Четыре переводит взгляд на девушку.

Кристина мотает в ответ головой, руки Трис по-прежнему греют ее плечи.

– Предатели, – чеканит молодой человек. – Как он. – И кивок головой в сторону Эрика.

– Твою мать, Итон, – цедит сквозь зубы тот. И Кристина хмурится. С чего это Эрик так называет Четыре? – Так сложно поверить в то, что я – не предатель, да?

– Ты был близок Максу.

– А ты не подумал, что это меня предали?

Кристина переводит взгляд с одного на другого.

– Что происходит? – Говорит уверенно и твердо.

Эрик сплевывает на землю, кидает косой взгляд на Четыре, а потом ухмыляется.

– Не будь мудаком. Смотри шире. Макс предал не только вас, но и меня. – И злость в его голосе такая настоящая, такая искренняя. – Я доверял этому человеку. Всю жизнь. А он разрушил мой дом. – И снова плевок на землю. Ярый, злой. Кристина смотрит и видит то, что не замечают другие – Эрику больно.

– Что произошло? – Она повышает голос на октаву, звучит еще громче.

– Фракции больше нет, – со вздохом произносит Четыре. – От нее осталось пепелище. – И, повинуясь внутреннему порыву, девушка поворачивает голову. И видит. Земля там черная и пылающая. Очаги огня вспыхивают то тут, то там. Ямы действительно больше нет.

– Макс продался Джанин Мэттьюс, – говорит Эрик. – Продал ей нас, Бесстрашных, верных солдат. – Лицо Кристины вытягивается, белеет. – Здесь те, кто не пошел за ним, кто не согласен с тем, что он хочет навязать.

– Макс? – Выдыхает Кристина.

– Да, – Эрик ухмыляется зло и зажимает сигарету меж зубов. – Иногда нас предают те, от кого мы этого не ждем. – Он щелкает зажигалкой. – Сука же хочет власти. – Произносит мужчина, разворачивается и делает первый шаг. За ним тянутся другие.

Четыре нагоняет Зика и о чем-то бурно с ним говорит, жестикулируя. В спор вступает Юрай. Трис сжимает руку Кристины сильнее. Ладонь у подруги теплая. Девушка улыбается Приор и переводит взгляд на знакомую широкую спину. С Эриком равняется Тори. И то, как она кладет руку на его плечо, как шепчет что-то ему на ухо, почти касаясь губами кожи, режет что-то внутри Кристины. В этих жестах слишком много интимного.

– Куда мы? – Вопрос, в сущности, ничего не значащий. Это просто, чтобы отвлечься.

– К афракционерам, – говорит Трис. – Они – единственные, кто может противостоять тому, что грянуло в Чикаго. – Подруга задумчива. И Кристина понимает, что слишком многого не знает, что даже не может сейчас вникнуть в суть происходящего. Просто делает. Механически.

– Пешком? – Но кое-что девушку еще трогает.

– Поездом пользоваться небезопасно, – просто отвечает Трис.

А Кристина снова смотрит на Эрика. И тут ее сознание режет удивительная, просто поразительная мысль. Дикая и ненормальная. Но правдивая.

Он искал ее.

Яма рушилась, камни гудели под ногами, люди умирали, друзья предавали. А он искал ее.

Эрик пришел за Кристиной. И в этот момент девушка понимает, что клубок мыслей пришел к окончательному тупику. И сплошное незнание.

Комментарий к Глава 16

Первая часть завершена. Впереди еще две.

========== Часть II. Глава 17 ==========

Кристина трет глаза. Надавливает пальцами на глазницы так, что пляшут всполохи искр и темнота стелет взор. Трет и трет. До жжения и рези. Практически до боли. Тело просит сна: каждая мышца чуть ли не вопит об этом, а голова такая тяжелая, словно налитая свинцом, сделанная из чугуна. Трис сопит на соседней постели. Ее дыхание размеренное и мерное, грудь поднимается и опадает. Вот подруга просовывает ладонь под подушку, чуть подтягивает ноги, во сне цепляя пальцами тонкое одеяло, и продолжает спать. К Кристине же сон не идет. Она думает. Разум против тела. И мыслей слишком много.

Лежит, уставившись в серый потолок, отчасти бетонный, отчасти земляной, и думает о будущем, о фракции, о доме, о том, что имела, но так безбожно потеряла. Мир – херовая штука. То дает, то забирает. Зачастую, забирает он гораздо больше. Словно учит чему-то людей-недоносков, озлобленных, лживых, продажных и падших. Хотя какое? Мир безмолвен. Вот люди – это звери. И так было всегда. Кто-то решает, кто-то делает, остальные страдают. Кристина это знает.

Макс производил впечатление человека уверенного в себе, в своих решениях, разумного и мудрого, но маска слетела с черт его лица. Легким, простым, ненавязчивым движением обнажила истинную натуру. И в воображении девушки глаза его полыхали далеким, страшным огнем. Так бывает. Оборотни кругом. И сердце режет чем-то болезненным. Потому что Кристина этого не хотела. Потому что Бесстрашие казалось ей домом. Возможно, не таким как Искренность, но более живым. Искренние ходят как по струнке, вытянутые, с расправленными плечами, глядят с прямым высокомерием и рубят воздух словами. Бесстрашные полны жизни, страсти, свободы и воли. Кристина это осознала. Самая кипучая, живая и дышащая истым огнем фракция.

Ее больше нет.

Девушка ворочается в постели. Матрац жесткий, скатался под ее телом твердыми камнями, вата сбилась в комья. И Кристину тянет чертыхаться. Она пытается лечь удобнее, но что-то твердое неимоверно давит ей то в бок, то в бедро, то в плечо. Подушка пахнет плесенью. Наволочка на ней давно застиранная, катышки цветут пышным цветом, впиваются в девичье лицо. Кристина лишь морщится и убирает пряди черных волос изо рта. Натягивает тонкую простыню до самого подбородка – ветер бежит по помещению, оставляет хилую рябь, холодный воздух кусает кожу – и пытается уснуть. Утлая кровать под девушкой заунывно дребезжит.

Афракционеры.

Когда они ступили на их территорию, то Кристина поймала себя на том, что не хочет здесь оставаться. Особенно, когда рука Трис выскользнула из ее ладони. Видимо, подруга тоже почувствовала себя неуютно. В несколько шагов она оказалась рядом с Четыре, обхватила своими ладонями его плечи и прижалась к нему грудью. Кристина видела, как на его лице расцвела улыбка. Теплая, настоящая, искренняя. И тогда что-то кольнуло в сердце. Так ненароком, едва заметно. Завидовать нехорошо. Но она ведь по-доброму. Она рада за них. А потом облизать губы и вздохнуть.

Потому что все в ее жизни не так, неправильно, неверно, вывернуто наизнанку. Изнасиловали не только ее тело, зацепили душу и протаранили саму жизнь. Кристина думает о том, что было, как-то отстраненно. Старается гнать от себя мысли о той небольшой четырехугольной комнате в Яме, что больше не существует. О том, как чужие руки делали это с ее телом. Она старается забыть искаженное злобой и ненавистью лицо Уилла. Его трясло, когда он говорил. И страшно. Люто и стыло. Застревает где-то в горле. И снова приходит это скользкое, склизкое ощущение – ее сейчас стошнит. Поэтому стоит набрать в грудь воздуха, а затем медленно…

– Кристина, – тяжелая рука ложится на ее плечо, и девушка вздрагивает всем телом. Так отчетливо и резко, что чужой человек это чувствует. – Кристина? – Теперь уже более обеспокоенно, чуть сжимая длинные пальцы на ее выпирающей косточке плеча.

Девушка оборачивается, чуть поворачивает голову, чтобы вскинуть свои зеленые глаза на случайного собеседника. Юрай улыбается звонко. Она смотрит на него и думает о том, что его энергетику, ту энергию, что хлещет из этого парня, можно пощупать руками. Она искрится и льет, бьет ключом, как что-то истое и ярое. Юрая так много. И он такой теплый, верный, надежный. Кристина боится, что она ошибается, что за маской улыбающегося юноши скрывается дикий зверь. Но девушка смотрит в его обеспокоенные глаза, где чувство заботы теснится рядом с природной веселостью. И ощущает такое облегчение, что у нее, кажется, подкашиваются ноги.

Этот порыв. И не более. Кристина знает. Но ничего не может с собой поделать. Она как-то тонко, протяжно всхлипывает и резко прижимается к Юраю, вытягивая свои руки, смыкая их замком на крепкой шее. Девушка чувствует, что молодой человек теряется на мгновение, замирает. И она ощущает, как в его груди гулко бьется молодое и сильное сердце. А потом его руки крепко смыкаются на ее талии. Одна поднимается выше, гладит спину. Ладони у него теплые, практически жаркие и такие широкие. Кристина сцепляет пальцами его плечи и упирается носом в выступающую под смуглой кожей кость.

– Эй, – его голос тихий, ласковый, – все хорошо?

Девушка поспешно кивает и лишь сильнее прижимается к нему. Он теплый, настоящий, искренний. Он – это то, что ей сейчас нужно. И в это мгновение Кристина чувствует к себе такое отвращение. Стоит здесь, обнимает юношу, которому так нравится, пользуется тем, что он с легкостью дарит ей свое тепло. А может так и надо? По крайней мере, с Юраем, в кольце его рук ей хорошо. И мерное, верное сердце в его груди, его уверенный стук – все это дарит ей тонкое чувство покоя.

Кристина поворачивает голову и видит несколько удивленный взгляд Трис. Она едва улыбается подруге, чуть приподнимая кончики губ. Приор деланно-возмущенно вскидывает брови, а потом широко улыбается. Рука Четыре за талию увлекает ее куда-то, и подруга отворачивается. Кристина же натыкается взглядом на другую руку на женской талии. На ней мелькают черные татуировки – выжженный уголь фракции огня – кожанка черная, заклепки на ней отливаются серебром. Эрик сжимает талию Тори сильно и властно, так собственнически, что пальцы Кристины входят в плечо Юрая еще сильнее. Если ему больно, то виду молодой человек не показывает.

Она стоит и смотрит, как легко и просто Ву прижимается к этому человеку, как что-то слетает с ее губ, а он – надо же! – прислушивается и даже, кажется, улыбается. Кристине все видно ярко и отчетливо, на двух фигурах это горит яркими, красными буквами – они близки. Эрик и Тори близки. И в душу словно нож всадили. Боже, когда она закончит быть такой тупой, непроходимой идиоткой?

– Кристина? – Это Юрай. Он хочет отстраниться. И его ладони чуть едут вниз по ее спине, а голова едва откидывается назад. Но женские руки крепко обхватили его плечи. Молодой человек улыбается и оставляет мокрый, влажный поцелуй на ее виске. Кристина этого не замечает. Эгоистка. Она смотрит лишь на руку Эрика на талии Тори. И ее пронзает осознание – он нормально относится к Ву. Она видит, что ладонь его так легко и просто покоится на чужой коже. Без боли. И хочется взвыть. Кристина – дура. И тут Эрик поворачивает голову. Он окидывает Кристину безразличным взглядом, застывшую в объятиях Юрая. Глаза мужчины обезличенные и холодные. Лишь пальцы на талии Тори Ву едва стягивают кожу. Но Кристина этого не замечает, отворачивая свою голову. – Идем? – Снова Юрай.

– Да, – кивает девушка, и голос ее звучит так хрипло, что приходится прокашляться, прочистить свое горло. Она спускает ладонь с плеча юноши, но находит пальцами его пальцы и вцепляется в его теплую кожу.

– Я не буду спрашивать о том, что это было, – с привычной веселостью отзывается он.

– Спасибо, – произносят ее губы. – Мне просто надо. – Сама добавляет Кристина. И взгляд Юрая вмиг становится серьезнее.