Текст книги "You raped my heart (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Этаж выглядит чистым, лишенный видимых следов повреждений, лишь каменная крошка и пыль оседают на самом полу. Из-за некоторых из закрытых дверей доносятся приглушенные голоса. Значит, люди там есть. Хотя Кристина не удивляется. Уже слишком поздно. Ее брожение по штабу заняло много времени – она даже сама не заметила, слишком поглощенная мыслями и собственным пьяным состоянием.

Девушка все еще помнит, как выглядит дверь Эрика, поэтому подходит к ней уверенно. Мнется перед самым входом, а потом стучит костяшками по гладкой поверхности. Стук отзывается зудом в суставах. Девушка морщится, а затем дергает дверь за ручку, чуть надавливая вниз. Сначала она не может понять, есть ли кто-то в комнате или нет. Как-то темно. Потом вспыхивает свет, и она видит Эрика. Мужчина сидит на кровати, широко расставив ноги. Пальцы его отпускают шнур электрической лампы, примостившейся на скособоченной тумбе. На Эрике нет привычных футболки и куртки. Кожа его влажная, руки грязные. Видимо, он занимался какой-то работой, помогал разгребать завалы или что-то такое. Кристина опирается о косяк и косо смотрит на него. Она знает, что он тут же учует запах алкоголя. Но ей почему-то плевать. Не будет же он ее отчитывать как маленькую девочку за то, что она пила. У нее были причины пить.

– Чего тебе? – сухо спрашивает Эрик, смотря на нее без интереса.

Кристина жмет плечами. Знала бы она, для чего сюда пришла и чего ждет от этого мужчины. Она всего лишь чувствует покой, находясь рядом с ним. Это так дико, так абсурдно, что можно было бы рассмеяться, если бы это не было правдой.

– Можно с тобой поговорить? – решает она. Пусть поведает ей, что, черт возьми, творится.

– Ты пьяная, – говорит он, не сводя с нее внимательных глаз.

– Ага, – отзывается она, – было слишком паршиво.

Эрик почему-то ухмыляется. Трет свою шею рукой, встает на ноги и идет к раковине. Кристина наблюдает, как он открывает кран и смачивает руки, трет свою кожу, и мышцы его на спине бугрятся. Девушка не сводит с этой картины взгляда. И что-то внутри волнует ее. Очередная дурость.

– Не прожги дыру.

И тогда она вспыхивает, спешно отводит взгляд, вперивая его куда-то в стену. Комната у Эрика простая. Даже еще более аскетичная, чем была у него в Бесстрашии. Кровать, стол, стул, деревянная тумба, раковина и куцое зеркало, заляпанное чьими-то пальцами. Может, даже женскими. Ядовитая мысль. Кристине она не нравится.

– О чем ты хочешь поговорить? – спрашивает он, вытирая руки полотенцем и смотря на нее. – Я хочу спать, так что живее.

– Спать? – ирония в ее голосе неприкрытая.

– Хочешь составить компанию?

Девушка вспыхивает снова. Волосы у нее короткие, не закрывают полностью все лицо, а Эрик словно наслаждается ситуацией, тем, как смущает ее, заставляя ее щеки алеть. В этом есть почти что-то нормальное. Как бывает между мужчиной и женщиной. Странно, что она совсем не удивляется таким мыслям, стоит тут, около косяка его комнаты, и думает о том, что между ними давно что-то латентно запрятано. И сама не знает, когда уже успела принять это как данность, согласилась с этим фактом. Это точно дико. Но Кристине не кажется это отвратительным. Она ведь благодарна этому человеку. Эрику можно быть благодарной, и мир еще не пошатнулся.

– Зайди и закрой дверь.

Грубо. Отрывисто. Но не гонит. Это еще более удивительно, чем ее мысли, ее желания… Кристина запинается. Желания? Девочка, ради чего ты сюда в действительности пришла?

– Говори давай, – он снова открывает кран, который успел закрыть, и сует голову под струи холодной воды. Она наблюдает, как он проводит рукой по короткому ершу волос, как пальцами касается бритых висков, и туда, на затылок, к шее. Смывает грязь и пот. Странно, что не пошел в душевую. Или там просто большая очередь из желающих привести себя в порядок. – Если ты продолжишь на меня так смотреть, я решу, что ты пришла не поговорить.

Ну вот. Опять он это делает. Смущает ее. Заставляет чуть ли не на стену лезть, словно читает ее истинные желания. А она готова все пялиться и пялиться. На то, как перекатываются мышцы под его кожей, как ветвятся вены по всему предплечью, выпирая так остро. Ей хочется к ним прикоснуться, надавить на его грудь ладонями, ощутить биение сильного сердца, отдающееся в самой кости ее руки. Это такая дикость. А ее все тянет и тянет. Особенно, когда он так смотрит. Шально, еще более пьяно, чем она. Кажется, Кристина, ты вляпалась по самое не хочу.

Он усмехается, когда девушка захлопывает рот и делает шаг в комнату.

– Можешь сесть на кровать, – говорит Эрик, вытирая полотенцем волосы. Его ловкие пальцы цепляют пирсинг на лице, убирая все следы каменной крошки.

Кристина решает больше на мужчину не смотреть.

– Ну?

– Эм… – она чувствует себя школьницей, пришедшей на свой первый урок и совершенно не знающей, как себя вести. Пальцы девушки безжалостно мнут матрац. И с каждой секундой она все больше и больше робеет. Что ж творится-то? – В общем… – еще одна попытка заговорить с треском проваливается. Если бы Кристина сейчас подняла голову, то увидела бы, с какой иронией смотрит на нее Эрик. – Что будет дальше?

– С афракционерами?

Она кивает, изучая пол и носки своих черных кроссовок. Где-то там, на периферии ее зрения, Эрик вешает полотенце на крючок и ведет плечами, разминая мышцы. Татуировки на его коже играют странным цветом. И девушка рада, что ее зрению доступны лишь отголоски его кошачьих и таких по-мужски грациозных движений. Сукин сын слишком хорош. Еще и демонстрирует себя. Насмехается. Наслаждается. Убила бы.

– Да ничего хорошего, – говорит Эрик, а Кристина шалеет, когда чувствует, как кровать прогибается под его весом рядом с ней. – Сиди. Не дергайся. Я не кусаюсь.

Правда?

Но дерзкое слово так и остается мыслью, бьющейся о стенки черепной коробки. Девушка лишь напрягает плечи и руки, мертвой хваткой вцепляясь в ткань матраца. И кого она больше боится – себя или Эрика – она не знает. И как только умудрилась к такому прийти?

– А подробнее? – и косит на него глаза, на то, как он расшнуровывает свои тяжелые буцы, дергая за шнурки как за канаты. Так и порвать недолго. И вообще, какого черта он тут рядом с ней раздевается? Кристине дурнеет еще сильнее.

– Да прекрати ты на меня так смотреть! – вдруг рявкает мужчина. – Я на тебя не наброшусь, – говорит он, а затем добавляет: – Пока ты сама не захочешь. Помнишь?

Воздух застревает в девичьей глотке. Это просто верх наглости и бахвальства. Это… Это… У Кристины не хватает слов. Она лишь с громким клацаньем зубов захлопывает вновь открывшийся рот. Дурдом какой-то.

– Подробнее, говоришь, – он расправляется с одним ботинком и принимается за другой, – Джонсон вне себя. Штаб наполовину разрушен. Стараниями Хэйеса сука Мэттьюс знала, куда бить. – Он замолкает на мгновение, борясь с цепким узлом на шнурках. Рывок пальцами. Еще один. – И да, кажется, афракционеры – единственная сила, способная оказывать сопротивление Эрудитам.

– П… Почему? – Кристина запинается. Только на сей раз не из-за наглого поведения Эрика и такой откровенной демонстрации, а потому что действительно удивлена. Его слова шокируют.

– Потому что среди нападавших были люди из других фракций.

– Откуда ты знаешь?

Мужчина чуть поднимает голову, поворачивая подбородок, и смеривает девушку каким-то странным взглядом.

– Я был одним из лидеров Бесстрашия. Забыла?

– Нет, – и зачем-то мотает головой.

– Ну вот, – со вторым ботинком тоже покончено, – так что не задавай глупых вопросов. Это не придает тебе ума. А теперь, – говорит он, швыряя тяжелые буцы туда, к двери, и они приземляются с глухим стуком, – говори, зачем пришла на самом деле.

Кристина так и открывает рот. Уже в который раз за то время, что находится здесь. Просто сидит и смотрит на Эрика. А он вот-вот и улыбнется, его губы дернутся в знакомой ухмылке. Но мужчина лишь проводит ладонью по шее и чуть клонит голову, рассматривая девушку.

– Ты думаешь, что я поверю, что ты пришла сюда ради такой информации? Брось, Кристина, я, может, и скотина, но не дурак.

Ты не скотина.

Еще одна ошибка чуть не срывается с ее губ, но девушка во время себя сдерживает. Ее поразительно тянет говорить всякую дурость. И все это связано с этим человеком. Вдох. Выдох. Наверное, алкоголь допускает такие шальные мысли, бродящие на ее языке. Вот-вот и улетят изо рта. Она не знает, как посмотрит на нее Эрик, если она скажет что-то подобное.

– Я хотела поблагодарить тебя, – признается она.

Эрик лишь вопросительно изгибает бровь.

– За Уилла, – тихо говорит Кристина. – Ты спас меня. – И смотрит на него.

Мужчина молчит, зачем-то проводит пальцами по волосам, чуть трясет головой, а потом вперивает взгляд прямо в ее лицо. У него холодные глаза, бесстрастные, колючие и кусачие, словно блеск металла. Но он смотрит как-то не так. Более спокойно, что ли. Словно привык к ней, к этим вечным передрягам, в которые она попадает. Эрик кривится, не хочет признаваться самому себе, но ему почему-то отчаянно необходимо знать, что с этой дурной девкой все хорошо, что никто не сунул в нее член против ее воли, что никто не избил ее и не переломал ей кости. Ему надо, чтобы с ней все было хорошо.

– Давай так, – мужчина едва цокает языком, – я сделал это ради мести за себя. Уилл, Эдвард и Четыре как-то меня избили. И это не сошло им с рук. Это было не за тебя.

– Врешь.

И лишняя мысль срывается с ее языка, спешно, скоро, так, что она просто не может контролировать. Эрик косо улыбается. Улыбка у него странная. В дрожь бросает, но примешивается что-то еще.

– А если и так, то что? – он вдруг резко оказывается на полу, коленями давит на камень, хватает Кристину руками, пальцами сжимает ее плечи. – Для чего ты сюда пришла, а? Говори, девочка, – и встряхивает ее.

Девушка лишь поднимает на него глаза. Несмело, осторожно, аккуратно. Фаланги у него жесткие, давят на ее измученные мышцы. И вопрос такой простой, а она, кажется, знает на него ответ, только ей от него становится не по себе.

– Зачем ты здесь, Кристина? – хрипит Эрик, и так близко, так преступно близко к ее лицу, что она может видеть каждый чертов пирсинг, каждую неровную черту, кривую и неправильную, татуировки на шее и линию его рта. Ты слишком близко, черт тебя дери. И у нее начинают дрожать губы. Девушка напрягается, когда чужой палец вдруг проводит по ее шее. Жест осторожный, практически нежный и совершенно точно ласкающий. Эрик обводит ее синяки на коже, скользит ниже, к груди, скрытой черной материей футболки. – Зачем ты здесь? – в самые ее губы, приоткрытые, влажные, трепещущие. И Кристину крутит от эмоций и едкого желания. – Я все еще хочу тебя, – шепчет он столь интимно, так приватно, что она бы точно рухнула на пол, если бы не сидела на кровати. – Я хочу вдолбиться в тебя так, что треснут кости, хочу чувствовать, как ты обхватываешь меня тугим кольцом, хочу вбиваться и вбиваться, пока пульс не зашкалит. – У нее кружится голова, а его руки, пальцы, горячие ладони бродят по ее телу, спотыкаются о ключицы, задевают острые локти, и выше, к шее, цветущей пестрыми отметинами, еще выше, чтобы обхватить ее лицо, порезать ладони об острые линии ее скул. – Зачем ты здесь?

– Я хочу тебя отблагодарить, – как-то упрямо повторяет она.

Он лишь качает головой и улыбается. Сжимает ладонями ее лицо, чуть сильнее, чем следует, грубовато, так, как он умеет, а потом целует. Кристина вздрагивает, ошалело распахивая глаза, так, что зрачок перекрывает радужку. Эрик же вторгается в ее рот своим языком, сосет и лижет, въедается, кажется, желая затолкнуть язык ей в горло, так глубоко, так горячо, так нужно. Просто, мать вашу, нужно.

Я хочу тебя.

Слова бьются, гуляют по ротовой полости, отскакивая от языков. Кристина лишь всхлипывает и сдается, подаваясь всем телом вперед, разводя ноги, позволяя ему обхватить себя руками за талию и бедра, подтянуть женское тело так близко, что в ее промежность ударяет что-то горячее и теплое. Эрик напряжен. Он словно вибрирует изнутри. Его язык, его губы, его зубы, запах и ощущение мышц под кожей – Кристина куда-то летит. Она пальцами цепляется за его плечи, приникает с такой силой, словно хочет слиться. Она чувствует, как он улыбается сквозь поцелуй, обхватывая ее губу, дразня язык, а потом отрываясь от женского рта. И так тяжело дыша.

– Тебе пришлось напиться для смелости, да? – подначивает он ее. И снова улыбается. Странная улыбка. Непривычная. Эрик так не улыбается. Лишь скалится, кривится. Это улыбка почти человека, не совсем монстра. – Какая же ты сладкая, – шепчет он, припадая губами к ее шее. И тогда она вздрагивает сильно.

Мужские руки мнут ее спину, пальцы считают позвонки. Он прижимает ее к себе так тесно и плотно, губами присасываясь к синякам на шее, обводя каждый кончиком языка, оставляя след влажного рта. Девушка может лишь скользить едва дрожащими ладонями по его плечам, очерчивать выступающие кости, чувствовать мышцы. А он все продолжает целовать ее шею. Так странно аккуратно для Эрика, вырывая полувздохи-полувсхлипы из ее приоткрытого рта. Ей так мокро, так сладко, так щемяще. И его руки еще ниже. Сжимают ее грудь, пальцы натыкаются на металл, и Эрик замирает. Он отрывается от ее шеи и опускает взгляд вниз, туда, где опадает и вздымается ее небольшая грудь, все еще затянутая черной тканью. Мужчина дергает за цепочку на женской шее, и в его раскрытую ладонь падает знакомый медальон.

– Носишь? – тихо спрашивает он, хрипит.

Ей хватает сил лишь на то, чтобы слабо кивнуть. И он снова нападает на ее рот. Фаланги его впиваются в матрац, все тело давит на ее грудную клетку. Эрик подается вперед с силой, так, что она вынуждена взметнуть руки и крепко обхватить его за шею, ногами – за бедра. И снова этот его бесстыдный язык глубоко в ее рту, почти в глотке. И вот его пальцы задирают ее футболку, проводят по полоске кожи, а Кристина вдруг отстраняется. Мужчина разочарованно выдыхает.

– Я хочу тебя, всю, глубоко, изнутри, понимаешь? – рычит он и снова пытается поймать ее губы своими губами, но девушка отклоняется, выставляет вперед указательный палец. Ее мутит от его слов, внутри все так горит, словно кусает промежность, впивается люто и так необходимо. Ей отчаянно хочется взять его за руку и прижать его ладонь к своим бедрам, туда, прямо между ног, чтобы он пальцами, сквозь злосчастную материю залез так глубоко, как мог. Но девушке приходит на ум мысль. Может, правда, а может, способ сбежать от своих желаний. Потому что страшно, потому что неправильно, потому что, черт возьми, ей когда-то сделали так больно. И Эрик это не остановил.

– Я пришла поблагодарить, – срывающимся голосом произносит она, – позволь.

И выскальзывает из его рук, заставляет сесть на кровать, и ее тонкие пальцы борются с пряжкой его ремня, ломаются, дрожат, почти рвутся, но все же ей удается справиться.

Бестия. Вот бестия.

Эрику трудно дышать. Так, что вены дыбятся на его коже, а грудь ходит ходуном. А девчонка стаскивает с него штаны, сдергивает вниз любую материю, обнажая его стоящий член. Она замирает. Он чувствует это. Боится. Робеет. И глаза такие до одури расширенные.

Просто возьми его в рот, мать твою. Возьми. Пожалуйста.

А Кристина все пялится. Пальцы дрожат, щеки горят. Вот облизывает губы. С ума сойти. Просто долбануться. И мужчина нетерпеливо ведет бедрами.

Ну, давай же!

И словно ее внутри что-то подталкивает. Она обхватывает сначала пальцами, а потом рукой основание его члена, чуть сжимает, сдавливает, трет. И Эрик закрывает глаза, запрокидывает голову. В ее неопытности, почти невинности есть что-то одуряющее. Она лишь пробует, надавливает и гладит по наитию, с каким-то детским восторгом наблюдает, как меняется его лицо, как морщится лоб, стоит ей лишь тереть сильнее. Когда ее горячий и влажный рот, в котором так тесно и мокро, касается самой головки – всего лишь кончик розового языка – Эрик стонет так глухо, практически рычит, издает какие-то нечеловеческие звуки, елозит по простыням. Глаза у нее большие, просто охренеть какие большие. Но смелости и уверенности становится больше, когда забирает член в рот, и мужчина, не контролируя себя, начинает толкаться, утопать в этой влажности и тесноте. Кристина дышит шумно, помогает себе руками, даже оцарапывает нежную кожу. Вены на шее Эрика проступают, словно острые лезвия.

Кристине странно. Он у нее во рту – это не противно. Ничуть. Это ново и неизведанно. А еще это такая власть. Лежит на собственной кровати, раскинулся, хрипит и что-то глухо шепчет. У нее бьет кровь в ушах. И трение, и хлюпанье.

Кристина.

Кристина.

Кристина.

Он повторяет ее имя. Словно заведенный, так исступленно. Еще одно движение языком и губами, слизывая выступившую смазку. И проглотить. Странный вкус. А Эрик вдруг рывком садится, смотря на нее так дико и так бешено. И тогда девушка понимает.

Доигралась.

– Ну все, – еле слышно, едва различимо, сплошной хрип, а не слова. Он дергает ее с такой силой, прижимается к ней стоящим колом членом. От такой откровенной демонстрации мужского желания она почти взвизгивает. И становится страшно. Когда он был во рту, страшно не было. Было любопытно и неизведанно. – Я же говорил, – лихорадочно шепчет Эрик, рвя пальцами ткань на ее теле, – говорил, что ты сама придешь ко мне.

Бах.

Тело в его руках вдруг каменеет. Перестает быть мягким, податливым, а потом, с удивительной ловкостью, невиданной проворностью, она оказывается от него на расстоянии вытянутой руки. Затем делает еще один шаг назад. Чтобы не дотянулся.

– Какого хера…

Такая растрепанная, влажная, с его соком на раскрытых губах, с горящими глазами, с разорванной майкой так, что выглядывает ее смуглая кожа. А он лишь хмурится. Не понимает. Тяжело дышит, член стоит, кожа вся взмыленная, словно он пробежал стометровку.

– Почему ты такой? – выдает Кристина. – Почему ты все всегда портишь?! – она срывается. – В чем твоя причина? Да почему ты такой?! – она закрывает лицо руками. – Я чувствую себя шлюхой. Купил подороже. За спасение, так что ли? Так вот, – девушка отнимает руки от лица, – я тебе не продамся. Ты не сунешь свой член между моих ног, понял? – шипит она и вылетает из его комнаты с громким хлопком.

А Эрик так и остается сидеть со спущенными штанами.

Что, вашу мать, это было?

И тут до него доходит. Идиот. Это же бабы! Слово не то скажешь, и все. Дура. Вот дура. Он не имел в виду то, что говорил. Не наслаждался чертовой победой. Я просто хотел тебя. Истеричка.

Эрик падает на кровать. Член болезненно зудит, тело ноет. И что он должен теперь с этим делать? Вот же маленькая сучка.

========== Глава 29 ==========

– Все собрались?

Эвелин Джонсон стоит, упершись руками в стол, широко распластав ладони. Ее темные тонкие волосы паклями свисают вниз, отбрасывают тени на лицо. Свет в помещении приглушен, и поэтому круги под глазами лидера афракционеров отдают потусторонним цветом. Она похожа на ведьму. Пальцы-спицы, клюв вороны и косая черта вместо рта. Мутная она женщина. Кристине она не нравится.

В комнате несколько человек. Кристина сидит рядом с Трис, впервые за долгое время чувствует привычную близость подруги. Только вот у Приор складка меж бровей и озабоченный вид. И щека рассечена. Царапина глубокая, уродует красивое лицо девушки, но та лишь отмахивается. Ерунда.

– Как думаешь, зачем нас собрали? – тихо спрашивает брюнетка, чуть склоняясь к Приор.

– Не знаю, – и жмет плечами. А потом поворачивает голову, смотрит несколько долгих секунд на Кристину, протягивает руку и сжимает ладонь подруги. Странный жест. Но Кристина понимает.

Они отдалились. Казалось, те времена, когда они усаживались на кровати в общей спальне, всегда неизменно забираясь с ногами на матрац, когда они обсуждали тренировки или очередные татуировки, казалось и не было этих времен. Или они были столь давно, что все уже об этом позабыли. Когда они успели так повзрослеть, так вырасти? Когда кровь, боль и война стали нормальными атрибутами их жизни? Девушка не знает, лишь закусывает губу и сильнее сжимает ладонь лучшей подруги. Как отголосок прошлого. Чистый, не замаранный отголосок. Редкость в темное время.

– Мы кого-то ждем?

Снова Джонсон. Обводит всех присутствующих взглядом гарпии. Сильная женщина. С этим не поспоришь. Даже восхищение вызывает. Но что-то в ней не то. Кристина никогда толком не видела Джанин Мэттьюс, но ей почему-то думается, что что-то общее у них с Джонсон есть – обе слишком хотят власти. Стоит только посмотреть на мать Тобиаса. Стоит, вся такая внушительная, несмотря на невысокий рост, и глаза сверкают, и сила в фигуре. Много в ней стали, много в ней железа. Да вот только есть ли хоть капля милосердия? Без этого истинным лидером не стать. Кристина понимает, пусть и теряет саму себя так стремительно. Боится оглядываться, боится смотреть на осколки жизни под ногами. Это ведь ее жизнь, ее детство, ее мечтания. Ее.

– Эрика нет, – подает голос Четыре, и девушка дергается.

Зря он его упомянул, ох как зря. Кристина тут же начинает ерзать на месте, вести плечами и непроизвольно тереть бедра друг о друга. Последние два дня она только и думает об этом мужчине. Избегает мастерски, но мыслями лишь с ним. Она боится. Его. Себя. Того, что между ними. Она жутко страшится, что может просто прийти и предложить себя. Это вызывает такую сладость меж бедер. И это так неправильно. Но ей никогда не забыть, как он целовал ее, как вылизывал ее шею, как ласкал языком губы, как шептал все эти пошлые непристойности ей на ухо. Это так порочно и так желанно. Кристина до сих пор не может прийти в себя, вся горит изнутри. Вспоминая и вспоминая. И да, наслаждаясь этими воспоминаниями.

Ее мир рушится со страшной скоростью. Она ведь Искренняя, была таковой, по крайней мере. И привычку делить все на черное и белое, возводить в абсолют трудно забыть, трудно от нее избавиться. Эрик – это черное. Вязкое, лютое, страшное, ярое. Черное. Не может быть иначе. Она просто обязана его ненавидеть. Но Кристина не может. Лишь облизывает губы, закрывая глаза и снова, будто впервые, кожей чувствуя его прикосновения. Это будоражит. Он – беспринципное хамло, он любит убивать, страдания других доставляют ему наслаждение. Но он защищал ее. И это рушит все. Сбивает с ног. Девушка боится анализировать, уже даже не пытается. Лишь понимает, что в ней теплится вера в лучшее. Человек существо такое. Без веры мы ничто.

– Явился, – цедит Эвелин Джонсон.

Кристина поворачивает голову и видит, как дверь за собой с легким шумом захлопывает Эрик. Он бросает косой взгляд на лидера афракционеров и встает в сторону. Девушка смотрит на него дольше положенного и, опомнившись, спешно отворачивается, краем глаза замечая, как он ухмыляется. Двигает одними губами. Теми самыми губами. Кристине вмиг становится душно. Невыносимо просто. Девушка трясет головой и вся обращается вслух. Джонсон призывает к вниманию.

– Итак, – говорит она громко и зычно, – вам всем известно, что произошло несколько дней назад. – Выдерживает паузу, обводит присутствующих цепким взглядом. – На нас напали, пытались уничтожить. Да не вышло, – она почти улыбается. – Но сегодня я собрала вас всех здесь не для того, чтобы обсуждать потери. Я хочу нанести ответный удар.

Пробегает оживленный шепоток. Кристина замечает, как Зик склоняется к Юраю и что-то говорит брату на ухо, как скептично поджимает губы Тори, как еще пара парней из Бесстрашия, которых девушка встречала в столовой, переговариваются друг с другом. Эвелин Джонсон решила действовать. Вот значит как. Кристина не знает, насколько это разумно. Всего лишь смотрит на каждого присутствующего здесь, вдруг осознавая, что в комнате нет никого кроме Бесстрашных, даже доверенных лиц Эвелин Джонсон среди афракционеров. Это почти удивляет. Эта женщина точно что-то задумала.

– Тихо! – повышает голос мать Тобиаса. – Дослушайте до конца. Нам необходима ударная группа. Несколько сильных, тренированных бойцов, закаленных и умеющих выживать, думающих и способных биться до последнего. Нам необходимы лучшие из вас.

Как все просто. Кристина даже усмехается. Джонсон снова хочет использовать Бесстрашных.

– И почему я ничему не удивляюсь? – шепчет девушка на ухо Трис. – Сколько мы здесь, эта дамочка только и пользуется нами. Война, конечно, революция, я понимаю, но у меня от нее каждый раз неприятные ощущения сосут под ложечкой.

Приор поворачивает голову, смотрит на Кристину внимательно, а потом кивает. Да, мать Четыре вызывает у нее те же чувства. Эвелин Джонсон кажется такой холодной женщиной. Для нее люди – разменный материал. Трис уже не раз задавалась вопросом, чем она лучше Мэттьюс? Правильного и верного ответа она пока так и не нашла.

– Перед ударной группой будет стоять одна единственная задача, – женщина замолкает, выдерживает долгую паузу, словно дает каждому прочувствовать значимость этого момента. – Вы должны будете найти и убить Джанин Мэттьюс, лидера Эрудиции. Тихо и незаметно убрать ее.

Сначала стоит вязкая тишина, наливающаяся тяжестью, даже горло спирает, а потом происходит взрыв. Сразу несколько голосов начинают галдеть, выкрикивать что-то. Бесстрашные подскакивают со своих мест, кричат, не сдерживают эмоции. В этой какофонии звуков Кристина мало что понимает. Она лишь поднимает голову и почему-то снова смотрит на Эрика. Мужчина сидит на стуле, широко расставив ноги и упершись локтями в собственные бедра, вертит в пальцах деревянные четки, поигрывает ими и даже не поднимает глаз. Словно его эта ситуация не трогает, словно ему все равно. Да и сама Кристина выказывает поразительное безразличие. Хотя, признаться, решение Джонсон ее чуть удивляет. Это так спешно.

– Тихо! – маленькая черноволосая женщина повышает голос во второй раз, и орет так громко, что диву можно даться – откуда в этом хрупком теле столько силы? – Замолчите! Давайте по порядку.

Она точно лидер. Властная, волевая. Кремень. Кристина лишь подпирает голову рукой, облокачиваясь на спинку старого, затертого дивана.

– Я против, – тихо, но уверенно и отчетливо, так, что все поворачивают головы.

Тобиас Итон сидит на стуле недалеко от матери и сверлит ту взглядом.

– Против? – переспрашивает его Джонсон.

– Да, – подтверждает тот, и кивает для верности.

Женщина хмурится, сводит брови. Ее сын ей снова перечит. Это у них, похоже, такая семейная традиция. Кристина не знает всех тонкостей, да и не уверена, что хочет знать, но она понимает, что отношения между матерью и сыном напряженные. Она жует нижнюю губу и все-таки склоняется к Трис. Любопытство побеждает.

– Что между ними? – спрашивает девушка, пока Четыре и Эвелин меряются взглядами.

Трис снова поворачивает голову, смотрит подруге в глаза, а потом все-таки тихо-тихо шепчет:

– Он ее ненавидит за то, что она бросила его в детстве, заставила горевать по якобы мертвой матери.

Кристина открывает и закрывает рот. Сказать ей больше нечего. Эвелин Джонсон не вызывала у нее никакой симпатии. Что-то глубоко внутри подсказывало, что она – совершенно не душевный человек, скорее, расчетливый и циничный. И вот девушка оказалась права. Карты все на стол. Но от правды не лучше.

– Я не считаю, что это разумно.

– А что бы ты предложил?

– Подождать еще. Выждать.

– Чего ждать? – в голосе Джонсон неприкрытая злость – женщина не любит, когда открыто выступают против нее.

– А ты думаешь, что так легко будет ее убить? – он выплевывает эти слова, как-то зло усмехается. Определенно, мать раздражает Итона.

– Нет, Тобиас, – она выделяет его имя. Выходит как-то ядовито. – Я так не думаю. Именно поэтому вы здесь. – Эвелин снова смотрит на собравшихся, пока ее сын запрокидывает голову и глядит в потолок, всем своим видом выражая негодование и полную незаинтересованность в происходящем. Кристине кажется, что Итон больше старается досадить матери, чем вести себя разумно. – Итак, нам нужны три добровольца.

Две руки моментом взлетают вверх. Невиданная прыть братьев Педрад. Кристина смотрит на Юрая, на то, как он встает рядом со старшим братом, как едва улыбается, готовый взвалить на свои плечи смертельные обязанности. Внутри что-то сжимается. Этот юноша по-особому дорог ей, важен. Она не хочет, чтобы с ним что-то случилось. А ведь там, в сердце фракции Эрудиции, куда им предстоит отправиться, может приключиться все, что угодно. Он даже может не вернуться живым. И от этого страшно. Слишком много друзей полегло, слишком жестоким стал окружающий мир. В детстве все казалось гораздо более солнечным и радужным. Сейчас Кристина верит лишь в серые и черные тона.

– Хорошо, – чуть улыбается Эвелин, окидывая Зика и Юрая внимательным взглядом. – Нужен еще один доброволец. И я посвящу вас в подробности плана.

– Я, – каркает сухой голос, сильный и глубокий.

Кристине даже голову поворачивать не надо. Она и так знает, кто это сказал. Эрик. И воздух вокруг нее мигом накаляется. Она лишь вдыхает и выдыхает. Стискивает руки в кулаки и смотрит прямо. Электричество пускает свой ток по телу, ток эмоциональный, чувственный. От одного его голоса она дуреет и ощущает, как все внутри крутит. С ума сойти.

– Ты? – это Тобиас выпрямляется на стуле и смотрит прямо на своего извечного соперника. – Ты не пойдешь. Я пойду.

– Тобиас! – голос Эвелин отдает едва уловимой визгливостью.

– Четыре, у тебя проблемы?

– Нет, Эрик, проблемы будут у тебя.

– Да ты снова с цепи сорвался?! – мать кричит на сына, но тот лишь фыркает.

– Я ему не доверяю и не хочу, чтобы он становился частью этой операции. Это опасно.

И вот, они снова пришли все к тому же.

– Все еще думаешь, что я – предатель? – Эрик смотрит криво, едва склоняет голову набок и не сводит стальных глаз с Тобиаса.

– Думаю, – говорит Итон.

Эрик усмехается. Недобро так. Почти зло. Кристина же замирает. Ее взгляд бегает с одного мужчины на другого. Они сейчас так опасны, так ярятся, столь ядовиты по отношению друг к другу. И воздух разрезает опасная жара, словно в жерле вулкана.

– Ты всегда был недалеким, – тянет Эрик и встает на ноги. – Я иду, Четыре, не ты.

– Послушай… – Тобиас тоже выпрямляется, и это становится угрожающим.

– Хватит! – Эвелин Джонсон достает силы и ярости в голосе, чтобы все посмотрели на нее. – Идет Эрик. А ты, – она поворачивается к сыну, – держи себя в руках. – Женщина сверлит Итона взглядом, не сулящим ничего хорошего.

– У тебя нет никакого права указывать мне, – цедит он сквозь зубы, со свистом воздуха проходит мимо, задевает плечом Эрика, который лишь ухмыляется, растягивая линию рта в одну сплошную. Иногда побеждает не знаменитый Четыре, иногда побеждает он.

А Кристина все смотрит на Эрика и понять не может, зачем он вызвался. В самоотверженность Юрая и Зика она верит. Характеры такие, преданность делу высока. Эрик же никогда и ничего не делает просто так. Кристина слишком хорошо его изучила и… Мысль обрывается. Девушка чуть рот не открывает, осознавая, что действительно кое-что стала понимать. Лютый, страшный, злой, дикий, но она видит причину за всем этим. Эрику, конечно, не понравится, что она зрит в нем человека. Эрика это бросит в ярость. А она… Она сама не понимает, почему все стало так. Лишь шею жжет, и женские пальцы поправляют легкий шарф, скрывающий синяки. Но жжет не от грубых рук, душивших ее. Жжет от тех меток, что на ней оставили губы Эрика.