Текст книги "You raped my heart (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

– Я всегда знала, что ты такой, – усмехается девушка, складывая руки на груди.

– Осторожнее, девочка, – предупреждает ее Эрик. – Я отнюдь не такой покладистый, каким тебе вижусь сейчас.

Он говорит это спокойно, без тени злости или угрозы, но есть что-то в его голосе, отчего Кристина напрягается. Чуть сводит лопатки, и колющее чувство ударяет куда-то под ребра, неприятно сосет и кусает бок. В этом человеке слишком много опасности, а она стала об этом забывать. Слишком долго он пролежал здесь, слишком долго она видела его физическую слабость и вынужденное сотрудничество с ней. Именно вынужденное. Это ведь здесь ключевое. Она сама пришла, сама сидела с ним, сама говорила, сама заботилась. Все сама. Осознавая это, изнутри накрывает волна апатии, и сердце падает куда-то вниз, бьется глухо и пусто. Кристина закусывает губу и протягивает руку к бутылке.

– Торопишься, – отзывается Эрик, – сейчас моя очередь. – Он замолкает на мгновение, сверлит девушку взглядом, и к ней возвращается привычное ощущение кислоты, разъедающей ее кожу. Но все равно не то. Уже не то. Больше мужчина не смотрит на нее так люто, как раньше. Это изменилось. – Я никогда не носил розовое, – наконец, произносит он. И Кристине кажется, но уголки его губ едва дергаются.

– Вот теперь давай, – заявляет девушка, отбирает бутылку и делает глоток. Виски так жжет горло, что Кристина кашляет, прикладывая тыльную сторону ладони ко рту. – Какая гадость, – морщится она.

А Эрик улыбается.

Улыбается.

По-настоящему, не лживо, не притворно, без оскала и стали в глазах. Это продолжается короткое мгновение, а потом снова сведенные брови и кривая ухмылка. Но Кристину не обмануть. Кажется, она нащупывает истинное, настоящее нутро этого темного и мрачного человека. И тогда она решается.

– Я никогда не лгала, – произносит девушка, и мужчина поднимает на нее глаза.

Сверлит ее тяжелым взглядом, под которым хочется съежиться. Его наглые, бесстыжие глаза отчего-то спускаются на ее шею, ловят зрачками бьющуюся жилку, еще ниже, видя, как вздымается и опадает женская грудь. Кристина почему-то чувствует себя обнаженной перед ним, такой раскрытой в своей бесстыдной лжи. Если бы под взглядом можно было бы сгореть, то она бы уже горела. И постыдное чувство страха, паники приходит к ней. Потеют ладони, бутылка в них скользит, и девушка перехватывает ее крепче. Этот человек, этот мужчина действует на нее слишком неправильно, так по-мужски, что она острее и острее с каждым вздохом ощущает свою женственность. Она ведь думала, что выше этого. Выше, таких как он. Высокомерно говорила себе, что его не интересуют женщины, а сама завидовала Тори Ву. Ведь то, как он касался ее… Это вызывает дрожь во всем теле Кристины. И она просто куда-то падает. Тонет в своих желаниях.

Эрик делает движение пальцами, и девушка протягивает ему бутылку. Их руки соприкасаются на короткое мгновение. Кристину обжигает с такой силой, что она поспешно отдергивает ладонь и прячет глаза на полу. Где ее дух Бесстрашной? Где острота Искренней? Где врожденное девчачье любопытство? С ней происходят такие разительные перемены, что она сама пугается.

А всему причиной он.

Эрик.

Кристина это уже поняла.

Осталось лишь осознать природу этих изменений.

Если бы у нее спросили, зачем она солгала, то девушка не смогла бы дать ответа на этот вопрос. Что-то толкнуло ее внутри, вынудило выбить Эрика на эмоции. И теперь глаза его снова черны, под кожей перекатываются мышцы и синеют прожилки вен.

– Я никогда не хотел причинять тебе настоящую боль.

Кристина так и замирает.

– Врешь, – это слово слетает с губ непроизвольно.

– Как и ты, Искренняя.

Он говорит как Питер. И девушка от этого морщится. Упоминание Хэйеса в нестройном ряду ее мыслей вызывает неприятие и легкую рябь раздражения.

– Это жестоко, Эрик.

Глаза ее такие огромные, чистые, в них плещутся дикие эмоции сродни боли.

– Я вообще жесток, – он вливает себе в глотку большую порцию обжигающего виски. – Разве ты забыла, кто я? Я жестокий, Кристина. Жестокий, эгоистичный, наслаждающийся болью других, беспринципный. Я еще та паскуда. Неужели забыла? Или что ты решила? Что я, провалявшись на больничной койке и поиграв с тобой в дурацкую игру, вдруг изменюсь? – Он встает, с громким стуком ставит бутылку на стол и делает шаг вперед. Девушка же отступает назад. – Ты заигралась, девочка. Потеряла все ориентиры. Я – отнюдь не покладистая шавка. – Он заставляет ее линией лопаток ощутить стену, упирается одной рукой в камень рядом с головой девчонки. – Я – монстр. Помни об этом.

– Я помню, – вдруг выдает она, и голос ее звучит на грани истерики и злости. Чего в нем больше Эрик разобрать не может: то ли обиды и женских эмоций, то ли чего-то лютого и страшного, явно позаимствованного из его арсенала. – Я прекрасно помню, что Уилл приказал Эдварду изнасиловать меня из-за тебя! – Она выплевывает эти слова ему в лицо. А мужчину они обезоруживают.

– Что? – Глупо повторяет он, но Кристина змеей юркает по стене, кидается к двери, дергает за ручку и скрывается в коридоре, хлопая деревом так, что оно скулит еще пару вязких секунд.

Эрик моргает. Пытается осознать. Слова, сказанные с такой странной, даже страшной интонацией, бьют в его мозгу. И черное чувство патокой разливается где-то внутри. И мужчина не понимает, отчего в нем начинают бурлить мрачные эмоции. То ли от осознания собственной вины, то ли от агрессии в отношении двух ублюдков. Внезапно Эрик приходит к простому пониманию.

Он не может безразлично относиться к этой девушке. Капкан захлопнулся, лязгнув зубами.

А руки Кристины, чьи широкие шаги гулко разносятся по узкому коридору, дрожат. Это злость. Лютая, стылая. У Эрика научилась. И вдруг губы ее размыкаются, выдыхая смешок.

Кристина больше не верит браваде Эрика. Баста. Он теперь ее не обманет.

Все поменялось. Раз и навсегда.

========== Глава 24 ==========

Трис Приор открывает глаза. Первое, что она видит – это полоску света, падающую из плохо зашторенного окна. Стекло грязное, с разводами сажи, словно тут давно что-то горело, в деревянной раме застряла каменная крошка. Окна есть лишь в комнатах так называемой правящей верхушки здесь: Эвелин Джонсон и ее самых близких подчиненных. Тобиас и Эрик в этот список тоже попали. Тобиас.

Девушка едва шевелится и чувствует рядом с собой теплое тело. Итон спит, закинув руку за голову и вытянувшись на постели. Простыня сбилась вокруг его поясницы, обнажая ступни и икры ног, мерно вздымающуюся и опадающую грудь, края татуировки на спине. Трис так и замирает. Смотрит на его спокойное во сне лицо, на чуть приоткрытые губы и подрагивающие веки – Тобиасу что-то снится. Она улыбается и осторожно, аккуратно шевелится, стягивая со своего тела часть простыни, желая спустить ноги на пол, бесшумно одеться и выскользнуть из комнаты Четыре.

Трис разучилась чувствовать смущение. Она даже почти привыкла к своему нескладному телу, к изобилию родинок и такой белой коже. Она больше не чувствует себя постыдно обнаженной. По крайней мере, не рядом с Тобиасом. Она знает, что они нарушают правила. Ведь ее не должно быть здесь. Она, как все рядовые солдаты и простые афракционеры, должна быть в общей спальне, ворочаться на жестком матраце, пытаться взбить подушку, давно превратившуюся в камень, и чувствовать подземный холод. Но она здесь, в этой простой комнате на широкой кровати рядом с любимым человеком.

Наверное, она счастливая. Смутное время настало в Чикаго, пошатнулись все привычные устои, грядет война, а может она уже идет. Скрытая, латентная, не столь очевидная глазу обывателя. Но иногда она забывает обо всем. Просто не помнит, кто она такая, ради чего здесь. Она помнит лишь губы и руки, теплую улыбку, слова, что шепчут ей на ухо, ласковые, тихие, идущие от самого сердца. Будь ее воля, она бы провела в кольце рук Тобиаса Итона всю жизнь, была бы по-женски слабой, мягкой и податливой. Была бы женщиной, которой рядом с ним стала. Но Трис Приор не может себе этого позволить, поэтому она тихо садится на постели и отбрасывает край простыни.

Чужая рука обхватывает ее запястье быстро и крепко. Девушка чувствует знакомую хватку мужских пальцев и поворачивает голову.

– Сбежать удумала?

Тобиас еще не до конца проснулся. Взгляд его несколько расфокусирован, но Трис видит, как по кромке его глаз скачут искры проказы, сущей шалости. Она широко улыбается и едва склоняет голову на бок.

– Отпусти мою руку, – просит девушка.

– Нет, – и хватка мужских пальцев становится лишь сильнее.

– Тобиас, – улыбается, почти мурлычет, и копна ее светлых волос падает Приор на лицо.

– Повтори еще раз. Мне нравится, как мое имя звучит из твоих уст.

Она улыбается, кончики ее губ дергаются в жесте той единственной улыбки, что она дарит лишь ему.

– Тобиас, – рот ее размыкается, звуки вылетают легко и просто.

Молодой человек дергает Приор на себя. Трис взвизгивает от неожиданности, врезается в жилистое, поджарое тело, ладонью упирается в широкую грудь, пытаясь встать и приподняться. Но Итон ей этого не позволяет. Он тянет ее на себя, заставляя оседлать, стать так близко, что лишь сбившаяся ткань простыни мешает им.

– Трис, – шепчет он, поднимая руку, пальцами касаясь ее щеки, ведя по ней фалангами, смотря в искрящиеся глаза. Когда они целуются, сталкиваются языками, почти зубами, она ерзает на нем так нетерпеливо, порывисто. Девичья ладонь ползет выше, пальцы оставляют на мужской коже горящий след, а он прижимает ее к себе сильнее, заставляя прогнуться в талии, пальцем прочертить линию спины и выдохнуть ему в губы, когда хватит силы оторваться. Трис чуть опускает голову, и Тобиас оставляет мягкий поцелуй на ее лбу.

– Знаешь, – тихо говорит он, лаская пальцами ее волосы, пропуская длинные, растрепанные локоны меж фаланг, – я бы хотел лежать здесь, чувствовать вес твоего тела и не вставать.

Девушка поднимает голову, смотрит на любимое лицо, улыбается.

– Но мы не имеем на это права, – заканчивает Приор за него.

– Да, черт возьми, – раздосадованно отвечает он, и все равно сжимает Трис в объятиях, садится так резко, что тонкая простыня сползает с женской груди, и тугие кнопки сосков прижимаются к его горячей коже.

– Тобиас, – ее сбивчивый шепот на ухо, – что ты делаешь?

– Я бы любил тебя до тех пор, пока ты бы не стала молить меня остановиться, – говорит он, целуя ее плечо, а Трис смеется. Чисто и красиво.

– Это звучит словно строки из дешевого бульварного романа.

– А мне плевать, – и она хохочет еще громче, замирает, в ворохе простыни, сбитой ткани около поясницы, с этими беспорядочно разбросанными локонами, горящими глазами, едва приоткрытыми, манящими губами, чуть припухшими от его жадных поцелуев ночью и того, как он дразнит ее утром.

– Нам надо вставать, – говорит Трис в самый рот Четыре, – будем благоразумны.

Он делано кривится, еще раз горячо целует ее, так, что она чувствует весь жар его плоти, жесткую поросль волос на его груди, ощущает колкую щетину под своими пальцами, когда касается мужского лица. Он сжимает ее так сильно, что, возможно, ей больно, но Трис не чувствует этого. Лишь губы и руки. Она знает, что она счастливая, везучая. Золотая девочка, не иначе. Потому что это самый бесценный дар – сидеть вот так, видеть любимые глаза и осознавать, что кто-то в этом огромном, таком бескрайнем мире столь сильно тобой дорожит. Конечно, есть еще родители. Но эта любовь иного толка. Найти своего человека, понимающего тебя с полувзгляда, полуслова – это наивысший дар, бесценный подарок судьбы. Мир жесток, но столь прекрасен. Трис Приор это знает.

Когда она оказывается на полу, стоя босыми ногами, то тут же начинает одеваться. Тобиас лежит на кровати, раскинувшись на всю ее длину, и наблюдает за девушкой с ленивой улыбкой. Трис косит на него глаза и молча продолжает одеваться. Когда сантиметры вожделенной кожи скрываются под слоем материи, лишь тогда молодой человек тянется, потом резко садится, напрягая мышцы пресса, и ищет на полу рядом с кроватью свою футболку.

– Я пойду на завтрак. Он уже начался. Хочу, чтобы мне хоть что-то досталось.

– Иди, – кивает он и смотрит так лукаво. Трис закатывает глаза, скрываясь за тихо скрипящей дверью, а Тобиас продолжает шально улыбаться.

Они ненормальные, отравленные чувством счастья. Им не вредит даже то бедственное положение, в котором они оказались. По правде, последние часы молодой человек просто старался об этом не думать. Наслаждался обществом Трис, ее улыбкой, смехом, крохотными точками веснушек на носу и щеках, выбившейся прядью из конского хвоста. Его девочка сильная, смелая и такая храбрая. Иногда ему за нее страшно. Сердце екает за грудиной, сбивается с ритма, и тогда Четыре прерывисто дышит. С Трис Приор все хорошо. Пока он рядом, с ней всегда будет все хорошо.

Девушка же спускается вниз. На выходе из комнаты, отведенной Тобиасу, она сталкивается с его матерью. Эвелин Джонсон смеривает Трис взглядом и уходит в противоположном направлении. Приор сверлит ее спину взглядом, а потом берется за перила лестницы, начиная считать ступени подошвой своих ботинок. Девушка знает, что не нравится матери Тобиаса. Джонсон достаточно к ней благосклонна, но иногда Трис кажется, что она говорит со змеей или со зверьем похуже. Та так улыбается, так смотрит, что неприятное, сосущее чувство завладевает всем существом Приор. Она лишь морщится и отводит взгляд. И чем только эта Джонсон лучше Мэттьюс?

В большом зале стоит гвалт. Такой знакомый, что Трис кажется, что она вновь в Бесстрашии. Там всегда было так шумно в столовой. Она помнит смех и шутки Юрая, громкий голос его старшего брата, добрую улыбку Уилла, смачное чавканье Эдварда, хохот Кристины и глаза Тобиаса, которые смотрели на нее через все столы, всех людей, прожигая и обволакивая, даря невероятное тепло. Кажется, что это было в другой жизни, что прошли века, а не какой-то месяц.

Трис хмыкает своим мыслям и садится рядом с Юраем Педрадом. Друг задумчив, нехотя копается вилкой в еде, как-то рассеянно отправляет себе в рот куски тушенки, медленно пережевывает мясо. Трис смотрит на него несколько секунд, а потом щелкает перед носом юноши пальцами.

– Юрай?

– А? Да? Что? – Он моргает несколько резко и, наконец, признает подругу. – Ты хочешь есть?

– Вообще, хочу, – отзывается Приор. – Ты такой задумчивый, – говорит она, когда Юрай протягивает ей консервную банку тушенки. Трис брезгует вилкой и достает мясо пальцами. И плевать, как это выглядит со стороны.

– Задумчивый… – Эхом отзывается он, а девушка хмурит брови. Видеть такого младшего Педрада ей еще не приходилось. В любой ситуации юноша шутил, ерничал, язвил, выделывался, вызывая всеобщий хохот или как минимум слабое движение губ. Он всегда был таким живым и непосредственным. Столь отстраненного, без улыбки на лице Юрая Трис не узнавала. – Я думаю о ней, – говорит юноша и кивает в сторону склоненной фигуры.

Приор оборачивается, ловит взгляд зеленых глаз, не может сдержаться от улыбки, тревожно-искренней, а потом снова сморит на Юрая. Кристина. Он думает о ней.

– Что между вами произошло? – Осторожно интересуется девушка. – Ты ведь целовал ее. – На этих словах Трис вздрагивает, потом что жестяная банка встречается с каменным полом слишком громко. – Прости, – тут же говорит девушка и втягивает носом воздух.

– Ничего, Трис, – и Приор не может понять, то ли это ответ на ее вопрос, то ли на ее извинение. – Мне кажется, что я ее потерял, толком и не обретя.

Трис Приор молчит, передает банку тушенки молодому человеку, сидящему слева от нее. Его лица она не знает. Возможно, видит впервые. Девушка облизывает свои пальцы, давно не заботясь о правилах приличия. Не здесь, не среди афракционеров. Она зубами выковыривает кусочки мяса из-под ногтей, еще раз облизывает сами пальцы, словно тянет время.

– Эрик, – наконец, говорит она.

– Эрик, – соглашается Юрай.

Так они и сидят в тишине, слушая чью-то беззаботную болтовню сзади, сосредоточенное пережевывание скудной пищи впереди, голоса и шум ботинок, чей-то вскрик и просьбу успокоиться. Трис не хочет больше говорить о Кристине с Юраем. Ему неприятно, и Приор трогает мутное чувство. Кристина – дурочка. Она явно нравится парню, но вместо этого она сидит с Эриком.

Эрик.

Трис хмурит брови. Что между ним и ее подругой происходит? Она видит, замечает, как ведет себя с ним Кристина, как тянется к нему, какие взгляды бросает, как легко стала к нему обращаться, как часто стали пересекаться их пути. И он, вроде, не рычит так больше на нее. Смотрит все исподлобья, но что-то изменилось. Трис тревожно. Она не может понять, какую игру ведет подруга, и во что играет сам Эрик. Трис знает, что боится за Кристину. Она лезет в пасть дикого зверя, неприрученного и скалящегося. Разве это может закончиться хорошо? Трис Приор волнуется, но ничего не может с этим поделать. В конце концов, Эрик – это выбор Кристины. Жаль, что никто из ее друзей пока не может с этим мириться. Сама Трис понятия не имеет, как относиться к тем разительным переменам, которые происходят с ее подругой. Как относиться к самому Эрику, человеку опасному и непредсказуемому.

Весь день проходит в тренировках. Трис бьет грушу, пока ее костяшки не начинают болезненно саднить. Тобиас повторяет, что у нее слишком слабые мышцы рук. И все последние дни девушка изводит себя тренировками, стараясь укрепить плечевые мышцы. Груша, отжимания, броски тяжелых дисков, стрельба, метание ножей. Последнее она делает с видимым наслаждение и удовольствием.

Вечер наступает неожиданно и быстро. Приор разминает напряженные руки. Мышцы дрожат и вибрируют под кожей, и у девушки никак не получается расслабить их должным образом. Она улыбается, думая о том, как сейчас поднимется наверх, совершенно нагло и бесстыдно вытянется на кровати Тобиаса, и, когда он придет, будет просить о массаже. За добровольную плату, само собой. Мысли о Четыре заставляют улыбаться еще шире, чувствовать себя влюбленной дурочкой. Счастливой. Прекрасное чувство.

Трис поднимается по дальней лестнице, проходит мимо указателя, нанесенного на стену ярко-белой краской, идет по длинному и плохо освещенному коридору. На электричестве афракционеры экономят. Приор давно заметила, что в длинных коридорах с множеством одинаково обезличенных дверей, горит всего несколько лампочек, несмотря на то, что вкручено их гораздо больше. Приходилось ориентироваться в полумраке или добывать себе фонарик, что, в общем-то, было сущей роскошью.

– Стифф, – этот голос настигает Трис около кабинета Эвелин Джонсон, когда до вожделенной комнаты Тобиаса остается всего лишь пара метров. Приор призывает себя к благоразумию – просто взять и дойти. – Что, торопишься снова поиграть в подстилку? – Девушка сцепляет зубы. Не реагировать, не реагировать, не реагировать. Этот слизняк не достоин никакой реакции. – Стифф, мне скучно, когда ты молчишь.

– Заткнись, – это вырывается против ее воли. Трис едва поворачивает голову и видит кривую ухмылку Питера Хэйеса.

– О! Реакция пошла, – усмехается он и делает шаг вперед. В тусклом свете электрических лампочек Приор замечает нож в мужских ладонях и что-то еще, белое, сжатое в комок, то ли лист бумаги, то ли что-то на него похожее. Девушка смотрит на Питера зло, кривит губы так брезгливо. Он ведь только и ждет того, чтобы ее спровоцировать, задеть, сказать что-то колкое и язвительное. Мразь.

– Бежишь отсосать своему ненаглядному?

– А тебе завидно? – Умная Трис не стала бы так говорить, не стала бы вестись на сущую провокацию, направленную лишь на выведение ее из себя. Но умная Трис уступила место Трис эмоциональной. И эта Приор не ведает, что творит. С Питером у нее никогда не получалось вести себя ровно, безразлично, хладнокровно. Он жалил больнее всего, и хотелось отчаянно и яро расцарапать ему глаза. Он этого заслуживал. Вот так вот просто.

– Хотел бы я, чтобы ты приласкала моего…

Звук пощечины такой громкий в тишине коридора, такой неестественный, эхом отражается от стен. Ладонь Трис горит, Питер лыбится еще шире. Он победил. Девушка знает. Видит это по его глазам, чувствует в пульсации ладони, отдающей жаром удара. На щеке Хэйеса отчетливо проступает красный след женской ладони. И тогда на мгновение Трис чувствует удовлетворение.

– Сучка, – Питер с такой силой врезает тело Приор в стену, что на слепое мгновение весь дух покидает его, лопатки больно бьются о твердый камень, в глазах саднит от резкого удара. Трис порывисто втягивает носом воздух, а Питер шипит ей в самое лицо, брызгая слюной, – тварь. Еще раз поднимешь на меня руку, сломаю ее тебе.

– В чем твоя проблема? – Вдруг спрашивает девушка. – Член маленький? Никто не дает? Или все же дело в отсутствии мозга? – Бесстрашие изменило ее, сделало дерзкой, смелой, решительной, грубой. Беатрис Приор из Отречения никогда бы не сказала таких слов. Ее учили помогать людям, не держать на них зла, не таить обиды. Трис Приор из Бесстрашия готова защищать себя и словами, и делом. Питер держит ее крепко, но девушка отчего-то не боится. Проблема ведь не в ней. Проблема в нем.

– Смотрите-ка, как заговорила, – тянет он, а она умудряется с такой силой наступить ему на ногу, что Хэйес чертыхается, матерится хуже Эрика и отпускает ее.

Трис кидается в сторону, по направлению к комнате Тобиаса. Замирает, резко наклоняется, тонкими пальцами нащупывая металл ножа, спрятанного у самой щиколотки. Она быстро достает его, оборачивается и выставляет лезвие вперед.

– Не смей ко мне подходить, – глаза ее горят, волосы растрепались, грудь подымается и опускается, одежда чуть помята, все мышцы подрагивают, но в ней такой, опасной, решительной и истинно бесстрашной, есть особая прелесть. – Не подходи, – повторяет она.

Питер Хэйес смотрит на нож, потом переводит взгляд на лицо Трис и вдруг улыбается. Приор быстро моргает. Улыбка не исчезает с лица юноши. В этой улыбке что-то не то. Так думает Трис.

– Салют, Стифф, – он усмехается, разворачивается на пятках и уходит, оставляя ее обескураженную, со сморщенным от удивления лбом, лишенную ориентации и понятия, почему он так быстро сдался, спустил все ее слова, слишком грубые. Но Трис просто ответила ему его же монетой. Научилась, оскалилась. Но все же не стоит. Не надо уподобляться ему, бросаясь такими фразами.

Не надо.

И молча пообещать себе быть выше этого, быть выше Питера Хэйеса и всех подобных ему. Трис глубоко вдыхает, а потом медленно выдыхает. Руки ее дрожат сильнее от напряжения и усталости после практически целого дня в тренировочном зале. Приор хочет уже толкнуть знакомую дверь и оказаться в уютной обстановке комнаты Тобиаса, где все пропахло им, ее Четыре. Но что-то ее останавливает. Она поворачивает голову и смотрит в ту сторону, где скрылся Питер. Что эта сволочь вообще здесь делала? Девушка бросает несколько рассеянный взгляд на каменные плиты под ногами и тут замечает у самой стены белое пятно. То ли клочок бумаги, то ли что-то еще, то самое, что сжимал в своей ладони Питер. Не зная отчего, Трис воровато оглядывается, делает несколько шагов, ровняется со смятой бумажкой – девушка уже не сомневается, что это какой-то лист – наклоняется и зажимает в руке хрустящую под пальцами бумагу. Она разворачивает ее быстро. И дыхание перехватывает. Трис Приор смотрит на черные точки, линии, выведенные быстро, но аккуратно и так отчетливо. Она узнает повороты и комнаты, лестницы, видит, как множатся на бумаге этажи.

Кажется, Трис Приор нашла стукача. Она поднимает глаза и смотрит в дальний конец коридора, где еще пару минут назад мелькнули черные ботинки Питера Хэйеса.

Предатель.

========== Глава 25 ==========

Кристина давит ногтем на царапину. Вот поддевает коросту, отковыривает и обнажает багряный сок тела, снова давит пальцем, и красные разводы стынут на смуглой коже. Так, царапина. А девушка все кусает губы. Искусала до такой степени, что они зарубцевались. Сидит в общем зале, колупает свое плечо и ни на кого не смотрит.

Все осточертело.

Такая жизнь, тотальная неизвестность, страх и чувства, что теснят грудь. Она начинает понимать, начинает догадываться, и от этого страшнее вдвойне. Разве так надо? Разве так можно? Дикость какая-то, не иначе. Может все это – дурной пейзаж страха, вколотая сильно действующая сыворотка? Кристина и рада была бы обмануться, да не может. Искреннюю не обманешь. Все это – ужасающая правда, вязкая и тягучая как грязь под ногами. И от нее так же тошно.

Электрическая лампочка над головой хлопает с противным звуком, гаснет так внезапно, что девушка морщится. Кристина задирает голову. Потолок серый, покрытый плесенью, одинокий черный шнур болтается столь сиротливо. Девушка фыркает. Эта комната напоминает ее жизнь. Такую же куцую, блеклую и беспросветную. Наверное, не стоит так думать, не стоит позволять завладевать собой фрустрации, этим чувствам, апатичным и от того столь страшным. Но она иначе не может. Или не хочет.

– Можно?

Голос знакомый, почти теплый, почти тот, к которому она привыкла. Кристина смотрит на Юрая. Тот стоит рядом, мнется. Руки засунуты в карманы черных штанов, серая футболка чуть сбилась на теле, край ее задрался, обнажая полоску смуглой кожи и шрам на боку.

– Можно, – говорит Кристина и отодвигается в сторону, позволяя юноше сесть на скрипящую кровать.

Они молчат. Юрай вертит в руках какую-то леску, разгибает и складывает ее. Не смеется, не шутит. И от этого девушке не по себе. Она искоса поглядывает на него, следит за ловкими движениями его длинных пальцев, за напряженным выражением лица. Словно он сидит и что-то обдумывает. Даже линия его рта слабо искажается, будто он хочет что-то сказать, но не решается. Кристина хмурит лоб, складывает брови гармошкой, запускает пальцы в свои коротко остриженные волосы. Ей неловко. Она знает, как поступила с Юраем, знает, что дала призрачную надежду, а потом сбежала, струсила.

Это все Эрик. Прости.

Хотя кому она врет? Это не Эрик. Это она сама. Ее решение, ее тяга к жестокому и опасному человеку, возможно… Мысль запинается, наскакивает на стенки черепной коробки, мечется там как загнанный зверь. Кристина боится подумать, даже сложить звуки в слога. Чувства? Дурное, нехорошее. Не по отношению к Эрику.

– Прости, – выдыхает она и смотрит на свои руки.

Юрай отчего-то улыбается. Улыбка у него красивая. Ямочки появляются на его щеках, глаза блестят привычным светом. На мгновение Кристине кажется, что пышущая энергия силы и жизни возвращается к нему. Тогда она поворачивает голову, смелея, протягивает руку и касается его щеки. Кожа у него горячая, так, что ей обжигает пальцы.

– Не надо, – голос хриплый, надтреснутый.

Девушка спешно убирает руку, но голову не отворачивает. Юрай Педрад смотрит на нее внимательно. Глаза его сужаются до черных точек. И Кристине вдруг становится не по себе. Она хочет отвести взгляд, но вместо этого просто смотрит на мужское лицо. Она не понимает и не знает, что происходит с ней. Как все было бы просто, если бы она сейчас потянулась и поцеловала его. Хлоп и все. Проблема решена. Ведь Юрай – это правильный, верный выбор. Может, стоит так сделать? Кристина облизывает губы и смотрит на его рот. Юрай, кажется, чувствует, как меняется атмосфера, как нервничает девушка рядом с ним. Кристина делает неосознанное движение вперед, так, что задевает его нос своими жесткими волосами. Она поднимает голову, готовая потянуться к его губам. Юрай весь застывает, просто смотрит на нее во все глаза и такое неверие во взгляде.

Дверь в общий зал распахивается с ужасающим грохотом.

Кристина так резко садится ровно, что юноша думает, что ее желание, ее слабые движения, ее близость ему привиделись.

Дура. Трусиха. Непроходимая идиотка. Тупица.

Девушка чуть приподнимает подбородок, делает глубокий вдох и смотрит прямо. И тут же практически давится воздухом. Эрик, приподняв бровь, насмешливо разглядывает ее, ленно привалившись к стене, подперев серый камень своим плечом, едва запрокинув голову. Глаза у него стальные, такие холодные, что Кристина ощущает, как неожиданный мороз вшивает ей в кожу свои снежные иглы. Она передергивает плечами, сбрасывая с себя морок ощущений. И тут видит, как Эрик отворачивает голову, хмурит брови, становится прямо, напрягается. А она, как дура, сидит и пялится на него. Отводит взгляд, косит глаза на Юрая, который смотрит на нее так красноречиво, горько хмыкает и встает на ноги. Кристина хочет открыть рот, что-то сказать, но тут же захлопывает его, видя престранную картину. Глаза ее расширяются от удивления. Она проворно вскакивает, выпрямляясь во весь рост, чуть ли не вставая на цыпочки. Оживляется весь зал, тихий шепот отражается от стен.

Питер Хэйес безвольно висит между Четыре и Зиком, ноги его волочатся по каменным плитам, носки ботинок запинаются о выщербленные трещины. Молодые люди поднимают его по ступеням и скрываются за поворотом. Кристина видит бледную и отчего-то напуганную Трис. Она ловко пробирается меж людьми, лавирует среди потока разнообразных оттенков, взбегает по ступеням и скрывается за тем же поворотом. Эрик не думает долго, он окончательно отрывается от стены, в пару шагов преодолевает ступени и вот его обтянутые кожаной курткой плечи исчезают все за той же серой стеной.

Что-то происходит.

– Идем, – говорит Кристина, кивая Юраю, – я думаю, что нас это тоже касается. Мы ведь Бесстрашные.

Юноша кивает. Девушка расталкивает людей локтями, продирается сквозь густую и взбудораженную толпу. События у афракционеров редки. Они живут пресной и скучной жизнью, в постоянном напряжении и постоянном страхе. То, что сейчас произошло – это что-то из ряда вон выходящее. Кристина пока не понимает. Она лишь чувствует присутствие Педрада за своей спиной.

Когда девушка толкает уже знакомую дверь кабинета Эвелин Джонсон, то первое, что она видит – это сидящий на стуле Питер. Стул стоит в центре комнаты, стол убран в сторону. Железные ножки впиваются в камень. Руки молодого человека наручниками прикованы к холодной стали под ним. С волос и одежды Питера Хэйеса капает вода. Видимо, его облили, чтобы он пришел в себя. Сам юноша сидит, смотрит исподлобья и скалится так недобро. Его нижняя губа рассечена, а на щеке наливается фиолетовый синяк – пятно крови и боли. Кристина кривится и отчего-то хватает Юрая, стоящего рядом, за руку. Сначала ничего не происходит, но потом мужские пальцы сжимают ее руку в ответ.

– Ты уверен? – Голос принадлежит Эвелин Джонсон, она с собственным сыном стоит чуть в стороне и о чем-то разговаривает.

– Трис нашла это, – тихо произносит Тобиас и раскрывает ладонь. Кристина видит какой-то смятый клок бумаги в его руке. Женщина берет его, разворачивает, внимательно смотрит.