Текст книги "You raped my heart (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

– Хорошо, – говорит он и крепко сжимает ее руку. И тогда девушка чувствует, как сила приходит к ней. И от этого отрадно дышать. Вдох за вдохом.

Район афракционеров страшен, сер, глух и лют. Здесь нет ничего приветливого и теплого. Даже стены словно кусачие. Их каменная кладка лишена ровности. Камни выпирают как попало, выставляют свои оранжевые или серые бока, острые концы. И прижаться к ним нельзя – оцарапают. Под ногами земля и галька. Ни асфальтированных дорог, ни чего-то иного. Кое-где мелькает бетон. Травы нет никакой. Ни куцего деревца, ни зеленых отросточков, торчащих меж камней. Казалось бы, ботинки ступают по земле. Но она словно выжжена ядохимикатами и ничего на ней более не растет. Кристине становится не по себе. Она сосредотачивает все свое внимание на окружающем пространстве. Не думает о том, что было с ней и что стало с фракцией. Но иногда, все же не выходит.

– Как думаешь, это конец? – Она поворачивает голову к Юраю и поднимает на него взгляд.

Тот задумчив. Кусает свою нижнюю губу, а потом смотрит на девушку.

– Нет, – вдруг улыбается он. – Это только лишь начало. – И есть что-то невероятно правильное и правдивое в его словах. Кристина верит.

Грянет гром. Она знает. Он расчертит полосами небо, и Чикаго уже никогда не станет прежним. И заплачут небеса, прольются кровавым дождем. Потому что войны без боли и крови не бывает. А война будет. Кристина в этом не сомневается.

Они идут меж зданий. Кривых, косых, с наглухо заколоченными окнами и забитыми дверьми. Нет признака жизни в этом районе. Они уже так углубились во все эти улочки и широкие улицы, что девушка понимает, что никогда во время патрулирования не заходила так далеко. Она неосознанно прижимается к Юраю, а он легко и просто обнимает ее за плечо. По-дружески. А может и не совсем. Но чувствовать его тепло и тяжесть руки – это то, что она сейчас хочет.

Наконец, вдалеке сереет каменная громада. Высокое, вытянутое в длину здание, бывшее когда-то каким-то административным или торговым центром. Небольшая группа людей отправляется прямо к нему. Кое-кто ранен, и девушка видит, как людям помогают идти, а то и вообще несут. И она очень счастлива, что осталась цела. При всех руках и ногах. Спасибо за это Эрику. И снова что-то колет. Она едва поворачивает голову, но рядом с Тори не замечает высокой, широкоплечей фигуры. Переводит взгляд дальше и чуть не спотыкается о камень.

– Осторожнее, – руки Юрая прижимают ее тело к себе, удерживая в вертикальном положении.

– Спасибо, – роняет Кристина, продолжая смотреть на то, как нога в ногу идут и о чем-то разговаривают Эрик и Четыре. Серьезно? Вашу мать, серьезно? Чуть поодаль на шага полтора идет Трис. Губы ее так неодобрительно поджаты, и в спину, обтянутую кожей, подруга бросает красноречивые, яркие и колкие взгляды. Кристина почему-то улыбается. Она не видит лиц Четыре и Эрика, но, судя по всему, говорить спокойно они умеют. Удивительно.

Группа людей останавливается. Тормозит и Кристина. Юрай убирает свои руки с ее тела. И девушка понимает, что ей этого не хочется. Что без тепла его ладоней ей неуютно. Она поднимает на него глаза и улыбается. Он давит улыбку в ответ, а потом произносит:

– Четыре пошел разбираться.

Кристина поворачивает голову и видит, как широким, уверенным и размашистым шагом некогда ее бывший инструктор направляется ко входу в здание. Фигура Эрика застывает в одиночестве. Одна его рука уперлась в поясницу, и что-то такое напряженное стягивает его плечи.

– Мы не одни, – тихо произносит Юрай. Кристина смотрит на него. Его глаза серьезные, внимательные. Он весь в один миг собрался. И девушка более не видит привычной улыбки, бравады и той искрометности, что всегда нес его взгляд. Перед ней стоит истинный Бесстрашный. – Они направили на нас свои пушки. – Он хмыкает. – Ловкачи.

– Что?

– Смотри, – он чуть наклоняется к ней, кладет одну свою ладонь ей на плечо, а другой едва приподнимает подбородок Кристины двумя пальцами. И кожу ей жжет. – Вон, – он направляет ее взгляд вверх. – Только аккуратно смотри. – Шепчет Юрай, и Кристина чувствует, как по его губам снова бродит улыбка. А потом девушка замечает. На солнце режет сталь, отливается блеском – дуло пистолета. – Эти ребята стоят по всему периметру. Они могли расстрелять нас в любой момент. Но почему-то пропустили. Интересно почему, правда? – Говорит Юрай. И в его голосе Кристина улавливает опасность. И это кажется ей диким.

Сколько она знает этого юношу, то всегда воспринимала его как заряд положительной энергетики, невиданной щедрости тепла и чего-то верного, бьющего прямо в цель. Она почему-то забывала о том, что он – урожденный Бесстрашный. И может быть лютым и опасным. И сейчас Кристина чувствует это кожей. Он напрягается, вытягивается, готовый в любом момент действовать. Но тут появляется Четыре и делает взмах рукой, приглашая идти за собой.

– Ему стоило быть лидером, – роняет Юрай и тянет Кристину за собой. Та безмолвно соглашается и косит глаза в сторону. Лидер по званию идет молчаливо и угрюмо. И даже Тори его не касается.

Они заходят в просторный холл обветшалого здания, направляются к лестнице – Кристина снова вцепляется в Юрая, памятуя о том, что именно с лестницы начались все ее беды, он же принимает ее нужду в нем с легкостью и поразительной естественностью – считают ботинками ступени, идут по какому-то коридору, потом снова вниз, вниз и вниз.

– А лифтов здесь не существует? – Кричит кто-то из толпы. Но ответом служит ему лишь размеренный топот ног.

Вот поворот, еще один.

– Они хотят нас запутать, – улыбается Юрай. – Уверен, есть более верный и надежный выход и вход. И потом мы его узнаем.

Кристина ничего не отвечает, потому что они ступают в огромный, широкий зал. Своды его высоки, в нем – полно людей. Чумазых, грязных, кутающихся в давно не стираную одежду. Хотя девушка видит и чистые лица. Но все здесь дышит беднотой, обездоленностью, а еще ожесточением. Взгляд Кристины ловит лютые глаза, в которых застывает заскорузлая ненависть. Это как-то дико и неправильно. Все здесь озлобились. И она лишь жмется к Юраю.

– Не бойся, – улыбается он, кажется, чувствуя ее настроение. И тогда Кристина поднимает глаза и как-то по-новому смотрит на своего спутника. Впервые рядом с ним она чувствует какую-то защиту. Хотя это ложь. Она уже чувствовала себя защищенной. Когда глазницы Эдварда ела сталь. И ей это понравилось. Девушка трясет головой и гонит от себя мысли подобного рода. Сейчас она – просто девушка. Тонкая, хрупкая, поломанная и разбитая. А Юрай Педрад – ее опора. Хотя бы на время.

Прости, Юрай.

Ей действительно тошно от того, что она так пользуется человеком. Это неправильно и бесчестно.

Кристина опускает голову вниз. Если ей придется жить в этом месте, то придется смириться и с запахами нечистот, время от времени касающихся ее ноздрей, и с этими чужими, поломанными лицами, на которых масками застыли эмоции злобы, практически агрессии. Она это сделает. И уверенные руки на ее талии ей в этом помогут. Боже, как эгоистично. Так, что просто отвратительно. Но разве может она сейчас иначе?

– Бесстрашные! – Громкий и звучный голос заставляет поднять голову. На балконе с железными перилами стоит женщина. Кристина плохо видит ее отсюда, но различает темные волосы и сухопарую фигуру. Женщина явно не молода. Это все, что девушка может сказать. Слишком далеко. – Меня зовут Эвелин Джонсон. И я здесь главная. – Произносит женщина уверенным и непоколебимым голосом. – Благодаря моему сыну Тобиасу Итону, – рядом с ней появляется Четыре, и Кристина открывает рот.

Тобиас «Четыре» Итон-Джонсон.

Девушка все поняла. Вот, почему их так легко пропустили, вот, почему Четыре знал, куда идти. Вот, почему лидеры не сомневались в том, что их примут здесь. Кристина снова кидает взгляд на Эрика. Он, кажется, не особо удивлен. По крайней мере, истинное имя своего соперника он знал. А Эвелин Джонсон, тем временем, продолжает:

– Вы будете жить здесь. Но с одним условием, – она выдерживает паузу, – вы будете помогать нам в борьбе против Джанин Мэттьюс и ее диктатуры. Эту власть необходимо свергнуть. – И голос ее звучит громогласно, отражается от сводов и стен, разлетается по всему помещению. Толпа внизу одобрительно улюлюкает, поддакивает своими возгласами и выкриками.

– Этого следовало ожидать, – усмехается Юрай. – Но я буду счастлив выпустить кишки тем, кто разрушил наш дом. – Кристина поднимает на него глаза. – Потому что это самое верное для Макса.

Кристина лишь кусает нижнюю губу. Она не знает.

– Вам здесь все покажут, – говорит Эвелин Джонсон. – Располагайтесь, – и что-то ядовитое плещется в ее голосе. Девушке это не нравится. Она видит, как Четыре уходит вслед за матерью, видит, как Эрик заворачивает за угол и ставит черный ботинок на широкую ступень.

Их осталось всего двое.

Мысль такая неожиданная. Она болезненно прорезает сознание. Лишь Четыре и Эрик в состоянии принимать решения. Их двое. Все. Макс – предатель, Линн пошла за ним. Было еще двое, чьих имен, Кристина, признаться, не помнит, но они тоже выбрали стезю Макса. Эрику и Четыре придется сотрудничать, сосуществовать. И сейчас они пошли говорить о положении дел, а Кристина ничего об этом не ведает и не знает. И понимает, что полностью лишена информации. Вот так просто. Она – обычная девчонка. И не более. Даже Юрай ничего не знает, и Зик, брат его. Что уж говорить о ней? Та же Тори узнает. Эрик ей расскажет. Эта мысль обдает Кристину изнутри такой злостью, что у нее горячеют ладони. Дурдом. Она злится и резко разворачивается на пятках, даже не удосуживая Юрая прощальным словом.

Эгоистка.

И вот теперь она оказалась на этой жесткой койке, которую кто-то почему-то решил звать постелью. Бред. Им показали, где лежит еда, сказали, сколько можно брать и как следует есть. Девушка брезгливо сморщилась лишь об одной мысли о том, что ей придется касаться той же ложки или вилки, которой касались чужие губы, неизвестно еще больные или здоровые, есть из той же консервной банки, что и другие люди. В тот момент Кристине подумалось о том, что рано или поздно ее стошнит, вырвет всем этим, что скопилось в ее душе – эмоциями, чувствами, стылым отвращением.

Им показали душ. Все же он здесь присутствует. Но воды часто не бывает и, как правило, она лишь холодная. Одежда общая. А спать они будут в одном огромном, большом зале, заставленном кроватями. Кристина чувствует себя капризной девицей, но ей все это кажется таким отвратительным. И жгучие слезы кипят в уголках глаз. Ей хочется покоя, тишины, чистоты. Вдох и выдох. Эмоции, всего лишь эмоции.

Девушка так и не засыпает. Ворочается всю ночь на жестком матраце. Тело болезненно реагирует на любое движение. Боль внизу живота уже утихла, зато ноют мышцы. И фиолетовые, цветные синяки так просто не сойдут с ее кожи. Кристина знает.

Она свешивает ноги с кровати, что тут же скрипит. От этого звука девушка морщится и бросает взгляд на подругу. Трис Приор спит крепко. Словно ей удобно. Кристина фыркает. Она либо вредная, либо ее тело так сильно болит, либо мысли не дают ей покоя – среди этих фраз есть одна верная и правильная. И лишь так.

Девушка засовывает ноги в кроссовки, зашнуровывает их, одергивает майку и почему-то не натягивает на плечи куртку. Ее руки в синяках. Но ведь Яма рушилась, камни падали. Все логично. И плевать, что на запястьях – если присмотреться – можно отчетливо увидеть следы от чужих пальцев. Кристина идет неровно, запинается, как-то слабо волочит ноги. Холодная вода на лицо, и она взбодрится. Поворот, и ее тело чуть не врезается в чужое тело. Глаза натыкаются на достаточно широкой разворот плеч и черную футболку.

– Твою мать, – произносят у нее над ухом. Кристина щурится от электрического света одной горящей лампы, но голову все же поднимает. Да так и застывает. Зрачки ее мгновенно расширяются, закрывают радужку. Воздух застревает в горле.

– Ты…

Это все, на что ее хватает.

– О, Искренняя, – тянет режущий голос. И до того противно, что хочется заткнуть уши. – Значит, тебя не придавило камушками. – Ехидничает, ерничает. – И Стифф тоже здесь?

Кристина стоит, держится пальцами за стену и во все глаза смотрит, как на лице Питера Хэйеса расползается гаденькая улыбочка.

========== Глава 18 ==========

– Заткнись. – Это первое, что слетает с ее губ, когда Кристина приходит в себя, когда удивление схлынивает, уступая место иным чувствам, когда в душе ее ворочаются отвращение и брезгливость к человеку, стоящему напротив.

– Разве хорошие девочки так говорят? – Какой же у него противный, мерзкий голос. Кристину передергивает. И даже едва заметно ведет плечами. Но старается держать себя в руках. Отвратный мальчишка. И как только так вышло, что они родились в одной фракции? Питер Хэйес был настолько лживым, продажным существом, сущей тварью, что где-то там, наверху, точно ошиблись, даруя ему жизнь в черно-белой фракции. Ошиблись вообще, даруя ему жизнь.

Девушка морщится. Это не от присутствия Питера. Это уже от собственных мыслей, что пугают ее. Раньше она никому не желала зла и смерти. Раньше она могла лишь дерзить, гордо задирать свой нос, презрительно вскидывать брови и колко отвечать. Искренние слегка надменны. Есть такой грех в ее бывшем доме. Правда, они совсем не лицемерны, не так эгоцентричны и не столь тщеславны как Эрудиты. А ведь Эрик из Эрудиции. Лишняя мысль.

Кристина бы и вздохнула, но в ее крови кипят такие эмоции неприятия, что она может лишь думать. Смотреть на Питера и осознавать, как она сама изменилась. То ли Бесстрашие меняет ее, то ли все те события, что на нее обрушились. Бесстрашие – жестокая фракции, опасная, черная, темная. В ней воспитывают солдат. Кристине же кажется, что взращивают убийц, не знающих жалости и сострадания. Ведь не так все должно быть. Неужели это заслуга Макса? Неужели он настолько предал свою фракцию? Не только физически, продав ее сучке в синем пиджаке и с директорскими очками на носу, но и ментально, предав абсолютно все идеалы фракции огня? От этого действительно тошно. Фракция ведь выше крови.

Но ее собственные внутренние изменения никак не связаны с Максом, с разрушением дома, даже с Питером, который стоит сейчас перед ней, нахально усмехаясь одними губами. Они связаны с тем, что с ней сотворили. Так жестоко, местами нелепо и просто, что аж хочется дико захохотать. А ведь все началось с Эрика. С той боли, что он причинял ей, с его едких, бьющих, словно сталь в сонную артерию, слов, с колючего взгляда исподлобья и звуков жесткого голоса, безучастного к страданиям других. Но он не оказался вселенским злом, хотя был лучшей кандидатурой на это место. Он оказался всего лишь человеком с выжженной душой. И Кристину пугала странная мысль о том, что она хочет знать больше. О нем и о всем том, что его окружает. Зачем? Понятия не имеет. Просто ей надо, столь необходимо, что приходится до боли сжимать кулаки, ногтями входя в собственную плоть, оставляя следы-полумесяцы с краснеющей по их кромке кожей.

Эрик – не зло. Злом стали друзья. И от этой мысли было так дико. Теперь Кристине сложно доверять окружающим. С каждым днем ей все труднее находить себя прежнюю. Поэтому желать смерти Питеру Хэйесу теперь кажется ей нормальным. Эрику она смерти никогда не желала, может лишь в злую шутку, но не всерьез. По-настоящему она захотела смерти Эдварда, когда лежала на том столе и стеклянным взглядом смотрела в потолок. По-настоящему она захотела смерти Уилла, когда голос его сочился ядом, а глаза сверкали, оттеняя неестественную бледность кожи. А теперь она хочет смерти Питера. Ни за что. Просто так. Просто потому, что он стоит здесь, возвышается над ней, почему-то думает, что он лучше, интересуется ее подругой. Просто Кристина стала такой. Девочкой, что желает смерти.

– Что это у тебя? – Молодой человек хватает ее за руку, сдавливая синие запястья. – Неужто шкуру кто-то попортил? – И снова его рот расползается в такой знакомой ухмылке, с которой он ходил по Яме, будучи неофитом. Наверное, с такой же ухмылкой он хотел скинуть Трис в Пропасть и убить Эдварда.

Жаль, что второе ты не сделал.

Мысль неожиданная. Но Кристина осознает, что если бы Питеру удалось тогда выколоть глаз Эдварду, то насильника бы не было во фракции, то ее тело все еще бы оставалось чисто и не замарано. На глаза набегает злая влага, и девушка часто моргает. Вот оно как бывает. За одним следует другой, цепь событий, что зовут жизнью. В один момент она может пойти по одному пути, а в другой – по иному. Гребаная философия. Но Кристине до того становится тошно, что хочется зарычать. В душе рождается лютая ненависть к этому человеку. Потому что он мог предотвратить все то, что с ней произошло. Какая, однако, ирония.

– Отпусти, – рычит Кристина с такой злостью, что пальцы Питера разжимаются. – Мразью был, мразью и остался. – Она с такой силой толкает его в плечо, что Хэйес делает шаг назад, недоумевая, откуда в этой хрупкой, тощей и измученной девчонке столько силы. Ну и к черту. Кристина его всегда раздражала, вызывала вящее неудовольствие. Сильнее его бесила лишь эта девчонка-Стифф. Кстати, о ней.

– Так Стифф тоже здесь? – Орет Питер в спину удаляющейся Кристине.

– Отъебись. – Вот и весь ответ. Дурная она. И ломаная. Его глаза это замечают.

Девушка знает, что неоправданно груба, что злословит просто так. Но ей тошно. Слишком тошно. Она бы с удовольствием поколотила бы сейчас грушу, дала выход всем тем эмоциям, что скопились внутри. Но у нее есть лишь ледяная вода, тонкой струйкой бегущая из крана. Кристина так и замирает перед зеркалом. Оно грязное, с трещинами, идущими из правого верхнего угла, чертящими черными траншеями когда-то гладкую, безукоризненно чистую поверхность. Это зеркало как отражение ее мира. Треснутого, изношенного и надрывно живущего. Кристине хочется ударить собственное отражение кулаком, но она сдерживается. Будет кровь, и боль, и осколки на грязном кафеле. Потом объясняться перед незнакомыми людьми. Надо же, разум все еще властвует над чувствами и эмоциями.

Девушка умывается. Она плещет водой на свою кожу. Капли застывают маленькими радужными кристаллами на ее щеках, губах, носу, попадают на шею и даже едва-едва мочат футболку. Кристина подставляет свои запястья холодной воде. Синяки такие огромные, что, кажется, сойдут нескоро. Она остужает пылающую кожу, а затем возвращается к собственной кровати.

Часы отстучали семь утра. Кристина знает, что больше не уснет. Она просовывает руки в рукава куртки и поправляет ее полы. Не надо, чтобы ее друзья видели эти синяки. Внимательный Юрай точно поймет, что здесь виноваты не камни, падающие сверху, а чьи-то злые руки. Да и лоб Трис прочертит озабоченная складка. Ей не хочется беспокоить друзей. А синяки со временем сойдут. Придется поносить длинные рукава. Невелика беда.

Кристина хочет одиночества. Она уходит из спальной комнаты, заставленной кроватями, поднимается по бесконечной веренице ступеней туда, к верху. Крыша для Бесстрашных словно символ угасшей свободы. И девушка толкает ржавую дверь. Она отзывается дребезжащей мелодией медного железа. Но Кристина не обращает внимания. Ее черные кроссовки мягко ступают по крыше. Девушка подходит к парапету и останавливается около него, засовывая руки в карманы куртки. В одном из карманов она нащупывает складной нож и дивится тому, откуда он здесь взялся. Но Кристина долго об этом не думает. Она стоит, смотрит на занимающийся день, ласковыми лучами орошающий Чикаго и закрывает глаза. Без мыслей. Без чувств. Так легко. Свободно.

Девушка проводит на крыше здания еще некоторое время, а потом спускается вниз. Как раз к завтраку. В самом низу, когда она сходит с последней ступени, ее останавливает чужая рука.

– На крышу подниматься запрещено, – цедит неприветливый голос. Кристина чуть поворачивает голову и видит девушку. Волосы у нее когда-то были светлыми, но теперь покрылись грязью и свисают палками. Пирсинга или татуировок Кристина не видит. Значит, не Бесстрашная. Афракционеры – отбросы всех фракций. В данном случае безжалостны не только Бесстрашные. Девушка сжимает в руке пистолет. И Кристине становится не по себе.

Она кивает на предупреждение и идет искать хоть одно знакомое лицо. Странные правила царят в этом месте. Словно они меняют одну диктатуру на другую. Неужели все в этом мире лишь так? Кристина не хочет задумываться. Не сейчас. Слишком тяжело. И голова до сих пор будто сделанная из чугуна. Девушка идет по каким-то коридорам, проходит мимо общей спальни, заворачивает за угол и останавливается на пороге очередного большого зала. Здание очень похоже на один из бывших супермаркетов. Зал огромен. Потолок высокий, стены толстые и прочные. Кристина окидывает взглядом присутствующих людей. Замечает братьев Педрад и какую-то девушку, положившую голову на плечо Зика. Кристина присматривается. Кажется, это Шона, одна из Бесстрашных. Брюнетка никогда толком с ней не общалась, но вроде это именно она. Рядом с Юраем опускается Марлен. Вот ее Кристина узнает. Интересно, что они думают о том, что Линн оказалась предательницей? Ведь она была им близка. Кристина наблюдает, как Марлен улыбается Юраю, а тот давит улыбку в ответ. И девушка отворачивает голову. Ей неприятно смотреть. Чувство отвратительное и скользкое. И сейчас, такой разбитой, ей трудно его подавить. С чего она вообще взяла, что она может чего-то ждать от Юрая? Дура.

Взгляд ее запинается о знакомую фигуру. Эрик сидит, широко расставив ноги и вертя в руках четки. Он не ест. В отличие от Тори, которая сидит, спиной опершись о его плечо и возя вилкой в консервной банке. Они оба молчат. Но он не пытается оттолкнуть Ву, словно не против ее близости. Интересно, как давно все это продолжается? Кристина чувствует, как у нее скрипят зубы. От злости, раздражения и даже зависти. В ее душе что-то меняется с такой скоростью, что девушке становится страшно. Так не должно быть. Нет.

Она поворачивает голову в другую сторону и собирается уже сделать шаг, как замирает. Это уже слишком.

– Ух ты! Только посмотрите на нее. Какой бравый Стифф. – Кристина слышит, как Питер смеется. Он стоит на расстоянии вытянутой руки от Трис Приор. Та не в меру зла. Вон как раздуваются ее ноздри. Питеру всегда нравилось ее доставать. И вот игрушка вернулась. Только мальчик просчитался.

– Уйди отсюда. – Тон негромкий, но до того отчетливый, что Питер поворачивает голову. Рядом вырастает Четыре. Он кладет свою широкую ладонь на плечо девушки, и Трис видимо расслабляется.

– Я справлюсь сама, – Кристина видит, как это шепчут ее губы, пусть и почти не слышит.

– Семейка Стиффов, – цедит сквозь зубы Питер. – Отребье. – Хэйес сплевывает под ноги Итона и Приор, разворачивается на пятках и уходит. Он проходит мимо Кристины, задевает ее плечом, даже не бросая на нее взгляд и растворяется в темноте коридора за спиной девушки. Что ему вообще надо от Трис? Еще один имбецил.

Кристина снова смотрит на Трис и Четыре. Девушка тонет в его теплых объятиях. И брюнетку изнутри царапает что-то такое страшное, лютое, что она мигом поворачивается, цепляется пальцами за косяк и уходит из зала. Есть она перехотела. И спиной она даже не чувствует, как ее хрупкую, миниатюрную фигуру провожают два взгляда. Один цепкий, холодный. Эрик дергается, чуть толкает Тори локтем, и та чуть не падает.

– Сдурел? – Спрашивает она, роняя вилку на пол.

– Я тебе не кавалер, – говорит он.

– Ты – придурок, – фыркает Тори и садится нормально. Она привыкла.

– Не зарывайся. – И в его голосе такая сталь, что Ву покорно замолкает. Ссориться с Эриком ей совсем не хочется.

Второй взгляд теплый, почти ласкающий, сейчас едва задумчивый. Марлен щелкает пальцами перед лицом Юрая. Тот как-то отрешенно кивает и думает о Кристине. Она кажется ему задавленной. Лишь Трис так и не заметила собственную подругу, увлеченная Четыре.

Весь день Кристина занимается изучением своего нового дома. Она ходит из комнаты в комнату, узнает, где живет Эвелин Джонсон, какие помещения отвели для бывших лидеров Бесстрашных. Она узнает, что афракционеры держатся группами. Бывшие Эрудиты, бывшие Искренние, бывшие Дружелюбные, бывшие Отреченные, если таковые тут имелись, потому что Отречение была единственной фракцией, забиравшей к себе своих выходцев. И, само собой, бывшие Бесстрашные. Везде касты, везде деление, везде этот чертов социум ставит свои правила. Кристина лишь вздыхает. Если она хочет жить, то ей придется смириться с тем, что диктуют ей обстоятельства. Также девушка узнает, где афракционеры хранят оружие. И, конечно же, к нему допускают далеко не всех. Она узнает, что на самом нижнем этаже есть большое помещение, оборудованное под тренировочный зал. Это лишь с виду афракционеры – сборище маргиналов. Здесь все гораздо организованнее и цельнее, чем думают лидеры фракций. И осознание этого вызывает в душе Кристины мутные мысли.

Она возвращается в общую спальню. Сейчас там никого нет. Уже наступил вечер и поэтому все ужинают. Девушка оглядывается и никого не замечает. Помещение абсолютно пусто. Словно вымерло. Тем лучше. Кристина подхватывает чистую кофту с длинными рукавами и на всякий случай прячется меж двумя железными шкафами, становясь лицом к стене. Она кидает одежду на деревянную тумбу и стягивает с себя черную футболку. Едва морщится. На ее теле слишком много ссадин. Нужно найти врача. Врачи ведь есть среди афракционеров? Ей хочется поскорее избавиться от всех этих цветастых пятен на теле. Кристина заводит руки за спину и щелкает застежкой спортивного бюстгальтера. Она кидает вещи на тумбу и берется за футболку.

– Это все сделал Эдвард?

Девушка замирает. Едва дышит. Тут же прикрывает грудь футболкой и резко разворачивается. О шкаф опирается Эрик. В его зубах зажата незакуренная сигарета и в руках он что-то вертит.

– Ты же видел меня. – Тихо произносит Кристина.

– Не целиком.

Девушка молчит. Она знает, что ее тело далеко не в лучшем состоянии, что кровоподтеков много, потому что она сопротивлялась, пыталась вырываться, царапалась и дралась, как могла. Она знает, что на ее теле остались следы и от взрыва. Знает, что Яму целехонькой она не покинула. Просто тогда это не казалось важным. Тогда она не чувствовала физическую боль. А сейчас, когда шок сошел, когда она начала мириться с обстоятельствами, боль заиграла в ее теле всеми красками.

Взгляд Эрика равнодушен. Он вынимает сигарету изо рта и сует ее в карман своей куртки. Его серые глаза цепляют синяки на ее руках, плечах, боках и спине. Кристина нервно сглатывает. Мужчина настолько безучастен, что внутри ворочается что-то чисто женское и такое недовольное. Девушка не знает, какая дурость ударяет ей в голову, но она опускает руки. Глаза Эрика чуть темнеют. Вот и вся реакция. Он стоит и смотрит на нее, обнаженную по пояс. Воздух холодит ее кожу, и темные соски напрягаются, застывают тугими горошинами. По груди бегут мурашки.

– Оденься, – наконец, произносит мужчина. И Кристина чувствует себя оскорбленной и униженной. Она быстро ныряет в чистую кофту. Щеки ее пылают смущением. Казалось бы, этот человек целовал ее, его пальцы были в ней. Но они еще так далеки от всего того, что можно было бы назвать близостью. Ей неловко вспоминать все то, что было на празднике Пяти Фракций. Неловко до такой степени, что у Кристины горят уши. А Эрик снова ее опускает. Словно ему нравится. – Лови, – она резко разворачивается и видит, как какой-то предмет подлетает в воздух. – И не теряй больше. – Эрик отрывается от шкафа и разворачивается, чтобы уйти.

Кристина вертит в руках знакомый медальон, изображающий фракцию огня. Это он упал с ее шеи в том коридоре, когда Эдвард тащил ее обратно в ту злосчастную комнату. Девушка зажимает рот рукой, чтобы не всхлипнуть. Страшно. Все-таки страшно. Она поднимает голову, но Эрик уже исчез. Он принес его ей. Она не ожидала. И тогда Кристина хмурит лоб, а потом бросается к выходу из помещения, зажимая в руках украшение.

– Эрик! – Кричит она, когда видит идущую по коридору размашистым шагом фигуру. Мужчина останавливается, оборачивается, а Кристина добегает до него. Стоит и хрипло дышит. – Слушай, скажи мне, что происходит? – Она поднимает на него глаза.

Эрик хмыкает.

– С чего это я должен тебе что-то говорить?

– Пожалуйста, – просит она.

– Спроси у Четыре. Он с радостью поведает. – И такой яд в его голосе.

– Эрик, – повторяет она, смотря на его лицо. Замечает, что в его брови снова красуется серебряное кольцо. Зажило. Уже давно. Кристине хочется поднять руку и провести по этому месту пальцем, но она сдерживает себя. Это будет так глупо. Мужчина не поймет. – Пожалуйста, прошу.

Он смотрит на нее и перед его глазами встает лицо совсем другой женщины. Та когда-то тоже просила. Только ее просьб никто слушать не стал. И Эрик вздыхает.

– Джонсон хочет свергнуть сучку Мэттьюс. Мы будем ей в этом помогать. – Произносит мужчина. – Джонсон давно к этому готовилась, и раскол Бесстрашия стал тем самым толчком, с которого все начнется. Мы уничтожим предателей. – Он как-то горько хмыкает. – У нас будут вылазки на территорию врага. В первую очередь, этим будут заниматься Бесстрашные. Потому что мы – солдаты. Тебе тоже придется. Бесстрашных мало. Все, кто умеет драться и держать оружие в руках, ценны. Учти это, девочка. – Он замолкает на мгновение. – На этом все. Мы еще сами плохо понимаем, что происходит.

Кристина кивает.

– Спасибо, – срывается с ее губ. И от этого становится легче.

Она благодарит его за все. За помощь после насилия, за слепоту Эдварда, за возвращение медальона, за всю ту информацию, которой он ее снабдил. Эрик окидывает девушку холодным взглядом, разворачивается на пятках и, не говоря ни слова, уходит. Кристина продолжает стоять, сжимать в руке медальон. И тут кое-что вспоминает.

У нее ведь сегодня День рождения.

========== Глава 19 ==========

В горле застревает неприятный ком, и Кристина мотает головой. Так по-детски, почти беззащитно. Чего-то ждет, о чем-то думает. Глупо это все, ей-богу. У нее сегодня День рождения. Вспомнила об этом только что, когда свет дня катится к горизонту, когда окружающий мир начинает тускло мигать электрическими лампочками. В убежище афракционеров их еще меньше, чем было во фракции Бесстрашие. И все они такие мутные. Как ее глаза, как ее жизнь. На самом деле, где-то в глубине души даже засела обида, но Кристина старается улыбаться. Что ее друзья? Что они, когда она сама не помнит? А что-то внутри нашептывает ей о том, что истинные друзья о праздниках дорогих людей не забывают.