Текст книги "You raped my heart (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Девушка стоит в темном коридоре, вертит в руках медальон, изображающий лижущие языки пламени, и почему-то не хочет возвращаться в общую спальню. Там все стены пропитались плесенью и грибком, стоит заскорузлый запах немытого тела, грязи и чужого пота. На Кристину снова накатывает отвращение. Ей нужно понять, попробовать, научиться жить дальше, принять те обстоятельства, в которые ее поставила судьба. Это ведь все не просто так. И свято хочется верить. Отчаянно хочется в это верить. До дрожи и крепко стиснутых зубов.

Она все же принимает решение выйти на воздух. Если на крышу нельзя, то хотя бы постоять у самого входа в здание, почувствовать, как вечерний ветер обдувает лицо, вдохнуть полной грудью эти живительные молекулы и осознать, что, в сущности, жизнь продолжается.

Когда Кристина была маленькой, мама всегда пекла ей большой и вкусный пирог, зажигала свечи. У маленькой смуглокожей девочки не всегда получалось гасить их с первого раза, приходилось помогать родителям. И тогда ребенок так заливисто хлопал в ладоши и кричал от восторга. Девушка не знает, но отчего-то светлые, чистые, даже наивные воспоминания вызывают слезы на глазах. Она стирает их пальцами. Слишком расчувствовалась, скоро станет сентиментальной, размякнет окончательно. Это просто эмоции, которые никак не хотят прийти в норму после всего. И еще щепотка обиды. Потому что настоящие друзья не забывают о праздниках. Это ведь правда. В детстве отчаянно в это верилось, но взрослая жизнь так любит демонстрировать стальные шипы с запекшейся кровью.

Когда девушка выходит на воздух, то тут же обхватывает себя руками – куртка осталась в спальне. В одной руке по-прежнему зажат медальон. Кристина вертит его в руках, а потом надевает, ловко застегивая замочек. Металл заставляет лишние мурашки бежать по ее коже. Девушка закрывает глаза и старается слиться с воздухом. В природе всегда есть свобода, красота, первозданность. Кристине хотелось бы стать полноправной частью природы, хотелось бы быть такой же вольной, но она заперта в бренном теле, в клетке из мяса и костей.

– Ты же замерзнешь.

Девушка резко оборачивается на звук. Ветер подхватывает ее волосы и бьет длинными прядями по лицу – когда-то у нее была короткая стрижка, но локоны давно отросли. Кристина всматривается в высокий и худой силуэт, стоящий совсем недалеко. Мелькает тлеющий огонек сигареты. Эрик. Всего лишь на секунду. Но дымка рассеивается, и Кристина узнает Тори Ву.

– Нет, – мотает головой в ответ девушка. – А ты с каких пор куришь?

– Да так, – ярко-карминовый огонек разрезает черную, густую темноту. Стемнело столь внезапно, что Кристина это даже не сразу осознала. Ночь резко накрыла все Чикаго, а здесь, у штаба афракционеров, не горит и слабого фонаря. Силуэты домов высятся пугающе-страшными, причудливыми очертаниями диковинных зверей и чудовищ из детских сказок. Кристина знает, что все это игра воображения, но сосущее под ложечкой чувство становится вдруг таким ощутимым. – Хреново это все, правда? – Интересуется Тори, топча носком черного ботинка окурок и тянясь за еще одной сигаретой.

– Что? – Тупо спрашивает Кристина, следя за тем, как длинные пальцы Ву выуживают пачку, вставляют сигарету в рот и щелкают зажигалкой. Все это кажется таким до боли знакомым. И тут девушка понимает. Тори курит сигареты Эрика. Кристина нервно сглатывает и переводит взгляд на небо. Дура.

– Наша фракция, эта дыра. Я ведь считала Бесстрашие домом. Настоящим. – Глухая горечь звучит в голосе Ву. – Но теперь его нет. Мы – изгои, Кристина. И я не верю, что грядущее восстание сможет пошатнуть устои нашего общества. Но ведь можно попытаться, ты согласна?

– Восстание? – Девушка во все глаза смотрит на свою собеседницу.

– Ты не знаешь? – Удивляется Ву, снова затягиваясь сигаретой Эрика. – Как думаешь, что подразумевается под словами «мы будем помогать афракционерам»? Думаешь, это будут мелкие набеги на территорию врага? Вылазки? Поначалу так и будет, да. Но что потом? – Огонек сигареты так зловеще тлеет в темноте ночи, что Кристина ведет плечами. Не от ветра, от ощущений внутри себя. – Все это приведет к тому, что сотни, а то и тысячи людей возьмут в руки оружие и пойдут войной на ту диктатуру, что латентно давно проникла в каждую фракцию. Джанин постаралась. Сучка. – И такая злость в голосе Тори. Кристина думает о том, что у Ву с Мэттьюс какие-то личные счеты. – Мы на пороге войны, Кристина. И это факт. – Но внезапно женщина улыбается. – Расслабься. Я просто накручиваю. Но воевать придется. Это неизбежно. Чем раньше ты с этим смиришься, тем лучше.

– Откуда ты все это знаешь?

– Эрик рассказал.

Тори так вцепляется в глаза Кристины своим взглядом, что брюнетка спешно и нервно облизывает свои губы. Мудак. Она думает о мужчине зло и скверно. Он владеет гораздо более полной информацией, чем снабдил ее, обрисовал лишь в общих чертах. Видимо, она не заслуживает правды, видимо, она не Тори. Обида, горячая и злая, окончательно захлестывает Кристину. Рядом с ней теснится еще неизведанное и малознакомое чувство – ревность. И до рези в глазах. Но Кристина не будет плакать. Хватит слез. Просто хватит. Эрик их не достоин.

– Я пойду, – шевелятся губы девушки в спешке, потому что хочется спросить совсем другое, задать вопросы Тори о них с Эриком, узнать и понять. Выражение лица Ву странное. Словно усмехается, а может и печалится – Кристина не может понять и уже не хочет. Она просто разворачивается на пятках и тянет массивную дверь на себя, чтобы скрыться в темноте одного из нескольких входов в штаб афракционеров.

Девушка призывает себя мыслить здраво, рационально, отбросить эмоции. Эрик ей ничем не обязан. Совсем. Как и не обязаны остальные. Просто так выходит, просто она сама запнулась где-то, споткнулась. Наверное, действительно сама виновата. В жизни ведь так и бывает – люди сами причины своих бед. И Кристине отчаянно хочется понять, где же она так оступилась, что все это привело к тем ужасающим последствиям, что она имеет. Рухнувшая фракция – это внешнее, от нее не зависящее, все остальное – ее. Но… Мысли вразнобой. Кристина устала думать.

Она доходит до общей спальни, двигаясь как-то медленно и постоянно теребя в руках медальон. Словно железо даст ей те силы, что так не хватает. Толкает дверь и первое, что видит – абсолютная темнота. Еще темнее, чем на улице. Но девушка отлично помнит о том, что электрические лампочки в общей спальне светят хорошо. Тогда в чем дело? Кристина делает шаг вперед и внезапно ее ослепляет яркий свет. Девушка жмурится, первую пару секунд не замечая ничего, кроме белизны перед глазами. Она так жжет, практически до боли, а потом прорезаются очертания, силуэты, чьи-то счастливые лица, до ушей доносятся звуки воплей и громогласных слов. Кристина продолжается жмуриться, но в мозг просачивается осознание, что ее поздравляют.

– С Днем рождения! – На нее налетает сияющая Трис. Улыбка у подруги на все лицо, волосы растрепаны, длинные и гладкие. Она так стискивает Кристину в объятиях, что та морщится – Приор теребит раны. Но брюнетке сейчас кажется это пустяком – ее накрывает радость. Такая настоящая, истая и неподдельная.

– Спасибо, – шепчет она смущенно и так улыбается, что в этот момент ей верится, что все наладится, что все будет хорошо, несмотря на обыденную затертость этой фразы. Потому что эти сияющие лица и громкие выкрики – не морок, потому что объятия Трис горячи, потому что Четыре за спиной подруги улыбается слегка покровительственно и тоже хочет поздравить. Кристина даже замечает Тори. Та делает взмах рукой, и кончики ее губ дергаются вверх. И тогда девушка понимает – Ву ее отвлекала, притянула ее внимание на себя, а потом каким-то образом оказалась здесь раньше самой Кристины. Девушка вдруг всхлипывает. Это так глупо.

– Эй, ты чего? – Шепчет Трис.

– Я просто решила, что вы забыли. Я такая дура. – Она утыкается лбом в плечо подруги и шмыгает носом.

Наверное, это просто слишком. Эту фразу Кристина повторяет так часто, что уже привыкла к ней. Она отстраняется от Трис, моргает, смахивая влагу с ресниц, и снова улыбается. После Трис ее заключает в объятия Четыре – они у него крепкие, потом Зик – брат Юрая хлопает Кристину по плечу, шутит в стиле своего младшего брата. Потом Марлен и Шона, потом Тори, даже какие-то незнакомые люди. Скорее всего, афракционеры. Кристина лишь смущенно шепчет «спасибо» и счастливо улыбается. Она устала быть разбитой. Даже начинает хохотать и чувствует где-то внутри отголоски прежней себя, а затем встречается глазами с Юраем.

Он делает глоток из какой-то жестяной банки. Смотрит на нее теплым, ласкающим взглядом. Кристина смотрит на него в ответ и понять не может, что именно с Юраем не так. Вот он ставит банку на стол и направляется к ней. Когда молодой человек ровняется с Кристиной, то девушке приходится задрать голову, чтобы встретиться с его глазами.

– С Днем рождения, – улыбается он.

– И все? – К ней возвращаются привычные кокетство, флирт, даже азарт, все те чувства, эмоции и ощущения, что всегда полнили ее до тех страшных событий.

Юрай усмехается. Он бросает взгляд на галдящих вокруг людей – на друзей и тех, кто им пока еще не знаком, а потом делает то, чего Кристина совсем не ожидает. Он берет ее лицо в свои ладони, склоняется и прижимается своим ртом к ее губам. Девушке кажется, что уши ее вмиг закупоривает пробками, что весь шум обычного, привычного мира остается где-то за гранью. Сердце пропускает один удар – от неожиданности, от предвкушения – и рот Кристины едва приоткрывается. Юраю хватает этих чуть разомкнутых губ – его язык проходится по нижней губе, скользит туда, вглубь, в горячую и влажную полость, касается острых зубов, едва щекочет небо. Его широкие ладони спускаются на ее плечи, обхватывают талию и притягивают Кристину ближе. Когда ее тело чувствует его тело, то девушка осознает, насколько он горячий, как бешено кровь циркулирует в его артериях. Он целует ее долго и жадно. И еще так сладко, что в душе все мешается. Кристина уже хочет запротестовать, но Юрай сам отрывается от ее губ. Его большой и указательный пальцы задерживаются на ее подбородке, ноготь чуть оттягивает ее нижнюю губу, и Кристина сглатывает, боясь поднять на молодого человека глаза. Но все же делает это. Взгляд его ласкает, обволакивает, и становится так тепло.

– С Днем рождения, – шепчет Юрай Педрад, и тогда в мир Кристины врываются посторонние звуки. Такие громкие, оглушающие, что девушка даже отшатывается на мгновение. В ее голове все звенит, и Кристине кажется, что на пару секунд она просто глохнет.

Трис смеется так громко, снова сжимает подругу в объятиях. Кристина слышит множество голосов. Звонких и веселых, чувствует, как ее теребят за плечи, хватают за руки, а она продолжает смотреть на Юрая. Он улыбается лукаво, хитро, но столь тепло, что в тепле его улыбки можно утонуть. И на душе у девушки становится так хорошо. Впервые за долгое время она чувствует себя дома, в безопасности, даже в относительном уюте. Ведь важно не место, важны люди, а ее дорогие, близкие и любимые люди все рядом. А потом Кристина осознает еще одну вещь.

Впервые за столь длительный срок она забыла об Эрике. Он ушел из ее мыслей на короткий промежуток. Благодаря Юраю. Она снова находит его лицо глазами. И сердце делает странный удар. Куда-то мимо.

В ту ночь Кристина спит хорошо и крепко. Ей ничего не дарили. Нечего. Но то тепло, что ей дали, та радость, что била ключом, те улыбки и счастливые лица – это все дороже любой материальной вещи, любого фактического предмета, а Юрай, кажется, подарил ей больше остальных. Девушка смущенно хмыкает, думая о нем. Так по-девичьи, почти стыдливо. Он ей приятен. Он ей нравится. И к черту Эрика. Она решает это так твердо, столь незыблемо, что даже не замечает, не чувствует, не отдает отчета в том, что где-то глубоко-глубоко в душе шевелится странное, противоречивое чувство. И имя Эрика эхом отдается на самой периферии сознания. Кристине еще невдомек, что этот человек просто так не отпускает.

Следующий день встречает девушку хорошим настроением. Она бегает по штабу с мелкими поручениями, практически не обращает внимания на затихающую, но все еще ноющую боль в теле. Она просто живет, снова дышит полной грудью, будто выбралась из цепких оков, будто снова стало все как прежде. Но тихий голос в душе шепчет о том, что как прежде не будет. Это лишь видимость, иллюзия. А Кристина, как сущая дурочка, все утро ищет глазами Юрая, пока не решается спросить об этом у Трис.

– Юрай? – Подруга глубокомысленно изгибает бровь, и в ее глазах плещутся искры лукавства. – Значит, тебе нужен Юрай. – Она опирается бедром о тумбу, на которой свалена одежда, и складывает руки на груди.

– Трис…

– Что это вчера было? – Кажется, они с Приор поменялись местами. Кристина краснеет и смущается, а Трис страстно допрашивает. Обычно, бывает наоборот.

– Я не знаю, – честно признается Кристина, а потом добавляет: – Но я рада. Очень рада.

Трис Приор улыбается и возвращается к своему занятию – перебиранию вещей.

– Он, должно быть, ушел на вылазку. Сегодня рано утром несколько человек пошли разведывать положение. Нам нужна информация о том, что именно задумала Джанин Мэттьюс, нужны подробности, чтобы этому противостоять. Хотя, – подруга отправляет грязную, всю измазанную в земле кофту в груду вещей, которую надо постирать, – думается мне, что это состояние неопределенности, подвешенности и бездействия будет еще долго. – Трис жмет плечами. – Не спрашивай почему, я просто так чувствую.

Кристина хмыкает и ведет плечами.

– Искренняя! – Девушка замирает, подруга рядом с ней вцепляется в очередную материю в ее руках так, что белеют костяшки. – Искренняя, ты оглохла что ли?

– Чего тебе? – В голосе Кристины плохо скрываемые презрение, злость и ненависть.

Питер Хэйес ухмыляется широко и как-то победно.

– Собирайся, девка. Группа Бесстрашных отправляется на вылазку за территорию штаба.

– Так ведь с утра ушла группа, – непонимающе хмурится девушка.

Молодой человек перед ней закатывает глаза.

– Это заразно что ли? Тупизм и тугодумство заразно? Может мне тогда не стоит стоять рядом с ней? – Он бросает взгляд на Трис, а потом резко хватает Кристину за руку, оттаскивая ту от подруги. – Я сказал, собирайся. Утренняя группа не вернется до вечера. Но мы пойдем в другую сторону. Ты думаешь, что Джанин Мэттьюс работает лишь на один фронт? Тогда ты тупая.

Кристина резко выдергивает из его захвата свое запястье. Кожа на нем покраснела, и девушка поспешно растирает это место, водит ногтями по кожным волокнам, словно хочет снять слой прикосновения рук столь неприятного ей человека.

– Что это значит?

Питер Хэйес второй раз закатывает глаза.

– Это значит, что под ее каблуком все фракции. Все. Но это не значит, что они так лояльны, как ей бы хотелось. – И вот тогда он улыбается.

– Ты что ли командир? Зачем я тебе?

– Не мне, – качает головой молодой человек. – Тебя приказал взять с собой Эрик.

Кристина молчит и просто смотрит, как-то тупо хлопает ресницами и переводит взгляд на Трис, которая беспомощно стоит в стороне. Хэйес для Приор хуже отравы. Кристина понимает.

– Живее, – цедит он сквозь зубы и уходит. Кристине же ничего не остается.

– Я иду на вылазку, – сообщает она Трис и, все еще недоуменно сводя брови, идет за Питером.

Их пятеро. Эрик, Питер и двое незнакомых Кристине людей из афракционеров: пергидролевая блондинка с пирсингом и черными, ободранными ногтями и лысый парень с хмурым взглядом. Девушка чувствует себя в этой странной компании неуютно и некомфортно. Она всего лишь крепче сжимает одной рукой пистолет. Страх перед этим оружием, пожалуй, сильнее того дискомфорта, что сейчас поселился в ее душе. Стреляет она еще так плохо и совсем не уверена, что сейчас это как-то изменится. Она всего лишь надеется, что оружие не придется использовать по его прямому назначению.

Они идут молча. Эрик время от времени дает знаки, останавливает группу. Они прячутся по стенам и углам. Кристина замечает, как очертания бесхозных, неприветливых домов сменяются черно-белой гаммой и правильными линиями. Искренность – ее родная фракция. Ее и Питера. Может поэтому Эрик взял ее с собой? Ведь кто лучше знает Искренность, кроме ее бывших членов? Кристина фыркает. Вполне правдоподобное объяснение. Вряд ли имеется иное.

Ее взгляд время от времени буравит затылок Эрика. Мощный и кряжистый. Кристина и сама не знает, но отчего-то сглатывает. То ли нервное, то ли что-то еще. Она старается сосредоточиться, но взгляд ее то и дело ловит широкий разворот плеч. Девушка пытается понять, смотрит ли она на этого человека по-новому после того, что сделал вчера Юрай. Она признается в том, что бесстыдно, постыдно хотела Эрика. Ее тело желало его, тянулось к нему, горело такой дикой похотью, что она могла в ней сгореть заживо. Признаваться себе в этом сейчас просто и легко. Потому что появился Юрай, потому что теперь обо всех желаниях касательно Эрика можно говорить в прошедшем времени. Ведь так? Кристина смотрит на его затылок и с каждой секундой все больше и больше убеждается, что так. И ее это несказанно радует.

А потом что-то происходит. Задумалась, попалась. Она понимает, что звучит выстрел, что пуля прошивает стену рядом с ней, и на землю падает каменная крошка. Кристина вскрикивает, закрывает голову руками, приседая, прижимается к стене и слушает удары своего сердца. Она крепче сжимает в обеих ладонях пистолет. Не страшно, просто адреналин. То ли убеждает себя, то ли верит в это. Бросает взгляд в сторону. Питер ловко отстреливается из своего укрытия. Тем же заняты блондинка и лысый парень. Лишь Эрик куда-то пропал из ее поля зрения.

Дураки. Идиоты. Кристина запрокидывает голову и ударяется о камень затылком. Специально. Неужто они думали, что пробраться на территорию любой фракции будет так просто? Дурость. Девушка вдыхает воздух полной грудью и встает на ноги, она делает шаг чуть в сторону, отрываясь от стены, выставляет пистолет вперед и тут снова что-то происходит. Но это уже не внешнее, это внутри. Ее руки начинают предательски дрожать, пальцы до сих пор не слушаются, ладони потеют. И накатывает паника. Кажется, Кристина не может стрелять. Она видит, как прямо на нее наставляют черное дуло пистолета, как чужие руки спускают курок, как летит пуля, а потом ее тело врезается в стену. С такой силой, что у нее, кажется, хрустят кости. Девушка чуть поворачивает голову и встречается глазами с лютым, злым взглядом.

– Ты ебанутая? – Хватка пальцев Эрика на ее локте такая, что Кристине жжет кость. Он прижимает ее всем своим телом к кирпичной стене, давит на ее плечи и выпирающую кость бедра. Девушка хочет освободиться, задышать, потереть ушибленные места. – Не рыпайся, – цедит мужчина. Он упирается одной рукой в стену рядом с ее головой, во второй же руке крепко сжимает пистолет и чуть опускает голову. Эрик шумно дышит и стоит так напряженно. И тут Кристина кое-что понимает.

Перестрелка все продолжается. Она слышит свист пуль, рассекающих воздух. А этот человек стоит и закрывает ее собственным телом. Эрик, ты серьезно?

========== Глава 20 ==========

Он до сих пор чувствует изгибы ее тела, прижатого к каменной стене. Кость бедра у девчонки острая, режущая, кость плеча колкая, а тело маленькое и хрупкое. В его ноздрях до сих пор витает отголосок ее запаха: человеческого пота, страха и чего-то еще, принадлежащего лишь самой Кристине. Эрик морщится.

Ну эту девку на хуй.

Вот так грубо, матерно и беспардонно. Потому что мужчина зол, потому что вены на его шее угрожающе вздыбились, потому что пальцы его подрагивают, а костяшки так знакомо зудят. Ему хочется разнести что-нибудь, к чертовой матери, не оставить камня на камне. Потому что операция провалилась, потому что одного из афракционеров подстрелили, потому что Питер вел себя как идиот всю обратную дорогу, подначивая бледную и напуганную Кристину.

– Захлопнулся! – Эрик так рявкает на Хэйеса, что последний чуть не запинается ботинком о камень. Один из бывших лидеров Бесстрашия же думает о том, что его окружают одни имбецилы. Девчонка его сторонится, словно он ее может ужалить, отравить своим ядом. Правильно. Пусть эта дохлая сука трясется за свои кости, а то ведь он ненароком разорвет ее.

Эрик не говорит с Кристиной. Для ее же безопасности. Тупая, такая тупая. Не умеешь – не берись, не умеешь – не мешайся. Он не думал, что ее сломанные кости настолько вскрыли, вспороли безволие в ее душе. Девчонка. Женщина. Все они такие. И мужчина убеждается в этом раз за разом.

По возвращению в лагерь афракционеров, Эрик тут же оказывается в отведенной ему комнате. Он по-прежнему лидер, у него по-прежнему есть привилегии. И это четырехугольное помещение к ним относится. Комната простая, практически аскетичная, чем-то напоминает ему собственную комнату в Яме, сгоревшую, превратившуюся в пепел, в каменные останки. В душе мужчины шевелятся какие-то доселе незнакомые, чуждые для него чувства. Ему действительно жаль, что родная фракция разрушена, что все повернулось так, что ему приходится делать то, что он делает.

Эрик знает, что черен, знает, что эмоции за его грудиной бьются так люто, что могут прорвать грудную клетку, знает, что кулаки его словно свинец – могут превратить в кровавое месиво чужое лицо, знает, что нельзя ему перечить, говорить с ним не по делу, просто трогать. Он дик и неприручен. Зверье. О да, его научили этому. Повторяли эти слова раз за разом, тыкая носом в багряные, густые сгустки крови на гладком линолеуме. А шестилетний мальчик рыдал.

Я вырос зверьем. Ты рад?

И вот сейчас Эрик не знает отчего зол больше. То ли от собственной неудачи, то ли от слов Тори Ву. Четыре, несравненный, чертовый Четыре вернулся с победной улыбкой на лице. Его девица тут же бросилась к нему на шею. Ее тонкие руки застыли на плечах Итона, и Эрик скривил губы. Миндальничают на людях. Совсем стыд потеряли. Он отвернул голову, чтобы увидеть склоненный подбородок Кристины и Юрайя Педрада рядом с ней. Они говорили, а Эрик смотрел. Следил за движениями девчонки, чуть ли не физически ощущал, как Юрай улыбается ей. И это его злило. Глухо и беспричинно.

В тебе слишком много боли.

Так когда-то сказал ему Макс, растягиваясь в таком знакомом черном кожаном кресле, стоящим в его кабинете в Яме. Только вот Ямы нет, нет и кресла. Но Эрик согласен. Он понимает, как жил, что делал, как его воспитывали и что это принесло. Его ли это был выбор? Хороший вопрос. Это просто все хрень. Тупая, непроходимая хрень, такие дебри, что дышать тяжело, и грудь спирает, воздух застревает в горле и не протолкнуть его через глотку. Совсем херово.

Четыре хлопали по плечу, кричали, его мамаша улыбалась, стоя на своем железном балконе и вцепившись тощими пальцами в перила. Еще одна сука. Сродни Мэттьюс. Будто Эрик не видит и не знает. Бабы хотят власти. Это смешно, ей-богу. Женщины слабы, безвольны, глупы. Он знает. Он видел. Пусть Джонсон играется покуда может, а потом все изменится. Эрик отчего-то улыбается. Ну хоть одна хорошая мысль за целый день, принесший сплошные разочарования.

И еще слова Тори Ву.

Такие простые, брошенные совершенно невзначай, но сознание мужчины не хочет их отпускать. Он зацепился за них. Они горят в его мозгу, бьют и точат подкорку, злят его. И такая волна злобы, агрессии черной патокой поднимается откуда-то изнутри, из самых глубин души. И Эрика накрывает.

– Кристина целовала Юрая, – говорит ему Тори Ву, прислонившись плечом к косяку в его комнате. Стоит с черными волосами по плечам и едва темнеющей кожей в свете электрической лампочки. – Подумай об этом, – добавляет женщина, разворачивается и уходит.

А Эрик продолжает сидеть на кровати и тупо пялится на свои раскрытые ладони. Он не помнит, чем разозлил Тори, что сказал или сделал такое, что ее рот открылся, губы разомкнулись, и эти убийственные звуки вылетели наружу. Ву умна. Она поняла, на какие кнопки стоит жать, поняла, где лежит камень преткновения самого Эрика. Он и сам до конца это еще не осознает, борется, противится, но эмоции едят его душу.

Кристина. Целовала. Юрая.

Вот же сука.

Просто блядь.

Двуличная пизда.

Прикидывается хрупкой, слабой девчонкой, когда ей выгодно, плачет и скулит, когда нужна помощь, а на самом деле какова. Женщинам нельзя доверять, нельзя на них надеяться, нельзя думать, что они не обманут, нельзя считать, что они чисты. Эрик видит Кристину насквозь. За этим хорошеньким личиком скрывается утлая душонка. И он хочет вытрясти ее из нее.

Сейчас уже одиннадцать вечера. Люди отправляются спать. В большом спальном зале гаснет свет лампочек, но Эрику хватает одного брошенного взгляда, чтобы понять, что Кристины там нет. Он найдет ее. Обязательно. И выскажет все, что думает. Она узнает о себе всю правду. А потом он оттрахает ее как следует. Суки иного не заслуживают. Ломаные, слабые, валяющие на своем языке столько лжи. Он ведь хочет ее до сих пор. И теперь жалеет, что не сделал то, что хотел, на Празднике Пяти Фракций. У Эрика даже закрадывается мысль о том, что девка соврала о своей невинности. Хотя он вспоминает ее искаженное гримасой боли и рыданий лицо в той комнате на том чертовом деревянном столе и все же верит, что здесь она не лгала.

– Где она? – Эрик так резко хватает Трис за руку, что та морщится. Поднимает на него глаза, пытается выдернуть свое запястье из его стальной хватки. – Где. Она? – Четко, по слогам произносит мужчина, продолжая сверлить Приор стальным взглядом.

– Кто? – Эрику кажется, что ее голосок словно писк.

– Не прикидывайся дурой, Стифф.

– А ты отпусти ее.

– Мать вашу! Какие люди, – Эрик поворачивает голову и натыкается глазами на Четыре. – Что, Итон, мамочка погулять отпустила?

– Отпусти ее, – цедит сквозь зубы Тобиас Итон, и Эрик разжимает пальцы на запястье Трис. На коже девушки остаются следы. Она нервно смотрит на обоих мужчин и делает шаг назад.

– Где девка? – Эрик поворачивает к Приор голову. – Говори же.

– Катись-ка ты отсюда, – Четыре делает шаг вперед, задвигая за свою спину Трис. Девушка сцепляет свои пальцы с его и шумно дышит. Она не хочет драки, но глаза Четыре и Эрика такие темные, мрачные, горящие лютым огнем. Оба злы. Над обоими властвуют эмоции.

– А то что, Итон? Мамочке пожалуешься?

Раздается фырканье и тихий смех – за этой сценой наблюдают уже несколько человек. Питер Хэйес улыбается так гаденько, привалившись к стене и вертя в руках нож. Ему забавно. Имбецил. Так думает Эрик. Отчего-то его все кругом раздражают и нервируют.

– Нет, Эрик. Просто катись отсюда.

Драка. Все к этому ведет. И сам Эрик это чувствует. Расквасить рожу Четыре? Выместить всю злость на нем? И снова эта девка выйдет сухой из воды? Нет. Так дело не пойдет. Эти бьющие злым, черным ключом эмоции предназначены ей. Это она не может стрелять, это она совершает глупости, это она врет и прикидывается невинной овечкой. Сегодня он сдернет с нее маску. Слой за слоем обнажит ее продажную суть.

– Иди на хер, – цедит сквозь зубы мужчина, разворачивается на пятках и покидает общую спальню.

Трис Приор за спиной Четыре носом глубоко втягивает воздух, так, что грудь ее начинает распирать от молекул кислорода. Питер Хэйес смотрит на эту картину, отрывается от стены и открывает рот.

– Скажешь хоть слово, выбью тебе зубы, – произносит Четыре, кося на парня глаза. Питер презрительно кривит губы и ничего не говорит.

– Что ему надо от Кристины? – Шепчет Трис, когда Тобиас разворачивается к ней лицом, берет ее запястье с красными следами и мягко целует опухшую кожу. Его девочка улыбается. – Как думаешь?

– Уж точно ничего хорошего.

Если бы Эрик слышал слова Четыре, то всенепременно с ними бы согласился. Девчонку не ждет ничего хорошего. Девчонка сломается и не выдержит. Он бы хотел это увидеть, хотел бы самолично раздавить. Наступить на ее тонкое горло и давить, давить, давить тяжелым ботинком, пока у нее не полопаются сосуды, не посинеет лицо, не раздастся хруст хребта. Она заслужила. Эрик знает. Бесполезная дрянь с вонючей дыркой между ног.

Мужчина чувствует, как эмоции бьются под его кожей, будят лютую злость, неуправляемую агрессию. Ты был бы доволен, да, Фрэнк? Я стал монстром, которого ты жаждал воспитать. Лучшее твое творение. Дверь с силой хлопает о грязный кафель. Душевые у афракционеров не вызывают доверия: обитая кафельная плитка с разводами грязи, заржавевшая сантехника, чьи-то тонкие волоски, забившиеся в сливное отверстие, мутное стекло. На это место сейчас похожа жизнь всех тех, кто сохранил веру в истинное Бесстрашие. Какие же мудаки.

Эрик открывает кран, брызгает себе на лицо, силясь унять эмоции. Если он найдет Кристину в таком состоянии, то ничего хорошего из этого не выйдет. Не то, чтобы ему было жаль девчонку. Но все же живой ее оставить стоит. Даже такие бесполезные пизды могут на что-то сгодиться. В конце концов, она пришла из Искренности. И знает свою фракцию. Тому же Питеру Эрик не доверяет. Хотя кто вообще здесь доверят Питеру Хэйесу?

Мужчина закручивает кран и поднимает голову. Взгляд его серых глаз встречается с чужим взглядом. Зеленые, широко распахнутые глаза смотрят на него в немом испуге, несколько недоверчиво и опасливо. Кристина так и застыла в душевой кабинке, обнаженная. Ее рука, тянущаяся за полотенцем, замерла в воздухе.

Попалась, девочка.

Эрик медленно, несколько вальяжно разворачивается. Его взгляд сканирует ее фигуру. Невысокая, хрупкая, тонкая. Синяки еще до конца не сошли, но стали уже практически не заметны на ее смуглой коже. Волосы ее все мокрые, на теле застыли капли воды. Соски так призывно торчат, а сами грудки маленькие, отлично поместятся в его ладонь. Поросль меж ног черная, густая. И темные пятна татуировок тенями застыли на ее теле. А она все стоит, смотрит на него своими огромными глазищами, подбирается и вот-вот кинется наутек.

– Не уйдешь, – произносит мужчина.

– Эрик…

– История повторяется, не правда ли? – Он улыбается, но его улыбка похожа на оскал. – Кто ты такая, а, девка? – Шаг к ней, Кристина делает шаг назад.

– Эрик…

– Кто тебе дал право мне лгать? Вести себя так? Все же думаешь дыркой между своих ног? Может мне стоит проверить, насколько она у тебя широкая и глубокая?

– Эрик… – В ее голосе плещется страх, такая узнаваемая паника, а он уже так близко. Вот капли воды с душа падают на его черную кожанку. Кристина же упирается обнаженными лопатками в стену. Ей не стыдно за свою наготу, она не думает об этом. Ей с каждым шагом этого человека, с каждым словом, сказанным спокойным, но от этого столь зловещим тоном, становится страшно.