Текст книги "You raped my heart (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

– Кто это сделал? – Он хватает ее за плечи, заставляя посмотреть на себя, встряхивает. Ее голова откидывается назад, болтается на шее как на тонкой веревке, а по щекам текут слезы. – Кто, Кристина? – Эрик давит на нее, снова встряхивает. – Ты же была девственницей, верно? – И ответом ему громкие и страшные всхлипы, завывания, рождающиеся в ее глотке. Раз за разом. – Кто, мать твою?! – Он уже орет, но девушка не отвечает. Лишь мотает головой и плачет. Такая разбитая и поломанная.

Эрик с рычанием отпускает ее плечи и отходит на пару шагов, глубоко дыша. Ярость внутри бьется о грудную клетку, сильно, резко, давит и распирает. Мужчина стоит, сжимая и разжимая кулаки, ощущая, как утробно рычит злость, как клокочет ненависть. Эти чувства рвутся наружу, продираются сквозь кожные покровы, вздуваются жилами на шее и руках. И Эрик не выдерживает. Разворачивается и со всего маху впечатывает кулак в стену. Слышится хруст. Мужчина заносит руку еще раз и снова бьет. До боли и ссадин на костяшках.

– Сука, – выплевывает он. – Кто это сделал? – Он поворачивает голову к Кристине, рыдающей уже чуть тише, но все также сильно. Впивается в нее глазами, но девушка не отвечает. Молчит, скулит, комкая пальцами джинсовую ткань. – Кристина, – в его голосе угроза, а она снова мотает головой.

Он подходит к ней в два широких шага и снова заставляет посмотреть на себя. Ее зеленые глаза застилает водяная пелена. В уголках глаз скопились слезы. Они текут по щекам. Девушка жмурится, шмыгает носом. Ее лицо опухает еще больше.

– Девочка, – как можно мягче, – скажи мне. – Молчит. Лишь давится слезами. – Да твою мать! – Он орет так, что Кристина вздрагивает всем телом. Эрик качает головой и собирается отстраниться, как тонкие пальцы впиваются в его предплечья. Маленькие, аккуратные ладони обхватывают, скользят по коже, разукрашенной черными татуировками, ногти цепляются за вздутые вены. Мужчина замирает, смотря на нее. Однажды, он уже видел разбитую, раздавленную женщину. Тогда ему было всего шесть. Но эти картины преследуют его по сей день. Сейчас Кристина напоминает ему женщину, которая его воспитала.

– П…Пожалуйста… Не спрашивай… – Она всхлипывает.

– Дура, – беззлобно шепчет он.

– Просто постой так…

Эта просьба обескураживает Эрика. И он стоит, напряженный и разозленный, с гулко бьющимся в груди сердцем и черной, отвратительной яростью под кожей. Девушка перед ним шумно дышит, силясь успокоиться. Она втягивает воздух носом, а выпускает на свободу ртом. Вдох за вдохом. Ее пальцы сильнее сжимают его предплечья. Будто эта девчонка впитывает его близость. Цедит сквозь толчки воздуха в грудной клетке. Мужчине становится неловко, но он, черт знает почему, терпит. Дает ей прикасаться к себе, чувствовать тепло его тела, силу рук. Вот Кристина вдыхает последний раз и отпускает его, больше не касаясь своей кожей его кожи.

– Я сейчас надену джинсы, – шепчет она.

Он отходит, отворачивается, не смотря на то, как девчонка своими ломаными пальцами и разбитыми руками натягивает ткань на цветущие синяками и кровоподтеками ноги, как материя скрывает разбитые коленки. Он оборачивается лишь тогда, когда Кристина воюет с пуговицей. Вот она ловит ее пальцами, пытается продеть в петлю, но фаланги так трясутся, что пуговица соскакивает. И так раз за разом. Эрик видит, что на глаза девчонки снова набегает влага, что та шумно дышит. Если она начнет снова рыдать, то он тут разнесет что-нибудь к чертовой матери.

– Дай сюда, – цедит он, делая к ней шаг, резко убирая ее руки и своими пальцами продевая пуговицу в петлю. – Неумеха. – Она лишь снова шмыгает носом и делает шаг к двери. Но ноги Кристину не слушаются, меж бедер жутко саднит. Так болезненно, так колюще, что она еле доходит до двери. Эрик смотрит на эту картину с очевидным скепсисом, пляшущим по радужке. Фыркает, закатывает глаза, а потом подходит к девчонке и легко подхватывает ее на руки.

Кристина словно перышко, словно истончилась и иссушилась за несколько часов. Он чувствует, как хрупкое тело в его руках напрягается, как она прижимает к себе локти и сжимает кулаки, как отворачивает голову куда-то в сторону. Но его дыхание шевелит ей волосы, и мужчина легко впечатывает девушку в свою грудь. Одна его ладонь покоится на ее талии, другая – под коленками. Он чуть ли не физически ощущает, как Кристина смущается, робеет, практически боится. Эрик делает шаг и берется за ручку двери, как его останавливается голос:

– Кроссовки.

– Что? – Отвечает грубее, чем хотел.

– Кроссовки надо забрать. Я не хочу, чтобы их кто-то нашел и надумал много лишнего.

– Потом заберу.

– Нет, сейчас.

Дерзит. Настаивает на своем. Значит, не весь дух из нее выбили. Эрик ухмыляется и ставит ее на пол, наклоняется за обувью, сует ее Кристине в руки, а потом снова поднимает девушку в воздух. Та прижимает к себе кроссовки вместе с локтями и смотрит на стены. Только не на Эрика. Его эта ситуация забавляет. Нести ее совсем не тяжело. Она слишком легкая.

Он минует пустые коридоры со своей ношей, заворачивает за угол и начинает подниматься по незнакомой лестнице. Кристина вертит головой.

– Куда ты меня несешь?

– Смотрю, заговорила, – ухмыляется он и толкает ногой одну из дверей, ногой же захлопывает, а потом сажает девушку на кровать.

Кристина впивается пальцами в покрывало и озирается. Комната обставлена аскетично. Обои, потолок и линолеум – все черное. Черная мебель. Даже покрывало черное. Она видит зеркало напротив во всю стену. Это шкаф-купе соображает девушка. В нем отражается забитое, худое и бледное создание. Кристине страшно смотреть на саму себя. Он переводит взгляд в сторону и натыкается на гантели. Стоит тумбочка со сваленными косо и криво книгами. Стол с разбросанными на нем бумагами. Это комната Эрика. Только такая безучастная, обезличенная. Кристине кажется, что личные комнаты не должны быть такими. Но она под стать своему владельцу – темная.

– Каждый лидер имеет свою комнату, – говорит он, а она слышит звук воды. – Пей, – подходит, протягивает ей стакан. – И больше не реви. Меня это бесит. Уяснила? – Она берет стакан и кивает головой, делает глоток, ощущая, как распухшей гортани становится чуть легче. – Можешь спать здесь, – говорит он, садясь на стул и широко расставляя ноги.

– По…

– Я могу отнести тебя в твою спальню, но вопросов ты не избежишь, – перебивает он ее. – Ты этого хочешь?

Она мотает головой.

– Вот и славно. – Он замолкает на мгновение, проводит пальцами по своим выпуклым венам на запястье и затем смотрит на нее. – А теперь скажи мне, кто это сделал.

– Эрик…

– Живо, – рычит он, – иначе я заставлю тебя это сделать.

Кристина поспешно облизывает губы, сжимает обеими руками стакан с водой, смотрит на прозрачную жидкость в нем, на то, как она начинает дрожать. Это ее руки мелко трясутся. Девушка делает еще один глоток, кусает нижнюю губу, часто моргает.

– Ну?

Она закрывает глаза, а потом все же произносит. Слова даются ей с таким трудом, словно застревают в глотке. Девушка старается не думать. Просто говорить. Это ведь имя. Всего лишь имя. Это не материализует насильника здесь, ничего с ней не сделает.

– Эдвард, – еле слышно выдыхает она.

Эрик сидит еще несколько секунд, изучая свои руки, потом резко вскакивает на ноги и хлопает дверью. Кристина слышит поворот ключа. Эрик запер ее здесь. Девушка сидит на его кровати, в его куртке, полностью пропитанная им и его запахом, странной атмосферой этого места. И впервые в ее голову закрадывается осознание.

Эрик помог ей.

Почему?

========== Глава 14 ==========

Пламя ярости жрет изнутри. Горит, горит, горит. Так ярко, так хлестко, что, кажется, оставит после себя лишь пепелище, глухое и безмолвное. В груди раздается набатный стук. Громко, тяжко, протяжно. Кончики пальцев яро колет. Жжет фаланги, подушечки, искрится на острие ногтей. И в висках отдает, стонет.

Эрик зол.

Чертовски зол.

Черная патока агрессии, ненависти, заиндевелой злобы льется в его крови.

Растерзать. Убить. Убить. Убить.

Мужчина не замечает коридоров, плывущих мимо одним размытым пятном. Темным, как все те эмоции, что клубятся внутри. Грань сознания, еще не отданная на откуп чувствам, пытается воззвать к благоразумию, нашептывает о том, что реакции его странная, неуместная, неправильная. Это ведь эта девчонка. Вредная, колючая, языкастая, бойкая и хлесткая. Наверняка, напросилась сама. Но ее разбитый вид что-то двинул внутри.

Эрик видел слишком много жестокости и боли в своей жизни.

Он видел, как били женщину. Хрупкую, тонкую, с болезненного цвета кожей, видел, как она рыдала, скорчившись на полу. Плечи ее мелко тряслись, руки стискивали одежду, а удары сыпались и сыпались. Кровавые, ярко-алые, цвели на коже ее багровыми цветами, ломались кости. Он до сих пор видит это в своем пейзаже страха. И слышит стальной голос. Шепчущий. Тихий. Вкрадчивый.

Шлюха.

Потаскуха.

Сука.

Дверь Эрик открывает резко, гоня воспоминания минувшего прошлого. Забытые, чумные картины, проевшие его память насквозь. Кристина к ним прикоснулась. И эта мысль почему-то взбешивает мужчину еще сильнее. Дерево ударяется о стену громко и зычно. Так, что люди на кроватях начинают ворочаться. До ушей мужчины долетает чей-то недовольный говор, тихий шепот, полусонное возмущение. Кто-то пытается включить свет, а Эрик всматривается в темноту. Ищет глазами одно лицо, одну фигуру.

– Паскуда, а ну выходи! – Рычит он так, что кто-то все же соскакивает с кровати и щелкает заветным выключателем. Электрический свет озаряет квадратное помещение с темными стенами. Безучастными, лишенными какого-либо присутствия жизни на них. Мужская спальня.

– Эрик… – Этот растерянный голос, кажется, принадлежит Юраю.

– Эдвард! – Мужчина орет, и горло его вибрирует от собираемого воздуха и вылетающих звуков. Страшных, громогласных.

Около выключателя и правда стоит Юрай. Глаза у него сонные, свет слепит их, волосы взъерошены, и молодой человек проводит по ним своей пятерней, пытаясь хоть как-то пригладить.

– Эрик, сейчас же ночь…

Юрай не договаривает. Чужие руки хватают его за грудки и с хрустом впечатывают в стену. Эрик встряхивает его словно тряпичную куклу.

– Где. Эдвард? – Голос его стальной, сцеженный. И шипит он как дикий зверь. Лютый и опасный.

– Полегче, полегче, – произносит Юрай, смотря на мужчину как на сумасшедшего. – Что с тобой?

– Где? – И в тоне, в голосе, в произносимых звуках, разлетающихся по помещению – стылая ярость. Такая сильная, что, кажется, ее можно пощупать. И все кругом замерли. Потому что Эрик сейчас дик, страшен. И сквозит в каждом его движении ядовитая опасность.

– Я не знаю, – раздраженно отвечает Юрай и давит на руки Эрика. – Отпусти меня.

– Он приходил сюда?

– Нет. Да пусти же ты!

Молодой человек исхитряется нанести удар по запястьям Эрика, и тот расцепляет пальцы.

– Если ты соврал…

Фразу Эрик не заканчивает. Потому что видит. И все теряет смысл. Окружающее пространство, люди, голос Юрая на заднем фоне, оправляющего свою майку.

Эрик видит Эдварда.

И это служит сигналом.

Насильник застывает на пороге мужской спальни. Его взгляд бегает по растормошенным и встревоженным Бесстрашным, запинается об Юрая и вперивается в Эрика. В глазах последнего Эдвард видит такое, что его кадык дергается, сдвигается чуть вниз, пропуская слюну в глотку. Он невольно делает шаг назад. А Эрик смотрит, ухмыляется, разворачивается. Эдвард следит за тем, как кулаки мужчины сжимаются, как что-то дикое, болезненное и страшное кривит его губы. Не улыбка, не оскал. Больше. Сильнее.

Эрик сатанеет на глазах.

Парни в комнате крутят головами и почему-то молчат. Словно понимают, что творится здесь что-то сильное, важное и значимое. Что-то, что им не ведомо, но что имеет первопричину. Таким Эрика никто давно не видел.

Эдвард делает еще один шаг назад, отступая под пронзительным, холодным взглядом, жрущим его кожу словно кислота. Эдвард чуть не запинается о порог. И тогда это происходит.

– Ублюдочная тварь! – Расстояние меж ними сокращается в мгновение ока, и сильный удар в грудь сшибает Эдварда с ног, заставляет отлететь к стене в коридоре. – Если хоть кто-то двинется с места, я обещаю вам, что вы отправитесь к афракционерам! – Эрик заявляет это громогласно, а потом как дикая кошка набрасывается на сбитое тело.

Насильник пытается дать сдачи. Он заезжает согнутым локтем Эрику по ребрам. Мужчина сплевывает кровь. И резко выкручивает чужое ухо. Эдвард вопит. Визжит, как девчонка. Юрай дергается, но все же остается стоять на месте, смотря на эту картину расширяющимися глазами.

– Эрик! – Кричит он. – Остановись!

– Еще шаг и здесь будет два трупа! – Бросает он Юраю. И тот все же не делает шаг, но вся его фигура напрягается, готовая в любой момент броситься наперерез, разнять двух дерущихся людей.

Эдвард пытается освободиться. Но Эрик сейчас столь зол, столь лют, что сила в его руках невиданная, страшная и пугающая. Он бьет ожесточенно. До хруста ребер, до характерных хлюпающих звуков и капающих на черные плиты сгустков крови. Он разворачивает Эдварда, хватает его за волосы и со всей силы ударяет о стену. Голова того звенит.

– Она ведь слабая девчонка, – шипит Эрик так, чтобы слышал лишь один Эдвард. – И она доверяла тебе. Тварь. – Еще один удар, и противник со скулящим звуком оседает на пол. И тут Эрик понимает, что Эдвард плачет. От боли. Он уже не пытается отбиться, лишь защищается, вскидывая руки наверх, прикрывая голову. Как ребенок. Только Эрика это не трогает. Перед его глазами стоит картина рыдающей Кристины в собственной крови и чужой сперме. Перед его глазами стоит картина вырастившей его женщины, избитой и растерзанной на полу гостиной большого дома. Одно он не забудет никогда, другое он помнит всю жизнь.

– Ты ведь ненавидишь ее… – Раздается жалкий, скулящий голос. – Ты ведь бил ее… – Слова запинаются о хлюпающие звуки, застревают в горле.

Эрик улыбается. Скалится как самый страшный зверь.

– Но кто сказал, что ты можешь так с ней обращаться?

– Эрик! Я позову Макса! – В глазах Юрая застыл шок.

Эрик встает на ноги и поворачивает к нему голову.

– Зови. Но, поверь, это не помешает мне сделать так, чтобы эта тварь, – он ставит тяжелый ботинок на руку Эдварда и надавливает. Раздается хруст и крик, прорезающий длинный коридор, – получила свое. – И улыбка у него такая, что Юрай делает шаг назад.

Насильник же пытается уползти от своего мучителя.

– Стой, мразь, я еще не закончил.

Шаг, и рука мужчины хватает Эдварда за волосы, тащит по коридору. Тот брыкается и извивается. Разбитое тело надсадно болит, мышцы стонут. И сученыш продолжает плакать.

– Какая же ты баба. – Шипит мужчина, и в свете электрических лампочек видится блеск стали.

– Эрик!

– Да заткнись ты уже!

– Ты сошел с ума!

Долбанный мальчишка.

Эрик поднимается на ноги, и его кулак въезжает в лицо Юрая, сдвигая нос на несколько миллиметров правее положенного. Молодого человека подхватывают руки товарищей.

– Не лезь. – Тихо, вкрадчиво, слова падают как гири.

– Эрик… – Этот скулящий вой исторгается из глотки избитого Эдварда. – Не надо, прошу…

– Она ведь тоже тебя просила, правда? – Усмехается мужчина. И лицо его искажает страшная гримаса ярости, презрения и ненависти.

– Эрик… – И ползет, ползет, отползает по стене.

– Попрощайся с миром, – и с этими словами мужчина хватает Эдварда за голову и резко всаживает нож в его глазницу. По лицу молодого человека бежит жидкость глазного яблока и бурая кровь. Он кричит, орет так, что закладывает уши. В руках откуда-то берется сила, и он пытается ударить Эрика, который прокручивает нож несколько раз, бороздит им плоть. Его ладони и пальцы в чужой крови. Он вынимает нож, рукой впиваясь в чужие волосы на затылке, и дергает голову плачущего мальчишки перед ним. И всаживает острие в другой глаз. Крик такой страшный, что кто-то высовывается из соседних спален.

Трис Приор застывает на пороге женской спальни. Лицо ее вытягивается, вся краска уходит с него.

– Зови Макса! – Орет Юрай, все еще трогая свой только что вправленный нос.

Трис отрешенно кивает. И вот уже раздается топот ее ног.

Эрик поднимается на ноги. На полу корчится ослепший Эдвард. Мужчина делает шаг назад, зажимая в своей руке рукоять ножа. Сталь едет меж пальцев, скользких, склизких, выпачканных в чужой крови. Она под ногтями, в тонких линиях, прочерчивающих все кожные покровы. Сердце Эрика бьется гулко и громко. Так, что у него закладывает уши. Эмоции давят на грудную клетку, распирают ее столь сильно, что, кажется, надави еще чуть сильнее и произойдет взрыв. И коридор окрасится в ярко-красный цвет. В тот самый, что сейчас хлюпает под ногами, вытекая из пустых глазниц Эдварда.

– Ты ненормальный, – ошарашено выдыхает Юрай, помогая подняться своему товарищу и другу.

– Если бы ты знал, что он сделал, то не помогал бы ему и не осуждал меня, – с этими словами Эрик разворачивается на пятках и уходит, оставляя удивленного Юрая и цепляющегося за него Эдварда.

Злость по-прежнему давит на сердце, пульс скачет, а пальцы дрожат. Это все эмоции. Такие сильные, просто крышесносяшие. И контролировать их столь сложно. Эрик старается, но они все еще рвутся наружу. Сученыш легко отделался. Надо было убить его.

Убить.

Убитьубитьубить.

Мысль тянется, тонет в потоке сознания, в черном пепле сожженной ярости и бурлящего гнева.

Когда он отпирает ключом свою дверь, то видит свернувшуюся калачиком фигурку на широкой кровати. Эрик закрывает дверь и кидает нож на стол. Девушка ворочается и открывает глаза. Одно мгновение она смотрит на Эрика, видит его черную майку, пропитавшуюся алым соком чужого тела, видит его руки, замаранные багряной, рдяной жидкостью, видит нездоровый блеск его глаз и садится.

– Ты убил его? – Выдыхает она, и ее глаза так ярко горят на бледном лице.

Эрик ухмыляется, подходит к раковине, включает воду и начинает отмывать руки от чужой крови.

– Эрик… – Голос у нее тонкий, дрожащий.

Он выключает воду, вытирает руки полотенцем и стягивает с себя пропахшую кровью майку, отправляя ее прямо в мусорную корзину.

– Он жив, – наконец, отвечает мужчина.

А Кристина ловит себя на том, что пялится на его руки, обнаженную грудь и татуировки на спине.

– Надо было его убить, – жестоко тянет Эрик, а потом делает шаг к ней. – Ты чистая, – замечает он. Садится на кровать рядом, и девушка вся подбирается. Он протягивает руку, касается ее мокрых волос, спускает палец на оголенное плечо.

– Я… – Она запинается, не зная, как себя с ним вести. – Воспользовалась твоей душевой. Мне надо было отмыться. – Горечь стынет в ее голосе, перекатывается в звуках и буквах. – Не знала, что у лидеров есть личные душевые. – Мнется Кристина.

– На то мы и лидеры, – хмыкает он и падает на кровать, закидывая руки за голову.

Повисает тишина. Давящая, тяжелая, будто молекулы воздуха накаляются, наливаются весом и резко прижимают к полу.

– Что ты сделал? – Глухой шепот в темноту.

– Выколол ему глаза.

Кристина на постели дергается, сцепляет пальцы. Эрик лежит рядом и чувствует, что ей чуть ли не физически больно.

– Почему?

Вот он. Тот самый вопрос. Такой важный, нужный, правильный. Кристина хочет знать. Просто хочет знать.

Почему.

Почему помог ей, почему отомстил за нее. Почему.

– Он изнасиловал тебя.

– Я не об этом.

Эрик поворачивает голову, смотрит на нее долгим взглядом, потом садится. Глаза Кристины утыкаются в драконью морду, уютно устроившуюся на его плече. Глаза у нее – черные бусины. Смотрят так пытливо. Ящер будто живой.

– Потому что только я могу причинять тебе боль.

Язык Кристины прирастает к небу. Она сидит, моргает, смотрит на Эрика и не может понять.

– Ты сумасшедший.

– Верно, – вдруг ухмыляется он и ложится обратно на матрац.

– Я могу уйти? – Через некоторое время спрашивает она.

– Выметайся.

И она встает на ноги. Его куртка, в которой она спала, закутанная, падает рядом с Эриком. Мужчина лежит с закрытыми глазами, слушает тихие шаги, потом щелчок двери. Девчонка ушла. А ему предстоит разговор с Максом. Но тот все поймет. Эрик это знает.

Он вытягивает руку, елозит ей по кровати, подцепляет пальцами куртку и подносит к носу. Кожанка пропахла Кристиной. Этот запах вызывает раздражение и что-то еще. Эрик садится, упирается локтями в колени, проводит пальцами по переносице, жмуря глаза.

Он не понимает.

Не понимает, какого хера так себя повел, почему грудь сдавило такой яростью, столь тягучей и страшной, что ему казалось, что он потонет в ней. Он не понимает, что произошло, почему ему доставило такое удовольствие вгонять острую сталь в глазницу Эдварда с мыслью о том, что это месть за нее. За нее. Какой абсурд. Женщины его раздражают. Все. Может только Тори тушит это постоянное чувство. Но еще ни одна женщина в его жизни не вызывала в душе ту бурю, что поселилась глубоко за грудиной при виде разбитой, рыдающей Кристины.

Девочка, что же ты делаешь со мной?

========== Глава 15 ==========

– Ты сдурел?! – Макс повышает голос так, что звуки отражаются от низкого потолка и толстых стен.

Эрик морщится, закидывает руки за голову, обнимая ладонями шею, и чуть наклоняется назад, креня ножки стула. Весь вальяжный как сытый хищник. Лишь глаза с лихим прищуром.

– Сядь нормально!

Старший лидер Бесстрашия орет крайне редко. Лишь когда его что-то выводит из себя или происходит событие сродни форс-мажору. Как сегодняшнее.

Трис оказалась быстрой и юркой девочкой. Ей удалось разбудить Макса и привести его на место происшествия. Тот приказал быстро отвести Эдварда в лазарет – парню сулило стать афракционером. И с этим уже ничего не попишешь. Виновник же всего сейчас сидит напротив Макса и скалится, едва растягивая уголки губ. У Эрика столь самодовольный вид, словно он считает, что все содеянное было верным.

– Твоя жестокость перешла границы, – цедит сквозь зубы Макс, и глаза его полыхают лютым огнем. Однажды, Эрик видел, как мужчина вышел из себя. Ни чем хорошим это не закончилось. – Сядь нормально! – Макс резко обходит мужчину и с такой силой дергает стул под ним, что ножки зычно и громко ударяются о плиты бетона. Так, что зуд и легкая дрожь отдаются в основании шеи Эрика. Тот хмуро и исподлобья смотрит на собеседника, а затем снова улыбается.

– Он заслужил.

– Что… – Макс не договаривает. Закрывает рот. Ему не хватает возмущения, ярости – эмоции так и кипят, так и бурлят в нем. Такие тягучие, столь обнаженные. Зато Эрик спокоен, практически умиротворен. – Заслужил?

– Да, – тянет Эрик, снова откидываясь на стуле, что передними ножками тут же повисает в воздухе.

– И чем же, позволь спросить? – Голос у Макса до того елейный, что в пору передернуть плечами.

Эрик же снова трет пальцами шею, вертит головой, а потом выдает:

– Он изнасиловал девчонку.

Повисает пауза. Макс хмурится. Смотрит на Эрика долго и пристально. Выражение лица его меняется едва-едва, линия рта становится напряженнее, как и линия плеч, глаза чуть сужаются – постороннему человеку не будут видны эти изменения. Но Эрик видит.

– Кристину?

– Да.

– Ох ты ж черт, – чертыхается Макс и падает на стул, ставит локти на стол и обхватывает ладонями голову. – И как же нам объяснить сей инцидент?

– Скажи правду, – тянет Эрик, качаясь на стуле.

– Прекрати, твою мать! – Темнокожий мужчина со всей силы ударяет ладонью по столу – воздух скапливается меж деревом и кожей, производя резкий, громкий звук. Эрик так и замирает – передние ножки застывают над бетоном, а глаза одного из лидеров фракции подняты на другого. Бой взглядов длится мгновение. И вот стул скрипит под весом Эрика, а все четыре ножки царапают пол. – Правду? – Уже спокойнее.

– Да. Без имен. Как констатация факта. И отправь его в сладкие объятия нищеты. Эта паскуда это заслужила.

Макс фыркает, трет пальцами переносицу, давит ими на лоб.

– Эрик, – голос его звучит заинтересовано, и мужчина отрывается от четок, что вертит в руках, коли игрушку в виде стула у него отобрали, – ты ослепил Эдварда за то, что он изнасиловал Кристину? – И что-то такое в голосе лидера, что Эрик чувствует, как желваки перекатываются под его кожей, а кадык чуть тянет вверх.

– Ты же хотел, чтобы она была благодарной нам.

Макс откидывается на спинку вращающегося стула и улыбается.

– То есть это ради дела? – И глаза такие проницательные-проницательные, смотрят, впиваются, ложь пытаются уловить. Эрик отвечает хладнокровным, спокойным взглядом.

– Да, Макс.

– То есть она тебе не нравится?

– Черт тебя дери, я ненавижу женщин! И ты об этом знаешь. Слабые, никчемные создания. Только и могут, что ныть. Не в состоянии защитить себя. Лишь хныкать. – Такая ярость, злость вибрируют в его тоне, что Макс задумчиво молчит. – Тебе напомнить? Уже забыл? Помнишь ее?

– Она была хорошей женщиной.

– Она была слабой, никчемной, связалась с кем-то непонятным. Влюбилась, видите ли, – Эрик кривит губы. – Дура. И закончила как дура. – Он сжимает рот и замолкает. Говорить о своем прошлом ему совсем не хочется. Говорить и вспоминать кроваво-красное марево, стелющее пол, впитывающееся в ворс белого ковра. Та комната была красной. Настолько красной, что резало глаза.

– Она воспитала тебя.

– Заткнись! – Теперь черед Эрика орать. И Макс послушно притихает.

Иногда он смотрит на того, кому помог в этой жизни, и не понимает, за что его так наказали. У него-то и в детстве был скверный характер, а с годами лишь усугубился. Такая лютая, стылая ненависть била ключом в его душе, текла по венам. Он лишь склабился и рычал словно цепной пес. Макс не знал подробностей той трагедии, что когда-то окончательно превратила мальчишку в зверя. Эрик же никогда не рассказывал.

– Ладно, – прерывает старший лидер молчание и сцепляет руки на столе в замок, – я объявлю, что Эдвард изнасиловал девушку, за что и поплатился. Без имен. Ты прав. И спровадим его к афракционерам. – Макс на секунду задумывается. – Он предал идеалы фракции. Мы уже за это можем его изгнать. Не только за само изнасилование.

Эрик вскидывает глаза на того, кого когда-то даже звал отцом. Те года давно прошли. Но в Максе иногда мелькает что-то неуловимо отцовское, почти наставническое.

– Бесстрашные – не садисты и изуверы, а солдаты. Не стоит об этом забывать.

Эрик хмыкает.

– Ты прав, —, а потом встает на ноги, икрами чуть сдвигая несчастный стул в сторону, и его тонкие железные ножки так заунывно скулят по камню, – я пойду.

– Иди, – когда дверь за Эриком практически закрывается, Макс поспешно добавляет, – и не смей курить в коридоре. Я все вижу.

Эрик почему-то ухмыляется и широким шагом направляется в сторону тренировочного зала – ему хочется выбить всю дурь из груши.

Часы показывают два ночи, когда мужчина наносит первый удар, сдирая костяшки. Часы показывают два ночи, когда Кристина сидит, свесив ноги с больничной койки. Стрелки ходят и ходят, не замирают не на миг. Как и не останавливается светящееся, мигающее табло. Старинные часы лазарета. Электронные часы тренировочного зала.

Я ведь так и не поблагодарила его.

Эта мысль не дает Кристине покоя с того самого момента, как она покинула комнату Эрика. Ей стоило всего лишь едва приоткрыть рот, и губы сами прошептали бы заветное слово. Но она ушла, не обернувшись. И теперь чувство вины ело ее. Истерика и слезы прошли, даже дрожь унялась. И пальцы ее тонкие обнимают край белого матраца. Это для равновесия души. Потому что все равно больно, страшно, люто, дико.

– Кристина! – Девушка вздрагивает всем телом, напрягается так, что позвоночник выпирает под кожей. – Эй, все хорошо? – Уже тише спрашивает Кэм, подходя к ней ближе. Кристина же кутает свои запястья в рукава черной толстовки и прикрывает такими же черными прядями волос собственную щеку – не хватало еще, чтобы мужчина заметил синяки.

– Да, – и пытается улыбнуться. – Я пришла просить у тебя таблетки от головной боли и бессонницы. Кажется, я себя заморила. – Как ладно-то врет. Искренняя. Внутри что-то хихикает. Так гаденько и противно

– Тебе еще надо быть аккуратнее и осторожнее, – говорит Кэм, стягивая со своих рук окровавленные перчатки и кидая их в белую раковину. Глаза Кристины впиваются в них, смотрят, практически жрут взглядом. Красное на белом. Кровь стынет. Рдяная, багряная, густая. Кровь Эдварда. И на мгновение перед глазами все мутит.

– Да, что? – Резко переводит взгляд на Бесстрашного-врача. Его высокий ирокез отливается чернотой и обильным лаком, а выбритая часть головы блестит в свете электрических лампочек.

– Ты какая-то рассеянная, – подмечает Кэм и моет свои руки. – Спрашиваю, слышала ли ты про Эдварда?

– Да… – Голос едва запинается. Девушка прокашливается и продолжает. – Слышала. Это… ужасно. – Так же правильно говорить?

– Эрик – псих, – фыркает Кэм. – Я всегда это знал. Парень ослеп на всю жизнь. Глазницы пусты, словно и были такими всегда. Его отправят к афракционерам, – говорит мужчина и вытирает руки полотенцем, а Кристина ловит себя на том, что ее плечи с облегчением опускаются. – Ходят слухи, что это все же было за дело.

Да уж поверь.

– Ладно, – доктор закатывает рукава и делает шаг к девушке. – Сейчас посмотрим, что с тобой.

– Эй, – Кристина выставляет вперед руку. – Не надо. Просто таблетку от бессонницы и головной боли. И можно я здесь посплю?

Кэм хмурится и недовольно морщит рот, и пирсинг его в нижней губе забавно оттопыривается.

– Я бы…

– Кэм, тебе сейчас не до меня. Что бы ни сделал Эдвард, его изувечили, лучше помоги ему. – Это ведь рационально, здраво. Кристина облизывает губы. Ложь сочится с ее языка просто. Бесспорно, скоро она сможет выиграть главный приз всех лжецов – закопаться, погрязнуть в обмане с головой и потерять саму себя. – Таблетку, пожалуйста.

Мужчина смотрит на нее несколько секунд. Добром лучатся его глаза. Эта девочка ему нравится. Он не желает ей зла. Хочет лишь помощи.

– Черт с тобой, – Кэм качает головой, – ну и упрямая ты девица.

Кристина улыбается, давит улыбку из своих искривленных страхом и болью губ. Кажется, получается искренне. По крайней мере, Кэм верит.

– Вот, – он протягивает ей пузырек. – Одну. Вон вода. Запьешь. А я пойду к Эдварду. Нельзя, чтобы глазницы загноились.

Кристина держит пузырек с белыми, круглыми, маленькими таблетками и смотрит вслед Кэму, осознавая, что она хочет, чтобы Эдвард кричал, страдал, испытывал жгучую боль. И если потребуется, то она надавит на то, что осталось от его глаз, вгрызется ногтями в кожу. До крови. До боли.

Девушка втягивает носом воздух и направляется к бутылке с водой.

Белая таблетка скользит в горло легко. Пластмассовый стакан в женских руках едва трещит. Кристина сдавливает его, делает последний глоток, отправляет стакан в мусорную корзину и ложится на одну из коек.