Текст книги "You raped my heart (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

– Сученыш, – не церемонится Джонсон и поворачивает голову.

Тобиас Итон отходит от матери, обходит фигуру, сидящую на стуле, и становится прямо перед Питером Хэйесом. Тот смотрит на Четыре презрительно, не скрывая враждебности. И тогда Кристина понимает, что в Хэйесе что-то поменялось, словно он скинул все маски, обнажил свою сволочную натуру. Даже сейчас, будучи прикованным, пойманным, он держится так дерзко, так самодовольно. Кристине хочется его ударить. Но вместо этого она отпускает руку Юрая и опирается о каменную стену лопатками, внимательно смотря на некогда своего собрата. Он ведь из Искренности и был в Бесстрашии. Комбо.

– Питер Хэйес, – говорит Четыре, – ты обвиняешься в предательстве и доносах Джанин Мэттьюс.

Питер молчит. Лишь смотрит на Итона странным взглядом, полным превосходства, какой-то своей идеологии, почти знания. И вдруг начинает хохотать. Громко, зычно, так по-мужски. Смех вибрирует в воздухе, отражается от стен маленькой комнаты. Эвелин Джонсон хмурит брови, но не вмешивается, позволяет своему сыну верховодить. Зик напряжен. Трис излишне бледна. Эрик пальцами вцепился в спинку стула и смотрит на все происходящее внимательно. Лишь Тори и Шонна выглядят более менее расслабленно. Марлен отказалась идти, оставшись внизу. Наверное, ей тяжело без Линн. Так думает Кристина. И дыхание Юрая совсем рядом щекочет ее волосы. Она чуть поворачивает голову. Младший Педрад зол. Это ее отчего-то удивляет.

– И что же вы со мной сделаете? – Выплевывает Питер, отсмеявшись. Голос его едва хрипит, будто скребет глотку.

– Казним, – подает голос лидер афракционеров.

Тобиас вскидывает взгляд на мать. Эвелин Джонсон встает со своего места. Такая маленькая, худая, почти утлая, но в то же время с такой силой в голосе и каждом движении. Властная. Так думает Кристина, видя, как женщина ровняется с Четыре, как смотрит прямо на допрашиваемого. Тот лишь усмехается в ответ.

– Я не люблю предателей и перебежчиков. Ты расскажешь нам все, что знаешь. И мы тебя казним. Так ведь гуманнее, когда знаешь, какая участь тебя ждет.

– Без суда? – Трис выдыхает это против воли, и все головы поворачиваются к ней. Она слишком бледная, слишком прозрачная. Такие огромные глаза на белом лице. Она чего-то боится, понимает Кристина. Ей не нравится все происходящее. Да оно никому не нравится.

– Нам некогда судить, дорогая, – елейно отзывается Эвелин. Смотрит на Приор как удав, ласкающий кролика. Трис отвечает ей враждебным взглядом и замолкает, лишь лопатками давит на камень стены. И едва прикрывает глаза. Питер Хэйес зыркает в ее сторону странным взглядом.

– Итак, – произносит Тобиас, – у тебя есть выбор, либо мы тебя бьем, и ты все нам рассказываешь, харкая своей кровью, а потом получаешь пулю в лоб без чести, без нужных слов. Никто не пожелает тебе быть храбрым. Либо ты все нам рассказываешь, и мы казним тебя так, как положено. Выбор за тобой, как умереть.

Наступает тишина. Лишь булькающие звуки рвутся из глотки Хэйеса. Он снова смеется.

– Катись к черту, мразь, – и что есть силы плюет в лицо Четыре.

Молодой человек застывает, убирает со своей кожи чужую слюну резким, порывистым жестом, прикрывая на мгновение глаза.

– Я не хочу этого делать, – говорит Тобиас. – Не хочу тебя бить, – и тон его звучит на удивление спокойно. – Я просто не люблю кого-либо бить, но иного выхода ты мне не оставляешь.

– Четыре! – Голос громкий, грудной и такой узнаваемый для Кристины. – Не хочешь марать руки? – Эрик усмехается. – Это сделаю я. Не пачкайся. – Мужчина встает со стула, отодвигает его в сторону, и железо трется о камень с противным, скулящим звуком. Кристине кажется какая-то ирония в его голосе, Тобиас смотрит на бывшего лидера Бесстрашия хмуро и как-то недовольно. – Считай, что я забыл, что ты называл меня предателем. – Говорит Эрик и стягивает со своих плеч куртку.

Кристина пялится на его татуировки, глядит на рельеф мышц под кожей со странным смешанным чувством. И ее охватывает порыв. Хочется кинуться к Эрику, сказать, что он – не такой монстр, каким себя считает. Она видит это. Она знает. А он идет кривой тропой, изрешеченной пулями, покрытой ковром крови и боли. Кристина почти дергается, но рука Юрая ее останавливает. И во взгляде его твердое нет. И в тот момент девушка осознает, что Педрад все понял. Понял то, что только стала осознавать она сама. Ей стыдно. Она опускает глаза, а потом снова смотрит на Эрика.

Тот двигает шеей, разминает мышцы, словно готовится спарринговать. Четыре уступает ему место, делая шаг назад. Питер уже так не улыбается. Он знает, на что способен Эрик. Все это знают. Даже Тори Ву дергается, а Шона напрягается. Лишь Эвелин Джонсон улыбается практически довольно. Вот же сучка.

– Изобьешь меня до смерти? – Спрашивает Питер, задирая подбородок, все еще сохраняя хладнокровие во взгляде.

– Хуже, – цедит Эрик и засовывает руку в карман своих штанов.

Цепь он достает с легким звоном серебра. Звенья широкие, большие, крепкие и прочные. Хэйес смотрит на орудие собственной пытки со страхом в глазах. Он пугается. Пугается вместе с ним и Кристина. Эрик больше не говорит. Он действует. С грацией большой дикой кошки он заходит за спину Питера и набрасывает цепь ему на шею, резко сводит металлические звенья и начинает тянуть. Голова юноши неестественно запрокидывается, пальцы на руках дергаются, лицо краснеет, вены проступают так сильно, что вот-вот прошьют соединительный покров кожной ткани. Трис в ужасе прижимает руки ко рту и отчего-то закрывает глаза. Кристина смотрит на все происходящее диким взглядом. Питер заслужил. Он достоит. Лицо его синеет, раздается хруст, булькающие звуки заполняют все помещение. Трис закрывает уши и присаживается на корточки, но никто не обращает на нее внимания. Лицо у Эрика каменное, как и мышцы на руках. Он готов довести до конца. Сломать шею Хэйесу цепью. С хрустом переломать хребет предателя.

– Стой! Ты его задушишь! – Кричит Тобиас и подскакивает к Эрику, вцепляясь в его руки. – Отпусти, – и смотрит прямо в стальные глаза.

– Не умеешь убивать, Четыре? Боишься? – Эрик словно усмехается, и тогда Итон со всей силы дергает его за плечи, цепь вскальзывает из мужских ладоней, с грохотом и звоном падает на пол, Питер сгибается на стуле, кашляет, хрипит. Железо оставило свой горящий след на его шее, въелось в кожу отвратительной красной полосой, подарило смертоносный поцелуй. Теперь Питер Хэйес помечен. Теперь он умрет. И сейчас осознание этого факта становится реальным.

– Ты – идиот! – Орет Тобиас, толкая в грудь Эрика, и мужчина делает шаг назад.

– Нет, это ты – тупица и маменькин сынок. Он сейчас заговорит. Стоило ему только показать, что мы не шутим и убьем его. Правда, Хэйес, ты же заговоришь? – Эрик склабится, смотрит на все еще булькающего и хрипящего Питера. Тот лишь поспешно кивает. – Видишь, Четыре. Иногда жестокость к месту. – Эрик подбирает с пола цепь и снова накидывает на плечи свою куртку.

Кристина смотрит на него, следит за каждым верным, словно отточенным движением и кое-что понимает.

Эрик действительно хотел убить Питера.

Тобиас Итон дышит тяжело, гневно смотрит на своего извечного соперника, а потом переводит взгляд на допрашиваемого.

– Говори, – цедит он сквозь зубы. – Ты – единственный предатель?

– Да, – хрипло выдыхает Питер. – Насколько я знаю.

– Что именно известно Мэттьюс?

– То, как устроена ваша база. Карты, чертежи, схемы.

Удар приходится на правую щеку. Кулак Итона смещает челюсть, двигает кости, и Питера мотает в сторону.

– Ублюдок, – шипит Четыре. Эрик отчего-то усмехается. – Макс. Как все это связано с ним?

Питер на мгновение запинается, дышит тяжело, сглатывает, будто соскребая со стенок горла слюну, и все же продолжает:

– Он приказал мне отправиться к афракционерам, влиться в их среду, стать их частью и доносить. – Питер вскидывает голову. Он горд. Он радеет за свое дело. Он действительно доволен собой. Повисает такая тишина, что Кристина слышит, как рой мыслей копошится в ее голове. – Я делал все по его приказам.

– И глаз чуть Эдварду не выколол тоже по его приказу? – Подает девушка голос.

Питер поворачивает голову, щурится, смотрит на Кристину, изучает.

– Нет, Искренняя, я действительно хотел выколоть ему глаз. Макс просто воспользовался этой ситуацией.

Кристина на мгновение сереет. И это не укрывается от взгляда Эрика. Он – единственный, кто истинно понимает, зачем она спрашивает об Эдварде.

Девочка все еще боится.

– Мэттьюс, – стальным тоном произносит Тобиас, – какие у нее планы?

Питер молчит. Лишь карикатурно кривит губы. Синяк на его щеке приобретает угрожающие очертания. Он сплевывает кровь и едва вытягивает шею. Красная кожа лопается, шевелится. Он словно живой мертвец.

– Нет, – твердо произносит Хэйес.

– Прости, что? – А Итон звереет с каждой секундой. Будто у него что-то сорвало, будто Эрик постарался. А бывший лидер Бесстрашия все склабится и склабится. Словно наслаждается ситуацией. Царство крови, боли, порока и выблеванных кишок – вотчина Эрика.

– Выполните одну мою просьбу, и я расскажу вам все, что знаю о планах Джанин Мэттьюс, – Хэйес умудряется выпрямиться в кресле, расправить плечи и посмотреть снизу вверх на Тобиаса так дерзко, что у того дергается кадык.

– Просьба?

– Вы можете задушить меня, – Питер бросает косой взгляд на Эрика, – можете переломать каждую кость в моем теле, можете избить до смерти, отрезать конечности, всячески изувечить, но я не скажу ничего. Только за одну просьбу. – Он смотрит внимательно, пытливо, все еще дерзит. Не боится. – Мне ведь терять нечего, – добавляет он и чуть двигает рукой. Наручники гремят, железо трется о железо.

– Что за просьба? – Подает голос Эвелин Джонсон.

Питер Хэйес молчит, опускает взгляд, а потом поднимает голову и глазами впивается в тонкую фигуру Трис Приор.

– Ты, – произносит он, смотря в глаза девушки, сейчас огромные и широко распахнутые на бескровном лице, – поцелуй меня. – Говорит он так легко и просто. И продолжает смотреть на Трис. И тогда, впервые, вся бравада, привычная, такая обыденная, нормальная, слетает, обнажая истину и суть. – Так, как целуешь его, – продолжает Питер, кивая на Тобиаса. – По-настоящему. И я расскажу все, что знаю о Мэттьюс и ее планах.

Юноша как будто не замечает, что кулак Четыре готов снова врезаться в его лицо, какими дикими и такими странными для всегда спокойного человека эмоциями наливаются глаза Тобиаса.

– Ты не прикоснешься к ней, – цедит он, нависая над Хэйесом, и тогда тот поднимает глаза.

– А вот это уже решать не тебе, а ей.

Кристина прикрывает глаза. Ситуация абсурдна и дика. Словно фикция, словно морок, словно страшный сон. Но девушка знает, что если она распахнет глаза, то дымка не рассеется. Останется такой, какая она есть. Первозданной в своем ужасе.

– Ладно, – раздается голос Трис. Губы у нее так поджаты, что превратились в одну линию, волосы растрепанны, и тонкие пряди лезут в глаза. Она отрывается от стены, делает шаг, потом еще один, подходит к Тобиасу, кладет ладонь ему на плечо и заставляет посмотреть на себя: – Я сделаю это. Это всего лишь поцелуй, – и смотрит так ласково и тепло, так, что Итон, сцепляя зубы, делает шаг назад, потом еще один, но не отходит далеко. Боится за Трис. Переживает. И сама мысль о ее губах на губах этого ублюдочного отродья приводит Четыре в бешенство.

– Давай, – усмехается Питер. – Целуй меня.

Трис молчит, не огрызается, не отвечает. Она просто склоняется над ним, ставит руки на стул, запястьями врезаясь в мужские бедра. Питер смотрит на нее внимательно. Замечает склеенные ресницы на верхнем веке глаза, неровные точки на щеках, горбинку носа. Взглядом касается ее волос, пушистых и вольных. Он бы сказал, что она красивая, да сам себя примет за мудака. Девушка же подается вперед. Он чувствует ее запах, ее дыхание, щекочущее ему лицо. Трис касается его рта осторожно и аккуратно, словно он может укусить. Питер же резко подается вперед, въедаясь в ее губы сразу, с размаху, бесстыдно вторгаясь в пределы ее рта. У нее горячий язык и влажные мягкие губы. Он целует ее страстно и сильно, словно вкладывает все, что чувствует в этот момент. И боль, и страх, и кровь, и жестокость, и насмешки, и что-то еще, почти светлое. Когда Трис уходит от его рта, он замечает слезы в ее глазах. Неужели она плачет из-за него? Питер ожидает, что она тут же отвернется, спрячется, что ей будет стыдно. Губы ее чуть припухли, а лицо так близко. Он чувствует биение собственного сердца у себя в глотке.

– Говори, – произносит Трис.

Питер видит лишь ее. И никого более. Забывает о присутствии остальных в комнате, о крике Эвелин Джонсон, когда ее сын чуть было не отрывает девушку от Хэйеса, обо всех этих глазах, чьи взгляды прошивают его кожу как иглы. Дикость какая-то.

Вот видишь, Стифф, что ты делала со мной? Всегда.

– Я ничего не знаю, – выдыхает он.

Глаза Трис темнеют. Пощечина такая, что у Питера резко дергается голова. Девушка так спешно и быстро отходит от него, что за грудиной что-то режет, словно вспарывает. Глупо-то как. Питер вскидывает голову и ждет продолжения. Он знает, что сейчас будет. Он довел своих мучителей до высшей точки. И правда же. Вот оно.

– Пистолет, – произносит Тобиас Итон.

Когда сталь оружия оказывается зажатой в его пальцах, он наставляет дуло пистолета прямо на Питера. Черная дыра смерти смотрит на лоб молодого человека. И он бы улыбнулся, да щека болит от удара. Хорошая девочка. Верно бьет.

– Питер Хэйес, – начинает Четыре, – ты приговариваешься к смерти за предательство собственной фракции и пособничество тирану Джанин Мэттьюс. – Питер почему-то хмыкает. Так иронично, почти зло и совсем чуть горько. – Будь смелым, – говорит Тобиас и стреляет.

Выстрел оглушает. Ножки стула кренятся, заваливаются. Человеческое тело падает на каменный пол гулко. Кровь заливает несколько плит, попадает в трещины, просачиваясь в них бурым, грязным цветом.

Трис Приор отчего-то плачет.

========== Глава 26 ==========

Запах крови такой едкий, пропитывает своей тяжестью воздух. И, когда Кристина делает вдох, то чувствует, как в носоглотке оседают молекулы вязкого железа, спертого кислорода, аж трудно дышать. Девушка жмурится, чуть трясет головой. До ее слуха долетают тихие всхлипы. Трис размазывает слезы по лицу и не поднимает глаз. Ей боязно смотреть – подруга осознает это быстро. И что-то колет внутри. У Трис Приор странная, такая дикая реакция на смерть Питера Хэйеса. Ублюдок ведь заслужил. Трис трет свои щеки и встает на ноги, приваливаясь к стене, давя на нее затылком и снова закрывая глаза.

– Эй, ты как? – Кристина и сама не замечает, как оказывается рядом с подругой. Та давит слабую улыбку, шмыгает носом и едва кивает.

– Нормально, – воздух со свистом через легкие. – Сойдет, – и смотрит на брюнетку.

Глаза у Трис покраснели, цветом крови зажглись по самой кромке, зрачок слишком расширен, и влага в них все продолжает копиться. Кристине это кажется странным и диким. Приор лишь жмет плечами и снова запрокидывает голову. И тут подруга понимает – Трис старается не разрыдаться в голос. Жизнь – штука странная, неправильная, несправедливая. Кристина не знает, в чем суть, знает лишь причину такого состояния Трис Приор. Она заключается в мертвом юноше на каменном полу этой комнаты. Люди уже кругом суетятся, стараются убрать тело. Кристина молчит, лишь сжимает руку подруги свои пальцами, давит на кожу, ощущая, как вспотела ладонь Приор, как ее лихорадит.

– Трис?

И светло-русые волосы цепляются за шершавую стену, конский хвост бьет Кристину по лицу.

– Я просто не люблю убийства. Это дико.

Приор кусает губы, валяет язык во рту, впивается зубами в мякоть. Кристина знает, что подруга врет. Дело не в смерти, не в луже крови, расползающейся на плитах цветастым пятном, не в том стеклянном взгляде, с которым Питер Хэйес уставился в потолок, дело в нем самом. Кристина смотрит на труп с удивительным спокойствием. Ее подруга все старается унять эмоции. Кристина знает. Кристина понимает. Не ее это – то, что было между Трис и Питером, то, что могло бы быть. Но больно Трис Приор по-настоящему. И Кристине думается, что задай она прямой вопрос, раскрой рот и произнеси заветные звуки, Трис лишь еще сильнее побледнеет, скулы ее вытянутся, кожа натянется, чуть не лопнет. Это ведь страшно, это дико. Кристина смотрит на Четыре, о чем-то рьяно говорящим с собственной матерью, переводит взгляд на Юрая и Зика, что возятся с трупом, а потом смотрит на Эрика.

Я знаю.

– Все будет хорошо, – шепчет она Трис и улыбается. Приор странно хмыкает, едва дергая плечами. Хмурит брови, изучая лицо подруги. Кристина видит, что какой-то вопрос вертится на языке Трис, но та не успевает его задать.

Сирена включается так оглущающе громко, что рвет барабанные перепонки. Комната наполняется диким воем, забивающим голоса и топот ног в коридоре.

– Что происходит? – кричит девушка, зажимая пальцами уши, приваливаясь к стене.

В помещении выключается свет, так резко погружает людей в темноту, что Кристина на мгновение теряет любые ориентиры. Она лишь все не отпускает руку своей подруги. И та отвечает ей взаимной хваткой напряженных пальцев. Ногти у Трис острые, рвут кожный покров Кристины, но так надо, так отчетливее и сильнее, почти живее.

– Все на выход! Живо! – Четыре пытается взять ситуацию в свои руки. Сирена продолжает выть, визжать и надрываться, возвещая каждого в штабе афракционеров об опасности. Какой – пока неизвестно.

Резко включаются красные лампы, отбрасывая на застывшие лица людей свои странные оттенки и цвета. Кристина понимает, что рука ее от хватки пальцев Приор чуть ли не занемела, фаланги слабо шевелятся, и нет тока крови. Но когда она лишается этой самой руки, то ощущает себя беспомощной – Четыре утягивает Трис за собой, все еще столь разбитую эмоционально.

В свете красных ламп Кристина различает лица людей. Комната стремительно пустеет. Труп на полу так и остается лежать, смотря стеклянными глазами в потолок. Мертвый Питер Хэйес сейчас смотрится страшно уродливым, почти безумным в этой агонии смерти. Кровавый плащ окутал его плечи и голову, искупал затылок в густой жиже, и дыра во лбу такая черная и большая. Почти дымится. Девушку завораживает это зрелище. Это даже не ужас, не страх, а человеческое любопытство. Оказывается, люди так хрупки, так слабы, сосуд из крови, костей и мяса, разбить который ничего не стоит. Еще никогда жизнь не казалась такой призрачной, а собственное тело таким ничтожным. Эрик часто повторял, что она слабая. Мы все слабы.

– Хватит стоять столбом!

Кристина поднимает голову. Взгляд у Эрика решительный, отдающий такой силой, что не восхищаться им невозможно.

– Не стой! – кричит он, и хватает ее за плечо. Мужские пальцы больно впиваются в ее кожу, чужая рука толкает ее в коридор так, что девушка вылетает, цепляясь носком черной кроссовки за дверной порог и едва сдирая себе ладони о противоположную стену.

Она слышит грохот, с которым закрывается дверь. Сирена орет так, что невозможно ничего разобрать. Мелькают темные, размытые силуэты – кто-то куда-то бежит. У Кристины бьет в висках, а в носоглотке все еще стоит запах крови. Девушка смотрит на Эрика. В ярко-красном, багровом свете металл на его лице блестит столь зловеще, а пятна татуировок похожи на рваные дыры. Кристина приваливается к стене. Ее мутит.

– Эй! – чужие руки встряхивают ее резко, так звонко, что в ее голове отзывается что-то набатным движением, – не смей проявлять слабоволие, Кристина! Поняла меня? Не сейчас!

– Эрик, что происходит?

Он хмурится. И девушка понимает, что в этой какофонии звуков и красного мигающего света он ее просто не слышит. Тогда она смелеет. Ее пальцы обхватывают воротник его кожанки и дергают на себя, так, что Эрик вынужден наклониться. Она различает его лицо столь близко, что видит, как у него рассечена щека. Тонкая карминовая струйка крови засыхает спешно и быстро. Кристина не знает, где он получил эту царапину, но ловит себя на мысли, что хотела бы провести по ней пальцами, удостовериться, что это всего лишь ерунда. Ей хочется улыбнуться. Грустно, обреченно. Кажется, она прекратила себе врать.

– Что случилось?! – кричит она, и Эрик слышит. Он наклоняется еще ниже, так, что ухо девушки обдает его горячим дыханием. И Кристине становится так жарко. Ладони стремительно потеют. И сейчас она сомневается в том, что причина влаги на ее коже – это лишь следствие всей той ситуации, в которую попали афракционеры. В ее волнении во многом заслуга этого мужчины.

– На нас напали! – его губы почти касаются ее уха, пока он говорит громко и четко. – Слышала, Джонсон?! – Кристина качает головой. – Потому что не хер вести себя как пустоголовая дура и пялиться на труп! – девушке отчего-то становится смешно. Потому что в такой обыденной грубой фразе она не чувствует настоящей грубости. Это, скорее, привычка. И не более. – Это Мэттьюс! Вернее, ее подзаборные шавки! – Эрик поворачивает голову, смотрит в дальний конец коридора, а потом делает шаг вперед, становясь к девушке настолько близко, что Кристине перехватывает дыхание. Она действительно чувствует себя пустоголовой дурой. Потому что сейчас, в данный момент, может лишь осознавать то, насколько широки его плечи и какая у него мощная шея. Ведет себя как сучка во время течки. – Кристина, слушай меня внимательно! – ах, он, оказывается, что-то еще говорит. Девушка трясет головой и старается сосредоточиться. Подумать о том, что она, в сущности, испытывает к этому мужчине, чего от него хочет, она сможет потом. – Помнишь тот пистолет, который я тебе дал перед вылазкой?! – она кивает. – Возьми его! Он лучше всего стреляет! Нам придется отбиваться! И, девочка, не высовывайся! Я не жажду потом соскребать твои мозги с плит!

Он отстраняется так быстро, резко разворачивается и моментально исчезает. Сирена рвет барабанные перепонки, весь мир предстает перед глазами в красном мареве. Кристина вдруг понимает одну банальную вещь – Эрик беспокоится за нее. Она не знает, какой оборот приняли их отношения, знает лишь то, что они перестали быть немыми серыми фигурами в жизни друг друга, случайными прохожими. И Эрику Кристина почему-то хочет верить.

Рано или поздно всегда наступает момент, когда надо принять тот факт, что данность меняется. В ее случае – это Эрик.

Кристина делает глубокий вдох и быстрым шагом направляется к лестнице. Оружейная находится на одном из нижних этажей. При ней лишь складной нож, спрятанный на правой голени. Это – плохое оружие в данной ситуации. Когда девушка касается пальцами холодного металла перил, то помимо зычного воя сирены вдруг слышит звуки выстрелов. Враг добрался до самого штаба. Начался открытый бой. Девушка пригибается, сбегая по ступеням, впервые радуясь той суматохе, которую создают кругом сирены и красный цвет лампочек. Она – такая маленькая и утлая, в этой черной одежде – сможет прошмыгнуть быстро и незаметно. Эрик прав. Ей нужен пистолет. Девушка вдруг замирает. Может, стоило пойти с ним? Хотя, какое? Эрик ведь сунется в самое пекло. И на этой мысли у Кристины за грудиной отчетливо колет.

Она сбегает по ступеням, вертит головой, пытаясь определить направление. Грохот автоматной очереди звучит совсем рядом. Кристина резко пригибается, вплотную становясь к стене. Ее лопатки так вжимаются в холодный камень, что девушке становится больно. Эти ублюдки хорошо вооружены. И ищут что-то целенаправленно. Может они пришли убить Эвелин Джонсон? Отруби змее голову, и все будет решено. Значит, задача каждого Бесстрашного среди афракционеров не дать врагу добраться до лидера. Все просто. Все как всегда. Убийственная простота. В буквальном смысле.

Когда рядом с головой Кристины сносит стену, она приседает на корточки, закрывая уши руками. Каменная крошка засыпает ее плечи и волосы, осколки стены летят на пол, а грохот автомата становится таким громким, что девушке закладывает уши. Кто-то там отчаянно сражается. Она слышит выстрелы пистолета. Какая ирония. Пистолет и автомат. А потом она слышит сдавленный стон, звук падения железа на бетон, а, следом, и тела. Девушка чуть приподнимается, оставаясь на согнутых ногах. Ее глазам предстает такая картина: солдат, весь в черном, раскинут на каменном полу, на нем восседает Тобиас Итон. Автомат и пистолет валяются в стороне. Мужчины дерутся. Четыре пытается задушить противника, пальцами сжимая его горло. Тот отбивается, но уже слабо. Кристина замечает, как влагой пропиталась куртка Итона, какое пятно расползается на его плече. Темное, мрачное, кровавое. Четыре ранен. И девушке хочется надеяться, что не смертельно. И так не во время, совсем невпопад она вспоминает об Эрике.

Будь жив.

Немая, стылая просьба. Но в ней много отчаяния. Кристине становится страшно. За каждый удар, за каждый выстрел, за Эрика, который может быть где угодно в этой какофонии звуков и света.

Только будь жив.

Вдруг грохот сотрясает помещение. Уже такой знакомый. Пол шатает под ногами, камни скачут по плитам, отбивают свою незамысловатую дробь. Девушка знает, что происходит. Слышала уже однажды. Помещение сотрясает так мощно, грохот и гул нарастает, а потом вдалеке яркая вспышка.

Взрыв.

Кристина скрючивается, складывается, отчаянно зажимая ладонями уши, утыкаясь лицом в собственные колени. Штаб трясет. Кажется, враг пытается что-то взорвать. Добраться куда-то. Девушка не знает. Осознает лишь, что полагаться в этой ситуации надо лишь на себя. Пол под ней опасно кренится. И вдруг сверху падает огромная глыба камня. Она пробивает пол в соседней комнате, где дерутся солдат и Четыре, стремительно несется вниз, сшибая этажи, образуя зияющую дыру. Кристина боится взглянуть туда, боится увидеть труп любимого человека своей подруги. Сегодня и так слишком много трупов.

Наступает подозрительная тишина. Сирена захлебывается где-то вдалеке. Здесь все провода порваны и истерзаны камнем. Красные лампочки перестают мигать своими многочисленными глазами, застывают, замирают – потухшие точки багрянца. Девушка слушает удары своего сердца и свист, с которым дыхание вылетает у нее изо рта. Безумие. Сущее безумие творится кругом. Кристина все же приподнимается, выглядывает из-за покореженного сначала автоматной очередью, а потом и далеким взрывом куска стены. Она видит огромный провал в полу. Этаж теперь разделен на две равные части. Кристина встает, все так же стараясь пригибаться к полу, цепляется пальцами за стену, обходит ее, подходит к самому краю и заглядывает вниз. Она видит землю и стальные шпили каркаса здания. И больше ничего.

Когда раздается чей-то хриплый кашель, девушка резко вскидывает голову. Тобиас Итон отряхивается от камней и каменной крошки. Он сидит, чуть согнув левую ногу. Правая рука у него изогнута под неестественным углом. Нерабочая – понимает Кристина. Их разделяет провал в несколько метров, но девушка все же решает сложить ладони рупором и докричаться до своего бывшего инструктора.

– Четыре! – зовет она, и мужчина поворачивает голову. – Ты в порядке?!

Она видит, как он кивает. Видимо, говорить из-за такого огромного количества пыли ему тяжело. Кристина и сама чувствует, как в ее носоглотке ворочается что-то вязкое. Воздух такой спертый, такой тяжелый, пропитанный кровью и разрушением.

– Ты как?! – все-таки Тобиас говорит.

– Отлично! Даже не ранена! Тебе нужно в медицинский пункт! А я пойду добираться до оружейной! – Кристина косит глаза на камни и глыбы кругом, порушенную лестницу, с помощью которой она добралась сюда. И чувство дежавю схватывает все ее нутро.

Итон снова кивает, поднимается на ноги. Девушка видит, как его пошатывает. Труп солдата куда-то исчез. Четыре подбирает с пола пистолет, засовывает его за пояс собственных темных джинсов и, прихрамывая на одну ногу, идет к мало разрушенному коридору. Кристина мнется на этой стороне. Она бы помогла, как-то посодействовала, но пропасть, разделяющая их, огромна.

– Будь осторожен! – снова кричит она. – Ты нужен Трис живым!

– И ты! – усмехается он в ответ, едва поворачиваясь. Девушка видит, что каждое движение дается ему не просто. Она замолкает и тревожно смотрит на то, как Тобиас исчезает за поворотом стены.

Кристина глубоко вдыхает и тут же жалеет об этом, заходясь кашлем. Ее рот и горло наполняет вязкая пыль, оседает на языке и в гортани. Кристина давит пальцами на горло, продолжая кашлять. Ей необходимо убраться из этого места, как-то пробраться к оружейной, найти хоть кого-то из своих. Тобиас был так рядом, на расстоянии вытянутой руки, но огромная дыра в бетонном полу не позволила им даже нормально говорить, лишь перебрасываться словами. Кристина сжимает виски. Она чувствует себя усталой и измочаленной. Находиться в безвестности – самое отвратительно чувство на свете. Но иного ей не остается.

Девушка оглядывается. Лестница, ведущая вниз, цела. Ее металлические перила поблескивают в тусклом свете мигающих ламп. Где-то вспыхивают красные огоньки – система сигнализации все еще пытается работать, но в этой части здания она безвозвратно испорчена. Кристина наклоняется и вытаскивает нож, который она всегда носит на голени. Какое никакое, а все же оружие. Она сжимает его рукоятку пальцами, чувствуя, как металл скользит. Девушка хмурится. Странно это. А потом понимает, что ладони у нее мокрые. Пот. Кристина спешно облизывает губы, вдруг ощущая, как бьется сердце в грудной клетке, скачет и трепещет. Дикость какая-то. Необходимо выдохнуть и взять себя в руки. С ней ничего страшного не случилось. Она даже не ранена.

Кристина трясет головой, давит пальцами на переносицу, а потом делает шаг вперед, туда, к лестнице, ведущей вниз. Там много ступеней. Ей хватит, чтобы окончательно успокоиться. Следующим шагом девушка запинается. Она видит, как по лестнице поднимается фигура. Мужская, насколько она может судить по развороту плеч и высоте роста нежданного гостя. Кристина нервно сглатывает. Она сейчас слаба, практически безоружна. Если у него огнестрельное оружие, то все, баста. Она грохнется на эти плиты безжизненным телом, как это сделал сегодня уже Питер Хэйес. Девушка хочет метнуться за угол, спрятаться, но ее ноги прирастают к полу, когда она видит чужое лицо.

Рот Кристины приоткрывается в немом, беззвучном крике, царапающем ей глотку. Глаза так расширяются, что становятся на пол-лица, и зрачок закрывает практически весь белок. В ее диком, нечеловеческом взгляде плещется осязаемый страх. Девушке хочется зашептать заветное нет, замотать головой, стремясь прогнать наваждение, жестокий мир, бесчеловечную игрушку разума, но Кристина не привыкла обманываться. Не в этом мире, не в этой жизни. Она знает, что человек перед ней правдив и реален, так же, как и нож, зажатый в ее потной ладони.