Текст книги "Одиночество вдвоем (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Эви, – зову. Могу, конечно, подойти, но не хочу устанавливать с ней физический контакт. Вряд ли она готова к этому.

Девушка поднимает голову, но не поворачивается в мою сторону, продолжая сидеть на месте. Стучу кулаком об кулак, откашлявшись:

– Хочешь замерзнуть?

Никакой реакции.

– Знаешь, у нас там лапша завалялась, так что… – замолкаю, когда понимаю, что таким бредом её не возьмешь.

Она другая.

Рука невольно тянется к карману, в котором лежит пачка сигарет, но не хочу дымить. Никотин разрушит ту природную идиллию, которая так нравится Эви. Девушка сидит не так далеко от меня, но всё равно не обращает никакого внимания на мои слова.

И мне ничего не остается. Я должен оставить её здесь, не могу принуждать её к какому-либо действию, поэтому разворачиваюсь, медленно поднимаясь вверх, всё время бросаю взгляд на девушку. Уверен, ей просто нужно время для себя, и мне стоит предоставить его, поэтому отворачиваюсь, возвращаясь к автодому, чтобы развести небольшой костёр и согреть воду. Бутылки с водой неизвестно, сколько стоят здесь, но ничего не поделаешь. Другой нет.

Время текло. Я заметил, как стемнело, как влажный воздух стал холоднее, как стихли птицы, голоса которых сменило трещание сверчков. Слышу только громкое уханье совы, которая явно решила раздражать меня, поэтому села на ветку высокого дуба. Я напряженно поглядывал в сторону деревьев, за которыми находилась река. Между стволами уже густая тьма, и свет от костра не может осветить её как следует, но не думаю возвращаться за Эви. Сам не могу объяснить, почему.

Вокруг горящих веток раскладываю камни, после чего отряхиваю ладони, поднимаясь по ступенькам в трейлер, включая ручную лампу, свет который бледно-голубой, ставлю её на стол, открыв ящик, чтобы найти что-нибудь поесть, но хмурю брови, поворачивая голову, когда слышу шаги. Эви медленно заглядывает внутрь, держась за дверную раму, одной ногой переступает порог, осматривая небольшое помещение, и с какой-то опаской переводит свой взгляд на меня. Не хмурится, не сжимает от злости губы. Её лицо выглядит расслабленным, но это ничего не значит. Я замечаю, что она пришла босиком и без моей кофты, поэтому вздыхаю, подходя к шкафу. Вытаскиваю с полок свитер, немного замявшись, открываю ящик с бельем, подозвав к себе Эви:

– Переоденься, пока я лапшу делаю, – бросаю свитер на стол, взяв с полки две упаковки лапши, и направляюсь к выходу, чем вынуждаю девушку сжать руки на голой груди и отступить к кровати в темноту. Не смотрю на неё, выходя, после чего закрываю дверь, чтобы оставить её одну. Мы с Дженни часто грели воду в кастрюле на огне, так что это не вызывает трудности. Пытаюсь не думать об Эви, пока готовлю лапшу, вообще пытаюсь не пропускать мысли о девушке, чтобы лишний раз не размышлять на тему её жизни, это до жути отвратительно. Одно воспоминание о «логове» её отчима чего стоит.

Тру лицо руками, сижу на сложенном несколько раз одеяле в позе йога и смотрю на яркий огонь, который хорошо греет мой замерзший нос и холодные ладони. Накидываю капюшон на голову, проверяя готовность лапши, после чего реагирую на движение сбоку, поворачивая голову. Эви открывает дверь, осторожно выглядывая на улицу. Осматривается, словно проверяя, на месте я или нет, после чего хочет вновь закрыть дверь, отчего хмурюсь:

– Ты не будешь кушать? – вопрос остается проигнорированным. Девушка закрывается, поэтому отворачиваюсь, грубо потирая лоб ладонью. Как я мог рассчитывать, что у неё появится аппетит? Смешно, Дилан.

Если честно, сам не хочу набивать желудок, но, если не сделаю этого, то точно начну чувствовать, как меня ломит от желания принять дозу. Уж лучше заполнить пустоту едой, чем вновь поддаться желанию. Но даже от запаха еды меня начинает тошнить. Но придется запихнуть это в себя, хочу этого или нет.

– Опять струна порвалась.

Поднимаю глаза.

– Только посмей потратиться мне на гитару, – Дженни смеется, показывая на меня пальцем. Сидит по другую сторону от костра, широко улыбаясь.

– Я знаю твою манию, – пытается настроить гитару, опуская глаза на музыкальный инструмент, что держит в руках, сидя в той же позе, что и я.

Не могу хмуриться, поэтому с грустью смотрю на девушку, которая вновь пытается сыграть, но лишь закатывает глаза, ворча:

– Не быть мне гитаристом «The Pretty Reckless», – вздыхает, качая головой, и вновь поднимает на меня свои карие глаза, в которых блестят огни желтого пламени.

Смотрю на неё, сжимая губы, и моргаю, чувствуя, как глаза начинают гореть от скопившихся в низ слез.

– Что с тобой? – Дженни улыбается, убирая темные волосы за уши, и наклоняется вперед. – Не бойся, я всё равно сыграю. Какой ужин у костра без моих завываний? – смеется, расправив плечи, и удобнее берет гитару.

Я тру веки, избавляясь от соленой жидкости, и открываю глаза, уставившись на пустое место напротив меня. Опускаю руки, не отводя взгляд в сторону, продолжаю смотреть перед собой, будто от моего пристального взгляда что-то изменится, но всё остается прежним, лишь темнота сгущается, проникая внутрь меня вместе с холодом. Плюю на лапшу, хотя еды у нас не так много, и засыпаю костёр песком, топчу ногой ветки, позволяя ночи полностью окружить меня. Стою на месте, пуская пар изо рта, и поднимаю голову, уставившись на темное небо без единой сверкающей звезды, после чего медленно иду к трейлеру, поднимаясь по ступенькам, и открываю дверь, переступая порог. В помещении горит лампа, но она не способна осветить всё полностью, поэтому мне требуется время, чтобы обнаружить Эви. Она не решилась занять кровать. Укуталась в одеяло, сев в углу комнаты. Пару секунд топчусь на месте, но не комментирую увиденное, закрывая дверь на замок, после чего, вытираю потные ладони о кофту, чувствуя, как дрожь в ногах усиливается. Мне чертовски хочется вонзить иглу себе в кожу, и желание растет с каждым шагом к кровати, сажусь на неё, согнувшись, и ставлю локти на колени, опустив в ладони лицо. Дышу хрипло, пытаясь не думать о том, как сильно сводит челюсть. Кусаю зубами рукав кофты, терплю, ложась на бок, и смотрю в стену, игнорируя мерцание голубой лампы. Пытаюсь сдержать мычание, но всё равно издаю полу стон, переворачиваясь на живот, отчего тут же чувствую тошноту.

И слышу шорох.

Но не пытаюсь выяснить, что происходит в другом конце помещения, ведь сейчас мне с трудом удается пошевелиться. Сжимаю руками живот, лбом упираясь в жесткую кровать, зарываюсь в одеяло, кашляя и давясь слюной, продрогнув, когда ощущаю неуверенное касание к моему плечу. Не поворачиваю голову, продолжая громко дышать через рот. Сжимаю веки, стискивая зубы от изнуряющей боли, что терзает меня изнутри, и ерзаю на кровати, пытаясь подползти ближе к стене, но не выходит. Глотаю слюни, скопившиеся во рту, приоткрывая один глаз, и различаю ноги Эви. Она села на колени, аккуратно касается пальцами моего плеча, поднимая их выше, к холодному лицу, что покрывается потом. Молчу, сжимая губы, чтобы не стонать, но тело всё равно дрожит, скоро меня может сковать судорога, но меня волнует лишь здравие сознания. Я боюсь потеряться. Не хочу причинить боль Эви, а здесь даже нет наручников, что напрягает. Девушка медленно ложится на бок рядом со мной, уже сильнее прижимая пальцы к моей щеке, скользит кончиком указательного по моей скуле, собирая капельки пота, не смотрит мне в глаза, полностью опуская холодную ладонь мне на лоб, словно впитывая жар, охвативший мое тело, немного поднимает руку, убирая прилипшие к коже моего лица волосы, и снимает с моей головы капюшон, слегка приподнявшись на локте второй руки.

Я уже давно понял, что ей проще находится в темноте. Она ощущает себя спокойнее во мраке, ночное создание.

Мычу, корчась, и сворачиваюсь калачиком, сжимая ткань простыни пальцами, Эви вновь садится на колени, продолжая гладить меня по лбу и волосам, иногда резко отдергивая руку, когда я вздыхаю или кашляю. Девушка наклоняет голову на бок, пальцами второй руки скользит к моей ладони, которой сжимаю одеяло, давясь слюной, которую не могу нормально проглотить, челюсть уже ноет, поэтому у меня появляется желание пожевать что-то, но кусаю только свой собственный язык, причиняя себе боль. Девушка касается пальцами тыльной стороны моей ладони, наверняка ощущая, как она дрожит, и это злит. Мне не нравится, когда кто-то видит меня таким.

«Что с тобой?» – схожу со своего гребаного ума, ибо слышу приглушено голос Дженни, от которого головная боль только увеличивается, вынуждая вовсе сжать веки, чтобы ничего не видеть.

«Я могу тебе сыграть», – смех. Она смеется, и в моих мыслях всплывают картинки – чертовы воспоминания с её участием.

«И чего ты улыбаешься? Я, по крайней мере, петь умею», – Дженни поднимает голову, вновь пальцами пройдясь по струнам, отчего в голове заиграла знакомая мелодия.

Мне нужно открыть глаза.

Больше не могу видеть эту темноту, но веки значительно потяжелели.

«Чего только не сделаешь для тебя, мелкий засранец», – смеется, убирая волосы в хвост.

Прекрати думать о ней.

«Ты уверен, что это съедобно? – Дженни идет по улице, с недоверием рассматривая булку в руках. – Выглядит хуже, чем твоя стряпня».

Уйди.

«Боже», – смеется, качая головой.

Оставь меня, Дженни.

«Нет! – она визжит, крича, когда падает в холодную речную воду, и смеется, смотря в мою сторону, поднимаясь. – Не думай, что это так просто сойдет тебе с рук».

В горле сохнет, а мои попытки сделать глубокий вдох тщетны. Дрожу, чувствуя, как тело тяжелеет, мышцы немеют, мне больше не шевельнуться. Но я всё ещё ощущаю, как Эви осторожно гладит мою щеку и ладонь, поэтому пытаюсь открыть один глаз, но зрачком шевелить так же трудно, так что смотрю только в одну точку, вдруг громко шмыгнув носом. Эви замерла, убрав руку от моей щеки. Не могу быть уверен, что она смотрит на меня, ведь не вижу её, и картинка перед глазами смазывается, когда глаза наполняются горячими слезами.

Дженни обеими руками сжимает мою ладонь, поднося её к своему подбородку, и улыбается, кивая головой, после чего поворачивает голову, бросив взгляд в сторону костра: «Может, нам стоит уйти вместе?»

Голубой свет резко погас, погрузив нас в полнейшую темноту.

Комментарий к Глава 19.

Официальный трейлер: https://www.youtube.com/watch?v=ztx5OvtSpU0

========== Глава 20. ==========

Пустые баночки из-под неизвестных для нее медикаментов, а быть может это вовсе не успокоительные, которые так яро употреблял отец каждый день, глотая одну за другой. Один раз, как в последний, давясь, запихивая в себя без остановки, больше не зная меры, не видя границ, не ощущая тяжести на своих плечах. Оно дарило свободу, давало почувствовать себя независимым, отдаленным, изолированным от окружающих.

Но за полетом следует падение.

И падение было смертельным. Раздробленные кости, изуродованная душа вывернута наизнанку, будто крича: «Довольны?» – обращение к пустоте, к людям, которых нет рядом, к самому себя, в то время как тебя больше нет. Это ложь.

Внушение нормальной реальности.

Радости, счастья нет, и никогда не было. Есть лишь иллюзия.

Вы не чувствуете себя хорошо, Вы лишь вынуждаете себя в это верить. На самом деле медленно летите в бездну.

Вся жизнь – это падение.

И в тот день отец Эви достиг своего дна.

От лица Эви.

Крепко.

Его ладонь слишком сильно сжимает мою руку, но не пытаюсь прервать наш контакт в полной темноте, в которой мне гораздо легче дышать. Ещё секунда – и могу нормально различать вещи, вижу Дилана, который пытается приподняться на локте, чтобы уменьшить давление на живот, но лишь кряхтит, выругавшись, после чего вновь не справляется с судорогой, падая носом в простынь. Его лицо практически за пару минут потеет, что говорит о резком скачке давления, поэтому сжимаю пальцами его запястье, чтобы проверить пульс, и, кажется, мое сердце начинает скакать в ритм с его. Бешено. Касаюсь пальцами его лба – горячий, дыхание хриплое, и ему явно тяжело дается наполнить легкие воздухом. Нужно помочь присесть, иначе он не сможет восстановить дыхание.

С этой мыслью, оставив все другие, я попыталась приподнять Дилана за плечи, но мои руки слишком слабы. Тонкие запястья тут же заныли от тяжести груза. Вновь опускаю парня, нервно вытирая пот со своего лба, понимая, что руки в чем-то измазаны. Темном. Приходится встать с кровати, чтобы заставить эту чертову лампу гореть. Той явно по душе издеваться надо мной – мерцает без остановки, но, в конце концов, мне удается включить устройство, лучше разглядев ладони.

И тут сбивается мое дыхание.

Кровь.

Оборачиваюсь. Бледный голубой свет лампы дает возможность рассмотреть Дилана, который с явно выраженным гневом грубыми движениями стирает с лица кровь, что течет без остановки из его носа. Парень поднимается на локтях, кашляя, и хватается пальцами за стену, пытаясь тем самым подтянуть себя вверх, но его попытки тщетны. Стою на месте, не выражая никаких эмоций, но чувствую, как те начинают подбираться к глотке.

Мужчина опускается на кафельный пол, еле держит равновесие, по бледным щекам стекают капли холодной воды, смешиваются с алой жидкостью, что течет из носа. Синие губы дрожат от холода, что внезапно сковало тело, сильно исхудавшее за несколько лет жизни в браке. Он медленно умирает, истощается, каждый день ощущает, что огонь внутри гаснет.

Нет, он уже потух.

Девочка заглядывает в ванную комнату, удивившись, что отец не зашел к ней, чтобы уложить спать, как обычно он делал. Придумывал на ходу сказку, всячески смеша дочь.

Да, у него было неплохое чувство юмора.

Она немного поникла, внимательно рассмотрев мужчину, и с непониманием спросила:

– Что ты делаешь?

Сжимаю дрожащие пальцы, пытаясь проглотить комок, что начинает причинять мне боль, въедаясь в стенки горла, моргаю, вовсе не желая возвращаться в тот день. Дилан находит силы сесть, опирается спиной на стену, его голова опущена, пытается ладонями прикрыть нос, и я вижу, как трясутся его руки при попытке коснуться лица. Медленно, словно с опаской, подхожу к кровати, растирая ладони о ткань штанов. Сейчас я вижу его, и это останавливает, рождает внутри меня тревогу. И знаю, что он может видеть меня, и это не нравится, хочу быть скрытой в темноте, пропасть с чужих глаз, испариться, исчезнуть.

Дилан подносит руку к зубам, кусая кожу, чтобы перебороть желание, оно с такой силой раздирает его изнутри, что глаза парня слезятся, а мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Мне тошно наблюдать за подобным. И наркотики того стоят? Стоят этих мучений? И я вновь ничего не могу. Абсолютно. Только смотреть и бороться с теми чувствами, что подобно острию ножа скользят по коже спины, разрывая, оставляя глубокий шрам, который вряд ли пропадет бесследно. ОʼБрайен помогает себе согнуть ноги в коленях, и закидывает голову, рвано дыша в потолок, руки нервно трясутся, хрустит пальцами, кусая нижнюю губу, и даже не пытается взглянуть на меня. Избегает контакта глазами, да и вряд ли он способен сфокусировать взгляд на чем-то в данный момент. Наклоняюсь, опираясь ладонями на кровать, и ползу к стене, сажусь так же, как и Дилан, только ноги укладываю на бок, ведь всё ещё чувствую жар там внизу. Неприятное жжение, раздражение внутренней стороны бедер, отчего не могу долго сидеть в одном положении, но сейчас стараюсь не думать об ощущениях, а больше внимания уделять парню, который давит пальцами на сжатые веки, очень быстро дыша, что неестественно людям. Смотрю на него, молчу, не желая ничего говорить, да и слова здесь лишние, кажется, парню и не хочется ничего от меня слышать, он сам всё понимает, так что…

– Иди спать, – выходит грубо. Дилан говорит это на выдохе и вновь замолкает, даже не представляя, что сейчас происходит в моей голове.

А я тону.

Кану в воспоминания, которые давно спрятаны под подушкой ещё маленькой девочки с разбитым сердцем.

[флешбэк]

– Иди спать, малышка, – он улыбается ей, хотя натянуто и не так тепло, как обычно, и девочка входит в ванную комнату. Мятая ткань футболки, что отдал ей отец, висит на теле, худое лицо усыпано бледными веснушками, а темные и растрепанные волосы вовсе не портят её милый вид. Большие глаза, что постоянно с самого рождения с интересом смотрели на мир, сейчас изучают мужчину, который корчится и сутулится от боли на полу. И осознание происходящего слишком быстро врезается в его голову, заставляя виновато опустить лицо. Сидит, ждёт, пока героин окончательно не заберет его, пока он полностью станет свободным, а его дочь – его девочка – смотрит. Она видит его.

Он умирает на её глазах.

Таких чистых, наполненных интересом к жизни, к миру вокруг, и сейчас он убивает себя, забирая всё это у неё.

И эта мысль действует, как пинок, толчок к движению. Мужчина, приподнимает руку, перевязанную у самого локтя жгутом, хватается за край раковины, в которой свалены прозрачные и пустые баночки со шприцами. Напрягает всё свое разваливающееся на части тело, чтобы встать на ноги, и подходит к дочери, которая не пугается, продолжает смотреть на него, спрашивая:

– Ты плохо себя чувствуешь?

Отец нервно улыбается, но уже теплее. Он касается её макушки мокрой ладонью, гладит по волосам, хрипя прокуренным голосом:

– Порядок, иди спать, малышка, – двигается к двери, чтобы выйти в коридор. Ему нужно добраться до кухни, до телефона, чтобы вызвать скорую.

Он не из тех, кто хочет умереть. Нет, вовсе не такой. Просто, ему тяжело жить, но стоит держаться, верно? Ведь, Эви смотрит на него.

А это главное.

Она – главное.

Опирается ладонями на стену, пытается быстро перебирать вялыми ногами, сражаясь с лишающим его жизни процессом, что уже активировался внутри него. Спешит к кухне, но спотыкается о порог, падает на пол, бьется мокрым лбом, тут же поднимая голову. Смотрит на телефон, провод которого свисает с края стола. Он должен добраться, должен победить.

Эви шаркает босыми ногами по холодному полу, со своей детской растерянностью смотрит на отца, который еле ползёт к столу, позволяя крови из носа капать на пол. Кусает мокрые губы, поднимая ладонь выше, чтобы ухватиться за провод. От напряжения на шее выступает синяя линия толстой вены. Он почти касается кончиками пальцев провода, как тот резко поднимается выше, как и взгляд мужчины, который в секунду изменился в лице.

Худая девушка стоит у стола, пальцы обеих дрожащих рук сжимают несчастный провод, она прижимает его к себе, с приоткрытым ртом смотрит на мужа, который глотает воздух, умоляя:

– Вызови скорую, Кристал, – давится, а в покрасневших глазах уже скапливаются горячие слёзы, ведь он предчувствует конец. – Кристи, милая…

Девушка тяжело дышит, как-то странно дергается, когда на кухню вбегает её мать – пожилая женщина с слабым сердцем – и застывает в дверях, где так же остановилась Эви, уже с тревогой смотря на отца.

Давление в висках мужчины усилилось. Оно вот-вот разорвет голову на части, жалкие куски. Сердце скачет. Но уже нет ощущения жизни.

Он уже не жив.

Старушка хватает внучку за плечи, желая увести прочь с кухни, и та, будто в трансе, не сопротивляется, хотя всё время бросает взгляд назад, прислушиваясь к собственному дыханию.

И оно не останавливается, когда её мать падает на колени рядом с телом мужчины, всё так же сжимая провод от телефона. Коридор заполняется громким криком, воплем, полного безумия.

Но он сам виноват.

Ибо он не ценил её.

Поэтому она не помогла.

Она давно уже сошла с ума.

Девушка поднимает темный взгляд на свою дочь, которую уводит прочь старушка.

Это всё она.

Её вина.

Дрожащие губы еле шепчут, так тихо и невесомо, что разобрать никому не под силу:

«Умри».

[конец флешбэка]

Я трясусь.

Прижимаю колени к груди, а дрожащими руками пытаюсь спрятать мокрое лицо, но лишь приношу себе боль, скользя ногтями по щекам. Нервно качаюсь назад-вперед, ударяясь затылком о стену. И, кажется, только сейчас Дилан решил заставить себя взглянуть на меня, и в данный момент этого не хочется мне, ибо по щекам уже текут слёзы. Шмыгаю носом, обнимая себя руками, и отворачиваю голову, смотря в сторону, слабо мычу, вновь и вновь перематываю в мыслях эти темные воспоминания, словно смотрю старую пленку, приглушенно слыша каждое слово. ОʼБрайен стонет, заставляя себя опереться рукой на кровать, немного наклониться ко мне, но ему нужно время, чтобы набраться сил и спросить:

– Какого черта ты… – задыхается. Давится кровью из носа, что начала стекать по стенкам к горлу. Прижимает ладонь ко рту, закрывая его, и кашляет без остановки, всё больше и сильнее сутуля спину, вовсе касаясь лбом своей коленки. Я сжимаю пальцами живот, качая головой, душно, жарко. Слишком светло, чтобы показывать свои эмоции. Никто не должен их видеть. Даже я сама, но срываюсь на плач, начиная грубо тереть лоб ладонью.

– Эви, – чувствую, как ледяные, но мокрые пальцы парня касаются моей голени, забираясь под ткань штанов. Это единственное место, которое он может достать, ибо поднимать руки не в силах. Виском прижимается к коленям, смотрит куда-то в стену, не на меня, пытаясь дышать:

– Почему? – ему тяжело произнести все те слова, что вертятся в голове, поэтому говорит что-то одно, но этого вполне достаточно. Но не могу дать ему ответа. Просто, внутри всё кричит. Я кричу. И этого никто не видит.

Правда, шепот всё-таки вырывается.

– Не «уходи», – дрожащий голос. Мне не под силу говорить громче и четче. Дилан хмурит брови, медленно повернув голову в мою сторону, и я так же смотрю на него, хныча.

Страх. Детский ужас перед смертью. Сейчас не могу здраво оценивать ситуацию, полностью отдаюсь воспоминаниям.

И тогда отец умер. В тот самый день. Странно, что сейчас я сравниваю Дилана с ним, отчего внутри рождается страх.

Что, если он тоже…

Я больше не хочу видеть этого. Не перенесу ещё одного раза.

ОʼБрайен хмур. Он громко дышит, пытаясь остановить дрожащие зрачки на мне, что дается с трудом.

Как бы мне не было тяжело и отвратно это признавать, но Дилан – он «всё». Я привыкла к нему, смогла это сделать за то время, что мы провели вместе. Мне не под силу объяснить своих чувств, но одно знаю точно – пока ОʼБрайен рядом, я буду в порядке.

Вытираю слезы грубыми движениями, пытаясь причинить себе гораздо больше физической боли, чтобы затмить ту, что гложет изнутри. Дилан молчит. Слышу, что дышит, так же не желаю смотреть на него.

Открывать кому-то свои чувства – это как разрезать кухонным ножом свою грудную клетку, позволяя людям вокруг плевать тебе в душу и рвать легкие, лишая воздуха. Так что сейчас мне нужно «зашить» раны, вновь скрыть всё внутри себя, и больше не вынимать наружу, не демонстрировать другим, чтобы мне не сделали больно.

А люди всегда сделают.

Я так сильно ненавижу себя за это. За противоречия самой себе.

Ненавижу Дилана, который дает мне надежду, дает возможность подняться, после чего я вновь падаю. И с каждым разом всё больнее.

Я ненавижу.

Ненавижу.

Лампочка мерцает, и я молюсь, чтобы она погасла, дав мне исчезнуть, что и происходит. Помещение погружается в темноту, но мне не удается пропасть во мраке, ведь он успевает найти мою руку, нащупав её своими холодными пальцами. Дилан прижимается лбом к своим коленям, дрожащей рукой пытается разжать мой кулак. Не даюсь, выдергивая руку, из-за чего с его губ слетает тяжелый выдох, рука парня вовсе опускается на кровать.

Смотрю в потолок, прижимая сжатые в кулаки ладони к груди.

Только тишина.

И больше ничего не надо.

***

[флешбэк]

Совершенно незнакомые улицы чужого для сердца города уже отдают холодом, льдом, который остается в виде осадка в груди девочки, выходящей из машины. Снегом покрыты крыши домов, участки, деревья. И полнейшая тишина.

Эви хочет держаться рядом с матерью, чувствуя себя неуютно, поэтому спешит за девушкой, подтягивая ремни рюкзака, что больше неё в несколько раз.

По тропе к незнакомому дому.

Белое небо слепит в глаза, заставляя девочку щурить свои большие глаза. Ей тяжело так бежать за матерью. Она тянет ручку, тонкими пальцами желая ухватиться за её холодную ладонь, но девушка отдергивает руку, поднимаясь по ступенькам крыльца к большой и темной двери. Половицы скрипят под ногами. Эви останавливается на ступеньке ниже, внимательно смотря на мать, которая стучит и звонит одновременно, чтобы уж точно дозваться до хозяина дома, который не заставляет себя ждать. Появляется в проеме. Большой мужчина с сальными волосами, в очках, скрывающих туманный взгляд. С грубой щетиной и нечистой кожей лица.

Бросает взгляд на девушку, которая нервно трет ладони, опустив глаза на Эви, и мужчина поступает так же, осмотрев ребенка с ног до головы.

И уже тогда что-то внутри порвалось. Возможно легкие, так как после этого леденящего душу взгляда Эви перестала дышать, сделав шаг к матери, чтобы чувствовать себя защищенной.

Она была уверена.

«Пока мать рядом, с ней ничего не случится», – вот как звучала её собственная ложь.

[конец флешбэка]

Пустые.

Тяжесть.

Тяжелая голова еле дает себя повернуть, когда в нос ударяет аромат листвы, приносимый холодным ветром с улицы.

Тяжелые опухшие веки скрывают горящие от усталости глаза. Моё сознание не отдохнуло. Мне было дано мало времени для того, чтобы прийти в себя, и сейчас моя кожа покрывается мурашками, ведь приятный холод касается ног, рук, лица, со свистом сочась через щели.

Тяжелое тело. Чувствую, как оно затекло, как сильно ноют мои плечи, шея, с какой болью мне удается вообще пошевелиться.

Открываю веки, щурясь от бледного света, что врывается в помещение через распахнутую дверь. И тут же дергаюсь, будто меня бьют током, и через боль приподнимаюсь на локти, опираясь руками на кровать. Лежала на боку, всё так же держа ноги согнутыми и сжатыми. Растрепанные волосы лежат на плечах, лезут в лицо, поэтому грубо убираю их, хмуро осматриваясь.

Никого.

Пустое помещение.

И мне проще дышать.

Медленно опускаю ноги на пол, поднимаясь с кровати. Смотрю в сторону дверного проема, в то время как сама дверь пошатывается под давлением ветра, что гоняет разноцветные сухие листья по земле, срывая их с деревьев, тем самым оголяя половину леса.

Складываю руки на груди, подходя к порогу, и с опаской выглядываю, пытаясь перебороть боль, что приносит яркий белый свет. И взгляд тут же тормозит на легкой дыме, что поднимается в небо. Деревяшки горят, а рядом на одеяле сидит ОʼБрайен – сутулый, бледный, словно неживой, всё время потирающий лоб ладонью. Греет воду в кастрюле. Вздыхает, хмурится. Взгляд задумчивый, даже слишком серьезный на вид, отчего мне становится не по себе, хотя этим утром меня вовсе не преследует радужное настроение и ощущение легкости. Нет, тяжесть. Пустота. Хочется сесть, рухнуть на землю и не подниматься, просто смотреть на небо, слушать вой ветра, остаться в таком положении до тех пор, пока смерть от истощения не заберет меня.

Стою на месте, не желая делать шаг за порог, смотрю на парня, который, кажется, как-то ощущает на себе взгляд, поэтому поворачивает голову, нервно сжимая пальцы одной ладони, которой касается искусанных губ:

– Чай, кофе? – хрипит, и его тон говорит сам за себя, как и внешний вид.

Молчу, медленно отступая назад, чтобы скрыться с его уставших глаз.

– Эви, – он проглатывает свои слова, ведь я не думаю выходить к нему. Разворачиваюсь, медленно шаркая ногами к кровати, чтобы вновь сесть на неё, так как между ног всё ещё сохранилась неприятная боль, которую я вынуждена терпеть ещё долгое время. Сажусь на край, всё так же обнимая живот руками. Смотрю перед собой, впервые так хорошо ощущая себя «пустой», совершенно безжизненной. Вздохнуть полной грудью не выходит, ведь слышу шаги.

Не иди сюда.

Дилан переступает порог, заходя в пыльное помещение. Держит в руках кружки, пару секунд топчется на месте, словно принимая решение, которое всё равно кажется ему неверным. И сейчас он чертовски прав.

Уходи.

Парень идет в мою сторону, вынуждая всё внутри сжаться с большей силой, чем обычно. Ерзаю на месте, двигаясь в сторону, когда он садится рядом, с явной неуверенностью протягивая мне кружку с чаем, как-то скованно объясняя:

– Я нашел только черный. Сахара нет, – хмурит брови, словно это имеет значение. Мне всё равно, какой чай, с чем, мне просто нужно немного…

А что именно мне необходимо сейчас?

Ничего не говорю, аккуратно взяв из его рук кружку, и касаюсь пальцами его холодной ладони, кивнув головой. Опускаю руки, горячее дно обжигает кожу ног сквозь ткань штанов, а пальцы приятно согреваются, что даже необычно. Пар поднимается к лицу, касается кожи щек и кончика носа. Вдыхаю его полной грудью, на несколько секунд прикрыв глаза. Дилан сутулится, опирается локтями на колени, так же крутя кружку в руках, внимательно смотрит на темную жидкость, и молчит, изредка откашливаясь, словно готов что-то сказать, но после всё равно царствует тишина.

У нас обоих столько вопросов, столько того, что хочется сказать друг другу, почему-то я уверена в этом. А как начать? Как заставить себя вообще что-то произнести, когда твоя глотка забита комками?

А нужно ли вообще говорить? Почему задумываюсь об этом, когда стоит вовсе молчать и держать всё в себе?

Всё дело в том, что я чувствую, как Дилану хочется поговорить, но не могу быть уверенной, ибо не готова. Совсем.

– Я не уйду.

Кожа разом покрывается мурашками. Не хочу поднимать голову, но взгляд всё равно перевожу на парня, который цокает языком, с какой-то серьезной задумчивостью повторяя, но уже тише, словно для себя:

– Не уйду, – поворачивает голову, как-то нагло, как он умел, усмехнувшись. – Мы с тобой в одном дерьме, верно?

Поднимаю голову, немного наклонив её на бок, и смотрю на него в ответ, прямо в глаза, совсем не стесняясь такого долгого зрительного контакта.

Говорят, слова умеют задеть, и сейчас как раз тот самый случай, когда меня буквально разрывает от услышанного, и не могу понять, как лучше отреагировать. Мне неясно то, что я чувствую.

Моргаю, сжав зубы от повисшего между нами молчания, тишины, что с силой вонзает в мою сутулую спину свои когти, словно побуждая к ответу, но вместо него я лишь улыбаюсь. Так слабо, скорее, от нервов и безнадежности, но всё-таки делаю это. Растягиваю бледные губы, еле заметно кивнув тяжелой головой. Кажется, этого было вполне достаточно. Дилан стучит пальцем по кружке, так же кивнув в ответ, но уже без улыбки. Смотрит на меня, всё так же в глаза, будто читает, или пытается прочесть. Никак не пойму. Задумчивый взгляд, немного напряженный. Такие темные, но при этом не холодные карие глаза. В них невольно теряешься, ощущая себя открытой книгой, так, будто ОʼБрайен может спокойно вычитать нужную для него информацию и отбросить в сторону.

Не шевелюсь. Жду.