Текст книги "Одиночество вдвоем (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Мои слабые тонкие руки пытаются сражаться. Давлю на мокрую грудь мужчины, что придавил меня животом. Хрипло дышу. Перед глазами всё плывет, а голова опустошается, ведь с каждым сильным толчком мысли вылетают.

Боль ощутима. Она сводит мышцы ног. Подобно иглам вонзается мне в низ живота.

Руки опускаются вниз, ложатся вдоль тела, покрытого ссадинами и отметинами разных оттенков.

Мужчина касается дальней стенки горла пальцем. Я хватаю его за руку, давясь, но не могу заставить его убрать. Он лишь сильнее давит, другой рукой хватает меня за бедро, приподнимая, поэтому нога сгибается в колене. Сильнее толкается, и с моих губ срывается полу-крик. Сжимаю мокрые веки, свободной рукой колочу его по плечу. Дергаюсь под ним, извиваюсь, пытаясь избавиться от горячей боли.

Дыхание обрывается, а сердце в груди сжимается, словно кто-то обхватывает его ладонью, вонзая ногти. Я не могу дышать, не могу двигаться, не могу кричать.

Я ничего не могу.

И никогда не могла.

Вырываю себя из кошмара. Моя дрожащая рука скатывается со лба на мокрые глаза. Дышу громко, открыв рот. Сердце колотится, низ живота сводит от боли, поэтому ерзаю, стараясь сменить положение, но чувство дискомфорта не исчезает. Мычу, сжимая веки, и переворачиваюсь на бок, прижимаясь лицом к руке. Глубоко вдыхаю и выдыхаю.

Я не в своей комнате. Я не дома.

Я всё ещё на свободе.

Его нет здесь, он не рядом, он не найдет меня. Не найдет.

Сгибаюсь, прижимая колени к груди. Тру ледяные, но потные щеки. Пускаю пар на ладони, трясясь, как сухой лист на ветру.

Он наклоняется, рвя зубами мои губы.

Нет, убери его.

Прикрываю руками лицо и качаю головой.

Скользкий язык проходит по нёбу, а ладонь сжимает оголенную грудь.

Уйди! Уйди из меня!

И уходит. Резко, когда слышу громкий стон. Глухой и рваный. Хмурю брови, распахнув глаза, которые уже привыкли к темноте. Заставляю себя приподняться на руках, которые отказывались разгибаться. Поворачиваю голову, щурясь.

Судя по всему, уже вечер, поэтому в комнате застыла темнота. Холод сковал тело, покрывая кожу мурашками. Смотрю в сторону кровати Дилана, прислушиваясь. Слышу стон. И тут же вскакиваю, спотыкаясь на ровном месте. Убираю волосы за уши, не надеваю обувь, поэтому обжигаю стопы холодом пола, что проникает сквозь ткань носков.

О’Брайен сидит на полу, опираясь спиной на край кровати. Его рука прикована, но он яро дергает её, пытаясь освободиться. Он намерен добиться этого. Стонет и повторяет попытки. Вновь и вновь. Ерзает, сгибаясь и разгибаясь. Не может сидеть на месте.

Начинаю паниковать. Здесь нет Ника. Здесь только я.

Я и Дилан, который вряд ли соображает, что делает.

Сжимаю ладони в кулаки, всё-таки направляясь к нему.

– Эй, – шепчу, ведь горло болит. Но, неужели, надеюсь, что парень ответит? Дилан сгибает одну ногу в колене, кусая костяшки свободной руки. Я протягиваю ладонь, опускаясь на одно колено. Двигаюсь медленно, осторожно, но отскакиваю, когда парень размахивается, бьет кулаком по своей коленке, стонет. Трет глаза, хватается за прикованную руку, продолжая рывками дергать её с глухим рычанием. Если так продолжится, то на его запястье останутся отметины.

Я теряюсь, приоткрывая губы, но тут же сжимаю их, ведь зубы начинают стучать от страха перед О’Брайеном. Между ног вновь пробудилась былая боль.

Не хочу лишний раз касаться кого-то.

Хмурюсь, замечая, что Дилан трет плечо. Делаю шаги к нему, опускаясь на одно колено. Парень дергается, сжимая веки. Я касаюсь пальцами его плеча, приподнимая край футболки. Присматриваюсь, щуря глаза.

– Уйди нахер, блять! – хочет толкнуть меня, но вместо этого давится собственной слюной, начав кашлять.

На коже отметина от ремешка. Я возмущенно выдыхаю, руки опускаются на пол. Он солгал. В ванной есть наркотики. Эта мысль подпитывала злость внутри меня. Перевожу глаза на О’Брайена, который продолжал попытки высвободить руку. Колотит своё запястье. Кажется, он готов оторвать его, лишь бы не быть прикованным к кровати. Мои ноздри расширяются от потяжелевшего дыхания.

Солгал. Мне.

Хотя, чего я ожидала? Это же О’Брайен. Небось решил, что я не смогу противостоять ему, что меня можно обвести вокруг пальца, как дуру.

Разочарованно качаю головой.

Нет уж, я с превеликим удовольствием тебе насолю, Дилан.

Поднимаюсь с колен, оставив корчащегося парня на холодном полу. Он как-то притих, когда я подошла к столу, уверенно переворачивая его вещи. Скидываю их, роясь в карманах. Дилан явно хотел вскочить на ноги, но нет тут то было. Качнулся, свалившись. Принес себе только больше боли.

– Эй! – кричит.

Я нащупала металл. Ключи.

Если уж взялась за это, если пообещала Нику, если застряла здесь, то должна принести хоть какую-нибудь пользу.

Принести пользу. От меня будет польза?

Вздыхаю, направляясь в сторону двери.

– Эй! – он так же кричит, дергая руку. Кажется, Дилан более вменяемый, чем вчера. Он не несет какую-то ересь, не пинается. Его ломит, но не так сильно, поскольку он успел принять наркотики.

Я нащупываю в темноте ручку двери, пытаюсь подобрать из связки ключ от замка.

– Эви, – Дилан хрипит, и я слышу грохот. Он, видимо, опять пытался подняться на ноги, но это плохая затея.

Я действую спокойно, ведь парень прикован. Он не сможет подобраться ко мне при всём своем желании. Наконец, нахожу ключ и вставляю его в замочную скважину. Щелчок.

– Не выходи из комнаты! – О’Брайен кашляет, но продолжает кричать. – Эви!

Я игнорирую его. Не оборачиваюсь, толкая дверь рукой. Скрипит, раскрываясь. Холод из коридора проникает, легкий сквозной ветер бьёт по щекам. Выглядываю, смотря по сторонам. Ванная комната и первый этаж. Мне стоит обыскать эти места.

– Быстро. Вернись. В комнату, – Дилан никак не заткнется, поэтому закатываю глаза, делая шаг за порог, и толкаю дверь ногой. Дилан дергает руку, стонет, но я спокойно дожидаюсь щелчка, после чего иду по грязному полу к ванной комнате. Довольно тихо. Никаких звуков с первого этажа не доносится, что помогает мне почувствовать себя уверенней.

Мне легче находиться в тихом ночном мраке.

Его отец не производит приятного ощущения, но, думаю, он валяется где-нибудь под столом, спит после выпитого алкоголя. Когда отчим выпивал, то даже орущая музыка бы не вырвала его из крепкого сна.

Щупаю стену, чтобы найти выключатель. Кнопочка расположена высоко, поэтому приподнимаюсь на носки. Щелчок – и свет озаряет небольшое помещение, покрытое потрескавшейся плиткой. Бледной, холодной на вид. Помещение. Оно практически пустое, на полках не стоят кружки с щетками, нет зубных паст, расчесок, полотенец, коврика. “Голая” ванная.

Есть небольшой шкафчик под раковиной. Опускаюсь на колено возле него. Раскрываю дверцы, одна из которых отпадает, поэтому перебираю пальцами, чувствуя неловкость. Наклоняю голову: на полке лежит полотенце. Я не глупая, поэтому убираю его в бок, к стеночке. За ним лежит небольшой пакетик. Беру его, поднося к лицу. Несколько флакончиков и три шприца. Вздыхаю, пряча пакетик с его содержимым в карман балахона.

Проверив нижние полки, убедилась, что больше здесь нет. Поднялась, открыв ящик над раковиной. Пусто. Абсолютно ничего, кроме слоя пыли.

Отворачиваюсь, направляясь обратно в коридор. Дилан говорит, что отец стащит всё то, что находится вне комнаты, но очевидно, что парень сам таскает у него. Сразу видно. Идеальная семейка.

Хотя, кто бы говорил.

Не подхожу к лестнице. Мне не хочется спускаться вниз. Уж лучше сделать это утром. Приковать Дилана к одному из столиков, а самой поискать. Но что, если найду наркотики его отца? Мне не хочется скандалить. Может, стоит просто не давать возможности парню спуститься туда? Контролировать каждый шаг? Я – не надзиратель. И не особо тянусь проводить рядом с ним много времени, но надо было предусмотреть, что это практически невозможно. Я у него дома. Если это строение можно так назвать.

Меня смущает только одно. Дилан не похож на того, кто жаждет, чтобы ему помогли.

Медленно шаркаю ногами, собирая носками пыль. Оставляю за собой следы. Здесь давно не убирались, даже запах странный. Пахнет “старостью”. Так пахло у моей бабушки дома. Подхожу к лестнице, смотря вниз. Бледный зеленый свет касается ног. Опираюсь руками на перила, немного поддавшись вперед. Прислушиваюсь. Всё такая же тишина.

Единственное, что её рушит, – это шум из комнаты, в которой я оставила Дилана. Кажется, он по-прежнему пытается освободиться, вот только это вряд ли увенчается успехом. Хотя, кто знает…

Делаю шаг вниз. Ставлю ногу на ступеньку, которая тут же скрипит, словно “крича” на меня.

Может, не стоит?

Касаюсь стены рукой, делая ещё шаг. Ниже. Напряжение осело в груди, поэтому пытаюсь дышать медленнее. Ладони всё равно потеют. Неприятное ощущение. Изо рта льётся пар. Неужели, минусовая температура?

От побежавших по спине мурашек, меня передергивает. Трясу головой, шмыгая носом. Вдруг навалилась слабость. Тяжелый груз, который начал сдавливать мне живот. Это эффект от тревожного сна. Такое часто происходит, так что удивляться здесь нечему. Опускаюсь, садясь на грязную ступеньку. Сгибаю ноги в коленях, никак не могу решить, идти вниз или нет?

С одной стороны, я обязалась помочь, но с другой… Дилан. Нет, здесь не так важно, о ком идёт речь. Мне хочется остаться одной. Не хочу иметь никаких социальных отношений с людьми. Даже с Ником. Только сейчас осознаю, что его улыбка мне не так приятна. Я видела множество таких выражений. Чувствуется фальшь, но могу и ошибаться. Оцениваю людей, сравнивая с другими, а в первую очередь с отчимом.

Обнимаю себя руками, сгибаясь. Смотрю потухшим взглядом перед собой. Бледный свет мерцает, и мне охота, чтобы он погас вовсе.

Исчезнуть. Раствориться.

Хоть на мгновение подарить себе покой, скрыться с чужих глаз, остаться одной там, где я полностью буду ощущать себя в безопасности. Не помню, когда в последний раз чувствовала нечто подобное. Я не защищена. Если вдруг пропаду, то никто не заметит. Только отчим, ведь тогда ему некого будет трахать, когда ему приспичит.

Хмурю брови, укладывая голову на согнутые руки.

Если оно так, то какой смысл терпеть это? Терпеть такое отношение, терпеть себя, терпеть унижения. Терпеть эту реальность. Я всё время думаю об этом, но потом вспоминаю о маме. Что с ней будет, если меня не станет? Что, если отчим…

Грохот.

Поднимаю голову, уставившись перед собой. Внизу, по бледной стене, скользнула тень. Вскакиваю на ноги, испуганно распахнув веки. И не долго думаю, поднимаясь наверх. Сворачиваю, подходя к двери, и хватаюсь за ручку, замерев.

А безопасно ли там? Там, где Дилан.

Бросаю взгляд из-за плеча. Шаги. Ступеньки лестницы жалко скрипят, прогибаясь под тяжестью тела.

Что здесь, что там, – везде они.

Мужчины.

Открываю дверь, решая, что Дилан ничего не сможет мне сделать. Он прикован, Эви, ключи у тебя, а это значит, что ты, практически в безопасности.

Не смотрю на парня, кожа лица которого покрылась потом. Он сжимает губы, желая вскочить на ноги, что у него выходит, вот только сделать шаг и приблизиться ко мне у него не выйдет, поэтому рычит, ругаясь:

– Я не ясно выразился, когда сказал, чтобы ты не ходила одна по дому?!

Колени дрожат, но сохраняю спокойствие, утешая себя тем, что парень меня не достанет. Не подберется. Вставляю ключ в замок, после чего тот щелкает.

– Тяжело тебе, убогому, эта фраза далась, – шепчу, но в комнате слишком тихо, поэтому тяжелое дыхание Дилана прерывается.

Я чувствую. Он смотрит на меня. Сверлит темным взглядом мой затылок, поэтому не желаю оборачиваться, не хочу видеть его. Не отхожу от двери, касаюсь её поверхности ладонью и опускаюсь. На пол. Сажусь, прижимаясь лбом, чтобы немного остудить жар.

Я всё ещё плохо себя чувствую, но это последнее, что станет меня волновать. Скрип кровати. Думаю, Дилан сел на неё. Немного поворачиваю голову, косо смотря на него: потирает лицо свободной ладонью, запуская пальцы в волосы. Творит на голове беспорядок. Не слышу его дыхания.

Я сказала то, что думаю. Он убогий. Он – наркоман. Он – мужчина. А мужчины – убогие существа, думающие только о своем удовлетворении.

Боль в животе возобновилась. Прижимаю ладонь, делая глубокий вдох.

Убогий.

Вновь бросаю взгляд на Дилана, и сама не осознаю, как во мне растет злость.

Убогие.

Ник убогий, Дилан убогий, все придурки из школы убогие, люди вокруг убогие.

Отчим убогий. Чёртов импотент, он…

Мой взгляд внезапно смягчается. Смотрю куда-то перед собой, прижимаясь лбом к поверхности двери. Эти мысли. Эта чертова ненависть…

Она так приятна.

Ненавидеть кого-то – значит разрушать самого себя. Но что, если кроме ненависти ты ни на что не способен? Мне только и остается, что питать злость по отношению ко всем вокруг, притворяясь, что жизнь меня устраивает.

Я не хочу такой жизни.

Ни один здравомыслящий человек не желал бы.

Так много рассуждать – это необычно для меня. Кажется, мне было проще не думать вовсе. Ни о том, что делает отчим, ни о матери, ни об отношении других ко мне. А сейчас, когда чувствую свободу кончиком пальцев, все мысли освободились. Вырвались в хаотическом потоке из головы, вызывая боль и смятение.

Отвлекаюсь, понимая, что Дилан до сих пор не подал признаков своего присутствия. “Отрываю” голову от двери, вновь бросив взгляд на него. Сидит. Согнувшись. Свободная рука согнута в локте. Щекой опирается на сжатую в кулак ладонь. Молчит.

Но дышит.

Что ж, значит, не помер. Не знаю, радоваться или плакать.

Но точно понимаю, что не встану отсюда, пока этот тип не придёт в себя, ведь судя по редко вырывающимся стонам – он ещё ломается. Та рука, что прикована к кровати, опущена. Могу разглядеть то, как она трясется. Наверное, это тяжело и больно.

Но Дилан сам виноват. Пускай и справляется с этим сам. Я – не Ник. Я не буду запирать его насильно в подвале.

О’Брайен пытается шевелиться. Не смотрит на меня, ерзает, ведь ломка начинает сводить его с ума. Не может сидеть на месте. То слезает вниз на пол, то ложится обратно на кровать, то встает на ноги, покачиваясь из стороны в сторону. Не может находиться долго в одном положении. Всё время прижимает кулак к губам, кусая белые от напряжения костяшки. Прикрывает глаза, всего на секунду, ведь сразу теряет равновесие. Сжимает губы, ложась спиной на пол. Мычит, отворачиваясь от меня, переворачивается на бок. Ищет прохладу, ведь тело наверняка окутал жар.

Я сажусь боком, прижимаясь виском к двери. Сгибаю ноги в колени, вспоминая о наркотиках в кармане. Что мне с ними делать? А те, что в рюкзаке были… Куда их спрятать? Нет, от них необходимо избавиться. Завтра, когда голова будет “свежее”, подумаю хорошенько.

Прикрываю веки, насильно заставляя себя уснуть. Мне это необходимо.

Ненадолго прекратить чувствовать боль внизу живота.

Ненадолго прекратить думать о том, что происходит.

Ненадолго прекратить ненавидеть, это изматывает ещё больше.

***

Убогий.

Он убогий.

Дилан пыхтит, вновь забираясь на кровать. Тратит на передвижение все свои силы, подпитываемые жуткой болью, что разливается по телу. Проникает в каждую клетку.

Он. Убогий.

Да, он, наверняка, знает.

Дилан уже слышал эти слова. Слышал от человека, ради которого поднимался каждый чертов день с кровати, шёл в школу, искал подработки. Ради человека, который, несмотря на все старания О’Брайена, так просто оставил его. И это было самым больным, самым жутким, что мог бы представить парень, лёжа на кровати ночью.

Теряешь важного человека. Теряешь цель. Теряешь смысл существования. Теряешь себя. Теряешь жизнь.

Слишком многое в этой жизни зависит от людей, к которым ты испытываешь какие-то чувства.

Поэтому Дилан больше не хочет чувствовать.

Они одни.

В одной комнате.

В одном помещении.

В одной темноте.

Дышат одним пыльным воздухом.

Но совершенно в разных мирах, в разных точках вселенной, практически недосягаемые друг для друга.

Одинокие вдвоем.

========== Глава 12. ==========

[флешбэк]

Она не дорожила ей.

Но любила Его.

Парень приходил с работы и сразу мчался к кроватке, в которой спал младенец. Он не подходил к девушке, не спрашивал, как она себя чувствует. Шел в первую очередь к ребенку, который вновь просыпался от прикосновения отца и начинал плакать.

Плач. Она весь день могла слушать его, могла срываться и начинать рыдать вместе с ребенком от усталости. Могла запереть ребенка на балконе в коляске, лишь бы не слышать этого крика.

От нервов грудного молока не стало. Девушка впала в сильнейшую послеродовую депрессию, начала терять связь со своим чадом. Не хотела видеть его, отрицала то, что это именно её ребенок.

Её мужу пришлось взять отгул. Он целыми днями просиживал с женой, которая на глазах превращалась в совершенно другого человека, и дочерью, сильно исхудавшей и всё время плачущей.

Но парень не сдавался. С трудом, но успевал присматривать.

Стоило ему взять ребенка на руки, как девушка начинала кричать, что он уделяет ей меньше внимания. Скандалы не прошли без следа: нервная система парня подорвалась. Он ещё молод, но в волосах проявилась седина, знакомые с работы прекратили его узнавать, думали, что он чем-то болен. И его болезнью являлась его личная жизнь.

Он безумно любил жену, любил дочь, которая никак не поднималась на ноги, хотя шел уже третий год.

Женщина посещала психиатра, объясняла, что её преследует мысль, что это не её ребенок. Она была не готова ко взрослой жизни, не была готова воспитывать, хотя ей и было уже больше тридцати.

Она любила мужа. Именно из-за него старалась полюбить дочь. Все эти попытки только ради него.

Того, кто сломался и оставил её с этим непонятным, орущим существом.

Она не любила её.

Не любила Эви.

[конец флешбэка]

В голове образовался шар. Ночь выдалась тяжелой и довольно эмоциональной для меня. Надежда на то, что мысли, пропитанные злостью, исчезнут из сознания, оправдались, вот только на их смену пришло полное опустошение.

Тело затекло, копчик ноет, поэтому шевелюсь, прижимаясь плечом к двери. Я всё ещё на полу. Приоткрываю веки, щурясь, ведь чувствую боль в глазах, которым нужно время, чтобы привыкнуть к бледному свету. Смотрю на стену, делая глубокий вздох. Глотаю пыль, чувствуя, как горло першит. Заболела, да? Этого стоило ожидать.

Шмыгаю носом, медленно переводя взгляд в сторону кровати. Хмурю темные брови, оторвав голову от поверхности двери. Смотрю на Дилана, который лежит на спине, согнув одну ногу в колене, и подкидывает небольшой мячик одной рукой. Перевожу глаза на его запястье, что приковано к кровати.

Красная отметина, кажется, на коже можно разглядеть кровавые подтеки. Интересно, сколько он не спал, борясь с собой? И как давно проснулся? Почему не разбудил меня? Так нравится быть прикованным?

Сомневаюсь.

Делаю глубокий вздох, после чего опираюсь холодной ладонью на дверь, поднимаюсь на ноги, морщась от легкой боли в позвоночнике.

Дилан прекратил бросать мячик. Ловит его, косо взглянув на меня.

Торможу посреди комнаты, складывая руки на груди, и заставляю себя заговорить:

– Как давно не спишь?

– Отцепи меня, – игнорирует вопрос, еле присев на край кровати. Непроизвольно делаю шаг назад, отступая.

Хочу держаться подальше от него.

Нет сомнений, что тревожный сон вновь возродил во мне страх, заставляя всех ровнять под одного человека, который является настоящим кошмаром для меня.

Дилан хмуро бросил:

– Ты не расслышала?

Слишком долго стою без движения.

Проглатываю воду во рту, сразу же прижимая ладонь к горлу. Болит. Вовремя. Парень всё ещё ждет, что освобожу его, но вместо этого пытаюсь скрыть сомнения и шепчу охрипшим голосом:

– Условия.

– Чего? – Дилан сжал губы, сощурившись. Он расслышал, я уверена.

Откашливаюсь, повторяя чуть громче:

– У меня есть условия…

Кажется, его челюсть вот-вот отпадет. Поднимает брови, взглядом прожигая в моей голове дыру. Смотрит так, будто я сказала что-то отвратительное, непозволительное, то, что выходит за рамки его понимания.

– Не понял, – действительно. Его тон становится грубее.

Потираю ладони, переступая с ноги на ногу, и пытаюсь поднять голову выше, чтобы придать внешнему виду стойкость и уверенность:

– Я отцеплю тебя, если отдашь наркотики и, – осматриваюсь, замечая, что пол в комнате треснувший.

Указываю пальцем на одну длинную трещину, которая словно разделяла помещение на две секции. Та сторона, на которой находился диван, была намного меньше.

– Ты не будешь заходить за черту, – вновь смотрю на парня. Не могу прочесть его выражение лица. Уставился на меня большими глазами, запинаясь:

– Ты совсем охерела? – Резко вскакивает, из-за чего вновь отступаю назад. Дилан не может отойти от кровати. Он корчится от боли, взглянув на свою руку, после чего опять поднимает глаза на меня:

– Это моя комната, это мой дом, так что закройся и не смей диктовать мне условия, – указывает на меня пальцем, нанося удары по голове своим громким голосом.

Прижимаюсь спиной к двери, пытаясь не пересекаться с ним взглядом. Правда, вряд ли я имею права что-либо высказывать.

– Ты здесь ненадолго, – Дилан ворчит, продолжая словесное нападение. – Так что заткнись и…

Достаю из кармана маленький ключик, сдерживая судорогу. Поднимаю его, демонстрируя парню, который закрыл рот, щуря карие глаза:

– Это шантаж?

Не могу заставить себя говорить, поэтому просто киваю головой, но и кивок вышел слабым. Дилан приоткрыл губы, закатывая глаза. Прижимает руку к лицу, делая несколько глубоких вздохов. Вздрагиваю, когда он повторно дергает руку, убеждаясь, что ему не освободиться без моей помощи. Вновь поднимает злой взгляд на меня, косится, как на нечто неприятное, отчего внизу живота начинается вибрация. Боль

Обнимаю себя одной рукой, продолжаю молчать, бросая на О’Брайена взгляд. Тот от недовольства кусает и так измученную нижнюю губу, после чего прикрывает веки, опуская лицо. Притоптывает ногой, откашливаясь:

– Черта?

Моргаю, уставившись на него, и киваю, указывая пальцем на трещину.

– Я не должен заходить за неё? – Он уточняет, явно сдерживая тон голоса.

Опять киваю. Молчу, дожидаясь его реакции. Дилан быстро скользит кончиком языка по губам, после чего чешет затылок и вновь вздыхает:

– Только при соблюдении моих правил.

Я напряженно складываю руки на груди.

– Одно из них ты должна вбить себе в голову, – жестикулирует рукой, с серьезным выражением лица уставившись на меня. – Никогда. Не выходи. Из комнаты. Без. Меня, – проглатывает ком в горле, повторяя. – Никогда.

– Я поняла, – отвечаю, теребя ключ в руках.

– Нет, – он усмехается. – Судя по тому, что ты сделала ночью, ты слишком тупая, чтобы понять с первого раза.

– Я поняла, – повторяю громче, медленно подходя к нему. Косо смотрю на парня, который сутулит спину, поставив руку на талию. Прикусывает губу, пока вожусь с его замком. Пальцы напряжены, поэтому не сразу получается вставить ключ в замок.

При всей скованности тела пытаюсь не касаться его кожи.

К слову, запястье красное, думаю, оно опухнет. И оно того стоит? Наркотики того стоят?

Стоп, наркотики.

Замок щелкает – и Дилан не теряет времени, выдергивая запястье. Я сразу делаю шаги назад, за трещину на полу, которая теперь является барьером. Парень трет запястье, поворачиваясь ко мне спиной. Что-то ворчит, но мне не расслышать. Медленно подхожу к дивану, роясь в карманах. Щупаю пакетик и сглатываю, взглянув на Дилана. Тот спокойно начал собирать вещи с пола, которые ночью скинула со стола, пока искала ключи. К слову, те до сих пор у меня, поэтому парень просит их вернуть, но не поворачивается ко мне лицом. Только вытягивает руку, перебирая пальцами. Но мне не хочется переходить черту, поэтому бросаю ключи ему на кровать, сунув ладони в карманы. Дилан не комментирует моё действие. Берет ключи, направляясь к двери, поэтому следую за ним, продолжая держаться на расстоянии. О’Брайен сощурился, вставив ключ в замочную скважину:

– Ты за мной теперь ходить будешь? – Бросает на меня взгляд, из-за чего делаю шаг назад, пытаясь смотреть ему в глаза. – Как собачонка, – добавляет, после чего до ушей доносится громкий щелчок.

Делаю шаг к нему, тихо выдавив:

– Наркотики…

Дилан усмехнулся, открыв дверь:

– Ты уже их забрала из ванной, – выходит в коридор, оборачиваясь. Стою на месте, с недоверием смотря на него. Парень хмурит брови, закатывая глаза:

– Внизу они наверняка есть, но это не моё, – кивает с раздражением. – Ты выходишь, или я закрываю тебя здесь?

Обнимаю себя руками, переступая порог комнаты. В коридоре всё так же холодно, как и ночью, что неположительно скажется на моем здоровье. Когда наружу рвется кашель, подношу кулак к губам, корчась от боли в горле. Дилан не смотрит на меня, а лишь приговаривает ворчливо:

– Повторюсь, это не самое лучшее место для больных, – подходит к лестнице, оборачиваясь. – Я хочу принять душ, так что тебе придется какое-то время посидеть взаперти.

Я не доверяю ему. Он сможет спокойно спуститься вниз и принять ещё наркотиков. Даже произнося это слово мысленно, во мне пробуждается отвращение, а вот Дилан, такое ощущение, не особо переживает из-за своей зависимости. Выглядит собранным, правда, не выспавшимся.

Спускаемся вниз. Расстояние между нами чуть больше длины моей вытянутой руки. Ладонями, что держу в карманах, мну пакетик, который нашла в ванной. Смыть в унитаз? Почему я не сделала этого? Чего я жду?

Дилан не мнется. Спокойно распахивает скрипящую серую дверь, выходя в зал. Я, перед тем, как сделать шаг, выглядываю, осматриваясь по сторонам. Никого. Пустое заведение, как и вчера.

Держусь рукой за ручку двери, наблюдая за парнем: зашел за стол с кассой, наклоняется к небольшому холодильнику, открывая дверцу. На полках всего две банки пива и один газированный напиток. Тяжело вздыхает, щурясь:

– Ты пьешь газировку?

– Нет, – короткий ответ, но он вызывает удивление со стороны О’Брайена. Он взглянул на меня, моргая:

– Соус ты не ешь, газировку не пьешь, – выпрямляется, захлопнув дверцу, и касается пальцами верхних ящиков, пытаясь выглядеть там что-нибудь съедобное. – Ты вообще человек? Пасту без соуса ешь, получается?

– Я не ем пасту, – наконец, переступаю порог, но продолжаю держаться за дверь. Кажется, такая простая беседа «ни о чем» меня расслабляет.

Дилан поднимает брови:

– Как можно не есть пасту.

– Углеводы, – продолжаю бросаться короткими ответами.

– Ах, да, – парень произносит это таким тоном, будто всё слишком очевидно. Он хлопает ладонями по столу, сутулясь:

– У меня нет еды.

Я не голодна.

Поворачивается ко мне, сунув руки в карманы штанов. Ничего не отвечаю, просто отвожу глаза, начиная рассматривать грязные столики. Мне сейчас кусок в больное горло не полезет. У меня давление в голове, крутит живот от тошноты, глаза горят, пульсация в затылке, а так же выдыхаю горячий воздух изо рта.

Сомнений нет. Я заболела.

– Кофе, чай, какао? – Дилан стучит костяшками по столу, что говорит о его нервозности.

– Воды, – прошу, с осторожностью взглянув на О’Брайена.

Да, я повела себя не самым хорошим образом. Начала ставить условия, поэтому теперь, когда он не скован, меня переполняет чувство тревоги. Что, если это его «молчание» – скрывая злость? Устроит какую-нибудь «подлянку», мне стоит быть начеку…

Дилан ставит на стол стакан с водой, после чего отворачивается, начав готовить себе кофе. Я тру ладони, обняв себя холодными руками, но жажда вынуждает сделать шаг к парню, чтобы взять стакан. Выполнив это, слишком резко отхожу назад, к стене, прижимаясь к ней выступающими лопатками, поскольку сильно сутулю плечи. Дилан замечает мою реакцию на его движения, но ничего не говорит, продолжив заниматься «готовкой своего завтрака».

Пью воду, корчась от боли в горле. Кашляю, прикрывая рот ладонью. Сухой кашель так и рвется наружу, не могу его сдержать.

– У меня нет лекарств, – внезапно говорит парень, хотя я ни о чем его не спрашивала. Молчу, решая проигнорировать сказанное. Отхожу от стены, осматривая помещение, окна которого были покрыты слоем пыли. Пахнет чем-то «старым». Никак иначе не могу описать этот запах. Сплошная антисанитария. И Дилан здесь рос? Это его дом? Да, у него явно нехорошие ассоциации с этим понятием. Теперь ясно, почему он так много ест с Ником. Кажется, тот сам начал покупать ему еду, но всё равно. Это не компенсирует.

Дверь с другой стороны от прилавка с кассой скрипит, отчего по спине бегут толпы мурашек. Поворачиваю голову, не скрывая тревогу во взгляде, когда в зал, хромая, выходит мужчина с пивным животом и вымазанным в чем-то лице. Его волосы растрепаны, а одежда местами дырявая. Харкает в пол, чем привлекает внимание Дилана, который не сводит с него взгляда, сказав мне приказным тоном:

– Сюда иди, – сутулится, мешая в кружке темный напиток, когда я без возражений захожу обратно за прилавок, пытаясь не смотреть на неприятного с виду мужчину средних лет, который, как ни странно, смотрит на меня, шмыгая носом, отчего его ноздри расширяются. Туманный взгляд скользит по моему лицу, ниже, изучая, поэтому прижимаю одну ладонь к животу, почувствовав неприятную колющую боль, и впервые, опираясь на собственное желание, так близко подошла к О’Брайену, который выпрямился, подняв кружку к губам. Следит за своим отцом, не хмурясь. Прижимаюсь к небольшому автомату с едой, срок годности которой давно вышел. Стою позади парня, сдерживая кашель. Мне совершенно не хочется подавать никаких звуков и поднимать глаза, которыми уставилась в пол.

Мужчина опирается рукой на край прилавка, вновь плюнув в пол. Разглядывает меня, немного искоса, но не могу понять, что привлекло его.

– Что? – Дилан первый говорит, разрушая молчание, и мужчина не думает проигнорировать вопрос, спокойно отвечая. Вот только говорит он со мной, а не с сыном:

– Болит горло? – его голос такой же отвратительный, как и он сам внешне. Неприятная улыбка озарила это потное рыло, подействовав на меня, как плевок в лицо:

– Я знаю одно неплохое лекарство от боли в горле, – поднимает брови, реагируя на перемену во мне. Не скрываю обеспокоенности, что так выдают мои большие глаза. Смотрю на него, хмурясь, ведь начинаю кое-что припоминать.

– У тебя горло болит? – отчим на протяжении нескольких минут давит мне на горло, наблюдая за тем, как брыкаюсь у него в ногах. На его лице растет улыбка:

– Я знаю отличное лекарство, – свободной рукой тянет бегунок ширинки вниз.

Меня передергивает. Резко, так, что невольно разжимаю пальцы, выронив стакан с водой, который разбивается об пол. Дилан оборачивается, хмуро смотря на осколки и разлившуюся воду. Поднимает на меня сердитый взгляд, вынуждая сильнее прижаться спиной к автомату с едой. Вот. Две особи мужского пола. Смотрят на меня. И меня начинает тошнить. Вздрагиваю, когда боль внизу живота увеличивается, и начинаю часто моргать, виновато опустив глаза. О’Брайен морщится, когда кашляю, зажимая ладонью рот, и грубо хлопает меня по плечу ладонью, чуть было не вышибая мое сознание: