Текст книги "Одиночество вдвоем (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Странное, непередаваемое словами наслаждение пропитывает тело, растекаясь теплотой, затрагивая каждую клетку организма. Эви чувствует это, прикрывая глаза, всё так же сидя с закинутой головой, боль кольнула в животе, заставив девушку сильнее выгнуться, начав ерзать ногами по кровати. Дилан наблюдает как завороженный. Не шевелится, боясь сделать что-то лишнее, но всё равно касается пальцами шеи Эви, потянув на себя. Приподнимается на коленях, пытаясь вернуть голову девушки в нормальное положение, Эви мычит, дергаясь, и вовсе опускает лицо, ударяясь подбородком о колено согнутой ноги. Вытирает рукавом кофты слюни с губ, качаясь взад-вперед. О’Брайен аккуратно давит ей на подбородок, заставляя повернуть голову в свою сторону:

– Как ощущения? – А что он ещё мог спросить? Сидит, чувствуя себя полнейшим беспомощным кретином, который даже не знает, как говорить с ней. А Эви уже потерялась. Застряла где-то, в темноте, тишине, бросаясь то в жар, то в холод, но бледные губы могут шептать:

– Знаешь, что делают дети летом?

Дилан хмурит брови, одной рукой продолжает держать её за подбородок, а другой проводит по лбу, убирая прилипшие к мокрой коже локоны волос:

– И что же? – лучше просто поддерживать диалог, следя за её состоянием.

– Гуляют во дворе, – шепчет, больше не улыбается, как-то опустошенно остановив взгляд на уровне ключиц парня. – Я не гуляла во дворе с ними.

– А чем ты занималась? – Дилан явно расслабился, ведь девушка не проявляет агрессию, что уже радует.

– Я сосала.

Замирает. Просто чувствует, как всю кожу одновременно пронзают тысячи игл, заставляя ощущать боль каждой чертовой клеткой. О’Брайен медленно скользит ладонью по щеке Эви, внимательно и вполне серьезно изучает её лицо взглядом, но оно слишком спокойно. Девушка сжимает ладони между колен, наклонив голову на бок, и хмурит брови, повторяя:

– Сосала с десяти лет, – поднимает глаза на парня, слегка приоткрыв рот, внезапно рассмеявшись в голос. Дилан убрал от неё руки, с полной растерянностью оглядевшись по сторонам. Эви смеётся, прижимая запястье руки к губам, наклоняется вперед, еле удерживая равновесие. Опускает обе руки на кровать, вновь прислонившись затылком к стене. Смотрит перед собой, сжимая стучащие зубы:

– И я просила их, – её бледное лицо морщится, поэтому опускает его, громко всхлипывая. Ладонями касается своего живота, шепча уже дрожащими губами от никогда не утихающей боли:

– Я, правда, просила их остановиться, – корчится, сгибаясь пополам. – Я просила, но им это только больше нравилось, – её плечи подергиваются, а с губ слетает тихий стон. – Я просила, – голос слишком внезапно сменяется плачем. А О’Брайен не знает. Он только и делает, что сражается со сжимающимся горлом. Эви касается пальцами своего лица, рвано и коротко вдыхая:

– У них не было презервативов, – её трясет, – и тогда он дал им… – сдерживает голос. – Он дал им пакет, – и срывается. В одну секунду комната заполняется диким рыданием, которое проникает в парня, вызывая отклик в груди. Больной, неприятный, такой, что в голове резко подскочило давление.

Дилан не может заставить себя шевелиться, нет, не дышит, он практически не ощущает своего присутствия в реальном мире. Эви рыдает, сжимая колени и ладони между ними:

– Это было так больно! – кричит со злостью на парня, будто он имеет к этому прямое отношение. – Я просила их, – смотрит наполненными слезами глазами на Дилана, сжимая открытый рот ладонью. —

Умоляла, но их это только возбуждало.

– Эви, – парню отвратительно слушать это. Он кладет свою ладонь ей на плечо, но тут же убирает, словно получив электрический разряд. Эви бьет его в грудь сжатой в кулак ладонью:

– А мне было тогда тринадцать! Мне, – бьет с усиленной яростью, в темных глазах сверкает гнев, – было всего тринадцать!

От лица Дилана.

– Эви, – пытаюсь перехватить её руки, но от моих прикосновений девушка лишь громче вопит, пихая меня ногами.

– Нет, не надо! – Кричит, вынуждая вскочить с кровати, и поднять ладони перед собой. Тяжело дышу, пытаясь ещё и себя привести в порядок, что уж говорить об Эви. Она ерзает, прижимаясь плечом и одной стороной лица к стене. Смотрит не на меня, взгляд опущен, но знаю, что если сделаю лишнее движение, то она закричит, поэтому стою, не двигаясь. Девушка отползает к углу, сильно ударяясь лбом о стену, после чего прижимает ладонь к животу, корчась. Она не прекращает шевелиться, её тело скованно судорогой, а голова запрокидывается.

– Эви, – наклоняюсь, касаясь кровати пальцами. Хочу подобраться к ней ближе, но это отрицательно действует на девушку, которая кричит, плача:

– Нет, пожалуйста, не надо, – она не поднимает на меня глаза, хлопая себя ладонями по ногам, словно, кто-то её трогает. – Нет, пожалуйста!

– Эй, тихо, Эви, – повторяю попытку коснуться её плеча, но вновь в ответ крик, от которого хочется закрыть уши. – Эви, слушай меня, – не выдерживаю, слишком грубо схватив её за шею. – Смотри на меня, – её зрачки расширены и носятся по потолку, как бы я не поворачивал её лицо, эффект один. Она не видит меня, будто находясь совершенно в другом месте. Мокрая, холодная. Я могу нащупать её безумный пульс на шее.

– Не трогайте! – Рыдает, прижимаясь уже всем телом к стене. Не успеваю вовремя среагировать и удержать её голову, которой она начинает биться о каменную поверхность, повторяя шепотом:

– Больно, больно, больно, больно…

– Черт, Эви, – сажусь обратно на кровать, дернув её за шею. Девушка ударяется лбом о мой лоб, тяжело и хрипло дышит, по-прежнему не замечая меня. Глажу её по волосам, пытаясь шептать, чтобы не напугать:

– Эй, – она вновь срывается на плач, качает головой, трясется, согнувшись, и раскрывает рот, сжимая веки. С её губ срывается стон. Я тревожно осматриваю её, не понимая, что произошло, ибо она прекратила рыдать. Сильно надавливает на свой живот, глотая воздух.

– В чём дело?! – Не выдерживаю, дернув её. Но Эви не дает ответа. Она мучительно стонет, всё так же поднимая голову и сжимая мокрые веки. Начинает вертеться, ей с трудом удается дышать, и тогда до меня доходит, что начались боли. Я панически осматриваюсь, но вспоминаю, что никакие лекарства лучше не употреблять.

Так, ей нужно лечь. Я обычно ложусь, если дело доходит до этого, но подобное происходит обычно во время ломки, так какого черта это происходит сейчас?!

Помогаю ей лечь. Эви тут же вся сжимается, переворачиваясь с одного бока на другой – и так без остановки вертится, выгибаясь, и громко стонет, крутится, прижимаясь носом к моей кровати, крепко обнимает живот, стараясь дышать, но всё чаще ей удается сделать вдох, а выдыхать дается с трудом.

Я сжимаю ладонь в кулак, поднося к губам. Это совсем иное. Видеть, как человек мучается. И при этом ты ничего не можешь сделать. Эви так и не разжимает веки, но по лицу видно, что ей чертовски больно.

Что я могу? Чем помочь?

– Эви, – сжимаю кожу её плеча, кусая губы до крови. – Черт, просто терпи, – прошу, понимая, как нелепо это звучит. Девушка не прекращает шевелиться на кровати, стонет то громко, то тихо, мычит.

И я чувствую горечь. На языке. Потираю лицо ладонями, давлю на виски, ощущая ритм своего сердца. Дышу в такт Эви. В комнате становится душно, на шее вновь выскакивает напряженная нить вены, опускаю голову, борясь с комками в глотке, что мешают заглатывать пыльный воздух.

Есть большая разница между человеком, употребившим наркотики, и тем, кто вынужден наблюдать со стороны.

Тяжко выдыхаю, вновь подняв краснеющие от странной боли глаза, Эви ворочается, иногда ложится на живот, пытаясь сесть на колени, но сильнее сгибается, снова валясь на бок. Задерживает дыхание, надувая щеки, пищит, жалко всхлипывая, и стонет, а я смотрю. Смотрю, понимая, что что-то во мне дает ответную реакцию на происходящее. Губы начинают дрожать, а пальцы рук трясутся.

Ей больно. Черт возьми.

Эви вдруг начинает кашлять, сильнее дергаясь от судорог. Я испуганно смотрю на нее, хватая за плечо:

– Что… – Не успеваю задать вопрос, ответ бы всё равно не получил, но мне и не нужно его слышать, ведь вижу. Эви начинает давиться слюной, её рвёт чем-то мутным, похожим на воду. Моргаю, игнорирую тот факт, что мои глаза уже на мокром месте, пытаюсь сообразить.

Стоп, её рвёт – это хорошо.

Обхватываю её тело руками, приподнимая на кровати. Девушка стонет, она по-прежнему не открывает глаз, лишь жалобно и слабо пищит от боли. Снова отрыгивает воду, которая так же напоминает слюни. Пытается вытереть рот, но останавливаю её, осматриваясь. Эви вновь блюет на мою кровать, чуть не падая в это всё лицом.

Её нужно отнести в ванную.

С этой мыслью оставляю девушку, которая сразу же валится на кровать, продолжая опустошать и без того пустой желудок, и подбегаю в двери, открывая замок, после чего так же быстро возвращаюсь к Эви. Совершенно не думаю о том, что могу испачкаться. Аккуратно переворачиваю её, не давая опуститься обратно на кровать. Поднимаю, держа на руках, пытаюсь расположить её голову так, чтобы она не начала давиться рвотой, поэтому приходится немного повернуть на бок. Иду к двери, открывая, и выхожу в коридор, направляясь к ванной комнате. Эви дергается у меня в руках, продолжая мучительно стонать и плеваться. Захожу в холодное помещение, опуская девушку на пол возле ванной, помогаю ей опереться на края и немного свесить туда голову. Эви кашляет, вновь выдавливая из себя мутную воду, я подхожу к раковине, включив воду, и не думаю первым делом о том, чтобы вымыть испачканную одежду. Я беру полотенце, как следует намочив, и сажусь позади трясущейся Эви, начиная вытирать её губы, щеки, руки с пальцами. Девушка бьется подбородком о бортик ванной, не в силах удержать голову в нормальном положении. Не прекращает плеваться непонятной жидкостью, но я чувствую облегчение. Уж лучше пускай всё выйдет из неё. Нервно глотаю комки в сжимающемся от тревоги горле. Пол холодный. Нужно принести одеяло или покрывало, чтобы она не сидела, больше замерзнет. Поднимаюсь, как-то скованно передвигаясь по ванной комнате. Спешу обратно в комнату. Взять мое одеяло нельзя, она его облевала, так что открываю шкаф, вытаскивая с верхней полки синтетическое одеяло, быстро возвращаюсь обратно к Эви, которая тихо плачет, не останавливая рвоту. Складываю одеяло, сажусь рядом с ней, закидывая одну её руку себе на плечо. Приподнимаю, игнорируя её стоны, и кое-как располагаю под ней мягкую ткань, усаживая обратно. Не отпускаю плечи девушки, потираю их ладонями, кусая губы. Может и грубо, но собираю локоны её темных волос, чтобы рвота не попала на них. Эви хрипло дышит, холодный пот стекает по вискам, а болезненные круги под глазами увеличиваются. Сутулится, прижимаясь лицом к холодной ванне, я сижу сзади, поглаживая свободной рукой её по спине. Сердце уже не так бешено колотится, ведь если её рвет, то вскоре должно полегчать, а значит, она прекратит мучиться.

И от осознания этого мне легче, правда, всё равно не могу унять неприятную дрожь в животе, припоминая услышанное. И то, что всё сказанное ею, это даже не малая часть того, что пришлось ей пережить, заставляет мои глаза гореть. Да, гребаный парень сидит позади девушки, еле сдерживая чертовы эмоции.

Наклоняю голову, касаясь носом затылка Эви. Девушка не реагирует на меня, продолжая опустошать желудок. Судя по её мычанию, боль не прекратилась.

Ей просто нужно потерпеть.

Эви, терпи.

С моих губ слетают короткие вздохи. Прикрываю веки, сутулю спину и лицом прижимаюсь к её затылку, продолжая придерживать пряди волос.

Создавалось под: SYML – Where’s My Love

С трех часов дня до шести утра.

До шести я просидел с ней в ванной, совсем позабыв об усталости. Внутри ещё бушевал стресс, который вызывал боль в пояснице. Мне нужно было убедиться, что Эви больше не будет блевать, чтобы я мог вернуть её в кровать. Девушку не стоит сейчас таскать и уж тем более заставлять передвигаться самой, но сидеть в ванной – не вариант. Эви всё так же трясется, тяжело дыша, но уже не опустошает желудок, поэтому приходится вновь взять её на руки, что дается мне без труда, несмотря на изнеможение. Эви слишком легкая. Её руки согнуты в локтях, а ноги – в коленях. Голова запрокидывается, веки закрыты, но не сжаты. Пинаю дверь ногой, заходя в комнату, и без лишних раздумий отношу девушку на свою кровать, только перед этим откидываю грязное одеяло в сторону. На диване будет неудобно.

Но и тут возникает сложность. Одежда Эви заляпана, так что… Кусаю ногти, притоптывая ногой, наблюдаю за тем, как девушка медленно переворачивается на бок, и наклоняюсь, касаясь её виска пальцами:

– Эй, – хочу спросить её как она себя чувствует, но Эви даже не находит сил распахнуть глаза, так что говорить у неё не получится. Пальцем стираю пот с её лба, заранее извиняясь:

– Знаю, ты мне врежешь, но я переодену тебя, хорошо? – Выпрямляюсь и иду к шкафу. Вещей у Дженни было немного, но ей хватало вполне. Помню, как она ругалась, когда отдавал заработанные деньги ей, чтобы она могла купить себе одежду. Кажется, ничего материальное её не волновало.

Начинаю рыться, понимая, что у Дженни были в основном кофты с рукавами и воротами. Я никогда не понимал, почему она носит подобное даже в плюсовую температуру, но ясным всё стало после её смерти. Сестра скрывала синяки, сплошные отметины на коже, разных видов и размеров.

Дергаю головой, не желая вновь думать об этом. Бросаю взгляд на Эви, которая мучается от жара, им охвачено её худое, истощенное тело, поэтому беру не кофту Дженни, а одну из футболок, которая мне мала. Возвращаюсь к кровати, сажусь на нее, аккуратно приподнимая Эви и поворачивая к себе спиной.

Девушку приходится придерживать, чтобы она не свалилась на бок. Совсем не может держать себя, равновесие. Перед тем, как снять с неё кофту, касаюсь носом её макушки, сделав глубокий вдох, не то, чтобы это вызывало трудности, просто это ведь Эви. И касаясь её, я чувствую себя одним из этих мудаков-извращенцев.

И боюсь, что она так же воспримет меня.

Снимаю кофту через голову, стараясь смотреть в стену перед собой. Эви наклоняется назад, прижимаясь голой спиной к моей груди, голову закидывает, дыша через открытый рот, веки прикрыты, грудь быстро поднимается и опускается. Я немного опускаю лицо, касаясь щекой её горячего виска. Пальцами щупаю запястье Эви, чтобы проверить пульс, и встряхиваю серую футболку, одеваю девушку. Штаны менять не нужно, что хорошо.

Эви сжимает ноги, опускает голову, что-то шепча. Мычит. Поправляю ткань футболки, уложив девушку обратно, но не на подушку. Лучше лежать на ровной поверхности.

Тру запястье своей руки, с былым напряжением рассматривая Эви. Она выглядит ужасно, но уже не ворочается, не стонет, значит, боль стихла. Сам уже потираю свой лоб, понимая, что самое сложное осталось позади, и выдыхаю, полностью избавляясь от воздуха в легких. Ставлю одну руку на талию, а другой опираюсь на край стола, постучав пальцами по деревянной поверхности. Слушаю тишину, присутствие которой не расслабляет. Бросаю взгляд в сторону кровати, сделав к ней шаг. Осторожно наклоняюсь, приподняв матрас, поглядываю на Эви, которая уже медленнее дышит, что говорит о том, что она постепенно приходит в себя. Вынимаю из-под матраса прозрачный пакетик с белыми таблетками, невольно сглотнув от образовавшегося в горле першения. Медленно иду к двери, покидая комнату, и запираю на замок, направляясь в сторону ванной. Пальцами мну пакетик, скользнув кончиком языка по сухим губам. Захожу в ванную комнату, подходя к раковине. Открываю пакетик, взяв одну белую таблетку, и подношу к лицу, внимательно рассматривая.

Думаю, все порой делают совершенно неожиданные выводы, опираясь на увиденное. И в данном случае мне хватило по горло.

Нет, я не боюсь того, что тоже может произойти со мной, не пугаюсь боли.

Меня волнует тот факт, что Эви захочет ещё. Какой бы реакция на наркотики не была, у тебя всё равно появляется желание попробовать снова, а самые умные тупо один вид наркоты меняют на другой, чтобы найти тот, от которого будут получать удовольствия.

И мне больше не хочется лицезреть подобное, так что…

Высыпаю таблетки в унитаз, бросая пакет в урну, и спускаю воду, покрутив ручки крана, чтобы вымыть руки. Умываюсь, пальцами взъерошив темные волосы, и ухожу в свои мысли, покидая холодное помещение.

В мою комнату не проникает свет утренней зари, и мне приятней находиться в темноте. Закрываю дверь, два раза повернув ключ, который оставляю в замке, обернувшись: Эви по-прежнему лежит на кровати, не ворочается, правда, спиной прижимается к стене, хотя я точно помню, что положил её ближе к краю.

Шаркаю ногами, приближаясь к ней, чтобы ещё раз проверить кое-что. Наклоняюсь, касаясь пальцами её запястья, сжимаю, нащупывая пульс. Наклоняю голову, с тревогой рассматривая лицо девушки, и тянусь к нему ладонью, убирая влажные локоны волос со лба. Нос Эви сразу морщится, но она не открывает глаз. Скорее всего, уснула ещё в ванной. Хочу сесть на диван, чтобы немного передохнуть, но перед этим касаюсь живота девушки, приподнимаю ткань футболки, внимательно рассматривая вырезанные на коже цифры. Шестнадцать. Точно, она ведь в десятом.

Эви начинает кашлять, поэтому наклоняю голову, хмуро всматриваясь ей в лицо. Девушка шевелится, еле разжимая один глаз. Опухшие веки. Бледная мокрая кожа. Она вновь начинает дрожать, дергаясь от судороги, так что качаю головой, обеспокоенно спросив:

– Тебя опять тошнит? – наклоняюсь ниже, ведь она слабо хмурит брови, немного поднимает лицо, приоткрыв рот, хрипло выдыхает, ничего толком не отвечая, и вновь опускает голову на кровать, трется носом о ткань простыни, сделав громкий вдох.

Я моргаю, садясь на край кровати. Хмуро смотрю на неё, скользнув пальцами по тонкой руке, и касаюсь её костяшек, сжав холодную ладонь. Она еле дышит, практически не слышу этого, поэтому мне приходится внимательно вслушиваться. Всё ещё могу нащупать ритм её сердца. То быстрый, то резко замедляется.

Потираю мягкую кожу тыльной стороны ладони большим пальцем, сутуля плечи. Эви жалобно пищит, вновь сжав веки, и начинает рвано дышать через нос. Сжимает мои пальцы, поэтому накрываю второй рукой её ладонь.

Я вижу её сейчас, и в моей голове просто не может уложить то, что кто-то в течение нескольких лет зверски издевался над ней.

Каким нужно быть ублюдком, чтобы вытворять такое с «ребенком»?

Какой нужно быть дурой, чтобы терпеть подобное?

Но, при всем этом, насколько нужно быть сильной, чтобы не сойти с ума?

========== Глава 17. ==========

Спасения в реальности не найти.

От лица Эви.

Было бы настолько глупо не упомянуть безумную боль в животе, которая была сравнима лишь с язвами в желудке. Или, быть может, куда хуже.

Первое желание – разорвать ногтями кожу живота, чтобы буквально вырвать источник боли, но, придя в себя, мне с трудом удавалось сделать вдох, что уж там говорить о движениях. Даже тяжелые веки не находила сил раскрыть первые полчаса. Всё, что я могла понять на тот момент, – кто-то курил. Много, ибо пахнет в комнате никотином довольно-таки сильно.

Пальцы моих рук подергиваются, когда пытаюсь их сжать и разжать. Лежу на боку, чувствуя неприятную боль – шея затекла. Веки разлипаются кое-как – и я могу видеть перед собой всё ту же комнату, на стене которой играет луч осеннего солнца. Дверь, шкаф, край дивана. Медленно моргаю, всё же заставляя себя приподнять руку и коснуться своего лица. Глаза чешутся, а бурление в животе не прекращается, в голове надулся шар, отчего слышу всё приглушенно. Отек. Нос заложило и в горле першит.

Но не только физически я ощущала себя некомфортно. Что-то отвратительное разъедало мой мозг, нет, правильнее будет сказать, что это «что-то» охватило всё тело, целиком. Трудно объяснить то, чего сама не понимаешь, но в одном я уверена точно.

Весь вчерашний день просто выпал из моей головы, но, судя по моему состоянию, ничего положительного не происходило.

От запаха никотина хочется кашлять, свежего воздуха не хватает, так что в голове рождается мысль. Можно приоткрыть окно. Правда, для этого придется не хило постараться, ибо даже перевернуться не выходит.

С болью в глазах мои зрачки скользят к столу, за которым сидит Дилан. Ну, как сидит. Он спит, уложив голову на согнутые в локтях руки, в которых утыкается лбом. Его спина еле заметно поднимается и опускается, темная футболка мятая. Всё в тех же джинсах. Он не переодевался? Мне не вспомнить так сразу, что произошло, скорее парень сам должен мне рассказать.

Нет, правда. Может, меня тошнит от той лапши, которая неизвестно, сколько лежит там? Вот, хорошо, это уже помню. И всё.

Приподнимаюсь на тонких руках, морща лицо от покалывающей в животе боли, и сгибаю ноги в коленях, медленно ползу к краю кровати. Замечаю, что комната перед глазами немного покачивается, отчего хочется тереть глаза, но терплю. Першение в горле усилилось, стоило мне сделать глубокий вдох через рот, кашель уже рвется, но держусь, собираясь для начала до окна добраться. Опускаю одну ногу на холодный пол, после чего проделываю это со второй, встав и качнувшись, прижимаю ладонь к поверхности стены, делая первый шаг. Ноги слишком расслабленны, поэтому еле удерживаюсь, ведь колени сильно сгибаются. Подхожу к окну, опираясь рукой на подоконник, а второй тянусь к ручке, для чего приходится встать на носки. Мне приходится приложить немало усилий, чтобы заставить ручку сменить положение, и, в итоге, открыть окно, которое скрипит, вынуждая меня всё время бросать взгляд на парня в черном, который продолжает спать, словно у него затычки в ушах. Тяну на себя оконную створку, впуская свежий утренний ветер в комнату. Пахнет листьями и влагой. Солнечные лучи просачиваются через кроны высоких елей, касаясь поверхности воды озера, которое заросло всякой растительностью. Выглядит потрясающе. Набираю полные легкие осеннего воздуха, явно перебарщивая, поэтому начинаю кашлять, прижимая ладонь ко рту.

И Дилан сразу отрывает голову от стола. Поворачивает верхнюю часть тела, хмуро, ещё после сна, смотрит на меня, пытаясь начать соображать, ведь пробуждение слишком резкое.

– Что ты делаешь? – Хриплый голос безрадостный, что готовит меня к утренней моральной порки мозгов. Дилан поднимается со стула, медленно шаркая ногами и потирая сонное лицо руками. Начинаю нервно теребить ткань футболки, внезапно понимая, что она вовсе не моя, и это вызывает явное непонимание на моем еще опухшем лице.

– Мне подождать или сразу можно бить тебя? – Этот вопрос со стороны какого-то измученного с виду О’Брайена ставит меня в очередной тупик. Хлопаю ресницами, уставившись на него с таким, видимо, глупым выражением лица, что парень, приняв свою фирменную стойку со сложенными на груди руками, интересуется:

– У тебя вместо мозгов поролон?

Я нахожу его слова грубыми, поэтому хмурю брови, так же сложив руки на груди:

– Что такое? Сегодня особое утро?

– Ночка тоже особой была, – ворчит в ответ, а я лишь моргаю, не понимая:

– А что произошло?

И тут же сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться в голос, ведь Дилан широко распахнул веки, уставившись на меня с приоткрытыми губами:

– Ты ничего не помнишь?

Нет, я всё-таки улыбаюсь, хихикнув:

– Лицо попроще, – прижимаю к больной голове ладонь. – Что было-то?

О’Брайен вдруг задумался. Удивление вновь сменяется хмурым выражением, что начинает меня тревожить. Дилан касается пальцами одной руки своей переносицы, на секунду отводя взгляд в сторону, поэтому обеспокоено начинаю терроризировать свое сознание, пытаясь восстановить потерянные воспоминания, но дыра. Этот процесс приносит только больше боли, отдающейся в висках.

– Что ты помнишь? – Парень скользит языком по внутренней стороне щеки, внимательно смотрит на меня, ожидая грамотного и ясного ответа, но чешу макушку, начав мямлить:

– Ну… Лапша.

Дилан щурит веки, выдавив:

– Лапша?

– Лапша, – повторяю, немного опустив голову, поэтому смотрю на него из-подо лба. – Так, что было?

И он вновь мнется, хотя не показывает этого, но я знаю, что чешет переносицу он тогда, когда в чём-то не уверен, и это заставляет насторожиться.

– Ты траванулась лапшой, – произносит на выдохе, спрятав ладони в карманы джинсов. Я моргаю, хмуро изогнув брови:

– Так, это от лапши меня сейчас так распирает?

– Именно, – дает короткий ответ, но внутри меня откуда-то появляется недоверие. Смотрю на О’Брайена, который почему-то уставился в стену, скользнув зрачками в сторону, и немного тихо спрашивает:

– А то, что было после того, как мы вернулись в комнату, не помнишь? – Притоптывает ногой, вновь бросив на меня взгляд, но я лишь пожимаю плечами в ответ:

– А что было?

Дилан цокает языком, медленно качнув головой:

– Ничего хорошего, – разворачивается, идя к столу. – Ты облевала мне всю комнату.

У меня начинает бурчать живот. Прижимаю к нему руки, вдруг осознав кое-что странное и непохожее на меня. Это крайне удивительно, поэтому мой голос звучит пораженно:

– Я кушать хочу.

Дилан тормозит, подняв голову в потолок, и вздыхает, прижав к лицу ладони, стоит ко мне спиной, кажется, набирается терпения, что уже хорошо, и разворачивается, с возмущением бросив:

– Серьезно?

С неподдельным, каким-то детским восхищением киваю головой, потирая живот. Я давно не ощущала такого голода, явного желания поесть, набить желудок. И это поразительно. Опустошение и истощение организма пошло мне на пользу? Слишком странно, чтобы быть правдой. Правда, легкую тошноту я до сих пор чувствую.

Головокружение. Моргаю, встряхнув головой, отчего покачиваюсь, оперевшись спиной на стену.

– Тебе правда хочется есть? – Дилан удивлен не меньше. Киваю, прижимая ладонь к глазу, почувствовав ноющую боль. О’Брайен явно замялся, и только сейчас понимаю, какая я идиотка. Совсем забыла, где нахожусь, и что здесь мне не склад с едой, просто, настолько поражена своему желанию, вот и ляпнула вслух.

– Не важно, лучше воды выпить, а то, кто знает, как мой организм отреагирует на пищу, – махнула рукой, быстро подходя к дивану, но садиться не думаю, ибо чувствую себя слишком неловко.

Значит, облевала ему комнату, а ещё смею еды просить? Совсем у меня совесть ни к черту.

– У меня есть хлопья и молоко, – внезапно начинает припоминать Дилан. – Молочные продукты нам знакомый поставляет, а за это я бесплатно осматриваю его машину, – сует руки в карманы джинсов, покачиваясь с пятки на носок. Я отрицательно качаю головой, нервно теребя ткань черной футболки:

– Да не стоит… – Живот громко бурчит, вынуждая меня недовольно топнуть ногой. Собственный организм предательски выдает меня. Поднимаю взгляд на парня, который вдруг усмехается, схватив со стула свою кофту, и помял кожу шеи пальцами, двигаясь к двери:

– Так уж и быть. Покормлю тебя в очередной раз.

Я изогнула брови, сложив руки на груди:

– Снизойдешь до меня? – иду за Диланом, не оставляя без внимания то, как он улыбается, открывая замок:

– Я ещё вчера снизошел, пока тебя переодевал, – бросает, с довольным выражением лица, толкая дверь, а я замираю на месте, сильнее сжав себя руками. Смотрю на него, не моргаю, пытаясь перебороть странные двойственные ощущения внутри меня. О’Брайен вряд ли хотел задеть меня, просто шутит, но мне неприятно говорить об этом. Да, я не тупая, сама не сменила себе вверх, но на его месте бы не стала упоминать это.

Дилан щурится, постучав пальцами по своему бедру:

– И вновь особое приглашение?

Откашливаюсь, немного скованно, но продолжаю идти, но уже не смотрю на него, пытаясь не думать о сказанном, как и в целом о произошедшем ночью. Неужели меня правда так с просроченной лапши понесло? Отчего сомневаюсь? Почему тогда так плохо помню вчерашний день?

Чешу затылок, выходя в холодный коридор, и не жду, пока Дилан закроет дверь, сразу направляюсь в ванную комнату, чтобы как следует прополоскать рот. Горечь осталась на языке, что неприятно. Шаги. Следует за мной.

Кажется, я уже упоминала, что терпеть не могу, когда кто-то позади меня. У меня начинает болеть живот, думаю, такая реакция у меня появилась в лет двенадцать. Излюбленное занятие отчима – подойти сзади, чтобы я точно не смогла уйти или избежать контакта. Даже просто думая об этом, не могу остановить мурашки, предотвратить боль, которая волнами опускается от живота ниже, заставляя ноги слабнуть и заплетаться при ходьбе. Приподнимаюсь на носки, касаясь ладонью стены, а другой рукой тянусь к выключателю, но не успеваю коснуться его, ведь по черной кнопке хлопает ладонь Дилана. Поворачиваю голову, фыркнув и демонстративно закатив глаза, отчего парень, стоящий позади меня, возмущенно изгибает брови. Захожу в ванную, сразу же занимая место у раковины. Опираюсь на её края, потянувшись за ополаскивателем для рта, пока О’Брайен обходит меня, вставая рядом. Крутит ручки крана, с наглой улыбкой наблюдая за моими жалкими попытками достать нужный предмет, после чего сует уже вымазанную в пасте щетку себе в рот, взяв с полки ополаскиватель, за которым я так яро тянулась, и протягивает мне, но вновь в ответ ворчу, не желая принимать тот факт, что не могу справится с такими простыми вещами. Оправдываю себя тем, что мне просто ещё тяжело, ибо головокружение не прошло, как и тошнота. Дилан вновь улыбается, опираясь свободной рукой на край раковины, другой держит край щетки, водя по зубам. Отвожу взгляд в сторону, наполняя рот синей жидкостью, и терплю обжигающую мяту, прижимая кулак к сжатым губам. Глаза начинают слезиться, а в носу щипать, поэтому прикрываю веки, всего на секунду, ведь приходиться вновь бросить недовольный взгляд на парня, который пускает смешок, наблюдая за мной через местами заляпанное зеркало. Я уже устала закатывать глаза. Слишком много раз сделала подобное за одно утро, поэтому раздраженно толкаю ладонью парня в плечо, терплю боль во рту, после чего плюю в раковину, нагнувшись, и резко выпрямляюсь, тяжело выдохнув в потолок. Здесь так тихо.

Дилан полощет рот, выключив воду, и разворачивается, вынуждая мою бледную кожу вновь покрыться мурашками. Мне еле удается почувствовать, ощутить это легкое касание через ткань футболки. Парень скользит пальцем по моей талии к спине, этим движением зовет меня за собой, двигаясь обратно в коридор. Сжимаю ладони, немного опустив голову. Хмурю брови, медленно бросив взгляд в спину О’Брайену, который выглядит очень даже непринужденно, что злит.

Он не должен «вытворять» такое с таким спокойствием.

И вообще не стоит проделывать подобное со мной.

Мне это не нравится.

Вновь складываю руки на груди, следуя за парнем, который хлопает по выключателю, идя к лестнице:

– В целом, – начинает негромко, будто осторожно, – у тебя что-то болит? – быстро добавляет. – Не хочу больше подтирать за тобой.