Текст книги "Начать жизнь заново (СИ)"
Автор книги: Nitka
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)
Рисковал, можно сказать, ни из-за чего, своим телом, душой, если она, конечно, существует, всего лишь для того, чтобы обратить внимание. И как я мог не заметить такого явного теперь отчаянья в его глазах, когда собрался уйти из того кафе.
Удивительно, мы повзрослели, но в этом плане практически не изменились. Мы по-прежнему слишком ненормальные для этого мира.
Чьи-то пальцы мягко касаются моего лица, выводя из задумчивости.
Андрей. Я произносил его имя неисчислимое количество раз. Гораздо больше, чем «Женя» и «Евгений», но между нами всё равно остались белые пробелы. Таких не бывает у тех, чья любовь взаимна. Он любит меня, а я…
– Что решил? – спрашивает.
Мы так и сидим. Трусь щекой о его руку, рассеянно смотря, как другой он водит по татуировке, повторяя движения лозы.
– Я схожу к нему. Проведаю, – он хочет что-то сказать, но я первее: – С тобой мне хорошо. А с ним…
Так сложно подобрать формулировку, но это делают за меня:
– А с ним правильно.
И целует меня так нежно, насколько это вообще возможно. Я же действительно не знаю, будут ли поцелуи этой ночи нашими последними.
========== Глава 54: То, что ещё можно вернуть ==========
Вот уже как двадцать минут я стою возле дверей Его палаты, никак не решаясь войти. И хочется, и колется. Но надо.
Мимо проходили медсёстры, врачи, посетители. Пара интернов заглядывала внутрь, и тогда я отходил немного назад, чтобы никто из находящихся внутри не увидел. Но это не могло продолжаться вечно, и, собравшись духом, я зашел.
Тихо идти мешали синие, так похожие на мусорные пакеты бахилы, и меня заметили.
В палате было уютно и просторно – два больших завешенных гардинами окна, шкаф, вешалка, несколько тумбочек, стол со стульями. На одной из трёх занятых коек лежит Он. Видно – кто-то из дома принёс ему лёгкий спортивный костюм: майку и шорты чуть ниже колена. Сам бледноватый, читает какой-то спортивный журнал, неповреждённой левой рукой перелистывая страницы, пока соседи – молодой парень и худой, лысоватый мужчина в одних старых синих трениках – режутся в карты.
Когда я захожу, Женя отрывается от чтения, и в его глазах что-то теплеет. В них зажигается яркая озорная искра, а губы растягиваются в улыбке. И совершенно не самодовольной или обезбашенной, а такой… тоже непонятной. Нечитаемой.
У меня в руке сетка апельсинов, яблок, бананов и прочих продуктов, традиционно полагающихся больному. Подходя ближе, кладу её на тумбочку, а двое других пациентов, вопросительно посмотрев на брюнета, поднимаются после его кивка.
– Я попросил их выйти, – поясняет мне. – Взамен обещал поделиться половиной заначки и дать автографы. Ты садись, вон, стул возьми, не просто же так пришел.
Он сейчас совсем другой: и такой привычный, каким я его помню, и иной – повзрослевший. Причём повзрослевший где-то там, далеко, без меня, так же, как я повзрослел без него.
Стул стоит рядом – наверное, недавно был обход, – и я с удобством на него сажусь, откидываясь на спинку. Смотрю на Женю, такого вот необычного, нового для меня.
– Рассказывай.
Тут же откликается, полностью закрывая журнал:
– О чём?
Я знал, что он задаст этот вопрос – никогда бы не упустил возможности заставить собеседника задавать тему.
– Ну, наверное, почему возле тебя не толпится куча народу?
Сначала удивляется, а после беззаботно смеётся – не ожидал этого, заранее решив, что я буду интересоваться чётко и по существу или вообще не буду ничего спрашивать, только истерить и требовать оставить меня в покое. Нет уж, извини, но повзрослел не только ты один. Вчера было больно, вчера было страшно, вчера было плохо, но никто из нас не маленький мальчик – даже ты, так стремящийся казаться взбалмошным мальчишкой. Умный, хитрый, самодостаточный, ещё тот интриган.
Переоценка личности прошла за какую-то ночь, спасибо Андрею, однако я до сих пор не могу дать ответ на некоторые вопросы. Именно для этого я здесь.
Медлит, пока я думаю, и со вздохом отвечает:
– Я же не звезда мирового масштаба, чтобы мной заинтересовался кто-то серьёзный, а с журналистами мелких газет успешно справляются врачи. За шесть лет я многого добился, но для большинства по-прежнему остаюсь всего лишь молодым перспективным футболистом, сколько бы голов ни было на моём счету… Мих, спрашивай обо всём, что хочешь, я обещаю ответить.
Однако, вместо того чтобы задавать вопросы, молчу. Не то чтобы не знаю, что сказать. Наоборот, у меня есть нужные фразы, но не хочу… не смею разрушать странный ментальный контакт, образовавшийся между нами сразу же, как только мы встретились взглядами.
Один раз перекроив мой мир, в следующий он сам автоматически перестраивается. Я был дураком, думая, что для этого Жене придётся прикладывать усилия. Всё давно запустилось в режиме нон-стоп.
Всё-таки выдыхаю:
– Почему?
Можно было бы растолковать это по-разному: «Почему именно сейчас?»; «Почему всё так?»; «Почему не забыл?» Сотни мелких «почему», не обязательно синонимичных с моим. Но он понял и ответил, как и обещал.
– Сначала мне было плохо, – начал издалека. – Я знал, какого хрена ты ничего не сказал, когда я собрался уходить и как трус оставил только записку. Как ножом по коже, но я не смог бы по-другому. Вцепился бы в тебя всеми конечностями и отказался куда-то ехать…
– И жалел бы потом, – перебиваю, – так как не оставил бы себе возможности попробовать.
– Ага, – соглашается, взволнованным жестом ероша волосы. – Это было одно из тех решений, когда больно в обоих случаях. Ехал – загибался, а как приехал, решил забить – мол, не судьба. Я же был амбициозным пацаном, и эйфория взяла своё. Днем тренировки, такие, после которых только в корпус зайдёшь – и всё, на кровать в безнадёжный хлам. По праздникам и выходным горячие бразильские девочки, – усмехается уголком губ, пустым взглядом смотря куда-то прямо – вспоминает. – А знаешь, я ж с тех пор ни с одним мужиком или парнем не спал. Бразилия – довольно раскованная страна, хоть на первый взгляд кажется, что гомиков там массово на кострах сжигают. Находились желающие на моё тщедушное тельце, но меня от них тошнит, – переводит осмысленный взгляд на меня – кажется, подобный факт его здорово забавляет. – Нет, я в буквальном смысле. Пригласивший меня «чисто потрахаться» парень только разделся, а у меня желчь во рту. Подавить-то успел, но из его квартиры смылся. Мы потом пару раз пересекались, но по-дружески. С остальными, с которыми пробовал, точно так же было. Прикинь, я, тот, кто не пропускал ни одной юбки, ну, или штанов, у кого как, не мог себя заставить. Со временем это, конечно, прошло, но не окончательно. Может, это ты на меня какую-то порчу навёл?
Фыркаю:
– Угу, специально к ведунье ходил… Тут Андрей мне сказал, что ты здесь не первый день и даже не первую неделю. Это правда?
Женька скривился:
– Не думал, что он меня сдаст, – а потом вдруг… смущённо улыбнулся. И не думал, что он способен на что-то такое. – Я дойду до этого, только разреши мне, что ли… выговориться. Ты же спросил, а мне нужно ответить. Всё по порядку. На чём я остановился… В общем, это всё прервалось после того, как батя прислал мне по скайпу несколько файлов. Там были пара газетных вырезок, общая информация и фотографии. Мы с отцом после суицида матери часто списывались. Он говорил, что, конечно, ему нужен наследник, но не торопил с выбором и сказал, что, если я решу вплотную заняться спортивной карьерой – сначала футболистом, потом тренером, – он поймёт. На этой почве мы и сошлись. Правда, до этого только общались, и он мне ничего такого не присылал, – ненадолго затихает, переводя дыхание, а я высказываю своё предположение:
– Скорее всего, списался со стариком.
Не удивлюсь чему-то подобному.
– Может быть, – пожав плечами, соглашается. – Но не в этом дело. Я смотрел на твои фотки и понимал, что выхожу из какого-то транса… Сна, длившегося четыре с половиной года, в котором я вычеркнул тебя из жизни, как будто тебя и вовсе никогда не было. Мой следующий день практически ничем не отличался от предыдущего. Новые лица – но мотивы одни и те же. Да, я продвигался вперёд, но как бы по инерции, без полного понимания, что я делаю. В этом не было смысла, равно как и в том, ложился я на кровать сам или с кем-то. Череда из фанаток, приходящих при виде меня в полный восторг. Я и внешность их не мог запомнить, не то что имена. Смуглые и белокожие, молодые и постарше – без разницы. Всё смахивало на огромную компьютерную РПГ, где я, как прилежный игрок, с точностью искусственного интеллекта выполнял квесты, набивая себе lvl. Ну, набил, и что дальше? – он, скорее всего, не понимал, что начал говорить громче, взволнованно жестикулируя.
Женя пытался объяснить и мне, и себе что-то важное, и я слушал, затаив дыхание, замерев, превратившись в слух. Я растворялся в рассказе, впитывая их в себя, как губка, поглощаемый незнакомыми, неизвестными событиями.
Как он там без меня? Что делал? Как изменился? Как изменялся?
Это ключевое «без меня» заставило забыть обо всех претензиях, негодовании, неприязни, чтобы молча ловить каждое слово.
«Ты всё такой же, и опять – совсем другой,
Любимый и чужой одновременно.
Единственный по жизни – как герой.
“– Мы встретимся? – О да, всенепременно!”»
Пришли на ум строки, сейчас абстрактно подходящие нам обоим. Не полностью, конечно, но что-то в этом есть.
Когда-то давно его написал один мой знакомый. Саша, кажется, но не Юлин брат, а всего лишь его тёзка. Да, Александр, точно. Я не помню уже ни его фамилии, ни внешности – вряд ли понадобится запоминать инициалы любовника на одну ночь, но этот стих запомнился сам собой – он лежал у Александра в доме, на тумбочке – это точно запало в голову.
Женька, заметив, что я ушел в себя и задумался, смолк, ожидая, пока на него обратят внимание. Сейчас, усталый, в домашней одежде на больничной койке, он выглядел на редкость искренним и взрослым. До дрожи и нервной трясучки взрослым… И так не хотелось это признавать.
– А ты?.. – прерываю молчание.
– А я… – медленно вторит. – А я чуть волком не выл, когда понял, сколько же упустил по глупости. Пять лет – огромный разрыв, счёт не в мою пользу. Может, ты уже себе кого-то нашел, – невесело усмехаюсь – толку-то, он всё равно вмешался. – Может, даже случилось что-то непоправимое, мне ведь не сказали, что Алина умерла, и это я узнал после того, как взялся за поиск информации по нашим бывшим одноклассникам, опять же, чтобы что-то узнать о тебе. Ты стал моей одержимостью, навязчивой идеей, и я знал, что с тобой, чем ты занимаешься, где бываешь.
– Ты не похож на сталкера, – снова лёгкая улыбка затрагивает мои губы.
– Знаю, – брюнет осторожно приподнимается и разворачивается так, чтобы дотронуться до меня рукой, что совсем несложно, так как я сижу рядом.
Большим пальцем касается уголка моего рта, проводя по месту так, будто что-то стирает, я же изо всех сил пытаюсь заставить себя не отстраниться, сохраняя спокойное выражение лица.
Понятия «Женя» и «маньяк» никак не могут стоять в одном ассоциативном ряду. Они имеют между собой не больше общего, чем эта палата и улица за забором больницы.
– Жень…
Жестом просит помолчать, a, откидываясь обратно, морщится от неприятных ощущений. Наверняка у него сейчас пол и потолок чуть ли не местами поменялись.
Пока приходит в себя, украдкой внимательно оглядываю помещение, так по-воровски отхватывая куски, детали.
Узники этой комнаты… кто-то пытается выбраться побыстрее, кто-то, наоборот, остаться побольше, отдаляясь от повседневных хлопот и проблем. Чего же хочет Он?
Сейчас мы здесь одни – без понятия, сколько прошло времени. Наверное, много, но до сих пор никто не пришел. Я слышу его дыхание, его голос, в каких-то мгновениях подрагивающий от волнения. И свой голос я слышу тоже. Теперь он изменился.
Обычно я, как и многие люди, этого не замечаю, но не в этот раз, когда кожей ощущается каждая секунда. Поменялся то ли тембр, то ли интонация, то ли произношение. Не пойму что, зная одно – это тоже часть той самой перестройки, в присутствии Жени выходящей из стадии заморозки.
Мы не виделись столько лет, а я… не замечаю этого, фиксируя для себя только то, что изменилось. Запоминаю. Противопоставляю, соединяю – и, на удивление, образ реинкарнируется: те же глаза, те же ямочки на щеках при улыбке, тот же выводящий из себя черный юмор.
Забыл его прошлого – вспомнил теперешнего. Ещё ни об одном человеке я не думал так долго.
– Мих, – а вот теперь его голос ещё чуть-чуть, и дрогнет, сорвётся, перейдя в сиплый или хриплый шепот. Я не смею, не смогу остаться тут как бы посторонним и прикусываю губу. – Я бесился, сходил с ума, обкуривался до невменяемости, трахался с кем попало, хорошо хоть предохраняясь от нежелательной беременности и СПИДа, и всё потому, что понимал – сколько бы ни узнавал о тебе, встретиться мы всё равно не сможем. Если поеду к тебе – ты же по-любому прогонишь, не захочешь понимать. У тебя давно своя жизнь – ты добился чего хотел, у меня своя – ещё тогда за мной был выбор, а я сделал так, как подсказывали мозги, а не сердце. Уже не поймёшь, как правильнее. Суть не в этом. Когда дело дошло до того, что меня выгнали с тренировки из-за того, что я был никакой – не спал всю ночь, вместо этого уйдя на вечеринку одной папенькиной дочки. Тогда несколько хороших парней зажали меня в моей же комнате и не отпускали до тех пор, пока не выпытали причину такого поведения – мы с ними сдружились, а я, после того, как понял бесполезность затеи, от них отдалился. Выслушали всё до конца, посочувствовали, а один усмехнулся так по-братски и рассказал, как его мать с отцом поженились, – облизывает пересохшие губы и прочищает горло. – Ты, может, слышал. Хотя какое «слышал» – наверняка сюда не дошло, а там подробности напечатали по большей части в женских журналах. Его мать хотела стать кинозвездой – ничего необычного, сейчас многие промышляют таким, вместе с порнографией на полставки. Они с его отцом третий год встречались, а она ему так и заявила: «Прости, я люблю и тебя, и киноиндустрию одинаково – сейчас же, пока действует мой шанс, мне нужно выбрать второе». Они ничего друг другу не обещали, но он прождал её девять лет, пока женщина не стала признанной и не вернулась к нему. Просила прощения, а он простил. И, услышав это, я… – срывается, уже едва слышно, с таким искусственным, наигранным смешком шепча. – Я, как дурак, позволил себе поверить в чудо. Сказку… Приехал, чтобы попытаться всё изменить, несмотря на исход… Я же правда лю… завишу от тебя, – а глаза блестят, как в лихорадке, безумстве. – Это хуже наркоты, Мих, хуже твари-судьбы, которая постоянно делит постель с каким-то более удачливым ублюдком. И это тяжело. Я чертов эгоист, сволочь, но не хочу… не могу тебя отпустить… чего бы мне это ни стоило.
Нет, нет, нет… Боже, как он может произносить такие вещи?
Тяжело дышит, а я вскакиваю, на подгибающихся ногах отходя к окну. Тело трясёт крупной дрожью.
Я же н-не архитектор, я художник, и т-то от слова «худо». Так какого хрена именно мне приходится ст-тавить окончательные штрихи в таком сложном чертеже? Я не смогу!..
Нахожу опору и сажусь на широкий подоконник, подальше от надломленного взгляда аквамариновых глаз.
Получается, я тоже… зависим. Но как же… Может, Андрей в чём-то прав насчёт моногамии и однолюбов, но я же… это же…
Так, хватит. Михаил Нишовский, возьмите, в конце концов, себя в руки! Вы же взрослый человек, сколько можно позволять этому субъекту на Вас действовать?!
Мы оба слегка не в себе. Как там говорят – творческие люди всегда немного психи. Женя тоже творческая личность – по-своему. А когда уж эти две личности встречаются…
Зависимость… ну, глупо же, правда? Какая ещё зависимость, не бывает такого.
Ерунда какая-то. Чудеса… да, случаются, но не просто так. Только люди своими руками могут устроить кому-то чудо. И Женя… может, он сам создал себе это «чудо» с тем многогранным понятием, которое имеет это слово.
Соскакиваю со своего своеобразного укрытия и медленным осознанным шагом иду навстречу. Перед его внимательным обеспокоенным взглядом кладу свою руку на его вывихнутую правую. Между нами гробовое молчание, а мне так трудно перебороть себя, чтобы выдавить из губ пару непослушных слов:
– Дай мне время. Неделю, – от волнения голос хрипнет, – и тогда я скажу тебе.
Всего неделю, прежде чем я пойму, смогу ли я самолично устроить чудо, или тебе придётся искать новое.
После, не дожидаясь его ответа, быстро ухожу из палаты.
Зависимость… Надеюсь, это всего лишь призрачное предположение…
========== Глава 55: То, во что хочется верить ==========
Я топчу ногами небо,
На моих подошвах облака.
Отраженье в грязных лужах
Чище, чем в твоих глазах.
И внутри немного больно,
Я иголкой душу зашивал.
И случайно там оставил,
И вчера опять всю ночь не спал.
Душа на пуговицах,
На нитках из надежд.
Я зашивал тебя не раз
Тупой иголкой своих слёз.
Душа на пуговицах, а
Снаружи безразличный блеф.
Снаружи холод, а внутри
Хранилище для грёз.
Завязал на узел время
И приклеил стрелки на часах.
Жгу стихи и просто письма,
А потом развею пепел-прах.
Мне ещё немного больно,
Что-то колет тихо изнутри.
Слишком сильно сердце бьётся,
Неприятно… Я шепну: «Замри».
Lem – «Душа на пуговицах».
Я немного удивился, когда тем же вечером мне позвонил кто-то с незнакомого номера. Недолго посомневался, но вызов принял.
– Мих, привет.
Эти слова, а главное – голос, заставили меня растеряться:
– Э-э-э… Откуда ты взял мой номер?
Ответ прост до невозможности:
– От Вани.
Я выпал в осадок, и грязно выматериться мне не дало только присутствие «заглянувшей на чай» Миры. Естественно, шесть лет – такой важный, ответственный возраст, что барышня даже не уведомила никого о своём визите. Однако предприимчивые родители, заметив отсутствие чада, тут же позвонили кому? Мне-е, и Слава с клятвенным обещанием забрать дитё часам к десяти мгновенно свалил девчушку на мою голову. Нет, в принципе, мне не трудно, но я ведь не нянька.
Теперь Мира в комнате Яра наверху – той самой, которая когда-то раньше считалась гостиной, – под нашим присмотром покоряла с Ярославом мир GTA, отвлекаясь, чтобы развлечь Локи. Или он её – это с какой стороны посмотреть. Главное: все довольны.
Я вышел в коридор и с некой смесью ошеломительного недоумения спросил:
– Ваня?!
– Ага. Я ж не самоубийца и с ним ещё не виделся. Сейчас не приёмное время, ума не приложу, как он ко мне пробился.
Хах, а я «приложу» – связи у него есть. Свя-зи.
– Он хоть тебя не бил? – спрашиваю, не очень-то надеясь на положительный ответ.
– Не-ет, – по звуку слышно: Женя тихо довольно смеётся. – У него рука не поднялась на больного.
– Такими темпами – поднимется, – внятно прорычали откуда-то сбоку.
Определенно Ваня.
– Так зачем звонишь? – спускаюсь вниз, где мявчит Мурка.
Как выяснилось, когда я зашел в кухню, она отгоняла Шики от своей миски.
– Просто так. Мне скучно, разговаривать не с кем, а единственный не слишком адекватный посетитель выдаёт какие-то непонятные медицинские формулы, половина из коих определённо нерусские. Совсем на них двинулся… – послышались невнятные ругательства и звучный хлопок двери. – О, ушел, – смеётся. – Обиделся, бедняжка.
Оттягиваю пса за поводок и отправляю обратно в зал. Мурка, умная кошара, благодарно мурлычет, вальяжной походкой отправляясь туда же. Мда, что за жадная животина – похоже, миску она отвоёвывала чисто из эгоистических меркантильных соображений. Свинья, а не кошка.
– Ясно. Чего тебе принести в следующий раз? – спрашиваю без подвоха.
– Ты… – запинается, но быстро берёт себя в руки, – перед тем как прийти, хорошо подумай, ладно?
С первых слов понимаю, о чём он.
– Обязательно, – и меняю тему на менее тяжелую: – Чем занят?
– Медики не отпускают. Я им раз десять сказал, мол, со мной всё нормально, а с вывихом руки в больнице не лежат. Но мой лечащий врач упёрся похлеще стада баранов. Говорит, у меня сотрясение, и фиг он меня отпустит, пока мозги на место не встанут. Я ему, типа: «Они у меня никогда на месте и не стояли», а он пообещал, что встанут. Ещё и капельницей пригрозил, если бастовать начну. Не пойму, ему по кайфу смотреть на мою бледную отощавшую на их диетических харчах физиономию?
Футболист импульсивно повздыхал, мол, мышцы ноют от отсутствия нагрузки, а медсёстры несимпатичные и не желают составить компанию молодому перспективному спортсмену, я же невольно улыбался, делая себе кофе.
Он сейчас такой непосредственный и открытый, жалуется мне, и в его словах я не слышу никакого скрытого смысла или подначки. Он честен со мной, и под этой честностью прячется разве что надежда расположить к себе.
Неожиданно мы разговорились. О простых мелочах и важных вещах. О совместных ностальгических воспоминаниях, почти перебивая друг друга, о смешных ситуациях, случившихся тогда, когда мы были не рядом. О кино, о музыке, о живописи, о домашних питомцах, о спорте. Об общих увлечениях, об интересах. Спорили, соглашались, чуть не передрались, забывая, что всего лишь разговариваем по телефону, и по-прежнему не вспоминая об этом – помирились.
Я не отвлекался, сбросив вызов Славы, поэтому домой Миру отправлял Ярослав.
Незаметно прошло время до утра – болтая, я сел на свою кровать и невидящим взглядом уставился в стену напротив. К пяти утра успел окончательно охрипнуть, в очередной раз отправить настырных собак спать к Яру и доказать Жене: как ни крути, в забеге на несколько километров он при всех своих невъебенно крутых тренировках никак меня не опередит.
Замолкнув, мы где-то до половины шестого молчали, изредка перебрасываясь короткими репликами. Никогда не думал, что слушать чужое дыхание настолько увлекательно.
В конечном счёте Женя опомнился, мягко пожелав спокойного утра и, не дождавшись ответа, отключился. Я отстранённо отметил, что оператор не отключил нас ни по истечению получаса-часа разговора, а у Женьки, кажется, прорва денег на счету.
Не переодеваясь, забрался под одеяло и закрыл глаза. Моментально уснул, чувствуя собственную лёгкую улыбку на губах.
Утром проснулся от звонка телефона и воплей Элеоноры на тему «Почему тебя нет?». Вздохнув, выпросил себе выходной «по причине недомогания» и со спокойной душой безбожно завалился обратно – псины, воспользовавшись моим сном, в очередной раз забрались на «нашу» кровать.
В следующий раз я проснулся ближе к полудню: опять из-за чьего-то звонка. Псины самоустранились – может, Яр забрал, а возможно, что-то ещё. Вполне вероятен второй вариант, потому что на моей груди под покрывалом довольно разлеглась Мурка.
Как только я потянулся за сенсором, питомица тут же больно уцепилась за кожу груди сквозь футболку, правильно догадавшись о моём намерении бесцеремонно её спихнуть – она же линяет, как черти что, сколько бы сын её ни вычёсывал, – я не горю желанием пылесосить и трусить простыни.
Дотягиваюсь до телефона, не предусмотрительно закинутого под кровать – когда это сделал – хоть убейте, не помню, – и принимаю вызов.
– Мих? – бодро спрашивают по ту сторону.
– Нет, морг, – недовольно бормочу, но не выдерживаю и широко зеваю.
– Да ладно, – ехидно хмыкает собеседник. – Какие замечательные у вас работники.
– В общем, – пытаюсь отцепить Мурку. – Чего надо?
Абонент ничуть не смущается моей утренней грубости:
– То же самое – просто поговорить. Ты уже встал?
– Твоими молитвами. Ай-й, – сволочная морда грызнула меня за палец.
Позвать Яра? Возможно он сладит с этой самопровозглашенной королевной.
– Что такое? – тут же заинтересовался Женя, услышав подозрительные звуки.
– Кошка напала, – ответил, засовывая поврежденный средний палец в рот.
Мы вновь разговорились. Оказалось, есть куча вещей, о которых мы могли неустанно болтать. Правда, в этот раз связь отключилась на тридцатой минуте, впрочем, не побеспокоив, когда я тут же перезвонил. Была моя очередь тратить деньги, а счёт SIM-ки нетрудно пополнить через банковский в интернете.
Единственное, что меня тогда насторожило, это отсутствие Андрея. Он не пришел, как обычно, ко мне домой, отговорившись срочными делами, а когда я позвонил, попросив Женю минутку подождать, тетёнька заученно проговорила о недоступности абонента, как потенциального ежа в тумане, на двух языках.
Андрей пришел аж на вечер третьего дня мной же назначенного времени ожидания.
Когда он зашел в коридор, я торопливо попрощался с Савченко и привычно предложил что-нибудь выпить. Притом мужчина выглядел каким-то странным – мутный взгляд, нетвёрдая походка…
Отрицательно покачав головой, брюнет мотнул головой в сторону свободного зала, идя туда.
На диване оказалась спящая Мурка. Были бы это мои псины, сейчас ошивающиеся возле Ярослава, игравшего в «Need for speed», – выгнал бы, не задумываясь, но чёрное недоразумение предпочёл не трогать, садясь на пол.
Андрей пару раз пошатнулся, прежде чем сесть, и чуть не отдавил кошке хвост, приземлившись совсем рядом.
– И? Что ты решил? – спросил мужчина, грузно опираясь на раздвинутые колени.
Я собирался ответить, как ошеломлённо застыл, не веря своим глазам. Андрей… Андрей, который всегда держал себя в руках, никогда не употребляя алкоголя сверх меры, был мертвецки пьян. Пьян так, что от него разило за пару метров, и мне с трудом удалось подавить желание отшатнуться подальше.
– Андрей, – успокаивающе начал, но в кармане зазвонил телефон.
По мелодии – Женя, хуже момента и не придумаешь.
– Отключись, пожалуйста, – психолог сглатывает, сосредотачивая взгляд на моём лице.
Киваю, сбрасывая вызов, и напряженно смотрю на брюнета. Знаю, он хочет мне что-то сказать, но что…
А мужчина вместо слов скатывается ко мне на колени на пол, до побеления костяшек сжимая руки в кулаки. Усмехается горько, понимающе, проницательно смотря прямо в глаза, а потом резко опускает голову, прокусывая губу до крови.
Не привыкнув видеть его таким, я успокаивающе шептал, сжав его лицо в своих ладонях:
– Андрей, тш-ш. Ну что с тобой, возьми себя в руки, ты же психолог и мужчина, в конце концов.
Естественно, в таком состоянии я до него не достучусь, но и он, и я понимаем, что выбор моего сердца давно сделан. Он был сделан ещё тогда, когда вечером я услышал в динамике знакомый голос. А может, и раньше…
И главное – Андрей это тоже понял.
Остановился, замер и резко протрезвел, откидываясь на край сидения дивана.
– Мих, – немного устало обращает на себя внимание, так необычно-спокойно, почти умиротворённо произнося: – Поцелуй меня, а…
Мягко улыбаясь, подаюсь вперёд.
– Угу, как скажешь.
На лице щетина, которой я никогда не видел до этого, но мне всё равно. Привычно касаюсь родных губ, прикрывая глаза.
И в этот раз и я, и он понимаем – вот этот, именно этот поцелуй наш последний.
*
Я снова мнусь у дверей в палату. Ещё немного, и это станет закономерностью. Не прошло и недели, но с прошлой ночи мне никак не удавалось уснуть и пришлось собраться рано утром.
Сейчас, по-моему, часов восемь… или уже половина, не помню – телефон умудрился забыть дома, когда обувался. По-быстрому сбегал в магазин, набрал всё, что попалось под руку: от «Натса» и «Скитлса» до сетки апельсинов – и запихнул всё это в огромный именной пакет АТБ.
Всю дорогу думал об Андрее. Правильно ли я сделал, когда согласился на его просьбу прекратить занятия и разорвать контакты? Так непривычно видеть его сжатые губы и тщательно скрываемую боль в глазах. Но сделанного не воротишь, а сердцу не прикажешь. Он знал, что прав – я не люблю его, и если не смог полюбить за эти два года, то причина в нём, а не во мне.
Люди влюбляются, встречаются, разочаровываются, расстаются и снова влюбляются. Говорят «люблю» как нечто совершенно обыденное, хотя часто не знают, какое это чувство на самом деле. Они разбрасываются словами, создавая с помощью них иллюзии, хотя на самом деле ничего похожего не ощущают.
А я так не могу.
Немного обидно – как бы ни старался – всё равно не получается. Любовь – не то чувство, которым можно управлять.
Помнится, как-то давно я давал определение любви. Как же там… «Если любить – то это уже до гроба. До боли и слёз в глазах. До скрипа зубов и судорожного сжатия кулаков. До щемящей нежности где-то внутри и осознания того, что вот он – единственный, а остальные – всего лишь мутные тени на его фоне». Да, что-то такое есть, но любовь – она разная. Слишком разная, чтобы иметь одно точное эксклюзивное определение. Тот, кто любит, поймёт это, я же… Нет, любовь – это не то, что я чувствую к Андрею, пусть он как раз меня любит.
В конце концов позвонил Лере и со вздохом вкратце рассказал обо всём. Та, вроде, не была удивлена и, несмотря на раннее время, не ругалась, сонно отвечая. Девушка что-то сказала своему отцу и, получив ответ, произнесла:
– Мих, ты же не дурак. Не стоит жалеть о том, что сделано. Мозги тут не помощник, а сердце подскажет, что лучше. Если бы ты остался с Андреем из чистой жалости и симпатии – вот это было бы жестоко. А так, он переболеет, переживёт – он сильный. А тебе правда нужно идти дальше.
Я тогда усмехнулся – надо же, звучит будто предсказание. Не зря Кирилл в академии дразнил её «госпожой гадалкой».
И вот, я стою здесь, пытаясь успокоить учащенный пульс. Мой выбор сделан, и если Женька вдруг скажет, что он пошутил – этот спектакль был понарошку, я задушу его собственными руками.
Поставив всё на кон, чувствуешь себя нагим среди сотен людей, с интересом патологоанатомов обозревающих выставленные наружу внутренности. Естественно, это лишь моя собственная иллюзия, но пробирает до костей.
Под удивлёнными взглядами проходящих медсестёр делаю пару вдохов-выдохов и вхожу.
Ничего не поменялось – та же палата, те же вещи. Правда, один сосед отвернулся к стенке, а второго, который немного хромает, нет – он ушел ещё при мне, отсалютовав на прощание. Окно открыто, а Женя стоит у подоконника, с кем-то разговаривая по телефону. Говорит не по-русски и не по-украински, наверное, с кем-то из своих друзей в Бразилии или тренером, что, в общем-то, неважно.
Он меня пока не заметил, и я, тихо прикрыв за собой дверь, просто наблюдаю. Каждый раз такой разный – новый для меня и по-прежнему невероятный. Ещё та зараза, но такая восхитительная, что поневоле прощаешь ему всё.
И понимает ведь – совершенно всё понимает. Может сделать больно и себе, и мне, и окружающим, но осознавая – это правильное решение. Le devoir avant tout*.
Сейчас – именно сейчас – серьёзный, собранный, наверное, действительно разговаривает с тренером. А мне так хочется подойти и обнять его, почувствовав ответные объятия.
Всё. Now or never**.
– Женя… – рывком оборачивается, тут же произнося пару слов в микрофон телефона.
