Текст книги "Начать жизнь заново (СИ)"

Автор книги: Nitka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Новинки и продолжение читайте на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Глава 1: Окруженный молчанием ==========

Часть первая: «Пережить прошлое»

Солнце уходит, бьётся осколками дождь.

Осень зовёт – жаль, что глубоко внутри.

А облака, как зачарованный вождь,

Чахнет закат, звезд же – куда ни смотри.

Где ты забыл пазл, частичку себя?

Что ты стоишь? Скоро уйдут поезда.

Дым сигарет. Пафосно «точка». Любя,

Кратко черкнёшь: «Я ухожу. Навсегда».

Холодно. Здесь царствует вечный февраль.

Металл и панк глушат сомненья и дрожь.

С горечью смех: «Мне совершенно не жаль!

Сердце, заткнись, рану былую не трожь».

Как паровоз, куришь одну за одной,

Это судьба и остановка твоя.

Крепко «сожмёшь» солнце свободной рукой –

Пленные здесь любят родные края…

Хочется вмиг к ним обернуться тайком –

К тем, кто сейчас не опечален ничем.

Но обзовёшь горько себя дураком:

Сказке – «the end». А возвращаться… Зачем?

До боли знакомая комната: стол, несколько стульев, плита на четыре конфорки, напротив – холодильник, кухонный гарнитур. Три человека, окруженные молчанием: я, сестра и мать.

Тихие, но оттого более надрывные слова последней: «У меня не может быть такого сына», и моя до крови прокушенная губа.

Вот, чем закончилось безрассудное, сумасбродное признание: «Я гей…».

Мать сначала переспросила – не поверила, решила, это какая-то шутка, но потом отвернулась, дрожащими руками перемешивая что-то в большой синей кастрюле.

Надоело. Честное слово, надоело. Чертовски хочется курить.

Рядом стоит сестра. Тоже смотрит не на меня, а куда-то в сторону окна. Внешне спокойна, но напрочь выдаёт себя искусанными губами. Конечно, она ведь старше меня на целых пять лет, и, раз братец оказался полубабой, вся ответственность теперь на ней. Прости, родная.

А ведь эта тема всплыла совершенно случайно, начавшись с обычной «лекции»: придирки насчёт учёбы, вклада в домашние дела… Примитивно, правда? Думаю, не самый лучший момент для подобного признания… Хах, вернее, очень неудачный. Но я или сейчас, или потом дойдёт из чужих уст. А ведь я не трус, чтобы позорно молчать, поджав хвост.

Черт, реально хочется курить…

Отец отсыпается после работы – задержался в офисе до ночи. Мать тяжело молчит, а сестра… Сестра смотрит куда угодно, только не в мои глаза. Но её тоже можно понять – да кому нужен брат-гей? О нём нельзя поболтать с подружками, им нельзя гордиться, ведь геи – что-то вроде низшего слоя общества, отбросов с неизвестной неизлечимой болезнью. Я понимаю, сестрёнка, но ничего не могу с этим поделать, наш город давно стал для меня чем-то вроде клетки. Клетки в зоопарке, где я по ту сторону решетки. Возможно, кому-то и весело, но когда на тебя устремлены десятки взглядов, злорадно ожидающих малейшей оплошности – напрягает страшно.

Доедаю горячий ароматный суп, а на губах мелькает грустная улыбка. Поднимаю на Дашку взгляд, увидев, как её зрачки расширяются от понимания и удивления.

Запускаю руку в непослушные вихры, встаю. Благодарю за еду отвернувшуюся мать и, не произнеся ни слова больше, ухожу. Просто иду в коридор, натягиваю куртку, кроссовки. Усилием воли сдерживая жгучее желание побежать, выхожу из квартиры.

– И не возвращайся! – летит мне надломанное вслед.

Я не злюсь, совершенно не злюсь, просто…

Чертовски хочется курить. Спускаюсь по ступенькам и иду по тротуару. Едва выхожу из подъезда – лихорадочно шарю по карманам в поисках такой желанной пачки. Её там не оказывается, поэтому от души чертыхаюсь. Зато в белом конверте обнаруживается зарплата от подработки на автомойке – там больше тысячи гривен. Видать, наконец-то отдали прошлую. Сигарета нашлась во внутреннем кармане, там же – зажигалка.

Закуривая, сажусь на единственную лавку возле последнего подъезда. Полупрозрачный дым небольшими облаками вздымается вверх, унося за собой все будоражащие сознание чувства. Успокаиваюсь.

Не помню, с чего началось моё «схождение с пьедестала». По-моему, месяца три назад кто-то где-то прознал, а, возможно, пошутил насчёт моей «голубизны», рассказав об этом всему классу. Они поначалу не поверили, а я на полном серьёзе подтвердил это, поцеловав Тёмку. Да, раньше я был наивным мальчиком-зайчиком: ходил на дискотеки, выпивал с друзьями, а вместо школьных книг читал исключительно случайно найденный слэш, верил в настоящую любовь вместе с пониманием родителей и одноклассников. Глупо, да? Сейчас понимаю – глупо, но на тот момент, подобное будущее казалось очень и очень реалистичным. Я действительно верил. Вот дурак.

И привычный мир рухнул на следующий же день, рассыпавшись мелкими осколками несбывшихся надежд и ожиданий. Снимать розовые очки всегда больно.

Первой сигнальной «вспышкой» стал лучший друг Тёмка. Он, против обычая, не зашел за мной перед школой, а я, когда набрал его номер, услышал в ответ лишь пресное: «Абонент занят», поэтому туда мне пришлось идти одному.

Зашел в класс практически по звонку и хотел, как обычно бывало, сесть к нему за парту, но напоролся на колючий, злой взгляд. Вдобавок его портфель лежал на стуле рядом, будто «занимал место». Всё ещё недоумевая, я сел за следующую пустую парту, раскладывая учебники.

– Машка… Машка, – позвал соседку слева после звучания второго звонка.

Она, на удивление, никак не отреагировала, а когда же я протянул руку, чтобы дотронуться, девчонка буквально шарахнулась в противоположную сторону, едва не опрокинув Галю. И кого бы я ни пытался окликнуть – похожая реакция. Одноклассники обжигали меня нечитаемыми оценивающими взглядами, словно видели перед собой невиданное, неизученное животное. Брата нашего меньшего.

Когда урок закончился, я не вытерпел – вскочил. Хотел схватить Тёмку, чтобы выволочь его подальше, и разобраться, что к чему, но друг…

Ха-ха, бывший друг выдернул руку, быстро стянул любимую куртку, к которой я прикоснулся, и с отвращением выбросил её на пол.

Я, мягко говоря, удивился. Тёмка – невероятно бережливый человек из не слишком богатой семьи, а эту вещь ему привёз двоюродный брат, живущий в Германии. Она сделана из настоящей шерсти какого-то там лесного зверя и очень теплая. В холода Тёма никогда с ней не расставался, а тогда… лишь из-за моего прикосновения…

Зная его чуть ли не сто лет, я запросто смог его понять: по лицу бывшего друга ясно, что к этой куртке он в жизнь не прикоснётся, даже если сейчас январь месяц и придётся идти домой в одном свитере.

– Не трогай меня! – процедил сквозь зубы парень, отходя подальше.

И ушел. Я в растерянности замер: глаза предательски защипало, хотя случалось реветь ещё с первого класса. Но тогда ни к чему было устраивать сцены – в конце концов, я уже в десятом классе, мне шестнадцать, вот, даже паспорт есть. Поэтому всего лишь молча вышел следом, махнув рукой на прощание рядовым «зрителям». А, немного подумав, вообще решил пропустить следующие уроки.

Тогда, прогулявшись, развеялся, понадеявшись – думал, мол, всё образуется. Все привыкнут, что я не такой, как другие, и будут вести себя как раньше. Ведь так же случается в «книжках».

Дура-а-ак, ой, дурак. Ничего ведь не образовалось – наоборот, с каждым днём становилось ощутимо хуже. Из «офигенного рубахи-парня» я превратился в неказистого одиночку. О моей «дурной» ориентации знала едва ли не вся школа, да и как не знать – хотя наше село гордо именуют «посёлком городского типа», оно неизменно остаётся селом – все всё про всех знают. Удивительно, как новости ещё не дошли до сестры и родителей.

Поэтому меня избегали, а если не избегали, то разговаривали с таким выражением… будто делают огромное одолжение. В принципе, ничего, я почти привык. А несколько девочек из седьмых-девятых классов окидывали заинтересованными взглядами, после тотчас прячась за спинами друзей. Странные.

Учителя не обращали внимания, но и родителей не вызывали, наверняка, надеясь на их осведомлённость. У некоторых временами появлялся сочувственный взгляд, но, скорее, это являлось сочувствием к неизлечимо больному.

Матери ничего не говорил – у неё своих проблем хватало, сестра приезжала лишь на выходные, а отец сутками работал. Я же неожиданно нашел себя в чтении и учёбе. Раньше для занятий не находилось времени: с утра школа, потом мимолётом домашняя работа (в моём случае – перекладывание учебников из портфеля в шкафчик и наоборот), вечером «гульки» и пьянка с друзьями до утра, что взять – пацан. Хах… хотя, я и так пацан, но если сравнить сейчас и тогда – небо и земля.

По крайней мере, хотелось бы на это рассчитывать.

С января перед школой в спортивном костюме на голое тело каждое утро стал пробегать несколько кругов по нашему футбольному стадиону, по мере тренировок преодолевая всё большее расстояние.

Никогда не думал, что стану таким…

Нет, признаюсь, поняв, насколько я влип, пару дней подряд позорно ревел в подушку, предварительно включив в своей комнате тяжёлый рок на полную катушку, чтобы никто не слышал безумной истерики. Однако, и она закончилась, я же не какая-то плаксивая девица, чтобы постоянно лить слёзы в подушку и рассказывать о своих проблемах плюшевым медведям, которых у меня, кстати, никогда не имелось в наличии. В конце концов, пришлось понять непреложную истину: «Каждый из нас предан – кому-то или кем-то».

Мать время от времени интересовалась, удовлетворяясь ответом: «На улице делать нечего», а когда приезжала сестра, я изображал прежнего веселого балбеса. И с каждым разом получалось всё хуже. В конечном счёте, она заметила, но, аналогично матери, после нескольких расспросов поняла, что не получит вдумчивого ответа. Отца во вменяемом, «рабочем», состоянии мы видели едва ли не раз в месяц. Он начальник одной компании и редкостный трудоголик.

Но самым болезненным стало другое… Тёмка… Мы с ним други чуть ли не с пелёнок. Проживая в соседних подъездах, вдобавок, будучи равными по возрасту, невозможно не подружиться. Вместе дома, вместе на улице, вместе: сначала в садике, потом в школе… Мы и в универ один собирались пойти. Он меня Мишкой называл, я его так же мягко – Тёмкой. А теперь Тёмка избегал не только специальных, но и случайных прикосновений, в каждом движении, каждом слове находя какой-то подтекст.

Отдалился от меня, стал чужим, что ранило больше всего, не понимал: моя «сомнительная» ориентация не означает, что я стану домогаться каждого встречного. Он тоже такой глупый… А теперь прошлое не важно, при моём-то непреклонном желании попробовать, отчаянно попытаться начать жизнь с чистого листа. Стать художником, сценаристом и писателем собственной жизни, не позволяя кому-то принимать за меня важнейшие решения.

Насчёт побега думал долго, стараясь просчитать всевозможные варианты. И не представлял бы свою дальнейшую жизнь, если бы не завещание деда: написанное не то, чтобы тайно, но, кроме бабушки, меня и нотариуса, свидетелей не имелось. Похоже, родители понятия не имели о жилплощади в столице Украины. Сам дед около года назад передал мне дарственную вместе со своим дневником, большой связкой ключей и указанием помалкивать до поры до времени. Не знаю точно, что он разглядел в моих глазах, но, наверное, правду.

Мне дом почему-то представлялся маленьким однокомнатным жилищем, со всех сторон ограждённым забором…

Эдакая большая собачья будка. В Киеве же, а там квартиры ого-го какие дорогущие!

За дедушкин дневник взяться не успел – раньше считал маразматической причудой, но сейчас, используя дарственную, считаю себя обязанным узнать о доме, как мне казалось, обязательно упомянутом в дневнике.

Естественно, я боялся ехать один, однако ещё сильнее страшился задохнуться от невозможности расслабиться и побыть собой. Надеюсь, поговорка «Язык и до Киева доведёт» окажется правдой. Правда, вначале нужно собрать вещи, а значит, пойти домой.

Докурив сигарету, отбросил окурок на землю и потянулся: слава Богу, сегодня выходной, поэтому можно смело валить хоть за границу. Думаю, сестра объяснит родителям причину моего спешного бегства. Сама понимает – со мной что-то не так. Нужно лишь переждать где-нибудь до ночи, а тогда тихо прошмыгнуть к себе в комнату и собрать вещи. Благо, ключи лежат в кармане.

Идея, где провести время, пришла мгновенно. Во-первых, нужно забрать документы из школы – какого бы дурака я там из себя не корчил – чтобы лишний раз не трогали, необходимо получить образование, пусть, в другой школе. И, во-вторых, съездить на ближайший вокзал за билетом в Киев. Паспорт есть – значит, дадут. Вот и нашлось подходящее занятие до вечера.

В школе проблем практически не возникло: директриса хотела настоять на присутствии родителей, но я оказался упрямее, к тому же, её рабочее время подходило к концу. С билетами всё прошло ещё лучше. Час до нашего областного центра, ещё пятнадцать минут до вокзала, ожидание очереди, а за ним – покупка места на завтрашнем поезде. Сегодня мне определённо везёт.

Домой вернулся почти ночью. Посидел на лавке, закурил сигарету и бездумно смотрел на дорогу, наблюдая за идущими людьми и проезжающими мимо машинами. Почти никто из прохожих не оборачивался, спеша по своим делам. Странно уже ощущать себя бездомным, со сжатыми ключами в кулаке. Боязно понимать, что твоя жизнь в твоих руках. И свобода тоже, только вот что с ней делать?

При двойном щелчке замка дверь тихо отворилась, позволив мне войти. Все спали – сейчас далеко за полночь. Кажется, мать за меня не беспокоилась – она знала, вернее, думала, мол, я могу перекантоваться у друзей. Разувшись, я в который раз обрадовался, что моя комната самая первая… после туалета. Зайдя внутрь, закрыл дверь, зажигая свет. Потом для удобства снял куртку и полез под кровать, где должна была лежать дорожная сумка. Она с выдвижными колёсиками, поэтому тащить её до вокзала в руках не придётся.

Расстегнув длинную молнию, начал складывать внутрь самое необходимое: вещи на первое время, ноут, модем, заработанные на подработке деньги, дневник деда, смартфон, зарядки для него и ноута, пару наушников, две флешки…

И понял – больше брать нечего. У меня просто не имеется настолько ценных вещей, чтобы ими дорожить. Но потом, вспомнив, подошел к шкафу с дисками и достал оттуда DVD-RWшку. Запись нашей с Тёмой поездки в летний лагерь. Открыв диск, обрадовался наличию моей любимой фотографии внутри. Нет, я не сентиментальный, мне всего лишь хочется оставить в памяти хотя бы образ дорогого мне человека.

Я не влюблён в него, просто мы понимали друг друга с полуслова-полувзгляда. Мы были не всего-то «друзьями», а «лучшими», и это много чего значит. Значило. Он, конечно, не догадывался о моих тщательно скрываемых тараканах. Сначала сохранять тайну удавалось с трудом, но потом попривык обходить тему стороной, смеяться над пошлыми шутками, обнимать «левых» девчонок.

Осознание своей нетрадиционной ориентации пришло совершенно случайно: в И-нете наткнулся на какую-то гейскую порнушку. Мне тринадцать с половиной минуло – интересно – поэтому решил полюбопытствовать. Включил, засмотрелся… и понял – у меня стояк. Долго не мог отойти от шока – хорошо хоть, ни сестры, ни родителей дома не было.

Потом дошло, что девушки меня не возбуждают. Они мне просто не нравились. Тогда-то я наткнулся на слэш. «Что естественно, то не безобразно» – думалось тогда, а сейчас я окончательно решил: лучше останусь один, чем стану заниматься сексом с гомиками. Меня от собственного влечения буквально воротит, а если встречу такого же, даже не знаю, что сделаю – то ли покалечу, то ли просто прикончу, чтобы бедняга не мучился.

Положив диск на самое дно, закрыл сумку, а подняв, слегка удивился её лёгкости. Ну да, я же почти ничего не взял – уезжаю налегке. Поколебавшись пару секунд, поставил её обратно и сел на пол, «на дорожку». Опустив голову, задумался.

Угу, убегать правда страшно. Кто я без родителей? Да, никто, ноль без палочки. Если не найду подработку, то сгину и помру. Но и здесь не останусь – не могу…. Я не наивный школьный бэд-бой, я изменился – не знаю, в лучшую ли сторону, но изменился.

Когда я, собираясь вставать, снова поднял голову, то увидел сестру в любимой розовой пижаме с медведями. Она, прислонившись к дверному косяку, задумчиво глядела на меня.

– Привет, сестрёнка. И пока.

Вздрогнула, смерив меня осмысленным взглядом, а затем перевела его на пол. По глазам вижу: она не принимает меня, как не приняла мать. В итоге один из якорей, удерживающий здесь, оборвался. Наверное, к счастью.

– Сбегаешь, – утвердительно.

– Угу.

Снова молчание.

– Не попрощаешься с родителями? – через пару минут.

– Они не отпустят. Как мать?

– Побушевала-побушевала, остыла, залилась слезами. Посмотрела очередной сериал и легла спать. Волновалась за тебя.

– Как обычно, – на секунду мы встретились взглядами, и одинаково, словно в старые времена, понимающе друг другу улыбнулись.

А спустя мгновение всё вновь исчезло. Немного подумав, надел курточку и, доставая из кармана новую SIM-карту, подошел к столу. Переписал номер на бумажку, лежащую там.

– Держи, – от меня не укрылась её дрожь перед прикосновением к тетрадной бумаге в клетку. – Мой новый номер, можешь звонить. Но если кому-то дашь, даже матери, я его изменю.

И, закинув сумку на плечо, вышел в коридор. Мельком заметил искусанные губы Дашки, её раскрасневшиеся от волнения щёки. Бедная, как же я виноват перед тобой.

Надевая кроссовки, посмотрел на полку с обувью – там стояли сине-черные шузы. Мне вдруг стало ужасно жаль оставлять их здесь, поэтому, достав из заднего кармана джинсов обычный целлофановый двуручный кулёк, сложил туда вторую обувь. Потом открыл сумку и положил их в неё. Сестра наблюдала за мной, прислонившись с другой стороны к дверному косяку.

– Куда ты теперь? – окликнула, когда я уже собрался уходить.

Теплая улыбка. Не могу не улыбаться, пусть до боли щемит в груди.

– Ты же знаешь – не скажу, – отрывистый кивок в ответ. – Даш, закроешь за мной двери, я ключи дома оставлю, – настолько обыденная «домашняя» фраза, если бы не её контекст.

Снова кивок. Немного поколебавшись, она обняла меня.

– Ты там осторожно и, может… Может, всё-таки возьмёшь ключи? – слабая, практически на грани фальши, надежда в голосе.

– Нет, обойдусь.

Третий кивок с непроизвольным облегчённым выдохом. Дашка тут же с испугом закрыла ладонью рот. Не переживай, сестрёнка, я тебя понимаю – это борьба между тем, чтобы избавиться от балласта в виде брата-гея, вновь становясь «нормальной», и желанием защитить такое родное существо. Хватит переживаний, я уже ухожу.

– Будь счастлива, – тихо искренне шепчу, выходя на улицу.

Пафосно, но плевать, ведь именно этого мне всегда хотелось ей пожелать.

Она всё же расплакалась, растирая слёзы вместе с несмытыми тенями и тушью по лицу. Ничего, я ухожу, а значит – не беспокойся.

========== Глава 2: Memento mori ==========

До поезда я добрался на удивление легко. Просто вызвал такси, заплатил наперёд и попросил подвезти к вокзалу. А, как известно, нашим, украинским таксистам до фени: ночь сейчас или Армагеддон. Довезут куда угодно, да ещё домашними пирожками угостят и сигаретку в дорогу дадут.

За весёлым разговором я практически не заметил, когда мы приехали. Таксист высадил меня, выложил багаж, а потом по моей просьбе, несмотря на малолетство, поделился сигаретой. Смотря на машину, исчезающую в сгущающейся темени, я махнул на прощанье рукой.

Вздохнув, уселся прямо на сумку. Жаль, поспать нельзя – холодно ещё – конец марта, да и бродят здесь всякие… Часы показывали половину четвёртого. Где-то возле выхода и у одной из колонн толпились маленькие группы людей, а на некоторых лавочках спали бездомные. Достав из кармана зажигалку, пару раз чиркнул, выбивая небольшой огонёк, чтобы поджечь сигарету. Хорошо хоть, в здании вокзала не было холодного ветра, в отличие от улицы, где он пробирал до костей.

Затянулся.

«И что я делаю?» – в который раз промелькнуло в голове.

«Думаешь, там тебе было бы лучше?» – ответил сам себе.

Действительно – из двух зол нужно выбирать меньшее, но правилен ли мой выбор? Верно ли я поступаю сейчас, по сути, со скоростью ошалевшего зайца убегая от проблем?

И вообще, странно как-то: чувствую себя мужиком за тридцать. Однако, ничего не могу с этим поделать, да и, откровенно говоря – не хочу. Возможно, это звучит пафосно и немного бредово, но моё шестнадцатилетнее ребячество сейчас там же, где и любимая курточка Тёмы.

Снова затянулся: чего я так парюсь? Деньги на первое время есть, а когда не хватит и не устроюсь, продам ноут, квартиру, и буду жить где-нибудь в подвале. Лето не за горами, а дальше… дальше будь что будет. Почему-то после разговора с сестрой это меня пугает меньше.

В последний раз впустил в лёгкие дым и выбросил недокуренную сигарету в мусорный бак.

От нечего делать, достал дневник деда. Закинул сумку на плечо и сел на ближайшую незанятую бомжом лавочку. Открыл «наследие» в толстой кожаной обложке, с интересом вглядываясь в содержание.

На форзаце красовался красивый цветной рисунок: в тени на кровати с балдахином изображены две тёмные фигуры, слившиеся в поцелуе. Дед потрясающе рисовал, и эта картинка произвела на меня огромное впечатление. Использовались только три цвета: серый, черный и оттенки розового. Тёмные фигурки: одна стройная и мускулистая, вторая чуть изящнее и тоньше – в розоватом свете от штор, кровати и обоев, казались чем-то нереально-прекрасным. От деда мне достался талант к этому виду искусства, и иногда, от скуки, я немного рисовал, но чтобы так… так я, наверное, не смогу никогда.

С трудом оторвавшись от картинки, перевернул страничку и удивленно уставился на тонкий тетрадный листок бумаги в клетку, сложенный вдвое. На нём ровным дедовским почерком написали: «Мише». С недоумением развернув лист, вчитался в строки:

«Дорогой Миша, если ты читаешь это письмо, то либо случилось то, чего я боялся, либо ты попросту поумнел. Если второе, можешь со спокойной совестью сжечь его вместе с дневником. Но если уж ты кое-что понял и сбежал – это другое дело. Не удивляйся, зная тебя, нужно было ожидать чего-то подобного. Да и чувствовал я, что всё будет именно так. Ты всё прочитаешь в дневнике, но хотелось тебе кое-что рассказать:

Ты ведь знаешь, что твоя мать часто говорила, что я испортил бабушке жизнь…»

Я мрачно усмехнулся – да уж, и не просто часто, а буквально постоянно. Я любил дедушку, можно сказать, обожал, а она не хотела меня к нему пускать. Удавалось уговорить её, только убедив, мол я иду именно к бабушке. Мать деда ненавидела, а когда смотрела на него – всегда с презрением. Ничего не скажешь, хорошая дочь.

«…а после смерти бабушки вовсе начала обвинять. Дашка подражала матери, поэтому из моего завещания они не получили ничего, кроме нашего дома. Но нелюбовь возникла не на пустом месте. Об этом ты прочитаешь в дневнике. Единственно, прошу, не возненавидь меня…»

Дочитав, я, мягко говоря, удивился; м-мда, и что в обычной на вид тетрадке может заставить меня возненавидеть деда? Решив не откладывать, снова взялся за дневник.

И вот, зачитался. Когда оторвал взгляд от страниц, небо уже посветлело. На рельсах гудел поезд, а я, посмотрев на часы в телефоне, вскочил. Едрить твою, 7.03… я ж опаздываю на поезд.

Расталкивая прохожих, пробился к двери нужного вагона, и подал проводнице билет. Та, посмотрев на меня, снисходительно растянула губы в улыбке:

– Чуть не опоздали, молодой человек.

Я виновато улыбнулся в ответ:

– Угу.

А потом практически залетел в вагон, одной рукой держа сумку. Прошел, смотря на номера мест. Остановился на своём – двадцать шестом. Мне нравятся высокие места… начали нравиться месяца два назад. Поэтому я попросил кассира дать мне место наверху. Там, на нижних койках, сидели трое моих соседей. Вернее, два соседа и соседка. Парни по обе стороны – близнецы. Но даже для близнецов они казались немного странноватыми: несомненно, черты урождённых славян, но чёрные волосы, отпущенные до лопаток, собраны в хвосты, а в левых ушах по серебряному гвоздику с изумрудом. И парни, и девушка были одеты в синюю, похожую на школьную, форму.

Девушка, сидевшая рядом, могла бы сойти за третью близняшку, выгляди она немного взрослее. Если близнецы примерно мои одногодки, то девочка – года на два младше. Кончики её густых черных волос доставали до поясницы, свободно свисая с плеч, а в ушах слабо сверкали такие же, как у близнецов, круглые серебряные «гвоздики». Девочка если не родная сестра близнецов, то двоюродная, точно. Но так как ей, скорее всего, не исполнилось шестнадцати, где-то рядом должен находиться её родитель или опекун. Я огляделся и понял, что не ошибся: на соседней койке, не спуская глаз с моих попутчиков, сидела женщина в возрасте «за тридцать». Когда девчонка хотела с чего-то засмеяться, женщина строго окликнула её, и на лице той сразу появилось такое же постное степенное выражение, как на физиономиях близнецов.

Я поставил сумку на верхнюю койку, заметив, что три пары совершенно одинаковых синих глаз пристально на меня смотрят. Взгляды были настолько внимательными и пронизывающими, будто их обладатели хотели заглянуть прямо в душу, и я с трудом удержался, чтобы не поёжиться. Но, пересилив себя, взгляда не отвёл, в ответ прямо смотря на всех троих. Я слишком привык так делать, когда кто-то пытается бросить вызов.

Не знаю, что такого они находили в моих глазах, но собеседники всегда первыми отводили взгляд. Так случилось и теперь. Вначале «сдалась» черноволосая. Тихонько хмыкнув, она повернулась к тетради на столе, начиная что-то писать. Близнецы через секунду поступили так же, возвращаясь к прерванному разговору. А я внезапно понял, кого своими манерами напоминали эти трое: они чем-то неуловимо смахивали на аристократов. Мимолётные движения, осанка, выражение лица – я, конечно, никогда не видел дворян вживую, но могу поспорить, отличий мало. Теперь понятны их взгляды и отношение к моей скромной персоне.

Поезд двинулся. Решив не вмешиваться в дела соседей, я двумя быстрыми движениями забрался на свою койку. Там достал дневник и задумчиво пробежал пальцами по обложке. Да уж, деда, ты смог меня крепко удивить. В конце каждой то ли главы, то ли своеобразной исповеди оказался рисунок, отражающий либо людей, либо место, которое описывалось в тексте. Я прочитал всего половину, но не смог оторваться – настолько захватывающим и интересным получился рассказ. И теперь понял, кто те люди, изображённые на форзаце: первой фигуркой, той, которая хрупче и нескладнее, был дед, а чуть покрупнее… его любовник.

Дед был сыном богатых людей из Франции, а сюда он и родители приехали отдохнуть (первый раз слышу про людей, которые приехали в Украину отдохнуть). Завещанный мне дом, ещё с детства отдали деду по дарственной.

Дедушка тоже осознавал свои предпочтения, но, в отличие от меня, хотел влюбиться. Однажды так и случилось. Если вкратце, он влюбился в самого настоящего подонка. В нашей стране таких полно и те времена – не исключение. Именно он подговорил деда на побег, так как родственники были против их союза. Они сбежали, а потом тот мерзавец отказался от отношений, предварительно отобрав всё ценное и оставив бывшего «возлюбленного» одного в глуши. Родители, отчаявшись найти сына, уехали, а дед оказался без средств к существованию, в городе, о котором не имел понятия. Тогда-то ему и помогла бабушка.

Продолжения я прочитать не успел, поэтому взялся за него сейчас. Однако остальные записи были слишком беспорядочные. Одна в апреле, вторая уже в мае. Многие из них ограничивались только числом, отметкой погоды и кратким описанием событий без рисунка. Но три записи, идущие почти подряд, запомнились мне как особенные: первая – день свадьбы родителей мамы, вторая – рождение дочери и третья – внука. Запись о рождении Даши тоже короткая. Когда я дочитал до конца, то увидел вторую картинку на заднем форзаце: в той же спальне сидела та же хрупкая фигурка, а рядом с ней – женская, держащая в руках младенца. А в правом нижнем углу словно наспех написали: «Ничему не удивляйся».

Хах, нужно было написать это в начале, а не в конце.

Закрыв дневник и положив его обратно в сумку, я откинулся на койку. На чтение второй части ушло около двух часов, но мне не жалко потраченного времени. Сейчас утро, заняться нечем, а портить батарейку в телефоне неохота. Ох, точно, я же забыл поменять симку.

Хлопнув себя по лбу, достал симку с телефона и сменил её. Потом долго-долго глядел на старую. Она – моё прошлое, прошлое, которое достало настолько, что не стоит хранить воспоминания. Глубоко вдохнув, разломал симку пополам и выкинул в приоткрытое окошко.

Я уезжаю, а значит, прощаюсь с прошлым.

Вот здесь, именно с этого момента, начинается моя новая жизнь.

========== Глава 3: Право на жизнь ==========

Предупреждения:

1. Взяты реальные города, однако большинство событий и связанных с ними мест не имеют место быть.

2. В рассказе очень мало постельных сцен, и советую приготовиться, что первая из них будет чёрти когда.

3. Много описаний местности, домов, бытовых ситуаций и прочей ерунды, т.к. для меня повседневность = детализация.

4. Не ждите динамики – это классическая повседневность со всей её размеренностью событий.

___

– Спит? – услышал я хитроватый мальчишеский голос.

– Спит, – подтвердил второй, не менее лукавый.

– Ну, и слава Богу, – «вредный» девичий. – Хотя я бы удивилась, если бы она и в этот раз изменила своим чёртовым принципам. Не пойму, зачем её вообще с нами послали?

– Ха-ха, сказала, сестрёнка, – ага, значит, насчёт сестры я угадал. – Мы променяли дорогущую машинку со всеми удобствами на какую-то средневековую тарантайку. Вдруг пальчик порежем?

Я невольно улыбнулся: «аристократы» оказались вовсе не надменными, как почудилось вначале, а их холодность – показная бравада. Решив, что пора перестать прятаться, я высунулся и спросил:

– О чём болтаете?

Близнецы, подняли головы, и казалось, вовсе не удивились моему «появлению» в такой момент, а девчонка даже улыбнулась:

– Ну, может, сначала познакомимся?

Через пятнадцать минут мы разговаривали, попивая чай с печеньем. Я совсем забыл, что ничего, кроме несчастной шаурмы, купленной на вокзале ещё тогда, когда ездил за билетами, не ел, а ехать до Киева больше суток. А тут… м-м-м, никогда не пробовал настолько вкусного печенья.

Может, из-за него, а может, из-за природного обаяния этой троицы, меня, пусть на время, но покинули обычное молчаливое безразличие и желание если не пойти и убиться, то до конца жизни остаться в одиночестве. В принципе, меня-то устроило такое настроение, и даже если сейчас оно и поднялось, то ненадолго. Мы ведь не вечно будем ехать.