Текст книги "Начать жизнь заново (СИ)"

Автор книги: Nitka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

Отключаюсь, слыша, как где-то рядом копошатся собаки. Выхожу из кухни в коридор, громко командуя:

– Псины, ко мне.

Питомцы уже привыкли, что, когда я так говорю, выполнять команду должны оба. Смысл-то звать каждого по имени? Они у меня умные.

Звук становится громче, а топот нескольких пар лап – отчётливее. Псинки останавливаются только тогда, когда оказываются в моих объятьях. У Шики в пасти какая-то кость, игрались, скорее всего.

Лохмачу пышные холки и дурачусь с обоими. Это очень успокаивает. Так сказать, прочищает мозги.

Я, когда Марк у меня ночевал, их чуть ли не до полусмерти затискал, совершенно не обращая внимания на холодную войну, которую устроили Ваня и бывший ученик.

Солнечный рыжик до смерти боялся всего, связанного с врачами, и в присутствии представителей медицины чуть ли не молитву про себя читал – чтобы от нечисти защититься. Ваня же на дух терпеть не мог всех геев. Всех, кроме меня. Ну, и Димы, может быть, так как тоже считал его ребёнком. А Марк был геем. Стопроцентным, не всё же мне одному быть представителем секс-меньшинства.

У него там что-то, связанное с женщинами, было, и в итоге шок, травма, презрение ко всем женщинам, включая сестру и мать. Старик говорил, подключали психиатра – бесполезно, Марк быстро притворился пай-мальчиком, и все дела.

Ваня был категорически против того, чтобы Марк спал со мной в одной кровати, а тот, выставив перед собой подушку, как щит «от сил зла», подкалывал друга как мог.

В итоге я флегматично закрылся вместе с собаками у себя в комнате. Проснулся утром и, когда шел на веранду, чтобы перекурить, чуть не рассмеялся – эти двое так и заснули на полу в зале, причём Марк однозначно пускал слюни на мою подушку. Я потом заставил её постирать.

Слава Богу, хоть на следующий день они разобрались – Ваня, как обычно, устроился в гостиной, а Марк уколесил обратно.

В общем-то, мы весело провели время, а я так и не дочитал расследование Гастона Леру о «Призраке Оперы». Захватывающая вещь, обязательно закончу в поезде.

– С пункта пришлось идти пешком, машины не пропускают.

– Ага, только пустые такси или хозяйские, – пожал плечами. – А если такси с пассажиром, и это не владелец дома, устраивают им проверку. Слышал, что Марк говорил?

– Да, через окно, – поморщился от знакомого имени. – Давай, что ли, убьём время до четырёх часов.

– У меня есть шахматы.

– Пойдём.

Играли в зале на втором этаже – самое удобное место, да и шахматы лежали неподалёку в шкафу. Древняя большая доска с не менее древними фигурками из белого и зелёного мрамора. Не помню, когда и как откопал их в прошлый раз, но восхищался долго. Представляю, сколько бы дали за такой раритет, но ни за что не продам, это же что-то вроде семейной реликвии.

Потом мы перепроверили, всё ли на месте, отдали собак под надзор так вовремя приехавшей домработницы, которая согласилась с этим помочь, заказали такси и отправились на вокзал.

Наши вещи поместились в одну спортивную сумку, которую я из чистой упёртости сам нёс на плече, отдав картину с конвертом блондину.

Честно говоря, я чувствовал себя слегка неуверенно и продолжал мандражировать, поминая добрым словом старика за не вовремя прорезавшуюся честность. Вот не знал бы ничего – ехал бы с лёгким сердцем, а на месте что-нибудь бы придумал. Правду говорят, меньше знаешь – крепче спишь. Любопытство наказуемо.

Какая-то женщина почти загробным голосом объявила, что скоро на такую-то платформу приедет наш поезд. Я закурил из той самой пачки, которую купил перед посещением Альки, – всё не было возможности её вскрыть.

– Будешь? – предлагаю ещё одну.

– Нет, – отзывается, морщась, а потом задумчиво произносит. – Меня примут за твоего бойфренда.

– Мне всё равно, – пофигистически затягиваюсь. – Тебя это напрягает?

Мы стоим, прислонившись к колонне.

– Не очень. Меня не слишком волнует их мнение, – всё-таки берёт сигарету и прикуривает от моей. – Хочу посмотреть на твоих родителей, какие они.

– А ещё сестра.

– Она там будет? – удивляется, чиркая зажигалкой.

– Обязательно. Если узнает, а она узнает, что на свадьбе Тёмки буду я.

– Ты по-прежнему называешь его уменьшительно-ласкательным именем? – он явно получает удовольствие от процесса курения, правда, не такое, как я.

У него оно извращённо-эстетическое.

– Это так важно?

– Да нет, интересуюсь.

Правильно, сейчас всё неважно. Особенно, когда ветер вот так свободно треплет волосы и продувает голову. Осень. Хорошо, прохладно.

Женщина извещает, что поезд пришел, и мы синхронно поднимаемся, выкидывая недокуренные сигареты в мусорку.

А ещё наша схожесть в том, что мы оба не любим опаздывать.

Как бы смешно это ни звучало, но наше время здесь подходит к концу. Пора двигаться. Вспоминается песенка: «Мы едем, едем, едем в далёкие края». Чижика в количестве двух штук мы оставили дома, края не такие уж далёкие, но тем не менее ехать придётся.

Стандартная процедура «Ваши билетики», и мы уже в нужном вагоне. Естественно, в плацкарте, ближе к людям. У нас обоих верхние полки напротив – сами выбирали. Ехать чуть меньше суток, Тёмка прислал СМС, чтобы мы позвонили, когда будем подъезжать – он встретит. Хитрая сволочь.

Сумку сразу ставлю на верхнюю полку. Вот он, тот самый плюс в том, что я не выдался ростом. Стандартная полка как раз для меня, и ещё место для сумки останется, а Ване с его метром девяносто, или сколько там, будет тесновато. Правда, в поезде я не ездил ещё с «того» раза, в чём и признаюсь другу.

Наши соседи ещё не подошли, поэтому болтаем вволю.

– Правда? – не веря, устраивает картину на своей верхней полке. – Ты же столько мест объездил.

– Ну так, есть же самолёты, автобусы, путешествия автостопом, в конце концов, – хмыкаю, усаживаясь с краю за столик.

К боковому месту подходит какой-то мужик, смотрит на цифры и садится.

– Ты ездил автостопом? – чётко очерченные брови в насмешливом удивлении приподнимаются вверх.

Вижу, он еле сдерживается, чтобы не прыснуть от смеха. Весело ему.

Хотя да, было пару раз, только я никому об этом не рассказывал. В принципе, путешествовать автостопом несложно – стоишь на обочине дороги и улыбаешься с вытянутой в знаке «отлично» рукой. Не помню, как обзывают этот жест – вроде что-то связанное с большим пальцем. В общем, ждёшь машину, которой не лень подвезти, и развлекаешь водителя до тех пор, пока либо ему не надоест, либо тебе на другой поворот. Тогда уж «Гуд бай, май диар френд», и ждёшь следующее проявление удачи. В США такое не редкость.

Так как собеседник из меня бывает неважным, я либо смотрел вперед, изредка перебрасываясь с водилой парой слов, либо бессовестно дрых, попросив разбудить в нужном месте. Притом в рюкзаке у меня были только документы, кредитка, карта местности и стандартный запас сухпая. Захотелось экспериментов. Всё, теперь их на всю жизнь хватило.

Пока я рассказывал, на Ваньку, очевидно, напал неконтролируемый приступ смеха, и отрывался он по полной. Причём явно за мой счёт.

Хотя понятно, не каждый день услышишь, что друга, прямо как в каком-то крутом телесериале, подвозит обалденная блондинка (неважно, что крашеная), а ему от её откровенно пошлой улыбки и раздевающих взглядов хочется забиться куда-то в угол или вообще в багажник.

Нет, девчонка и вправду была красивой, но какой-то… неадекватной. Под конец пыталась развести меня то ли на поцелуй, то ли на секс под открытым небом, но я мило чмокнул её в щёку и шепнул, что «Оnly boys». С английским я дружу хорошо, наверное, поэтому из-за такой неоднозначной фразы чувствовал ошарашенный взгляд, пока пешком сворачивал за поворот.

Бесценный жизненный опыт, когда-нибудь вспомню ещё раз на старости лет.

Отсмеявшись, Ваня сказал:

– Ты всегда был оригиналом с сумасшедшей удачей. Любой другой мужик, если бы ему выпал подобный шанс, нагнул бы ту девку, не вылезая из машины.

Мельком осмотрелся – люди уже рассаживались по местам, с кривой ухмылкой тихо произнёс:

– А я не мужик, я гей.

В принципе, меня не волновало, если бы люди в вагоне услышали это признание, но всю дорогу провести под напрягающими взглядами… не слишком комфортно.

– А они что, не мужики? – друг тихо хмыкнул. – Насколько я знаю, геями могут быть только мужчины.

Мы оба, опираясь на столик, разговаривали почти шепотом.

– Есть ещё трансы, – заметил, задумчиво смотря в окно.

Ваня глядел туда же. Наверное, со стороны могло показаться, будто мы обсуждаем погоду.

Разговор пришлось прервать из-за появления наших соседей. Сначала пришла средних лет женщина, вещи которой мы помогли засунуть под нижнюю полку, а потом и молодой человек в больших наушниках, управившийся со своим багажом сам.

– Ты карты взял? – спрашивает Ваня.

– Конечно, они в сумке, – достаю нужное, прихватывая большую пачку сухариков. – «Козёл», «Дурак» или что-нибудь поизобретательнее?

– Давай в «Дурака», а потом посмотрим, – отобрав колоду, со знанием дела тасует карты.

Где-то до половины десятого мы поиграли во всевозможные игры, начиная с того же «Дурака» и заканчивая «Ведьмой» и «Сундучком». Под конец подключился и сосед-меломан, а чуть позже соседка попросила нас освободить койку, и пришлось подчиниться, так как спальное бельё давно выдали.

Есть не хотелось, да и мы с Ваней не брали ничего особенного – только так, две пачки сухариков, шоколадку и литровую газировку. На всякий случай на самое дно я положил пачку печенья – так, будет НЗ*.

Вспомнив про книгу, я постелился и, повесив кардиган на крючок, достал её. Удивительно – автор француз, а книга на русском. Случайно нашел её на чердаке, завёрнутую в обойную бумагу.

– Что читаешь? – пришлось потесниться, так как Ваня каким-то удивительным образом одним махом смог перебраться со своей полки на мою.

Они с Юлькой какие-то братья-акробаты, в цирк без кастинга возьмут.

– Гастон Леру, – показываю обложку.

Чуть хмурит брови, очевидно, пытаясь вспомнить этого автора, но потом бросает это бесполезное занятие. По-моему, он читает только научные медицинские работы, отрываясь лишь для проведения экспериментов и просмотра «Хауса» с «Интернами». Удивительный человек.

– Зрение испортишь, – я и моргнуть не успеваю, как книга оказывается у него, а сам узурпатор уже на своей полке.

– Завтра отдам, а то, зная тебя, ты, когда свет выключат, и под светом телефона читать будешь.

– Что, ни себе, ни людям? – рассерженно спрашиваю.

Блин, там же был такой интересный момент.

– Забочусь о твоём здоровье, – парирует, пряча книгу под полудохлую подушку.

Хотя моя не лучше.

Вздыхая, сжимаю зубы – даже закладки не оставил.

Женщина внизу просит вести себя потише, поэтому пытаюсь успокоиться. Врач – он и в Африке врач, что уж говорить о поезде.

Откидываюсь на подушку, пытаясь не чихнуть от взлетевшей пыли, и включаю смартфон. Может, через него почитать?

С сомнением открываю Opera Mini.

Нет, не хочу, в бумажном варианте всё намного интересней – когда перелистываешь страницы, то словно сам попадаешь на место событий, а в интернет-читалке только жалкое подобие этого ощущения. Плюс у меня врождённое чувство книгоманского собственничества – сколько уже книжных магазинов пострадало от моего нашествия, и сколько старых книг с книжных полок дома были заменены на новые – и не вспомню.

От нечего делать спрятал телефон в карман и лёг на спину. Вопреки всему, я почему-то люблю это ощущение, когда ты лежишь или сидишь, а поезд едет без каких-либо усилий с твоей стороны. Любая помощь будет излишней.

Перед глазами мелькают деревья, пейзажи. Ещё днём, когда мы проезжали лес, я со смешком прочитал вбитое в столб объявление: «Продам шалаш. Недорого». Юмористы.

Но это помогает. Помогает оставить все страхи и сомнения позади – ещё там, на месте посадки.

Дурак. Полный. Думал, всё, цепи порваны, распрощался с прошлым. Дважды дурак. Трижды.

Родственные связи – кровные, они и прошлое, и настоящее, и будущее. Их нельзя оборвать, обрезать, перегрызть или перерубить. Просто потому, что это невозможно. Просто потому, что это навсегда.

В моей жизни мелькало много лиц. Одни надолго оставались в памяти, другие утекали, как вода сквозь пальцы, но будь мне десять, двадцать один или пятьдесят лет, я всегда без запинки назову имена родителей и сестры, воскресив в памяти их образы.

Как там говорят – родственников не выбирают, только друзей. И то, и другое у меня в наличии, так что беспокоиться не о чём. Как бы меня ни приняли, я навсегда останусь их сыном и её братом. Мы все это знаем – отрицать нет смысла.

Каким бы… нехорошим человеком ни был старик, мне действительно это нужно. Смешок: «Это судьба».

Податься в писатели, что ли, написав автобиографию. А что, добавлю иллюстрации собственного авторства, упущу моменты, запрещённые цензурой, и издам книгу «Жизнь одного самоуверенного придурка». В трёх томах. А потом ещё и сиквел – какую-нибудь слезливую мелодраму с хэппи эндом – вот мои обхохочутся. Особенно Лерка с Юльчей, они давно намекали, что я вполне подхожу на роль их личного клоуна.

Отворачиваюсь к стенке, даже не пытаясь скрыть улыбки.

Завтра, всё завтра. Переживания, мандражи, трагические обмороки.

А пока, сладких мне снов.

========== Т.о. 8: Театр абсурда ==========

Тёма, как и обещал, встретил нас на вокзале. Увидев меня, удивлённо осмотрел с макушки до пят и, не выдержав, крепко обнял прямо на перроне. Я же неожиданно, в первую очередь для себя самого, смущённо улыбнулся.

Тёмка здорово повзрослел. Вон как вытянулся, выше Вани – похоже, только я остаюсь от горшка два вершка. Полетать, что ли, во сне?

Кстати, о Ване. Тёма ему явно не понравился – глаза чуть сузились, губы поджались и еле заметно скривились. Почему-то захотелось назвать его Принцем дождливых питерских улиц – не знаю, откуда взялось подобное сравнение.

– А ты нехило вырос, – зеркалит мои мысли.

Усмехаюсь, отстраняясь, и шутливо возмущаюсь:

– Да где там, мне до вас двоих – как до Луны пешком. А вот человек, о котором я тебе говорил, – указываю на Ваньку.

– Иван, – представляется тот, неохотно протягивая ладонь для пожатия.

– Зачем так официально? – парень искренне улыбается, от чего проступают знакомые ямочки на щеках. Кажется, он очень рад. – Тёма. А персонально для него, – кивок в мою сторону, – прибавляем ещё и букву «к». Ну, поехали? Я на машине.

– А далеко? – интересуюсь по дороге.

Уже вижу старенький, но всё ещё блестяще-бежевый «Шевроле». Авто его отца.

– Как сказать. Свадьбу решили проводить у меня дома. Квартиру здесь мы успели купить, но там ужасный бардак…

– Стоп, – перебиваю, останавливаясь.

Мне невероятно хочется засмеяться, или хотя бы искривить губы в неприятной усмешке, но на тело накатывает лёгкая слабость и тошнота. Такая ирония… Подстава. А чего я, в принципе, ожидал? Меланхоличный, помешанный на романтике идиот.

Ваня тормозит, натыкаясь на моё плечо.

– Что-то не так? – удивляется, но знаю – понимает причину.

Без объяснений разворачиваюсь, быстро шагая обратно. Я же знал – всё будет именно так. А ведь захотелось поверить, довериться, что он поймёт меня, и не соврёт. Я же знал… Дурак, что и говорить.

Не оборачиваясь, уточняю:

– Вань, какой следующий поезд в Киев?

Тёма срывается за мной, но, как только касается плеча, замахиваюсь для удара в челюсть, останавливаясь у самой щеки. До скрипа сжимаю зубы, удерживаясь от сильнейшего желания воздать по заслугам. Синяки жениху не к лицу.

На нас с удивлением оглядываются прохожие, но мне сейчас всё равно.

– А ты, оказывается, можешь быть мразью, Тём, – заключаю с горечью.

Тот шарахается назад, словно действительно получил удар, и виновато отводит взгляд. Провинился, да? Он и сам это знает. Так почему? Возможно, я недостоин… нет, не хочу продолжать эту мысль…

– Вы объясните, что происходит? – голос Вани такой же температуры, как арктический лёд.

Вновь отворачиваюсь, продолжая идти. И почему это случилось именно со мной? Что я за человек такой, что судьба раз за разом продолжает жестоко шутить над моими чувствами. Ей-то смешно, а я… устал.

Как же колет в груди…

– Он захотел, чтобы свадьба проходила в родном городке, понимаешь? – мой голос звучал глухо. – Там, где меня все знают, – и… нет, мне удаётся не сорваться на хрип или крик. Это – достижение. – Там, где все всё понимают и осуждают. Там, где, несмотря на мой возраст и убеждения, до сих пор боюсь показаться.

О да, пусть считает меня кем угодно – слабаком, тряпкой, уродом. Наплевать. Надоело. Надоело жить, опасаясь за свою гордость, чувства, ощущение реальности происходящего. Надоело сходить с ума и лезть на стены, словно безродный щенок тоскуя о близких людях. На-до-е-ло.

Неосознанно сжимаю телефон в кармане. Покурить бы, растворяясь в запахе никотина и ветра. Время идёт, но некоторые привычки остаются прежними. Нет, мне не страшно становиться другим, я всего лишь боюсь измениться к худшему.

– Извини, Миш, Вероника настояла, – вырывает из мыслей жалкое пояснение.

Кажется, за мной снова бегут. Зря… Быстрее бы смыться отсюда, а то боюсь не удержаться от неприятного полуистеричного хохота.

Понимаю, Артём хочет положить руку на моё плечо, однако получает хлопок по ладони от Вани, идущего совсем рядом.

Оборачиваюсь через плечо:

«Спасибо».

Не обязательно буквами, не обязательно вслух. Благодарность часто понимают без слов.

– Подожди, Миш, пожалуйста!

А мне совсем не хочется слышать его… Слушать.

Мог бы не удивляться, ведь не в первый раз он меня подставляет. Только к горлу всё равно подступает жгучее разочарование. Дурак дураком, как подобных мне ещё свет носит?

На ходу достаю пачку сигарет. Что за месяц такой, когда люди так и норовят попортить мне нервы? Правда ли, последовать Викиному предложению и податься к психологу? Говорят, разговоры с представителями данной профессии восстанавливают душевное равновесие… Хах, а если нет – по-чёрному напьюсь валерьянки. Жаль, собутыльники отсутствуют – кошек-то у меня в доме не водится, а пить в одиночестве – моветон.

– Мишка… Боже, клянусь, что угодно сделаю, только прости, – на этот раз кричит, привлекая к себе внимание.

Резко останавливаюсь у подземного перехода. Рукой с зажатой в пальцах сигаретой потираю переносицу. Неспешно разворачиваюсь, стараясь не хмуриться.

Прохожие бесплатно наблюдают сцену из заезженной мелодрамы. Но я не профессиональный актёр, писатель или кто-то другой запросто исполняющий «не свою» роль. Я обычный человек, а когда режут так – неожиданно, по-живому… ненавижу эти моменты.

Хочу произнести: «Поздно», осипшим от позорного волнения голосом, но вперёд выступает Ванька. По правде говоря, я не узнал его совершенно – мне удалось увидеть его побитого, раненого не только физически, измученного, злого, радостного, счастливого, смущенного, но не такого… чужого. Смотрит иронично свысока – наплевав на различия в росте. Произносит, издеваясь:

– А сможешь стать ради него на колени? – Тёма замер, ошарашено посмотрев на нас, а тот продолжил. – Ты говорил, сделаешь всё, что угодно. А сможешь стать на колени? Вот так, здесь, при всём народе?

Я тоже застыл, в недоумении приподняв брови. Хотел остановить – глупость ведь, чистой воды глупость, однако, неожиданно будто прикипел ногами к асфальту, потерял голос, ослеплённый удушающим вопросом: сможет ли?

Низость с моей стороны, но… сможет ли? Решится ли? Настолько ли важна наша дружба?

Жестоко, да? Знаю. И наверное… среди нас мерзавец именно я. Подстава за подставу, удар за удар – око за око, зуб за зуб. Никогда не чувствовал себя настолько мерзко. Он, Тёма, одно из моих самых больных мест. Самая саднящая, до сих пор, боль. Самая сильная обида, когда-либо пожиравшая душу. Самая кровоточащая рана.

Это нельзя просто так забыть, стереть, смазать живлющей мазью, чтобы прошло и никогда не вспоминалось. Это можно лишь немного притупить, прикрыть светлыми воспоминаниями, тёплыми эмоциями. Но не забыть.

Сглатывает ком в горле и негромко нервно смеётся, растягивая полоску губ в ломаную, кривую линию. По-прежнему отводит глаза.

Ваня, фыркая, кивает мне, мол, пошли, не стоит принимать всерьёз. Теряюсь, как ребёнок, заблудившийся в своём собственном внутреннем мире. Тогда… уходим?

– Подождите! – более чем решительно. – Я уже вставал ради него на колени, – вновь смешок, – мне не впервой. Правда, публики побольше…

У них недавно был дождь, поэтому на улицах мокровато, а воздух влажный. Пахнет свежестью и свободой… Зачем я пытаюсь себя отвлечь?..

Ваня тихо присвистывает. Не верит? У меня такой же отстранённый ступор.

Тёма, не медля ни секунды, становится на колени, пачкая новые согласованные с модой джинсы о грязный мокрый асфальт.

Странная штука – гордость. Обычно даже не высовывается, а в важные, ответственные моменты откалывает такие «шутки», что потом хоть стой, хоть падай, а исправить не получается. Не у всякого хватит силы воли засунуть эту гордость туда, откуда она взялась.

Поднимает на меня глаза, а с губ слетает тихое, почти беззвучное:

– Прости.

Вздрагиваю всем телом. Не ожидал.

Я вообще ничего не ожидал. Совершенно. Такое чувство, будто это не я стою здесь, а кто-то другой – фарфоровая бесчувственная кукла, по ошибке занявшая место живого человека. Не думал, что Тёма, несмотря на все свои приколы, остающийся нормальным здравомыслящим человеком, решится на такое.

Сколько секунд прошло? Одна, две, шестьдесят? А сколько ещё нужно, чтобы до меня дошло – нормальному человеку тоже нужно изредка дышать?

Выдыхаю.

Подхожу. Подаю руку, помогая подняться.

Дурак, дурак, дурак. Какой же я дурак. Моральный урод, без права на помилование. Малодушная бесчеловечная скотина, своими сомнениями разрушающая нечто более ценное, чем обычная дружба. Друзья так не поступают, поэтому сейчас мне плохо именно из-за самого себя.

С Тёмой у нас всё постоянно происходило как-то легко и быстро. Поссорились – помирились. Наговорили друг другу гадостей, подрались, но ощущение катастрофы, бывающее настолько сильным, пропадает после первого же надрывно-искреннего «Прости».

Парадокс. Странные отношения.

Ситуация смахивает на представление в театре абсурда. Подождите, сейчас из-за деревьев выйдут телевизионщики и похлопают нам за качественно исполненные роли. Мы воодушевлённо раскланяемся, с энтузиазмом отправившись воплощать в жизнь следующие сцены. Только я уже говорил о своей бездарности в качестве актёра.

Абсолютно уверен, «публика» посчитала нас ненормальными.

Закусываю губу, когда несильно сжимают край рукава кардигана. В груди вспыхивает тёплый огонёк, приглушая негатив – Ваня.

Кому угодно поклянусь – до подобного я более не опущусь никогда.

Встряхиваю головой и, перекидывая сумку с одного плеча на другое, направляюсь к машине:

– Пойдём, Тём, я согласен. Хватит цирка, и так народ повеселили.

В машине на переднем сидении оказывается ещё один человек. Голубоглазый шатен, но волосы темнее, чем мои. Высокий, подкачанный, что заметно через спортивную куртку, с приветливой улыбкой на губах. Я сразу понял, кто это. Адлер.

Секундная встреча взглядов. По его лицу проскользнула многозначительная усмешка. Вопросительно приподнимаю брови, озарённый – ах вот почему…

Действия происходят за какое-то единичное мгновение. В следующее мы садимся в машину. Тёма за рулём, Адлер рядом, а мы, как гости, сзади.

Ваня наклоняется к уху, практически не шевеля губами, спрашивает:

– Почему ты его так легко простил? Он, конечно, отколол номер, но всё-таки?

Конспирация излишня – вряд ли кто-то из впереди сидящих умеет читать по губам. А в отсутствии прослушки я был уверен на все сто – как только мы сдвинулись с места, Адлер вставил в автомагнитолу флешку и включил зубодробительный немецкий рок.

Задумываюсь, вместо конкретного ответа пытаясь подобрать наиболее правильную аналогию.

– Как бы сказать, – полушепотом, – помнишь, недавно Ник чуть опять не подсел?

– Конечно, – внешне спокойный, но понимаю, это до сих пор его задевает. А ещё строит из себя бесчувственного. – Я думал, сам его придушу.

– Вот. И тогда тебе было больно вот здесь, – хмыкаю и указываю пальцем на сердце, игнорируя удивлённый взгляд обернувшегося Адлера.

Слава Богу, хоть Тёма не отрывает напряженного взгляда от дороги.

Старый психологический приём, который тем не менее имеет совершенно непостижимое свойство влиять на эмоции. Я вообще чувствую себя штатным психологом или героем дешевого романа. Первый вариант предпочтительнее.

– Допустим, – не особо реагирует.

– В итоге ты его простил, – вновь пожимаю плечами, полностью сворачивая эффект на «нет». – И вы продолжаете общаться.

– Это совершенно разные вещи, – говорит громко, наверняка решая, что опасную тему мы благополучно обошли.

– Нет, случаи схожи до неприличия. Он тебя сильно задел, сам того не подозревая. Вернее, подозревая, но думая, что боль будет не такой сильной, – пытаюсь как можно точнее и аккуратнее подобрать слова, объясняя больше для себя, чем для него. – А ты взял и простил, взамен на его раскаяние, оплату унижением.

После такого мне и впрямь впору в психоаналитики податься. Хмурится, а я, чтобы поломать немного натянутую атмосферу, задаю вопрос:

– Тём, сейчас октябрь, ты же учиться должен.

– Я академический отпуск взял, – не отрывается от дороги, иногда скашивая взгляд вниз, на индикаторы.

– Это что за зверь? – удивился я.

Знакомое словосочетание, но что-то не припомню.

Вместо Тёмы мне ответил Ваня:

– Академический отпуск – это когда по каким-то личным причинам студенту дают отпуск на определённое время.

Кивнул, давая понять, мол, всё ясно, и вновь обратился к виновнику завтрашнего торжества:

– Только учти, дружкой не буду.

На этот раз оборачивается, складывая губы в мимолётной улыбке:

– Я так и думал, поэтому им станет Адлер. Кстати, вас забыл познакомить, – смотрит, как мы с Ваней по очереди жмём руки новому знакомому, и тут же оборачивается обратно. – Предполагаю, на мальчишник мы безбожно опоздали, поэтому не отвлекайте.

Дальнейший путь прошел в молчании. В иллюзии «Всё в порядке». Я, пытаясь расслабиться, слушал музыку и лишь в конце заметил, что держу в пальцах немного смятую сигарету.

Говорят, когда очень долго носишь какую-то вещь, то перестаёшь замечать её наличие. Тогда эта вещь начинает восприниматься частью личности – продолжением, дополнительным элементом.

У меня подобных вещей немного: цепочки и браслет, которые я никогда не снимаю, и сигареты. Откровенно говоря, не представляю себя без них и думаю, если что-то из перечисленного списка исчезнет, стану психованным и нервным. Мало того – не смогу рисовать. В окружении настолько похожего на облака дыма идеи приходят быстрее. Наверное, потому, что дым вправду связан с облаками, а те, в свою очередь, – с небом. Небо же – это и есть настоящий неисчерпаемый источник вдохновения, помогающий своим любимчикам.

Усмехаюсь, откидываясь на спинку сидения. Почему-то в подобные моменты меня всегда пробивает на сентиментальную философскую чушь. Мы почти приехали.

– Не против, если я закурю? – перекрикиваю музыку.

– Нет, – отвечают мне в два голоса, не оборачиваясь.

Сейчас Тёма ведёт себя немного странно. Для остальных. Я же, несмотря на прошедшие года, прекрасно понимаю, что с ним происходит. Гораздо проще делать вид, что ничего особенного не случилось. И даже я не могу хотя бы приблизительно понять, о чём он думает.

Останавливаемся. Осматриваю местность – ничего не поменялось, будто и не уезжал никуда. Снова смотрю по сторонам, понимая – что-то не так.

– Разве это твой подъезд?

– Нет, – наконец-то оборачивается.

Смущённо улыбается, а я понимаю, чего он от меня хочет.

– Ты что-то обещал моим родителям? – напряженно смотрю прямо в глаза, а он первым отводит взгляд. Тихо ругаюсь: – Сукин сын.

Но неожиданно к нашей «беседе» присоединяется Ваня. Мало того, он всё понимает и полностью соглашается:

– Тебе это нужно, Мих.

Рассеянно смотрю на четвёртого члена нашей компании – поддержит? Но и Адлер за них:

– Это когда-то должно было случиться.

Запускаю руку в волосы, жестко их ероша. Я упоминал, что это какой-то абсурд?

К слову, мне так и не удалось закурить.

Нерешительно застываю, гипнотизируя ручку машины. Они уверены, что мне это надо? Я как-то не очень…

Когда на моё плечо ложится рука, вздрагиваю и оборачиваюсь. Ваня шепчет так, чтобы, несмотря на приглушенную музыку, его не услышали остальные:

– Я когда-нибудь советовал тебе что-то плохое? – подталкивает вперёд. – Иди уже, пациент.

Хмыкаю, вылезая из машины.

И правда, чего это я? В конце концов, всё случилось давным-давно. Мне двадцать один, я взрослый человек с невероятными, отзывчивыми друзьями. Я давно стал на ноги. Смог, сумел, не сдался на полпути. А теперь, как провинившийся школьник, боюсь показаться на глаза родным.

Всё-таки тяну момент и закуриваю несчастную сигарету, останавливаясь у железной двери. Тут поставили новую – на цифровом коде.

– Одиннадцать-сто семьдесят шесть, – подсказывает мне Тёма, открывая окно.

Из приоткрытой задней дверцы видна ободряющая улыбка друга-врача.

Набираю код, выкидывая недокуренную сигарету. Судьба, что ли, продукцию этой пачки не докуривать до конца? Хотя здесь можно поспорить – крепкая нервная система, энергией для которой служит никотин, мне вскоре понадобится. Дюрасел рулит.

Поднимаюсь по ступенькам и невольно ловлю себя на сравнении поездки к родителям с визитом к зубному врачу – страшно, неприятно, не знаешь будущего, но идти всё равно необходимо. Хотя бы потому, что зуб с каждым днём болит больше, а после часа мучений придёт облегчение.

Уже стоя у двери, нервно, рвано выдыхаю. Готов поспорить, у меня искусаны губы.

Собираюсь духом, нажимая на дверной звонок.

Пора решать свои проблемы. Пора снова становиться храбрым.

========== Т.о. 7: Кровные узы ==========

Мне отвечают почти сразу – Дашка.

Её зрачки расширяются, и сестра непослушными пальцами полностью открывает дверь, чтобы дать мне войти.

– А ты здорово повзрослела, – не знаю почему, но слова даются на удивление легко. – И вообще, что за беспредел? Уже Тёмка женится, а ты всё ещё не замужем.

Я даже искренне улыбаюсь.

Она же вместо ответа кидается обнимать, крепко зажимая в объятиях. Теперь мы с ней почти одного роста, я чуть выше – это замечаю только сейчас, когда обнимаю в ответ, щекой чувствуя солёные капли. Плачет. Но так по-тихому, беззвучно.

– Эй-эй, задушишь, – полушутя отстраняю.

И правда плачет. На щеках, как и на ресницах, поблескивают влажные дорожки.

Осторожно вытираю их большими пальцами, слыша шепот:

– Мишка, ты тоже такой взрослый… красивый стал, зараза.

Тихо смеюсь. Она всё такая же.

– Эй, ну не плачь, весь марафет испортишь.

В порыве чувств встряхивает головой, уже громко зовя:

– Мам, пап… – голос дрогнул, – Мишка вернулся.