Текст книги "Начать жизнь заново (СИ)"

Автор книги: Nitka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

Наверняка, другим это покажется мелочью, но смотря на мелькающие за окном деревья, дома, столбы, ощущая в горле горячий, полусладкий чай, понимая, что рядом со мной, в этом вагоне, за этим столом сидят живые люди, мне почему-то стало радостно. Гнать бы сейчас прочь все сомнения и мысли.

Близнецы представились Владом и Сашей, а их родная сестра – Юлей. Они дети некоего магната и захотели навестить бабушку, пока в школе каникулы. Набрались впечатлений, а в конце для, так сказать, завершения экскурсии, решили провести эксперимент: поехать обратно на поезде. О да, ничего не скажешь. Единственный родитель – отец – был против, но под тройным напором капитулировал. Хотя приставил к ним кого-то вроде воспитательницы.

– Ну, а ты почему здесь? Да ещё и сам? – поинтересовалась Юля.

– Э-э-э… – я улыбнулся, думая, как выкрутиться. – Решил… к родственнику съездить. Он из Франции, а квартира в Киеве. Захотелось его проведать, родной человек всё-таки.

Я молол откровенную отсебятину, но, даже соображая, что несу полную чушь, попытался отбрехаться и стереть недоверчивость с их взглядов (и плевать, что в Украине издан закон о запрете продажи имущества иностранцам). Ничего не поделать – старая привычка.

– Понятно, – в голосе Влада не слышалось уверенности, он подпёр локтем щёку, и изучающе уставился на меня. Продолжил со смешком: – А мы в школу едем. Вернее, не в школу, а академию. Придумали же…

– Ага, – продолжила Юля, зачем-то подтверждающе кивая, – какой-то дед захотел построить что-то типа академии, а мы теперь отдуваемся. Жили бы как жили… В общем, мы вот первый год в том дурдоме заканчиваем: папа решил сделать из нас «благородных», – последним словом, явно сдобренным немалой долей иронии, она ясно выразила свои мысли насчёт задумки отца. Мне бы так. – Типа, с хорошими манерами. Нам там аж до совершеннолетия прозябать, представляешь, – девчонка устрашающе округлила глаза, – мне ещё пять лет в той дыре сидеть. А им , – завистливый кивок, – только три. К тому же отец на каникулы и выходные какую-то няньку нанял. Узнать бы, кто его надоумил, всё бы выбила – и мозги, и я… – Один из близнецов вовремя закрыл рот разбушевавшейся Юле, но та вырвалась. – Короче, ты понял: это сущий ад!

Обречённый тон заставил даже меня их пожалеть:

– Всё настолько плохо?

– Естессно, – хором мрачно буркнули все трое.

Неожиданно, на койке напротив кто-то зашевелился. Мы притихли, а Юля, вдруг вскочив, принялась одними жестами просить меня немедленно карабкаться наверх – обратно на своё место.

Я молча кивнул, на ходу скидывая кроссовки, и поспешил подняться, так как и самому хотелось просто помолчать и подумать.

Мне лучше не находиться долго в обществе симпатичных и дружелюбно настроенных парней. Бросаться, конечно, на них не буду, но учудить что-то странное могу. Поэтому в одиннадцатом классе стану водиться только с девушками, даже если другие назовут бабником. С ними моё проклятие никого не тронет.

Я лёг на койку спиной и, закинув ногу на ногу, уставился в потолок. Нужно смириться с тем, что в будущем я останусь один. Даже не знаю, хорошо это или нет: с одной стороны – спокойно, с другой – жить в одиночестве до конца своих дней тоже нерадостно:

– Печально, мать его…

Задумчиво прикусив губу, я прислушался к разговору:

– Господа… – протараторила та самая женщина, которую они называли «нянькой», – вы должны вести себя…

– Мы такие же «господа», как ты, балерина, – тихо проворчал один из близнецов, но, тем не менее, и я, и остальные, судя по всему, его услышали.

Снова непроизвольно улыбнувшись и немного наклонившись, увидел, что женщина услышала тоже и теперь с видом оскорблённой невинности, чинно сложив руки, прицельно испепеляла мальчишку взглядом. Потом резко развернулась, садясь на своё место напротив.

Кстати, женщине определённо не перевалило за пятьдесят. Немного полноватая, с маленькой коричневой шляпкой на голове, обшитой кружевами, из-под которых выглядывали короткие каштановые кудри, и такого же цвета платье. Для завершения образа не хватало только маленькой ручной собачки. Да и сама женщина выглядела очень странно для подобной поездки: будто собиралась не в обычный поезд, а какой-то экстра-люкс класса.

– Чокнутая, – тихо известила меня и братьев Юля.

– И не говори, – так же тихо ответил ей Саша, а потом, не поднимая головы, спросил. – Ну, что, Миша, слышал, как она нас терроризирует? Скоро отца будем «папенькой» на французский манер называть.

– И это ещё цветочки, – дополнил брата Влад. – Она нам, бывает, такие экзекуции устраивает, хоть вешайся.

Я посмотрел на женщину: она как раз поднялась, видимо, решив продолжить воспитывать моих попутчиков. Поймав мой взгляд, она тут же брезгливо скривилась и отвернулась. А меня вдруг пробрала дрожь. Научившись игнорировать презрение близких и знакомых, вдруг стало неожиданно больно увидеть такое же отношение «чужих».

Сердце забилось в ускоренном ритме, грозясь спешно выскочить из груди. Но я тут же успокоил себя: о моём проклятье она ничего не знает, а, значит, побрезговала «бедностью». Интересно, как бы она повела себя, будь я бомжом? Упала в обморок? Выбросилась из поезда? Тогда, по крайней мере, соседи были бы мне благодарны.

Неприятная, ноющая боль внутри угасла так же внезапно, как и появилась, а я, придя в себя, хмыкнул: тоже мне «цаца». Как она вообще может в поезде находиться, если морщится на каждом шагу? Особенно в плацкарте с грязными ручками, на которых туева куча микробов.

Не желая слушать «проповедь» записной пасторши, я всё-таки решил разрядить батарейку смартфона (хотя сделать это не так просто) и, достав большие наушники, подключил их к сенсору.

Лёг, подложив руку под голову, и пожалел, что нет подушки. Хотя почему нет? Немного наклонившись, вытянул из самой верхней, как я её называю, «полки для зайцев» худую немного калечную подушку и попробовал её взбить. При первом же ударе громко чихнул от поднявшегося облака пыли. Блин, им что, лень за десять лет их хоть раз протрусить?!

Постель должны принести только в половине девятого, а сходить попросить, тем самым наткнувшись на няньку очень не хотелось, поэтому пришлось лежать без наволочки.

Откинувшись на подушку, включил музыку. Смартфон будто бы уловил моё настроение, и заиграла одна из самых любимых песен Nickelback’а. У меня на телефоне даже клип на эту песню есть. А так я тот ещё меломан, слушаю всё: от жалостливого Placebo до жесткой Metallic’и, только мне у них нравится, по-моему, всего лишь пара мелодий.

Музыка в последнее время стала неотделимой частью моей жизни: некоторые мелодии заставляли сдерживать дрожь восхищения, а голоса певцов затягивали в свой мир. Обычно, музыка служила мне фоном: под неё я вставал, шел в школу, проводил перемены, делал уроки, бегал, засыпал – музыка и была моей жизнью, которую я ценил и любил. Но иногда хотелось включить плеер на полную громкость, и забыть обо всём на свете, раствориться в нотах до такой степени, чтобы по окончанию ошалело встряхнуть головой, с одной нелепой мыслью: «Где я, чёрт побери, нахожусь?».

Вот так под музыку и неторопливую тряску поезда я и заснул, а проснулся уже вечером, когда всё та же заботливая проводница разбудила меня, чтобы отдать постельное бельё.

– Чай будешь? – с улыбкой поинтересовалась она.

– Угу, – спросонья буркнул я ей, снимая наушники.

Она что-то записала в блокноте и, держа под рукой остальные пакеты, пошла дальше. Со своей второй полки я увидел, как девушка положила постельное бельё «няньке» троицы, её соседу, и пошла дальше. «Нянька» же, офигев от такого поведения, снова состроила поруганную невинность и скандальным тоном окликнула проводницу:

– Милочка! Подойдите-ка сюда, я хочу заказать ужин.

Я закашлялся, пытаясь скрыть хохот. Господи, откуда она такая взялась? Мало того, что её голос на весь вагон слышно, так ещё и ужин просит.

Девушка обернулась, холодным голосом отчеканив:

– У нас в меню только чай. Какой желаете, с сахаром или без?

И, не дожидаясь ответа, пошла отдавать комплекты другим.

Воспитательница застыла в шоке – то ли от наглости проводницы, то ли от скудности меню, а внизу меня послышались довольные смешки. Посмотрев туда, я увидел, что вся троица, старательно сымитировав чтение, держит на коленях свои запечатанные комплекты и с довольными усмешками разглядывает «домомучительницу». Ну и черти же они…

Вытянув из того же «места для зайцев» матрас, положил его на полку и повесил сумку на крючок. Немного подумав, снял верхнюю одежду: в вагоне тепло, а моя куртка, пусть спортивная, но довольно толстая, немного стесняла движения. Потом распрямил матрас на койке и вскрыл пакет с бельём.

Обычные простыни с наволочкой, белые такие с синей полосочкой по краю, на которой написано «Державна власнiсть. Поїзд № ***», а по бокам полоска прерывалась, становясь чем-то наподобие крестика. Развернув первую простынь, порадовался, что она не дырявая, а это уже хорошо.

Увы, радовался рано, с наволочкой и второй простынью мне не повезло. В первой оказалась дырка прямо посередине, хотя это не помешало натянуть её на подушку. Ладно, в конце концов, можно положить её дырой вниз. А вот вторую простыню в левом нижнем углу будто погрызла моль или какая-нибудь другая мелкая тварь с жутко острыми зубами. Однако на этом мои проблемы не заканчивались. Простыни были просто гигантскими: сразу видно, делали доброй души люди, одно слово – украинцы. Всего лишь одной простынею легко обернуть матрас как минимум дважды, а у меня их две. Если сшить, летом можно ходить как в королевской мантии – чтобы ещё два метра ткани сзади волочились.

В прошлые годы, когда мы в лагерь на Черное море ездили, мне Тёма помогал. Вернее, он всё расстилал-застилал, и мне посчастливилось не париться. А теперь я, даже закинув мешающую подушку на третью койку, запутался в ткани. Снизу и сбоку послышались тихие смешки. Оказалось, пока я «сражался» с коварными пододеяльниками, троица за мной наблюдала. Юля даже залезла на вторую койку, одновременно пытаясь запихнуть свою подушку в наволочку с тремя небольшими дырками. Пока безуспешно.

Скривившись и кинув мимолётный взгляд на их воспитательницу, я медленно выпутался.

Затем, подняв одну сторону матраса, начал запихивать под него простынь. Дальше вторая сторона. Закинув один край непокалеченной простыни себе на плечо, поправил и разгладил всю поверхность. Ну, я окинул своё «творенье» придирчивым взглядом: не идеал, но сойдёт.

– Вам помочь? – обратился я к своим попутчикам. – Я уже…

– Не утруждайтесь, – перебила меня «нянька», – я сама смогу помочь юным господам.

И, встав, застелила постели сначала близнецов, а потом и Юлину, заставив залезть ту аж на третью койку. Как она смогла туда забраться – неизвестно, ведь расстояние между койкой и потолком – сантиметров сорок, не больше. Хотя с её-то ловкостью и миниатюрностью – вполне возможно.

Юля-то была даже ниже меня, а сам я ростом не выдался – всего метр шестьдесят восемь от силы. А она ниже сантиметров на десять. Но, кстати, я не считаю рост такой уж проблемой, равно как не понимаю, почему многие комплексуют по этому поводу – люди ж растут лет до двадцати, а, значит, я ещё вырасту.

– Ох, госпожа Джулия, – застелив постель и подняв голову вверх, запричитала «нянька», – Вы же запачкаете форму, а у Вас только два запасных комплекта. Слезайте, госпожа Джулия!

Юля нехотя слезла, а меня вдруг окликнул её сосед, мужик со второй полки. Перед этим, он, как настоящий джентльмен, разложил воспитательнице койку, подал матрас и, взобравшись наверх, расстелил свою постель, а теперь сидел, с глуповатым выражением физиономии уставившись на женщину.

– Эй, парниша, – подозвал он, придвинувшись к краю. Я тоже сел наконец, скрестив ноги по-турецки, – она что, «того»? – и характерно покрутил пальцем у виска.

Увидев это, парень, сидящий на расстеленной верхней койке справа от мужика, подавился каким-то пончиком, разогнулся, ударился буйной головой о койку и закашлялся. От смеха, кажется.

– Э-э-э, не знаю, – я переглянулся с ухмыляющимися близнецами и посмотрел на саму женщину, самозабвенно читавшую Юле лекцию о чистоте и опрятности. Та совершенно не слушала, отряхивая пыль с пиджака. – Но что-то в этом есть…

Мужик глубокомысленно кивнул и, задумчиво покосившись на женщину, вернулся к своим делам, доставая книгу. Наступил вечер – пора чем-то заняться, я ведь теперь не засну.

После недолгих раздумий, мне в голову стукнула только одна мысль: порисовать. Поэтому я взял тот же дневник, снял сумку с вешалки, заодно порадовавшись своей осмотрительности: хорошо, что не спрятал сумку вниз, как это обычно делают, а решил прихватить с собой. Где-то на дне лежала шариковая ручка, пребывавшая там ещё со времён лагеря. Понадеявшись, что она не засохла и не потекла, перерыл все вещи, чисто случайно чуть не вытянув пакет с трусами наружу. Наконец, победно усмехнувшись, достал синюю ручку. Надпись на колпачке немного стёрлась, но мне всё же удалось разобрать надпись: MAXRITER. Бумаги я, дурак, с собой не взял, но в дневнике деда было несколько свободных страниц.

Не обращая внимания на громкий голос записной лекторши, снова надел наушники. Достал из кармана неизвестно как оказавшийся там смартфон и не без удовольствия отметил, что на нём по-прежнему пять отделений на значке “батарея”. Лег головой к окну, приподнявшись на локтях.

Что бы такого нарисовать? Я осмотрелся: обстановка получается живописной: внизу напротив две идеально расстеленные койки, сбоку ещё две, на полу аккуратно разложены пара туфель, небрежно раскинуты кроссовки. Если осмотреться, можно увидеть, как у кого-то до сих пор стоят столы, а на них всё что душе угодно: карты, бутерброды, бутылки с пивом и чем покрепче – люди отдыхают и развлекаются уже в дороге. По дороге знакомятся, по дороге влюбляются, по дороге расстаются – каждая остановка, как звук сердцебиения: ту-дух, ту-дух, а встречаясь с людьми, мы иногда резко заболеваем аритмией.

Но рисовать «что-то» не хотелось. Хотелось попробовать нарисовать «кого-то», ведь по сути, кроме детских рисунков «Я и моя семья», я толком, не рисовал людей. Но кого бы…

Первым взгляд зацепился за Юлю. На ум почему-то пришел образ, где она летом качается на качелях, привязанных к дереву. Девчонка одета совсем не в форму – в летнее платье с умилительными рюшами, а на голове соломенная шляпа. Глу-у-упости, но тем не менее, я попытаюсь ручкой выдать нечто, заслуживающее право на жизнь.

========== Глава 4: Actus essendi ==========

Мелодии сменялись одна за другой, а я продолжал рисовать. Последние несколько часов внутри обитала удивительная лёгкость с примесью странной меланхолической грусти. Однако, когда бы я ни рисовал, появляется ощущение, словно на спине вырастают огромные крылья. И при всей моей земной тяжести они вполне способны дать мне почувствовать холод облаков.

В отличие от многих художников я рисовал не схемами, а, начиная сверху вниз, выводил готовую зарисовку. Некоторые детали получались кривыми и корявыми: особенно полоска рта. Никогда не мог срисовать её с точностью до миллиметра, ведь даже малейший сдвиг делает выражение лица совершенно другим: от насмешливости до искренности.

Мне всегда казалось, что именно рот рисовать сложнее всего. Особенно Юлю с её жестами и мимикой.

В десять часов выключили основной свет, поэтому пришлось оторваться, чтобы поставить впереди себя сумку и положить туда телефон, придавив его ноутом. А перед этим включил на сенсоре особую функцию, позволяющую экрану гореть около десяти минут.

Вскоре мне удалось закончить зарисовку, оставалось добавить дополнительные «мазки»: что-то заштриховать, где-то навести. Увлечённый процессом, я совсем не заметил, когда рядом на простыню залез ещё кто-то, и обратил на «нечто» внимание только тогда, когда слева раздался восхищённый вздох:

– Вау, ну ничего себе! – это была Юля. Она, подражая мне, приподнялась на локтях и неотрывно смотрела на рисунок. – Да у тебя талант! И не просто талант, а талантище! Тебе надо в нашу академию!

– В смысле? – переспросил я, сняв наушники, и по-прежнему не отрывая взгляда от рисунка. – У вас ведь школа только для обеспеченных детей…

– Не совсем, – она с хитрой усмешкой провела пальцем по своему же лицу на изображении. – Школа поделена на две части: одна для «богатеньких детишек», у них как у нас – синяя форма, а вторая для страдальцев и оборванцев, но с каким-то талантом. Неплохо бы тебя туда запихнуть.

Я с досадой вздохнул: до нашей школы никаких похожих новостей не доходило. Наверное, слишком маленькие городки и сёла попросту не брали в расчёт. Но, в любом случае: я бы никогда не бросил Тёму, а свои каракули талантом не считал. Когда за пример берёшь такого художника, как дед, на его фоне становишься мелким и невзрачным салагой. Однако после Юлиных слов мне стало жутко интересно: какая она, эта академия?

– Расскажешь? – попросил я, складывая ноут и свой рисунок в сумку.

– Только если отдашь мне ту каляку, – она кивнула на дневник.

Я пожал плечами, молча соглашаясь – чувство полёта ушло, портрет стал обыкновенным кривым изображением, которое не жалко выкинуть. Вдохновение – переменчивая штука.

Вырывать страничку не хотелось, но любопытство победило.

– Держи, – выдраный лист перекочевал в собственность Юли, и улыбнувшись, она торжественно начала:

– Ну, в общем, если совсем подробно, то слушай. Дед друга моего папы – урождённый украинец. Он владелец кучи предприятий и одержим, чтоб дети получали хорошее образование. Поэтому решил построить школу. Вернее, как папа рассказывал, он построил несколько школ, а сам стал директором одной из них где-то в Америке, у самых проблемных детей. Хотя у нас тут тоже такая фигня творится… Но я не об этом. Летом форма одна, а зимой другая. Мы с Сашкой и Владиком её надели, чтоб бабушке похвастаться. Только вместо нашей нижней одежды, в школе надевают белые свитера, а я ещё и белые колготки с зелёными гетрами. Хотя, по-моему, нам это ни к чему – у нас там и зимой жара. А ещё, кстати, у всех есть галстуки и переобувка. Где дед взял такой стиль – никто не знает, но всё равно прикольно, – она довольно усмехнулась, сворачивая рисунок вчетверо и переворачиваясь на левый бок. – У всех есть такие серёжки, – Юля повернула голову, и в ухе слабо блеснула серьга, – камень у наших – изумруд, а у «Зелёных» – цирконий, по-моему… Я не разглядывала. Кто не хочет носить серёжки, может надевать клипсы, – она поморщилась, видимо, испытав на себе всю прелесть пытки этими адскими сооружениями.

Да, когда-то я тоже страдал подобным. Мы с Тёмой купили пару клипсов на двоих и надевали по одной на левое ухо (потому что откуда-то услышали и верили, мол, на правом ухе её носят только гомики). Первый час было нормально, второй-третий – тоже, но на четвёртый оно так адски заболело, что пришлось снять. Ухо покраснело настолько, что Тёма долго метался между: поржать или посочувствовать. Оказалось, я её неправильно закрепил, а там миллиметр в сторону и «прости-прощай».

Тёма… с течением времени, при упоминании его имени, у меня всё меньше болит в груди. Чем дальше от «города», тем легче. Наверное, я становлюсь пофигистом. Хотя немного страшно думать о будущем: оно определённо не выйдет счастливым и безоблачным. Да-а, хорошо бы попасть в ту академию.

Видя, что я задумался, Юля перестала рассказывать, иногда переглядываясь с играющими в карты близнецами. Те перебрались на верхнюю койку, но не помещались, поэтому полулёжа скрючились. «Нянька» давно спала, отвернувшись к окну. Кружевная шляпа висела на вешалке, чуть выше её головы.

Привлекая внимание рассказчицы, я спросил:

– А дальше?

– Ну, ты ж там задумался, – проворчала она, неопределённо взмахнув рукой. – Так вот, форма серёжки обозначает класс учащегося, а классов всего семь. Детей берут с двенадцати лет, поэтому распределяют так: Синий А, то есть С-А – это двенадцать лет, С-В – тринадцать, С-С – четырнадцать, потом идут С-D, C-F…

– Подожди-подожди, – недоуменно перебил, – а где буква «E»? Это английский алфавит?!

Особыми знаниями иностранного языка мне обладать не довелось, но алфавит – стандартно. И в алфавите явно отсутствовала одна обязательная буква.

Со стороны близнецов послышались смешки:

– Ага, очередная странность дедульки, – сказал, э-э-э… Саша. – Когда отец у него спрашивал, тот ответил, мол, «С-Е» и «З-Е» не звучит. Странный старик.

– Не перебивай, – раздраженно откликнулась Юля, смешно нахмурив брови. Сейчас она напоминала какого-нибудь мелкого рассерженного зверька, там, хомячка или шиншиллу, готового после первой обиды доблестно ринуться в бой. – Он, между прочим, меня, а не вас спросил! Ну, ладно, что там дальше… а, в общем, идет С-F, C-G и последний – С-Н. Зелёные аналогично: З-А, З-В – ну, ты понял.

– Ты сейчас в Синем-С, да? – складывая наушники, я полностью избавился от музыки, и немного подумав, скрестил ноги по-турецки – к счастью, койка мне это позволила, пусть и пришлось немного наклонить голову.

Одновременно я невольно отметил: это «Ну», у девчонки проскальзывало через каждое слово, только с удивительно разной интонацией, и оттенками этого самого тона. Каждое «Ну», пусть оно и считалось словом-паразитом, звучало неодинаково: то с угрозой, на манер Александра I, то с Наполеоновской строгостью. Ей бы в театре работать – талант налицо.

– Не-а, – из-за моей спины раздался насмешливый голос, – она только в «В», – на сей раз моим просвещением занялся второй близнец. – Мы ж тебе говорили, малой пять лет учиться, а нам – три.

Я мысленно подсчитал – ага, получается, близнецы сейчас в Синем D. Бли-и-и-и-ин с такими подсчётами чёрт ногу сломит – я определённо назову героем того, кто в них разбирается.

Юля в ответ на «малую» обиженно засопела, и я поспешил переключить её внимание:

– А что с серёжками?

Девчонка задумалась. Она тоже села, скрестив ноги, однако «потолок» ей совершенно не мешал:

– У А-классов квадрат, у В – круг, у С – треугольник, у D – шестиугольник, а у F, G и H идут буквы, – на этом моменте она завистливо вздохнула, то ли желая носить такие серёжки, то ли «относить» и поскорее смыться. Если судить по выражению лица – скорее второе. – Кстати, забыла сказать, форму и серьги мы покупаем сами, а «зелёным» школа выдаёт.

– Стоп-стоп-стоп, – я замахал руками впереди себя. – Не понимаю: это школа или академия?

– Школодемия, – снова послышалось сзади.

И другой голос:

– Демишкола.

– Заткнитесь! – раздраженное шипение Юли, а потом спокойно. – Академия вроде, просто мы её школой по привычке называем. Ну? Что ещё тебе рассказать… А, вот! Не знаю, как там у «зелёных», но у нас в классах почти как дома, все удобства есть: компы навороченные у учителей, ноуты у нас на некоторых предметах, да и половина преподов какие-то «не наши» – иностранцы в смысле. Ну, столовая хорошая, общая, правда… Ну, и всё в общем-то.

– А что случается с теми, у кого «талант» пропадает? – я повернулся, прислоняясь спиной к стене, чтобы одновременно видеть всех своих спутников.

Кажется, Саша только что проиграл, и братья начали раздавать новую партию. Интересно, много им при таком «замечательном» освещении видно? Сомневаюсь, что где-нибудь здесь припрятаны линзы ночного видения – если они, конечно, существуют.

– Ась? – не поняла Юля, недоуменно посмотрев на меня.

– Хм-м, например, в Зелёный-А поступила девчонка с классным писательским талантом, тексты пишет – загляденье, – я попробовал объяснить ситуацию «на пальцах». – А потом вдруг перестаёт писать хорошо. Что с ней будет?

– Как «что»? Выгонят, конечно, – рассказчица посмотрела на меня как на идиота. – Зачем им такая нужна?! Для этого все «зелёные» в конце каждого полугодия проходят что-то вроде экзаменов. У каждого свой, а кто не проходит – вылетает. У нас, если родители разоряются и т.д. и т.п., тоже выгоняют. К тому же предметы, которые преподают, у классов отличаются: у нас этика, психология и ещё там муть всякая, а у «зелёных» такого нету, им такое нафиг надо – весь упор на профиль идёт… Ну, всё! Я свой рисунок отработала. Пойду.

И, быстро прошмыгнув мимо меня, даже не слезая вниз, девчонка забралась на вторую койку к близнецам. Те, не отрываясь от игры, освободили немного места сестре, а сбоку послышалось тихое ворчание соседа «няньки»:

– Странная школа, мудрёная какая-то. И зачем тока построили?

Хах, наверное, наш разговор слышал весь вагон… по крайней мере, те, кто не спит. Уж им-то теперь будет о чём поговорить со знакомыми.

И вообще, странно. Очень странно, что в Украине решили построить подобную частную школу. Не спорю, у нас немало талантливых людей, но богачей не так уж много… хотя если столько классов, то не скажешь. Наверное, в нашей деревне я слишком отстал от жизни… Ладно, не время для рассуждений, пора бы поспать.

Снова вешаю сумку на вешалку и прячу в карман телефон. Кажется, завтра мой свитер будет выглядеть очень помятым… И плевать, никто ж не отругает.

Ложусь по привычке на живот, укрываясь тонкой простыней и пряча руки под подушкой. Самая большая радость моего маленького роста – много места на кровати. Надо радоваться, пока могу, а то вырасту, и придётся покупать двухметровую… Опять в голову закрадываются глупости, но ведь отчасти они помогают сохранять самообладание.

Засыпая, слышу нечёткий голос Юли:

– Ха-ха, выкусите, идиоты! И вы называете себя карточными мастерами?!

Сонно улыбаюсь. Так смешно наблюдать, как во время «отсутствия» воспитательницы она постепенно начинает разговаривать на привычном для подростков «уличном» сленге. Весело…

Прежде чем окончательно погрузиться в объятия Морфея, мне подумалось, что день вышел бы совсем замечательным, если бы его завершил длинный, спокойный сон.

========== Глава 5: Конечная остановка ==========

Утром меня разбудила Юля. Хотя назвать время «утренним» у меня не повернулся бы язык: солнце едва-едва, одним краешком вылезло из-за горизонта и лениво ползло по небу, блаженно прикрываясь светлыми облаками. Потрясающее зрелище, но явно не для меня – вставать жутко не хотелось. Впрочем, как обычно: терпеть не могу вставать настолько рано, даже если полностью выспался. Можно назвать это «зевальным рефлексом» – вроде бы и не спится, а вроде бы и нет…

– Эй, поднимайся, – девчонка, прервав мои ленивые размышления, настойчиво подёргала за штанину.

Но я только приоткрыл один глаз, тяжко вздохнул и промямлил:

– М-м-м… мы должны сутки ехать, а сейчас только часов шесть, если не пять.

– Ну, да, должны, только фи… кто его знает коим образом, но мы практически приехали. Поэтому я решила тебя разбудить. Ну, давай же, вставай! Потом спасибо скажешь!

По-прежнему «дергаемый» за штанину, я поднялся на колени, опираясь прямыми руками на койку. Ещё раз вздохнул, пустым взглядом уставившись вниз.

Почему-то вспомнился чай. Его так и не принесли… хотя нет, принесли – на столике стоял один, явно принадлежащий мне. Наверное, его давно поставили туда.

Стыдно, блин, я же за него так и не заплатил… Эх, ладно, заплачу, когда приведу себя в порядок.

– Встаю я, встаю, – пробормотал, подымаясь.

После напоминания о чае пожаловал голод. Желудок нещадно заурчал, требуя своей законной доли. А я, так по-дурацки поспешно выскочив из дома, из города, не додумался сообразить что-то сытное – хотя бы хлопья. Что ж, время ещё осталось, и, скинув наволочку, я для верности похлопал себя по щекам.

Обулся. Сходил в туалет. Умываться там не рискнул, мало ли какая зараза водится. И в который раз почувствовал себя ненормальным психом, ведь только сейчас по-настоящему понял, что уезжаю.

Понятное дело, свой отъезд я осознал сутки назад, но не было окончательного ощущения давящей обречённости и облегчения одновременно. Ведь я не просто «еду проведать дальнего родственника» или «в лагерь на каникулы», а уезжаю навсегда и больше не увижу никого из родных. Хорошо, если мать не подаст заявку на розыск, а сестра ей всё объяснит. И, надеюсь, она примет моё решение… хотя бы потому, что она моя мать.

Наверное, можно сделать себя независимым от родителей, но вопрос: как? Надо бы сделать себе заметку и порыскать в Интернете.

Дойдя до своего купе, наткнулся на знакомую троицу. Те невозмутимо собирали постель и, что самое странное, их форма выглядела так же, как и вначале – совершенно не помятая, без единой складки, в отличие от моего бежевого свитера под горло. Они вообще спали?

Задав интересующий вопрос, получил тихий ответ близнеца. Он стоял ко мне ближе всех, поэтому ответил первым:

– Не-а, мы всю ночь в карты рубились, потом смотрим – без пяти четыре, спать смысла нет, так мы давай дальше. Играли, пока нас эта, – мрачный кивок в сторону «няньки», – не просекла. Так, главное, сначала просекла, а потом спать завалилась, весь кайф сбила.

Я невольно улыбнулся: вот и близнецы «по-нормальному» заговорили. Наш богатый русско-украинский лексикон никому не чужд, а вытравить его труднее, чем настырной домохозяйке не менее настырных тараканов.

Сама «нянька», видно, совсем недавно поднялась и расчёсывала спутавшиеся кудри. Кстати, без своей кружевной шляпы, которая была в моде, определённо, лет семьдесят назад, она казалась намного младше. Овальное лицо «правильной формы», немного курносая, с тонкими бровями. Глаза тёмно-оливкового цвета. Даже некоторая полнота не портила впечатлений. Что говорить: сейчас женщина выглядела от силы лет на тридцать пять, но никак не на полтинник.

– Будешь? – Юля протянула мне одну из тех самых вкусных печенек, которые я ел вчера.

Ох, ну, она прямо провидица, ей надо на «Битву Екстрасенсiв» какого-то там сезона. Никогда не смотрел эту передачу, только рекламу, но уверен, Юля в любом случае заняла бы далеко не последнее место.

– Конечно, спасибо!

Оторвавшись от процесса застилания, взял протянутое печенье и чай, когда заметил покровительственно-довольный взгляд воспитательницы. Ага, небось думает, это что-то вроде подаяния бомжам. Благотворительность, мать её.

Видимо, Юля тоже заметила этот взгляд и, отвернувшись, кисло перекривилась.

Кстати, чего они все её терпят? Послать далеко и надолго эту «няньку» с их лексиконом проблем бы не составило.

Этот вопрос не давал мне покоя до самой остановки. И когда мы уже начали вставать, подождал, пока мои попутчики по купе выйдут вперёд, а потом негромко задал вопрос идущей впереди Юле:

– Скажи, почему вы её слушаетесь?

Не оборачиваясь, вместо Юли мне ответил один из близнецов:

– Когда мы «не слушаемся», отец забирает половину карманных денег.

– Ага, а нам их копить надо! – добавил второй.

Воспитательница повернулась и возмущённо шикнула на своих подопечных. Тем временем мы подошли к выходу, и я отдал проводнице заранее подготовленные деньги: