Текст книги "Начать жизнь заново (СИ)"

Автор книги: Nitka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

Сердце делает кульбит, на секунду уйдя куда-то вниз и невероятным образом возвращаясь на место. Ч-чёрт, как же оно громко сейчас стучит.

Кажется, проходит вечность, прежде чем в коридор заглядывает мать. В руке тряпка – наверное, мыла посуду.

И сложно, и легко поверить в то, что происходит сейчас. А может, всё мое прошлое было простым сном? Неплохо бы, если бы настоящая правда была именно такой, но это невозможно. Слишком много боли, слишком много пережитого, даже для такого длинного, затяжного сновидения.

Но я и не жалею. Если бы всё происходящее было сном, то и Ваня, и Юльча с братьями существовали бы только в моём выдуманном мире… Нет, я действительно не жалею.

Похоже, Тёма, если и обещал устроить нам встречу, то не сейчас. Тем лучше.

– Миша, сынок… – она, словно не веря, подходит ко мне, касаясь лица нежными, ласковыми ладонями.

Моя любимая мама. Немного истеричная, немного нервная, ответственная, строгая, сентиментальная, как все женщины. Каким же я был дураком, что не хотел вас видеть.

Сглатываю комок в горле. Мы так долго не виделись. Я и не думал, что чувство потери на самом деле такое сильное.

Трусь щекой о ладонь.

Мам, видишь, какой я теперь. Я вырос, стал выше и сильнее, и теперь смотрю на тебя сверху. Я давно начал бриться и живу самостоятельно. Я ещё не мужчина, но точно уже не мальчик, цепляющийся за твою юбку. Мы будто незнакомые, и теперь нам придётся узнавать друг друга заново. Мам, я правда скучал…

Только не отталкивай меня, прошу. Оказывается, очень сложно вот так, самому идти по дороге жизни, ни на кого не надеясь, ни к кому не привязываясь. Мне стала понятна эта простая истина только тогда, когда исчез тот единственный, в кого я на самом деле умудрился влюбиться.

Ты же родная мне, самая-самая родная, поэтому ты должна понять. Не по словам, нет, по одному взгляду таких же, как у тебя, глаз.

Не сдержав эмоций, всхлипывает, жадно вглядываясь в моё лицо.

Мам, ты, оказывается, такая хрупкая…

Поднимая глаза, вижу застывшего у дверей отца. Он, как всегда, небритый, сонный, с газетой в руке. Второй опирается на проем, а на губах лёгкая, чуть насмешливая улыбка. Он всегда такой.

– Я дома, пап, – просто не могу не улыбаться в ответ.

До безумия хочется смеяться, хотя от волнения у меня дрожат пальцы.

В тишине замираем, будто примеряемся друг к другу, наблюдаем, изучаем. Мой взгляд снова перемещается на маму. Сколько ей уже?

Я никогда не любил считать, сколько же ей лет, решая, что пусть для меня это останется загадкой. Поэтому сейчас остаётся только догадываться. Кажется, уже сорок четыре, а отцу, который на четыре с половиной года старше, сорок восемь.

Но они почти не постарели. Только у матери в уголках глаз залегли небольшие морщинки, а на лбу беспокойная складка.

Сколько же бессонных ночей ты провела, беспокоясь за своего непутёвого сына?

Сколько выплакала слёз?

Сколько растратила нервов?

Так тяжело сейчас, но в то же время так легко.

Секунда, и я сам подаюсь навстречу, обнимая самую родную в мире женщину, кладя голову ей на плечо и кусая до крови губы. Противно защипали уголки глаз.

Спасибо. Я правда благодарен за то, что вы у меня есть…

Не знаю, сколько мы так простояли, но чувствовал, как капля за каплей, песчинка за песчинкой испаряется из души боль. И совершенно неожиданно мир как-то стал восприниматься иначе – что-то показалось жестоким, что-то – бессмысленным, а что-то – таким важным, но бездарно необратимо упущенным. Чтобы понять это, требовалось всего-то посмотреть под другим углом.

Сегодня, именно сейчас, вскрылись те ноющие раны, которые по ночам не давали спать. А внутри постепенно рассеялась темнота, которую я до этого, будто не замечая, старался обходить стороной.

Странно. Непривычно. Необычно. Но так спокойно и тепло. Лишь бы это чувство никогда не исчезало.

Полностью расслабившись в тёплых объятиях, я мягко отстранился. Дашка тихо всхлипывала, как-то беспомощно скрестив руки на груди, мать тоже едва сдерживалась, а отец будто всем своим видом выражал поддержку.

Господи, за что ты послал мне таких людей? Что настолько хорошего я совершил в прошлой жизни, чтобы в этой заслужить такое?

Чтобы понять и принять, нужны время и терпение, нужны чувства и люди, которые помогут всё понять. И остаётся загадкой, как же они смогли не оттолкнуть, самолично, первыми посмотреть с другой стороны, пусть и не сразу.

Хрупкую атмосферу нарушил телефонный звонок. Даша поспешно вытащила смартфон из кармана узких обтягивающих джинсов, а я только сейчас понял, что до сих пор не разут.

– Да… Нет, извини, я не смогу, – тонкая линия чувственных губ изгибается в улыбке, – тут брат домой вернулся… Ага, пока.

Этот разговор – словно передышка, необходимая всем, чтобы избавиться от внутреннего напряжения.

Мать отходит подальше, полностью разрывая физический контакт, внезапно что-то вспоминает и всплескивает руками:

– Ох, с вами совсем забыла, у меня же там блинчики подгорают.

Быстро убегает обратно на кухню, окликая сестру, чтобы она помогла. Та послушно последовала за ней, оставляя нас с отцом наедине.

Подолгу смотрим друг другу в глаза, будто проверяя, кто же сильнее, и синхронно отводим взгляды в сторону.

И почему-то совершенно не было неловкости. Сколько я себя помню, мне всегда казалось, что спокойный молчаливый отец знает абсолютно всё обо всём. Я не помню ни одного случая, чтобы он злился или повышал голос, нервничал или грубил. Единственное, что можно было сказать точно, – это то, что он трудоголик и, как склонные к полигамии* люди, считает работу чуть ли ни второй женой.

С одной стороны смешно, с другой – немного обидно, ведь из-за этого у него редко когда находилось время для нашего воспитания. Но какой есть, такой есть, не мне его судить.

Разуваюсь и пожимаю приветственно протянутую руку. В голову неожиданно приходит одна мысль:

– Скажи, а ты знаком с, э-э-э… Владимиром Григорьевичем?

Как-то непривычно называть старика по имени-отчеству. Я даже, когда преподавал в школе, непедагогично называл его как обычно.

– Да, – не отпирается.

Я хмыкаю – теперь ясно, откуда растут ноги. Мне даже неудивительно – куда ни посмотри, везде мелькает его тень, в политики подался бы, что ли.

Но сейчас становится понятно, как Даше удалось убедить родителей не подавать заявление о пропаже и через кого Тёма смог достать мой номер. Возможно, старик приложил руку и к тому, чтобы убедить мать, что всё не так плохо.

А у отца на лице понимающая усмешка:

– Ты всегда был догадливым, – да уж, и моментами это не шло мне на пользу. – Пойдём, нужно ещё избавить наших дам от перспективы потолстеть на пару килограмм.

Вот это самое «наших» так греет, что я не сдерживаю широкой улыбки:

– Угу, очень благородное дело. Сейчас только разденусь, и приступим к началу спасательной операции.

Джентльмен, блин. Иногда мне кажется, что это у него, а не у матери французские корни.

Через пять минут мы всей семьёй сидели на кухне. Помещение такое же, каким мне запомнилось: большое и просторное – поэтому стол, за которым сидели мы с отцом, совершенно не мешал бурной деятельности женской половины квартиры. Они вдвоём что-то мыли, резали и жарили одновременно. Я давно отвык от такого и, подперев рукой щёку, только гадал, как возможно делать столько дел сразу.

Перед нами поставили тарелку с творожными блинчиками и сметаной, пригласительно махнув рукой.

Сначала разговор ни в какую не складывался – столько лет порознь не прошли бесследно. Какие-то темы мы старались избегать, какие-то не хотелось даже затрагивать, но постепенно как-то незаметно углы и шероховатости начали сглаживаться, создавая ощущение, что всё идёт именно так, как надо.

– Что Вам про меня рассказывали? – стало любопытно.

– В основном, – ответила за всех Даша, – нам присылали информацию по почте – какие-то данные, что жив-здоров, учится хорошо, завёл друзей. Изредка фотографии зданий, собак, людей. Была парочка твоих. Несколько фотографий дома, в котором ты живёшь. Я тогда ещё в университете училась – Владимир Григорьевич каждые выходные что-то скидывал.

– Ясно, – задумчиво киваю. – А насчёт дома что?

– Мы только примерно знали, где он находится, но были точно уверены, что это твой, – пожал плечами отец.

Он подул на горячий кофе, а я невольно бросил взгляд в окно. Во дворе, засунув руки в карманы, к машине прислонился Ваня.

Смотрю на часы, тихо ругаясь, – начало восьмого. Он же меня почти третий час ждёт.

– Я сейчас, – встаю из-за стола, быстро уходя в коридор.

Там обуваю отцовские шлёпки и спускаюсь вниз. Выходя на улицу, окликаю друга:

– Вань, пойдём со мной.

Отталкивается от авто и послушно шагает следом. Он какой-то задумчивый – взгляд вроде бы нормальный, но чуть затуманенный.

– Вань, «Земля, приём», – пытаюсь обратить на себя внимание.

– Ага, – наконец «возвращается», смотря на меня. Как мне кажется, осматривая даже слишком внимательно, как будто просвечивает сканером или рентген-лучом. Удивлённо приподнимает брови. – Ну нифига себе.

– Ты о чём? – не понимаю, оборачиваясь.

Жаль, но лифта нет, поэтому приходится подниматься пешком.

– Знаешь, если бы я знал, что это так изменит тебя, силком бы затащил сюда ещё тогда, когда один долбанный эгоист укатил на шашлыки к аборигенам.

Фыркаю, всё-таки уточняя:

– И как же я изменился?

– Ты светишься.

Мы практически у дверей, и, крутанувшись, наглядно показываю, что не подрабатываю фонарём на полставки.

Друг закатывает глаза:

– Ты знаешь, о чём я, к тому же ты смеешься и шутишь, а выражение лица у тебя сейчас совершенно мальчишеское. И мне кажется… ты счастлив.

Последняя фраза самая тихая, будто блондин не уверен, стоило ли её произносить.

Я же спокойно улыбаюсь, прямо глядя ему в глаза. Мне давно понятно, что нет смысла врать самому себе.

– Ты совершенно прав.

И приглашаю его внутрь.

Этот месяц принёс с собой многое: боль, разочарование и даже мерзкий липкий страх, но вместе с тем радость, счастье и надежду. Надежду на многое – на то, что можно жить без оглядки, самому построить своё будущее, исправить допущенные ошибки.

Стеклянными осколками рухнула последняя стена, и я с удивлением прислушиваюсь к размеренному, чуть ускоренному в такие моменты биению сердца. Живого. Словно оно ожило, позволив не просто существовать, а и жить, чувствовать не только боль. Я больше не ощущаю себя посторонним наблюдателем, безучастной к событиям куклой.

Другое дело Женя. Эти «прошлые» словно в разных измерениях – ничего не забыть, однако и воспринимаются они по-разному. Иногда самому невозможно понять нахлынувшую гамму чувств.

– Разувайся и проходи. Я на кухне, – ухожу обратно.

Домочадцы о чём-то тихо переговариваются, замолкая, когда мы входим, а подошедший друг представляется:

– Здравствуйте, насколько я понимаю, вы родственники Миши. Приятно познакомиться.

– А Вы, молодой человек… – интересуется мать.

– …Ваня. Мой лучший друг, – поспешно заканчиваю я.

– Не бойфренд, – добавляет Ванька.

– Понятно, – в её голосе мелькнул какой-то оттенок сожаления.

Вот так в разговор втянули даже друга, заставив продегустировать все приготовленные блюда. А тот искренне улыбался, совершенно очаровав мать и сестру.

– Останетесь на ночь? – спрашивает Дашка, когда мы поднимаемся.

Незаметно для других жестами показываю, что он может остаться, а я пойду. Парень отрицательно качает головой. Отвечаю:

– Нет, мы пойдём.

– Куда это, на ночь глядя? – удивлённо спрашивает отец, поднимая взгляд от газеты.

– Походим по городу, если что, у Тёмы там мальчишник. Заглянем к ним на огонёк, – я уже обулся и открываю двери.

И хочется, и нет покидать эту квартиру. Но теперь я точно уверен, что в любое время могу сюда вернуться. У нашей семьи всегда были крепкие кровные узы.

Прощаемся и уходим.

На улице темно и прохладно. Ветер освежает, и я блаженно потягиваюсь. Достаю из кармана сигареты, протягивая одну блондину. После его отрицательного кивка затягиваюсь сам.

– Почему ты не остался?

Мы стоим совсем рядом, а едкий дым его ничуть не беспокоит.

– Не хотел стеснять.

– Тебе уже говорили, что врать ты не умеешь? – хмыкает.

– Конечно, каждый день, – пропускаю порцию никотина через лёгкие, выдыхая дым куда-то вверх. – Но я же упрямый, так что учусь.

Смотрю вверх. Такое ощущение, что это какой-то профессиональный художник небрежным движением разбросал по тёмному полотну мириады звёзд. Какие-то сияли ярче, какие-то – тусклее, создавая неповторимый в своей оригинальности витиеватый узор. Никогда не перестану восхищаться ночным небом.

– Патологическая честность не лечится. Так как?

Его невозможно сбить с толку.

Вздыхаю, крутя сигарету в пальцах.

– Это всё слишком быстро для меня. А заночевать в своей детской комнате… Лучше не надо. Я, кстати, предлагал тебе остаться.

– И оставить тебя одного? – скептически хмыкает, тут же переводя тему. – Наши вещи и картина в багажнике. Куда-то пойдём?

Задумываюсь.

– Пойдём к школе. Посмотришь, где я учился.

Согласно кивает головой, и мы неторопливо идём в ту сторону.

Там недалеко, и я всю дорогу курю, выбрасывая фильтры куда-то в кусты.

Фонарей было мало, но дорогу хорошо освещает свет из окон.

Вот уже показалось попорченное временем здание. В темноте это не так заметно, но разница чувствуется.

Мы заходим за школу – на спортивную площадку, где возле футбольного поля размещены скамейки. Надеюсь, они там стоят до сих пор.

Да, я не ошибся, лавки нашлись на том же месте. Удивительно, что местная «шпана» ещё не разнесла их вдребезги. Одна подобная компания, кстати, выпивала недалеко на колёсах. Оттуда постоянно слышался пьяный смех.

Помню, как сам был таким же. Ещё и гордился, мол, я классный и крутой. А сейчас с высоты моего двадцати одного даже смешно. И для кого тут, спрашивается, корчить из себя героя?

Мы тихо садимся, и Ваня всё-таки берёт настойчиво протянутую сигарету с наигранно мученическим выражением лица. Ну, а что ещё делать, не к малолеткам присоединяться же?

Наверное, мысли насчёт «присоединиться» пришли в голову не только мне. Не знаю, как они нас заметили, но через десять минут все «граждане пьянствующие» подошли к нам.

Пятеро парней и две девчонки. Класс десятый-одиннадцатый – не больше. Выглядят не только пьяными, но и до тошноты обкуренными травкой. Настоящая гадость.

– Чё вы тут сидите, как два гомика, – пошатнувшийся парень, кажется, был единственным, у кого не заплетался язык.

Ваня весело фыркнул – ну, понятно, ему-то весело.

Шанс, блин, на миллион – оскорблением констатировать факт. С такой удачей только в казино играть.

– А ты что-то имеешь против? – спокойно интересуюсь.

– Так вы, уёбки, реально пидоры?! – а сколько удивления в голосе.

От неожиданности я даже не успел закрыться от удара и чуть не упал с лавки.

Мы с другом синхронно вскочили, встав спина к спине.

– Жить будешь? – спросил Ваня, а потом, наблюдая как пятеро берут нас в кольцо, досадно выругался. – Долбаные, бля, гомофобы.

– Обдолбанные, – поправляю, сплёвывая кровь.

Осторожно трогаю пострадавшие губу и нижнюю челюсть – почему-то все противники целятся именно туда.

Я давно не участвовал в уличных драках. Конечно, это подростки, но они не настолько нетрезвые, чтобы вяло реагировать. Как говорится, пьяному и море по колено.

Уворачиваюсь от следующего удара, опрокидывая лавку.

Кажется, в этом городе за мной ходит упёртая черная кошка.

Полигамия (polygamy)* – множественный брак, предполагающий более одного партнера противоположного пола. Полигамия может быть либо полиандрией (многомужество), либо полигинией (многоженство).

========== Т.о. 6: Иллюзии ==========

– Нет, Мих, только ты накануне моей свадьбы мог вляпаться в такое, – отчитывал меня Тёма утром, когда мы всё же соизволили явиться к нему домой. – Хорошо хоть у них ножей не было.

У всех семерых присутствующих, не считая брата и отца, болела голова, а Тёма, как всегда, оказался самым трезвым.

Как будто его алкоголь не берёт вообще, бывает же такое.

Он промывал перекисью остальные раны, пока я приложил мокрый холодный платок к ссадине на лице и разбитой губе.

У Ваньки были неудачно разбиты костяшки пальцев, но он от помощи отказался, попросив только аптечку.

С виноватой улыбкой смотрю на него снизу вверх.

– Теперь будешь побитый сидеть. Хорошо хоть фонарь под глазом не поставили.

– Ага, – фыркаю от смеха, – тогда точно бы светился.

Ванька чуть улыбается, прикусывая губу – наверное, вспоминая наш разговор у дверей.

После «махания кулаками» становится парадоксально весело.

Мы, кстати, уложили противников в два счёта – их было не так уж много. Но костяшки повредили – на тех были какие-то кожаные куртки, напичканные железными побрякушками, в рокерском стиле, что вообще удивительно.

Единственное «внештатное» повреждение – первый удар. Мелкие синяки и ссадины не в счёт. Я просто не ожидал, что школьник так легко, безо всякой мотивации, начнёт драку.

Тёма залатал «боевые раны» и пошел приводить себя в порядок. Следом за ним поплелись остальные.

Можно сказать, свадьба прошла на ура. Невесту традиционно похитили, и, чтобы выкупить её, пришлось заплатить всем желающим: соседям, детям соседей, подругам невесты, родственникам. Все отрывались как могли, а Тёма, театрально вздыхая, говорил дружке расплачиваться.

Вот ещё одно, почему я отказался быть дружкой – тот фактически отдувается за жениха на свадьбе: невесту охраняет, её туфлю тоже, плюшки, или как там называют эти булочки… паляницы вроде, тоже ходит и гостям «в обмен» на подарки раздаёт. А ещё эти пошловатые конкурсы и держание рушника над невестой, пока им говорят наставления для совместной жизни. Ну уж нет, я обойдусь.

Как оказалось, родственники у Вероники есть и в нашем городке, поэтому «похитители» привезли её именно туда. Минус был в том, что родственники жили на пятом этаже, и на каждом пролёте стояли многочисленные подруги невесты, изводящие жениха конкурсами.

Мне казалось, что я усну раньше, чем он все их пройдёт, но друг терпеливо выполнял задания, пока не добрался до квартиры.

Я, несмотря на его настойчивое приглашение, остался стоять у дверей – внутрь обычно заходят только близкие люди вроде брата и родителей. Там они выпивают, благословляют и так далее по списку.

Я был только на одной свадьбе – когда женился Слава, – так что мало что понимаю в самом процессе.

Вскоре вышли связанные рушником по рукам Тёма и Вероника, и я наконец увидел невесту.

Да уж, что и говорить, девушка была очень красивой – тёмно-русые волосы, завитые в мелкие кудряшки, заплетены в какую-то сложную причёску, скреплённую белоснежной розой. Вероника вообще, как и положено невесте, была полностью в белом, а вот Тёма отличился – он тоже был одет в белое, только с кремовым галстуком. И оба счастливы до невозможности. Это действительно было настоящей свадьбой.

Потом их по традиции провожала, а заодно и посыпала мелочью, пшеном и конфетами мать невесты, и мы поехали в ЗАГС.

В общем, я уже в который раз убедился, что терпеть не могу свадьбы. У Славы с Олесей всё было как-то потише – мы сразу поехали в ЗАГС, там они расписались, а потом отправились к ним домой – благо гостей было немного, а квартира большая.

Тут же нам пришлось несколько часов кататься по городу, прежде чем пойти в кафе. И во время всего праздника меня почему-то преследовало навязчивое чувство, что я здесь неуместен. Слишком много чужих, слишком много алкоголя, слишком много фальши в пожеланиях и поздравлениях каких-то не слишком близких людей.

Наверное, из-за этого, как только стемнело, я купил в соседнем магазинчике пачку «Мальборо» и поднялся на верхний этаж двухэтажного кафе, чтобы перекурить на балконе. Все гости и даже Вероника с Тёмой напились по полной и теперь на пару с тамадой участвовали в конкурсе. Мы же с Ваней только делали вид, что пьём. Впрочем, Адлер тоже по-тихому симулировал.

Удивительно, но меня никто так и не узнал. Ни одноклассники, ни соседи, ни бывшие приятели. Извинившись перед родителями и сестрой, я сел от них подальше. Подарок тоже вручал Ваня, и поэтому я нигде не засветился.

Выйдя на широкий просторный балкон, я зябко поёжился. Прохладно.

Но от задумки не отказался, потому что уже приспичило. Полторы пачки в день – это почти стало нормой. Ваньку втянули в какой-то конкурс, включающий в себя употребление алкоголя, от которого его может запросто вырубить, а мне захотелось побыть одному – накатывает иногда.

Может, я какой-то псих или ненормальный, но почему-то временами так хочется побыть в одиночестве – чтобы ни людей, ни собак, никого. Тогда я отключаю телефон, вырубаю везде свет и долго курю, напевая какую-то немного меланхолическую мелодию вроде «In My Arms» Plumb’а или что-нибудь из репертуара Адель.

А сейчас, наверное, то время и место, когда следует подвести итоги.

Подходя ближе, поднимаю руки к темнеющему небу. Казалось, сожми так беззащитно распахнутую ладонь – и от неба можно оторвать кусок. Вот так просто, себе на память, чтобы не забыть и не потерять. Жаль только, что на самом деле звёзды такие далёкие и недоступные.

Закуриваю. Хорошо хоть зажигалка осталась в кармане, а то кардиган вперемешку с остальной одеждой валяется где-то в гардеробной.

Что ж… я часто слышал слова: «Наша жизнь двигается по спирали – рано или поздно всё вернётся на круги своя, только дополненное какой-то новой, современной деталью». И оно действительно вернулось. Не ожидал, что всё выйдет так, не желая слышать голос подсознания.

И старик тоже… Дожили. Видно, у меня атрофировалась часть мозгов, ответственная за логическое мышление. Стоило бы предположить, что он снова выступит в роли серого кардинала. А может, даже лучше, что не догадался, – ведь тогда бы всё было бы по-другому.

Глупо предполагать что-то, основываясь на одних лишь «если бы». Это имеет смысл только если где-то под боком валяется рабочая машина времени…

Мои мысли прерывают тихий хлопок двери и укрывающая плечи куртка.

Поворачиваю голову – точно, как я и думал. Адлер и Тёма стали с двух сторон.

– Сбежали, – отвечает Тёма на мой невысказанный вопрос.

Он немного пьяный, но вполне себе адекватен.

– Все разошлись на перекур, кажется, они не знают, что можно заходить сюда, – добавляет Адлер.

И хорошо, я не слишком горю желанием обзавестись обществом.

Оба одалживают сигареты, прикуривая от моей, и мы расслаблено курим. Уже порядочно стемнело, и нас выдают только характерные огоньки.

А внизу суета – кто-то куда-то идёт, хмельно шатается, смеётся. Играет музыка. Слышно даже пару всхлипов – наверное, у кого-то из девчонок в очередной раз порвались колготки. Когда на свадьбе прослезилась Олеся, Слава полушутя выразил своё недоумение: «По-моему, когда люди вступают в брак, плакать должны не женщины, а мужчины» – на что получил сварливый подзатыльник, но слёз больше не было. Та ещё язва, но выручит и поможет в трудную минуту.

– А что там Ваня? – спрашиваю, затягиваясь уже второй.

– Твой друг почему-то отрубился после четвёртой рюмки, – ответил новоявленный муж.

– В смысле? – я удивился, чуть ли не поперхнувшись дымом.

Ну, да, конечно, помимо всего прочего, Ванька не слишком хорошо переносит алкоголь, но чтобы после четвёртой рюмки…

– В прямом, – было чётко различимо, как друг усмехнулся. – Сначала наши девчонки из универа под видом конкурса увели его в бар и заставили выхлебать самбуку, а в остальных трёх коктейлях явно было намешано что-то, входящее в состав ядерной бомбы. Только что к нам пришли, сказали, что он ни с того ни с сего уснул.

И когда только успели, я же ушел совсем недавно.

– Там хоть снотворного никакого не было? – забеспокоился, делая затяжку. – А то придётся ещё скорую вызывать.

– Нет, конечно, – он тоже затянулся.

– Наверное, в коктейле было что-то, на что среагировал так организм, посчитал, что лучше будет отключить «систему», – успокоил меня Адлер, со смешком добавив. – Или твой спутник хитро притворился.

Прикусив губу, я постарался скрыть улыбку, совсем забыв, что в темноте её, скорее всего, не будет видно. Да, вот это на него похоже. Он же, в конце концов, врач, должен знать, как на людей действует алкоголь. Только если коктейли настолько убойные, как их описали, Ваня в самом деле предпочтёт заснуть и отлежаться до утра. Такой уж он человек принципов.

– Тём, ты извини меня за вокзал. Сам не знаю, что на меня нашло, почему я его не остановил. Это же был абсурд, глупость…

– Не извиняйся, – перебивает. Кажется, он серьёзно волнуется. – Я понимаю. Ты же не можешь постоянно быть сильным. У каждого человека должно быть время для слабости, а то однажды он сломается.

– Это не слабость, Тём, это дурость.

– Даже не спорь, хорошо? Ты же знаешь, я по зодиаку Овен, а баран – он везде баран, таких, как я, не переспоришь, – переводит в шутку, стряхивая вниз пепел. Потом кладёт фильтр к остальным на подоконник и торопливо прощается. – Ладно, пойду развлекать гостей, а то скоро начнут спрашивать, почему Нику одну оставил.

Быстро выскальзывает, торопливо прикрывая за собой дверь.

Как всегда, пытается уйти от проблемы, думая, что это легче, чем напрямую её решить. Иногда это помогает, иногда нет.

Мы с Адлером остаёмся наедине. Молча предлагаю ему сигарету. Он отказывается, и мне не остаётся ничего, кроме как пожать плечами – чтобы покурить, компания не обязательна.

Снова задумываюсь, расфокусированным взглядом очерчивая линии горизонта. Они стали серыми, смутными, не настолько яркими, какими казались при солнечном свете. Зато тёмные оттенки не режут глаз, заставляя сощуриться. Так легко поверить: этого мира на самом деле не существует, он какая-то иллюзия, наваждение, компьютерная игра, сон. А после пробуждения всё развеется, словно по ветру пыль. И будет совершенно другим: и незнакомым, и привычным – как будто стёрли память, но забыли прихватить кусок. Как будто заставили балансировать на грани яви и сна, в лихорадке до сорванного горла зовя близких по имени. Как будто чётко прорисовали всё до мелочей, заставив погрузиться и захлебнуться сказкой, но не нарисовали выход или кнопку «Reset», чтобы в случае ошибки переиначить, переиграть всё по-новой или хотя бы уйти в свой внутренний мир.

Хотя, что там – во внутреннем мире? Чьи-то улыбки, лица, события, запечатлевшиеся, будто кадры старой черно-белой киноленты. Воспоминания, без конца и края мелькающие длинной чередой. Пустой разрушенный город, где можно лишь сидеть на крышах небоскрёбов, беспомощно обняв колени, и слушать ветер. А вокруг окурки, наушники от плеера с заезженной до тошноты любимой мелодией, пустые тетради с ненаписанными стихами, пролитые чернила, распакованная пачка пастели где-то в углу. И, свесив ноги вниз, не думаешь о смерти, ведь если прыгнешь – не умрёшь. Это не настолько абсурдно, чтобы стать реальностью. Лучше бы прикурить, дожидаясь, когда над головой всё-таки появится стая улетающих на Юг птиц…

Мой внутренний мир слишком одинокий, чтобы задерживаться в нём надолго, но иногда действительно сложно поверить в существование реальности. Только эмоции могут на время убедить в обратном: радость, боль, отчаянное бессилие, счастливое желание.

Я на самом деле такой романтик…

========== Т.о. 5: Лже-принцесса и псевдо-рыцарь ==========

Непроизвольно вздрагиваю, когда на плечи опускаются сильные тёплые руки. Они осторожно, так, чтобы не вспугнуть, через тонкую куртку разминают уставшие шею и плечи. Кажется, куртка тоже его, Тёма ничего не надевал поверх пиджака.

Хотелось расслабиться и откинуть назад голову.

– Тёма рассказывал мне про тебя.

– М-м-м, – не слишком заинтересованно отзываюсь. Я сейчас как-то не настроен на разговоры.

– Он на самом деле очень переживал, что ты плюнешь и никуда не поедешь, – продолжает неспешные массажные движения.

– А как же его слова: «Ты просто обязан, отказ не принимается»? – лениво спрашиваю.

Негромкий смешок:

– Он, когда с тобой разговаривал, дрожал как осиновый лист, а перед этим выхлебал чуть ли не полбутылки валерьянки. Но я не об этом. Мне дали отпуск на неделю, и я сразу же прилетел сюда, столько лет на Украине не был, прямо жуть берёт, хотя когда вы с Тёмкой ещё в подгузниках ползали, на целое лето сюда приезжал. Так он, пока я здесь был, и мне, и Нике о тебе все уши прожужжал. Когда он о тебе рассказывал, я вообще сомневался, что такое возможно, это простая идеализация. А оказалось…

Хмыкаю, в последний раз затягиваясь:

– Ты сам себя слышишь? Какой из меня идеал?

Снова смех. Руки скользят по телу вниз, а мне на ухо нашептывают:

– Добрый, понимающий, честный, верный…

Оборачиваясь, с улыбкой интересуюсь:

– Соблазняешь?

– Открытый… – а потом уже нормальным голосом, только руки по-прежнему на моей талии и слегка прижимают к себе. – Соблазняю. Я бисексуал, а послезавтра улетаю обратно в Германию. Так почему бы не попытаться завести близкое знакомство на одну ночь? Ты нравишься мне. Очень.

Отрицательно качаю головой:

– Здесь нет подходящего места, да и я не слишком горю желанием.

– Ясно… но парочку поцелуев ты мне позволишь? Мы станем так, чтобы никто даже при желании не нашел, – указывает на особо тёмный угол, с придыханием добавляя. – Твой друг, даже если очухается, сюда не забредёт. Соглашайся.

– Тебя хватятся – как это, нет дружки, – привожу последний аргумент.

Губы немного чешутся, и это явно не от нехватки никотина.

Наверное, целуется он классно.

Поворачиваюсь и кладу руки на его плечи.

И почему они все такие высокие?

Осторожно отвожу руку с выкуренной сигаретой, чтобы нечаянно не припалить волосы, меня, как и обещано, оттаскивают в тот самый угол.

Мои губы находят чужие, хоть и приходится приподниматься на носки.

Поцелуи – это всего лишь ещё один способ получить удовольствие, так почему бы им не воспользоваться, я ведь тоже живой человек.

Адлер ещё сильнее притягивает меня к себе за талию, приоткрывая рот, чтобы впустить мой язык.

Выдыхает, а у меня перед глазами молнией мелькает чужой проклятый образ. Шарахаюсь от него, как от чумного, затылком больно ударяясь о стену. Тихо матерюсь и слышу обеспокоенный голос:

– Всё в порядке? Я сделал что-то не так?

– Нет, нормально, – успокаиваюсь. Да, нормально, хорошо бы, если бы Адлер ещё не пользовался вишнёвым «Эклипсом». – Ничего страшного, вспомнилось просто.

Снова обнимаю, целуя. Выкуренная сигарета падает куда-то на пол.

Вплетаю пальцы в волосы и притягиваю к себе, чтобы было удобнее. Чувствую, как одна рука ложится мне на спину, а вторая подпирает стену у головы.

Он действительно классно целуется – сначала предоставил инициативу мне и только после этого начал действовать сам. То мягко, то игриво, то нежно, сминая и увлекая за собой, так, чтобы не потревожить небольшую рану в уголке. Мы отстранялись только для того, чтобы вдохнуть осколки воздуха, после этого возобновляя переплетение языков.