Текст книги "Приключения во времена Людовика XIII продолжаются (II книга) (СИ)"

Автор книги: Немов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

–Да, надо герцога наказать!

–Ваше величество!– взмолилась герцогиня Бульонская.– Герцог Монморанси – ваш верный слуга. Он так много сделал для вашего величества!

–О, да! – сентиментально вздохнул король.

–Он скакал рядом с вашим величеством при осаде Ла-Рошели, закрывая вас, государь, своим телом, дабы сохранить вашу драгоценную жизнь, сир! – напомнила г-жа де Силлек.

–Ибо, – поддержал ее г-н де Бриенн, государственный секретарь по иностранным делам. – Нет ничего важнее для государства, чем жизнь государя, данная ему господом нашим.

У секретаря вспотел лоб. Более того, многие были очень бледны во время этой ужасной дуэли с кардиналом. Их сердца то замирали от ледяного ужаса, когда король брал голубую бумагу, то наполнялись надеждой, когда он подвигал розовую. Что могло сравниться с этой мукой! И все же свет сражался за жизнь своего любимца.

–Дамы обожают своего короля! – с испуганным видом вмешалась г-жа Ангулемская. – И они очарованы вашим милосердием, сир!

–Это смелый дворянин!– вставил маршал д’ Эстре. – Он готов отдать жизнь за ваше величество.

–Если дело касается преступлений против законов, – загремел опять кардинал.– Нужно захлопнуть дверь перед жалостью и не обращать внимание на жалобы заинтересованных лиц!

Король неуверенно повертел длинное перо.

–В священном писании, – медленно продолжил кардинал Бериль, – говориться: «Прощай врагов своих»! Выше священного писания ничего нет!

–Господи, все мы слуги твои! – отчаянно выкрикнула Джулия.

Король перекрестился.

–Это начало страшной войны, ваше величество, – заметил кардинал, обводя дворян ледяным взглядом, – зовущийся неповиновением.

Король взял голубой листочек.

–Сир, – вступил в схватку Берге, уважаемый дипломат из Италии,– узнав о вашем милосердном решении, даже английский министр проникнется уважением к такому милосердному монарху.

–Дипломатия – это все!– заметил король и приблизил к себе розовый лист.

–Жалось из страха – худший порок!– тихо сказал кардинал.

–Довольно! – воскликнул замороченный король. – Я устал от споров.

–Сир, – вдруг выступила вперед герцогиня Монморанси. – Пощадите моего супруга!

Бедная женщина тряслась как в лихорадке, обезумев от страха за мужа.

–Я тоже ходатайствую за герцога!– стала рядом с несчастной старая герцогиня Суассонская.

–Мы просим помилования, сир,– произнес один из братьев Вадомов.

Гастон молча присоединился к ним. Маршал де ла Форс, граф Марсиньяк, Гито – капитан гвардии – весь цвет дворянства просил за герцога. Придворные вспоминали его ратные подвиги, преданность, беззаветную службу королю, наперебой призывали к милосердию, доброте государя, вспоминали, просили, умоляли, требовали.

Г-жа де Гиз и де ла Форс поддерживали обессилевшую жену герцога. Король сдался. Он взял розовую бумагу.

И тогда кардинал со скрытой насмешкой, тем ужасной, что она была не прикрыта, положил королю на стол перед королем новую бумагу.

–Сир, вот ваш собственный указ о запрещении дуэлей!

Предчувствуя катастрофу, придворные содрогнулись. Их взволнованные лица, белое как мел лицо молодой жены Монморанси могли смягчить кого – угодно, но не кардинала Ришелье.

Стало тихо, только слышалось тяжелое дыхание короля.

–Сир! – торжествующе заметил Великий кардинал, словно нанося тому последний смертельный удар. – Теперь вам предстоит отрубить голову Монморанси или своему указу.

–О, нет! – дико закричала герцогиня Монморанси. Она бросилась в ноги королю. – Пощадите моего мужа!

Но король уже подписал голубой листок.

Двор ахнул. Г-жа Бульонская зарыдала в голос.

Кардинал Ришелье мягко спросил французского короля Людовика:

–Сир, вы не устали?

Король поспешно ушел в сопровождении кардинала. Жестокое ненавидящее молчание провожало его, молчание отчаянья и ярости. Король втянул голову в плечи, скрывая глаза под шляпой. Упрек в глазах людей, которых он любил, заставили его опустить голову. Молчание в зале мучило его сильнее, чем, если бы его придворные умоляли его о пощаде или плакали. Он чувствовал себя виноватым. Кардинал тяжело дышал ему в затылок.

Ненависть, исходящая от придворных, достигла предела. Женщины едва приседали перед королем Людовиком. У мужчин был такой вид, словно еще чуть – чуть и они бросятся на кардинала Ришелье со шпагами. Кардинал буквально рисковал головой, проходя мимо придворных. Но присутствие короля который раз спасло ему жизнь.

В распахнутых дверях король Людовик обернулся.

–Я только хочу, чтоб меня называли Справедливым! – сказал он тихо.

–Справедливый! – крикнул кто– то в ярости. – С пояснением: метко стреляющий из ружья!

Зал злорадно расхохотался смехом, похожим на плач. И только спустя минуту, когда король ушел, зал ожил. Кто– то бросился на выручку герцогине, кто-то начал рыдать. У герцогини Бульонской начался нервный припадок. Несколько минут в зале слышались стоны, плач и проклятья.

========== Глава 18 Трагедия у трона ==========

Чудовищное событие должно был свершиться 7 мая. В красочно яркий день должна была кончиться жизнь любимца столицы, рыцаря без страха и упрека, пленительного кавалера, беззаветно преданного королю и престолу, герцога Ана Монморанси. Скорбь с утра наводнила Париж – словно герой его золотых грез уже покоился на своем родовом кладбище в Периге.

Молча собирались на Гревскую площадь толпы народа. Все знали – никому не удалось заставить короля отменить свой вердикт.

Герцогу готовили побег, но он гордо отказался.

–Нет! – заявил он друзьям. – Если король помилует меня, я с готовностью останусь жить, если нет, то с достоинством умру. Другого я не желаю. Последний из Монморанси беглецом не станет.– И добавил тише. – Передайте мой жене, Элеоноре, что я любил ее.

О решении герцога узнали в тот же день. Его в отчаянье называли безумным, сумасшедшим глупцам, но помочь были уже бессильны. Он сам бесповоротно и бесстрашно отрезал себе пути к отступлению.

В день казни за жизнь герцога еще воевали принцесса Конде, Мария Медичи и брат короля Гастон. Недовольные суровым приговором дворяне из окружения кардинала Ришелье пробовали осторожно повлиять на него через графа дю Трамбле и г-на Амигуа, канцлера Франции. Но тщетно, ничто не могло остановить безжалостное колесо предсказанной судьбы.

Приехавшая в карете без гербов Мария Медичи молча смотрела на деревянный помост, где по приказу ее царственного сына должны были обезглавить первого дворянина Франции, и украдкой вытирала слезы.

Весь Париж собрался на площади. Простолюдины, предчувствуя единственное в своем роде зрелище, свешивались с фонарей, ловко карабкались на ограды и карнизы, свистели и улюлюкали. Они хорошо знали герцога. Он был пределом мечтаний женщин, уважаем мужчинами. Цветочницы плакали так же как знатные дамы – он часто покупал у них фиалки.

Изабелла с мужем стояли недалеко от кареты королевы – матери. К ним поминутно подходили знакомые.

–Де Силлек, как вы думаете, будет что– нибудь или не будет?

–Я не знаю, господа,– сухо отвечал де Силлек.

–Ну как вы думаете?

–Как я могу что– то думать, если я ничего не знаю? – удивлялся де Силлек.

–Но вы столь рассудительны… Вы должны что– то предполагать!

–Я ничего не могу предполагать, потому что ничего не знаю!

–Но все– таки?

–Не ждите, господа, ничего не будет.

Дворяне хмуро отходили.

–Чего они все ждут? – спросила Изабелла.

–Ожидают, что король пришлет вердикт о помиловании.

–Арман, – воскликнула Изабелла тревожно, хватая мужа за рукав. – Почему вы так уверены, что не будет вердикта?

Де Силлек мрачно глянул в сторону эшафота.

–Его величество не позволит победить себя, – произнес он устало. – Для него это будет равносильно самоубийству. Герцог Монморанси обречен, Изабелла, как ни печально это осознавать. Кардинал не выпустит его из своих рук. Еще бы, черт возьми! Это уникальная возможность лишить парижскую молодежь лидера! Герцог позволял себе слишком часто не подчиняться Ришелье, ну а за ним сопротивлялись указам и эдиктам и остальные!

–Но я тоже не подчинялась г-ну Ришелье, помните!?

Глаза де Силлек улыбнулись.

–Ну, сколько человек знали о том, что вы не подчинились его высокопреосвященству, любовь моя? Ваша семья да четыре мушкетера? Что это – капля в море! А о том, что герцог не подчинился эдикту о дуэлях, знает уже вся Франция. Да и потом, напомню вам, нам с вами удалось даже обвенчаться только потому, что мы предусмотрительно бежали из Парижа.

К ним подъехал г-н де Тревиль в сопровождении господ де Порто и де Батц. Подвижное лицо де Тревиля было сумрачно как никогда. Он, прищурившись, смотрел на стражников с алебардами, с трудом сдерживающих толпу.

–Все это попусту, черт возьми! – разочарованно махнул рукой де Порто, подходя к друзьям.

–Ришелье слишком много на себя взял, дьявол его раздери! – процедил де Тревиль сквозь зубы.

Негодование широкими волнами прокатывалось по площади. Все новые и новые придворные подъезжали, чтоб прошептать: «Мне отказали»!

–Маршал Бассомпьер тоже ничего не мог сделать! – сообщила Джулия мрачно, глядя на них.– Изабелла, что говорит твой дядя?

–Что говорит? Он попытался вступиться за мятежника, но Его Высокопреосвященство не стал его слушать, – хмуро ответил за жену де Силлек. – Я был у г-на Кавуа, ему тоже отказали.

–Черт возьми!– воскликнул де Арамисец.– Это не герцог Монморанси, а стадо упрямейших ослов. До последнего мгновения мы уговаривали его бежать, а он что? Он, видите ли, хочет услышать помилование только от короля!

–Ведут! – простонала площадь тысячью голосов.

Появился осужденный на смерть.

О, золотые мечты о безоблачном счастье! О, пленительная и светлая любовь на все времена! Все это изуродовал веселый ясный теплый день. Все было еще у прекрасного молодого бога, носившего славное древнее имя Монморанси и через мгновенье ему не будет принадлежать уже ничего… Какая несправедливость выбрала именно его! Самого благородного, уважаемого, красивого, счастливого! Что за ужасный рок!

Герцог шел один посреди монахов – доминиканцев в серых капюшонах со свечами в ладонях. На губах герцога рдела мальчишеская улыбка. Он был без шляпы и камзола, и теплый ветер играл с его золотистыми кудрями. В руках герцог сжимал распятие и белую розу, кинутую ему какой– то цветочницей у Бастилии. Он улыбался и подставлял молодое лицо солнцу. Он шел так беззаботно, будто гулял по любимому им Парижу.

И эта улыбка вызвала больше жгучих слез, чем, если б молодой человек молил о пощаде или мрачно смотрел на мостовую. Толпа не расступалась перед ним, и ее разогнали кнутами.

Какая– то женщина пронзительно заголосила и ее ударили в живот.

Процессия двигалась медленно, и с каждым ее шагом будто черная тень ложилась на свободный город Париж. Колокола начали гудеть глухо и зловеще.

–Ах, какой молодой и красивый!– зашептались беззубые старухи, бесцеремонно отпихнутые чернью к домам домов.

Монморанси легко вбежал на эшафот.

–Приветствую вас всех, господа!– крикнул он.

Ропот, похожий на рыдание, пронесся по площади и стал громче, когда на помосте появился пожилой судейский. Он должен был зачитать приговор.

–Простите меня, ваша светлость! – сказал он гнусаво. – Я всего лишь подчиняюсь приказам.

–Не смущайся, – кивнул герцог. – Я умею смотреть в глаза смерти.

Всхлипывания позади Джулии и Изабеллы усилились. Джулия спрятала лицо в платок. У Изабеллы дрожали губы.

Монморанси обвел всех спокойным взглядом.

–Держи, красотка! – кинул он цветок кому– то из женщин.– Будь счастлива и помни меня!

Девушка упала на колени. Она шевелила губами, но ничего не могла сказать.

Приговор был зачитан. Монахи забормотали молитвы. Судейский сунул герцогу свечу. Тот глядел куда– то поверх толпы и потому не удержал свечу. Произошла временная заминка, монахи подняли и подали ее смертнику. На какой– то вопрос, заданный Монморанси они закачали головами.

Палач вынул широкий меч. Толпа заволновалась, не в силах выносить ужасное зрелище. Раздались истерическое вопли женщин. Но, будто чтоб затянуть мучения несчастного, меч, называемый в народе “меч правосудия”, был отложен в сторону. Плотники вытащили на помост странное сооружение, представлявшей собой острый топор, зажатый меж двух деревянных стояков.

–Что это такое? – возбужденно закричали в толпе. –Покажите нам!

–Палач, делай свое дело топором! Или ты не мастер?

Улюлюканье стало громче.

Несчастный Монморанси выпрямился, но ни один мускул его лица не дрогнул.

–Боже всемогущий! – вскричала Джулия с ужасом. – Боже! Боже! Что это? “Испанские сапоги”? Его будут пытать у нас на глазах?!

Ее возглас не был услышан, ибо все вокруг кричали: одни высказывали недовольство новейшим методом казни, другие возмущались жестокостью наказания.

–Палачу остается только дернуть за веревку, – пробормотал де Арамисец. Он прижал голову Джулии к своей груди, стараясь, чтоб она не увидала страшное зрелище.

Толпа вокруг так бесновалась, что появившемуся посланнику короля пришлось хлыстом пробивать себе путь к помосту.

–От короля! – надрывая горло, кричал всадник, давая шпоры лошади.

Люди напряглись. Неужели? Неужели кто-то вырвал у короля помилование? Неужели герцог не умрет!?

Затаив дыхание так, что разрывало грудную клетку, все смотрели на посланника. В установившейся тишине было слышно, как он бежал к помосту, как упали остатки сургуча на дерево помоста. Священник, пробежав бумагу глазами, передал ее палачу, а тот медленно передал герцогу.

–В качестве большой милости, – произнес Монморанси спокойно.– Меня приговаривают к смертной казни, запретив палачу касаться моей шеи. Ты слышал, палач?

Это было настолько неожиданно, что маршал де ла Форс не сдержался.

–Каналья!– громко процедил он сквозь зубы.

Г-жа Бульонская упала в пыль. Рыдания и причитания пронеслись по Гревской площади. Как в кошмарном сне, не в силах стряхнуть наваждение смотрели широко распахнутые глаза людей, как Монморанси опускается на колени, целует крест. То было душераздирающее зрелище.

–Я верный слуга его величества! – торжественно сказал он. – Я был счастлив. Я был храбр. Я любил. Мне не в чем упрекнуть ни себя, ни вас, господа.

–Аминь, – пробормотал священник.

Монморанси обвел взглядом заполненную до краев площадь, словно прощаясь со всем, что он любил. Когда он увидел жену в страшно уродовавшем ее коричневом узком платье, глаза его сухо блеснули. Несколько мгновений мужчина и женщина глядели друга на друга. Слезы катились по помертвевшему лицу герцогини. Они уже простились в Бастилии.

Из толпы ему протягивала руки герцогиня Бульонская. Безумно горели ее измученные глаза, и вздымалась грудь.

–Я люблю тебя! – вдруг проговорила она громко. – Не уходи! Не было счастья нам на земле, не будет на небе. Я не смогу без тебя жить.

У герцогини качалась и вздрагивала голова. Герцогиня Монморанси стояла как алебастровая статуя. Мольбы обеих женщин – явная и затаенная – вызывали стоны жалости у толпы.

Монморанси поднял руку. Он глядел на ратушу, окна которой сверкали в свете весеннего солнца и глубоко вздохнул: так остро пахло цветущими каштанами, что кружилась голова. Ласточки чертили в лазоревом небе свой полет. Герцог то ли молился, то ли просим о чем-то, не отрывая глаз от ратуши.

Монморанси сам завязал себе глаза, встал на колени, склонил голову.

–Одним ударом, палач, – попросил он громко.

–Клянусь, – отозвался тот как эхо.

–Нет!– закричала герцогиня Монморанси.

Толпа затрепетала. Палач дернул за веревку, топор упал, и голова отделилась от тела.

Это случилось. Герцога больше не было. Символ старого парижского дворянства был обезглавлен. Дворян лишили их кумира, идеала, храброго, благородного хранителя идей настоящей средневековой чести.

Джулия вцепилась в руку мужа. Изабелла прятала лицо на груди де Силлек.

Монахи быстро унесли тело и его голову. Палач уже исчез. Первым опомнился секундант герцога Шарпель. Он вскочил на помост, где еще алела кровь его благородного друга.

–Он убил его! – страшно закричал он. – Он все– таки убил его, он – сатана!

Волна ярости захватила людей. Дворяне схватились за шпаги.

–Де Порто! – быстро позвал де Силлек. – Идите сюда и снимите– ка этого безумца! За такие речи его не только что обезглавят, а четвертуют.

Де Порто с места, где стоял, схватил де Шарпеля за ноги и стащил вниз.

Толпа не расходилась. Вельможи стояли группами. Все они держались за шпаги. Нечастная герцогиня Монморанси истерически рыдала.

–Мы недооценили кардинала, – мрачно сказал де Арамисец.

Де Силлек покачал головой.

–Я напомню вам, что еще семь лет назад старейшие дворяне предупреждали: «Вот увидите, господа, мы будем настолько безумны, что позволим Ришелье стать первым министром Франции»! Что и случилось!

–Это конец, – сквозь слезы прошептала Джулия. – Такого великого человека как Монморанси больше не будет во Франции! Мы с ним не боялись ничего! Закончились времена рыцарства! Пришло время торговцев!

–Его высокопреосвященство не учел только одного, – с трудом прошептала Изабелла.– Он не знает, что теперь его ждет.

Эта казнь превратила Париж в костер. Если раньше с жесткой внутренней политикой кардинала Ришелье как-то мирились, теперь ему пришлось выносить откровенную враждебность окружающих. В Лувре при виде его высокой стройной фигуры вельможи замолкали, он ходил посреди гробового молчания замерших людей. Над ним откровенно смеялись простые парижане, читая появившиеся памфлеты дерзких городских менестрелей. Даже верные его соратники про себя считали, что он зашел слишком далеко.

Королевский двор же все лето мстительно ждал возможности отыграться. И дождался.

Напомним вам, что кардинал Ришелье считался не только лучшим политиком и оратором своего времени, но и талантливым писателем. Пьесы, вышедшие из– под его пера, шли в театральном зале Лувра или театра Мондоре и были весьма недурны. В этот месяц как раз должны были давать «Большие пасторали».

В утро премьеры за супругами де Силлек заехала чета де Арамисец.

–Джулия! – скорчила недовольную гримасу Изабелла. – Скажи мне, что значит твоя вчерашняя записка про театр?

–Я думаю, – невинно отозвался де Арамисец. – Вам, господа, будет интересно отвлечься и послушать новою пьесу г-на Ришелье. Те, кто ее читал, утверждают не без оснований, что она очень даже недурна!

Изабелла, неприятно пораженная, кинула взгляд на мужа.

–Объяснитесь же!– потребовал де Силлек.

–А если я этого не сделаю, де Силлек, вы, конечно, не поедите с нами в театр?

–Нет.

–Отчего же?

–Смотреть пьесу кардинала Ришелье в то время, пока тело несчастного Монморанси едят черви, я и, надеюсь, моя семья, считаем недостойным для дворян.

Изабелла кинула на мужа восторженный взгляд.

–Вы думаете, де Силлек, что мы забыли смерть герцога и простили ее?

–Да. Именно так я и думаю.

–Не беспокойтесь, мой щепетильный друг, – успокоил его Арамисец. – Ничего недостойного в вашем посещении театра сегодня не будет. Более того, кардинал еще припомнит вам сегодняшний вечер. Вам не в чем будет себя упрекнуть, уверяю вас!

–Придумано все отлично! – возбужденно воскликнула Джулия. – Идем же скорее!

В великолепном зале нового театра Мондори, просторном, с высоким потолком, украшенным изысканной лепкой в виде гирлянд цветов и ангелочков, натужно дующих в трубы, было людно настолько, что даже пришлось поставить несколько лишних стульев. Изабелла и Джулия устроились недалеко от сцены на специально оставленных для них стульях. Мужчины сели позади них.

Джулия, уложив юбку платья красивыми складками, глянула на свое отражение в огромном боковом зеркале и осталась довольна. Она поискала глазами знакомцев и помахала им рукой.

–Ну что?! – жадно обратилась к ним г-жа де Сот, перегнувшись через кресло.

–Все идет как надо! – подтвердила Джулия, которая старалась быть в курсе всех событий двора.

Изабелла с любопытством и внутренним негодованием вгляделась в лица соседей, но ничего не сказала. Хотя было уже ясно – дворяне что –то замыслили и теперь убеждались, что все идет «как надо».

Когда приехала королева-мать Мария Медичи, в черном платье с обильно нашитыми на нем розовыми жемчужинами, сильно напудренная и грустная, все уселись по местам. Его величество почему –то не появился. Как шептались знающие люди, его поразило внезапное нездоровье, хотя Людовик всегда считал необходимым слушать новые пьесы своего первого министра.

Полог синего бархата с нашитыми на нем золотыми геральдическими лилиями был отвернут, и на сцену вышел актер в красно– зеленом одеянии средневекового Гарольда.

–“Большая пастораль!”– объявил он многозначительно.

Но никто не смотрел на сцену. Кардинал Ришелье, одетый в строгий камзол лилового цвета с золотыми галунами, усаживался в первом ряду у сцены. Его сопровождали г-н Кавуа и отец Жозеф, почти незаметный в полутьме в черной сутане монаха – бенедиктинца. Кардинал с нетерпением готовился смотреть свое новое детище.

Шепот пронесся по залу – еще была свежа память о коварстве и жестокости кардинала Ришелье по отношению к несчастному герцогу Монморанси, но тут же разговоры стихли. Актеры вышли играть.

Изабелла не смотрела на сцену. Джулия ерзала на стуле и все время оглядывалась по сторонам. На лице де Арамисец, человека чрезвычайно скрытного, застыла странная мягкая улыбка. Де Силлек, опираясь на спинку стула Изабеллы, был непривычно мрачен, словно тоже ощущал нервозную атмосферу в зале и его томило предчувствие чего-то непонятного и рискованного.

Изабелла украдкой глянула на королеву-мать. Ее возмущало и раздосадовывало лицемерие света, горько оплакивавшего смерть своего любимца Монморанси, и тут же открыто доказывающей преданность Великому кардиналу. Ведь зал был полон, а мелкие дворяне даже стояли позади стульев людей знатных. И Изабелла жалела, что приехала и злилась на себя, что не смеет встать и уйти.

Актеры играли вдохновенно. Знаменитый автор мог рассчитывать на искренние аплодисменты. Но пьеса закончилась и, после последних слов миленькой розовощекой Пастушки, зал замер. Он не взорвался криками восторга, не стал аплодировать, приветствуя автора, не засмеялся от удовольствия, как было всегда. Люди не сделали ничего такого. Гробовая тишина царила в зале. Никто не хлопал.

В первый миг можно было решить, что зал слишком очарован игрой актеров и талантом автора, но слишком долгая тишина опровергала это приятное соображение.

Актеры поклонились и ушли за кулисы с таким видом, словно знали, что хлопать им сегодня не станут.

А зал молчал. Молчал, чтобы сказать. Молчал, чтобы напомнить. И каждый молчанием кричал слова гнева, боли и проклятия. «Помни Монморанси!”– кричало это молчание. Нельзя было крикнуть. Люди молчали.

Уязвленный кардинал Ришелье подался вперед, сжигая зал глазами. В немом протесте против жестокости каждый встретил взгляд прямо.

Тишина выше ненависти. И лица не искажались злобой, ибо перед глазами многих промелькнула чарующая мальчишеская улыбка.

Вельможи медленно встали. Намеренно спокойно удалилась Мария Медичи, за ней, опираясь на плечи друзей, ушел Гастон Орлеанский.

–Идемте, Изабелла! – тихо позвал де Силлек. Он потянул ее за руку. – Большего мы не можем сделать для того, кто уже покинул нас.

У театра собралась огромная толпа. Все оживленно болтали, прерывая друг друга. Кое– кто пошустрее уехал домой, чтобы наутро покинуть Париж.

–Ничего не скажешь – злая выходка! – подскочил де Батц к друзьям. – Наказание равносильно проступку.

–Я думаю, в отношении нас будет то же самое, господа! – медленно покачала головой Изабелла.

Кардинал уехал из театра взбешенный. Можно было ожидать, что даром такое его унижение не пройдет никому – ни вельможам, ни мушкетерам, ни фрейлинам.

Так и случилось.

Через день герцогиню Монморанси с новорожденным сыном выслали из Парижа. За ней отправили в свои поместья г-жу Бульонскую и Марию Медичи. Принцу Гастону и братьям короля Вандомам на полгода запретили посещать Лувр. Графа де Ангулем, принца Конде, г-на де Бриенна и г-на Суассона посадили под домашний арест. Всех духовных служителей, выступающих за помилование герцога Монморанси, выслали в их епархии. Г-на Бриге и прочих дипломатов отправили в их миссии. Г-на Шапрея и его шестерых друзей арестовали. Не было и дня, чтоб кто-то не поплатился за свою былую дерзость. Париж лихорадило. Г-н де Тревиль не скрывал от мушкетеров, что, возможно, арест ждет и его.

Неудивительно, что его явные опасения вызвали бурю чувств у королевских мушкетеров. За своего капитана каждый из них отдал бы последнюю каплю крови. Теперь мушкетеры спуску не давали гвардейцам кардинала. Не было и дня, чтоб не узнали об очередной дуэли и очередной смерти.

Королева Анна тоже боялась. Она посоветовала некоторым своим фрейлинам не появляться при дворе, чтоб не обратить на себя внимания рассвирепевшего кардинала. Изабелла и Джулия не выходили теперь из дома.

========== Глава 19 Испытание любви ==========

Изабелла внезапно проснулась и села в постели. В первое мгновенье она не могла бы сказать, что ее разбудило, но вот холодный пот покрыл ее тело в тоненькой ночной сорочке. В комнате кто– то был.

Де Силлек уехал в Лувр еще вчера и она ждала его только утром.

Единственной мыслью у Изабеллы было, что кардинал прислал гвардейцев ее арестовать и проводить в Бастилию. Но гвардейцы никогда бы не вошли в ее спальню.

Изабелла дрожащими пальцами хотела было дернуть пистолет из-под подушки мужа, но оружия не было. Холодея, Изабелла осторожно потянула руку к колокольчику на столике у кровати. Тот исчез.

Она старалась дышать ровно, как спящая, желая обмануть высокого человека, внезапно подошедшего к ее постели и отодвинувшего полог, потом, не выдержав тишины, резко села.

–Кто здесь!?– бросила она в темноту, напрасно стараясь, чтоб голос не дрожал, и пронзительно закричала: – Помогите!

–Т-с-с!– зашевелился человек. – Не кричите, прошу вас. За дверьми все равно никого нет. Кроме того, вы же не хотите, чтоб пострадали те, кого вы любите?

Человек шептал медленно, словно боясь, что его услышит еще кто– нибудь, кроме Изабеллы.

–Что вам угодно? Что вы хотите сказать?

–Мадам! – учтиво продолжил человек. – Вы должны уехать со мной.

–И не подумаю! – выпалила Изабелла и потянулась к столику, надеясь, что незнакомец не догадался убрать тяжелый графин с вином. Если б ей удалось разбить его, то прибежали бы слуги. Хотя, может быть, не стоило рассчитывать на них: человек как– то пробрался сюда и, возможно, не без их помощи. Ей было неприятно думать, что кто– то из “ее” людей продался, но факты оставались фактами – она была одна во власти неизвестного ей коварного человека и слуги на помощь ей не пришли.

–Ах, графиня! – насмешливо заметил человек. – Не считайте меня таким глупцом! Я убрал колокольчик и свечи.

Изабелла сжала зубы. Смутное беспокойство удерживало ее от крика о помощи. Человек был один, и это почему– то пугало больше, чем если б сюда явилась толпа бретеров. Держался он уверенно, и Изабелла решила, что он –человек знатный. Тем более казалось странным его появление здесь.

–Что вам угодно? – повторила она, стараясь, чтоб ее голос не дрожал. – Вы, верно, слуга Его высокопреосвященства кардинала Ришелье?

–О мадам! – человек явно огорчился ее резкостью. – Не стоит думать обо мне настолько плохо. Я просто хочу, чтоб вы оделись и поехали со мной. Если вы это сделаете, вашему супругу не причинят вреда.

Изабелла судорожно глотнула воздух.

–Мадам, почему вы замолчали? – забеспокоился человек. Он слегка наклонился к ней. Изабелла отшатнулась, отметив про себя, что он в черной маске.

–Негодяй!– бросила она в ярости. – Мерзавец! Что вы с ним с делали?

–О, нет ничего! – человек сказал это так просто, что Изабелла поверила ему. – Он жив и здоров, слава богу, мадам, но я не могу ручаться за это, пока вы здесь.

–Кто приказал вам увезти меня? Разбойники из Ла-Рошели? – с неприязнью спросила Изабелла. Она испытывала непреодолимое желание расцарапать этому отвратительному посланнику лицо. Он, видимо, почувствовал это, потому что отошел от кровати и уселся в кресло у недавно погасшего камина. Видимо, он хорошо видел в темноте. Изабелла надеялась, что тускнеющий свет от затухающих алых углей хоть как– то поможет ей определить, кто этот незнакомец, но нет – света было недостаточно.

–Кто вы?

–Я тот, кому приятно увезти самую первую красавицу Парижа под покровом ночи, – Изабелла молчала, испугавшись странного оттенка в приглушенном голосе человека – ей почудилась мягкая насмешка. – Мадам, чем скорее вы поедите со мной, тем лучше будет чувствовать себя ваш супруг. Или вы отказываетесь? Вы так мало цените жизнь вашего супруга? Вы, как многие, считаете плебейством ценить того, с кем сочетались законным браком?

–Прекратите!– возмутилась Изабелла.– Куда вы собираетесь везти меня? На бал в ратуше? Мы с вами будет танцевать?

Человек не ответил, но Изабелле показалось, что он улыбнулся.

–Я с радостью танцевал бы с вами ночи напролет! – отозвался он совсем тихо.

–Я выцарапала бы вам глаза! Я не танцую с подлецами, которые играют на чувствах людей! Я поеду с вами, но если вы не сдержали слова и сделали с ним что– нибудь, я всю жизнь потрачу, но отомщу вам! Слышите? Отвернитесь, я оденусь.

–Вы так любите своего супруга? – осведомился человек светским тоном.

Изабелла нащупала в темноте и надела платье и три нижние юбки, приготовленное служанками на завтрашний день, с трудом застегнув мелкие пуговки на лифе, взяла из шкатулки с драгоценностями шпильки и наугад заколола волосы.

–Вам меня не понять! – с крайним презрением бросила она.– Мне не найти плащ. Зажгите свечу.

–Нет, мадам! Свет привлечет слуг. Придется вам ехать без плаща. В крайнем случае, я укрою вас своим.

–Вы принуждаете меня ехать с вами, но вам не удастся принудить меня пользоваться вашими вещами!

–Вы жестоки,– вздохнул человек. – Поверьте, я не так уж плох!

–Спросите свою совесть, жестока я или нет… Я готова.

Но человек продолжал сидеть. Он закинул нога за ногу и задумчиво постукивал пальцами по ручке кресла. Изабелла с неприязнью следила за ним.

–Мне говорили, что г-жа де Силлек удивительно доброжелательна, – то ли с восхищением, то ли с одобрением произнес он. – А вы явно с ненавистью глядите на мой профиль. Вы не любите мужчин?

Изабелла молчала. Страх и отчаянье захлестывали ее.

–Не мучьте меня!– взмолилась она. – Везите меня к нему. Неужели у вас нет сердца!?

Человек резко встал, подошел к окну и тихо свистнул. В ответ раздался такой же переливчатый свист.

–Нас ждут!– произнес он.– Идемте! И помните– стоит вам закричать, и ваш супруг будет убит!

Трепеща в липких сетях страха, Изабелла прошла комнаты собственного дома, погруженные в темноту, не встретив никого из слуг, не увидев ни одной свечи, словно сам дьявол подготовил это похищение.