Текст книги "Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)"

Автор книги: Nathalie Descrieres

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

– Мисс Уайлд, мы с вами побеседовали обо всем, о чем бы мне хотелось. И после всего мне нужно сказать вам несколько слов, которые, вы, надеюсь, не сочтете за безумный бред чокнутого старикашки…

Флоренс не смутилась, только незаметно дернула уголком губ и пристально посмотрела в лицо директора. Она отставила чашку и переплела тонкие пальцы, чуть хмуря темные брови. Дамблдор ласково усмехнулся, устраиваясь в своем кресле поудобнее, и золотые звезды на его сапфирово-синей шелковой мантии красиво блеснули в жарком свете каминного пламени.

– Я внимательно слушаю вас, профессор.

– Чудно, моя девочка! – Дамблдор почти радостно потер свои старческие, покрытые шрамами и изрытые переплетениями фиолетовых вен, ладони. – Мисс Уайлд, вы рано повзрослели. И я знаю вас как крайне рассудительную, молодую и талантливую волшебницу. Это вы сумели доказать сначала тем, что еще в одиннадцатилетнем возрасте получили дружбу крайне м-м-м… сложного в общении юноши, а несколько дней назад еще и тем, что не растерялись и помогали мистеру Поттеру в его довольно опасной миссии. Ведь если бы вы не отправили патронус и не предупредили Добби, то, вероятнее всего, ОД завершилось бы печальнее. И если бы вы не предоставили Гарри и его друзьям фестралов, то они не добрались бы до Министерства…

– Но последнее было просто бессмысленно, – с горечью перебила Флоренс директора, – Там погиб Сириус Блэк, крестный Поттера… Насколько я знаю, они были довольно близки.

– Да, это крайне удручающее событие, мисс Уайлд… – Дамблдор печально покачал седой головой. – Но мы уже поговорили об этом с вами, моя девочка. Видите ли, Гарри очень нуждается в близком человеке, от которого сможет получить ту поддержку, которая ему необходима. Мисс Грейнджер и мистер Уизли, несомненно, – старик чуть повысил голос, увидев, как Флоренс приоткрыла рот, чтобы что-то возразить, – близкие друзья Гарри, но… Будьте рядом с ним, мисс Уайлд. Я не прошу вас тесно дружить, как с мистером Малфоем, просто будьте готовы предоставить Гарри плечо опоры, и вы получите сполна.

– Кстати, профессор, касаемо мистера Малфоя, – девушка выслушала речь Дамблдора с абсолютно бесстрастным выражением лица. – Когда он вернется в Хогвартс? Он отсутствует несколько дней, и я беспокоюсь…

– Полагаю, он вернулся около четверти часа назад, мисс Уайлд.

– Прекрасно.

– Мисс Уайлд, – старик бросил на студентку крайне усталый, поблескивающий вежливым интересом взгляд и соединил кончики длинных пальцев, – Вам дорог мистер Малфой. И вы крайне дороги ему. Вы видели, как вспыхивает пергамент от слабого огонька свечи?

Девушка кивнула.

– И как быстро он обращается в пепел… За считанные мгновения. Но если успеть протянуть руку и выдернуть листок, то пламя не охватит его. И пергамент сохранится, может, только чуть-чуть подпалятся края… Успейте вовремя протянуть руку, мисс Уайлд. Прошу вас, моя девочка, успейте.

В обманчивых отблесках огня бледное лицо Флоренс казалось нездорово худым и изнуренным. Туманный взгляд карих глаз пару секунд был устремлен на пушистый терракотовый ковер под ногами, но через несколько мгновений девушка резко вскинула голову и встала с кресла, одергивая голубую блузку на талии. Волны тяжелых блестящих волос красиво переливались на свету от малейшего движения.

– Благодарю, профессор. Думаю, мне пора.

– Конечно, мисс Уайлд! – Дамблдор проворно поднялся, и его искристые голубые глаза добродушно сверкнули. – Вам завтра рано вставать… Разумеется, разумеется!

Девушка внимательно осмотрела безмятежное лицо директора, его поблескивающие очки-половинки и сухие морщинистые губы, тихо вздохнула и прошла к выходу. Фоукс, до этого дремавший на своей жердочке, приоткрыл один глаз и издал ласковый гортанный клекот, щелкнув тонким клювом. Длинные пышные перья хвоста феникса ослепительно переливались в жарких бликах свечей.

– Доброй ночи, профессор.

– Доброй ночи, мисс Уайлд. Хороших вам каникул.

– И вам.

Замок глухо щелкнул, и через мгновение тень женского силуэта бесшумно скользнула за дверной косяк, растворяясь в прохладной мгле коридора. Дамблдор, почесав длинный крючковатый нос, подошел к Фоуксу и стал рассеянно поглаживать птицу по ослепительно сверкающим, как драгоценные камни и золото, перьям. Феникс прищурил темные блестящие глаза и дружелюбно потерся клювом о худой палец директора. Старец печально улыбнулся и посмотрел в окно, распахнутое навстречу летней сумеречной тьме. Слабый порыв ветерка овеял Альбуса Дамблдора теплой душистой поволокой июньской ночи, мерцающим лунным светом и тихим стрекотанием кузнечиков. *** Огонь в черной пасти камина почти потух. Осталась лишь кучка тлеющих углей, то и дело вспыхивающих слабыми редкими искорками. Деревянные часы на полке монотонно тикали, гнетущей тяжестью действуя на воспаленное сознание. Створки стрельчатых окон с цветочными витражами были открыты настежь, а сероватые гобелены на стенах серебрила тоскливая полная луна. Гостиную старост окутывала леденящая душу мертвенно-тихая мгла, от которой кровь стыла в жилах. Воздух был пропитан терпким дымом магловских ментоловых сигарет, мужским прохладным парфюмом и неясной горечью. Против холодного жемчужного света чернела высокая юношеская фигура, прислонившаяся боком к оконному откосу. Белые, будто седые от обманчивого свечения ночи, идеально уложенные волосы и неестественно бледная кожа худого острого лица и красивых кистей с длинными дрожащими пальцами поистине устрашающе контрастировали с темной плотной одеждой. Драко прикрыл глаза потяжелевшими веками и мучительно долго сглотнул, когда едкий дым вокруг него чуть развеялся, и молодого человека окутал нежный, едва уловимый флер. До боли сжал пальцы и обжегся сигаретой, когда почувствовал почти неощутимое прикосновение холодной женской щеки к своему плечу. Сердце учащенно затрепыхалось, когда покрасневшего места ожога коснулись шелковистые легкие пальцы, невесомо очертившие вздутые синие вены на тыльной стороне ладони. Все как в первый раз. Так же мучительно приятно, все то же горячее тепло разливается в груди, все так же накатывает блаженная эйфория от одного ее присутствия. Слишком хорошо. Но Драко, собрав волю в кулак, резко отстранился от Флоренс и оперся спиной о холодный каменный косяк, скрещивая руки на груди и сцепляя зубы. О, как бы он хотел увидеть на ее лице, излучающем таинственное мягкое сияние, удивление, обиду или раздражение! Но нет. По искусанным до болезненных корочек губам скользнула тень улыбки. Такой всепонимающей, грустной, светлой и до больного доброй. Девушка присела на каменный подоконник, устремляя затуманенный скрытой болью теплый взгляд на покрытое россыпью мерцающих звезд, будто атласное, почти черное небо. Драко ощутил острое желание нахмурить брови и, бурча что-то про простуду, поднять ее с холодного жесткого известняка и усадить в мягкое кресло. Но вновь сдержался, сохраняя безразличное выражение на лице и с высоты своего роста поглядывая на ссутулившуюся женскую фигурку. Легкий ветерок ласково и робко потрепал волнистые пряди плавно переливающихся волос цвета горького шоколада, занеся в изящный локон маленький листочек тополя, росшего напротив этого самого окна.

– Ты же хочешь мне что-то сказать, так скажи.

Ее прохладный спокойный голос рассек тягостную тишину, висевшую между ними уже минут десять. Драко вздрогнул и поежился. Он подозревал, что она знает о нем все, а спрашивает из чистой вежливости. Она словно умела читать его, как открытую книгу, и Драко не понимал, так ли это на деле. Она повернула к нему голову и приподняла подбородок, пронзительно заглядывая ему в глаза своими, чарующе теплыми и до режущей в сердце боли нежными. Флоренс чуть сморщила нос, и на пару мгновений ее лицо исказила гримаса мучительной тоски.

– Мы расстаемся.

Драко испугался своему отчужденному и ледяному, почти презрительному тону. Он не хотел ей говорить это так. Она не заслуживает. Посмотрел на нее, и Драко окатила волна бешенства. Уголки ее губ вновь дрогнули. Чему она улыбается? Почему? Другая бы на ее месте ударилась в слезы, начала бы скулить и вопрошать, лезть к нему с извинениями черт знает в чем, а она… Улыбается. Так, когда мать смотрит на свое неразумное дитя, вляпавшееся в глубокую лужу и упорно пытающееся доказать, что все в порядке. Ласково, чуть насмешливо. И с глубокой тоской в медово-карих глазах, странно мерцающих в ночи. Драко до побеления костяшек сжал дорогую шерстяную ткань пиджака, стараясь не выдавать накрывшей его бури эмоций. На тополе нежно засвистел одинокий соловей свою печальную мелодию, хрустальной прохладой разлившуюся по венам. В лицо нежно ударило благоухание летней ночи и тонкий аромат Флоренс, всегда сводивший Драко с ума. В горле появился тугой горький комок, в груди что-то надрывно натянулось, а в висках болезненно запульсировало.

– Понимаю.

Новая волна безумного, неконтролируемого гнева. Кровь яростно заклокотала, в глазах немного потемнело, и Драко отлепился от косяка, в один стремительный шаг преодолевая расстояние между ними. Молодой человек, тяжело дыша, приблизил свое лицо к Флоренс, остановившись на расстоянии каких-то пары дюймов и впиваясь холодным взглядом, в котором сверкала сталь, в ее глаза.

– Ни черта ты не понимаешь. Ни черта.

Он бессильно прошептал это, резко отстраняясь и вцепляясь бледными пальцами в платиновые блестящие волосы. Ударился спиной о стену, силясь не взвыть от отчаяния, разрывавшего грудную клетку. Флоренс бесшумно соскользнула с подоконника и положила узкие ладони на плечи Драко, задерживая сбившееся дыхание и прикрывая глаза. Юноша до крови прокусил нижнюю губу, пытаясь привести хаос кружащихся мыслей в относительный порядок. Драко покрылся мурашками с ног до головы, когда почувствовал невесомое прикосновение прохладных шероховатых губ к своему виску. Шелковистые пряди темных волос слегка пощекотали ему щеку и подбородок. Юноша ощутил едва различимый душок травяного чая и лимонных леденцов, ненавязчиво перебиваемый такой привычной уютной карамелью и чем-то цветочным.

– Прощай, Драко. Не делай глупостей.

Через несколько мгновений худощавая фигурка скрылась в темноте лестницы, ведущей к спальням, а молодой человек медленно сполз по стене, еще ощущая на коже эти неуловимые, но до сладостной дрожи приятные касания. Но по-другому он не мог. Не мог подвергать ее, почти самое дорогое, что у него есть, смертельному риску. У нее с ним нет будущего. Ни ближайшего, ни далекого. Все наивные детские мечты о том, как они будут путешествовать вместе, смеяться, любить и наслаждаться друг другом, разбились на миллиарды осколков. Ничего не будет. Никогда. А полная жемчужно-серебряная луна продолжала заливать Хогвартс своим неподвижным равнодушным светом, ветер навевал на зеркальную гладь Черного озера мелкую рябь, а густая листва Запретного леса приятно и звонко шелестела. А одинокий соловей продолжал свою песню о любви, уходящей с рассветом и остающейся на всю жизнь в истерзанных сердцах людей. *** Яркое солнце заливало небольшое купе «Хогвартс-Экспресса» своими жаркими лучами и ласково золотило клетчатую обивку бархатистых сидений, багажные полки, потрепанную магловскую книгу в руках Флоренс Уайлд и хорька Белби, сладко дремавшего под боком у хозяйки. Девушка бездумно скользила застекленевшим взглядом по мелким печатным строчкам, будучи погруженной в свои мысли. Поезд еще не тронулся, до отправки оставалось чуть меньше четверти часа, и постепенно вагоны наполнялись звонким детским смехом, уханьем запертых в клетках сов, злобным шипением жмыров и гулом бесконечных разговоров. Все радовались началу летних каникул. Тому, что уже через восемь часов встретятся с родителями, которые их весло потреплют по макушкам, крепко-крепко обнимут и расцелуют в разрумяненные щеки. Тому, что впереди у них два месяца беззаботной жизни, далекой от ранних подъемов, бесконечных походов в школьную библиотеку, «Троллей» по зельеварению и магических уроков. Тому, что они приедут в свои уютные светлые дома, бесшабашно разбросают все вещи и начнут скакать от счастья. Будут писать своим друзьям, украдкой летать на метлах, со стонами писать десятифутовые сочинения по Травологии и Истории Магии, бегать по улице под теплым летним дождем, не боясь промочить ноги. Будут лазать в материнские клумбы в поисках садовых гномов или потерявшегося котяры, и будут получать по первое число за переломанные георгины и пионы. С хохотом будут убегать на кухню, хватая свежеиспеченные пирожки и тыквенный сок, и будут носиться по всему дому от растрепанных родителей, ругающихся и вопрошающих Небеса, за что им послано такое неразумное и неуправляемое чадо. И вновь им взъерошат волосы на затылках и с притворным ворчанием отпустят гулять до поздней ночи. Дверь купе тихо приоткрылась, и в щель просунулась черноволосая вихрастая голова паренька в круглых очках и с белоснежной крупной совой в клетке. Флоренс окинула робкое лицо Гарри пристальным бесстрастным взглядом, в котором явственно читалась усталость, и кивнула на сиденье напротив. Юноша в знак признательности что-то пробормотал и, поправив съехавшие на кончик носа очки, зашел в купе полностью и неловко уселся, поерзав на месте. Флоренс снова уткнулась в книгу, дав понять, что на разговор не настроена. Гарри смущенно стал рассматривать ее лицо, косясь на кованый фонарь на станции, видневшийся за припыленным стеклом. Девушка по цвету кожи напоминала вампира, какими их описывают в книгах, а фиолетовые круги под покрасневшими – то ли от недосыпа, то ли от слез – глазами, и полное отсутствие даже намека на румянец придавали вид восставшего из могилы мертвеца. Серовато-лиловые тени залегли на впавших щеках, на крыльях ровного носа, под бескровными потрескавшимися губами. Складка между четких бровей с мягким изломом стала еще более явственной, а темные волосы, сейчас отливающие черным и забранные в тугой хвост, словно потускнели. Гарри было тяжело. Он отстранился от друзей, стал совсем нелюдимым и еще более раздражительным, нежели обычно. По ночам юношу преследовала сцена гибели Сириуса, безумный хохот Беллатрисы и змеиное лицо Волан-де-Морта. И единственным светлым пятном за последние дни стал визит Флоренс в Больничном крыле. Гарри тогда почувствовал себя понятым и не одиноким. Но после того, как молодой человек выплакался и успокоился, девушка молча напоила его зельем для Сна без Сновидений, потрепала по плечу и ушла. Ничего не сказала. Но юноша ощутил неясное облегчение, словно кто-то протер запотевшее стекло, и мир вновь заиграл красками. Блеклыми, но заиграл. Поезд издал веселый пронзительный гудок, волнительный гул в вагонах усилился, и «Хогвартс-Экспресс» тронулся. На платформе махал огромной ручищей Хагрид, Клык, сидевший рядом, тоскливо глазел на густой пар, который заполонил всю станцию. Изумрудная листва деревьев ласково зашелестела, пропуская ажурные солнечные лучи, а песочно-коричневая плитка платформы покрылась сероватой пылью, кружащейся в теплом летнем воздухе, пропитанном магией, животрепещущей радостью и предвкушением каникул. За окном замелькали ослепительно-желтые рапсовые поля, горы, верхушки которых были покрыты искрящимися снежными шапками, буковые рощицы. Гарри засунул руку в карман штанов, нащупав смятую коробочку из шероховатого картона, и вытащил ее. Флоренс неясно посмотрела на него, и юноша, неловко поправив очки, протянул ей коробочку. Серебристая надпись сверкнула от пляшущего солнечного зайчика.

– Она немного помятая, но все-таки вкусная… – Гарри слегка порозовел.

Уайлд растянула губы в вялой улыбке и достала шоколадную лягушку, слегка подтаявшую, но восхитительно пахнущую ванилью, какао и рано закончившимся детством.

– Спасибо, Поттер.

И Гарри тоже улыбнулся. Комментарий к Chapter IX Итак, друзья, первая маленькая часть этой истории подошла к концу. Хочется сказать огромное спасибо всем, кто оставлял комментарии и поддерживал меня в написании этого “шедевра”. Но я, конечно же, не прощаюсь! Нас с вами впереди ждет много интересного!

Но пока возьму небольшой тайм-аут, чтобы собраться с мыслями, сложить все в кучу и настрочить несколько пробников. Но я не планирую пропадать! Спасибо, что читаете!

====== Chapter X ======

Этим летом Лондон не радовал своих жителей хорошей погодой. Впрочем, неудивительно – столица Туманного Альбиона за последние пару лет вообще редко была озаряема даже слабыми лучами тусклого солнца. Вместе с этим горожан и жителей окрестных деревень и ферм мучила невыносимая, опаляющая раскаленным жаром легкие духота. Асфальт на трассах едва ли не плавился под колесами автомобилей, многоэтажки источали тяжелый, давящий на виски неясный запах пыли, смешанный с чем-то тухлым. Тощие облезлые кошки не вылезали из темных сырых подвалов, предпочитая голод добровольному обречению себя на тепловой удар. Листва на редких деревьях повяла и уже не шелестела – не было ни малейшего дуновения ветерка, кора потрескалась от недостатка влаги. Темза же, окончательно добивая бедных людей и животных, привносила в раскаленный пыльный воздух невыносимую удушающую влагу, отчего дышать становилось практически невозможно. Небо же словно несло в своих густых черных тучах, клубившихся подобно дыму и переливающихся от темно-серого до глубокого синего, открытую угрозу и оказывало гнетущее воздействие на всех жителей Лондона и его окрестностей – от Премьер-Министра до лягушек в Темзе.

Но мы обратим свое внимание на один из кинотеатров на окраине столицы Британии, там, где небольшие кирпичные трехэтажные домики ютились рядом друг с другом и разделялись аккуратными стрижеными, но увядшими газонами. Там, где росли ровные аллеи молодых платанов, освещаемые по вечерам теплым уютным светом черных изящных фонарей. Там, где машины проезжали раз в десять минут, оттого этот райончик был на редкость тихим и свежим. Небольшие каменные клумбы вяло украшали улочку кустиками измельчавших красных роз и белоснежных алиссумов, источавших дурманящий медовый аромат в густом тяжелом воздухе. И старенькое грязно-желтое здание небольшого кинотеатра с аляпистой размалеванной афишей совсем не вписывалось в эту тихую спокойную улочку, выпячиваясь из нее своей неприемлемой яркостью и неестественностью. Даже бетоновые круглые вазоны с неприлично разноцветными георгинами – и те казались вырванными из какого-то параллельного мира, чуждого этому уютному чистому уголку пыльного и серого Лондона. Из раскрытых потертых дверей кинотеатра высыпала кучка подростков лет пятнадцати-шестнадцати, щебечущих и беззаботных. Они счастливо смеялись и что-то бурно обсуждали, активно размахивая руками. Впереди семенила кругленькая невысокая дама бальзаковского возраста с короткими светлыми волосами и добродушным выражением миловидного лица, в лиловом костюме и с бисерной сумочкой на сгибе локтя. Она недовольно пыхтела, подгоняя детей и беззлобно прикрикивая: «Уилкинс, прекрати ковырять в носу!», «Джесси, ну что ты там копошишься?!», «Смит, Остин, живее, живее!». Подростки строили друг другу забавные рожицы, пихаясь в бока и бросая на пухлую даму красноречивые взгляды. За всеми медленно шла невысокая худощавая девушка, ровесница остальных. Симпатичная, темноволосая, с сумкой на плече – она сильно отличалась от ярких улыбчивых товарищей усталым взглядом и темной одеждой. Сегодня для юных сирот день был поистине праздничным – в кои-то веки их вывели в город, в кино на новый фильм. Мисс Паттерсон, одна из воспитательниц, сопровождала их на сеанс «Ричарда III». Весьма посредственный фильм, но для шестнадцатилетних подростков, целыми днями сидевших в серых стенах приюта, он был совершенно фантастическим.

– Уайлд, опять ты витаешь в облаках? Давай пошевеливайся! – мисс Паттерсон в гневе раздувала свои раскрасневшиеся круглые щеки, сердито глядя на воспитанницу.

Раздались гнусные смешки.

– Она, верно, выбрала себе в качестве бойфренда вон то дерево, мэм. Не обращайте внимания на нашу бедную крошку Уайлди, ей так одиноко…

Высокий смазливый шатен насмешливо блеснул голубыми глазами, искривив тонкие губы под хихиканье девчонок.

– Захлопни свою вонючую пасть, Харрисон, – вяло огрызнулась Уайлд, не глядя на парня.

– Прекратите оба! Харрисон, Уайлд, что за поведение?! – мисс Паттерсон вновь стала раздуваться от негодования.

– Прошу прощения, мэм, – Флоренс неприязненно покосилась на Харрисона, но ее внимание привлекло небо.

Предгрозовое, покрытое густыми дымными тучами сизо-лилового цвета, оно внушало тревогу. И лохматые черные струйки, стремительно приближающиеся к земле, внушали животный страх. Флоренс Уайлд догадывалась, что это. Дети и мисс Паттерсон, не понимающие, почему тревожный взгляд девушки устремлен в небо, задрали головы и тут же открыли рты в изумлении. На них со свистом летели эти жуткие клубящиеся столбы, останавливающиеся на асфальте. Стало холодно, запахло кровью, тухлятиной и страхом. Черные столбы принимали расплывчатые очертания людей в серебристых масках, и клубы дыма постепенно рассеивались.

– Бегите!

Флоренс не узнала свой голос – пронзительный, хриплый, высокий, с властными нотками. Но не успели. Зеленые лучи разрезали душный затхлый воздух, и первым на горячий асфальт рухнул Харрисон. На его симпатичном лице навсегда застыла гримаса удивления, а тонкие губы кривились в недоверии. Как по щелчку пальцев раздался писк и визг девочек, ругательства мальчиков и тревожное кудахтанье мисс Паттерсон. Уайлд похолодела, глядя, как на нее надвигается огромная широкоплечая фигура в развевающейся антранцитово-дымчатой мантии с поднятой палочкой. Девушка медленно пятилась назад, проклиная все на свете из-за того, что оставила свою волшебную палочку в приюте. Рядом с громилой Пожирателем возникла еще она фигура в маске – она была такой же высокой, но куда более худой. Гигант снисходительно оглядел сначала подоспевшую помогу, затем товарищей, валивших детей, и напряженную Уайлд, почти прижавшуюся спиной к горячей каменной стене кинотеатра.

– Дерзай, малец. Девчонка твоя, – у Пожирателя был лающий противный голос с сиплыми нотами.

Воздух заполнил тошнотворный солоноватый запах свежей крови, растекающейся по светлому асфальту из открытых ран на головах павших, как подкошенные, детей. Громила выпустил алый луч, и улицу сотряс пронзительный, полный мучительной боли вопль мисс Паттерсон. Пожиратели загоготали, толпясь возле бедной женщины и забыв про оставшуюся девушку и своего худого товарища. Воспитательница приюта билась в адских судорогах, ее небольшие глазки с полопавшимися сосудами вылезали из орбит, а на розоватой коже с каждым взмахом палочки выступали тонкие ярко-алые кровавые полосы. Безысходность. Флоренс уперлась острыми лопатками в раскаленную до предела стену, тяжело дыша. К голове приливала горячая кровь, ноги подкашивались, а грудную клетку словно сдавливали в висках. От омерзительного запаха тошнило, а хохот и восторженный визг Пожирателей оглушали. Осознание, что через несколько секунд ее жизнь оборвется, пришло на редкость быстро и довольно спокойно. В мыслях пронеслось: «Люблю тебя придурка, Малфой», и высокий Пожиратель резко схватил Уайлд за запястье и рывком завернул за угол, вжимая девушку в стену. Из прорезей маски засверкали жемчужно-серебристые глаза, и Флоренс выдохнула.

– Беги, беги скорее. Возвращайся в приют, бери вещи и иди в «Дырявый котел». Живи там до первого сентября, – в ладонь Уайлд лег увесистый бархатный мешочек, в котором брякали монеты, – И береги себя. Быстрее, ну же!

Ей не нужно было повторять дважды. Сжав на прощание плечо молодого человека, Флоренс Уайлд что было сил помчалась по узкому переулку на проезжую часть. Вдогонку ей доносились безумные крики Пожирателей, и слепящий зеленый луч озарил окропленную грязной кровью улочку окраины Лондона. Тело Джейн Паттерсон рухнуло на раскаленный асфальт с глухим хрустом ломающихся костей. Драко Малфой до боли сжал волшебную палочку, глядя вслед спешно удаляющейся женской фигурке. Победный клич Эйвери привел его в чувство. *** Тишину в одном из купе «Хогвартс-Экспресса» нарушал лишь мерный стук колес, посапывание золотисто-бурого хорька на полке для багажа и шелест изредка листаемых страниц. Тусклые, блеклые лучи сероватого солнца медленно скользили по обивке сидений, сумкам на полках, спящей крупной сове с роскошным белоснежным оперением и двум студентам – дремлющему молодому человеку в круглых очках с взъерошенной черной шевелюрой, и бледной девушке с приятными чертами изящного лица и темными волнистыми волосами, забранными в низкий хвост. Она полулежала на бархатистом сиденье, скрестив ноги и напряженно скользя взглядом лучистых золотисто-карих, как медовая патока, глаз по печатным строчкам новенькой книги. В купе было довольно тепло, несмотря на непогоду за окном – первое сентября в этом году выдалось особенно холодным, сменив тошнотворную духоту августа своей дождливой свежестью мокрой желтеющей листвы и сырой прохладой черных кедров и можжевельников, росших в пригороде Лондона у одного старичка, любителя хвойников. За окном медленно проплывали лиловые холмы, покрытые цветущим вереском, дубовые и ясеневые рощи, отдаленные деревеньки и фермы. Девушка прикрыла книгу, загнув уголок страницы, и распустила волосы, устало встряхивая головой. Тяжелые волны густых кофейно-каштановых волос длиною чуть ниже плеч красиво рассыпались, источая слабый сладковатый аромат. Студентка достала из кармана черных джинсов волшебную палочку и трансфигурировала из валяющейся на полу обертки из-под шоколадной лягушки небольшую пухлую подушку. Подложив ее себе под спину, Флоренс Уайлд прикрыла глаза, решив последовать примеру дрыхнущего Поттера и вздремнуть часика два. Но стоило ей поуютнее устроиться, как послышался звук отъезжающей стеклянной двери купе, и Флоренс раздраженно открыла глаза, уставившись на того, кто так некстати ввалился в их с Поттером тихий сонный мирок. Перед когтевранкой предстала Гермиона Грейнджер собственной персоной. Раскрасневшаяся, с еще более растрепанными каштановыми кудрями, чем обычно (хотя казалось – куда уж больше?!), и с блестящими от гнева и, похоже, расстройства, шоколадно-карими глазами. Гриффиндорская староста значительно похорошела за лето – ее симпатичное личико с мягкими нежными чертами стало более взрослым, а фигура женственной и без детских угловатостей. И Уайлд в который раз поразилась тупоголовости Уизела.

– Привет, Флоренс, – шмыгнула носом Гермиона, усаживаясь рядом с Гарри, который продолжал сопеть.

– Здравствуй, Грейнджер, – девушка зевнула, прикрыв рот ладонью и поудобнее устраиваясь на подушке.

Поттер разлепил заспанные глаза, растерянно глядя то на подругу, то на попутчицу, и потягиваясь.

– Гермиона, ты чего здесь?.. Я думал ты там с Роном…

– К нам вломилась Браун и начала вешаться на него! – мгновенно рассвирепела Грейнджер, поджимая тонкие розовые губы. – Я не имела ни малейшего желания наблюдать за их воркованием и пришла к вам!

– Грейнджер, ты можешь остаться здесь, но с одним условием, – Флоренс, закрывшая глаза, подняла указательный палец вверх. – Ни слова о Браун и ее Бон-Боне, иначе меня стошнит.

Гриффиндорка насупилась, но последовала предостережению, выпрямляя спину и поглядывая на Гарри. Тот в свою очередь уставился в окно, что-то напряженно обдумывая – между черных густых бровей прорезалась глубокая складка.

– Вы слышали о том, что случилось с приютскими детьми?.. – Гермиона окинула быстрым взглядом напрягшихся друзей. – Полторы недели назад, на Претти-стрит?

Поттер скрипнул зубами и с силой сжал челюсти. Его худощавое лицо исказила гримаса злобы.

– Естественно. Об этом судачит весь магический и магловский мир, Грейнджер, – тон Флоренс стал пронзительно-ледяным, и гриффиндорцы содрогнулись. – Или ты думаешь, что убийство двенадцати подростков и их сопровождающей могло остаться незамеченным?

– Я просто…

– Что просто, Грейнджер? Ты думаешь, так легко говорить о том, что маглы не могут объяснить, и для успокоения народа выдумали легенду о сбившем детей автобусе?! Думаешь, это скоро забудут? А ты знаешь, что при вскрытии тел обнаружили патологоанатомы?

Гермиона испуганно покачала головой. Она была испугана такой реакцией Флоренс – в ее голосе читалась холодная ярость, раздражение и что-то, похожее на боль. Ее темно-розовые губы подрагивали, а скулы залил болезненно-алый румянец – неестественный, такой чужой на этом всегда бледном, утонченном лице.

– А они все были абсолютно здоровы, не считая того, что головы у них были разбиты при падении. Здоровы, только мертвы.

– Пожиратели выступили открыто, – тихо подал голос Поттер, сжимавший кулаки и отстраненно глядевший в окно. – Он начал действовать.

Повисло тягостное молчание. Напряжение витало в воздухе, будто разряды электричества, и стало трудно дышать. Гермиона виновато потупила взгляд, переплетя тонкие пальцы и нервно ерзая на месте. Флоренс резко вскочила с сиденья, закручивая волосы в тугой узел и закалывая их палочкой, и бросила короткое:

– Я прогуляюсь.

Гарри понимающе кивнул, сняв очки и устало потерев переносицу. *** В тамбуре было до мурашек прохладно и едко пахло табачным дымом – курили преимущественно старшекурсники со Слизерина. Но сейчас было пусто, в светлом бежево-кофейном тамбуре висела глухая тишина, из продолговатых окон лился рассеянный сероватый свет, освещающий этот чистенький, по-своему уютный закуток. За покрытыми тонким слоем пыли стеклами виднелись остающиеся вдали фермерские поля, небольшие дубовые и буковые леса, редкие зеленоватые холмы. И хмурое сизо-серое небо, через низкие тяжелые тучи которого пыталось пробиться робкое тусклое солнце. Флоренс с шумом захлопнула за собой дверь, вцепляясь пальцами в холодные коричневые поручни и наклоняя голову. В висках тупой болью пульсировала кровь, из сдавленной груди вырывалось рваное и хриплое дыхание, в горле встал тяжелый ком. Перед глазами встала та жуткая картина. Мертвый Харрисон с растекающейся лужей темной горячей крови возле головы, потом оглушающий визг Остин и близняшек Грей, болезненные вопли мисс Паттерсон, и вновь кровь. С тошнотворным запахом железа и гнили, усилившимся во сто крат в раскаленной духоте пыльного Лондона. Черные зловещие мантии, развевающиеся подобно крыльям могильных воронов. До рези в глазах ослепительные вспышки зеленого, мягкий удар падающего тела и безумный раскатистый хохот. Тихо стукнула дверь тамбура, и Флоренс резко обернулась через плечо, нахмурив брови. Сердце на мгновение замерло, а дыхание прервалось при виде этой высокой худой фигуры, боком прислонившейся к косяку, в угольно-черном костюме с иголочки, стоящем, наверняка, кругленькую сумму. Мертвенно-бледная кожа с болезненным синеватым подтоном и жуткими синяками под воспаленными серыми глазами. Глубокая скорбная морщина между светлых бровей, мрачные тени на впалых щеках, полопавшиеся капилляры на крыльях прямого носа. Шелушащиеся тонкие губы с кровавыми болячками в уголках и центре неподвижны и бесцветны. Платиновые шелковые пряди, не утратившие зеркальный блеск, уложены в идеально-небрежную прическу. Вздутые сине-фиолетовые вены на мраморно-белых кистях рук безупречно красивой формы с длинными музыкальными пальцами. Девушка сглотнула, отворачиваясь к окну и сильнее стискивая гладкий поручень. В глазах отчего-то защипало, когда до носа долетел едва уловимый аромат прохладного, как полночный апрельский дождь в Лондоне, свежего и чуть терпковатого одеколона. Кедр, ягоды можжевельника и цитрусы. И магловские ментоловые сигареты. Сглатывать было тяжело, в горле стало нестерпимо сухо, а легкие опалило жаром, когда за спиной раздались мягкие, почти неслышные шаги. Он встал рядом, облокачиваясь о холодный поручень, переплетая бледные пальцы и устремляя застекленевший взор потускневших жемчужно-серых глаз на зеленое, простирающееся на многие мили вдаль, болото. Вот одно дерево нависло над ним своей густой желтеющей кроной, да пара жухлых кустов ракитника растет на склонах. Остальная непривычно яркая зелень от обильно растущих мхов и невысокой травы. И тишина. Такая тяжелая, глухая и нагнетающая. Он так близко – протянешь руку и коснешься пальцами дорогой плотной ткани, пропитанной его запахом. Открыл узкую форточку, впуская в тамбур свистящую прохладу сентябрьского пасмурного дня, и достал из кармана брюк пачку сигарет. Ловким движением мелко дрожащих пальцев выудил тонкую белоснежную сигарету, поджег кончиком палочки и с болезненным наслаждением закурил. Клубчатый светло-серый дым оставался за пределами поезда, рассеиваясь за пару мгновений. Пронизывающий ветер проник, казалось, до костей, вызывая мурашки. Флоренс непроизвольно поежилась, обнимая себя и смотря куда-то сквозь рельсы, стелющиеся извилистой дорогой между гористых склонов Шотландии. Она ощутила на себе его проницательный, острый взгляд, и вновь содрогнулась. Через несколько секунд что-то тихо зашуршало, и на плечи девушки легла тяжелая, окутывающая пленительным свежим запахом ткань мужского пиджака. На удивление теплого – на первый взгляд чудилось, что Малфой такой же ледяной, каким видится. Флоренс медленно перевела взгляд на него. Беззаботно выпустил струю дыма, прикрывая глаза подрагивающими синеватыми веками и пальцами свободной руки вцепляясь в поручень. Ее сердце сжалось от жгучей тоски. Девушка сделала робкий шаг и подняла подбородок – Малфой был выше ее на полторы головы и гораздо шире в плечах, несмотря на природную худобу. Осторожно пробежала подушечками пальцев по тончайшей кашемировой водолазке, скрывающей жилистое предплечье, и ласково сжала плечо. Драко содрогнулся, выпуская из пальцев сигарету. Та упала на рельсы, продолжая тлеть и испускать едкий дымок. Молодой человек глубоко и рвано вздохнул, раздувая крылья носа.