Текст книги "Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)"

Автор книги: Nathalie Descrieres

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– О-ля-ля! Как у вас тут весел’о! – Флер взметнула блестящей волной белокурых волос и расплылась в широкой ослепительной улыбке.

– Ошшень, дорогая! – передразнила Джинни французский акцент, облокачиваясь о плечи поверженного Джорджа. – Мам, не заводись, у нас все о’кей!

– Дети, вставайте и марш на кухню! – миссис Уизли растаяла от милейшей мордашки своей дочери. – Утка вот-вот будет готова, а Рождество через какие-то полчаса!

Флер подмигнула Флоренс, устремляясь на кухню вслед за миссис Уизли, откуда доносился смех Билла и голоса Артура Уизли и Римуса Люпина. В гостиной раздался новый взрыв хохота, когда Рон, попытавшийся неуклюже подняться, навалился на Живоглота и отдавил тому хвост под гневный визг Гермионы. *** После роскошного бисквитного пудинга с черникой и сливками, который был кулинарным шедевром рук миссис Уизли и Флер, все окончательно разомлели от тепла и уюта, начиная сладко позевывать и сонно потягиваться. Ну, а когда Билл, мистер Уизли и Люпин выпили по кружке согревающего яблочного грога с корицей и кардамоном, то в теплом пряном воздухе разлилась та расслабленная дремота, от которой хочется поскорее забраться в свою постельку, упасть в пышные подушки и укрыться шерстяным одеялом, проваливаясь в блаженный крепкий сон. И потому все, поздравляя друг друга с наступившим Рождеством, обнимаясь и получая крепкие поцелуи в щеки от миссис Уизли, отправились по комнатам. Флер беззаботно, хоть и несколько устало щебетала, придерживая Билла за локоть и не без удовольствия замечая то, с каким искренним восхищением и обожанием он на нее смотрит. Рон с близнецами, сонно подшучивая, отправились в долгий путь по скрипящей лестнице на шестой этаж, а Гермиона с Джинни, засыпая на ходу, допивали свой горячий какао. И уже через четверть часа «Нора» погрузилась в глубокий сон и теплый полумрак, в котором плясали блики жаркого пламени. Флоренс стояла возле камина, обхватив себя руками и с улыбкой наблюдая за весело потрескивающими поленьями, источающими теплую сосновую терпкость. Бок приятно щекотали колючие ветки рождественской ели, а сердце растапливалось от сказочного ощущения простого домашнего уюта и сверхъественного, но такого душевного и живого счастья. Она чувствовала себя нужной кому-то еще, кроме той жалкой горстки людей в Хогвартсе. Она вспомнила то чувство защищенности, ту атмосферу любви и дружбы, которые касались ее в глубоком детстве. И сейчас, когда Флоренс вдыхала этот блаженный душистый воздух, в груди у нее завязывался какой-то мучительно горячий и мягкий узел, обдающий все внутренности волной дрожащей радости. Девушка ощутила на своих плечах осторожное прикосновение теплых крепких ладоней. В нос легко ударил чистый запах сливочного мускуса, свежей хвои и медовой патоки. Флоренс чуть повернула голову, и ее глаза натолкнулись на искрящийся, яркий изумрудный взгляд. Гарри мягко улыбался. Его худое лицо, разрумянившееся от каминного жара, излучало умиротворенность и светлый покой, распахивающие настежь все двери в душе девушки. Гарри был мягким, спокойным и надежным. Таким… Таким, что хотелось улыбнуться от всей души, взъерошить непослушные черные вихры и прижаться щекой к его, чувствуя прилив безмятежности и домашней теплоты.

– Тебе не спится? – его голос был чуть сипловатым, но исполненным доброты и чуткости. Гарри обнял Флоренс за плечи, ласково заглядывая в глаза.

– Слишком прекрасное Рождество, чтобы спать, – она улыбнулась, ощущая, как нахлынивает что-то невообразимо душевное.

В бархатном полумраке лицо Гарри казалось таинственным и манящим. В стеклах очков отражались цветные огоньки гирлянды и пылкие искорки пламени, в смольно-черные волосы зарывались оранжевые блики огня, а от коричневого свитера крупной вязки пахло еловой смолой и апельсинами с гвоздикой. Молодой человек глубоко вздохнул, ощущая на губах ароматное, едва различимое дыхание. И накрыл ее – мягкие, теплые, сладковатые – своими. Медленно, с волнующим кровь трепетом, бережно. И мир перевернулся с ног на голову. Гарри не чувствовал ничего, кроме струящегося шелка ее волос под своими пальцами и пьянящей нежности губ со вкусом корицы и горячего шоколада. Коснулся хрупкой талии, придерживая гибкое тело, и осторожно зарылся рукой в мягкие блестящие пряди. Она ответила. Едва различимо, неуверенно, задумчиво. Но это отозвалось сладостной истомой где-то внизу живота. Гарри отстранился, всматриваясь в медово-ореховые глаза, в которых мерцали золотистые искорки, и увидел там не злость, не раздражение, не испуг. Только растерянность и ласковую мягкость. И этого хватило. И, когда юноша крепко, со всей резвой радостью обнял Флоренс, в мыслях черным туманом пронесся смутный образ, таящий угрозу. Пронесся и не оставил ни следа. Она обняла его в ответ, положив подбородок на плечо и прикрыв глаза. Окна в «Норе» заметала кружащаяся серебряная вьюга, со свистом завывающая снаружи. *** Флоренс сидела в большом мягком кресле возле окна, стекла которого покрыла перламутровая хрупкость ажурных ледяных узоров. Мягкий свет старого торшера с бежевым пыльным абажуром рассеивал теплый полумрак гостиной, отбрасывая причудливые золотистые блики на потертую обивку кресла, на шелестящие страницы пыльной книги, на большую глиняную кружку с горячим травяным чаем, и на бледные тонкие руки. Гостиная была пуста. Вечернюю тишину нарушали лишь потрескиванье поленьев в пылающем камине, глухое уханье сонной Букли и отдаленный гул веселых разговоров. Янтарные огоньки на пушистой ели таинственно подсвечивали ароматную густую хвою, и волшебный снег на ветках искрился сотнями золотистых кристаллов. С кухни донеслось ворчание миссис Уизли и звонкий хохот Джинни. Девушка задумчиво улыбнулась, вспоминая события прошедшей недели. За столь короткий срок она сумела почувствовать себя частью этой огромной дружной семьи, шумной, веселой и добродушной. Миссис Уизли приняла новую гостью, словно любимую родную дочь, окружив заботой и хлопотливым вниманием. Молли неизменно сокрушалась, что «бедная девочка» почти ничего не ест и оттого ужасно тощая, и радушная хозяйка накладывала гостье чудовищные порции всевозможных вкусностей. Ее муж, Артур, любитель магловской культуры, с нетерпеливым любопытством расспрашивал Гермиону и Флоренс о всевозможных технических изобретениях простецов, сидя с блокнотом и погрызанной шариковой ручкой (тоже магловской). Мистер Уизли пришел в совершеннейший восторг, узнав, что подруга его детей увлекается физикой, которой маглы объясняли многие явления в этом мире. И глава семейства каждый вечер неизменно присаживался рядом с Флоренс, кутаясь в шерстяной плед, и с необычайным усердием записывал все, что рассказывала ему девушка за чашкой чая. Флер и Флоренс познакомились около двух лет назад, когда белокурая красавица-вейла присела рядом с юной ученицей Когтеврана и на ломаном английском попросила передать «тьот magnifique люковый суп», продолжая ослепительно улыбаться. Флер Делакур была весьма милой девушкой, хоть и несколько взбалмошной, но начитанной и образованной. Она была легкой на подъем, веселой, чуть высокомерной и прекрасно знала цену своей магнетической красоте. Подругами они с Флоренс не стали, но относились друг к другу с вежливым и теплым дружелюбием, после отъезда делегаций обмениваясь письмами пару раз в месяц и открытками на Рождество. И, разумеется, Флоренс узнала о «потрясающем красавчике» Билле Уизли, в которого мадемуазель Делакур, устроившаяся на работу в Гринготтс, влюбилась без памяти. Ну, а приехав к Уизли на Рождество, девушка была встречена сияющей и беззаботной Флер, которая с восторженными восклицаниями обнимала свою «ma сherie». Порхающая девушка, излучающая потрясающий позитив и чисто французскую искренность, казалось, не замечала, что и хозяйка дома с дочерью, и мисс Грейнджер настроены по отношению к ней, мягко выражаясь, не очень-то дружелюбно. Но Флер, какой бы легкомысленной не была, прекрасно все понимала и считала наиболее правильным не замечать напряженности в отношениях с будущей свекровью, Джинни и Гермионой. И Флоренс, видя те нежность, трепетность и откровенность, царившие между Флер и Биллом, убеждалась в честности и преданности невесты. Их глубокие взгляды, искрящиеся мягким теплом, переплетения рук под столом, тихие нежные слова и красноречивые жесты выдавали гармонию и любовь, которые пылали в них. Все это было так по-детски наивно, чисто и чутко, что при взгляде на Билла и Флер у Флоренс внутри растекалось приятное тепло. Близнецы и Билл приняли гостью как нового члена семьи, позволяя девушке раскрыться навстречу веянию искренности, душевности и теплоты, витавших в этом доме. Фред и Джордж вообще встретили Флоренс едва ли не с распростертыми объятиями, помня ее улыбчивую молчаливую поддержку всех их безумных и невероятных школьных шалостей. Они хором утверждали, что всегда считали ее «классной и нормальной девчонкой», несмотря на общение с сомнительными личностями. Близнецы за эти несколько дней наполнили жизнь Флоренс смехом и домашним уютом, рассказывая совершенно фантастические истории, демонстрируя свои потрясающие изобретения и утаскивая на улицу. Дни все проводили, устраивая снежные перестрелки под искрящимся золотистым солнцем среди пушистых белых сугробов, выстраивая волшебные гигантские крепости, не слишком приличные ледяные скульптуры (миссис Уизли долго кричала, размахивая мокрым полотенцем, но потом махнула на это безобразие рукой) и разражая настоящую магическую войну, бросаясь огромными снежками, которые залетали за шиворот, залепляли рот и глаза хрустящей холодной крупой. Вся галдящая толпа, разрумяненная, безудержно хохочущая, с блестящими глазами и перекошенными шапками, вламывалась в дом под хлопотливое ворчание миссис Уизли. Та подталкивала детей к весело пылающему камину, притаскивая жутких размеров чайник с густым горячим шоколадом, восхитительно пахнущий сливками, и свой фирменный пирог с карамелью и яблоками. Все плюхались в кресла, стаскивая шарфы и размякая от блаженного уютного тепла, обменивались звонкими шутками и погружались в задушевную атмосферу Рождества, морозной зимы и домашнего счастья. В гостиную влетела румяная Джинни, сверкающая большими голубыми глазами, и глухо хихикала. В руках у нее была вазочка с имбирным печеньем и сладкие апельсины. Девушка, взметнув длинными рыжими волосами, с улыбкой подмигнула подруге и уселась на ковер. Флоренс тоже улыбнулась, на мгновение прикрыв глаза от нахлынувшей волны необъятной тихой радости.

====== Chapter XIX ======

Безысходность. Она была во всем – в густо-серой январской мгле, в злобных липких хлопьях мокрого снега, кружившихся в каком-то безумном танце, в пробирающем до костей ледяном холоде, который окутывал кожу и сознание мерзкой тягучей дымкой. В раскинувшемся над головой бескрайнем свинцово-черном небе, на котором не было видно ни единой звезды, в простирающихся где-то далеко внизу заснеженных лесах, горах и лугах. Мрак затуманивал все существо, заставляя безмолвно кричать от невыносимой пронзительной боли. Тьма была повсюду, она давно въелась в кожу, пропитала одежду, просочилась в душу болезненными нитями отчаяния и ужаса. Тьма оставила свой отпечаток на холодной сероватой коже левого предплечья, мучительно жгучий и уродливый. Выделяющийся безумным контрастом, жуткими угольно-черными очертаниями. Хотелось расцарапать руку до крови, содрать кожу вместе с мясом, до костей. Чтобы вместе с дикой, раздирающей болью и хлещущей рекой горячей крови сошло это паршивое омерзение. И, желательно, жизнь тоже.

Комья противного снега залепляли лицо, залетали за ворот черной рубашки и пиджака, путались и застывали в светлых слипшихся волосах. Воющий ветер с остервенением овевал неподвижную черную фигуру в трепещущей мокрой одежде. Врезался в изможденное, худое, мучительно-бледное лицо с изысканными, острыми чертами, с безжизненными, бесцветными серыми глазами, с тонкими, посиневшими от сурового холода губами. С глумливым свистом вихрь пытался сбросить с промороженных металлических перил Астрономической башни мертвенно-землистые паучьи руки с нервно сжатыми длинными пальцами, с сухой, как заледеневший пергамент, кожей, со вздувшимися переплетениями фиолетовых вен и неестественно выпирающими жилами. Резко выточенный профиль жутко белел на фоне густой свинцовой мглы январской ночи. У ног в дорогих ботинках из лакированной кожи, на каменном ледяном полу, который был запорошен липкой метелью, валялась пустая пачка из-под сигарет. А в морозном плотном воздухе витал едкий запах терпкого табачного дыма, пышными сероватыми кольцами поднимавшегося в бесстрастное, таящее угрозу небо. В воспаленном сознании Драко Малфоя с молниеносной скоростью, но с мучительной точностью проносились болезненные воспоминания. Кровь в теле словно кто-то поджег, и она едкой пульсацией разносилась по всем венам, ударяла в голову убийственным жжением. Каменное сердце слабо трепыхалось, отдавая в грудь глухой болью. Крепкий, всепоглощающий холод окутывал промерзшее тело ледяным покрывалом, которое будто резало кожу острыми раскаленными лезвиями. Но перед глазами встал образ старикашки-директора, с которым Драко сегодня столкнулся в коридоре на четвертом этаже. Дамблдор с дружелюбной, привычно чудаковатой улыбкой поприветствовал ученика, осведомился о его здоровье и успеваемости. Добродушно покивав головой на сухой ответ, вновь улыбнулся, сверкнул ярко-голубыми глазами и медленно исчез за поворотом, рассеянно напевая под нос какую-то идиотскую песенку. Почувствовав, как в сердце что-то содрогнулось, юноша опрометью бросился в другую сторону коридора. Вылетел в узкий светлый коридор, который был почти пуст. Только на просторном подоконнике, залитом тусклым сероватым светом, сидели два студента. Сидела она. Грызла сочное красное яблоко, откидывала на спину волнистые волосы, шоколадными завитками спадающие на утонченное лицо. И улыбалась. Мягко и безмятежно. У Драко от такой улыбки внутренности всегда сворачивались в блаженном трепете. А мерзкий лохматый гоблин Поттер тоже улыбался. Сидел и лыбился, прикасаясь к ней своими грязными корявыми руками, раскрывая свой поганый рот. И по-щенячьи пялился. Малфоя захлестнула волна бушующей ярости, и он с трудом ушел из этого проклятого коридора, оставшись незамеченным. Драко понял, что он не сможет убить Дамблдора. Никого не сможет. Кроме Поттера. Молодой человек посмотрел вниз, в бесконечную земную мглу. Истерзанная душа была опустошенной. А в трещащей голове зародилась прекрасная идея. Такая, что тонкий рот Драко скривился в жутком оскале, а серые глаза пугающе вспыхнули безумной радостью. Мысль казалась такой простой, что юноша едва сдержал облегченный хохот. Легкие были наполнены тошнотворным дымом выкуренного десятка сигарет. Драко глубоко вздохнул, отлепляясь от перил и делая изящный взмах волшебной палочкой. Заледенелые металлические прутья разъехались, освобождая каменную пропасть над твердой пустотой. Вихрь, смешанный с метелью, адски взвыл, подталкивая молодого человека к краю. Драко подошел, засовывая палочку в карман. Посмотрел туда, вниз. И горько улыбнулся. Это просто. Сделай шаг вперед, и ты полетишь в бесконечность, где нет ни страданий, ни слез, ни боли, ни потерь. Визгливая пурга нашептывала это Драко, который, как завороженный, стоял на каменной грани. Он вдохнул морозный мокрый воздух полной грудью, стиснув челюсти и расправив плечи. Уходить нужно с гордо поднятой головой. Драко сделал шаг. В ушах зазвенел прохладный нежный голос, наполненный сталью и болью.

– Ты трус, Малфой!

– Я трус. И я просто хочу уйти.

– Если ты уйдешь, то кому от этого будет лучше? Твоей матери? Отцу? Забини?

– Тебе точно.

– Придурок. Ты эгоистичный кретин, Малфой! Думаешь, что знаешь все лучше всех, а на деле глупый капризный ребенок!

– Может быть. Но я всего лишь заканчиваю тот путь вонючей грязи и темноты, на который ступил.

– Нужно бороться, Малфой!

– А смысл?

– Смысл есть везде. Даже там, где, как нам кажется, его нет.

– Уже поздно. До странности приятно ощущать под собой ничего.

– Приятно. Приятно оставить все, сбежав от мира.

– Не отрицаю.

– Не бросай меня, Малфой. Вернись.

Сквозь гудящую пелену до Драко донесся вопль Вингардиум Левиоса. А дальше был ледяной пол Астрономической башни, мощный удар в челюсть от взъерошенного и промерзшего Забини, его итальянский мат, смешанный с английским и испанским. Флоренс Уайлд одобрительно улыбнулась, растворяясь в мокрых хлопьях летящего сероватого снега. *** Эта ночь января выдалась чудесной. Легкий воздух, напоенный морозной крепостью, казалось, звонко похрустывал при каждом вдохе. Над Хогвартсом и его окрестностями расстилалось необъятное ночное небо, напоминавшее чернично-черный велюр, на котором рассыпались сотни мерцающих звезд, тихо спящих под серебристо-прозрачной вуалью луны. Иней на плакучих ветвях прибрежных ив мягко искрился светящейся крошкой хрустального бисера, мягко переливаясь под струящимся холодным светом. Молочно-белое покрывало снега бережно укутывало затаившую дыхание в ожидании весны землю. Зеркальная гладь Черного озера, скованная толстым слоем голубоватого льда, была изрезана затейливыми переплетениями лезвий многочисленных коньков. Ближе к краю озера можно было разглядеть две фигурки, плавно кружащихся на месте, и они казались одним большим целым. В темном воздухе над ними парил небольшой фонарь с толстой свечой внутри, и он излучал мягкий уютный свет, тускло заливающий юношу и девушку. С ночного небосвода падал, кружась в плавном изящном вальсе, мерцающий кружевной снегопад, тихо оседавший на дремлющую землю.

Флоренс чувствовала теплые руки Гарри у себя на спине, ощущала его размеренное, спокойное дыхание у себя над ухом, его уютный аромат мягко бил в ноздри. Она не жалела, что согласилась на эту ночную вылазку. Они топтались на месте в чудаковатом танце, держа друг друга в бережных объятиях и утопая в нахлынивающей неге нежности. А воздушные кристальные снежинки, отражая зеркальное сияние звезд, с манящим шепотом вращались вокруг молодых людей. Девушка ощущала приятное, разливающееся по телу тепло, когда находилась рядом с Гарри. Когда он неловко улыбался, когда задорно сверкал яркими насыщенно-изумрудными глазами, когда брал ее за руку. Не было пьянящего возбуждения, которое раньше часто бешено трепетало в груди. Остался только душевный покой, вселяющий мягкую уверенность и тихую уравновешенность. С Гарри было спокойно и мирно. Но порой все это не могло заглушить то противное, гложущее сердце чувство неправильности. Оно снедало изнутри долгими муторными ночами, не давало заснуть, утомляло бесконечной глухой болью в голове. Но когда Гарри был рядом, ревущий и мечущийся зверь затихал, затаиваясь на время. И все начиналось снова, когда Флоренс оставалась одна.

Гарри остановился и затаил дыхание, пристально всматриваясь в потемневшие глаза девушки. Она была невыносима прекрасна – с покрасневшими от мороза щеками, с растрепавшимися волосами, с задумчивой слабой улыбкой на мягких губах. Ее узкое лицо находилось в паре дюймов от его, и такая близость вызывала сладостную дрожь во всем теле. Юноша, глубоко и нервно дыша, осторожно приблизился к ней вплотную и крепко обнял, упираясь подбородком в хрупкое плечо. Было тихо. Так тихо, что казалось, будто все умерло, оставив на земле только двух студентов. Флоренс зажмурилась, почувствовав, как в уголках глаз задрожала жгучая влага. Перед глазами заплясали раздвоенные холодные блики, затмевающие величественный Хогвартс, видневшийся темной грудой. Гарри осторожно поцеловал ее в щеку, задерживаясь на несколько секунд, и мягко сжал тонкие пальцы в теплой перчатке.

– Почему все так сложно, Гарри? – она с отчаянной горечью сглотнула нахлынувшие слезы, хмуря брови.

Юноша тихо вздохнул.

– Это жизнь. А она не бывает простой.

– Не бывает, – Флоренс, скривив губы, хмыкнула с мрачной иронией. – Знаешь, мне в последнее время так… пусто.

Насыщенно-зеленый взгляд Гарри, в тусклом свете волшебного фонаря казавшийся сероватым, пересекся с янтарно-кофейными глазами девушки, в которых блекло мерцали золотистые искорки. Флоренс сморгнула скопившуюся влагу и крепко обняла молодого человека, глубоко вздохнув.

– Я тебя чем-то обидел? – Гарри, упиваясь ароматом ее холодных волос, осторожно погладил девушку по спине.

Она тихо фыркнула.

– Причем тут ты?.. А, впрочем, забудь.

Юноша, уловив льдистые ноты в ее голосе, потупился. Пышный хрустальный снег, обволакивая ажурной пеленой дремлющий ночной мир, мягко мерцал в неподвижном январском воздухе. В Хогвартсе, окутанном сонным бархатным мраком, в Восточной башне одиноко и гордо горел свет в окне. На фоне жарких золотистых бликов, пляшущих на стеклах, дернулся черный силуэт и исчез в глубине гостиной. *** Нарцисса Малфой затуманенным взглядом бездумно всматривалась в хрупкие, серебристо-акварельные кружева застывшего льда на оконных стеклах. Огонь, отстраненно трещащий в огромном камине, совершенно не согревал, и дело было не в силе и жаре пламени. Вечный холод царствовал в душе миссис Малфой, сковав ее сердце толстой коркой промороженного камня. Эту же мерзлоту вселяло угнетающее великолепие поместья – изысканная мебель из темного дерева и с обивкой из редких тканей, шикарные старинные гобелены, черный и розовый итальянский мрамор, персидские ковры, стоящие целое состояние, бесчисленное множество драгоценных безделушек. Во всем этом не было души, лишь пронизывающая холодом пустота. Нарцисса с рождения была приучена к жизни в непозволительной роскоши. Она не знала отказа в своих желаниях и обладала властью с ранних лет, не знала бедности и необходимости откладывать деньги на черный день. С пеленок в ее голову было вбито и укоренено, что она – Блэк, и этим все сказано. У Нарциссы и сестер было все самое лучшее – платья, украшения, книги, мебель, еда, сады. Они – Блэк. С юности младшая дочь Сигнуса и Друэллы Блэк воспитывалась в жесткой строгости эталонной аристократической семьи чистокровных волшебников, с молоком матери в нее впитывались манеры, утонченность, светское лицемерие и фальшь. И Беллатриса, и Андромеда, и Нарцисса не знали тепла, ласки и родительской любви, росли в отчужденной холодности, царившей в семье. Ведь они – Блэк. Годы в Хогвартсе пролетали незаметно, пока Цисси не влюбилась. По уши, наивно и искренне. И – какая же удача! – в семнадцать она вышла за этого человека замуж. Нарцисса стала Малфой. Пышная свадьба, скрепившая чистокровный союз, стала одним из самых счастливых дней во всей жизни женщины. Она до сих пор помнит то роскошное, по-королевски величественное лилейно-белое платье из французского кружева и тончайшего атласа, расшитое россыпью морского жемчуга. Бриллиантовую тиару в платиновых волосах и полупрозрачную фату, скрывающую чуть порозовевшее лицо. И его пристальный взгляд, подернутый пеленой вежливой отстраненности. Но Нарцисса знала, что за этой маской скрывается искреннее восхищение. В первую ночь их брачное ложе заливала своей печальной хрустальной вуалью полная луна. Звенящая прохлада весенней ночи, в которой упоительным шлейфом разливался аромат фиалок, ландышей и страсти. Шелковые простыни, терпкий вкус жадных поцелуев, смелые, но щемяще осторожные движения. Внезапный порыв стыда и смущения, успокаивающий шепот, томные прикосновения губ к роскошно-нежной коже. Опьяняющий блеск затуманенных глаз, откровенные изгибы обнаженных тел, сладостные стоны наслаждения. Волна пронзительного восторга, перехватывающая дыхание, слабые улыбки и глубокие теплые объятия. Нарцисса была счастлива. К таким моментам добавилось еще и рождение долгожданного и единственного сына. Он был самым ярким лучом в жизни миссис Малфой, дарящим оглушающую радость и душащую нежность. Ее милый маленький Драко, беззубо улыбающийся матери и протягивающий крохотные руки к гордому отцу. Сын рос. Первое слово, первый шаг, первый рисунок, первая мелодия на фортепиано, первый полет на метле. Письмо в Хогвартс. Драко уже шестнадцать. Или еще только шестнадцать? Нарцисса не знала. Ее сыну пришлось слишком рано повзрослеть. Он еще мальчик – нахлынивало на нее, когда миссис Малфой вспоминала расползающуюся на жилистом предплечье Драко жуткую отметину. Мальчик – юный, незапятнанный черной грязью, влюбленный. Нарцисса дала себе обещание – когда закончится весь этот убийственный кошмар (а она верила, что закончится) и сын захочет связать свою жизнь с какой-нибудь девушкой, то она не станет ему препятствовать ни в чем. Для миссис Малфой главным было счастье сына. Нарцисса прикрыла глаза, прикоснувшись холодными пальцами к виску. Поленья в камине раздраженно затрещали, выпустив столп мерцающих искр. Комментарий к Chapter

XIX

Лично я недовольна этой главой. Поэтому жду Ваших мнений, как всегда.

====== Chapter XX ======

– Ты вечно его защищаешь! Пора посмотреть правде в лицо, Флоренс! Первой была Кэти, а теперь еще и Рон!

– В чем ты меня обвиняешь? В том, что я не бегу по первому твоему зову к Дамблдору и не ору на каждом углу, что Малфой – Пожиратель?! У тебя паранойя, Поттер!

– Это у меня?.. Разве не сходятся факты?

– Какие к черту факты?! Ты считаешь фактами то, что Малфой шатается по ночам неизвестно где и перестал тебя доставать?! Браво, Поттер, ты гений дедукции! А тебя не волнует, что ему шестнадцать, он трусоватый слизняк и никаким боком не может быть полезным Волан-де-Морту?!

– Он исчезает с карты Мародеров! А тот его разговор со Снейпом перед Рождеством, о котором я рассказал, ни о чем тебе не говорит? Ты наивна и не хочешь признать очевидное!

– Я не наивна, Поттер!

– Рон едва не погиб, ты разве не понимаешь?!

– Я понимаю все! И гораздо лучше, чем ты думаешь!

– Прекратите немедленно!!!

Пронзительный визг Гермионы Грейнджер заставил Гарри и Флоренс умолкнуть и посмотреть на измученную и сердитую девушку. Они стояли у входа в Больничное крыло, откуда их выставила мадам Помфри и профессора, оставшиеся возле постели Рональда. Он едва не окончил свою жизнь прямо в День рождения после глотка медовухи Слизнорта. И, разумеется, Гарри не упустил возможность начать доказывать свою теорию про Малфоя.

– Грейнджер, разбирайся со своим другом и его уехавшей крышей сама. Я умываю руки!

Флоренс смерила Гарри холодным взглядом, кивнула бледной Гермионе и, развернувшись на каблуках, быстро зашагала по пустому светлому коридору. Она тяжело дышала, сворачивая к одному из заброшенных балконов в западном крыле Хогвартса. Девушка резко облокотилась о плесневелые мраморные перила, заливаемые ярким мартовским солнцем, и опустила голову, позволяя свежему, влажному ветерку трепать волнистые пряди волос. Козырек балкона из старинного, отсыревшего серого камня отбрасывал размашистую тень, которую все же нарушали прозрачно-золотистые лучи. Весна властно и стремительно вступала в свои права, проворно разрушая хрустальное снежное царство шотландской зимы. Гигантские пушистые сугробы понемногу таяли, превращаясь в хлюпающую под ногами, теплую жижу, смешивающуюся с резвыми звонкими ручейками. Деревья, оживляясь в потеплевшем, туманном пахучем воздухе, сбрасывали с ветвей ажурный иней. Небо расчистилось, и теперь бескрайний акварельно-голубой простор закрывала лишь белесая дымка невесомых облаков. И, несмотря на сохраняющийся облик позднего января, в воздухе ощущалось незримое присутствие звонкоголосой свежей весны. Флоренс рвано вздохнула, ощущая гнетущую тяжесть в душе, которая разбухала и противно растекалась внутри. Она не любила лгать. Но не могла поступить по-другому. Как бы она не была привязана к Гарри Поттеру, он не стоял для нее на первом месте. Несомненно, он был дорог ей как друг и как человек, которому она позволяла любить себя. Но она не любила его. Не любила так, чтобы ответить взаимностью. Флоренс позволяла ему быть рядом с собой и искренне ценила, как доброго и чуткого товарища, привнесшего свет в ее мрачную и запутанную жизнь. Она была благодарна Гарри. Ощущала глубокую дружескую симпатию, если не назвать это чувство извращенной формой любви. Была привязана к нему, по-своему уважала, в какой-то степени увлеклась им, найдя покой и утешение. Но не любила. И в последнее время осознание этого противного факта непрерывно грызло ее изнутри, заставляло осознавать то, что она попросту пользуется Поттером, притворяется, надевает отвратительную фальшивую маску. Из-за этого Флоренс зачастую срывалась на Гарри по пустякам, желая отдалиться. Но он ничего не говорил, продолжал покорно и преданно ждать ее улыбки. И от этого становилось невыносимо тошно. Порой казалось – вот он, идеальный спутник. Добрый, понимающий, заботливый, отзывчивый, отважный и отчаянный. Пусть и не красавец. Такие – герои дамских любовных романов, которыми тайком ото всех по ночам зачитывалась Грейнджер. Но жизнь распоряжается иначе. Другие герои – изворотливые, галантные и блистающие в светском обществе, чертовски красивые, запутавшиеся в перипетиях жизни и глубоко несчастные – тоже фигурируют в банальных бульварных романчиках. И кружат головы дамам куда больше и чаще правильных мальчиков-героев. Ведь любить плохого кавалера так интересно! Обмен писульками на надушенной бумаге, многозначительные взгляды в высшем обществе, таинственные и головокружительные улыбки, секретные встречи в какой-нибудь беседке под покровом ночи, разбитое сердце, литры слез в подушку и сопли в кружевные платочки. Красиво и заманчиво. В дамском романе, но не в жизни. Флоренс хотелось влюбиться в Гарри. Чтобы отпустил этот полыхающий плен бушующего огня в сердце, чтобы не просыпаться по ночам с кипящей кровью и раскалывающейся головой, чтобы не чувствовать, как боль режет душу десятком раскаленных лезвий при взгляде на него. Но не отпускало. И только сейчас она понимала, что же такое любовь. И убеждалась в правильности слов Дамблдора – любовь и боль всегда ходят вместе. И ей было больно не просто любить. Ей было больно лгать Гарри, зная если не всю правду, то хотя бы ее завуалированную часть. И все равно она упрямо отмахивалась и резко отвечала на все проницательные выводы Поттера. Зная, что он прав. И не могла (и не хотела) допустить, чтобы произошло что-то необъятно-жуткое, при этом сохраняя все тайны Драко Малфоя при себе. Девушка, устало проведя тонкими пальцами по растрепанным волосам, обернулась и сощурилась от слепящих солнечных лучей. Ей показалось, что в прохладной, обволакивающей полутьме коридора растворился черный холодный силуэт. Ей показалось, что задорный порыв свежего ветерка, в котором играли золотисто-хрустальные капельки света, донес прозрачный, почти невесомый, но жгуче опаляющий легкие аромат мяты и мужского одеколона со сложными переплетениями ледяных нот. Ей показалось, что в густом влажном воздухе блаженными трелями разнесся столь знакомый вкрадчивый голос с бархатно-серебристыми переливами. Ей показалось. В больших орехово-карих глазах задрожали стеклянные слезы. *** Флоренс хлопнула дверью, слыша, как бурлит и фырчит смываемая вода в бачке. В дальней кабинке надрывно взвыла Плакса Миртл, оскорбленная нарушением ее покоя. Этот туалет, несмотря на свою заброшенность и неприглядный вид, был вполне пригоден к использованию. Если не считать грязи на унитазах, запаха плесени и засохших экскрементов, сломанных задвижек и крайне истеричного, ранимого и вредного привидения, разумеется. Девушка, расправив край темно-синего форменного джемпера, подошла к умывальникам и взглянула на себя в покрытое толстым слоем пыли и кое-где треснувшее зеркало. В тусклом сероватом свете туалета бледное и худое лицо Флоренс показалось ей особенно изможденным и болезненным. Темно-каштановые, казавшиеся почти черными волосы были забраны в тугой низкий пучок, открывая тонкие, приятные черты. Медовые огоньки в карих глазах потухли, и тяжелый мутный взгляд был наполнен усталостью. Нахмуренные густые брови, плотно сжатые бледные губы, залегшие тени – все выдавало напряженность и нездоровое утомление. Девушка открыла воду, подставляя длинные сероватые пальцы под мощную шумную струю ледяной воды. В голове всплыл образ Кэти Белл, которую Флоренс встретила утром около Больничного крыла. Выздоровевшая, румяная, улыбчивая, в окружении подруг – гриффиндорка выглядела вполне довольной жизнью. Ее возвращение из Мунго спустя пять с лишним месяцев частично облегчило душу Флоренс, но вместе с этим появилось странное нехорошее предчувствие. Какое именно, девушка объяснить не могла. У входа в туалет что-то грузно громыхнуло, и Флоренс, нервно закрыв кран, резко отскочила за угол. Оглушительно хлопнула входная дверь, по каменным плитам раздались стремительные гулкие шаги, и около ряда умывальников возникла худая длинноногая фигура Драко Малфоя. Он, шумно и часто дыша, оперся бледными руками с паучьими пальцами в раковину, бегая безумным воспаленным взглядом по своему жутковатому отражению в грязном пыльном зеркале. Острое нездоровое лицо с просвечивающими через тонкую кожу венами выглядело устрашающе в сероватом густом полумраке туалета. Малфоя била крупная дрожь, он, будто сумасшедший, мотал головой и беззвучно шевелил иссохшими бескровными губами. Молодой человек нервно дернул рукой, отрывая верхние пуговицы белоснежной рубашки, и те звонко рассыпались по каменному полу, отдавая зловещим эхом в пустой тишине туалета. Длинными трясущимися пальцами зарылся в светлые волосы, резкими болезненными движениями ероша пряди. Худая широкая грудь тяжело вздымалась от сиплого дыхания, из приоткрытого рта вылетали жуткие хрипы, и Малфой рывком опустил голову, открывая кран с холодной ржавой водой. Спустя мгновение шум хлещущего потока перекрыли надрывные, полные дикой боли всхлипы. Малфой плакал, вздрагивая всем телом, испуская приглушенные вопли и выражая всем своим существованием полное отчаяние, засасывающее в вязкую вонючую мглу. Флоренс, повинуясь внутренним порывам, в несколько шагов преодолела расстояние между ними и остановилась, протягивая дергающуюся руку к его плечу.