Текст книги "Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)"

Автор книги: Nathalie Descrieres

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Прекрати терзать себя, Малфой, – усталый баритон Забини тяжело рассек глухую вязкую тишину. – Я знаю, тебе тяжело. Но если не можешь разрешить хотя бы одну проблему, то разберись со второй!

Драко мрачно посмотрел на Блейза, смуглое лицо которого странно виделось в зловещем сумраке мужской спальни.

– Определись и прекрати мучать и себя, и Уайлд. Реши – будешь ты с ней до конца, или отпустишь и забудешь.

– Я пытался, – слабо прошептал Малфой, пытаясь не смотреть на колдографию, где заманчиво и жизнерадостно улыбалась Флоренс Уайлд. – Не могу. И не могу позволить ей быть рядом со мной. Ее убьют.

Забини нахмурил кустистые черные брови и поджал губы, поправив манжету рубашки. Свечи быстро замерцали, и лицо Драко исказилось.

– Думай и решай сам, Малфой. Я твой друг и всегда готов помочь тебе, но не в том, в чем сам не смыслю, – Блейз глубоко вздохнул. – Ты здесь будешь ночевать?

Драко прищурился, силясь определить время на миниатюрном циферблате дорогих наручных часов. Большая стрелка близилась к двум.

– Нет, пойду в башню. Она уже спит, скорее всего, – юноша сел на постели, морщась от боли в затекшей спине и расправляя смявшуюся горловину джемпера.

Блейз щелкнул зажигалкой, и пламя резко потухло. Высокая худая фигура Малфоя медленно растворилась в прохладной тьме спальни. Едва слышно скрипнула дверь. Забини устало откинулся на мягкую кожаную спинку кресла, закрывая глаза и усталым жестом потирая переносицу. Свечи грустно замигали. *** Старая прибрежная ива с толстым корявым стволом печально склоняла тонкие плакучие ветви, листва которых окрасилась желтым золотом, над рябистой поверхностью Черного озера, переливающейся всеми оттенками синего и зеленого. Озорное солнце, ослепительно сиявшее на таком чистом сине-голубом небе, какое бывает только в сухом сентябре, ласково отбрасывало теплые блики на шершавые стволы плакучих ив, каменистый серый берег и верхушки подводных камней, высовывающихся из воды, на осеннюю траву, в нежно-желтой щетине которой поблескивала слюдяным блеском тонкая паутина, и робко вылезали тонкие стебельки дикого левкоя – наполовину в блеклых сиреневых цветочках, наполовину в тонких зеленых стручьях с грустным запахом капусты. Простирающаяся на многие мили лавандово-голубая гладь озера искрилась тысячами ярких солнечных вспышек, а неподвижные деревья, укутанные в яркие краски позднего сентября, бесшумно и спокойно роняли свои листья на жухлую траву и сухие теплые камни. В чутком осеннем воздухе витал отчего-то печальный травянистый запах, терпкая свежесть воды, заполняющая легкие, и солнечная теплота. Под ивой, примяв траву, был расстелен шерстяной вишневый плед, на котором сидели две девушки, в безмолвной звонкой тишине наслаждающиеся погодой. Одна, миловидная и румяная, с пышной копной светло-каштановых непослушных кудряшек, сидела в позе лотоса у самого края пледа, касаясь коленками сглаженных темно-серых камней на прибрежье, и скользила внимательным сосредоточенным взглядом по мелким строчкам в старой потрепанной книге с пожелтевшими страницами. Вторая, куда более бледная и темноволосая, тоже сидела, прижавшись спиной к корявой коре ивы и закрыв глаза. Золотистый свет кружевным ажуром заливал тонкое лицо и блестящие волосы, проскальзывая через переплетения изящных ветвей. Каждая из девушек была красива, но по-своему: первая – простыми, теплыми и исполненными непонятной, неуловимой прелести чертами, вторая же – нежным и утонченным, но довольно холодным и гордым лицом, полным таинственного лучистого очарования, таившегося, наверное, в медово-карих чарующих глазах и редкой светлой улыбке. Флоренс полной грудью вдыхала приятную свежесть озера, вслушиваясь в отдаленное звонкое щебетание птичек и сухое стрекотание последних кузнечиков. Вспомнилось то время, когда их маленькая семья жила в крошечной деревушке под Бристолем, в старом сереньком домике с миниатюрным садиком, в котором мать выращивала лаванду и чайные желтые розы. На камышовой крыше свил гнездо аист, а старинный раскидистый бук окутывал сочно-зеленой густой листвой каменистый внутренний дворик. Мама пекла вкусные пироги, поливала цветные герани на окнах в керамических горшках и ласково трепала маленькую Флоренс по пушистой темной голове. Отец подхватывал дочь на руки, на его загорелом молодом лице расплывалась широкая белозубая улыбка, и он нежно целовал мать в щеку. Вокруг непоседливо крутились две лопоухие дворняжки с умными темными глазами и весело тявкали. На потертой деревянной столешнице лениво дремала пушистая серая кошка, щурившая янтарно-желтые глаза на шумных собак. А за окном царило жаркое, напоенное душистой лавандой, спелой клубникой и слепящим солнечным светом, лето. Но это было давно. Еще до того, как девочка могла слышать пьяную ругань отца, жалостные всхлипы матери, глухие звуки ударов и грохот ломаемой мебели. И видеть, как мама тихонько плачет на тесной кухоньке их мрачной лондонской квартиры, смазывая какой-то пахучей мазью синяки и кровоподтеки. И все же та зловещая дождливая ночь перевернула жизнь девятилетней Флоренс Уайлд с ног на голову. Со временем из памяти взрослеющей девушки стирались образы родителей – как светлые, так и темные. Остались материнские золотисто-медовые локоны, ее огромные добрые глаза, излучающие теплый голубой свет, шелковистая гладкость белоснежной кожи и сладковатый уютный аромат домашней выпечки, молочного шоколада и садовых цветов. Осталось красивое, мужественное лицо молодого отца, его вечно торчащие во все стороны каштановые вихры, обаятельная открытая улыбка и смешливый, добродушный золотисто-карий взгляд. Крепкие загорелые руки, терпкий запах свежесваренного кофе и колючая щетина на впалых щеках. И звонкий заразительный смех счастливых родителей. Зато крепко отпечатывались те незабываемые моменты, которые Флоренс могла назвать по-настоящему счастливыми. Та нежная сладкая весна пятого курса: тонкие коричневатые ветви багульника с розовато-фиолетовыми цветами, пышные кусты ослепительно-белоснежной и густо-лиловой сирени с огромными душистыми гроздьями махровых соцветий и раскидистый куст раннего жасмина с нежно-зеленой дымкой листочков и жемчужными пьяняще-ароматными цветками, в которых алмазными каплями искрилась свежая утренняя роса. Над головой раскинулось прозрачное, сверкающее своей бескрайней чистой лазурью небо, прикрытое затейливыми кружевами переплетений гибких ветвей цветущих яблонь. Под ногами благоухала запахами влажной земли и хрустально-нежных белых фиалок сочная зеленая трава. В пышных облаках сладостно-душистых яблонь звенел прозрачной мелодичной, взмывающей в голубую высь и рассыпающейся в дрожащем тёплом воздухе трелью соловей. Ослабленные школьные галстуки, брошенные невесть куда сумки, закатанные рукава выпущенных рубашек, растрепанные волосы. Сбившееся дыхание, безумное сердцебиение, ошалелые счастливые улыбки, разрумянившиеся щеки и лихорадочно-влюбленный блеск в глазах. Крепкие, полные бескрайней нежности объятия и приглушенный шепот, напоминающий пьяный бред. Опьяняющий своей головокружительной свежестью и чистой сладостью поцелуй. Гермиона Грейнджер бережно закрыла книгу, откладывая ту в сторону и начиная задумчиво теребить пушистый локон. Она искоса посмотрела на подругу и тихонько вздохнула.

– Флоренс! – робко окликнула девушку гриффиндорка, ложась на живот лицом к собеседнице.

– М? – Флоренс не открыла глаз, а Гермиона, скрестив ноги, стала изучать свои пальцы.

– Слушай, а ты, насколько я знаю… – девушка неловко замялась, а Уайлд равнодушно повела бровью. – Живешь в приюте?

На несколько секунд повисло оглушающее молчание. Гермиона успела тысячу раз пожалеть, что вообще полезла с расспросами, но столкнулась с глазами Флоренс, не выражавшими злобы или раздражения.

– Да.

– А что случилось? – приободренная Грейнджер воспряла духом.

– Мои родители погибли в автокатастрофе, – сухо отрезала Уайлд.

Гриффиндорка смутилась на мгновение, но видя абсолютно равнодушное выражение лица подруги, продолжила:

– А как тебе пришло письмо в Хогвартс? – кофейно-карие глаза Гермионы горели неподдельным любопытством, она нервно теребила воротник светло-серого пуловера.

– Флитвик принес.

Подул ветер, кружа в воздухе вихрь огненно-золотых листьев. За башнями Хогвартса впервые за пару недель показались лохматые сизо-фиолетовые тучи. Погода портилась. Гермиона Грейнджер вздохнула, глядя на прорезавшуюся между бровей морщину Флоренс. Тревожно чирикнула какая-то птица. Комментарий к Chapter

XIII

Что-то пока писала эту главу, вспомнила одну историю. Когда-то, триста лет тому назад, Ваш (искренне Ваш) автор страдал от неразделенной любви к соседу по парте. Сильно страдал, но забыться ему помог поистине роскошный дуэт – Драко Малфой и Imagine Dragons. И вот спустя столько лет любовь вернулась! Нет, не к соседу по парте, а к дуэту, который вдохновляет меня и сейчас. Спасибо Вам, соседу и этим шикарным ребятам. Спасибо всем, кто оставляет комментарии и пишет добрые слова. Это еще больше мотивирует!

Народ, ещё вопрос: какой финал Вы бы хотели увидеть в этой работе? Хэппи энд? Или, может, печальную концовку? Или что-то неординарное? Жду ответов!

====== Chapter XIV ======

В тяжелом прохладном воздухе Выручай-комнаты слабо пахло старой мебелью, сопревшим хламом и холодным камнем стен. На тускло-сером свету можно было увидеть, как под потолком клубятся миллионы пылинок. Комната нагнетала странную тяжесть и вязкую отчаянную безысходность своим равнодушным бесцветием и глухой ватной тишиной.

На старом просевшем диване со сломанными пружинами и облезлой обивкой из бархатистого материала линялого бордового цвета сидел в позе крайней безнадежности согбенный юноша. Он уронил голову на руки, зарываясь дрожащими ледяными пальцами в светлые волосы, и расширенными от страха и обреченности, воспаленными глазами метался с одного предмета на другой. Черные зрачки были дико расширены, как у наркомана, в белках глаз полопались кровавые капилляры, а светло-серые радужки выцвели. Мертвенно-бледная, сухая, как пергамент кожа в тусклом освещении комнаты казалась почти прозрачной, а на впалых щеках и под глазами залегли мрачные серо-фиолетовые тени. Молодой человек выпустил волосы и стал бездумно рассматривать переплетения вздувшихся вен на своих холодных паучьих руках. Худая грудь нервно и часто вздымалась, стесняемая водолазкой и застегнутым пиджаком. Юношу била лихорадочная болезненная дрожь, в животе крутился тугой тошнотворный узел, а сердце словно сжимали тисками. Драко Малфой ненавидяще смотрел на этот огромный платяной шкаф из черного палисандра с роскошной тонкой резьбой, хранивший высокомерное молчание, и испытывал жгучее желание раскрошить его Бомбардой ко всем чертям. А потом сброситься с Астрономической башни. Ни-че-го. Ровным счетом. Основная часть библиотечных книг была перерыта, оставалась Запретная секция, три десятка дальних стеллажей и личные архивы учителей. Хотелось выть. Драко не имел ни малейшего понятия, что делать дальше. Пугающая, засасывающая в свои жуткие липкие объятия мгла вселяла животный ужас и заставляла отчаянно метаться в безысходности. Прошел целый месяц, а у него ни малейшего изменения в нужную сторону. Прошлое письмо матери, половину которого Драко не смог прочесть из-за пролитых на тонкий надушенный пергамент слез Нарциссы, зловеще сообщало, что он интересовался успехами юного Малфоя. Перед глазами, которые болели от щиплющей сухости и недосыпа, слишком явственно предстало обтянутое синей чешуйчатой кожей лицо с кровавыми змеиными глазами и безгубым ртом. В ушах пронзительно зазвенел омерзительный свистящий шепот, сердце слабо затрепыхалось, а в мозгу ослепительно замелькали болезненные вспышки воспоминаний. Драко издал утробный стон, до хруста заламывая худые длинные пальцы и запрокидывая назад голову. Щемящая пронзительная боль растекалась раскаленным металлом от висков по всем жилам и венам, заставляя кровь бешено бурлить яростным огнем. Вспомнилось бледное испуганное лицо матери с дрожащими искусанными губами, но полное бескрайней нежности и теплоты. Ее сухая прохладная ладонь на своей щеке и мягкий голубой взгляд, окутывающий призрачной надеждой. Льдистый цветочный аромат от темно-синего шелкового платья и теплой домашней шали, короткий теплый поцелуй шероховатых губ в висок и ласковый успокаивающий шепот. Вспомнился куст ее любимых бархатно-алых пышных роз, за которым она так трепетно ухаживала ранней весной, любимый черный чай с лимоном и липовым медом, любимый потрепанный томик Шекспира. В воспаленном сознании предстал другой теплый, не менее дорогой сердцу образ. Горящие светлой радостью карамельно-ореховые глаза, живая искренняя улыбка и нежный румянец на фарфоровой коже. Струящиеся по точеным хрупким плечам темно-шоколадным шелком локоны. Тонкие пальцы, привычно пахнущие страницами книг и чем-то неуловимо сладковатым, невесомо касаются его холодной огрубевшей ладони. Она кладет миниатюрную головку ему на плечо и, закутываясь в огромный теплый плед, улыбается каким-то своим мыслям. А потом они начинают тихонько, шелестящим шепотом о чем-то спорить. О всякой ерунде. И Драко всегда уступает, зная, что ей эта маленькая победа доставляет немалое удовольствие. Она ласково потреплет его по светлым, чуть взъерошенным волосам и солнечно улыбнется, даря небывалый прилив нежности. Но так было раньше. Сейчас же только холодный безразличный взгляд и сухой кивок вместо приветствия. На патрулированиях между ними всегда гнетущая мрачная тишина, сопровождающая везде. Драко Малфой вновь посмотрел на Исчезательный шкаф. Он отталкивал своей холодной помпезностью и вселял леденящий страх в сердце шестнадцатилетнего юноши, еще не успевшего очернить и расколоть свою душу. *** Ливень шумно и резко хлестал в оконные витражи и стекла, отражаясь от них гулким шумом в каменных коридорах Хогвартса. Бескрайнее небо было затянуто низкими лохматыми тучами, хмуро переливавшимися от свинцово-серого до черно-фиолетового и затемняя все окрестности замка. Острые шпили на башнях Хогвартса упрямо упирались в темное, таящее неясную угрозу небо. Изредка сверкали ослепительно-белые вспышки молний и раскатисто грохотал зловещий гром. Природа померкла, окрашиваясь во всевозможные оттенки серого и застилаясь мутной пеленой непрекращающегося дождя. Последняя листва с деревьев облетала, кружимая яростными порывами пронизывающего холодного ветра. В густом, наполненном до краев серой влагой воздухе с трудом можно было различить тяжелые запахи сырой земли, преющей листвы, травы и последних медово-сладких яблок. Флоренс Уайлд, задумчиво хмурясь, шла по почти пустому коридору четвертого этажа. Доспехи противно скрипели – видимо, поддерживали тоскливо-мрачное настроение погоды – а полтергейст Пивз где-то вдалеке распевал похабные частушки, громыхая чем-то тяжелым. Стайка первокурсников, столпившихся возле кабинета Трансфигурации, усердно зубрила конспекты, хихикающие девчонки-пуффендуйки с пятого курса увлеченно обсуждали очередных объектов воздыхания, а долговязые гриффиндорцы шумно ржали над какими-нибудь тупыми анекдотами. Флоренс уже надеялась тихонько пробраться в свою гостиную, согреться у жаркого пламени камина в обнимку с Белби, а потом пойти на обед. Настроение и погода не располагали к долгим прогулкам по темному и холодному замку, оттого хотелось поскорее забраться в теплую кровать своей спальни и, не спеша выпив чашку согревающего чая, почитать томик Диккенса. Но некоторым мечтам, как это часто случается, не суждено сбываться. Потому что со стороны учительской на Флоренс надвигалась радостная туча с пышными моржовыми усами и с необъятным животом, по имени Гораций Слизнорт. И надвигалась жизнерадостная туча именно на Уайлд. Девушка горестно вздохнула и, попросив у Кандиды Когтевран терпения и мужества, натянула донельзя приветливую улыбку до ушей.

– Моя дорогая, милая мисс Уайлд! – Слизнорт ослепительно сиял, протягивая к ученице свои пухлые руки и вальяжно приближаясь. – Ах, вы не представляете, какое счастье я испытываю, встретив вас, моя дорогая! Ах, какая удача!

Слизнорт окинул любопытным и счастливым взглядом широко улыбающуюся Флоренс, которая отчаянно прижимала к груди редкий экземпляр книги по австралийским противоядиям. Профессор пришел в совершеннейший восторг, разглаживая топорщащиеся складки на напыщенно-вычурном костюме из изумрудно-зеленого блестящего бархата с серебряными пуговицами и старинными тонкими кружевами. Гладкая лысина Слизнорта лоснилась от теплого света факелов на стенах, а маленькие прозрачные глазки радостно сверкали.

– Ах, дорогая, прекрасный выбор литературы, прекрасный! Помнится, я читал эту любопытную книжицу лет эдак двадцать назад… – Слизнорт мечтательно посмотрел в потолок. – Ах, плачь, моя бедная молодость, как молвится!..

Флоренс почувствовала, как у нее начинает сводить щеки от этой улыбки, и мысленно пожелала, чтобы и старость Слизнорта рыдала горючими слезами.

– Моя милая, я совсем забылся! – встрепенулся старикашка, оживленно улыбаясь и сцепляя ладони. – У меня к вам весьма заманчивое предложение, дорогая!

– О, профессор!.. – только и смогла вымолвить староста, пытаясь сохранить самое доброжелательное выражение лица. Слизнорт тем временем начал свою увлекательную речь:

– Полагаю, дорогая мисс, вы знаете о такой весьма и весьма любопытной организации, как «Клуб Слизней»… – Слизнорт нарочито смущенно потеребил пуговицу, бросая заинтересованный косой взгляд на студентку. – И то, что я, вернувшись на свой давно оставленный, но не забытый пост, выпросил разрешение у профессора Дамблдора на возобновление этого самого скромного кружка, – моржовые усы профессора горделиво встопорщились. – Я приглашаю в «Клуб» только самых талантливых и перспективных учеников, милая, и мы небольшой дружеской компанией коротаем холодные долгие вечера за чашечкой лучшего британского чая, изысканными десертами и увлекательными беседами у пылающего камина… – Слизнорт элегично закатил глаза, почесывая лысину.

– Сэр, это большая честь для меня… – начала было Уайлд самым вежливым тоном, но старикашка, стремительно вернувшись на бренную землю, схватил ее за руку и стал довольно галантно, однако чрезмерно энергично трясти.

– Моя любезная девочка, это такая удача для старого зельевара! Ах, в каком я восторге, дорогая! Вы согласны! – Слизнорт так радовался, будто девушка согласилась на предложение руки и сердца. – В первую субботу октября, дорогая, в пер…

– Сэр! – Флоренс повысила голос, перебивая восторженное трещание Слизнорта. На них обернулись шушукающиеся пуффендуйки, а профессор зельеварения умолк и в недоумении приподнял седую кустистую бровь. – Я хотела сказать, что для меня ваше приглашение огромная радость и удовольствие… – Слизнорт снова расплылся в улыбке, не выпуская из цепкой хватки тонкой руки девушки, – Но я не думаю, что хорошо впишусь в элитный состав вашего клуба.

Старик обиженно стушевался, угрюмо поджимая губы и отпуская затекшую кисть Флоренс, которой та облегченно встряхнула. Но хмурился Слизнорт недолго. Он подошел к Уайлд еще ближе, состроив таинственную рожицу и азартно поблескивая глазами. Слащаво-добродушно положил пухлые ладони девушке на плечи, лукаво поиграв бровями.

– Моя дорогая мисс, вы такая мастерица в зельях! – так, похоже Слизнорт избрал другую тактику. – Даже профессор Снейп крайне положительно отзывался о ваших успехах, а это для Северуса, ну, сами понимаете… – старик заговорщицки хихикнул. – Такие таланты не должны пропадать, дорогая, ни в коем случае! Ну вот ответьте мне, что может помешать вам составить компанию дряхлому профессору и прекрасным студентам?

– Я… составляю завещание, профессор! – Флоренс на секунду замялась, но подумав секунду, закивала с самым серьезным и скорбным видом. У Слизнорта отпала челюсть.

– П-простите, милая? – поперхнулся предводитель Слизней, ошалело глядя на ученицу.

– Ах, сэр! Это весьма секретная информация, – понизив тон, с самым загадочным видом произнесла девушка, – но вам я готова довериться. Видите ли, это такой древний ритуал, который я недавно нашла в библиотеке… Необходимо лечь на заправленную постель, крестообразно сложить руки и, закрыв глаза, проговорить про себя завещание и тех, кто в нем упоминается. Затем читается определенный свод старинных и мощных заклинаний – на протяжении полутора недель, профессор! – и создается особая аура…

Флоренс старалась не переигрывать, но этот цирк начал доставлять ей удовольствие, когда она увидела лицо Слизнорта. Он не знал, как смотреть на нее – то ли как на умалишенную, то ли как на божество, забыв закрыть рот.

– О! – просипел профессор, пытаясь прокашляться, – Моя дорогая, но зачем вам это? Вы юны, и…

– Ах! – девушка многозначительно вздохнула. – Но не волнуйтесь, сэр, я обязательно упомяну вас в своем завещании!

Видимо, это было лишним. Ибо Слизнорт медленно сбросил с себя ошарашенное оцепенение и раскатисто расхохотался, держась за бока. Староста мысленно взвыла. Минут через пять Слизнорт, наконец, угомонился и укоризненно посмотрел на ученицу, хотя в его прозрачных глазках плясали одобрительные бесенята. Старик расплылся в добродушной улыбке, пытаясь отдышаться, и погрозил девушке пухлым пальцем:

– Моя дорогая, а вы, оказывается, та еще шутница! А по вам и не скажешь!.. – Флоренс состроила виноватые глаза. – Ну да бросьте, милочка! Послушайте, у меня в «Клубе» никто не кусается. Вам надо расслабиться, развлечься – вы девушка красивая, привлекательная, умная. – тут Слизнорт плутовато блеснул глазами, по-хитрому приподнимая морщинистые уголки губ. – В «Слизнях» полно весьма и весьма интересных молодых людей, милая Флоренс…

– Сэр!

– Но-но, дорогуша! Возражения не принимаются! Итак, в первую субботу октября, то бишь через четыре дня, милая мисс. Жду вас!

На прощание Слизнорт шутливо пригрозил пальцем, лукаво улыбнулся и, расправив бархатный костюм, вальяжно направился в другой конец коридора, напевая себе под нос какую-то песенку столетней давности. Флоренс горестно вздохнула, с ненавистью глядя на «Редкие и древнейшие австралийские противоядия», будто это они были виноваты во всех бедах. Настроение пить чай как рукой сняло, и девушка вспомнила, что Грейнджер с Поттером сейчас в библиотеке. Решив, что это не самая плохая компания, староста Когтеврана решительно зашагала к лестнице левого крыла, поправляя рукава плотной мантии. ***

– Дерьмо.

«Австралийские противоядия» с обиженным стуком упали на отполированную поверхность длинного узкого стола, который прикреплялся к огромному книжному стеллажу. На каменном подоконнике высокого стрельчатого окна дружелюбно мерцали толстые бежевые свечи в медных канделябрах, отбрасывая теплые рыжеватые блики на стол, стеллажи, пол и корешки старинных потрепанных фолиантов с потертыми золочеными буквами. Задорные огоньки одиноко отражались в мокрых, покрытых крупными дрожащими каплями дождя, стеклах. За окном царила непроглядная вязкая мгла холодного осеннего вечера, прикрытая мутной серой пеленой хлещущего ливня. Заунывно завывал ветер, резко ударяясь о витражи окон, и те жалобно и угрожающе вздрагивали. В библиотеке царил приятный уютный полумрак, рассеиваемый мигающими огоньками сотен свечей и языками жаркого пламени камина позади стола мадам Пинс. Флоренс, раздраженно ухнув, уселась на свободный стул с мягкой шелковистой спинкой и закинула ногу на ногу. Гермиона, усердно строчившая что-то на трехфутовом пергаменте и сосредоточенно покусывающая кончик фазаньего пера, укоризненно взглянула на девушку. Уизли, заснувший прямо с не дожёванной булочкой во рту, встрепенулся и широко распахнул заспанные голубые глаза, сонно таращась на Уайлд. Блики свечей зарылись в его взлохмаченные огненно-рыжие волосы, и те отливали золотистым блеском, а Грейнджер даже не сделала Рональду замечание. Гарри, оторвав взъерошенную голову от какого-то толстенного тома, оживился и приветливо улыбнулся Флоренс, и стекла круглых очков тепло сверкнули.

– В чем дело? – Гермиона, вздохнув, отбросила перо и подперла щеку рукой, устало глядя на подругу.

– Слизнорт, – буркнула Флоренс, скользя взглядом по названиям книг на нижней полке.

Гарри понимающе шмыгнул, а Рон прыснул, едва не подавившись булочкой. Уайлд смерила Уизли прищуренным взглядом, в котором, несмотря на строгость, плясали озорные искорки. Поначалу Рональд относился к новой знакомой без особого доверия, постоянно прохаживаясь на счет Малфоя и ее отвратительного характера, но под напором непробиваемой Грейнджер сломался. Да и помощь Флоренс в Министерском деле немало повлияла на Рона, и тот невольно проникнулся уважением к девушке, которая оказалась не такой уж занудой. Во всяком случае, не такой, как Гермиона. Между Уизли и Уайлд воцарился относительный мир, подкрепляемый ехидными шуточками и беззлобными замечаниями. Про Малфоя никто не заикался – это стало негласным правилом у четверки, проявлением чувства такта и ненавязчивости.

– Что, он все-таки заставил тебя пойти на этот ужин слизняков? – сморщился Поттер, откидываясь на спинку стула и не отрывая пристального взгляда от бледного лица Флоренс, которое слегка исказилось в мигающем теплом свете.

– И я пожалела, что не прошла курс актерского мастерства, – мрачно хмыкнула девушка.

Гарри непонимающе выгнул бровь, а Гермиона слегка усмехнулась, тряхнув волосами, и вернулась к написанию своего жуткого реферата.

– А что, Слизнорт попросил тебя сыграть Зайчиху-Шутиху в школьной постановке? – Рональд сделал могучее глотательное движение, недоуменно глядя на Поттера и Уайлд, которые переглянулись.

– Знаешь, Уизли, тебе гораздо больше идет, когда ты непрерывно жуешь и молчишь, – едко бросила Флоренс, по-кошачьи сощурившись.

– А что? – Рон растерянно заморгал, а Гермиона и Флоренс синхронно закатили глаза под смешливое фырканье Гарри.

– Неважно. Короче говоря, мне нужно идти на этот идиотский вечер и слушать напыщенную болтовню Слизнорта о том, у кого влиятельнее предки – У МакЛаггена, у которого дядюшка ездит на охоту с Фаджем, или у Забини, у которого матушка самая состоятельная и красивая вдова Британии, – Флоренс скрестила руки на столе и опустила на них подбородок, расслабленно прикрывая глаза трепещущими ресницами и чуть покачиваясь из стороны в сторону.

– Мы с Гарри тоже идем, – тяжко вздохнула Гермиона, не поднимая головы. – Мисс Грейнджер, вы просто обязаны вступить в «Клуб»! – передразнила она скрипучий голос Слизнорта.

– Не ворчи, Грейнджер, и без тебя тошно! – беззлобно отмахнулась Флоренс, открывая глаза и беря в руки ненавистные «Противоядия».

– Ты уходишь? – Гарри чуть подпрыгнул на месте, сверкнув глазами.

– Увидимся за обедом, – в ответ девушка поднялась со стула и вяло махнула рукой, состроив рожицу Уизли.

Когда миниатюрная фигура Флоренс скрылась за стеллажами, Гермиона обернулась к друзьям с грозным видом, до жути напоминая МакГонагалл. Девушка недовольно блеснула кофейно-карими глазами и переплела пальцы, повышая голос:

– Что сидим, мальчики? Рональд Уизли, у тебя не написано эссе по трансфигурации «Старинные заклинания по превращению задних конечностей человека в различные виды овощей»[1], что ты расселся?! Гарри, пошевеливайся! Давайте-давайте, до обеда еще целый час, успеете сделать хотя бы половину!

Гриффиндорцы обреченно вздохнули, переглядываясь. Гермиона Грейнджер была непреклонна. *** Холодный мрак каменного коридора густо окутывал двух старост, силуэты которых освещались тусклым льдисто-голубым светом волшебных палочек. Темнота была густо-черной, тяжелой и гнетущей, манящей и отталкивающей одновременной. В неподвижном прохладном воздухе витал запах чистого камня и дубовых поленьев, а ватную тишину нарушали лишь приглушенные мягкие шаги двух студентов по ворсистой темной дорожке, хранящих холодное обоюдное молчание. Драко Малфой шел чуть впереди, тяжело и бесшумно дыша, приподняв подбородок и скользя цепким равнодушным взглядом по рассеивающейся перед ним мгле. Он чутко вслушивался в легкие размеренные шаги за своей спиной, тихое, едва слышимое дыхание. Он чувствовал нарастающее раскаленное раздражение в груди от того, что было между ними. Точнее, от того, чего не было. Только давящая, томительная тишина. Сухие безразличные взгляды длиной в секунду на совместных уроках. И раз в неделю полтора часа ночных патрулирований, проходящих в таком же молчании. Драко видел, что она постоянно ошивается рядом с Поттером, вонючей грязнокровкой Грейнджер и дебилом Уизелом. Что к ней лезут всякие уроды типа Бута, Корнера или МакМиллана со своими тупыми вопросами. И что она их не посылает куда подальше, а вполне себе вежливо отвечает. Эти мерзостные размышления проникали в мозг раскаленной добела тонкой проволокой, заставляя глухо рычать от безысходности. Было невыносимо видеть ее в библиотеке рядом с шрамоголовым, который так и норовил заглянуть ей туда, куда никто не смел смотреть. Он так смотрел на нее, как никто не смел. А она будто не замечала, мягко улыбаясь и что-то отвечая. В душе разливалось раздирающее муторное желание схватить Поттера за черные лохмы и приложить об стенку. Увидеть страх в его глазах, увидеть его кровь на холодном сером камне. Почувствовать хоть самую толику облегчения. Но Драко сохранял безразличную высокомерную личину, посвящая все свободное время Шкафу. И порой становилось совсем невыносимо, хотелось кинуться к ее ногам, забыть про все и с головой погрузиться в ее улыбку, блеск глаз и нежность всего хрупкого существа.

– Ну что, нравится лизаться с Поттером?

Малфой сам не понял, как эти слова сорвались у него с языка. Услышал сзади непонимающий шумный вздох и остановился, прикрыв глаза и сильнее стиснув волшебную палочку.

– Что, прости? – он готов был поклясться, что в этот момент она изогнула бровь и чуть склонила голову. Когда она говорила с такими интонациями в голосе, она всегда так делала.

Пронзительный леденящий тон задел какую-то болезненную струну души Драко, вызывая у того очередной приступ накрывающей с головой ярости. Молодой человек медленно обернулся, поднимая палочку, излучающую тонкий голубой свет, и плавно приблизился к ней. В холодной тьме его острое точеное лицо казалось особо манящим и прекрасным – даже надменный прищур глаз и презрительная ухмылка не портили его. Он приближался. Драко Малфой напоминал снежного барса – роскошного гибкого хищника, движения которого отточены до совершенства и завораживающе притягательны, когда он подкрадывается к своей жертве. Воплощение порочного совершенства.