Текст книги "Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)"

Автор книги: Nathalie Descrieres

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Извини, Гарри, – Грейнджер потупилась, сердито поглядывая на повеселевшего Рональда.

– Я не вижу Малфоя, – не обратил на подругу внимания гриффиндорец, еще раз осматривая слизеринцев, к которым уже присоединился Нотт с пятью бокалами сливочного пива. – Где он может быть?

Флоренс и Гермиона одновременно закатили глаза. Первая устало откинулась на спинку старенького поскрипывающего стула, поджимая губы и глядя на Поттера, как на чокнутого.

– Гарри, мне кажется, у тебя уже паранойя! – Грейнджер так активно взмахнула руками, что чуть не заехала в нос Рональду. – Ой, прости, Рон… Дался тебе этот Малфой! Мы можем спокойно прожить без него хоть несколько часов? У меня складывается ощущение, что он везде ходит с нами, потому что ты, Гарри, – она сурово глотнула сливочного пива, – Никак не угомонишься. Давай отдохнем, повеселимся, а не будем думать о том, какой же сверхсекретный план разрабатывает этот слизеринский дрыщ!

– Но, Гермиона…

Обиженно закряхтел отодвигаемый стул, создавая неприятный скрежет. Гарри обернулся и увидел, как Флоренс медленно встает и с дружелюбной слабой улыбкой подмигивает Гермионе:

– Согласна с тобой, Грейнджер! Обработай нашего горе-героя, а то он опять помчится спасать мир, а вам с Уизли придется спасать Поттера, – она ласково усмехнулась, беря со спинки стула серое шерстяное пальто и натягивая его на себя. – Я тут вспомнила, мне надо забежать в «Писарро». У меня любимое перо сломалось, а тащить вас через пол-Хогсмида по такой пурге совершенно незачем.

– Тогда встретимся у входа в «Три метлы» где-то… м-м-м, скажем, через четверть часа? – встрепенулась Гермиона, бросая торопливый взгляд на наручные часики. – Мы засиживаться не будем, да, мальчики?

«Мальчики» обреченно кивнули, и Грейнджер тепло улыбнулась подруге, которая застегивала последнюю черную пуговицу у горла. Гарри вновь обернулся через плечо, тоже улыбаясь, но увидел, как Флоренс замерла, не отнимая пальцев от ворота пальто, и смотрела куда-то под винтовую лестницу из красного дерева. Там располагались двери в сортиры, скрывавшиеся в густом полумраке. Юноша отметил, как тревожно раздулись тонкие ноздри подруги, темные четкие брови дрогнули в неясной эмоции, а губы дернулись, будто Флоренс что-то хотела сказать. Орехово-карие глаза затуманились странной пеленой, а тонкие бледные пальцы нервно сжались, сминая шерстяную ткань воротника. Это длилось всего пару мгновений, и Рон с Гермионой не успели ничего заметить. Девушка слабо, с привычной насмешкой улыбнулась друзьям, кивнула на прощание и резко сорвалась с места, аккуратно пробираясь между столиками к выходу. Гарри немедленно развернулся к темному закутку под лестницей и сощурился, вглядываясь в плотный сероватый сумрак. Но там ничего не было, только Розмерта, стоя на ступеньках и небрежно облокачиваясь о гладко отполированный поручень, отчаянно и лукаво кокетничала с каким-то симпатичным молодым волшебником лет двадцати. Гарри поправил очки на носу и влился в веселую беседу друзей, но его не покидало смутное чувство тревоги. *** Флоренс зябко прятала покрасневший нос в поднятый ворот пальто, чувствуя, как в глаза и на щеки летят колючие острые льдинки, как порывистый, продирающий до костей вихрь проникает через пальто и обжигает кожу. Писарро, любезный сухой старичок в неизменной клетчатой жилетке и огромных очках в роговой оправе, предоставил небольшую скидку своей частой покупательнице, тем самым хоть немного приподнимая настроение девушке. Она, выбравшись из свежего тепла магазинчика, пропахшего старым пергаментом, дубовыми поленьями (Писарро топил камин только такими) и бергамотовым чаем, ощутила себя до крайности разбитой и потерянной. Душу терзали страшные догадки, подозрения и сомнения, вызывая тупую боль в затылке и распухающую тяжесть где-то в груди. Девушка боролась с мощными порывами ветра, грозящими снести ее с пути, пробираясь через зловеще пустынную улицу, и чувствовала нарастающее напряжение и непонятную вскипающую панику. Так бывает, когда ждешь чего-то чудовищного, не можешь ничего с этим поделать и не знаешь, что будет дальше. Флоренс была уже неподалеку от «Трех метел», как увидела еще немного подальше две женские фигурки. Девчонки явно спорили – одна хотела выдернуть из рук второй то ли какую-то сумку, то ли сверток. Та, что была в яркой красной куртке и с черными длинными волосами, отчаянно сопротивлялась. Когтевранка приближалась к пабу, не обращая особого внимания на студенток – мало ли, что они там не поделили. Но когда Флоренс остановилась у запорошенного снегом каменного вазона, метрах в ста от девушек, она поняла, что происходит что-то неладное. Девчонка в красной куртке нечаянно разорвала упаковочную бумагу, гневно крича на подругу, сделала какое-то неясное движение, и на заледенелую мостовую полетел сверток с выглядывающим из него бархатным футляром. Флоренс, почувствовав, как все внутренности скрутились в тугой тревожный узел, начала медленно подходить к замершим студенткам. И тут произошла странная, но леденящая кровь куда больше промозглого ветра, вещь. Девушка в алой куртке, грациозно раскинув руки в стороны, взмыла в воздух, обдаваемая со всех сторон кружащейся злобной вьюгой, которая, казалось, разбушевалась во сто крат сильнее. Ее лицо – симпатичное, но смертельно бледное – не выражало ничего, кроме убийственной безмятежности. В этой изящной позе, прикрытых глазах, треплемых ветром черных волосах, было что-то невообразимо, мучительно жуткое, что-то, напоминающее самый невыносимый, безумный ночной кошмар. Девушка резко распахнула глаза. Ее дикий вопль, пропитанный нестерпимой, острой болью, слился с тоскливым воем вихря. Флоренс, как завороженная, медленно двигалась к ошарашенной подруге студентки, стоящей на земле. В горле образовался муторный тошнотворный ком, уши заложило, а ноги едва ли не подкашивались. Где-то за пределами разума хлопнула дверь паба, кто-то что-то прокричал. Девушка услышала отчаянный, полный жгучего ужаса крик Гарри «Флоренс, стой!». Через пару мгновений она оказалась в кольце крепких, сильных рук, влекомая назад. Когтевранка пришла в себя, ощущая над ухом сбитое, горячее дыхание друга, прижимавшего ее к груди и нервозно поглаживавшего по волосам, в которых запутались многочисленные градинки. Гарри исступленно вцепился второй рукой ей в плечо, панически удерживая на месте. Его искрящиеся зеленые глаза за стеклами очков, наполненные животным страхом и кошмарными безумными искрами, были устремлены на девушку в воздухе. Флоренс, тяжело и рвано дыша, хваталась за куртку Гарри и смотрела в тяжелое, подернутое мутной пеленой небо, в котором жутко алела женская фигура. Внезапно взгляд девушки соскользнул в темный проулок между «Тремя метлами» и «Шапкой-невидимкой». На фоне каменных стен странно и пугающе выделялся неподвижный силуэт молодого человека, высокого и худого, в наглухо застегнутом черном пальто и с растрепавшимися белыми волосами. Он застыл с выражением отстраненного ужаса на болезненном остром лице, будучи не в силах сдвинуться с места и оторвать взгляд от неба. Глаза Флоренс расширились от осознания своей догадки. Человек, украдкой оглядевшись, исчез в темноте проулка туманной мрачной тенью. Гарри Поттер сильнее прижал к себе подругу, когда мимо них пронесся Хагрид. *** В библиотеке царила привычная тишина, нарушаемая лишь шелестом листаемых страниц и поскрипыванием перьев. В приятном полумраке мерно горели теплыми огоньками свечи, отбрасывая блики на корешки сотен фолиантов. За столом у стрельчатого окна сидели девушка и юноша, усталые и измотанные. Школьные мантии обоих были небрежно брошены на спинки стульев, факультетские галстуки ослаблены, а волосы немного растрепаны. Оба студента были необычайно бледны. Черноволосый молодой человек скрестил на столе руки и уронил на них голову, затуманенно разглядывая собеседницу напротив. Та подпирала впалую щеку ладонью и задумчиво рассматривала мерцающее пламя тонкой свечи в простом медном канделябре. Гарри Поттер, несмотря на пережитый только вчера кошмар, не мог хотя бы на мгновение забыть про сладко щемящее чувство в груди. Это было так странно и казалось таким неправильным, но гриффиндорец ничего не мог с собой поделать. Не мог не смотреть на это узкое утонченное лицо с фарфоровой кожей, обрамляемое наспех подколотыми темно-шоколадными волосами, с несколькими выпавшими прядями, мягко спадающими на длинную шею и впалые ключицы. На закатанные рукава форменной белой рубашки, обнажавшие тонкие руки с хрупкими запястьями, и на расстегнутые верхние пуговицы. Черные длинные ресницы легко вспорхнули, открывая чарующий медово-ореховый взгляд с золотистыми искорками. Мягкий свет свечи оттенял тонкие, нежные черты лица и бледную бархатную кожу. От этого теплого огонька пышные блестящие волосы, густые каштановые брови и обжигающие, завораживающие глаза казались еще более насыщенными и темными. Нежные, мягкие шелково-розовые губы напоминали два прекрасных лепестка и были едва заметно приоткрыты. Флоренс Уайлд была поразительно гармонична во всем – в миниатюрной фигурке, в привлекательных жестах, в глубоком прохладном голосе и в поразительном сочетании тонов кофейного и шоколадного во внешности. Она была естественной, настоящей и цветущей необыкновенной красотой, которая заключается в истинном очаровании женственности и мягком изяществе, а не в совершенной правильности смазливых черт. Гарри мог бесконечно наблюдать за тем, как она изредка откидывает щекочущие кожу пряди темных волос, как мерцающие тени касаются ее красивого, усталого лица, как слегка подрагивают губы. Флоренс немного пошевелилась, и Гарри окутал шелковый шлейф карамельного аромата ее волос и кожи, белых весенних цветов и лавандового мыла, которым пахли ее тонкие длинные пальцы.

– Так спокойно, правда? – ее тихий шепот мягко рассек тишину библиотеки.

– Да, – юноша вздохнул, – спокойно.

Но она была чем-то опечалена. Эта незаметная тоска читалась во всем – в отстраненном взгляде, нервных жестах, меняющихся интонациях. В глубине души Гарри, разумеется, знал причину этой печали. Но молодой человек упорно не хотел признавать очевидное. И в его душе рождалась жгучая, болезненная зависть к Драко Малфою. Гарри выпрямился, поморщившись от боли в затекшей спине.

– Что сказал Снейп про ожерелье?

– Что это очень сильная и темная магия, – Гарри удержался от соблазна спародировать ненавистного профессора, но в усталых глазах Флоренс все же блеснула слабая улыбка.

– Неудивительно. Я думаю, что Белл нескоро выпишут из Мунго. То, что произошло с ней вчера… Это жутко. Никому не пожелаешь такого, – она задумчиво посмотрела в окно, а гриффиндорец злобно хмыкнул – как же!

– И все же, Флоренс, я абсолютно уверен в том, что Малфой…

Гарри осекся, словив ее измученный и тоскливый взгляд.

– Мы уже говорили на эту тему, – она говорила тихо, но очень четко и как-то отрешенно, – Я не считаю Малфоя причастным к этому делу. Да, он не святой, но и ты, Поттер, тоже не забывай про свои грешки. Я знаю, ты думаешь, что я его защищаю… – Флоренс посмотрела на него так глубоко и пронзительно, что у молодого человека перехватило дыхание. – Но я просто знаю, что Малфой не жестокий человек. И он не сможет убить кого-то.

– А ты… Никогда не смотрела на его левое предплечье? – осторожно спросил Гарри, подпирая ладонью подбородок.

Флоренс холодно на него посмотрела, чуть сузив глаза.

– Нет.

– А ты не думала…

– Неважно, что я думала, Гарри. Совсем неважно.

Юноша поджал губы и нахмурился, бездумно вглядываясь в тонкую изящную кисть, белеющую на дубовой поверхности стола, будто алебастровый рельеф. За стеллажом раздался тихий шепот спорящих первокурсников.

– Гарри, – она мягко улыбнулась, протянула руку, накрывая ладонь молодого человека своей, и чуть сжала длинные нежные пальцы. По телу гриффиндорца пробежал острый разряд, прожигающий трепещущее сердце и будоражащий кипящую кровь, – Прекрати. Ты не обязан мчаться спасать мир, даже если ты Избранный. Ты просто школьник, шестнадцатилетний мальчик со своими мечтами, надеждами и планами. Не терзай себя смутными догадками и сомнениями, оставь это все. Хотя бы на время, если тебе уж так невтерпеж лезть на рожон… – она позволила себе ехидную усмешку.

Гарри улыбнулся. К горлу подступил дрожащий ком пьянящей радости при ощущении бархатной прохладной кожи на своей руке. Даже слизень Малфой отошел куда-то на двадцатый план, оставив после себя только темный, смутный след.

– Кстати, Рон не говорил тебе, что Уизли приглашают тебя на Рождество? – Гарри поправил свободной рукой очки, его насыщенно-зеленые глаза сверкнули в каком-то по-детски наивном предвкушении.

В лице Флоренс что-то неуловимо изменилось. Ее красиво очерченные губы дрогнули в неверящей, полной затаенной радости улыбке, теплые лучистые глаза чуть-чуть сощурились в скрытом воодушевлении, а тонкие пальцы на ладони Гарри дернулись.

– Ты шутишь?

– Нет, – он пожал плечами, – Рон сам хотел тебе сказать.

– Но до Рождества больше двух месяцев, – она скрыла улыбку, закусив щеки изнутри, – Если родители Рональда передумают…

– Ты что такое говоришь! – Гарри даже повысил голос, но под предупреждающим взглядом Флоренс утих и продолжил шепотом. —Даже не думай! Мистер и миссис Уизли милейшие люди, радушные и замечательные, и если они пригласили тебя, то можешь не сомневаться…

– Я поняла, – девушка дернула уголками губ, а в красивых глазах вспыхнули обжигающие золотистые лучики, – Мне приятно. Правда!

– Ты поедешь? – Гарри широко улыбнулся, запуская руку во взъерошенные черные вихры.

– Скорее всего. Мне хочется… Отвлечься, что ли.

Юноше показалось, что она сказала это скорее себе, чем ему. Между темными бровями прорезалась хмурая болезненная складка, а глаза подернулись стеклянной равнодушной пеленой, скрывающей что-то тягостное и неприятное. Пламя догорающих свечей тревожно затрепетало, искажая тонкие черты, пропитанные усталостью и смятением. Гарри вздохнул.

– Пойдем, уже поздно. Нам надо выспаться, завтра рано вставать.

– Да, пойдем, – тихо и невнятно ответила она, медленно поднимаясь и нервно хватая мантию со спинки стула.

Они пересекли библиотеку, мягко и уютно освещаемую сотнями свечей, рассеивающих теплый полумрак. Мадам Пинс проводила студентов привычным подозрительным взглядом, высунувшись из-за кожаной обложки какого-то пожелтевшего от времени манускрипта. Сохраняя задумчивую тишину, неспешно направились в сторону Восточной башни. Сумрачные каменные коридоры сдавливали виски неприятным липким холодом, который не развеивался даже потрескивающими искристым жаром факелами на стенах. Вновь знакомая небольшая площадка, узкое стрельчатое окно с темным витражом и старинный гобелен. Гарри судорожно перебирал в голове хоть какие-то фразы, подходящие к моменту и измученному виду подруги.

– Спокойной ночи.

Флоренс вяло и сдержанно сжала плечо юноши длинными холодными пальцами. В прохладной мрачной полутьме ее бледное лицо казалось совсем иссохшим и болезненным, на тонкую полупрозрачную кожу тяжело ложились пылкие оранжевые блики, отражаясь в светло-карих, надломленных душевной болью глазах. Прикосновение отозвалось тягучим жаром в груди и волнительными мурашками.

– Спокойной ночи.

Она отняла руку, отрешенно и едва заметно кивнув, и исчезла за гобеленом туманным миражом, оставив после себя только вязкую, жгучую тоску и едва уловимый дымчатый шлейф пьянящих ароматов. *** Флоренс ворочалась уже несколько часов подряд, не в силах успокоить бушующее пламя в сердце. Белые мягкие простыни то отчаянно холодили кожу, то обжигали мучительным жаром, одеяло наваливалось грузной скалой, а голова раздражающе проваливалась в пуховые подушки. В затылке часто пульсировала тупая ноющая боль, в горле пересыхало, а в груди разрасталось лихорадочное возбуждение. Девушка резко села, нащупывая ногами пушистые тапочки на полу и бросая короткий взгляд на светящийся циферблат будильника. Было около трех часов. Флоренс накинула на плечи махровый серый халат, быстро оглядев себя в зеркале, окутанном ночной мглой. Бесшумно прошла по толстому шерстяному ковру, с тихим скрипом открывая дверь спальни и окунаясь в леденящую, темную прохладу башни. Девушка осторожно спустилась по узкой винтовой лестнице, едва касаясь кончиками пальцев каменных перил, и остановилась у небольшого спуска в гостиную с широкими ступенями из шершавого известняка, под мощной бежевой аркой. Огонь в камине погас, оставив кучку тихо тлеющих углей, и теперь тот неприветливо разевал черную глубокую пасть. Кресла, диван и письменный стол темнели размытыми пятнами, таящими смутную угрозу. Воздух был подвижным, прохладным и напоенным влажной свежестью скорого ноября. Погода решила сменить бушующий гнев на холодную высокомерную милость, развеяв колкую бурю и оставив ночь хрустяще-чистой и окутанной бархатной густой мглой. Где-то на далекой земле виднелись едва различимые очертания пустынного Запретного леса, острых горных вершин, разлилась неподвижная зеркальная гладь Черного озера. Велюровая густо-сапфировая ночь окутала томными объятиями мир и роняла на чернеющие леса и поля хрустальные капельки звезд, волшебным жемчугом рассыпавшиеся по небосклону. Гордый изящный месяц набросил на спящий замок прозрачную серебряную органзу своего сияния, которая холодно искрилась алмазной пылью. Неподвижный равнодушный свет резко очерчивал черный мужской силуэт на подоконнике. Вся атмосфера этой комнаты была пропитана ледяным отчаянием и горечью, которые отравляли воздух, проникая в легкие. Флоренс оперлась плечом о прохладный косяк колонны, скрещивая руки на груди и чуть склоняя голову, и задумчиво всматривалась в фигуру юноши, который сохранял безразличное достоинство даже наедине с собой. Подбородок его был приподнят, а взгляд устремлен в бескрайнее густое небо. Худая напряженная спина была безупречно ровной, и только нервно сцепленные паучьи руки с бледной сухой кожей выдавали тревожность молодого человека. Точеный, изысканный профиль с благородным лбом и длинным ровным носом выделялся на фоне холодного ночного сияния четкой бархатной тенью. Белые платиновые волосы, уложенные с небрежной идеальностью, отливали атласным блеском и мягко касались острых высоких скул. И все же было в этой завораживающей, почти дьявольской красоте что-то неправильное, какое-то рвущееся наружу ревущее чувство, которое могло захлестнуть своей болезненной мощью весь этот мир. Девушка глубоко и тихо вздохнула, поплотнее закутываясь в халат. Драко Малфой нервозно дернулся, сбрасывая оцепенение, и устремил завораживающий взор холодных, выцветших серых глаз на Флоренс. В их глубине мерно мерцали тусклые жемчужные искры, оживляющие худое больное лицо, полное отчужденного презрения и льдистой отстраненности. Девушка продолжала смотреть на юношу, бесстрастно и вдумчиво вглядываясь в острые черты. Драко привычно скривил тонкие губы в высокомерной ухмылке, вздернув подбородок, и с неким вызовом скользнул воспаленным взглядом по хрупкой, казавшейся хрустальной в темноте, фигуре и бледному усталому лицу. Но было в этой ухмылке что-то горькое и тоскливое, жгуче режущее душу. Хрустальная вуаль лунного света плавно окутала маленькую гостиную, добавив еще больше напряженности и болезненности в царившее молчание. Флоренс смотрела на Малфоя, который словно говорил ей: «Да, я монстр. Хладнокровный и жестокий монстр». Он избрал этот путь. Путь безысходной ледяной мглы, уходящей в бесконечную пустоту. И от осознания этого становилось жутко, а в сердце медленно разрасталась морозная корка, пронизывающая могильным ужасом все существо Флоренс Уайлд. Она рвано вздохнула, отворачиваясь и вжимаясь спиной в каменную стену, вцепилась тонкими обледеневшими пальцами в шершавый твердый известняк. По впалой щеке скользнула горячая стеклянная слеза. Драко Малфой гневно закусил щеку и отвернулся к окну, прижимаясь лбом к холодному тонкому стеклу. Комментарий к Chapter

XVII

Милые дамы! Поздравляю вас от всей души с наступающим праздником, желаю всем без исключения здоровья, благополучия и успехов во всем!

====== Chapter XVIII ======

Оттери-Сент-Кэчпоул замело снегом. Эта небольшая деревушка располагалась на южном побережье Англии, в небольшой низине, окруженной покатыми холмами с редкой порослью одиноких сосен и дубов. Тут мирно уживались маги и маглы, причем последние и не подозревали о «необычности» своих дружелюбных и веселых соседей. Рождество и зима тут давно вступили в свои права – небольшие улочки, мощеные гладким булыжником, запорошило рыхлым искрящимся снегом, веточки раскидистых деревьев были покрыты будто сахарным, мерцающим кристаллами инеем, и в нем плавно поблескивали золотистые лампочки. Цветные гирлянды обвивали крыльца и скаты крыш многочисленных каменных домиков, похожих на сказочные имбирные пряники с белоснежной глазурью. Пушистый, сверкающий хрустальным бисером снежный ажур мягко переливался алыми, янтарными и зелеными огоньками. Высокие, пышные ели с мохнатыми бархатно-зелеными лапами, склоняющимися под тяжестью снеговых шапок, похожих на жемчужный лебяжий пух, радостно подмигивали синими бликами. На бескрайнем сапфирово-черном вельветовом небе ночь рассыпала миллиарды сверкающих бриллиантов звезд, покоящихся под серебристой вуалью холодного лунного света. Сверху, кружась в неспешном грациозном вальсе, мягко падали пышные хрустальные снежинки, летя размеренным вихрем на теплый, неподвижный свет старинных кованых фонарей. Из печных труб в крепкий, морозный, леденяще пахнущий хрустящей чистотой и карамелью воздух поднимался легкий сероватый дымок. Где-то вдалеке слышался счастливый хохот детей, задорный лай собак и хрустальный перезвон рождественских колокольчиков.

Но один дом, стоящий в отдалении от остальных, привлекал особое внимание – быть может, своей нелепостью и смешной несуразностью, которая заключалась в опасном нагромождении пристроенных комнат, быть может, в особом, неясном домашнем очаровании. Возле крыльца росла пара огромных старых буков, заснеженные ветви которых так и норовили залезть в окна на пятом и четвертом этажах. Старенький, изрядно покосившийся заборчик небольшого палисадника был обмотан оранжевой гирляндой, красиво светящейся в бархатной мгле ночи. По бокам от аккуратно расчищенной дорожки высились белоснежные пушистые сугробы, на которые отбрасывали блики жаркого света небольшие окна. На крыльце, по разным сторонам от входной двери висели два покосившихся настенных фонаря грубой ковки, излучающих уютное мерцающее сияние. Перила и столбы обвивали пышные хвойные ветки с волшебными золотистыми светлячками и рубиново-алыми ягодами остролиста, и припорошенные снежным пухом ступени искрились алмазной пылью в теплом свете. На двери висел небольшой, чуть небрежный рождественский венок из омелы с орехами и еловыми шишками.

Возле крыльца неожиданно появилось шесть силуэтов, чернеющих на фоне золотистого свечения магических иллюминаций. От этой компании исходили веселые взрывы смеха, шумные реплики и полная юношеского, пылкого задора, энергия. Они, пыхтя от тяжести чемоданов в руках, пробежали по крыльцу, и один из них толкнул входную дверь. Галдящая и хохочущая шайка ввалилась в прихожую, и всех окутало жаркое домашнее тепло, ароматы шкворчащего рождественского гуся, свежей выпечки и корицы, и оживленный гул разговоров.

– Дети, дети, не толпимся! – между пятью молодыми людьми протиснулся худой лысеющий волшебник в серой зимней мантии, с остатками огненно-рыжих волос на затылке и добродушными голубыми глазами за стеклами очков в роговой оправе. – Молли, мы прибыли!

Флоренс, стягивая с себя пальто, с восхищенным любопытством осматривалась вокруг – бедная, но оттого ничуть не менее уютная и доброжелательная обстановка очаровала девушку. Джинни, о чем-то препирающаяся с Роном, гневно встряхивала длинными рыжими волосами и разматывала теплый бордово-желтый шарф. Гермиона успокаивала разбушевавшегося Живоглота, который намеревался расцарапать хозяйке нос, если она его не выпустит сейчас же. На небольшую, изрядно потрепанную банкетку была сброшена гора ручных сумок и клетка с недовольной Буклей, щурящей янтарно-желтые глаза. Но в этот момент из-за старого темного буфета выскочила низенькая пухлая женщина с сеточкой лучистых морщин на добром лице, обрамляемом пушистыми огненными волосами, в ярком фартуке с солнечными подсолнухами и с вафельным голубым полотенцем на плече.

– О, мои дорогие! – сияющая женщина кинулась обнимать раскрасневшихся детей, торопливо целуя их в румяные щеки. – Джинни, Рональд! Гермиона, моя девочка! – Грейнджер с теплой улыбкой попала в объятия хлопотливой хозяйки. – Гарри, милый! – с гриффиндорца чуть не слетели очки, когда она стиснула его и крепко клюнула в лоб.

Молли Уизли отстранилась от Гарри, внимательным взглядом впиваясь в неловко застывшую Флоренс. Но через мгновение расплылась в еще более широкой и радушной улыбке, крепко обнимая смущенную девушку.

– Флоренс, дорогая, мы так рады, что ты приехала! – миссис Уизли вглядывалась в порозовевшее лицо гостьи. – Будь, как дома! Проходите, дети, что вы встали? Давайте-давайте, марш в гостиную, греться!

Гарри обернулся через плечо, тепло улыбнувшись Флоренс, руку которой крепко сжимала радостная миссис Уизли. *** Просторная гостиная с низким потолком встречала гостей жарким оранжевым светом камина из серого камня и восхитительными ароматами имбирных печений, сладких апельсинов, тягучей карамели, пряного глинтвейна и свежей еловой смолы. По стенам и полу, отделанным теплым медовым деревом, плясали мерцающие блики магловской старенькой гирлянды с зелеными, алыми и золотыми огоньками – синие перегорели. В небольшие узкие окна с прозрачными, чуть мутноватыми витражами бился декабрьский вихрь, смешанный с серебряным снегопадом. На линялой софе со сломанными пружинами разлегся изрядно растолстевший хорек Белби, на которого опасно щурил огромные совиные глаза Живоглот. Возле каминной решетки стоял низенький, немного обшарпанный столик, сплошь уставленный тарелками со всевозможными вкусностями – с рассыпчатым, сливочным песочным печеньем, с сочным фруктовым кексом, с воздушными бисквитами, вазочками с мятным шоколадом и домашним вишневым вареньем. Посередине горделиво пыхтел пузатый латунный чайник с ситечком, который то и дело взлетал, чтобы подлить в кружки душистый смородиновый чай. На ворсистом бордовом ковре с небольшими проплешинами были разбросаны мягкие хлопковые подушки, стояли несколько маленьких пушистых пуфов и старые, но мягкие и чуть-чуть потертые клетчатые креслица. Чуть поодаль от камина высилась симпатичная мохнатая ель, украшенная красными бархатными бантиками, простенькими блестящими игрушками и ягодами омелы с остролистом, и посыпанная волшебным снегом, который сказочно искрился разноцветными всполохами. Лохматые бархатистые ветки немного наклонялись к полу, а на стволе вспыхивали душистыми янтарными огоньками капли свежей смолы. На камине болтались заштопанные, но очень теплые красные носки с серебристыми узорами и пуховыми снежинками, а с печной трубы свисал пушистый сосновый венок, в котором таинственно мерцали зачарованные золотистые искры и алели кисти круглых ягод, припорошенных хрустальным инеем. На подушке возле каминной решетки грелась Джинни, подставляя бок жаркому пламени и ехидно показывая язык Рональду, стащив у него из-под носа последнее печенье. В одном из кресел уютно устроилась Гермиона, опираясь спиной о подлокотник, а через другой перебросив ноги, укуталась в пушистый ореховый плед и с головой погрузилась в какую-то литературу для легкого чтения. У ножек сидел насупившийся Рон в вязаном зеленом свитере, и обиженно хрустел орехами. В соседнем кресле расположилась Флоренс, скорчившая забавную рожицу Джинни, и пила горячий чай из большой кружки с зимним пейзажем. К ее ногам прислонялся спиной Гарри, который с наслаждением жевал фирменный кекс миссис Уизли и находился на вершине блаженства. Из старенького радиоприемника похрипывал неунывающий Фрэнк Синатра, который вместе с отдаленными возгласами хозяйки дома разрушал предрождественскую тишину. Мерно тикали старинные напольные часы, отсчитывая минуты до наступления праздника.

– Дамы!

– Милые дамы!

Близнецы Уизли, в клетчатых жилетках и с сияющими улыбками до ушей, ввалились в гостиную. Один, которого Флоренс приняла за Джорджа, плюхнулся на подушку рядом с Джинни и стащил из вазочки печенье, нахлобучив сестре на голову колпак Санта-Клауса. Второй близнец уселся на подлокотник кресла Флоренс, облокачиваясь о плечо девушки с самым серьезным и невозмутимым видом. С кухни донесся серебристый смех Флер Делакур, что-то беззаботно щебечущей.

– У нас к вам предложение.

– Серьезное предложение.

– Очень серьезное предложение.

– Очень-очень серьезное предложение.

– Очень-очень-очень…

– Джордж! – беззлобно прикрикнула Джинни, пихнув брата локтем в бок.

Тот расширил глаза в притворном ужасе, и в их глубине заплясали озорные голубые искорки.

– Ай-яй-яй, сестренка, как невежливо! – зацокал языком близнец, аппетитно похрустывая печеньем. – Так я ведь еще и не Джордж! Двойное оскорбление!

– Вот-вот! – лукаво поддакнул ему брат, стащив чай у Флоренс под ее возмущенный взгляд.

– Уизли, не борзей! – девушка шлепнула не то Фреда, не то Джорджа по руке, сдерживая заразительный хохот.

– Ах, миледи, какие выражения! – поддразнил Флоренс юноша, вскочив с подлокотника и подняв руку с кружкой повыше.

– Разве так можно с дамой, Дред? – близнец у камина закатил глаза, получив еще один тычок от Джинни. – Сестренка, прекрати меня калечить!

– Джинджер, продолжай! – Флоренс состроила обиженную рожицу Фреду, который уселся рядом с Белби и невозмутимо прихлебывал чай. – У тебя прекрасно получается.

– Спасибо, дорогая! – Джинни подскочила, хватая подушку и начиная колотить ей брата по всем местам, до каких дотягивалась.

Гостиная наполнилась звонким хохотом счастливых детей, который смешивался с теплым ароматным воздухом и домашней атмосферой приближающегося Рождества. Даже серьезная Гермиона отвлеклась от своей увлекательной книжицы и присоединилась к всеобщей радостной эйфории, заразительной и проникающей в каждую клеточку тела. С кухни влетела растрепанная, раскрасневшаяся и пыхтящая от бесконечных хлопот и суетливого предвкушения миссис Уизли. Из-за ее плеча высунулась любопытная и сияющая Флер Делакур в фартуке в розовый цветочек и с поварешкой в изящной руке.

– Ну, и что вы здесь устроили? – миссис Уизли силилась придать своему голосу суровости, но это было совсем невозможно в этой комнате радости, тепла и уюта.