Текст книги "Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)"

Автор книги: Nathalie Descrieres

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Уа-а-айлд! – жалобно застонал слизеринец, подпирая ладонью висок и устремляя молящий взгляд на Флоренс.

– Ма-а-алфой! – передразнила она его, не отрываясь от чтения. – Ты уже закончил?

– Помоги мне!

– Сам.

– Ну пожалуйста!

– Сам.

– Ну я же ничего не понимаю!..

– Глупости! Все ты понимаешь, просто тебе лень включить мозги, Малфой! И не отвлекай меня.

Драко обиженно зашмыгал носом.

– Злая ты!

– Я не злая, а бессердечная, – она перевернула страницу.

– Вот-вот!

– Мерлин, Малфой, возьми себя в руки! Не распускай нюни, представь, что вместо меня здесь Поттер или Уизли.

Юноша представил эту картину и тягостно, протяжно вздохнул. Флоренс, похоже, поняла, что Малфой не отвяжется и, захлопнув «Сказки барда Бидля» и сев, закатила глаза и нащупала ногами пушистые серые тапочки с белыми помпонами. Драко расплылся в победной самодовольной улыбке и проследил цепким серым взглядом за девушкой, которая обогнула его стул, встала слева от слизеринца и положила хрупкую руку на деревянную отполированную спинку, наклонившись к Драко и вперив глаза в наполовину исписанный косым, идеально-каллиграфическим почерком пергамент. Их лица были на расстоянии какого-то жалкого дюйма. Малфой повернул голову и затуманенно смотрел на ее тонкий профиль, густые, ароматно пахнущие чаем с бергамотом и рождественской елью, волосы касались кожи на его щеке. Флоренс чуть сдвинула брови и прикусила нижнюю губу, зачеркивая пером какую-то неточность и дописывая своим кругленьким бисерным почерком недостающее. Она смешно сморщила нос, нетерпеливым жестом откидывая пряди у лица назад, и едва коснулась кончиками тонких пальцев ворота мужской хлопковой рубашки. От ее теплой нежной руки пахло страницами старой книги, шоколадом и душистым медово-цветочным мылом. Она что-то тихо и четко объясняла своим дурманящим прохладным голосом, указывая кончиком чистого пера на строки в раскрытом учебнике. До разума Драко долетали только отдельные слова: компоненты, противоядие, жасминовая вода, может, взрыв… Она продолжала говорить, усаживаясь на подлокотник стула, и потянулась за еще одной толстенной книгой на столе. Флоренс замерла, ощутив на своей спине осторожное прикосновение всегда холодной, узкой ладони. Малфой уткнулся острым подбородком ей в плечо и не сводил пристального гипнотического взгляда. Паучьи белые пальцы откинули ее волосы на спину и медленно заскользили меж шелковистых, немного взъерошенных прядей. Флоренс почувствовала, как на щеках начинает разгораться ярко-алый жаркий румянец, и девушка осторожно покосилась на Малфоя.

– Ты слушаешь, что я говорю?.. – сиплым шепотом спросила она, ерзая на жестком подлокотнике.

– Очень внимательно, – промурлыкал Малфой, начиная накручивать на палец мягкий локон.

Она почти задохнулась от накатившей на нее бури эмоций: смущение, удовольствие и опаляющее легкие ощущение влюбленности. Флоренс мысленно чертыхнулась – все-таки она призналась себе. После вчерашнего поцелуя они молча ушли в гостиную и уселись на диване – она читала, а он, развалившись, просто изучал мельчайшие черточки ее лица и фигуры, заставляя ее густо розоветь под таким пронзительным взглядом. Но в повседневном общении по сути ничего не изменилось – колкие шуточки продолжали проскальзывать в речи, и будут всегда. У обоих было хорошее настроение, поэтому говорили много и обо всем. Флоренс невольно вспомнила разговоры с Поттером – по сравнению с этим то были просто сухие пустые слова, не откладывающиеся в памяти. С Малфоем же все было кардинально по-другому. И сейчас, когда он сверлил ее мягким лукавым взглядом, она чувствовала, как внутри все медленно тает, как снег весной. Им было всего по пятнадцать – возраст первой любви, первых поцелуев и вообще… Первого всего. Да, она стеснялась, краснела, но все равно чувствовала себя необычайно комфортно с Малфоем. Разговаривали ли они, молчали, шутили или же бросали друг на друга косые изучающие взгляды – было спокойно и как-то по-домашнему тепло. Обычно парочки складывались из подростков, которые имели мало общего и толком не общались друг с другом до того, как начать встречаться. И обычно ничего путного из этого не выходило. Флоренс никогда не понимала, как можно сходить с ума по человеку, с которым ты просто пересекаешься в коридорах? Она недавно сидела в библиотеке и готовилась к семестровому зачету по рунам, как за стеллажом услышала хихиканье стайки девчонок. Одни восхищенно обсуждали «глубокие сапфировые» глаза Энтони Голдстейна и его белозубую улыбку, а вторые мечтательно вспоминали холодного красавца Малфоя с бездонными серыми глазами и благородной внешностью. И обдумывали, как бы затащить красавчиков под омелу – в Рождество, как-никак, случаются чудеса. Флоренс тогда фыркнула и уткнулась в словарь, обдумывая, почему девочки такие ветреные и влюбчивые – сегодня им Забини подавай, завтра смазливого Корнера, послезавтра Поттера (всех покорили его «изумрудные, с золотыми всполохами в глубине, глаза»), а потом Малфоя! Вот попробовали бы они поболтать с Малфоем, который умеет очень красиво отшивать, сразу бы ударились в слезы и бросились к Плаксе Миртл пожаловаться на тяжесть неразделенной любви к слизеринскому красавцу. Так всегда было. И Уайлд смирилась с тем, что рядом с Драко постоянно будут виться восхищенные поклонницы – на первом курсе мелкие девчонки тайком вздыхали в коридорах, на четвертом лили по ночам слезы в подушку из-за ледяного безразличия Малфоя, а вот сейчас переживают, как бы поудачнее его охмурить. Потом, когда парнишка подрастет и возмужает, на работе у него вообще не будет отбоя от красавиц в мини-юбках, с томными глазами и роскошными фигурами. В глубине души Флоренс знала, как называются все эти глубокие размышления, но упрямо спорила с ехидным внутренним голосом, на все лады напевающим: «Ревность, ревность, ревность…». Но ей было не на что жаловаться – стоило поманить пальцем, и Драко прибежит к ней как ручная собачонка хоть с другого конца света. Он всегда понимал ее, пытался улучшить свой скверный характер заносчивого засранца, был великолепно образован и довольно талантлив, с ним всегда было, что обсудить. Ну и еще он умеет потрясающе целоваться… Флоренс вспыхнула до корней волос от своих воспоминаний под добродушно-насмешливым взглядом Малфоя и его озорной полуулыбкой. Девушка быстро сглотнула, решаясь посмотреть прямо в жемчужно-серебристые глаза Драко, в которых плясали бесенята и вместе с тем разливалась непонятная нежность.

– Ты красная, – вкрадчиво шепнул Малфой. – Очень красная.

– С чего бы? – довольно смело буркнула Флоренс, сверля упрямым взглядом переносицу Драко.

Он мягко рассмеялся, тряхнул взъерошенными платиновыми волосами и, аккуратно придерживая Уайлд где-то чуть повыше талии, прижался своим лбом к ее и вдохнул ее аромат, заставляющий кровь ударить в голову, а разум затуманиться. Вторая ладонь лежала у нее на плече, и Малфоя невесомо поглаживал выпирающую косточку большим пальцем. Женская изящная рука, которая покоилась на спинке стула, не сдвинулась, а вот вторая – разгоряченная и шелковистая, еле ощутимо пробежалась по позвонкам молодого человека, скрытыми темно-синим хлопком рубашки. Оба прикрыли глаза и опять молчали. Не потому, что сказать было нечего. А потому, что не нужно было. Отлично понимали друг друга без слов. Достаточно было легкой усмешки, движения брови, температуры кожи, запаха, красноречивых взглядов. Такой связи у Драко не было даже с матерью. Она была, безусловно, самым близким человеком, но не понимала, не ощущала его в такой мере, как Уайлд. Драко в детстве считал такое взаимопонимание за гранью возможного и лишь фыркал, когда Нарцисса усаживала сына себе на колени и, перебирая его волосы, желала ему найти человека, который будет для Драко всем. Мама всегда была для юного Малфоя главным и самым понимающим в жизни человеком, и мальчик не представлял, что кто-то сможет быть такой же. Но встретил в купе поезда нахальную девчонку, посмевшую высказать свое мнение по поводу Драко. Возмущение переросло в интерес, потом в желание заполучить интересную игрушку, потом в глубокую привязанность и тесную дружбу, и превратилось в сладостно щемящее в груди чувство при взгляде на нее. Несмотря на то, что раньше она не слишком-то подпускала к себе Драко, она все равно понимала его. Одергивала, когда он переходил границы в задирании гриффиндорцев и Поттера в особенности, могла настучать учебником по голове, наставляла на путь истинный, так сказать. Но всегда, всегда выслушивала все, чем Драко с ней делился. И несмотря на то, что Флоренс большую часть своей жизни была глубоко в себе и молчала, мальчик чувствовал, как она всеми фибрами души чувствует все его переживания и даже мысли. Но всегда было одно жирное «но». То, из-за чего тайным желаниям Драко не дано будет осуществиться. Кровь. Драко стал относиться к этому почти безразлично где-то со второго года дружбы с Уайлд, хоть это и не мешало тыкать Грейнджер и других мордой в происхождение и в дальнейшем. Но однажды он увидел, как Флоренс чем-то порезалась, и из царапины выступила кровь. Ярко-алая, жидкая, с солоноватым запахом. Такая же, как и у самого Драко. Он сидел в кресле и, подложив под свиток пергамента толстую жесткую энциклопедию, переписывал с черновика то эссе, которое Уайлд все-таки дописала вместе с ним. Его ноги приятно грело тепло худой спины. Флоренс уперлась лопатками в его колени и сидела по-турецки на пушистом ковре, скрутив надоевшие волосы в небрежный растрепанный пучок, заколов магловским карандашом, и читала все те же «Сказки». Драко выдохнул, когда поставил последнюю точку, и отложил пергамент на подлокотник. Флоренс глухо поерзала и откинула голову юноше на колени, прикрывая глаза. Малфой положил ладони ей на плечи и замер. Было слишком хорошо, чтобы прерывать. За окном завыла вьюга, замерцало пламя в камине, а Флоренс накрыла теплыми пальцами его руку. Белби у каминной решетки глухо заворчал. *** Гарри Поттер медленно брел по пустому тихому Хогвартсу. Была вторая неделя Рождественских каникул, и учеников в школе почти не было. После нападения на Артура Уизли Гарри чувствовал себя на редкость паршиво. В голове все крутилась мысль, что это он был той змеей, что напала на мистера Уизли. Даже разговор с Сириусом не слишком успокоил молодого человека, а Рон и Гермиона откровенно раздражали. Убедившись, что мистер Уизли в относительном порядке и дома, под присмотром хлопотливой, заботливой супруги и оравы детишек, Гарри отправился в Хогвартс. Туда, где никто не будет его тормошить и приставать. Где можно просто подумать и побыть в одиночестве. И увидеть ее. На каникулы осталось двенадцать человек – двое слизеринцев, включая сияющего и подозрительно радостного Малфоя, четверо пуффендуйцев, трое гриффиндорцев и трое когтевранцев. Флоренс Уайлд, к затаенному счастью Гарри, тоже была в Хогвартсе. На приемах пищи все сидели за одним пуффендуйским столом, и Поттер чувствовал себя одиноко. А еще изнутри грызло мерзкое чувство собственничества. Малфой сидел слишком близко к Флоренс, которая совсем не возражала, а только с легким румянцем на щеках слушала то, что крысеныш шептал ей на ухо. Она совсем не замечала Гарри, а в ответ на его робкое «Привет» нетерпеливо кивнула и расцвела в теплой улыбке, глядя куда-то за спину гриффиндорцу. Там стоял неотразимый Драко Малфой, тоже улыбающийся и небрежно засунувший руки в карманы черных брюк. Черная водолазка облегала худое туловище, но такое, что Гарри с досады скрипнул зубами. Он наглейшим образом положил свою грязную паучью лапу ей на плечо и они, над чем-то посмеявшись, направились куда-то в направлении библиотеки. Малфой, обернувшись, торжествующе блеснул холодными серыми глазами на Поттера, и его тонкие сухие губы растянулись в пренебрежительной ухмылке. Через мгновение он уже пожирал взглядом красивое лицо Флоренс. Гарри глодала обида и несправедливость. Она была слишком чистой для такого типа, как Малфой. Несмотря на внешнюю грубость и холодность. Слишком невинной, непорочной, неиспорченной. Вот они остановились и Малфой, окинув ее беззастенчивым взглядом, коротко поцеловал в сияющую свежим румянцем щеку. Флоренс смущенно улыбнулась, глядя на хитрую морду Малфоя, и положила руки ему на плечи, тряхнув забранными в хвост волосами. Змееныш усмехнулся и, взяв одну бледную хрупкую ладонь, потащил девушку за собой. А она издала звонкий удивленный смешок, следуя за счастливым Малфоем. Гарри остановился и посмотрел в окно, за которым сгустились зимние холодные сумерки. На черно-синем небе излучала холодный серебристый свет огромная полная луна, а на многие мили растянулась россыпь мелких мерцающих звезд. Снег искрился в ледяных лучах луны синими и прозрачными крошечными алмазами. Раздался грустный вой Клыка у порога хижины Хагрида. В заброшенном кабинете напротив послышались тихие голоса, и Гарри мигом достал из кармана мантию-невидимку. Прохладная ткань заструилась между пальцев, а через миг на месте Гарри Поттера возникло пустое место. Лишь тихо скрипнула приоткрытая дверь в кабинет. Внимание юноши совершенно не привлекала ни захламленная обстановка, ни толстый слой пыли вокруг, ни пронзающая прохлада. Только высокое готическое окно, из которого лился яркий лунный свет, серебрящий два силуэта, стоящих слишком близко друг к другу. Высокий юноша в черном, с платиновыми, идеально уложенными волосами и точеными острыми чертами лица. Девушка на голову ниже него, с темным слабым пучком на затылке, в синем облегающем свитере и черных джинсах, бледная и красивая. Ее длинные изящные руки небрежно обвивали шею блондина, тот же притягивал ее к себе одной рукой за лопатки, а второй уперся в холодный камень стены. Грудь девушки мерно вздымалась, студентка чуть наклонила вбок голову и прищуренным взглядом смотрела на молодого человека. На ее красивых губах мелькала тень улыбки, а юноша покрывал поцелуями щеки и лоб девушки, тяжело дыша. Гарри стиснул кулаки до боли в пальцах. Малфой и Флоренс. Гриффиндорец, взяв себя в руки, бесшумно прошествовал к тому же окну и встал прямо напротив влюбленной пары.

– Ма-алфой, – глухо прошелестела девушка сдавленным голосом. – Ты издеваешься? Притащил меня в пустой класс ради того, чтобы второй раз поцеловаться?

Драко на секунду отстранился, заглядывая красиво переливающимися в лунном свете глазами в ее, потемневшие. Испустил слабый добродушный смешок и прижался своей щекой к ее, шумно вдыхая аромат ее кожи. Гарри сцепил челюсти и постарался не зарычать от этой картины.

– Я же романтик, ты забыла? – он ухмыльнулся, простым движением распуская пышные блестящие волны почти черных волос. – И вообще, ты заставляла все это время делать домашку, так что не жалуйся! Меня должны причислить к мученикам, я мужественно терпел все пытки в ожидании награды!..

Флоренс фыркнула, улыбаясь уголком губ и неумолимо приближаясь к серебристо-белому, безупречно красивому лицу Малфоя. Сердце Гарри пропустило удар, когда он припал к ней губами. Ее тонкие пальцы взъерошили укладку Малфоя, и тот тихо заурчал, крепче прижимая к себе худое тело. Гарри не мог смотреть на ее подрагивающие длинные ресницы, отбрасывающие тени на казавшееся белым лицо, изящную фигуру, которую так жадно прижимал к себе Малфой, тяжелые роскошные завитки волос, щекотавших слизеринцу скулы… Гриффиндорец медленно осел на пол, обнимая руками колени и мутным взглядом смотря на целующихся. Внутри у молодого человека что-то переломилось, и образовалась зияющая пустота. Гарри было больно. Сердце разъедала жгучая тоска, а в искрящихся зеленых глазах потух огонек, и взгляд юноши стал размытым и безразличным. На улице заунывно взвыл ветер.

====== Chapter VIII ======

Гарри, нахмурив темные кустистые брови, вошел в мрачный холодный кабинет Снейпа. Все те же банки с отвратительными существами и растениями, плавающими в мерзкой слизи. Все те же стеллажи со старинными темными фолиантами с облезлыми надписями. Все то же холодное неподвижное пламя в камине из черного камня. Наглухо задернутые шторы. Серебряные канделябры с сероватыми свечами, горящими немигающими голубыми огнями. И Гарри ждет жесткий неудобный стул с узкими, впивающимися в кожу рук подлокотниками.

Снейп взмахнул полами угольно-черной мантии и резко развернулся к ученику, бережно доставая из кармана свою длинную, прямую палочку из эбенового дерева. Профессор пробежался по холодной, идеально отполированной древесине бледными желтоватыми пальцами и вскинул пронзающий ледяной взгляд на юношу, неловко застывшего у шкафчика с запретными ингредиентами для зелий.

– Садитесь, Поттер, – почти шепотом произнес Снейп, но Гарри показалось, что зловещее эхо разлетелось по всему подземелью.

Гриффиндорец послушно уселся на стул и слегка поерзал, устраиваясь поудобнее. Впрочем, комфортабельностью этот предмет мебели похвастаться не мог – видимо, Снейп решил отыграться на Гарри и сейчас, предлагая ему самый малоудобный стул, какой только смог найти в Хогвартсе. Профессор зельеварения медленно и как-то угрожающе приблизился к юноше, склоняясь и сверля его пристальным, немигающим взором черных глаз, напоминающих пустынные тоннели. Сальные смольно-черные патлы обрамляли узкое худое лицо Снейпа, болезненного цвета и испещренное преждевременными морщинами, хотя ему было около тридцати пяти-тридцати шести лет. Тонкие крылья огромного блестящего носа зельевара пугающе и несколько хищно раздулись. Гарри нервно сглотнул, стараясь не показать своего смятения.

– Итак, Поттер. Профессор Дамблдор успел вам объяснить смысл того, что я вынужден заниматься с вами, – профессор насмешливо выделил последнее слово, будто намекая на тупоголовость Гарри, – Поттер, окклюменцией. Вам необходимо блокировать свое сознание от воздействия Темного Лорда. Не вижу смысла и дальше тратить время на пустые объяснения, Поттер. Попытайтесь вытолкнуть меня из ваших воспоминаний.

Гарри не успел осознать происходящее, как Снейп резким, эффектным жестом вскинул палочку и прошептал «Легилименс». Перед глазами молодого человека замелькали быстро сменяющие друг друга картинки: жизнь у Дурслей, издевательства Дадли, Рон и Гермиона, стычки с Малфоем, возвращение Волан-де-Морта, дементоры, Флоренс Уайлд… Последнее было запретным. Слишком личным, чтобы это видел кто-кто, а особенно Снейп. И Гарри мощным толчком сознания прекратил эту быстро проматывающуюся пленку его жизни, заставляя зельевара опустить палочку и насмешливо-пренебрежительно хмыкнуть. На мгновение Гарри показалось, что в обманчивом холодном свете свечи в черных глазах профессора мелькнуло… понимание? Но, похоже, гриффиндорцу показалось, ибо через секунду Снейп сложил руки на груди и неприязненно воззрился на студента.

– Какая драма, Поттер!.. – протянул Снейп, откладывая палочку на стоящий сзади письменный стол, заваленный домашними работами и контрольными.

Гарри скрипнул зубами, стараясь не высказать профессору все, что он о нем думает, и вцепился побледневшими пальцами в жесткие подлокотники.

– Вот, оказывается, на что нужно натыкаться в вашей памяти, чтобы заставить вас хоть немного расшевелить ваши способности, Поттер!

Гарри тихо зарычал, и Снейп глумливо усмехнулся, вновь берясь за палочку. *** Яркое апрельское солнце проникало через прозрачные стекла и цветные витражи гостиной, шаловливо отражаясь от светлых стен, уютной мебели, облупившихся букв на потертых корешках старинных фолиантов, раскиданных на столе, софе, креслах и полу. Окна были распахнуты настежь, запуская в помещение потоки теплого душистого воздуха, пропитанного ароматами влажной земли, свежей буковой листвы и молодой зеленеющей травы, среди которой желтели дикие нарциссы, стелились первые лиловые фиалки, а под деревьями робко выглядывали маленькие крокусы. Нежные золотые лучи зарылись в мягкие волнистые волосы юной девушки в белоснежной блузке с небрежно ослабленным серебристо-синим галстуком, сидевшей на подоконнике с кучей всевозможных учебников. Драко с ногами забрался на мягкое бежевое кресло с бархатистой обивкой и затуманенно смотрел на тонкий профиль, выбившуюся из небрежно забранной прически шоколадно-каштановых волос прядь, усердно закушенную нижнюю губу. Перед молодым человеком на большом фолианте лежал небольшой кусок сероватого пергамента и тот магловский карандаш, который ему отдала Уайлд. Бледная изящная кисть Малфоя с длинными пальцами легко парила над листом, оставляя темные штрихи, превращающиеся в размытые очертания женского силуэта. Забавно сморщенный прямой нос, прищуренные от слепящего света глаза, красивые губы и нежные черты. Драко крайне редко рисовал, хоть и умел это превосходно – оставили свой след еженедельные уроки в детстве с талантливейшим магом-художником. Но вдохновение практически не посещало юношу, поэтому слизеринец окончательно забросил и графику, и акварель. Но то нежное трепетное чувство, которое распускалось в сердце светлым ароматным бутоном, навеяло порыв неожиданного вдохновения и Драко впервые за несколько лет взялся за рисование. Дома у него есть несколько портретов матери – Нарцисса в саду, у куста своих любимых алых пионовидных роз, в светлой соломенной шляпке с развевающимися лентами из полупрозрачного белоснежного шифона. Мать в кресле-качалке, с наброшенным на плечи темным пледом, распущенными белыми волосами, красиво переливающимися в холодном свете пламени, и с небольшим томиком магловской классики с витиеватым золотым названием в белых изысканных пальцах. И еще несколько. Они лежат в ящичке под кроватью, где никто не будет смотреть – рисунки Драко никогда никому не показывал, считая это неприкосновенным. Слишком… личным, что ли. Флоренс, задумчиво нахмурившись, аккуратно перевернула пожелтевшую страницу и откинула небрежно заколотые у висков волосы, рассыпавшиеся по плечам и груди, на спину. Сощурив золотисто-ореховые глаза, повернулась к открытому окну, из которого повеял теплый ароматный поток ветра, обдувающий бледное лицо. Бережно закрыла тяжелый учебник в облезлом тканевом переплете и расслабленно прислонилась спиной к горячему от солнечных лучей откосу окна из серого известняка. Драко еще быстрее стал дорисовывать мелкие детали – аккуратную волну волос у правого виска, тени от длинных ресниц, едва заметную ямочку на щеке. Наконец, закончил, подчистил волшебной палочкой неточности и бережно убрал пергамент в книгу, пряча ее под небольшую коричневатую подушку. И внезапно в памяти всплыл сегодняшний ночной кошмар, преследующий юношу несколько месяцев. Полыхающие красным глаза-щели, дикий, безумный ледяной хохот, уродливые костлявые руки с неестественно длинными, гибкими пальцами, синюшная, покрытая переплетениями вен кожа. Огромная, бесшумно скользящая змея с вселяющими леденящую оторопь желтыми глазами и тонкими острыми клыками, с которых капал яд. Запах плесени и крови. Потом всполох алого цвета, душераздирающий вопль матери и хруст ломающихся костей. И снова кровь. Картинка меняется. Флоренс – повзрослевшая, свежая, красивая, улыбающаяся. Ослепительная смертоносная вспышка зеленого, глухой звук падающего на пол тела и тишина. Жуткая, гнетущая, такая, от которой кровь стынет в жилах. А затем его крик отчаяния, со стороны кажущийся таким чужим… А перед глазами все стоит то искаженное гримасой смерти лицо со светлой улыбкой. Драко встрепенулся, ощутив легкое прикосновение к своему плечу. Флоренс присела перед креслом на корточки, чуть нахмурив темные брови и скользя внимательным взглядом по бледному, измученному лицу молодого человека. Ее тонкие теплые пальцы невесомо поглаживали его по худому широкому плечу, и на Драко пахнуло теплом, свежестью и весной: ароматами меда, белого шиповника и старых книг. Юноша устало, но искренне улыбнулся и пропустил через холодные бледные пальцы шелковистые пряди, отливающие золотом, и пахнущие чем-то терпковатым. Похоже на горький шоколад с цитрусом… У Драко сжалось сердце, когда он увидел в этих бесконечно дорогих сердцу медово-карих глазах неясную горечь. Пронзающую, как тысячи раскаленных игл. Ранящую, как миллионы зазубренных осколков. В этих лучистых глазах был весь мир. В их глубине мелькнула влага, повисла на темной реснице, подрагивая. Молодой человек аккуратным движением сильной руки поднял Флоренс с пола и усадил рядом с собой, приобняв за плечи и уткнувшись носом ей куда-то в макушку. По венам мягко разлился ее аромат, а на душе стало невыносимо больно и паршиво. Ясный апрель с его прозрачным голубым небом, полупрозрачной свежей зеленоватой дымкой на деревьях и запахом надежд, свободы и чего-то светлого внушал лишь тревогу. Оба студента прекрасно знали, что скоро начнутся главные ужасы их жизни. Их юность закончилась слишком рано. Обрывается на таких солнечных нотах, вселяющих почти животный страх. Ничто не будет как прежде. И не было, с тех пор, как Поттер вернулся с телом Диггори и твердил, как безумный: «Он вернулся». И все пытались скрыться от ужасающей правды за насмешками и обвинениями во лжи. Малодушные придурки. В распахнутое окно влетели две голубянки, трепещущие лазурными крылышками и примостившиеся на шелковых лепестках кипенно-белого махрового шиповника в граненом стеклянном стакане. Драко нашел душистый куст за теплицами мадам Стебль и принес веточки, исколов до крови руки, для Уайлд. Плевать, что рукава рубашки стали ободранными, брюки запылились, а на носу появилась совершенно не аристократическая поперечная царапина. Ее теплые нежные руки, ласково сжимающие его прохладные шершавые пальцы, и сияние в ее глазах восполняли все с излишком. И с таким излишком, что хватило бы до конца жизни. А сейчас она жалась к нему, тяжело и часто дыша, и пытаясь скрыть душевную тягостную боль. Знает, что ему и так сейчас нелегко. Драко крепче обнял Флоренс, чувствуя, как в уголках глаз защипало. Вот они и прощаются со старой жизнью. Отпускают детство. Кричат, будучи немыми. Раскалывают свои истерзанные души. *** Гермиона бежала. Пыталась сбежать от всего мира, от того, что сейчас увидела, от самой себя. Путалась в полах черной плотной мантии, промакивая широкими рукавами кофейно-карие глаза, наполненные болью. В голове вспышками невидимых софитов освещается увиденная пять минут назад сцена. Рон и какая-то пуффендуйка в укромном уголке… Гермиона почувствовала, как по щекам и крыльям носа потекли непрошеные горячие соленые капли. Девушка рухнула на каменные ступени Восточной башни и, спрятав искривленное лицо в дрожащих руках, разрыдалась. Луна осеребрила печальным холодным светом скрюченную фигурку юной гриффиндорки, не то сочувствуя, не то издеваясь. Ночь была не очень ясная – на жемчужно-белый диск ночного солнца то и дело наплывали полупрозрачные сероватые дымки облаков. Звезды словно стали меньше и тусклее, а гладь Черного озера покрылась мелкой рябью от прохлады порывов ночного ветра. Гермионе было невыносимо больно. Нет, Рон не изменил ей. Он даже не в курсе о ее чувствах. Но это выглядело так мерзко и тошнотворно, что девушке захотелось влепить Рональду звонкую пощечину и эффектно взмахнуть мантией. И только после этого хорошенько проплакаться. Но противный внутренний голос упрямо твердил, что Уизли не видит в ней кого-то, кроме своей лучшей подруги. Удобной и всегда готовой вытащить из любой передряги. И от этого Гермиона взвыла в голос.

– Великий Годрик, Грейнджер, ты ли это?

Гриффиндорка испуганно обернулась, глядя, как по темной лестнице спускается староста Когтеврана в одной пижаме, с растрепанными волосами и слишком бледным ото сна лицом. На левой щеке краснел след от подушки, а из кармана штанов в серо-белую клетку высовывалась волшебная палочка. Гермиона постаралась незаметнее утереть слезы, правда, разревелась еще горше. Непослушные кудряшки закрыли лицо студентки с обеих сторон, и теперь из-за этого волосяного покрывала слышались надрывные всхлипы. Уайлд издала тихий вздох и опустилась рядом с однокурсницей, легонько поглаживая ту по содрогающейся спине. Гермиона, ощутив ласку, с горестным писком вцепилась в худую руку Флоренс и стала заливать горячими слезами плечо когтевранки. Уайлд вновь вздохнула и покрепче обняла гриффиндорскую всезнайку. Она не умела утешать девочек – особенно в делах сердечных (а то, что это было именно амурным, девушка не сомневалась) – но бросить Грейнджер, рыдающей на лестнице их башни старост, она не могла. Во-первых, совесть бы не позволила. Во-вторых, Флоренс испытывала что-то вроде своеобразной привязанности к Гермионе, которая была талантливой волшебницей и девчонкой с головой на плечах. И в-третьих, старосте просто не хотелось засыпать под тоскливый аккомпанемент Грейнджерских воплей.

– Реви, Грейнджер, реви. Проплачешься, и легче будет, – девушка чуть похлопала однокурсницу по трясущемуся плечу.

– Почему… так?.. Чем я хуже… какой-то мелкой девчонки?! – Гермиона печально захлюпала носом, прижимаясь щекой к хлопковой пижамной кофте, пахнущей пастилками от кашля и белыми цветами. – П-п-почему он не видит во мне д-девушку?! Я что, такая уродливая?

– Грейнджер, Грейнджер!.. – почти ласково вздохнула Флоренс. – Вот почему ты сразу начинаешь копаться в себе из-за того, что какой-то рыжий полудурок не хочет увидеть в тебе ту, кто ты есть? Ты умна, симпатична, умеешь здраво мыслить, поддерживаешь тех дебилов, которые тебя окружают, и вечно их спасаешь. Гермиона, запомни одну вещь: никто, никто не достоин твоих слез! А тот, кто достоин, никогда не заставит тебя плакать. Уизли полный идиот, бегающий за первыми попавшимися юбками, и я сомневаюсь, что он тебя достоин. Конечно, дело твое, но ты должна взять себя в руки и не раскисать. На тебя давно положил глаз Голдстейн, подрастешь – так вообще пол-Хогвартса будет у твоих ног! И Рональд будет кусать локти, что упустил такую девушку.

Грейнджер медленно, но верно успокаивалась. Даже перестала всхлипывать, только тихо шмыгала. Гордо тряхнула густой каштановой гривой и приподняла подбородок, отпуская руку однокурсницы. Расправила смявшуюся мантию с бордовой подкладкой и Чистящим заклятием убрала пыль с туфель, юбки и блузки. Уайлд с усмешкой посмотрела на прихорошившуюся гриффиндорку и поднялась с холодной каменной ступени, доставая волшебную палочку.

– Так-то гораздо лучше, Грейнджер! А теперь… – девушка что-то шепнула себе под нос, направляя кончик палочки на спутанную копну волос. Гермиона испуганно шарахнулась, но через пару мгновений ее воронье гнездо стало гладким и красиво блестело в лунном свете. Гриффиндорка удивленно выдохнула, осторожно ощупывая свои волосы.