Текст книги "Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)"

Автор книги: Nathalie Descrieres

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Цисси, ну что ты молчишь? – прошелестела женщина в правом кресле, закидывая ногу на ногу и облокачиваясь всем туловищем о левый широкий подлокотник, пронзительно и жгуче глядя на точеный профиль собеседницы.

– Я уже сказала, что не рада тебе, Беллатриса, – равнодушно, но со скрытым раздражением ответила женщина, опуская мрачный взгляд на крупный сапфир в обручальном серебряном перстне, вспыхивающий в дрожащем свете огня чернильно-синими искрами. – Мне кажется, что это был довольно прозрачный намек. Но, прошу заметить, я не выставила тебя за дверь, когда ты беспардонно вломилась в гостиную, и даже любезно предложила выпить.

– Ты под «выпить» имеешь в виду эту мерзкую кислятину? – Беллатриса брезгливо скривилась, тыча худым длинным пальцем в изысканный хрустальный бокал на миниатюрном резном столике, до краев наполненный горячей бархатно-рубиновой жидкостью с полупрозрачным витиеватым паром.

– Это превосходное испанское вино, – сухо отрезала женщина с белыми волосами, поправляя на плечах шаль.

– Не суть, – отмахнулась Беллатриса. – Цисси, я пришла к тебе с миром.

– А мы разве враждовали? – с холодным скептицизмом приподняла идеальную бровь та, пригубив согревающее вино из своего бокала.

– Нарцисса! – раздраженно прикрикнула черноволосая женщина. – Прекрати! Ты не можешь вечно убиваться из-за всего, что случилось! В конце концов, ведь никто не умер!

Холодные голубые глаза Нарциссы Малфой на долю секунды расширились, ноздри красивого носа затрепетали. Но через мгновение женщина разразилась нервным леденящим хохотом, запрокидывая голову и продолжая удерживать в тонких длинных пальцах тяжелый бокал. Беллатриса недоуменно нахмурила тонкие густые брови, дождавшись, пока сестра вдоволь насмеется. Нарцисса успокоилась слишком внезапно и выпрямилась. В ее затуманенном взгляде сверкнула пронзительная сталь.

– Никто не умер, да, Белла? Мой муж в Азкабане, мой единственный сын обречен на смерть, наша семья попала под вонючие плевки и ненавистные взгляды всей Магической Британии, я медленно угасаю в этом чертовом поместье, и ты говоришь, что я должна прекратить?! – Нарцисса сорвалась на истерический крик, и ее изможденное белое лицо покрылось многочисленными ранними морщинами. – Конечно, Беллатриса, ведь ты любимица Лорда и не знаешь, что такое немилость Хозяина! Ты представить себе не можешь, что я испытываю каждую минуту, каждое мгновение, когда думаю о Люциусе и Драко! Ты хоть понимаешь, что будет, если мой сын не сможет?! Даже с помощью Снейпа не сможет? Его, моего мальчика, сначала запытают до полусмерти, а потом его жизнь оборвется на моих глазах со вспышкой зеленого света и безжалостным хохотом! А потом и мы с Люциусом…

Нарцисса задохнулась в собственных эмоциях, умолкая. Она оперлась локтем о подлокотник кресла, устало прикладывая холодные пальцы к пульсирующему тупой болью виску, сжимая в свободной руке бокал с вином. Беллатриса молчала, впившись расширенными темными глазами в измученное лицо сестры. Пламя в камине затрещало громче, угли выпустили несколько столпов мерцающих искр. За зашторенными окнами отчаянно и дико взвыл осенний ветер, и стекла жалостливо задребезжали. В холодном воздухе странно пахло горячим терпким вином со сладкой густой нотой.

– Цисси, Драко…

– Ему шестнадцать, Белла! Шестнадцать! – вновь вскричала миссис Малфой, отнимая руку от виска и нервно, до мерзкого хруста заламывая тонкие пальцы. – Он мальчик! Школьник! Должен убить Альбуса Дамблдора, расколоть свою незапятнанную душу черным роковым деянием, совершить грязное дело… Я каждую ночь просыпаюсь в холодном поту, потому что мне снится его посвящение, черная расползающаяся метка на руке и его слезы на моем плече в ту лунную летнюю ночь!

Беллатриса Лейстрендж изменилась в лице: тонкие темно-алые губы скривились в холодной презрительной ухмылке, взгляд прояснился, и в нем зажегся дьявольский огонек пылающего безумия, а подбородок приподнялся. Женщина расправила плечи и смерила разбитую горестными воспоминаниями сестру пренебрежительным испепеляющим взором.

– Драко должен гордиться тем, что Темный Лорд оказал свою милость и принял его в ряды достойнейших борцов за чистую кровь, Нарцисса, – Беллатриса яростно прошипела эти слова, выгибая худую бледную шею. – И он обязан с радостью преданного слуги выполнить данное ему задание и не разочаровать Господина, иначе смерть будет самым меньшим наказанием!

Нарцисса Малфой, услышав это, резко вскинула голову и пронзила Беллатрису ненавидящим ледяным взглядом, раздувая тонкие ноздри и разъяренно сверкая глубокими голубыми глазами. Она грациозно вскочила с кресла, скидывая шаль на пол. Сестра тяжело поднялась, кривя губы. Женщины приблизились друг к другу. Нарцисса тяжело дышала, бледнея от гнева и сжимая в пальцах хрупкую ножку бокала, и возвышалась над лениво-спокойной Беллатрисой. Миссис Малфой изнутри закусила нижнюю губу, всматриваясь в пылающие глаза старшей сестры.

– Тварь.

Горячее испанское вино оказалось на посеревшем лице Беллатрисы, стекая кровавыми струйками по впалым скулам, тяжелым векам и выдающемуся подбородку. Нарцисса, рассвирепевшая до крайней степени, достала из кармана бархатного платья свою палочку и наставила ее на горло сестры. Льдисто-голубые глаза опасно сверкали, тонкие сухие губы яростно подрагивали, на щеках дергались желваки. Она напоминала остервенелую, обезумевшую от застилающей глаза ненависти белоснежную львицу, которая вот-вот раздерет глотку сопернице.

– Вон из моего дома.

Беллатриса грязно ухмыльнулась. Смерила дрожащую от злобы Нарциссу высокомерным жадным взглядом, прикоснулась худым грязным пальцем к кончику палочки сестры, отводя его чуть в сторону, и с угрожающим шипением трансгрессировала. Нарцисса Малфой, с трудом дыша, медленно осела на ворсистый мягкий ковер и отбросила волшебную палочку куда-то в угол комнаты, закрывая лицо мелко дрожащими белыми ладонями и заходясь в раздирающих рыданиях. Серебряная вышивка красиво мерцала в холодном свете камина, на черном мраморном полу рубиновыми искрящимися каплями блестело вино. Прогрохотал оглушающий раскат грома. Простонали кренящиеся от неистовых порывов вихря стволы лип в саду. По звенящему оконному стеклу яростно забарабанили крупные частые капли ледяного ливня. *** Выручай-комната была, как всегда, тускло-сера и неприветлива. В затхлом сухом воздухе клубилась мелкая пыль, горы самого разнообразного хлама внушали чувство мутной тревоги. Все одно и то же. Драко ощутил в своих сомкнутых ладонях нетерпеливое трепетание мягких теплых крыльев. Юноша осторожно провел указательным пальцем по белоснежным шелковистым перьям, ощущая странный ком в горле. Птица вскинула миниатюрную голову, доверчиво поблескивая темными умными глазками, и Драко чуть дернул уголком пересохших губ, разжав руки. Гладкие нежные перышки сияли в сером сумраке комнаты легким жемчужным свечением. Птица, встрепенувшись, зацепилась тонкими кожистыми лапками с острыми коготками за тыльную сторону шершавой ладони молодого человека, ласково коснувшись маленьким розоватым клювом указательного пальца Драко. Молодой человек, решив взять себе голубку в качестве питомца после эксперимента, распахнул резную палисандровую дверцу Шкафа и аккуратно ссадил птичку на деревянную панель. Голубка, с любопытством осмотревшись, робко и наивно взглянула на юношу, складывая шелковистые крылья и не шевелясь. Он ободряюще ей улыбнулся и закрыл дверцу, чувствуя колющую тяжесть в груди. Послышался скрежет. Драко отошел к высокой куче мусора, в которой раздражающе трещал сломанный вредноскоп, задумчиво ослабляя тугой узел школьного галстука. Голова нещадно раскалывалась от трех суток без сна, все тело ломило, а отяжелевшие веки закрывались, будто свинцовые. Сухие воспаленные глаза болели, словно в них насыпали песок, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Наверное, из-за того, что он в последнее время почти ничего не ел. Драко вернулся к Шкафу, открывая его. На юношу пахнуло безмолвной мертвенной темнотой. Он непонимающе нахмурился и посмотрел вниз. На темной гладкой доске пронзительно белело маленькое тельце. Драко присел на корточки, нетерпеливо откидывая широкие рукава мантии, и протянул дрожащую бледную руку к обездвиженной птичке. Пальцы коснулись нежных белоснежных перышек. Темные глаза были закрыты, а тельце не вздымалось от дыхания. Молодой человек с ужасом отпрянул, ощущая, как к вискам прилила кипящая кровь, а желудок безжалостно сжался в тугой мучительный узел. Это маленькое воздушное создание, еще несколько минут назад трепещущее теплыми сильными крылышками, переполненное бурлящей тягой к жизни в голубых небесных просторах, так доверчиво и бесхитростно смотревшее на своего убийцу, было мертво. Драко, болезненно расширив выцветшие серые глаза, вскочил на ноги и нервозно прижал ледяные пальцы к разгоряченным вискам. Грудь словно сдавили тисками, дышать было невозможно. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а в поле зрения все время попадало бездыханное белое тельце с закрытыми глазками. Драко не помнил, как вылетел из Выручай-комнаты. Не помнил, как несся по темным пустым коридорам вечернего Хогвартса, освещаемого лишь факелами. Не помнил, как слышал завывания дождливой бури за окном. Не помнил, как бежал по лестнице в Восточную башню. Опомнился, только когда ввалился в гостиную, безумным расфокусированным взглядом скользя по столь привычной обстановке. Драко, нелепо остановившись, посмотрел на жаркое, весело трещащее пламя в небольшом камине, на теплые пухлые кресла и диванчик, на ковер, где дремал хорек Белби. На граненый стакан с душистым сухим букетом, на стопку книг, на зашторенное окно. Юноша, словно ополоумев, всматривался пустым затравленным взглядом в сжавшуюся женскую фигурку в низком стареньком креслице. Флоренс испуганно смотрела на него – растрепанного, безумного, растерянного – и не двигалась с места. В глухой тишине на ковер мягко упала «История Магии», вылетев из ослабевших рук девушки. Драко жадно и исступленно разглядывал бледное утонченное лицо, теплые орехово-медовые глаза со вспыхивающими в глубине золотистыми искорками, волнистые темно-шоколадные волосы, забранные в небрежный хвост и мягко завивающиеся на концах. Юношу захлестнуло отчаяние и невыносимая боль. Он внезапно сорвался с места и опрометью ринулся к ее креслу у огня. Флоренс пугливо встрепенулась, когда молодой человек опустился на ковер возле ее ног и расширенными глазами метался по ее джинсам. И Драко вдруг уткнулся пылающим лбом в ее острые колени, вцепился в нежные теплые ладони с пронзительной обреченностью и полной безнадежностью. И безысходно, с горькой тоскливостью разрыдался, судорожно содрогаясь и захлебываясь безудержными горячими слезами. Худая спина юноши нервно вздрагивала, в растрепанных белых волосах мягко плясали оранжевые отблески огня. И внутри у Драко что-то щелкнуло, когда одна тонкая рука осторожно выскользнула из его ослабленной хватки, и тонкие длинные пальцы зарылись в его спутанные волосы. Флоренс с нежностью перебирала светлые пряди, даря мучительное умиротворение. Она наклонилась к рыдающему Драко, тихо и ласково нашептывая какой-то успокаивающий бред, окутывая юношу флером тепла и спокойствия. От этого к горлу подступил новый ком.

– Драко, мой дорогой… Перестань себя терзать…

– Я у-у-уб-бил ее…

– Кого, Драко? – этот нежный шелестящий шепот был сладостнее самой прекрасной музыки мира.

– П-птицу…

И он зашелся в очередном приступе. Вторая рука, легкая и душистая, скользнула ему на плечо, чуть сжимая и невесомо поглаживая. Драко судорожно вцепился пальцами в ее шерстяной свитер. Она казалась такой далекой и близкой одновременно, уютной и по-домашнему теплой. Флоренс была для него солнечным проблеском в той вязкой вонючей мгле, в которой он погряз с головой. Той светлой отрадой и тихой радостью во плоти, от которой исходило блаженное умиротворение, и которая дарила душевное спокойствие. Она наклонилась к нему, щекоча душистыми темными локонами мокрую щеку, и прикоснулась подбородком к макушке, успокаивающе покачивая и что-то нашептывая во всклокоченные светлые пряди. Драко медленно успокаивался, ощущая, что слезы заканчиваются. Душу наполняла темная расползающаяся пустота, в висках пульсировала пронзительная жгучая боль, а разгоряченная кожа медленно леденела. Юношу начинало знобить, внезапно стало слишком холодно. Он изнуренно прижался впалой влажной щекой к острому колену Флоренс и зажмурился от боли, чувствуя, как блаженно-теплая, пахнущая старой книгой и лавандовым мылом нежная ладонь ложится ему на лоб. Драко сквозь затуманенное сознание услышал испуганное «Ты горишь!». Она осторожно похлопала его по спине и что-то неразборчиво говорила про то, что нужно перелечь. Юноша, всеми фибрами души чувствуя ее взволнованность, послушно поднялся, сделал несколько шатких шагов и рухнул на диван, полностью обессиленный переживаниями и головной болью. Дрожащими худыми пальцами расстегнул мантию, сбрасывая ее на ковер, и ослабил душащий галстук. К горлу подкатила тошнота. Несколько минут он сидел в гостиной один, прикрыв глаза и с трудом сглатывая слюну в пересохшем горле. Раздались мягкие шаги, и в нос ударил резкий запах Бодроперцового зелья, смешавшийся с жарким ароматом еловых поленьев в камине и тонким благоуханием нежных духов. Сухая ладонь ласково коснулась его щеки.

– Драко, переоденься и ложись. У тебя, похоже, лихорадка.

Он устало взглянул на свой серый пуловер, аккуратно лежащий на подлокотнике дивана. У небольшого столика, наклонившись, стояла Флоренс и состредоточенно перебирала какие-то склянки. Ее красивый профиль изящно чернел на фоне яркого пламени, отблески которого червонным золотом зарывались в растрепавшиеся густые локоны цвета горького шоколада. Она резко взмахивала волшебной палочкой, наколдовывая пузатый фарфоровый чайничек, попыхивающий густым душистым паром, и большую белую кружку. Волнистые непослушные пряди спадали ей на лицо, и Флоренс раздраженно отфыркивалась, сердито откидывая их на спину. Драко, вздохнув, присел и развязал галстук, затем расстегивая черную рубашку. Кожу пронзил нездоровый холод, и молодой человек поежился, на мгновение зажмурившись. Драко, открыв глаза, поймал на себе взгляд Флоренс, которая тут же отвернулась, чуть порозовев и нахмурившись. В любое другое время юноша позволил бы себе ехидную улыбку и хитрые искорки в глазах, но сейчас он был слишком истощен и измотан. Поэтому, грустно дернув уголками губ при взгляде на хрупкий силуэт девушки, он вцепился пальцами в кашемировую ткань пуловера и резко натянул его на обнаженное бледное тело. От свитера пахло похрустывающей чистотой, его одеколоном и чем-то мятным. Драко откинулся на мягкую диванную спинку, с тоскливой нежностью всматриваясь в точные ловкие движения тонких рук. Через несколько минут Флоренс, закончив все манипуляции, взяла склянку с огненной жидкостью и тихо подошла к дивану, касаясь горячей руки молодого человека.

– Выпей.

Она присела рядом, не сводя пристального медового взгляда с болезненного лица. Драко даже не пытался сопротивляться, безропотно проглотив обжигающую Бодроперцовую настойку и сморщившись. Девушка едва заметно усмехнулась, забирая флакончик и глядя, как из ушей Малфоя начинает валить дым. Флоренс пролеветировала к дивану недовольно пыхтящий чайник с чашкой, и по изящному мановению палочки из широкого носика полился горячий, крепкий черный чай с окутывающим ароматом летних трав. Кружка быстро наполнилась, и на плещущейся поверхности заиграли золотистые блики огня. Чайник опустился на столик в углу, выпуская густой пар, и Флоренс вновь взмахнула волшебной палочкой – на этот раз из нее тягучей янтарной струей потек жидкий мед, мелкими завитками опускаясь в чай. Девушка подняла на Драко светящиеся теплом и заботой ореховые глаза, устало улыбаясь, села под боком и протянула чашку, из которой томно и легко пахло листьями смородины и душицей. Юноша осторожно отпил, чувствуя, как внутри разливается жидкий блаженный жар. Летний аромат, сплетаясь с благоуханием волос Флоренс и уютной теплотой этого маленького хрупкого мира, заполнял легкие Драко и вносил в его истерзанную душу спокойствие. Когда он допил, она забрала кружку и ласково погладила его по плечу.

– Хочешь поесть?

Драко отрицательно покачал головой. Голову сладко затуманило умиротворение, а в груди разлилась щемящая теплота при этом прикосновении.

– Тебе нужно поспать. Лучше здесь, в спальне холодно, – девушка встала с дивана и направилась к дальнему креслу, беря с него шерстяной плед в бежево-коричневую клетку. – Дать Умиротворяющий бальзам?

– Не нужно, – хрипло ответил Драко, ощущая тупую боль в затылке.

Флоренс, перекинув плед через согнутый локоть, взяла пухлую подушку в флисовой серо-коричневой наволочке и аккуратно положила ее к подлокотнику дивана. Она мягко взглянула на юношу, кивая на подготовленное место. Тот вскинул умоляющие глаза на бледное усталое лицо.

– Посиди со мной. Прошу.

Она согласно кивнула, присаживаясь в угол, и поманила Драко. Он тут же прилег, устраивая голову на коленях девушки. Флоренс накрыла его согревающим пледом, расправляя складки на его спине и грустно улыбаясь. Молодой человек прикрыл глаза, чувствуя, как ее тонкие пальцы скользили через его волосы, снимая головную боль. Ему нравилось, как размеренно и тихо она дышала, нравилось ощущать мягкость ее старого растянутого джемпера, пахнущего карамелью и лавандой, нравилось вдыхать чистый кремовый аромат ее бархатной кожи. Флоренс пробуждала в Драко ярчайшие огни. Они зажигались, когда он видел ее нежную солнечную улыбку, когда касался ласковых рук, когда слышал ее прохладный мелодичный голос. Она была прекрасна, как сама весна. Драко любил весну. Радостный щебет ранних птиц, кристально-чистый голубой воздух, напоенный сладостью набухающих почек, цветущих магнолий и теплой влажной земли. Звонкое журчание талых ручейков, искрящуюся на солнце молодую изумрудную траву, белоснежные капельки подснежников под темными стволами деревьев. Она была такой же – чистой, душистой и цветущей. Она дарила домашнее спокойствие и теплоту, а это было дороже всех прелестей мира. Она была горячей, живой и полной пылкого очарования, словно родник, в ней бурным ключом била та сила юности, что красит лучше любых нарядов. Но все это Флоренс Уайлд умело скрывала за внешней холодностью и колкостью, открываясь лишь избранным. Драко не был Избранным, как Поттер, но эта избранность была превыше всего. И та стена, которая выросла между ними за это время, разбивала молодому человеку сердце. Но сейчас Флоренс была рядом, дарила свою ласковую заботу, и больше ничего не нужно было. Драко, вздохнув, перевернулся на бок и трепетно обнял девушку, утыкаясь носом ей в живот. Вторая ее рука, легкая и нежная, бережно легла на спину юноши. Тугой узел в груди, который был затянут все это время, расслабился и был смыт нахлынувшей волной бури эмоций. Поленья в камине приветливо трещали, испуская мерцающие огненные искорки. А за зашторенным окном завывала черная мглистая гроза, и тревожно трещали стволы вековых деревьев. Все хорошее, как известно, не может длиться вечно. И об этом не стоит забывать. *** Дверь в один из заброшенных кабинетов в западном крыле Хогвартса была чуть приоткрыта, выпуская в холодный пустой коридор серый пыльный свет ночи. На огромном холодном подоконнике, уставленном кривыми стопками старых истрепанных книг, размыто чернел силуэт. В дребезжащие оконные стекла исступленно бился принизывающий ветер, в тяжелом, влажном воздухе туманной тоскливой пеленой висела изморось. Где-то в глубине почерневшего Запретного леса истошно взвыл голодный оборотень. Флоренс Уайлд сидела, обняв колени, и старалась развеять то тягостное смятение, что липкими нитями расползалось в ее душе. Драко Малфой вновь смешал все карты и затуманил голову. Девушка не смогла оттолкнуть его в этот раз, не смогла отвергнуть. Ей было жаль его. Совсем юный мальчик, которому не оставили выбора. Он медленно засыхал, изнуряемый ночными кошмарами, внутренними терзаниями и чем-то таким, что постепенно сжирало его. Драко капля за каплей ломался, его нервы не выдерживали этого ужаса, что преследовал его жуткой безмолвной тенью. Флоренс догадывалась, с чем это связано, но не могла сказать точно, что же превращало Малфоя в ходячий труп с безумным горящим взглядом. Драко редко позволял себе проявлять слабость, даже если он находился на грани, но птица, про которую он отчаянно шептал в бреду, надорвала болезненную струнку юношеской души. Девушка помнила то тепло, что разливалось внутри тягучими волнами, когда он забылся чутким, нервным сном на ее коленях. Она отчаянно пыталась забыться и успокоиться, когда он измученно стонал ее имя, едва шевеля пересохшими губами и морща лоб. Флоренс никогда не показывала ему и сотой, тысячной части того вихря чувств, которые испытывала, когда он (кажется, это было так давно…) брал ее за руку, с хитрой улыбкой целовал в щеку в библиотеке и крепко прижимал к себе в залитых лунным светом коридорах. Раньше все казалось таким простым, легким и понятным, что от счастья кружилась голова, а легкие до краев наполнялись пылкой влюбленностью и юной свежестью. Теперь же все было гораздо сложнее.

– Довольно мрачная ночь, мисс Уайлд.

Девушка резко обернулась на этот бархатистый старческий голос, пронизанный добродушием и непонятной тоской. В пыльном сером воздухе приняла очертания фигура очень высокого и худого человека в темной длинной мантии. Флоренс не шевелилась, глядя, как Альбус Дамблдор медленно подплывает к окну и устремляет печальный взор на бушующую непогоду. Необычайно длинные волосы и борода старого волшебника тускло сияли седым серебром, а шелковые шелестящие складки мантии отливали густо-фиолетовым цветом. Профиль Дамблдора, с его тонким, крючковатым носом и высоким лбом, пронзительно чернел на фоне холодного камня подоконника. Директор соединил кончики необычайно худых и длинных пальцев, из-за стекол очков тускло искрились яркие голубые глаза, сейчас казавшиеся выцветшими. Внезапно старик расплылся в грустной слабой улыбке, оборачиваясь к замершей ученице. Разъединил пальцы и достал из глубокого кармана витиеватую волшебную палочку и, изящно взмахнув ей, наколдовал медный канделябр с тремя толстыми бежевыми свечами, которые весело мерцали золотисто-оранжевыми огоньками.

– Так будет несколько уютнее, не находите? – Дамблдор задумчиво почесал длинный нос.

– Вполне, – коротко ответила девушка, хмуря брови.

Профессор благодушно покачал головой.

– Мисс Уайлд, вы расстроены и подавлены, – Дамблдор не спрашивал, а мягко утверждал. – Мне, конечно, трудно вас понять, моя юность была эдак сотню лет назад…

Флоренс равнодушно дернула плечом, сухо сглатывая.

– Ведь все взрослые сначала были детьми, мисс Уайлд. Только мало кто из них об этом помнит…

Старик печально вздохнул. В его ярких глазах сверкнула хрустальная влага.

– А вы помните, сэр? – девушка уперлась подбородком о колени, ощущая странную тяжесть в груди.

– Я? О да, моя девочка. Я помню. И порой жалею об этом.

Флоренс с немым сочувствием посмотрела на Дамблдора.

– Порой жизнь преподносит такие внезапные сюрпризы, что уходят десятилетия на то, чтобы забыть, мисс Уайлд. Вам всего шестнадцать, но вы успели познать очень многое и сумели не сломаться. Вы способны пережить такие ужасы, какие и не снились многим тридцатилетним людям, – старый директор покачал седой головой, и в длинной бороде мягко заиграли теплые блики от свечей. – Но, знаете, сильных людей страдания делают еще более стойкими и выносливыми. И из таких юношей и девушек вырастают люди, не похожие на тех взрослых, которых интересуют лишь бумажки, цифры и внешний блеск. – Дамблдор грустно усмехнулся.

– Сэр, я бы хотела вас спросить, – девушка внимательно посмотрела на старика, пряча тоску в глазах.

– Я слушаю вас, моя девочка.

Флоренс на мгновение замялась, пытаясь собрать в кучу все крутящиеся ураганом мысли. Но добрые, искрящиеся лазурной голубизной глаза директора внушали спокойствие.

– Что такое любовь?

Дамблдор мягко улыбнулся, сцепив худые пальцы. Стекла его очков-половинок сверкнули в свете свечей.

– Мне кажется, что вы знаете это лучше, чем кто-либо, моя девочка, – профессор отчего-то чуть нахмурился, вглядываясь в беспросветную тьму ночи. – Но раз вы просите… Любовь – это, прежде всего, отказ ото всех остальных пленительных цветов жизни. Любовь – это самое прекрасное на Земле, то, чего невозможно увидеть глазами. Любовь – это когда нравятся не только внешность и характер, но даже недостатки. Вы испытали это всепоглощающее чувство довольно рано, мисс Уайлд. И я могу считать вас очень счастливым человеком.

В сердце девушки распухло что-то очень колкое и острое, вызвавшее удушающий ком в горле и щиплющую сухость в глазах.

– Почему же так больно, сэр? – ее голос сорвался на отчаянный хрип, странно прозвучавший в темной прохладе заброшенного кабинета.

Дамблдор вздохнул, прошелестев рукавами мантии.

– Душа – необъяснимая штука, мисс Уайлд. Никто не знает, где она находится, но все знают, как болит. И есть в жизни что-то, что нельзя исправить. Это можно только пережить, – старик пронзительно посмотрел на Флоренс, в его глазах плескалась боль и мудрость всей прожитой жизни. – Но любовь не приносит боли, моя девочка, помните это до старости. Просто любовь и боль всегда ходят вместе.

– Всегда, – едва слышно прошептала девушка, сглатывая слезы.

– Всегда, – согласно кивнул Дамблдор, опуская седую голову.

Комментарий к Chapter

XVI

Многие цитаты принадлежат Антуану де Сент-Экзюпери, а одна – А.П. Чехову (но переформулированы). Недавно перечитала “Маленького принца”. Пожалуй, это одна из тех немногих вещей в этом мире, которая может заставить меня рыдать. В этой книге можно найти ответы на все вопросы. Почитайте, не пожалеете. Always, “Маленький принц” и “Прекрасное далеко” – бессмертны.

====== Chapter XVII ======

Уже несколько лет подряд не было такой кошмарной погоды на Хэллоуинских выходных, и всем оставалось только раздраженно качать головой, глухо ворчать проклятия и поплотнее утыкаться носами в шарфы, в попытках хоть чуть-чуть согреться и укрыться от пронизывающего свистящего вихря. На низкое небо легла вязкая, мутная пелена, закрывающая суровые свинцовые тучи. Безжалостный ветер, с отчаянным воем мечущийся по Хогсмиду, бешеной вьюгой кружил в туманном воздухе мерзкую колкую крупу, которая так и норовила попасть в глаза острыми льдинками. Заледенелые деревья жалобно стонали и скрипели, накреняясь под мощными порывами студеной бури, а тонкие ветви багульника и ракитника, растущих возле пабов, обламывались с хрустящим треском. Дороги, мощеные крупным булыжником, покрылись ледяной коркой, припорошенной тонким слоем колючего снега. Ветер оглушающе свистел в ушах, создавая ватный гул, стекла в окнах пабов тревожно дребезжали, а град шумно колотил по черепичным крышам домиков. Дымок, поднимающийся из каменных печных труб, тут же рассеивался тонкой беловатой вуалью и терялся в мутном воздухе.

Но, несмотря на откровенную непогоду, на улице толпились кучки студентов, жмущихся друг к другу и пытающихся добраться до первого попавшегося магазинчика в надежде отогреться и расслабиться. Пуффендуйцы, наглухо замотавшиеся в шарфы и потиравшие руки в вязаных варежках, пытались докричаться друг до друга через воющий свист вьюги и спотыкались на каждом шагу, когда хотели приветственно помахать группе неунывающих и звонко хохочущих гриффиндорцев. Чопорность и напускную холодность когтевранцев сломала пронзительная ледяная стужа, проникающая через куртки и теплые кофты до самых костей, глаза заметала колючая пурга, и студенты с сине-серебристыми шарфами тыкались во все стороны, как слепые котята. И только пять точеных силуэтов в дорогих пальто с идеально ровными спинами и высоко поднятыми головами выделялись среди общего суматошного смятения. Слизеринцы, хладнокровные и невозмутимые, рассекали бушующую пургу с неизменным спокойствием и аристократичной чопорностью, которую не вытравить уже ничем. Студенты, поводя плечами и стряхивая налетевший снег с пальто, окунулись в блаженное, уютное тепло «Трех метел», пропитанное свежим запахом древесины, ароматом сухих пряностей и сладковатой сливочностью знаменитого пива мадам Розмерты. В пабе было шумно, царила приятная расслабленная атмосфера, слышался заразительный смех веселых компаний, звон бутылок и озорные комплименты старшекурсников в сторону хорошенькой хозяйки. Душистый жар накатывал на замерзших гостей тягучими волнами с запахами корицы, терпкого муската, кардамона и имбиря, отчего щеки студентов медленно заливались алым морозным румянцем. Слизеринцы, сохраняя пренебрежительное достоинство, прошествовали к столику возле небольшого окна в старинной деревянной раме, снимая пальто и отодвигая стулья, и тихо, но с намеками на улыбки о чем-то переговаривались. То и дело весело звякал входной колокольчик, оповещая о приходе новых посетителей, и в переполненном пабе раздавались новые взрывы хохота, беззлобные шутки, а в дружелюбную ароматную атмосферу влетали холодные порывы ветра. Гарри Поттер, поднеся к губам стакан сливочного пива, цепко наблюдал за компанией слизеринцев. Выудил взглядом мускулистую фигуру Забини в темном джемпере и с коротко стрижеными черными волосами, хрупкую Дафну Гринграсс, поправляющую блестящие белокурые локоны и грациозно усаживающуюся на стул. Пэнси Паркинсон отчего-то скривила вздернутый нос, став еще больше похожей на сморщенного мопса, и недовольно посмотрела на Блейза, который насмешливо ухмыльнулся. Младшая сестра Дафны, робко помалкивая, села спиной к окну и откинула на одно плечо густые каштаново-рыжеватые волосы, красиво переливающиеся на мягком свету, а ее изумрудные глаза опечаленно блеснули. Нотт, высокий длинноногий хмырь, что-то спросил у Забини и, когда тот театрально всплеснул руками, Теодор бесшумно рассмеялся, обнажив белоснежные зубы, и неспешно направился к барной стойке. Девчонки в пабе бросали на Нотта восхищенные, сверкающие затаенной надеждой взгляды и жадно впивались глазами в красивое надменное лицо с бронзовой кожей, плавными и благородными чертами, шоколадно-карими глазами и подвижными хищными бровями. Гарри увидел боковым зрением, как пятикурсница-пуффендуйка чуть не вывернула себе шею, пока пялилась на высокую фигуру Нотта, скучающе облокотившегося о стойку столь непринужденно и изящно, что девчонка даже приоткрыла рот. Юноша презрительно фыркнул в стакан, отворачиваясь от слизеринцев и возвращаясь к беседе с друзьями. Гермиона опять ругала провинившегося Рона за шумное прихлебывание в общественном месте, а Флоренс скучающе разглядывала разводы на потертой деревянной столешнице. Гарри шикнул на разбушевавшуюся Гермиону, у которой щеки уже пылали от праведного гнева, и Рон с щенячьей благодарностью впился взглядом в друга.