Текст книги "Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)"

Автор книги: Nathalie Descrieres

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Если хочешь, начну я, – равнодушный холодный голос Малфоя разрезал тишину, повисшую между ними и заглушавшую ругательства и ворчание остальных студентов.

– Нет, давай сначала я, – впервые за несколько лет возразила Флоренс. Из-за неизвестно откуда появившегося упрямства и желания пойти наперекор. Вообще-то ей было все равно, но отчего-то захотелось вызвать у Драко хотя бы одну эмоцию.

– О’кей, – Малфой пожал плечами и скрыл насмешливый блеск в серых глазах, отходя чуть в сторону.

Девушка сухо поджала губы, с опаской подбираясь к горшку и недовольно косясь на визжащую Паркинсон, которой Тентакула вцепилась в волосы. Темно-коричневые подрагивающие стручки завладели всем вниманием Флоренс, хотя она спиной ощущала на себе прожигающий взгляд Малфоя. Ухватила сразу пару сухих коробочек, уворачиваясь от щупальцев Тентакулы и по привычке бросая через плечо победный взгляд на Драко. Тот постарался скрыть усмешку, протягивая однокурснице небольшую емкость для складывания стручков. Так продолжалось около получаса – в теплице раздавались крики, вопли и неприличные ругательства. Терри Бут безуспешно пытался спасти бесценную шелковую блузку Дафны Гринграсс, которую испортила вездесущая Тентакула, а Голдстейн рисковал остаться без определенной части своей роскошной шевелюры. Мадам Стебль металась между учениками, охая и причитая, и раздувала свои пухлые, перепачканные в земле щеки. Грязная потрепанная шляпа сползла ей на брови, закрывая обзор, а длинные полы сероватой мантии то и дело путались в ногах профессора, напоминавшей кругленький пыхтящий шарик. Драко не сразу заметил коварные тонкие стебли Тентакулы, овившиеся свободными кольцами вокруг шеи Флоренс, которая сосредоточенно пыталась достать дальние стручки и устало вытирала со лба катившийся градом пот. Юноша, не раздумывая, в один шаг преодолел расстояние между ним и Уайлд, притягивая ее к себе за талию и разворачивая лицом, и палочкой уничтожил крепкие щупальца противного растения. Сердце в груди сделало тройной кульбит, когда Драко ощутил прикосновения хрупких тонких рук у себя на плече и груди. В пересохшем горле встал плотный ком, когда по коже промчалась ледяная россыпь мурашек от этой пленительной близости, от ощущения тонкого тела, скрытого плотной тканью черной мантии. В груди разлилось дрожащее нежное тепло от пронзительного, чарующего взгляда карих глаз, от сбитого горячего дыхания из приоткрытых губ, от приглушенного блеска душистых волос. От жаркого румянца на худых щеках, от пятнышка грязи на переносице, от того странного выражения, осветившего ее донельзя красивое лицо. Но эту магическую идиллию разрушило скрипучее покашливание мадам Стебль. Драко обвел растерянным взглядом оторопевших однокурсников, столкнувшись глазами с разозленной Паркинсон и с ехидствующим Забини. Нехотя отпустил Флоренс, мгновенно надевая маску безразличия, одернул рукава мантии и бросил сухое:

– Будь аккуратнее.

Уайлд в ответ коротко кивнула, отворачиваясь. *** Гостиная Восточной башни была непривычно темной и неуютной. Лишь на каминной полке тревожно мерцал огарок свечи, освещавший циферблат старинных часов. Камин потух, сохраняя тепло, но от этого в комнате царила зловещая темнота. На письменном столе белели свитки пергамента и гусиные перья, а остальная мебель виделась размытыми черными пятнами. На подоконнике высокого стрельчатого окна можно было с трудом различить согбенную фигурку с приподнятой головой, сидящую на пухлой подушке. Флоренс Уайлд сидела, обхватив колени руками и мутным расплывчатым взглядом смотрела в окно. Печальный жемчужный месяц холодно серебрил верхушки деревьев в Запретном лесу, рябь глади озера и внутренние дворики Хогвартса со старыми раскидистыми яблонями и шпалерами, увитыми диким виноградом. На далекой лужайке мелькали одиночные золотистые вспышки последних светлячков среди жухлой травы. В вязком холоде осенней ночи протяжно взвыл Клык. По бледным щекам Флоренс безудержно катились горячие слезы, оставлявшие мерцающие дорожки. Девушка испытывала странную смесь чувств: горечь, обиду, неразъясненность и еще что-то, тягучее и противное. В груди разрасталось мерзкое болезненное ощущение, вызывающее щипание в глазах и тугой ком в горле. Эта недосказанность между ней и Малфоем почти убивала заживо, врезаясь раскаленными ножами в израненное сердце. Лучше бы он накричал и послал, чем то отталкивал, то манил обратно. А она велась. Ведь они все обсудили еще в июне, у этого самого окна. Но то, что было в поезде, заставило все юное существо Флоренс встрепенуться в слепой надежде. А потом опять «холодно». Холодно-горячо. Драко был, пожалуй, лучшим, что случалось в ее жизни. Флоренс не заметила, когда к чувству прочной, верной и истинной дружбы добавилась еще и пылкая влюбленность. Такая искренняя, чистая и глубокая, что порой становилось страшно. Но те драгоценные мгновения, когда они проводили вместе, были для девушки поистине бесценными, хоть она и не показывала своих чувств так явно. Флоренс чувствовала всю ту боль, которую испытывал Малфой, всеми фибрами души поддерживала его, старалась быть опорой. Давала надежду и веру в лучшее, протягивая руку помощи и отвечая на те прекрасные светлые эмоции, которые испытывал к ней Драко. Она знала, что он любит ее. И еще знала, что им не быть вместе. Да, Флоренс любила его так, как только была способна. И даже больше. Но она была не для Драко Малфоя. Только если как игрушка, развлечение, утеха. И Уайлд была даже рада, что они расстались – так проще было свыкаться с опаляющей внутренности болью. Но все было куда сложнее. Как замкнутый круг, который разомкнется только если кто-то из них сделает над собой усилие и прекратит это безумие. Или умрет. Слезы продолжали катиться по крыльям носа и падать тяжелыми горячими каплями на теплую фланелевую пижаму, смачивая клетчатый рисунок ткани. Месяц, разливающий равнодушный молочный свет на черный бархат осеннего неба, был безразличен к душевным метаниям какой-то студентки. И неподвижные звезды, мерцающей россыпью мелкого жемчуга рассыпавшиеся по небу – тоже. Последняя хрустальная слеза бесшумно упала на холодный камень подоконника, сверкнув в серебристом свете ночи. *** В черном камине мерно трещало зловещее зеленоватое пламя, освещавшее мрачную гостиную Слизерина. Комфортабельные диваны и кресла, обитые роскошной кожей всевозможных оттенков темно-зеленого, изящные кованые канделябры из черненого серебра с рядами белоснежных свечей, горевших холодными огоньками. Дорогие изысканные гобелены скрывали темный камень стен, а ворсистые теплые ковры – промерзший пол. Причудливые скульптуры, высеченные из черного мрамора каким-то редким умельцем, замерли в углах гостиной в ледяном горделивом молчании. Вместо окон в гостиной были иллюминаторы, за которыми стояла неподвижная мутно-зеленая вода, а портьеры из тяжелого бархата скрывали толстые выпуклые стекла. Прохладный воздух был пропитан запахами плесени, дыма пафосных сигарет и неприлично дорогого алкоголя, элитных женских духов и черных роз в вычурных вазах с тошнотворно-сладким ароматом. Гостиная была практически пуста. Только в одном из кресел неподвижно, словно он был одной из статуй, сидел молодой человек. Он смотрел стеклянным взором на трепещущее пламя, переплетя худые длинные пальцы рук, откинувшись на мягкую спинку и закинув ногу на ногу. Расслабленная поза опасного хищника. Уложенные в безупречную прическу волосы цвета чистейшей платины отливали атласным блеском. Тонкий черный джемпер с горлом обтягивал рельефное, но худощавое туловище юноши, брюки со стрелками выглядели так, будто их только купили минуту назад, а начищенные до зеркального сияния ботинки сверкали в зеленоватых отсветах огня. Узкое аристократично-бледное лицо выглядело абсолютно бесстрастным, но в благородных, острых чертах читался неуловимый отпечаток властности и того пренебрежительного презрения, которое свойственно непозволительно богатым и пользующимся властью людям. Они смотрят так на всех – на подчиненных, на начальников, на бесчисленных любовниц, на рабов, на королей и даже на Бога. Они испытывают раскаяние или сожаление только в том случае, если их душа еще не прогнила окончательно. У таких еще есть надежда… До тонкого обоняния Драко Малфоя донесся знакомый аромат нежных свежих духов и цитрусового шампуня. Ему на плечи легли изящные девичьи руки с мягкой белой кожей, а впалой щеки коснулся холеный волнистый локон.

– Гринграсс, прекрати ломать комедию.

Руки на плечах Драко тут же обиженно дернулись, а через секунду на подлокотник кресла опустилась Астория Гринграсс, явно оскорбленная равнодушно-ледяным тоном Малфоя. Она скрестила руки на груди и забросила ногу на ногу, встряхивая копной шикарных волос. Молодой человек скользнул скучающим взглядом по стройным длинным ногам, обтянутым дорогими джинсами и полупрозрачной блузке из нежно-розового шелкового газа, по идеально красивому лицу и длинной шее. Хороша, что сказать. Но не та.

– Драко, нам нужно поговорить, – звонкий голосок Астории пронзил тишину.

Малфой, созерцавший затейливый узор гобелена над камином, холодно дернул бровью.

– Говори, я разве мешаю тебе?

Юная девушка тихо засопела, но отступать явно не собиралась. Кокетливо перебросила блестящие ухоженные локоны на одно плечо и грациозно наклонила голову.

– Ты ведь знаешь, что придет время и мы поженимся. И я думаю…

– Хочешь правду, Гринграсс? – перебил ее Драко. – Мне плевать, что ты там думаешь, и какие светлые мечты крутятся в твоей очаровательной головке. И если ты всерьез надеешься на то, что через пару лет я надену тебе на палец кольцо, со счастливой улыбкой назову миссис Малфой и у нас будет куча детей, то я вынужден тебя разочаровать. Никогда.

Астория в изумлении приоткрыла рот и покрылась то ли смущенными, то ли гневными багровыми пятнами. Ее большие миндалевидные глаза сверкнули разочарованием и обидой, а изящные пальчики с хрустом сжались. Малфой продолжал пялиться в одну точку.

– Это ведь из-за этой… – недовольно протянула Гринграсс, но умолкла на полуслове, встретившись с холодными глазами Драко, таившими угрозу.

– Не смей, Гринграсс. Ты и понятия не имеешь о том, о чем собираешься рассуждать. Так что заткнись и иди спать.

Астория отчаянно вцепилась в плечо юноши, умоляюще заглядывая в его совершенное лицо и пытаясь прочесть хоть какую-нибудь эмоцию, которую мог подарить обманчивый свет каминного пламени. Драко тяжело вздохнул и медленно поднялся с места, придерживая девушку за локоть. Она завороженно смотрела на него, будто маленькая прелестная птичка на безмятежного удава. Юноша скользнул большим пальцем по ее точеному подбородку и сощурил холодные серебристые глаза, странно кривя губы. Астория замерла, прикрыв глаза длинными трепещущими ресницами. Драко склонился, опаляя дыханием пухлые алые губы, и прошипел:

– Забудь, Гринграсс.

Небрежно оттолкнул ее, хватая с дивана пиджак и, устремив короткий взор на часы, стремительно вышел из гостиной. Астория, мутно глядя на его идеально ровную спину, медленно опустилась на холодный ковер и закрыла лицо дрожащими руками. Из красивых зеленых глаз полились слезы, а из груди вырвался сдавленный стон. Блейз Забини, темной тенью притаившийся за одной из статуй, покачал головой, глядя на содрогающуюся фигурку Астории Гринграсс. Комментарий к Chapter

XII

Поражаюсь собственной продуктивности) Так захотелось вас порадовать, что настрочила новую главу за считанные часы и решила вынести ее на всеобщее обозрение побыстрее. Ну и как всегда – благодарю за прочтение!

====== Chapter XIII ======

Кабинет зельеварения встретил шестикурсников привычным холодом замшелых подземелий, но обстановка неуловимым, каким-то поразительным образом преобразилась благодаря появлению нового преподавателя. Зловещий сумрак не исчез, но рассеялся – черные плотные занавеси на стрельчатых иллюминаторах заменились на портьеры из старинного фиолетового бархата с тонким золотым шитьем, на преподавательском столе появились вычурные статуэтки, а на одном из стеллажей – мини-коллекция колдографий с выпускниками старых лет. Мрачные простые подсвечники заменились на роскошные серебряные канделябры изысканной ковки с массой излишеств, а свечи в них были из недешевого воска с таинственным перламутровым мерцанием. И всю эту картину дополнял счастливо улыбающийся Гораций Слизнорт с лоснящейся лысиной и в шикарном атласном костюме. Пышные моржовые усы профессора топорщились в нетерпеливом предвкушении, а маленькие прозрачно-голубые глазки весело скользили по ученикам, ожидающим начала приветственной речи Слизнорта. Драко Малфой прислонился спиной к холодной мраморной колонне, замерев в тени и пристально наблюдая за всем происходящим в лаборатории. Блейз о чем-то шептался с Ноттом, Грейнджер и ее тупоголовые дружки во все глаза пялились на Слизнорта, а МакМиллан, подсевший к Святой троице, пытался разговорить Уизела. У когтевранцев было довольно тихо – только придурок Бут что-то шептал на ухо Уайлд, которая прижимала к груди учебник и смотрела куда-то в район необъятного живота Слизнорта. Корнер и Голдстейн молчали. Малфой на секунду прикрыл глаза, тяжело сглатывая слюну и скрещивая руки, и попытался привести затуманившиеся мысли в порядок.

– Итак, мои дорогие! – старикашка расплылся в слащавой добродушной улыбке, раскидывая руки в стороны. – Сегодня наш прекрасный урок мы посвятим одному любопытному дельцу…

Драко едва не закатил глаза, задерживаясь взглядом на четырех котлах, которые стояли на отдельном длинном столе, покрытом темной бархатной тканью. Слизнорт вальяжно подошел к этому самому столу, придавая своему блестящему лицу таинственно-мечтательное выражение и широко оскалился:

– Итак, мой милый шестой курс, – Драко содрогнулся от отвращения, а Забини насмешливо фыркнул. Слизнорт, сияя, продолжил, – Назовите-ка мне эти чудесные зельица, что сейчас перед вами…

Естественно, первой вскинула руку выскочка Грейнджер, встряхивая своей нечесаной грязной гривой и подпрыгивая на месте от нетерпения. Уайлд искоса бросила на нее странный взгляд, откладывая учебник на край своего рабочего стола и задумчиво опуская голову, вслушиваясь в мерзкое трещание грязнокровки. Драко мысленно взмолился Мерлину, чтобы она хоть на секунду бросила на него осознанный, непустой взгляд, а не такой, словно она смотрит на паутину в углу. Перестала хладнокровно игнорировать его, прекратила эту мучительную пытку. Вот сейчас Драко всматривался в утонченное светлое лицо, казавшееся полупрозрачным в серо-зеленом сумраке подземелья, жадно скользя глазами по мягким чертам. Флоренс резко вскинула голову, впиваясь взглядом в воодушевленную Грейнджер, пытавшуюся понять, что находится в следующем котле.

– Это Сыворотка Правды, сэр.

Святой Салазар, как же давно он не слышал ее голос. Такой чистый, мелодичный, напоминающий хрустальное журчание весеннего ручейка. Целых три дня. Настоящая пытка. Грейнджер раздраженно зыркнула своими глазищами на Флоренс, поджимая губы, а Слизнорт восторженно улыбнулся.

– Прекрасно, моя дорогая! Расскажите поподробнее, прошу вас!

Интересно, если напоить Уайлд Сывороткой, что она скажет про него, Драко? Что ненавидит, презирает, любит?.. Или что? Так любопытно. Тихий голос Флоренс нежной музыкой заглушал все остальные звуки вокруг юноши, а он задумчиво уставился на пятно от кем-то пролитого зелья на своем столе.

– Чудесно, моя дорогая! – скрипучий голос Слизнорта заставил вынырнуть из мечтаний. – Позвольте…

– Уайлд, сэр.

– О! – старикашка почесал затылок. – Десять баллов Когтеврану, мисс Уайлд. Что ж, продолжим! Дальше у нас идет…

– Амортенция! – нервный ответ Грейнджер и спокойный Уайлд слились воедино, слегка ошарашив Слизнорта.

Драко тихо приблизился к общей массе студентов, и теперь их с Флоренс разделяли какие-то жалкие пять футов. Молодой человек затаил дыхание, глядя на то, как девушка склоняет голову, уступая Гриффиндору. Темная прядь волос, чуть покачнувшись, выпала из небрежного пучка и невесомо коснулась изящной белой шеи, закрывая пару мелких родинок. Крылья тонкого прямого носа затрепетали, а черные ресницы легко вспорхнули, открывая мягкий чарующий взгляд медово-карих глаз, направленный в сторону котлов. Драко забыл, как дышать.

– Прошу, мисс Грейнджер, – потрясенный Слизнорт вперился испытующим взором в гриффиндорку.

– Это самое мощное приворотное зелье в мире! – воодушевленно начала Грейнджер, бросая быстрый признательный взгляд на Флоренс. – Для каждого человека оно пахнет по-разному, в зависимости от того, что он любит.

Драко подошел еще ближе, жадно глядя на пузатый чугунный котел, из которого загадочными завитками поднимался полупрозрачный серебристый пар. Горло опалила пьянящая смесь ароматов, вызывая странное тоскливое ощущение тяжести в груди. В ушах словно засвистел жаркий летний воздух, напоенный запахом полевых цветов, июльской травянистой томности и свежеотполированного древка новенькой метлы. Самой первой, которую в шесть лет ему подарил отец. Прозрачный, чуть сладковатый аромат звенящего ясного апреля, пронизанный нежными трелями сладкоголосых птичек, искрящейся полупрозрачной зеленью весны в английской провинции и пышными жемчужно-розовыми облаками цветущих магнолий, растущих возле дома. И светящаяся нежная улыбка на материнском лице, крепкие объятия ее мягких белых рук и гладкость струящихся волос. Сухой теплый воздух кристально-голубого сентября с червонным золотом и красноватой медью листвы деревьев, свежими свитками пергамента и новеньких книг, приятной шершавостью черной школьной мантии первокурсника. Густой белый пар от огромного «Хогвартс-Экспресса» на магической платформе, выложенной коричневатым камнем; запыленные оконные стекла, через которые виделись силуэты родителей, золотистое тепло купе и подтаявшие, липкие шоколадные лягушки. Бархатистая обивка клетчатых сидений, уханье черного филина в клетке, солнечный свет в узких коридорах и пара внимательных медово-ореховых девчачьих глаз, твердый уверенный голосок и блестящие волны темно-шоколадных волос. Хрустальная свежесть декабрьского морозного дня, полная искрящегося сахарного снега, бескрайней солнечной синевы распахнутого неба и кружащихся бриллиантовым ажуром снежинок. Лучистое сияние обжигающе-теплых глаз, ароматный бархат тонкой кожи, залитой ярким румянцем, до дрожи приятный холод шелковых локонов и хрупкость изящного тела под руками. Пьянящая мягкость сладковатых, леденящих своей свежестью и непорочностью губ. И ее искренняя, светлая улыбка, затмевающая все прелести мира. Рождественские ароматы жаркой гостиной, сосредоточенный мелодичный голос и близость тонкого тела. Благоухание горячего шоколада, тягучей карамели, цветочного мыла и белого шиповника от теплых ласковых рук, наспех забранных волос и чистой накрахмаленной одежды.

– Я, например, чувствую запах нового пергамента, свежескошенной травы и…

Грейнджер, нелепым лохматым вихрем разрушившая хрустальные грезы Драко, не закончила фразу и смущенно порозовела. Малфой сдержал насмешливое фырканье, обращая внимание на Слизнорта, который, казалось, не заметил растерянности гриффиндорской всезнайки. Профессор повернул голову к старосте Когтеврана, благодушно ей улыбаясь.

– Ну, а вы, моя дорогая? Что вы чувствуете?

Темные четкие брови Флоренс слегка дрогнули, девушка окинула холодным безразличным взглядом однокурсников, и те безмолвно расступились, освобождая проход к котлу. Драко завороженно наблюдал, как она остановилась перед Амортенцией, как жемчужный пар тонко окутал ее точеный профиль. Как она сощурила глаза, задумчиво опуская их на плещущуюся жидкость, как слегка сжала губы и едва заметно вздрогнула. Изящная алебастрово-бледная рука взлетела к воротнику школьной блузки, и тонкие пальцы нервно попытались ослабить тугой узел серебристо-синего галстука. Она простояла так секунд пять, затем, выпрямив спину, обернулась к нетерпеливо ожидающему Слизнорту и, сохраняя бесстрастное выражение лица, быстро и тихо отчеканила:

– Запах сосен после летнего дождя, горячий шоколад с карамелью, майский белый шиповник и французский парфюм.

Слизнорт понимающе закивал, складывая руки на огромном животе, а Флоренс встала на свое место между Бутом и Голдстейном, закусив изнутри левую щеку и глядя в пустоту. Драко отвлекся, внезапно посмотрев на Поттера, и юношу накрыла волна дикой ярости. Он откровенно пялился на Уайлд с каким-то отрешенным видом, нервно сминая корявыми пальцами клочок пергамента. Малфой с холодной злобой сузил глаза, и Грейнджер, заметившая это, тревожно пихнула Поттера в бок и что-то затрещала ему на ухо, испуганно посматривая на Драко.

– Ну а это, конечно, Феликс Фелицис, – Слизнорт, казалось, лопнет от самодовольства. – Удача в чистейшем виде, идеальные двенадцать часов.

Драко заинтересованно посмотрел на изящный стеклянный флакончик, до краев наполненный ослепительно-золотистой густой жидкостью. Вот он, предел мечтаний. Но юноша тут же сник. А что произойдет? Время отмотается назад, и жизнь можно будет прожить заново? Или все сделают за него, а Флоренс радостно кинется к нему в объятия? Или у него будет возможность схватить отца, мать и Уайлд, сгинуть на другой конец Земли, где их никто не найдет, и прожить тихую спокойную жизнь? Глупости. Драко навсегда погряз в этом дерьме, и уже не отмоешься ни от него, ни от того, что чернеет вечным клеймом на левой руке. И ничего не исправишь. Но эта штучка может помочь… Что там бухтит Слизнорт?

– Напиток Живой Смерти, мои дорогие, и Феликс Фелицис получит достойнейший! – старик восторженно вскинул пухлую руку со сверкающим флакончиком вверх, и жидкое золото стало заманчиво переливаться в тусклых огоньках свечей. – У вас немногим более часа, все ингредиенты в шкафу. Можете приступать, юные зельевары!

Час закончился слишком быстро, и Драко с сожалением и отвращением рассматривал свою темно-смородиновую жижу. Правда, она удостоилась одобрительного хмыканья Слизнорта. Но когда тот на все лады стал расхваливать взявшиеся из пустоты таланты Поттера в зельеварении, у молодого человека свело зубы от досады и разочарования. И, едва прозвенел звонок, Малфой наспех закидал принадлежности в сумку, рыкнул на приставучую Паркинсон и под подозрительный взгляд Поттера вылетел из лаборатории. Тот вообще все занятие странно на него поглядывал, будто что-то прикидывая в своем мозгу недоразвитой устрицы. Мысли смешались в неразборчивую кашу, и Драко почувствовал, что ему необходимо выкурить пару сигарет. *** Флоренс выскочила из класса одной из первых, проводив глазами Малфоя и ощущая острую необходимость поговорить с ним. Почему-то после Амортенции на нее нахлынула такая щемящая тоска, что захотелось хоть на четверть часа прекратить эту затянувшуюся молчаливую пытку. Девушка не заметила, как толкнула кого-то плечом в залитом светом коридоре, не извинилась и продолжила путь. Сама не знала, куда шла, но важно было сбежать от навязчивого вихря кружащихся мыслей. Флоренс стремительно поднималась по винтовой лестнице одной из заброшенных башен. Она была не самой высокой, но оттуда открывался потрясающий вид на небольшой залив Черного Озера. Эта башня была их с Драко открытием на четвертом курсе, и с тех пор они изредка приходили сюда любоваться на ночное небо, весенний полуденный разлив или коралловый закат. Когда-то, когда были счастливы. Осталась пара ступеней, и Флоренс тихо остановилась, увидев напряженную худую фигуру в черном. Девушка раздумывала всего мгновение, подниматься ей или бесшумно спуститься, сделав вид, что ее здесь и не было. Она скользнула кончиками пальцев по холодному гладкому металлу перил и осторожно ступила на пол, вымощенный темным серовато-коричневым рельефным камнем, который был кое-где покрыт островками плешивого тускло-зеленого мха. Стены были мрачными и отсыревшими, но по ним сейчас скользили теплые солнечные блики. Флоренс подошла к мощным резным перилам из гранита, залитым сентябрьским солнцем, и прислонилась боком к правой колонне, которая, как и балясины, была увита изумрудно-зеленым плющом, кое-где тронутым кроваво-алыми всполохами осени. Девушка облокотилась о широкий горячий поручень, с тоской подставляя бледное лицо радостно-ярким, золотящим нежные холодные черты лучам. В нос ударил едкий, освежающе-терпкий запах табачного дыма, клубящимися сероватыми облачками поднимающийся в раскинувшееся над ними бескрайнее, сверкающее своей теплой голубизной небо. Легкий ветерок потрепал тонкую лиану плюща, листья которой издавали красновато-розоватый полусвет, показывая изящные переплетения жилок. Драко слева шумно и рвано вздохнул, прикрывая глаза трепещущими веками, и нервно бросил затухающий окурок вниз. Туда, где под ними глубоко-глубоко покоилось Черное озеро. Живописные холмы с многочисленными бархатно-зелеными елями, желтеющими дубами и напоминающими огненные всполохи буками бережно обнимали залив с обеих сторон, оттого ощущение бесконечного покоя и величия бескрайних просторов природы усиливалось. Вода озера была ласково-спокойна, играя и переливаясь всеми оттенками синего, голубого и темно-зеленого, светлея косыми полосами в местах течения и переходя в чернильно-густой оттенок синего на горизонте. В небесной вышине кружилась небольшая стайка мелких темных птичек, весело щебечущих свои беззаботные песенки. Флоренс прищурилась от озорного солнечного луча, так и норовящего залезть в глаза, и оперлась спиной о колонну, поворачиваясь лицом к Драко. Молодой человек, казалось, не замечал ее присутствия и, облокотившись, положил подбородок на переплетенные ладони, устремляя в голубую даль печальный затуманенный взгляд. Шелковая платина его волос ослепительно блестела на солнце, а серовато-болезненное лицо казалось почти прозрачным в сияющем воздухе золотистого сентября. Он закрыл глаза, сжал сухие губы, нахмурил брови, и между ними прорезалась морщина. Флоренс, тихо вздохнув, отлепилась от шершавой колонны и в пару легких шагов преодолела расстояние до Малфоя. Девушка ласково погладила его по худой спине, второй рукой мягко касаясь холодных шершавых ладоней. Драко посмотрел на нее так пристально, что дышать стало трудно, а отчаяние и невыносимая боль, плещущиеся в его глазах, ранили Флоренс в самое сердце. Ее окутал медовый запах яблок, которые так любит Малфой, свежий мятный аромат его кожи и тонкое благоухание французского мужского одеколона, в котором угадывался кедр и терпкий лимон. Юноша выпрямился, возвышаясь над хрупкой Уайлд, и неторопливо скользнул цепким взглядом, полным скрытого обожания, по тонкому нежному лицу, освещенному слепящим светом. Бережно коснулся нервными длинными пальцами выпавшей пряди волос, затем невесомо очертил подбородок, прямую спинку носа и ровные брови. Она была прекрасна в своем растерянном смущении, когда замерла и сосредоточенно смотрела на впалую щеку Драко. Он задержался взглядом на губах, быстро посмотрел в суженные глаза девушки и припал к ней с жадным поцелуем. Так измученный жаждой и палящим зноем путник припадает к благословенной прохладе журчащей воды лесного источника, к которому шел сутки напролет. Малфой оплел длинными жилистыми руками тонкое тельце Флоренс, задыхаясь от ударивших в голову чувств и ее ароматов. Она чуть сжала тонкими пальцами широкое плечо, второй ладонью зарываясь в гладкие шелковые волосы, прикрыв глаза и нежно ответив. У обоих начинали кружиться головы от переизбытка нахлынувших эмоций и сладостного упоения, начинали дрожать руки, а по венам раскаленными струями разливалась нежность. Драко плавно повернул Флоренс, аккуратно подтолкнув к колонне и не разрывая поцелуя. Она поддалась, и юноша, крепче прижимая ее к себе и рвано вдыхая пьянящие благоухания, стал покрывать беспорядочными, нестерпимо опаляющими тонкую кожу поцелуями бесконечно обожаемое и горячо любимое лицо. Фарфорово-бархатные щеки, высокий лоб, нос, прикрытые от нахлынувшего наслаждения глаза, тонкую белую шею. Нетерпеливым, но полным бескрайней трепетности жестом распустил волосы, пышным душистым каскадом рассыпавшиеся по хрупким плечам. Чуть отстранился, сквозь туманную пелену горящего вожделения любуясь роскошными, блестящими волнами мягкого темно-шоколадного шелка и утонченным лицом, залитым жарким румянцем и оттого бывшим еще более невыносимо прекрасным. Драко вновь поцеловал ее – исступленно, бездумно, пытаясь показать всю силу испытываемой им любви. Пышные лианы зардевшегося плюща, казалось, хотели закрыть студентов от остального мира, оттого мерно покачивались в теплом подвижном воздухе. Наконец, они отстранились друг от друга, тяжело дыша и смотря друг на друга со странной смесью эмоций. Ласковое солнце щедро озолотило юные разгоряченные лица, а беззаботный ветерок овеял их дурманом терпкой томности осенних цветов и трав. Драко, не выпуская из своей руки нежной теплой ладони, отошел на пару шагов, с тревогой всматриваясь в широко распахнутые ореховые глаза, пронизанные сияющими лучиками. В глубине этой манящей теплоты плескалось смущение, затаенная радость, ласковая искристость и сожаление. Последнее было внезапным ударом под дых. Флоренс закусила припухшую алую губу, мягко выдернула пальцы из хватки молодого человека, горько шепнула неслышное «Прости» и через мгновение исчезла, как мираж в пустыне. В немой голубой вышине разлетелись в разные стороны две одинокие птицы. *** В слизеринской спальне мальчиков шестого курса царила привычная глухая тишина. Бархатные темно-зеленые шторы были плотно задернуты, на письменном столе в углу комнаты царил идеальный порядок. Да и вообще, вся спальня была тошнотворно вылизана, каждая вещь лежала строго на своем месте, пушистые ковры не были сдвинуты ни на миллиметр, покрывала на пустых постелях идеально застелены, и даже дверцы платяных шкафов закрыты, что у обычных подростков наблюдалось крайне редко. Крайняя кровать слева, обычно пустующая вот уже год с лишним, сейчас была смята под тяжестью юношеского тела. Белоснежные свечи горели неподвижными равнодушными огнями, тускло освещая молодого человека, полулежащего на длинных пухлых подушках в одной позе на протяжении вот уже нескольких часов. Вся его поза говорила о том, что юноша крайне напряжен и углублен в свои мысли, а мелко подрагивающие худые пальцы, держащие небольшой снимок, выдавали нервозность и душевное беспокойство слизеринца. Платиновые волосы, отливающие холодным серебряным блеском, были небрежно взъерошены, и несколько светлых прядей спадали на высокий бледный лоб. Узкие бледные губы плотно сжаты в сухую линию, тонко вырезанные ноздри длинного прямого носа нервно трепетали, а светлые брови с изломом подрагивали, и между ними то и дело появлялась глубокая гневная складка. Одна рука, длинная и худая, кисть которой напоминала большого белого паука, вцепилась в гладкую, приятно холодящую кожу ткань покрывала глубокого изумрудно-зеленого оттенка. Юноша скользнул безразличным взором светло-серых, будто бесцветных глаз по прохладному свежему полумраку спальни, затем по темному бархатному балдахину с серебряными кисточками, и вновь устремил взгляд на колдографию. Ранняя ароматная весна – ветви буков окутаны нежной зеленой дымкой, белоснежными пышными облаками цветут сладко пахнущие яблони, на земле густо зеленеет пышная сочная трава, в которой пробиваются дикие желтые нарциссы и весело голубеют карликовые ирисы. У стройного шероховатого ствола яблони стоит пара студентов – девушка и юноша лет пятнадцати. Она очаровательно улыбается, стараясь смотреть в камеру, но при этом забавно морщит носик и что-то выговаривает юноше, держащему ее в крепких ласковых объятиях и не сводящему с нее горящих восхищенных глаз. У него улыбка тихая и светлая, едва заметная на тонких губах, но необычайно преображающая острое аристократично-бледное лицо. Девушка смеется, глядя на молодого человека, и поудобнее устраивается в теплом кольце рук, положив голову на худое плечо юноши. Тот невесомо целует ее в темную макушку, расплываясь в счастливой широкой улыбке. Драко Малфой гулко сглотнул, постаравшись проморгать щиплющую глаза влагу. Помассировал ледяными влажными пальцами гудящие виски, пытаясь унять тупую боль. Запустил пятерню в светлые волосы на затылке неосознанным жестом, полным растерянности и тоскливой горечи. И стал жадно всматриваться в нежные, но холодные черты бледного лица; в темные завитки густых волос, в закатанные до локтей рукава школьной блузки, обнажающие белые красивые руки; в темно-розовые, мягко очерченные губы, растянутые в искренней улыбке. В области сердца появилась режущая мерзкая боль, пронзающая все существо молодого человека. Он резко вздернул левый рукав черного джемпера, обнажая бледное жилистое предплечье, на котором угольно-черными завитками выделялась эта дерьмовая метка. Грязь. Грязь тела и души, которую не отмоешь никакими правдами и неправдами. Драко Малфой боялся. За себя, за отца, за мать, за Флоренс Уайлд. Каждую ночь ему снились кошмары, после которых он просыпался в ледяном поту и долго не мог угомонить бешено колотящееся сердце. На его шестнадцатилетние плечи легла ответственность за всю семью. Он должен совершить то, что никогда не сможет. Конечно, Драко пытался доказать себе обратное, но где-то в самых потаенных глубинах души он знал, что не сможет. Потому что он слаб. Но животный страх увидеть, как на черный мраморный пол Малфой-Мэнора с хрустом ломающихся позвонков безмолвно упадут тела родителей, сраженных смертоносными ослепительно-зелеными вспышками, не давал струсить. Тяжкое бремя убийства ложилось на него из-за оплошности отца. Поначалу Драко винил его в том, что змееподобное чудовище обосновалось в его доме, где провел одни из своих самых счастливых дней жизни. Но потом понял, что должен стать для матери главной поддержкой и опорой, несмотря на все трудности. И сделать все, чтобы ее жизнь стала хоть чуточку легче. Но для этого нужно было очернить душу, расколоть ее чудовищным деянием. Дверь в спальню распахнулась, раздались тихие уверенные шаги и послышался усталый вздох. Кто-то опустился в кресло, стоящее рядом с кроватью Малфоя, и гулко щелкнула зажигалка. Вспыхнуло холодное синеватое пламя, осветившее красивое, но изнуренное неясными тревогами лицо Блейза Забини. Темные, почти черные проницательные глаза впились в неподвижную фигуру Малфоя, напоминавшего мертвеца. Блейз закинул ногу на ногу, вяло вскидывая брови и всматриваясь в Драко.