Текст книги "Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)"

Автор книги: Nathalie Descrieres

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– Пошли, пир скоро начнется.

На плечо Драко легла жилистая рука Блейза, а его черные глаза, подернутые напускным безразличием, впились в лицо друга. В холле стали раздаваться приглушенные шаги студентов, напуганных и изнуренных.

– Я не пойду.

Забини слегка кивнул, сжав пальцы на мокром плаще Малфоя.

– Ты в башню?

– Нет. У меня теперь комната в подземельях, – Драко встряхнул заледеневшей рукой и сухо сглотнул.

– Тебе принести чего-нибудь с ужина? – Забини отнял руку и стал нервно расстегивать пальто, странно глядя на однокурсника.

– Не нужно, – тот небрежно кивнул и, резко метнувшись к лестнице, стал степенно и плавно спускаться по отсыревшей лестнице, ведущей в подземелья.

– Куда это он? – Нотт подошел к товарищу, недоуменно смотря туда, где только что исчезла тень Малфоя.

Блейз коротко покачал головой. *** Драко эта комната начала невыносимо бесить уже через пару минут. Здесь было трудно дышать, эта спальня угнетала одним своим видом. Эти холодные каменные стены со старинной резьбой, темный ковер во весь пол, огромная кровать из черного полированного дуба с тяжелым пыльным пологом и бархатным темно-зеленым покрывалом, плотные изумрудные шторы на иллюминаторе, серебряный подсвечник… Вроде бы стандартно, но так мерзко, нудно и тяжело, что блевать хотелось. Драко вообще не хватало света в жизни. Все время его окружала лишь тьма. Тьма во всем – в доме, в одежде, в интерьере, в школе… Да вообще в жизни. Он порой задыхался от этого невыносимого чувства, расползающегося от сердца по всему телу и парализующего разум. Оно, как смертоносный, пропитанный ядом кинжал вонзалось в душу, отравляя кровь и разъедая глубокие раны. Он никогда никому не говорил «люблю». Такое простое слово, казалось, должно легко слетать с языка. Но Малфой любил молча, предпочитая скрывать букет восторженных чувств где-то глубоко внутри, тая этот волнующий трепет ото всех. Никто не знал, что когда-то он тайком улыбался от нежных материнских поцелуев в лоб перед сном, ее тихих шагов в залитой лунным светом спальне и ласковых рук, поправляющих одеяло. Никто не знал, как трепетало юношеское сердце от теплого света в одних задумчивых глазах и теплой лучистой улыбки на румяных губах. От запаха сладкой зеленой весны ее бархатной кожи, от золотисто-солнечного сияния шоколадных волос, от родинок на хрупкой шее. Драко мечтал однажды привести ее туда, где их никто не найдет, и сыграть ей на стареньком фортепиано ту сонату, которую писал три года, с того самого дня, когда впервые увидел ее. Чтобы увидеть светлую упоительную улыбку, озаряющую тонкое лицо, чтобы почувствовать ландышевый ветер на ее губах и в воздушных шелковых волосах. Мальчишечьи грезы, разбившиеся вдребезги о мутную ледяную реальность, пропитанную грязной кровью. Драко, поддавшись болезненно-пылкому порыву, вскочил со смятого покрывала и резким движением откинул крышку чемодана с одеждой. Взору предстали идеально ровные стопки безупречно отглаженных и накрахмаленных рубашек, галстуки и несколько пар запонок. Нервный взмах волшебной палочкой, и рубашки смявшимся ворохом полетели на постель, открывая потайное отделение. Торопливое заклинание слетело с пересохших губ, и холодное голубоватое сияние озарило блестящую черную подкладку. Обнажился край плотного желтого конверта с выцветшими чернилами. Сломался алый сургуч, мелкой крошкой осыпавшись на ворсистый ковер, и тихо захрустела старая бумага, источая почти неуловимый запах розового масла, нежных теплых духов и прошедших лет. Драко, бережно разгладив сероватый пергамент дрожащими холодными пальцами, жадно впился потемневшими глазами в аккуратные строчки ровных округлых букв. Привычный завиток «М», до боли знакомый хвостик «у», запятые, похожие на точки с кляксами… Малфой хранил стопку этих хрупких воспоминаний, как самую редкую драгоценность, которую только можно вообразить. Вызывало лихорадочный трепет шуршание старых листов, которые молчаливо хранили прикосновения ее пальцев, ее сдержанную улыбку от мысли, что написать, шлейф хрустального лунного света. Никто не знал, какое дикое желание испытывал Малфой, когда она прижималась щекой к его плечу, попутно читая свою обожаемую Трансфигурацию. Драко, сдерживая бушующее пламя, ехидно улыбался и говорил, что она становится похожа на библиотечного червя Грейнджер. Флоренс, немедленно отрываясь от чтения, поднимала на него карий взгляд, горящий возмущением, и давала подзатыльник все той же Трансфигурацией. А он тихо смеялся и привлекал ее к себе, думая о том, что не сможет без нее жить. Она, не зная об этом, ворчала для вида минут пять, но потом прикрывала глаза и осторожно переплетала их холодные пальцы. А ему было слишком жарко от бархата ее бледной кожи, от обволакивающего аромата волнистых волос и обжигающей близости. Флоренс никогда не заговаривала о его похождениях в женские постели, но явно не одобряла. А он, видя ее после бурного визита к очередной красотке, испытывал мучительное чувство вины, которое стучало в висках монотонными молоточками. Она, бросая на него короткий испытующий взгляд, как-то разочарованно качала головой и вновь утыкалась в книгу, и отсветы яркого пламени зарывались в темные волосы. Он чувствовал себя предателем. Но после того декабрьского дня, который, как спустя десяток лет признавался Блейзу Драко, стал одним из значимых в его жизни, Малфой понял, что нашел свое место. Место между стеллажами за укромным библиотечным столом, под раскидистой ивой на тенистом берегу озера, в заброшенном кабинете в хрустальные душистые ночи. Рядом с ней он терял сон и обретал спокойствие, как корабль в тихой гавани. Он сходил с ума. Точнее, уже сошел. Окончательно слетел с катушек. *** Хрипловатая мелодия расстроенного пианино сливалась с заунывной дробью осеннего дождя, который монотонно и плаксиво стучал по мутным оконным стеклам Гриммо двенадцать. Гарри, глухо вздохнув, повернулся на скрипучем диванчике со сломанными пружинами и открыл глаза. В ногах сбился старый, пропахший мышами плед, а с когда-то изысканного торшера с хрустальными нитями стекляруса свисали клочья пыли. Гермиона, конечно, привела пару комнат в божеский вид, чтобы можно было спать, но затхлость и спертый запах этого мрачного поместья ощущались буквально кожей. Они торчали тут полтора месяца, а никаких сдвигов не было. Их поимкой занималась почти вся Магическая Британия, а они тут играли собачий вальс, ели отвратительную пригорелую кашу Кикимера (наверняка, домовик так расстарался, чтобы вволю угодить молодому хозяину и ехидно посмеяться над его скривившейся рожей) и спали едва ли не сутки напролет. Рон начал курить, и теперь Гермиона ругалась и орала на него втрое больше обычного. Стены этой пыльной гостиной пропитались противным запахом дешевого и до смерти вонючего табака, и бухтящий ругательства себе под нос Кикимер попытался перебить его отвратительными духами его обожаемой покойной госпожи. Когда Гарри закашлялся и пригрозил разбить этот флакон со старинным распылителем к Мерлиновым чертям, то Кикимер отчаянно завопил, неистово прижимая к себе драгоценную вонючую склянку, что не позволит щенку Поттеру уничтожить этот редчайший образец парижской парфюмерии времен Марии-Антуанетты. Как это сокровище сохранилось, Гарри спрашивать не стал, просто молча отправил флакон в небытие. Целую неделю они ели горелую, невыносимо пересоленую и перченую тыквенную кашу. Гермиона попыталась что-то приготовить, но Рон по секрету сообщил Гарри, что лучше отправится в мир иной от голода или стряпни обиженного Кикимера, но суп Грейнджер ни за что не рискнет съесть. В моменты перемирий друзей Гарри слушал, как Рональд отчаянно пытался сыграть бетховенского «Сурка», а Гермиона тяжко вздыхала. Однажды, когда Рон спросил, почему нет кошачьего вальса, то подруга отвесила ему крепкий подзатыльник нотной тетрадью брата Сириуса. Так и жили. И вот сейчас он смотрел на то, как нежно улыбающаяся Гермиона осторожно касается носом плеча Рона, а из-под ее рук вылетает хрипловатая, но задумчивая и проникновенная мелодия. А тот смотрит на нее так наивно и с таким неподдельным восхищением, что Гарри невольно расплылся в улыбке. Он прикрыл глаза отяжелевшими веками, рисуя в затуманенном воображении блаженно приятную картину. Тихая квартирка на окраине Лондона, светлое фортепиано, ваза с белыми лилиями и Флоренс рядом. Сидит, чуть склонив голову, и темные волосы каскадом спадают на спину. Длинные пальцы порхают над клавишами, и в чистом воздухе струится звонкая переливчатая мелодия. У Гарри не такие руки, у него обычные. Вот у Малфоя длинные, почти паучьи пальцы – он, несомненно, с детства играет на фортепиано. Мысль о Малфое вселила в молодого человека бушующую в груди ярость, которая превратилась в пульсирующую головную боль. Одна картинка из прошлого, как он касается своими грязными, омытыми кровью невинных людей руками той, которая и смотреть не должна на убийцу, вызвала раздирающую боль глубоко внутри. Гарри знал, что она любит Малфоя. Знал это по тому, как холодно и отчаянно она защищала его, по тем полным тоски взглядам, которые она бросала на него в коридорах и зельеварении, когда думала, что никто не видит. Этой зимой он увидел, как в пустом промерзшем коридоре она подняла черную мужскую перчатку из дорогой итальянской кожи, как она посмотрела на нее. Уже тогда Гарри понял, что не получит и десятой части подобного взгляда. Она, мимолетно вдохнув запах перчатки, убрала ее в сумку. Тогда гриффиндорец почувствовал, как от сердца с болезненным треском отломился кровоточащий кусок. Но и тот факт, что Малфой стал одним из них, вселял слабую надежду, что после войны отношения с девушкой у гриффиндорца наладятся. Сейчас Флоренс была в безопасности, и будет там до конца. Гарри позаботится. Ради их будущего, их светлой долгой жизни, их счастья. Его безграничной любви хватит на двоих, он сделает все, чтобы она чувствовала себя рядом с ним защищенной, безмятежной и любимой. Большего Гарри не нужно, лишь бы поскорее все это закончилось. Закончился этот мрак, нависший над всеми и разделяющий судьбы. *** Ноябрь выдался сырым, с промозглым ветром и тяжелой влагой в сером воздухе. Не было такого холода, как в том году, но погода стояла необычайно омерзительная. Заунывный вихрь раскачивал скрипучие вишни в соседских садах, взметая стайки прелых гнилых листьев, по крышам барабанил противный моросящий дождь. Трава в палисаднике давно пожухла, смешавшись с грязью, завяли георгины и от ветра поломались чайные розы. В небольших окнах крошечного полуразрушенного дома горели огоньки бледных свечей, отбрасывающих блики на подоконники. Старая дверь протяжно заскрипела, и в пронизывающую осеннюю темноту выскользнула тонкая фигурка с белой шалью на плечах. Флоренс вдохнула чуткий дрожащий воздух, раздувая ноздри, и зябко поежилась. Холодно. Старый джемпер матери, который она нашла среди старых вещей, совсем не греет, а бесполезная шаль только колется. Ветер растрепал небрежно забранные волосы, облепляя ими болезненное лицо, а глаза заслезились от колкой прохлады, пахнущей осенней затхлостью и речной тиной. Неприятно и как-то мерзко. У соседей слева в доме послышался шум. Не в первый раз – там жила супружеская пара бальзаковского возраста, и муж, регулярно прикладывающийся к бутылке, нередко поколачивал свою жену – худенькую маленькую женщину с жидкими волосами и огромными выцветшими глазами, все время одетую в одно и то же мешковатое серое платье. Так что порой по ночам оттуда доносились жалостные крики и грязная пьяная ругань. Остальные соседи с завидной частотой писали заявления в полицию, но жена отмалчивалась и залечивала следы от побоев, а ее благоверный лишь разводил ручищами и, не подбирая выражений, убеждал стражей порядка, что у них с Мэгги полное взаимопонимание и любовь. Флоренс было жаль эту женщину – она была добра к ней, угощая домашними пирогами и пастушьей запеканкой. Она явно заслуживала большего. Но в этот раз вместо криков послышался странный грохот ломаемой мебели и звон битой посуды. Девушка, нахмурившись, стала пробираться через лужи хлюпающей грязи к тонкому металлическому забору, увитому жесткими стеблями дикого винограда. Пронзительный женский крик, в оконных стеклах отразилась ослепительная ядовито-зеленая вспышка, и все смолкло. Флоренс похолодела. Она засунула пальцы в карман джинсов, нащупала палочку и стиснула ее до боли в костяшках. В ноябрьской мгле растворились размытые черные силуэты, и молодая волшебница попятилась к дому. Завывал дикий ветер, с треском ломая мощные ветви бука и вишен, забарабанил холодный дождь. Темнота словно сгущалась, странным дымом окутывая все вокруг, заставляя в панике задыхаться. Все защитные заклятия должны работать. Девушка не успела поднять дрожащую руку с палочкой, как с хлипким скрежетом хлопнула калитка. Явно не от ветра. Хруст веток на земле.

– Это здесь.

Комментарий к Chapter

XXIII

Слава всем и вся, я вернулась. Нас становится все больше и больше, это не может не радовать) Жду мнений, как всегда!

====== Chapter XXIV ======

Этот хриплый голос с лающими нотами рассек воздух невидимым хлыстом. Порыв свистящего ветра донес до Флоренс тошнотворный густой запах крови. Девушка вжалась в стену дома, холодную, сырую, покрытую плесенью, остервенело впиваясь пальцами в трухлявое дерево. Она должна пробраться за границу защитного купола как можно скорее. Хруст ломаемых веток на земле раздавался все ближе, неумолимо приближаясь. Омерзительный запах становился все крепче и невыносимее. В ночной продрогшей тиши зловеще каркнул ворон. Содранные в кровь пальцы нащупали угол дома. Облегченный выдох в темную пустоту, рассеявшийся полупрозрачным облачком. И стальная хватка на горле. Режущие судороги разнеслись по гортани, обжигающей болью проникая в легкие, заставляя вскипеть кровь в мозгу. Хриплый мучительный стон сорвался с губ, когда мощные когтистые пальцы сомкнулись с поистине нечеловеческой силой.

– Нужно быть внимательнее, крошка, если удумала удрать, – горячее дыхание, пропитанное гнилостной вонью, опалило подрагивающую щеку. – Давай живее, Пиритс! Девчонка не улизнет!

Флоренс, ощущая, как в глазах темнеет, а в голову ударяет приступ острой боли, заметила расплывчатый силуэт невысокого, крепко сбитого Пожирателя в привычной мантии, облепленной скользкой темной слизью и жирной грязью.

– Само очарование, – мерзкий приторно-елейный голос липким туманом проник в сознание девушки, которая стояла на подкашивающихся ногах только благодаря смертельной хватке егеря. – И как такое прелестное существо только побоялось пройти регистрацию?

Над ухом раздался издевательский гортанный смешок.

– Она бы приглянулась Нотту, – перед затуманенными глазами возникло омерзительное лицо с фиолетовыми веками и перекошенным ртом, – он как раз предпочитает таких… Или Селвину. Впрочем, такую тощую можно и щенкам. Что делать-то с ней?

– Для начала ослабь хватку, а то мадам Лестрейндж не обрадуется, что ты упустил такую игрушку для ее развлечений, – Пиритс шлепнул егеря по волосатой лапе, заставив ослабить хватку. Флоренс, отхаркивая сгустками слизи и крови, медленно сползла по стене и осела в мутную хлюпающую жижу. Бежать было некуда. – Она тут под защитой, значит, помогли.

– Эй, ты! – егерь, смачно рыгнув, пнул тяжелым ботинком девушку под ребра, заставив ее болезненно охнуть и согнуться в приступе жуткой боли. – Ты кто?

– Так она тебе и ответит! – язвительно хрюкнул Пожиратель. – Ты ее так прикончишь, оставь пока. Все равно не удерет.

– Слушай, может сразу ее к Малфоям? – тот почесал грязные спутанные лохмы и, вытащив вошь, от души плюнул на нее. – Неохота тут торчать из-за какой-то грязнокровки.

– Нельзя к Малфоям! Дан же четкий приказ – приводить к ним только ценных, а мы даже не знаем, кто эта мразь. Можно, конечно, ее… – Пиритс, брезгливо скривив сальное лицо, кивнул на девушку и издал выразительный хруст. – Но вдруг она важна?

– Тогда Круциатус, и расколется, как миленькая! – взревел егерь, бешено вращая заплывшими глазами. – Чего мы ждем?

– Тише, Струпьяр! – раздраженно рыкнул на него Пожиратель. – У нас есть список лиц первой важности. Давай поду…

– Да чего тут думать?! Мы можем использовать на ней все, что угодно! Нет же, ты предпочитаешь думать своей тупой башкой два часа и играть в джентльмена! Тьфу!

– Ты забываешься!

– Чего ты медлишь?

– Да мы должны быть уверены, что она… Подожди-ка… – Пиритс приглушил голос, впиваясь раскосым взглядом в покрытое грязью, мертвенно синюшное лицо Флоренс. – А это, часом, не подружайка Поттера?

Струпьяр, хлюпнув, подозрительно сощурился.

– Да не! Тогда и мальчишка должен быть где-то тут! – егерь махнул рукой, задев нос девушки, и тот мерзко хрустнул. Флоренс тихо простонала.

– Я не про эту! – глаза Пожирателя сверкали фанатичным торжеством. – Помнишь, щенок Нотта рассказывал про ту, за которой увивался Поттер? Говорил, что жизнь за нее отдаст!

– Думаешь, она? – с сомнением взглянул на неподвижную волшебницу егерь.

– Мальчишка говорил, что с темными волосами, белая, как мадам Малфой, кареглазая и тощая, как подвальная крыса. Ну, точно, подходит! – истерически-радостные ноты в голосе Пиритс уже не скрывал.

– А ты глаза-то смотрел? – Струпьяр скептически ухмыльнулся, приглаживая взлохмаченные ветром космы. – Кстати, Малфой мне говорил, что подружка блондинка и синеглазая.

– А ему-то откуда знать? Он только из Азкабана!..

– Да не тупи! Щенок его сказал! – егерь с превосходством окинул взглядом подрастерявшего пыл товарища, который, нахмурившись, всматривался в девушку, которая уже потеряла сознание.

– Допустим. Но нам пришел четкий указ, что здесь находится крайне важное для Лорда лицо…

– Он пришел тебе! – почти обиженно перебил Пиритса Струпьяр. – Ты просто прихватил меня с собой, как какую-то псину! Даже не сказал, от кого получил письмо!

– Это не имеет значения, – несмотря на фразу и ситуацию, весь вид Пожирателя выражал крайнее самодовольство над своим туповатым товарищем. – Короче: тащим девчонку к Малфоям, а дальше пусть сами разбираются.

– Но!..

– Выполняй! – рявкнул Пиритс. – Я сниму защиту. Ух, зараза, ну и крепкие заклятья!..

В небе прогрохотал раскат грома. Мутную тьму прорезала ослепительная вспышка молнии, которая осветила холодным белым лучом окровавленную Флоренс Уайлд. *** Слизеринская гостиная оставалась единственным местом в Хогвартсе, которое не было тронуто вуалью зловещей тьмы. Холодное зеленоватое пламя, бесшумно выпускающее трепещущие языки, отбрасывало неподвижные блики на стены, завешенные дорогими гобеленами. В высоких канделябрах из черненой платины горели восковые старинные свечи, источающие странный обволакивающий аромат; от их мерного мерцания приглушенно блестели бархатные портьеры, освещалась роскошная мебель из темно-изумрудной кожи, искрилось венецианское стекло бокалов. Льдистые отсветы терялись в складках накрахмаленных рубашек безупречной белизны, растушевывались в изгибах обнаженных до неприличия девичьих тел, путались в идеальных прядях уложенных волос, оттеняли черты разнообразных лиц со схожими выражениями. В прохладном сыроватом воздухе подземелья витал густой и дурманящий запах элитного табака, тяжелый дух терпкого мужского парфюма, горький привкус эксклюзивного алкоголя, сладковатый аромат женских блестящих волос. Это был год Слизерина. Драко Малфой скучающе наблюдал за пламенем в черной пасти камина, не обращая внимания ни на вкрадчивую музыку, ни на страстный шепот однокурсниц, ни на сальные ухмылки слизеринцев, ни на пьяный хохот и грязные шутки. Бокал с шотландским Огневиски приятно холодил пальцы, на губах застыла, будто приросшая, надменная усмешка, а в усталых глазах была пустота. Рядом с ним сидел Блейз – такой же расслабленный, в непринужденно-властной позе, с тлеющей сигаретой в красивой руке. Если Забини выглядел необычайно органично среди всей этой слизеринской мишуры, то Малфой, хоть и понимал, что является негласным лидером в стаде этих обкурившихся уродов, но чувствовал себя просто омерзительно. Его уже подташнивало от приторных женских духов, от множества многообещающих улыбок, от шикарных задниц в умопомрачительно коротких юбках и невыносимой бессильной злобы, которая выходила из слизеринца только с алкоголем. Малфою хотелось тишины. Раз уж мира не будет, то пусть хоть на минуту его оставят в покое. Он, пытаясь закопать этот рвотный узел подальше, одним глотком осушил полстакана. Горло обожгло привычное ощущение с терпким горячим привкусом на кончике языка. Малфой, сглотнув, небрежно отставил бокал на низкий столик из черного дерева со стеклянными вставками и откинул голову назад, пытаясь заглушить приливом опьяняющего жара мутную темноту в голове. Длинные алебастровые пальцы расстегнули верхние пуговицы идеально выглаженной белоснежной рубашки, обнажая часть рельефных мраморных ключиц и жилистую шею. Зеленоватый сумрак пленительно оттенял острые, благородные и безумно красивые черты точеного лица с бледной бархатной кожей. Крылья тонко высеченного носа почти незаметно трепетали, а впалой щеки с высокой скулой мягко коснулась прядь, выпавшая из безупречно-небрежной прически.

– Драко, не хочешь развеяться?..

Малфой так заскрежетал зубами, что ему показалось на мгновение, что они вот-вот раскрошатся. На лбу вздулась гневная жила, а в висках назойливо зазвучал приглушенный голос Астории Гринграсс. Ее мягкий локон пощекотал его челюсть, а изысканный пудровый аромат духов окутал затуманенное алкоголем сознание. Драко сжал пальцы так, что они мерзко хрустнули, а на костяшках вздулись тонкие фиолетовые вены. Внутри все пылало и рушилось от той сдерживаемой ярости, которая клокотала в Малфое уже несколько месяцев подряд. Он, глубоко вздохнув, чуть повернул голову, позволяя Астории видеть тонкую, выразительную линию нижней челюсти и оттененный изумрудно-бархатным сумраком безупречный профиль. Девушка пробежалась кончиками теплых изящных пальцев по обнаженной шее, на которой выделялись жилы и бешено пульсирующая сонная артерия. Малфоя передернуло, когда он пронзил Гринграсс обжигающе холодным, безразличным пепельно-серым взглядом, а она томно прикрыла густыми ресницами сверкающие нефритовыми искрами глаза. Такое красивое лицо, как у Астории, он видел только на полотнах Боттичелли – совершенное благородство линий, идеальные пропорции, яркие, гармоничные краски. Но не то. Слишком правильный овал лица, чересчур пухлые и алые губы без единой трещинки, излишне глянцевые волосы с медным отливом. Все слишком приторное и вылизанное, как у дорогущей фарфоровой куклы на прилавке магазина игрушек. Красивая пустышка с бессмысленным взором наивно распахнутых глаз. И этот запах… Он совершенно не подходил этой девушке. Он был словно чем-то отдельным, что вьется за Асторией чужеродным шлейфом.

– Если ты думаешь, что я настолько пьян, что начну спать с тобой, то ты ошибаешься, милая, – в бархатном шепоте Драко проскользнули ноты льдистой насмешки, и девушка обиженно дернулась, очнувшись от гипнотического голоса Малфоя.

– Но, Драко… Разве тебе не хочется?.. – ее пленительное мурлыканье могло свести с ума кого угодно.

Губы Малфоя исказила полубезумная усмешка, в глазах сверкнула пугающая своей жестокостью и помутнением сталь. В бледной руке вновь оказался стакан с Огневиски, и через несколько мгновений запах дорогого алкоголя, оставшийся на тонких губах, смешался с холодным ароматом умопомрачительного одеколона. Астория не могла отвести взгляд от Малфоя, напоминавшего роскошного хищника, затаившегося в ожидании добычи.

– Скажи, ты и правда такая дура? – он издал едкий, почти сумасшедший смешок. – Или только прикидываешься?

Девушка оскорбленно вздохнула, выпрямив спину и взглянув на недобро ухмыляющегося молодого человека. Астория плотно сжала губы и тяжело сглотнула, когда на уши нещадно надавила грохочущая музыка. Малфой уже безразлично отвернулся, как от надоевшей игрушки. В груди у Гринграсс противно защемило и она, круто развернувшись на каблуках, отправилась к сестре, которая искусно кокетничала с обкурившимся Уорингтоном. Малфой злобно хохотнул. *** Флоренс попыталась приоткрыть глаза, но в голову ударила такая пронзительная вспышка боли, что девушке показалось, будто череп раскололся надвое и осколки впивались в кожу головы. Ее грубо тащили за шиворот, пиная в голень тяжелыми сапогами. По лбу текло что-то липкое и горячее, стекающее на брови и попадающее в глаза. Нос словно раскрошили гигантским молотом, и теперь виски простреливала невыносимая режущая боль, которая затуманивала глаза. Иссохшие разбитые губы стянула кровавая корка с отвратительным привкусом железа и соли, язык во рту распух и совершенно не ворочался. Кисти посиневших рук, на которых расплылись длинные кровоточащие порезы и глубокие ссадины, онемели из-за толстых грубых веревок, впивающихся в исцарапанную кожу. Отяжелевшие веки не удалось разлепить: на ресницах засохла кровь, а из левого глаза сочилась какая-то омерзительная слизь. Но перед заплывшим взглядом мелькали жуткие темные тени, кожа покрылась мурашками из-за пронизывающего сырого холода, пахло прелыми листьями, мокрым камнем и чем-то тяжелым.

– Что мы им скажем, Пиритс? – над ухом прогремел страшный хриплый голос, из-за которого по телу девушки пробежала крупная дрожь, а перед глазами вспыхнули слепящие блики боли. – Ты станешь говорить про тот указ?

– Ты достал меня! – второй человек, шедший впереди, раздраженно рыкнул. – Я же сказал тебе, тупица: НЕТ! И если ты проболтаешься, то я…

– Понял, понял… – обиженно пробурчал егерь, хлестко встряхивая Флоренс. – Шевелись, кляча! Иначе мы научим тебя послушанию!

– Полегче, Струпьяр! – гнусно ухмыльнулся Пиритс. – Ты и так изрядно потрепал девчонку. Не забывай, что она предназначена для развлечения, а не для измывательств. Хоть и грязнокровка, но хороша!.. – Пожиратель бегло оглядел пленницу и мимолетно скривился от ее истерзанного вида. – И все же ты перестарался! В таком виде мы за нее ничего не получим.

– Ничего, если леди Малфой помашет палочкой, то превратит эту шваль в нечто приличное! – Струпьяр пошло облизнулся. – А уж если она берегла свою киску для такой же мрази, как она… То мы сможем неплохо отдохнуть! – егерь раскатисто хохотнул.

Они остановились. Девушка едва не взвыла, когда она, попытавшись приподнять руки, получила оглушительную затрещину от Струпьяра. Раскалывающаяся голова закружилась, темные мутные пятна поплыли и Флоренс почувствовала, как медленно оседает на грязную сырую плитку, покрытую липким месивом. В лицо ударила мелкая противная изморось, и раны на щеках стало разъедать, будто кислотой. В ушах зазвенел ватный гул, через который пробивалась шумная ругань Пиритса и Струпьяра, потом оглушающий свист ветра и медленный лязг ржавых ворот.

– Итак, чем порадуете на этот раз? – тихий вкрадчивый голос с визгливыми нотами окутал девушку воспоминаниями из худших ночных кошмаров.

– Мадам, мы нашли эту грязнокровку в убежище под мощной защитой, – тон Пиритса стал тошнотворно-елейным, его короткие грязные пальцы до хруста сжали локоть пленницы, вынуждая рывком подняться на ослабевшие ноги. – Она явно не простая беглянка, и мы посчитали нужным показать ее вам, прежде чем прикончить это магловское дерьмо. Может, она будет полезна для вас или Темного Лорда…

– Где вы только откопали эту омерзительную тварь? Она же настоящая уродина! – Беллатриса Лестрейндж вцепилась длинными костлявыми пальцами с грязными ногтями в окровавленный подбородок девушки, опаляя вонючим дыханием разбитое лицо. В ее тоне сочилось такое презрение и брезгливое отвращение, что Флоренс передернуло.

–Вообще-то она ничего, мадам, – виновато произнес Пиритс, злобно покосившись на стушевавшегося Струпьяра. – Но мы несколько перестарались, пока девчонка сопротивлялась…

– Девчонка?! – истеричным эхом отозвалась Беллатриса, крепче сжимая пальцы, отчего Флоренс болезненно застонала. – Сколько же ей?

– Шестнадцать-восемнадцать, думаю, – подал голос егерь. – Если она не окажется нужной, то сможет послужить неплохой игрушкой для усталых слуг Лорда…

Беллатриса оскалилась в порыве фанатичной радости, обнажая черные зубы.

– Какая прелесть! – она жутко расхохоталась. – Ведите эту шалаву в поместье! Если понадобится, мы вызовем детей для опознания! Живее!

Лестрейндж взмахнула полами грязной, пропитанной кровью и потом мантии, исчезая в зловещем мутном тумане, скрывающем очертания Малфой-Мэнора. ***  – Белла, в чем дело? Куда ты… Нарцисса Малфой, вышедшая в Большую столовую, осеклась и в ужасе расширила глаза, увидев то, что приволокли Струпьяр и Пиритс. Окровавленное тело с глухим хрустом рухнуло на начищенный до блеска пол из черного мрамора. Миссис Малфой прижала бледную ладонь ко рту, дрожа от смятения и кошмарности представшего перед ней зрелища. Худое тело облепляла изодранная одежда, покрытая комьями жирной гнилой грязи, на руках с длинными пальцами вздулись синие вены, под коротко стриженые ногти изящной формы забилась земля, смешанная со слизью и песком. Тонкая кожа испещрена глубокими порезами, из которых сочится темная кровь. На джемпере повисли окровавленные клочья каштановых волос, выдранные с кусами кожи. Левый глаз жутко заплыл, из него сочился вонючий гной, смешивающийся с кровью и липкой грязью. Расквашенный нос распух, покрытый порезами, из рассеченной губы струйкой бежала горячая кровь. Заливистый безумный хохот Беллатрисы вдребезги разбил звенящую тишину.

– Святая Моргана!.. – отчаянно прошептала Нарцисса, беспомощно оглядывая тело девушки. – Кто это? Что вы с ней сделали?

– Кто это? – с дьявольским смешком переспросила сестра. – Это я хотела спросить у тебя, дорогая! Ты не узнаешь это отродье? Нигде не встречала эту грязнокровную вонючую дрянь?

Леди Малфой отняла подрагивающую руку от бледных губ и нахмурилась, холодно смотря на Беллатрису, которая с жутковатой ухмылкой вертела в когтистых пальцах палочку.

– Откуда, позволь спросить? – голос Нарциссы был пропитан льдом. – Зачем вы притащили ее в мой дом? Мне хватает тех трупов, которые гниют в подвалах этого дома! А живого мертвеца в их общество определенно не нужно!

– Цисси, нам нужно привести ее в порядок и вызвать кого-то из щенков! – нетерпеливо взвизгнула Лестрейндж. – Необходимо опознать эту мразь, она может вывести Лорда на след Поттера!

– Я не собираюсь выдергивать из Хогвартса ни своего сына, ни других детей ради какой-то грязнокровки, – сложила руки на груди леди Малфой и брезгливо посмотрела на окровавленный силуэт. – Уберите ее отсюда!