Текст книги "После огня идёт снег (ЛП)"

Автор книги: Moonraykir

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– Я рада это слышать, – объяснила она, – Мы оба не можем быть изгнанниками.

Его губы сложились в слабое подобие улыбки.

– Я просто… Я не могу сделать это только потому, что я злюсь, – он несколько раз глубоко вдохнул, – Я мог бы уйти, потому что выбрал тебя. Потому что Торин неправ, и потому что моё наследие значит для меня куда меньше, чем те, кого я люблю. И это было бы правильно. Но… Прямо сейчас больше всего на свете я просто… – гном пожал плечами, и ей показалось, что ему стало стыдно, – Зол.

Тауриэль опустилась на колени и обняла его за плечи.

– Я боялась, что из-за меня ты потеряешь всё, – прошептала она, – Я не простила бы себя, если бы это случилось.

Кили обхватил её за талию и нежно прижался к ней.

– Тауриэль, я хочу быть достойным тебя, – сказал он, – Но я чувствую, что делаю всё не так.

Эльфийка отстранилась.

– Это не правда, – она убрала волосы с его глаз, – Иди домой. Помирись с дядей. Приветствуй свою мать. Мы найдём время.

– Спасибо, – выдохнул он и кивнул.

Тауриэль поцеловала его.

– Я буду по тебе скучать.

– А я по тебе, – Кили зацепил пальцами прядь её волос, не давая ей отодвинуться, – Не уходи пока, – он тоже поцеловал её, но легко, совсем не так, как вчера вечером, а потом медленно и неохотно отпустил её волосы.

– Подожди! – запротестовала она, и он подчинился, глядя на неё любопытными глазами.

Тауриэль вытащила из сапога маленький нож и, накрыв его пальцы своей ладонью, отрезала локон своих волос.

Кили с улыбкой рассматривал медные пряди в своей руке, потом аккуратно завернул их в платок и сунул в карман.

– Я не знаю, когда мы увидимся снова, но я обещаю, что приду, как только смогу.

Она кивнула.

– Я буду ждать тебя.

Гном снова обнял её за талию и поднял на ноги.

– Смотри, мы уже почти пришли, – сказал он, кивнув в сторону домов Дейла, которые теперь, когда туман рассеялся, наконец-то стали видны, – Лучше мне проводить тебя в город, пока стражникам не стало любопытно, отчего это гном и эльф так долго торчат у городских стен.

– Думаю, для одного дня уже достаточно скандалов, – Тауриэль грустно улыбнулась и последовала за ним.

*********

Кили сидел на камне и ковырял носком ботинка бурый пучок травы. Глядя на тёмный склон горы, он с горечью думал о том, что это была, пожалуй, худшая из переделок, в которые он когда-либо попадал. С заходом солнца становилось прохладно, но он не спешил возвращаться в Эребор, ему не хотелось ловить на себе любопытные взгляды и слышать шепотки за спиной, которыми непременно встретят его сородичи. Должно быть, вся гора уже была в курсе, что младший из принцев сбежал со своей эльфийкой.

То, что с ним случилось сейчас, казалось гораздо хуже перспективы быть сожранным троллями, искалеченным гоблинами или зарубленным Азогом Осквернителем. Всё это грозило ему только телесной болью, которая пусть и не была приятной, но он, хотя бы, точно знал, что с этим делать: что бы он ни чувствовал, он должен был не выказывать страха и попытаться забрать с собой как можно больше врагов. Но сейчас он ощущал не ту телесную боль, что грозила сокрушить его кости и плоть, его словно разрывало изнутри, и от этого не было лёгкого избавления.

Вчера вечером всё казалось Кили предельно простым: если Торин будет настаивать, чтобы он предал то, во что верил и отрёкся от тех, кого любил, он не сможет остаться.

Вспомни, где твоя верность, спросил Торин.

Верность? Ты бы желал, чтобы я пренебрёг ею? Он добровольно дал Тауриэль обещание.

Если ты думаешь так, значит у тебя её нет.

Кили знал, что это неправда. Вряд ли он сейчас чувствовал бы себя так паршиво, если бы ему не претила мысль о том, чтобы поступить с Тауриэль или со своей семьёй бесчестно. Его любовь к ней не должна была противоречить его преданности своему роду; это случилось только потому, что так полагал Торин. Тауриэль была добра и честна; и любовь к ней могла сделать самого Кили только лучше. Именно поэтому он должен был вернуться.

Он никогда не докажет, что его любовь чего-то стоит, если из-за неё ему придётся оставить тех, кто в нём нуждался. Уйти от семьи, дома и наследия – это был немаловажный выбор. Он сделал бы это, если бы остаться значило стать кем-то, кто был недостоин себя, близких или её; но уйти только потому, что он был зол, тоже было недостойно. Он чувствовал, как стыд за бесчестный поступок гложет его. Стыд за то, что этим утром он повернулся спиной к горе и ушёл прочь.

Тауриэль заслуживала того, чтобы её выбрали ради неё самой, а не в отместку за то, что его дядя был слеп и нетерпим. Мама и Фили, да и Торин тоже, заслуживали от него лучшего, чем быть брошенными из-за глупых детских обид. А значит, он должен проглотить свою гордость, отречься от брошенных Торину слов и вернуться домой. Он хотел, чтобы Эребор оставался его домом.

Когда тени удлинились, и мир вокруг него утонул в серой дымке, Кили заставил себя встать с камня, на котором сидел всё это время. Протекающие внизу воды реки отражали красноватое зарево заката, как будто снова превращаясь в потоки золота из старых легенд. Кили оглянулся через плечо, взглядом следя за тем, как река огибает Дейл. Бард с радостью принял Тауриэль; в Озёрном городе она защищала его детей, и большего доказательства её навыков и умений ему было не нужно. И хотя он явно был удивлён, что она не вернулась Зеленолесье, но всё-таки удовлетворился тем, когда она сказала, что просто не может следовать за королём, который требует от неё игнорировать нужды своих друзей. Дейлу нужны были охотники, стражники и разведчики, и приняв образ жизни горожан, эльфийка стала для них желанной гостьей.

Кили твердил себе, что Тауриэль будет недалеко. Поток, текущий из Эребора преодолевал расстояние между ними за считанные минуты. И всё же, когда он сможет снова увидеться с ней? Торин, конечно же, запретит ему это, и хотя Кили не собирался подчиняться его приказу бесконечно, он также знал, что не стоит испытывать дядино терпение слишком скоро. Счастья, которое он испытал с ней за последние недели, ему должно было быть достаточно. Пока.

Мгновения, которые они разделили вчера вечером, были восхитительны, совершенны. Кили улыбнулся, вспоминая, как чувствовал её в своих руках: её кожу, прикосновения её мягких губ. Он был уверен, что никогда больше не захочет целовать женщину с волосами на лице. Возможно, с ним было что-то не так, если его больше не привлекали девушки своей расы? Но правда была намного проще. Он просто никогда больше не хотел целовать любую другую женщину, и будет ли она эльфийкой или гномкой, не имело значения.

Он больше не беспокоился о том, что чувствовала к нему сама Тауриэль, не боялся быть для неё нежеланным. Да, она колебалась и даже немного стеснялась, но целовала его охотно. И если бы они остались наедине, сказала бы она, что любит его? Кроме того, что произошло тогда на берегу озера, Кили больше не давал ей никаких обещаний; с тех пор он даже не сказал ей – во всяком случае, на словах – что любит её. Того, единственного обещания было достаточно, его намерения не изменились. Он понимал, что Тауриэль знает об этом, что она помнит, и он будет ждать, пока она не даст знать, что время пришло.

Должно быть, подумал он, так принято у эльфов: если ты живёшь вечно, не стоит торопиться с любовью, ты можешь продлить каждое мгновение, медленно смаковать каждое новое признание и открытие. Он не стал бы против этого возражать. Возможно, грань между медлительностью и ожиданием была слишком тонка, сказал он себе, развернувшись, наконец, к Дейлу спиной. Но Тауриэль заслуживала его терпения, а значит, он будет ждать. Итак, Кили снова повернулся лицом к горе и пошёл домой.

========== И гнев если вдруг снизойдёт на тебя, своей не подставь щеки ==========

Кили почувствовал облегчение, когда стражники у ворот пропустили его в гору, поприветствовав обычным образом. Это означало, что формально Торин ещё не лишил его титула и наследства в глазах всего Эребора. Он прекрасно знал, что после всего, что он сказал вчерашним вечером, такие действия были бы вполне заслуженными.

Если быть твоим наследником – быть потомком Дурина – означает ценить наследство больше тех, кого я люблю, я отказываюсь от своих прав! Я не хочу быть принцем!

Когда он произносил эти слова, Кили не был до конца уверен, имел ли он в виду, что действительно отказывается от своего первородства, или же они были просто доказательством того, что он готов был потерять, если будет нужно. Кили понимал, что после подобных речей он больше не имеет права рассчитывать на то, что сможет просто войти в эти ворота так, словно когда-нибудь станет хозяином этого места.

Все главные коридоры были пусты. Все, должно быть ужинали в столовой, и Кили тоже пошёл туда. Он должен был предстать перед Торином немедленно, и не смотря на то, что делать это перед всеми будет очень неловко, так было лучше. Хотя его вторжение было личным делом, Кили знал, что публичное признание вины и извинения будут доказательством того, что они снова могут рассчитывать на его верность.

У дверей главной столовой он замешкался. Обычный гул голосов и звон посуды сейчас казался ему чуть ли не враждебными. Кили живо представил, как все будут смотреть на него, испытывая, осуждая. Создатель, дай мне мужества. Он выдохнул и вошёл.

Поначалу его никто не увидел, и какое-то мгновение он лелеял отчаянную надежду, что возможно, он сможет пробраться к королевскому столу незамеченным. Но разговоры постепенно прекращались, когда присутствующие, толкая локтями своих собеседников, кивали ему. Шагая по залу, Кили заставлял себя смотреть прямо, не отворачиваясь. Он слышал шепотки у себя за спиной. “А он не такой дурак, как я думал”, “бесстыжий наглец” , но даже половина из всего этого не разозлила его так сильно, как чуть слышно сказанная кем-то фраза: “Молись, чтобы он наконец освободился от её чар”. При других обстоятельствах Кили сразу врезал бы негодяю кулаком в нос, но сейчас молодой гном с болезненной ясностью понимал, что должен вести себя зрело, как подобает принцу.

Подходя к королевскому столу, он наблюдал за реакцией дяди и брата. Лицо Торина оставалось непроницаемым, а вот Фили был явно удивлён. На физиономии Даина, который сидел слева от дяди читалось неодобрение, но выглядел он успокоенным, если такое вообще было возможно. Кили видел, что его собственное место, через два стула справа от короля, рядом с Фили, было не занято. Торин пристально наблюдал за племянником, пока тот стоял у стола. Кили преклонил колено.

– Ваше Величество. Дядя, – начал он тихо, не отрывая глаз от короля. Он заставил себя говорить громко, так, чтобы его слышали все, – Прости мне слова, что я сказал вчера вечером. Во мне говорил гнев, и я сожалею, – выражение лица Торина не изменилось, – Я обещаю, что постараюсь вести себя достойно, как это было всегда, – молодой гном склонил голову.

Мгновения ожидания, что последовали за этим, были самыми тяжёлыми. Кили признал себя подчинённым и бежать было уже некуда.

– Встань, Кили, сын моей сестры, и займи своё место, – раздался, наконец, голос дяди.

Демонстрируя смирение, Кили выждал ещё несколько секунд, а затем встал. Обходя вокруг стола, он посмотрел на брата. Лицо Фили не выражало ничего, и ему внезапно стало больно. Он не был уверен, что именно ожидал увидеть: поддержку, сочувствие, возможно, облегчение? Он был дураком, думая, что его поступок не отразится на Фили, что брат не будет страдать. Но всё же, когда брюнет сел на своё место, брат пододвинул к нему свою полную кружку, и Кили принял её, благодарно кивнув в ответ. Сидящие за столами гномы неохотно переключили своё внимание на соседей, возобновляя прерванный разговор.

*********

Фили знал, что должен гордиться тем, что его брат всё-таки поступил правильно, хоть это и далось ему очень тяжело. И он гордился. Но какая-то часть его продолжала цепляться за чувство обиды. Он просто хотел, чтобы время от времени Кили всё-таки приходилось сталкиваться с последствиями собственной дерзости и безответственности. Фили понимал, что желать подобного неразумно с его стороны, он, конечно же, не хотел, чтобы его брата изгнали или лишили наследства, и он также знал, что сегодняшний вечер не будет концом разногласий между Кили и Торином. Но всё же, это было похоже на то, чтобы позволить Кили забыть о том, что он умудрился совершить катастрофическую, невероятную глупость.

Поэтому, несмотря на чувство огромного облегчения оттого, что его брат вернулся, за ужином Фили оставался спокойным и невозмутимым, и когда они оба ушли из-за стола, он заперся в своей спальне вместо того, чтобы отдыхать в общей комнате. Спать он пока не хотел, поэтому сидел на краю кровати, подкидывая один из своих ножей, как часто делал, когда думал, или как сейчас, пытался этого не делать. Через некоторое время в дверь постучали.

– Фи, можно войти?

Фили в очередной раз подбросил нож, поймал его и ответил:

– Да.

Кили медленно открыл дверь и замер, переводя взгляд с лица брата на нож в его руке, как будто ожидая, что тот бросит его в него. Старший принц тоже посмотрел на нож, а потом отбросил его подальше, в дальний конец комнаты. Он рассеянно услышал глухой удар, когда лезвие вонзилось в деревянный щит, висевший на стене. Кили это не воодушевило.

– Фили, мне жаль, – тихо сказал он.

Я знаю, хотел сказать тот, но промолчал. Кили придвинулся ещё ближе.

– Вчера вечером я должен был послушать тебя. Ты был прав, – он остановился перед братом, – Знаешь, я… Я вернулся ради тебя.

Блондин посмотрел на него и кивнул. Кили нахмурил брови – он не плакал, когда бывал расстроен, но вид у него был встревоженный и сокрушённый, а это было ещё хуже. Фили иногда задавался вопросом, был ли этот взгляд каким-то особым способом, которым младшие братья пробивали себе дорогу в этом мире. Это могло бы быть объяснением того факта, что им сходили с рук все их проделки.

Конечно, Кили и раньше частенько им пользовался, да и сам Фили иногда рассчитывал на способность братца вызывать сочувствие, надеясь, что это поможет им обоим выпутаться из неприятностей, когда они были детьми. Но сейчас он знал, что это не было уловкой, Кили был глубоко и искренне опечален.

– Фи, мне ж… – начал он снова, но брат встал и крепко обнял его, не дав закончить.

– Я прощаю тебя. – Фили заставил себя проглотить своё недовольство.

Он никогда не был способен долго таить обиду на кого-то, потому что всегда считал это мелочным и недостойным.

– Я был ужасным братом и ужасным сыном, – бубнил Кили ему в плечо, – А для Тауриэль я был бы… – он вздохнул, а потом горестно продолжил, – Вообще-то, я был ужасен абсолютно во всём.

– Неа, ты почти был ужасен во всём, – мягко поправил его Фили, – Но ты вернулся. Только это имеет значение.

– Спасибо, – Кили обхватил брата за плечи.

Хвала Создателю, ты не такой идиот, каким я иногда тебя считаю, подумал Фили, но вслух сказал:

– Спасибо, что вернулся.

*********

– И что мне теперь делать с мальчишкой? – спросил Торин у Балина несколько дней спустя, когда они вместе проверяли восстановленные жилища, – Он не собирается её забывать. Он не обещал этого раньше и, конечно, не сделает этого сейчас.

– А ты просил его об этом? – спросил старший гном.

– Да, – Дубощит тяжело вздохнул и провёл рукой по лбу, – Когда мы поссорились, и он чуть не ушёл с ней.

– Неужели это было бы настолько плохо, позволить ему ухаживать за эльфийкой? – в голосе Балина не было совершенно никаких эмоций.

– Я не позволю, чтобы мой племянник был связан с одним из них, – яростно запротестовал король, – С женщиной, которую повстречал в тюрьме короля эльфов! Неужели ты хочешь, чтобы Трандуил презирал нас вдвойне, считая недостойными королевского величия?

– Насколько я знаю, девица не в особой чести у своего короля. И если ты желаешь ему досадить, нет лучшего способа сделать это, чем принять Тауриэль, – в голосе кузена Торин уловил лёгкую насмешку.

– У меня нет желания его оскорблять, – многозначительно ответил Подгорный король, – Я бы предпочёл вообще не иметь с ним дела.

Балин мягко улыбнулся.

– Я мог бы предположить, что было бы разумнее заключить с ним союз. Вряд ли наши враги больше не будут нас беспокоить.

Торин насмешливо фыркнул.

– Если Трандуил желает союза с нами, пусть сам сделает первый шаг. Его гордыни с меня довольно на всю оставшуюся жизнь, даже будь я таким же бессмертным.

– Да, Ваше Величество.

– Прекрати, – прервал его Торин, и лицо его расплылось в улыбке, – Ты называешь меня так только когда ты со мной не согласен.

– Разве? – спросил седобородый гном, изображая поддельное удивление, и когда Дубощит ничего не сказал, продолжил, – Я просто предполагаю, что интересы молодого Кили совпадают с вашими гораздо больше, чем вы думаете.

Торин вздохнул.

– Как ты можешь предлагать мне одобрить его привязанность? Ни один гном никогда не связывал себя узами брака с кем-то за пределами своей расы. Тем более с эльфом. И положение Кили препятствует этому, как ничто другое.

– Если он на самом деле любит её, неужели ты думаешь, что он выберет кого-то другого?

Торин понимал, к чему клонит его родич.

– Пусть лучше наш род прервётся, чем продолжится с помощью эльфа.

– У вас два племянника, – рассудительно заметил Балин.

Да, и Фили, по крайней мере, достаточно благоразумен, чтобы жениться надлежащим образом и иметь наследников. Но это не меняет того факта, что желания Кили были совершенно неразумны. Кроме того, род может прерваться, и даже если у Фили будет сын, в будущем трон вполне может перейти к потомкам его брата.

– И если один из них выберет эльфийку, мне придётся лишить его наследства, – угрюмо закончил Торин, и кузен короля решил, что сейчас с ним лучше не спорить.

– Кстати, – заметил Балин, собирая бумагу, перья и чернила, – Сегодня утром прилетел ворон с посланием от вашей сестры. Наш народ вышел из Синих гор.

***********

Фили казалось, что он застрял посреди какой-то странной осады. Он ощущал себя незадачливым посредником между двумя враждебными силами, которые хоть пока и не переходили к боевым действиям, но и мир заключать тоже не торопились. Теперь он часто вспоминал мистера Бэггинса, у которого достало мужества и здравого смысла встать между Торином, Бардом и Трандуилом в момент, когда всеобщее терпение иссякло, а нервы накалились до предела. Конечно же, было глупо сравнивать семейную ссору с осадой горы, которая чуть не окончилась войной с соседями, но несмотря на это, сейчас он гораздо больше, чем раньше понимал поступок Бильбо. Только в этот раз ему негде было взять Аркенстон, и не было ничего другого, что наконец помогло бы заключить мир между его дядей и братом.

Проблема была не в том, что Кили и Торин не говорили друг с другом. Они разговаривали, что-то типо ” Передай эль”, “Сегодня я отправил тебе ещё с полдюжины камнерезов” или “В южных залах нужна ещё одна лебёдка”. И это всё. Они не говорили ни о том, чего хотели друг от друга, ни о том, что произошло в тот день, когда они поругались. И, конечно же, в своих разговорах никогда не упоминали её. Фили думал, что это происходило отчасти из-за того, что никто из них не хотел возобновлять ссору или же признавать, что между ними лежал камень преткновения, который никуда не денется сам по себе. Фили знал, что избегая проблемы, её не решить, и Кили с Торином тоже это понимали, только чего они оба ждут, он и понятия не имел.

Но если эти двое не говорили об этом, то весь остальной Эребор с удовольствием это делал. Фили устал слышать, как затихают разговоры, когда он входил в комнату, устал притворяться, что не слышал слов, которые иначе не мог бы оставить без ответа. Однажды он едва не ударил кого-то из-за слухов о том, что скандал разгорелся якобы из-за того, что Кили застали с эльфийкой в постели. Но говоривший был гномом из Железных холмов, который всего лишь повторял услышанные им сплетни, и Фили понимал, что начав драку, он только ухудшит ситуацию. Он был Кронпринцем и не мог бросаться на всех подряд, даже если они говорили, что Кили позорит свой род или ведёт себя противоестественно и недостойно.

– Разве вы не знаете, что говорите о моём брате? – хотелось ему спросить у тех, кто распускал подобные слухи.

Ну конечно же они знали, однако это их не останавливало. По крайней мере, их товарищи по походу держались подальше от всех этих разговоров и критики, во всяком случае, когда Фили был рядом. На самом деле большинство из них по своему подбадривали его. За ужином он не раз ловил на себе сочувствующие взгляды Балина; тихоня Ори бросал вокруг себя настолько суровые взгляды, что замолкали даже самые отъявленные сплетники, а Двалин однажды спросил, не хочет ли старший принц, чтобы он стукнул лбами парочку любителей распускать языки. Фили был уверен, что сын Фундина понимает это предложение буквально, а потому, поблагодарив, отказался.

Он очень надеялся, что пусть не само недовольство, но хотя бы сплетни утихнут до той поры, когда летом в Эребор прибудет их мать. Фили не был уверен, что она могла бы сказать по этому поводу, но думать об этом ему совсем не хотелось.

*********

Как же хорошо делать что-то для других, думала Тауриэль, поправляя связку зайцев на плече. В первые дни изгнания больнее всего было то, что она чувствовала себя изолированной, отрезанной от других, ей казалось, что всё, что бы она ни делала, никому не было нужно. Зимовка в Эреборе принесла ей больше пользы, чем она полагала в начале. Проведённое там время показало, что её благополучие – даже сам факт её существования – для кого-то имел значение. Для Кили. И теперь, охотясь для жителей Дейла, она снова чувствовала, что может быть полезной. Раны, нанесённые ей изгнанием, постепенно начали заживать.

Тауриэль пробиралась сквозь кустарник, растущий у подножия холмов, стараясь избегать грязных пятен и небольших ручейков, которые до сих пор стекали с высоты вниз. Эльфийка смотрела на бесконечное небо у неё над головой, которое в предвечернем сумраке приобрело мягкий перламутровый оттенок. Раньше, до начала этой зимы, она никогда не видела так много неба, и хотя поначалу она чувствовала себя под ним беззащитной, но вскоре ей стали нравится бескрайние просторы, полные облаков и звёзд.

Несколько мгновений спустя, она остановилась снова, в этот раз прислушиваясь к слабому, но постепенно нарастающему стуку копыт. Всадник ехал из Дейла, и вскоре их пути должны были пересечься, хоть Тауриэль и не была уверена, когда это случится. Здесь, без постоянного шелеста ветра в ветвях и шороха листьев, звуки воспринимались резче и казались ближе, чем были на самом деле, поэтому она до сих пор не научилась определять расстояние на слух, как привыкла делать в своём лесу. Эльфийка нырнула за груду камней и ждала, когда всадник появится из-за холмов.

Когда он наконец выехал, Тауриэль едва не задохнулась. Даже на таком расстоянии она видела, что это был эльф, и даже больше, один из её лесных сородичей, Сильван. Он ехал неторопливой рысью, осматривая предгорья. Возможно, он искал её? Она подождала, пока он подъедет поближе, и только тогда вышла из укрытия. Всадник мгновенно выпрямился в седле и, когда она приблизилась, спешился, ожидая её. Приблизившись, Тауриэль узнала Талиона, одного из разведчиков, который когда-то служил под её началом. Что он делал здесь? Неужели его послали с сообщением в Дейл, а он остался, чтобы поприветствовать её? Если так, это был благородный и добрый жест, с тех пор, как три месяца назад армия эльфов ушла от Эребора, она не видела ни одного из сородичей.

– Приветствую тебя, Тауриэль, – сказал он, когда эльфийка подошла достаточно близко, чтобы не нужно было повышать голос.

– Талион, – ответила она, – Я рада нашей встрече.

Эльф с любопытством скользил по ней глазами, рассматривая её одежду, которую носили жители Озёрного города. Её собственные вещи нуждались в починке, а эта одежда была довольно практичной, пусть и немного не подходила ей по размеру.

– Ты завела новых друзей, как я вижу. И слышу, – добавил он с тихим смешком.

Тауриэль могла бы рассердиться, что он так легкомысленно говорит о её положении, но сегодня она была, если не счастлива, то по крайней мере довольна, поэтому решила пропустить его замечание мимо ушей.

– На самом деле, – продолжил Талион, – Я бы пришел к тебе намного раньше, но многие из твоих друзей для нас не являются таковыми, – он улыбнулся, видя выражение недоверия у неё на лице, – Ты же не думала, что я собирался стучаться в ворота Эребора. Думаю, моя медлительность не принесла тебе никакого вреда, раз уж ты наслаждалась гостеприимством Короля под горой.

Принца, мысленно поправила его Тауриэль.

– Думается, я озвучил свои намерения не так ясно, как следовало бы, – заметил Талион, его улыбка стала извиняющейся, – Возможно, это тебе поможет.

Эльф передал ей сложенное письмо. На одной стороне изящным, хотя и слегка старомодным почерком, было выведено её имя. Послание было запечатано зелёным воском, на котором был виден оттиск личной печати Трандуила. Тауриэль ахнула.

– Это от короля?

– Верно.

Тауриэль чувствовала, как у неё дрожат руки. Одним пальцем она осторожно сломала зелёную печать. С бешено колотящимся сердцем эльфийка развернула письмо. Она знала, то, что там написано, что бы это ни было, навсегда изменит её жизнь.

Да будет известно всем:

Неповиновение, которое выказала Тауриэль, прощено ей,

её изгнание отменяется ввиду её самоотверженных и

мужественных деяний на поле битвы. Она приглашена

вернуться в Зеленолесье как можно быстрее.

Его Королевское Величество Трандуил

Владыка Лесного царства.

Она прочла послание во второй раз, потом в третий, не понимая, что плачет, пока чернила на бумаге не размазались и не потекли там, куда падали её слёзы.

========== И ласточка парит беззаботно ==========

Сразу же по возвращению в Зеленолесье Тауриэль вызвали к королю. Она едва успела переодеться, как её повели в королевские покои. Она схватила первое попавшееся под руку платье и только потом поняла, что в нём нет карманов, поэтому сунула рунный камень Кили за корсаж. И теперь она чувствовала, как с каждым неровным вздохом он прижимается к её сердцу. Эльфийка неловко сидела на краешке дивана, наблюдая за королём, который склонился над стоящим на столе самоваром.

Тауриэль заметила, что её привели не в официальную приёмную, а в личные апартаменты владыки, да и сам Трандуил не носил парадных одежд. Ей нужно было расслабиться, но осознание этого факта делало исполнение её намерения почти невозможным. Король повернулся и подал ей какой-то тёплый напиток в чашке – судя по запаху, это была пряная медовуха.

– Спасибо, – выдохнула она, принимая чашку из его рук.

Король эльфов взял свой напиток и сел в кресло напротив.

– Я рад видеть тебя в добром здравии, – сказал Трандуил.

И лицо его, и голос были спокойны, но Тауриэль показалось, что в его движениях сквозила какая-тот неуверенность, которой она раньше в нём не замечала.

– Да, благодарю вас, – запинаясь пробормотала она.

А что ей было сказать? Она глотнула медовухи, чтобы заполнить тишину, чашка звякнула, когда эльфийка поставила её на блюдце. Король грустно улыбнулся ей.

– И это заставляет меня стыдиться. Я не имею права спрашивать об этом, потому что наши прежние враги оказали тебе добрый приём, на который ты могла рассчитывать здесь, среди своего народа.

Он будто просил у неё прощения, и Тауриэль не знала, что на это ответить, поэтому просто смотрела на него. Но владыка, похоже, не ждал от неё ответа и скоро продолжил:

– Когда ты сказала, что во мне нет любви…

– Прости меня, мой господин! – воскликнула она невольно, – Это были поспешные слова!

Трандуил чуть заметно качнул головой.

– Это правда. Я удалил любовь из своего сердца из боязни, что она ослабит меня. И всё же, я потерял сына и вынудил тебя делать выбор между верностью долгу и зовом сердца.

Он замолчал, глядя на то, чего Тауриэль не могла видеть. На его лицо словно упала тень, и воспоминания о старых незаживающих ранах омрачили его совершенную, далёкую красоту. Сейчас он не казался ей отталкивающим, она знала, что он подпустил её к себе ближе, чем когда-либо прежде. Её сердце потянулось к нему, охваченное внезапным желанием показать ему свою верность. Позволял ли он когда-нибудь сыну видеть его таким?

– Мой господин, тем не менее, позвольте мне принести мои извинения, – медленно проговорила она, – Потому что я была не права.

Всё это время она ненавидела его за то, что он сказал ей, отрицая то, что она чувствовала к Кили. Трандуил посмотрел на неё и кивнул.

– Ты должна была провести зиму здесь. Но снег настиг тебя раньше, чем мой посланец. Горе, которое я испытал, думая, что ты беззащитна перед снежной бурей, было вполне заслуженно мной. К счастью Талион вернулся из Дейла и сообщил, что сам король Эребора оказал тебе гостеприимство.

Тауриэль покраснела. Почему-то все вокруг полагали, что она была в лучших отношениях с королём гномов, чем это было на самом деле.

– Это заслуга Кили, – призналась она.

– Ты легко завоевала одобрение принца, – заметил он.

– У него благородный дух и великодушное сердце.

Собственные слова показались ей слишком бесстрастными, но что она могла сказать? Он флиртовал со мной в вашей темнице, сир? Вряд ли.

– Ты исцелила его от отравленной раны, не так ли? – Трандуил внезапно напрягся.

Тауриэль заставила себя выдержать взгляд короля; ей было бы гораздо спокойнее, если бы она смотрела на ковёр, ведь тогда он не смог бы увидеть вину в её глазах.

– Это так, – твёрдо ответила она, – Он бы умер, если бы я не… Его товарищи не смогли бы его исцелить.

Несмотря на свои новообретённые чувства, она всё ещё боялась признаться королю, что бросила свой пост после того, как молодой гном – её пленник – просто улыбнулся ей. Трандуил, похоже, понял её смущение, потому что лицо его смягчилось.

– Я не собираюсь обвинять тебя в сострадании, – мягко ответил он, – Ты хорошо сделала, что спасла его. Это может принести пользу.

Тауриэль пристально смотрела на своего короля, гадая, что он имел в виду.

– Я мог бы предложить тебе прежнее место, если бы знал, что ты согласишься на это, – сказал владыка эльфов, не обращая внимания на её смущение.

– Я… – начала Тауриэль, прежде чем поняла, что он предвидел её ответ. Она опять покраснела, – Вы правы; я не могу притворяться, что ничего не изменилось. И я пообещала кое-кому, что буду рядом, – конечно же, Трандуил знал, о ком она говорила, но Тауриэль всё ещё слишком стеснялась, чтобы говорить о своей привязанности более открыто. Она с трудом могла признаться в своих чувствах к Кили даже ему самому.