Текст книги "После огня идёт снег (ЛП)"

Автор книги: Moonraykir

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Ты и вправду колдунья, даже снег ты заставляешь петь. Я уверен, что такого никогда раньше не бывало.

Тауриэль улыбнулась и поцеловала его. Её губы казались невероятно тёплыми по сравнению с холодом окружавшего их воздуха.

– Я всегда буду рад снегу, – продолжил гном, – Ведь в тот день, когда ты, наконец, решила пойти со мной, тоже шёл снег.

– Да. И я всегда буду рядом, Кили, обещаю.

Она коснулась пальцем его виска, а потом осторожно вытащила из-под заколки прядь волос. Кили уже хотел спросить, что она собирается делать, когда краем глаза уловив ритмичное движение её пальцев и ощутил, как Тауриэль легко, но уверенно потянула его волосы. Она заплетала косу. Гном улыбнулся. Традиция плетения обручальных кос была забыта со времён его деда, тем не менее их значение даже сейчас безошибочно распознал бы любой гном.

– Кто рассказал тебе про косы? – спросил он спустя несколько счастливых минут.

– Сиф.

– Я должен её поблагодарить.

– У эльфов во время помолвки будущие супруги обмениваются подарками. Я хотела подарить тебе что-нибудь, но знала, что не смогу ничего сделать из золота или серебра. Я этого не умею. Зато я очень хорошо умею заплетать волосы. И я была очень рада узнать, что среди гномов косы считаются таким же ценным даром, как и любая драгоценность.

Пока она заплетала его, Кили смотрел, как на её опущенных ресницах оседают снежинки, а потом тают, превращаясь в капли росы. В его памяти всплыл образ Тауриэль с ресницами, мокрыми от слёз, и это было похоже на давний, печальный сон. Он помнил, какой красивой она казалась ему в ночь их прощания, даже несмотря на своё горе. И вот она опять здесь, с ним, и её густые ресницы снова мокры, но не от слёз или горя, а только от снега, холодного, чистого и белого. Как будто почувствовав его взгляд, Тауриэль подняла на него глаза.

– Meleth? – спросила она.

– Ты очень красива с глазами, полными снежинок.

Эльфийка рассмеялась.

– Ты тоже весь покрыт ими.

Она наклонилась ниже, подула на его бровь, и Кили почувствовал, как капля воды стекла по его щеке, миновав глаз.

– Не плачь, любовь моя, – пошутила она.

– Ну нет, я слишком счастлив.

Поднявшись на цыпочки, он поцеловал её, и Тауриэль чуть не выпустила косичку из рук. Как только она закончила, Кили рассмотрел плетение.

– Я никогда раньше не видел такого узора. Наверное, это что-то эльфийское.

– Так и есть.

– И что это значит?

– У этого узора много разных значений. Девушки иногда носят его, чтобы показать, что их сердце занято. Он может означать скрытую форму флирта или отказ, зависит от обстоятельств. В нашем случае это, конечно же, означает, что ты отдал мне своё сердце.

Кили потрогал бусинку, висящую на косе. Это была одна из эльфийских бусин, которые Тауриэль носила в волосах, с узором в виде узелков.

– Это узел бесконечности, – сказала она, – Он символизирует вечность, потому что соткан из одной нити, которая никогда не кончается.

– Ах, – выдохнул он.

– Теперь поверни голову, чтобы я могла заплести вторую косу.

Когда эльфийка закончила, он взял её руки в свои. Они были так же холодны, как и в тот снежный день две зимы назад. И всё же Кили заметил, что даже холод не сделал её пальцы в его волосах менее проворными.

– М-м-м, у тебя такие чудесные руки, – счастливо вздохнула она, – Как они могут быть такими тёплыми? Ты без перчаток.

Гном усмехнулся.

– Ты когда-нибудь брала камень из огня? Он долго сохраняет тепло, – он засунул обе её ладони себе под пальто, на грудь, – Давай зайдём внутрь и выпьем чего-нибудь горячего?

– Через минуту, – Тауриэль наклонилась к нему, – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебе, Таури… – удалось выговорить ему прежде, чем она прервала его поцелуем.

Как и пальцы, губы её были прохладными, хотя, казалось это обстоятельство ничуть ей не мешало. Для Кили оставалось загадкой, как она могла одновременно чувствовать холод и не поддаваться ему. Он был гномом, а значит, был довольно устойчив к морозу; он мог идти, долго не ощущая холода, но даже почувствовав его, выносил дискомфорт легче, чем человек, однако всё-таки был подвержен его воздействию, как и любой смертный. И с замёрзшими губами ему было бы трудно даже говорить, а не то что целоваться. Но похоже, что у Тауриэль не было с этим никаких проблем.

– Молот Создателя! – ахнул Кили, когда её ледяная рука скользнула за открытый ворот его рубахи, – Валар, любимая, у тебя руки, как…

Он хотел сказать “лёд”, но почувствовал, что её прижатая к его коже ладонь уже начала согреваться. Очевидно, она оправлялась от холода быстрее любого гнома.

– Прости, – эльфийка рассмеялась, глядя ему в лицо.

– Что?

– Теперь я поняла, почему вы, гномы, такие тёплые, – она провела пальцем по густым волосам у него на груди, – У вас есть своя собственная шуба.

Кили фыркнул.

– Точно.

Тауриэль вытащила свою уже тёплую руку из его воротника и поцеловала такими же горячими, как и его собственные, губами.

– Хорошо, любовь моя. Теперь, когда я согрелась, может, последуем твоему совету и выпьем чего-нибудь?

========== Двенадцать дней беспечного веселья ==========

– Когда закончится Йуле, я поговорю с Торином о том, чтобы официально оформить моё отречение, – сказал Кили однажды вечером, когда они с Тауриэль стояли перед одним из больших каминов в королевской столовой. Ужин давно закончился, но гном и эльфийка часто задерживались здесь; она допивала вино, а он курил, – После этого мне останется только заняться строительством нашего дома и спланировать свадьбу.

Он очень хотел как можно быстрее устранить любые препятствия, которые могли стоять на пути, мешая ему исполнить последнее данное ей обещание.

– Кили, подожди. Возможно, тебе не придётся отрекаться.

Гном перестал набивать трубку и внимательно посмотрел на неё.

– Я думал, тебе не важно, останусь ли я наследником, – сказал он.

– Нет, это не так. Во всяком случае, не из-за меня, – Тауриэль пожала плечами, и от этого движения её медные пряди всколыхнулись, как пламя в очаге, – После Совета семи я поняла, как много для всего твоего народа значит родословная Дурина. Я не хочу бесчестить тебя ни здесь, дома, ни перед другими кланами. Поэтому я подумала о том, что я могу сделать, чтобы тебе не пришлось отказываться от своего положения.

– Да ни от чего я не отказываюсь, – возразил Кили, – Я всё равно останусь принцем. Я просто добровольно отрекаюсь от своих прав на трон. Нет никакого бесчестья в свободном выборе, – он взял её за руку, – И уж конечно нет ничего постыдного в том, чтобы выбрать тебя.

– Но когда твой брат станет королём, разве не будет лучше, если ты наравне с Фили останешься наследником Торина? А что, если другие начнут сомневаться в твоей поддержке? Я знаю, что Фили не будет, но некоторые, особенно из дальних королевств, могут усмотреть в твоём отречении разрыв с короной, – она говорила рассудительно и серьёзно.

– Тауриэль, раньше это не волновало ни меня, ни тебя, – Кили не мог понять, с чего она вдруг обеспокоилась, ведь ему казалось, что в этом вопросе она положилась на его выбор.

– Я знаю, – эльфийка застенчиво улыбнулась, – И если бы не было иного выбора, я бы не стала беспокоиться сейчас. Но я хочу сказать, что тебе не понадобится отрекаться от своих прав.

– Да? Так посвяти меня в свои планы.

Он искоса посмотрел на неё, а потом наклонился, чтобы раскурить трубку при помощи сушёного тростника, который хранился у камина специально для этой цели. Когда он снова повернулся к ней, Тауриэль продолжила:

– Я говорила с Балином, и он подтвердил, что если мы поженимся только по эльфийскому обряду, то по законам гномов наши дети не смогут претендовать на трон.

Кили смотрел на неё, открыв рот. Казалось, молодой гном был в ужасе.

– Тауриэль, я ни за что не стану этого делать! – воскликнул он с горячностью.

Эльфийка заморгала, задетая его вспышкой.

– Эльфийская свадьба не достаточно хороша для тебя?

К большому удивлению Кили она выглядела почти обиженной. Гном замотал головой, пытаясь показать, насколько её предположение было далеко от истины.

– Конечно, нет! И если мы подпишем соответствующий гномий контракт, этот брак будет действительным как для гномов, так и для эльфов. Ну как ты не понимаешь? – продолжал он с жаром, – Без контракта наши дети будут считаться незаконнорожденными! По закону они не смогут наследовать не то, что трон, но даже мою собственность. А ты будешь ничем не лучше моей наложницы. Я не буду даже думать об этом!

– Кили, мне не нужна какая-то подпись, чтобы соединиться с тобой! – ответила она, и в её голосе юноше почудились нотки презрения от мысли о том, что от неё требовали гарантий её любви к нему, как если бы это было какое-то торговое соглашение, – Твоя клятва, скреплённая союзом наших тел, это всё, что мне нужно, чтобы полностью считать себя твоей. И меня не волнует, что мы с тобой не подпишем какой-то клочок бумаги.

– Наш союз не зависит от этого клочка бумаги. Это просто мой способ заявить в глазах закона, кто ты для меня. Неужели ты хочешь, чтобы я объявил всем Казад, что на самом деле ты мне не жена?

Лицо Тауриэль больше не казалось обиженным, однако она по прежнему смотрела на него недоверчиво.

– Но Кили, ни один закон, будь то эльфийский или гномий, не делает наш брак действительным, – спокойно возразила она, – Только закон Всеотца. И я не нахожу ничего постыдного в том, чтобы выйти замуж только по одному из двух обрядов. Я была бы счастлива провести гномью церемонию, если бы это было возможно. И мне всё равно, кем мы будем считаться в глазах земных законов. Мы всё равно будем едины телом и духом; и наша жизнь будет достаточным доказательством этой истины

Гном улыбнулся. Его восхищало её спокойное безразличие, и в любом другом вопросе он, скорее всего, согласился бы с ней.

– Может, тебе и всё равно, но мне нет, – объяснил он, и тон его в этот раз был мягким, – Я не стану позорить тебя перед королевством. Возможно, ты права, и закон не может повлиять на истинность нашего брака. Но я должен чтить эту истину своими делами, Тауриэль, – он обхватил её за талию, ласково поглаживая, – Я должен оказать тебе честь, любовь моя. И я очень надеюсь, что мне не придётся доказывать тебе, что мне это действительно нужно.

– Конечно, нет, – ответила она с нежностью.

– Тогда ты больше не должна говорить об отказе от законной церемонии, – произнёс он, – Я с радостью отрекусь от своих прав в обмен на тебя и нашу совместную жизнь.

– Да, Кили.

– Ты не расстроена? – он чувствовал, что не до конца сумел её убедить.

– Я не совсем понимаю, почему вы, гномы, придаёте такое значение каким-то законам, но ты ведь в этом не виноват.

– Тауриэль… – если его рассуждения не убедили её, он не знал, как заставить её понять, почему это решение так для него важно.

Почувствовав его беспокойство, эльфийка покачала головой.

– Нет, я знаю, что должна послушать тебя. Я доверяю тебе, meleth nín.

От уверенности в её голосе на сердце у него стало тепло.

– Хорошо, – прошептал он.

Тауриэль поцеловала его в лоб, а потом обхватила руками и прижала к себе. Кили ощущал, как её ладони скользят по его телу, очерчивая контуры его спины.

– Вот ты и снова стал уютным, – сказала эльфийка, когда отпустила его.

– Уютным?

Кили затянулся своей трубкой, которая уже почти погасла.

– Да, – в её глазах появился тот очаровательный блеск, который он так любил; гном был в восторге оттого, что мог удивить её, эту бессмертную, которая была во много раз старше него, – В прошлом месяце, когда я впервые обняла тебя, всё было иначе. Твоё тело было другим. На ощупь ты казался грубее. Ты был похож на камень, как будто возвращался в свою родную стихию.

– А, – теперь Кили понимал, что она имела в виду.

За несколько месяцев после их расставания он похудел, но не осознавал этого, пока не стал поправляться. До того, как Тауриэль вернулась к нему, он не обращал внимания на то, что ему приходилось туже затягивать пояс, или что рубашки сидят на нём слишком свободно, а когда они встретились снова, он занимался более важными вещами. В конце концов, гном заметил перемены в себе только в Лихолесье, когда, с лёгкостью уничтожив несколько обильных ужинов, удивился, отчего это у него вдруг появился аппетит двадцатилетнего подростка. Но Тауриэль, конечно же, знала об этом с самого начала.

– Да, – признался он, – Думаю, я похудел на несколько камней* и был легче обычного гнома, – произнеся эти слова вслух, он ощутил тревогу: гномы были крепки и выносливы и редко много теряли в весе, да и то только после тяжёлого физического труда.

Рыжеватые брови Тауриэль беспокойно нахмурились.

– Значит, ты и впрямь мог истаять? Неужели в конце концов ты снова превратился бы в камень? – тихо спросила она.

Кили довольно усмехнулся. Он был в восторге от того, что она считала его способным на такое магическое превращение, хоть перспектива была и не приятной.

– Нет. На самом деле мы, гномы, не можем опять обратиться в камень.

И всё-таки он думал, что в каком-то смысле она была права. Какая-то его часть постепенно становилась холодной и бесчувственной, реагируя на его болезненную потерю.

– Теперь, в моих объятиях тебе уже намного лучше, – продолжила Тауриэль, – Ты уже меньше похож на старую обветренную скалу и больше на… – она замолчала, хихикнув.

– На что?

Её щёки заалели.

– На моего маленького медвежонка.

Рассмеявшись, Кили чуть было не подавился дымом от своей трубки. Он вспомнил, как однажды, увидев его полуголым, она сравнила его с медведем, но эти слова были ответом на его шутку о том, что он, несомненно, был самым волосатым мужчиной из всех, кого она видела в своей жизни.

– Ты намного мускулистее любого эльфа, – пояснила она, пока гном продолжал смеяться.

– Неужели?

– Кили, я никогда не обнимала никого сильнее тебя. Ты выглядел, как будто ты сделан из камня, – Тауриэль густо покраснела, и он понял, что она опять вспомнила его полуобнажённое тело тогда, на берегу реки, – Но на ощупь ты не такой. Ты мягкий и тёплый. Мне кажется, что обнимать тебя, всё равно что обниматься с медведем; с маленьким, конечно. Ты одновременно мощный и… уютный, и я думаю…

Кили не стал дожидаться окончания фразы. Он положил трубку на камень у края очага и, зарычав для убедительности, обхватил эльфийку за талию. Она отшатнулась, утягивая его за собой, и упала на тяжёлую каменную скамью у камина. Повинуясь внезапному порыву, он схватил висящее не спинке скамьи меховое покрывало и накинул его себе на плечи.

– Ты хотела узнать, каково это, обниматься с медведем? – гном прижался к ней, ткнулся лицом ей в шею.

– Да, – Тауриэль крепко обняла его мохнатые плечи.

– Предупреждаю, медведи кусаются.

Эльфийка рассмеялась.

– Тогда мне посчастливилось, что ты на самом деле не медведь.

– Ещё как, – ответил он, а потом прижался к её губам глубоким, нежным поцелуем.

*********

– Я не видел тебя такой счастливой с тех пор, как Кили был младенцем, – сказал Торин сестре.

Они вдвоём сидели за завтраком на следующее утро после пира в честь окончания Йуле. Пока Дис не потеряла мужа, её семья всегда была источником чистой, незамутнённой радости. Принцесса улыбнулась, наливая брату чай.

– Теперь и ты, и оба моих сына счастливы, – ответила она, – И поэтому я наконец-то чувствую себя в горе как дома.

– Твои слова искупают все сомнения и страдания, которые я вытерпел из-за этого места.

– Надеюсь, в госпоже Тауриэль ты больше не сомневаешься, – сказала Дис, намазывая булочку маслом, и в её словах Торину почудился намёк на весёлое удовлетворение.

Он рассмеялся.

– Конечно, нет. Я убеждён, что не смогу оторвать её от Кили, как не смог бы вытащить из золотой жилы драгоценный камень, не разрушив его. Ты разве не видела, как вчера вечером, когда все уже ушли спать, они остались сидеть в большом зале? Я вернулся туда, надеясь с ними поговорить, но у меня не хватило духу прервать их счастливые посиделки у тлеющего камина.

– Ты очень изменился, брат. Как я помню, когда-то ты не испытывал угрызений совести, вмешиваясь в их любовные дела.

Теперь Дис уже откровенно дразнила его. Торин фыркнул. Кто-то, и скорее всего, это был Фили, потому что Кили вряд ли стал бы об этом упоминать, рассказал ей о том, как однажды Подгорный король застал младшего племянника и эльфийку в разгар поцелуя.

– И как я мог подумать, что в этом деле ты можешь занять чью-то сторону, кроме Кили, – признался он, поддразнивая сестру, – Позволь мне сказать, что в качестве позднего подарка по случаю Йуле я недавно решил…

Он не успел договорить, потому что в комнату ворвался его младший племянник, как будто мальчишка чувствовал, что они говорят именно о нём.

– Доброе утро, мама, Торин, – весело заявил Кили.

Когда у парня была причина быть счастливым, энергия всегда хлестала из него через край, и на его жизнерадостность не влияли ни бессонная ночь, ни количество выпитого накануне вина. Торин невольно задавался вопросом, кто ещё, кроме Кили мог быть настолько радостным в столь ранний час, тем более в первое рабочее утро после долгих Йульских праздников.

– Доброе утро, дорогой. Ты уже позавтракал?

– Да, мама. Я пришёл поговорить с дядей.

– Присядь, Кили. Я ещё даже не начал пить чай, – добродушно предложил Торин.

– Прости! – племянник одарил его скромной улыбкой и опустился на стул, – Продолжай, я подожду, пока ты закончишь.

Дубощит с благодарностью кивнул, неспешно глотнул чая, а потом переключился на холодную курятину у себя на тарелке. Кили сел напротив и принялся осторожно и аккуратно разрезать булочку на две абсолютно одинаковые части, а потом до самых краёв намазал каждую половинку равномерным слоем масла. Но когда племянник чайной ложной стал скурпулёзно распределять по булке крыжовенное варенье, стараясь при этом не повредить масло, Торин не выдержал.

– Во имя Дурина, парень, – прочавкал король , набив рот жареной картошкой, – Прекрати мучить эту проклятую булку и скажи, наконец, чего ты хочешь!

– Да, прости! – ложка со звоном упала на блюдечко, расплескав по столу желе. Кили виновато улыбнулся, вытер пятно пальцем и, облизав его, продолжил, – Я пришёл обсудить своё отречение. Я хочу покончить с этим и сосредоточиться на своей свадьбе.

Торин улыбнулся, слова юноши не удивили его.

– Да уж, если ты так торопишься жениться, тебе лучше начать к этому готовиться. Когда, ты сказал, ты хочешь назначить свадьбу?

– В июне, – твёрдо ответил Кили, – А может, в мае. Если успею закончить работу над нашим домом.

– Тогда не трать время понапрасну, особенно на составление нудных юридических документов.

– Знаю. Поэтому я и хочу как можно скорее со всем этим разобраться.

– Кили, – Торин отложил вилку, – Я не хочу, чтобы ты отрекался.

– Что? – от удивления молодой гном даже побледнел, – Но ведь я сам это предложил.

– Я знаю. И не требую этого от тебя. И во время этого похода, и в Совете ты уже доказал свою непоколебимую преданность. И я не стану лишать тебя половины твоей награды.

– Но Торин, я не возражаю. Я понимаю, почему наш народ не потерпит, чтобы эльфийка была связана с троном. Я готов отказаться от своих прав, чтобы получить то, что я ценю намного больше, чем любую корону.

Король покачал головой.

– Я не собираюсь отрезать тебя от себя, от нашей семьи, как будто мне за тебя стыдно. Я вовсе не стыжусь ни тебя, ни Тауриэль. Её любовь к тебе бескорыстна и честна, и это всё, чего я мог бы у неё просить.

– А как же род Дурина? – тихо спросил Кили, будто не мог поверить дядиным словам.

Торин улыбнулся.

– Один Махал знает, зачем роду Дурина нужна эльфийская кровь, я только вижу, что Тауриэль делает твою жизнь счастливой. И этого мне достаточно. После всех неприятностей этим летом на Совете в том, кто достоин наследовать мой трон, я скорее доверюсь суждению Создателя, чем всем этим грызущимся между собой лордам. Если твой сын когда-нибудь станет королём, значит у Махала на то есть свои причины.

Молодой принц рассмеялся.

– Я обязательно скажу Фили, что его первый долг перед короной произвести на свет не меньше семи наследников, – он помолчал, – Погоди-ка, Фили, он…

– Твой брат согласен со мной, – сказал Торин, отвечая на недосказанный вопрос племянника.

Кили широко улыбнулся.

– Спасибо, дядя, – сказал он, и Дубощит вспомнил, как совсем юный племянник так же улыбался ему, радуясь подарку.

И эта яркая, сама по себе бесценная улыбка была дороже любого дара.

– Твои слова очень много для меня значат, – продолжил молодой гном, – А особенно для Тауриэль. Она боялась, что отрёкшись от трона, я навлеку на себя бесчестье, и предложила… Ну, она надеялась избавить меня от позора и предложила мне гораздо больше, чем я мог принять.

– Я слышал об этом.

– Что? – Кили выглядел удивлённым.

– Нет, не от неё. Балин говорил, что она спрашивала у него, могут лит дети от эльфийского брака по гномьим законам считаться наследниками.

Дис тихо ахнула.

– Я никогда не согласился бы с незаконным браком, – заявил Кили, посмотрев на мать.

– Я бы тоже этого не допустил, – согласился Торин.

– И я рада слышать это от вас обоих, – ответила Дис, – Бедняжка Тауриэль! Как она могла подумать, что может такое предлагать!

– Мама, я думаю, она не совсем понимала, что на самом деле значила её уступка. У эльфов законов меньше, чем у нас, и для неё этот брак был бы совершенно законным.

– Понятно, – королю показалось, что его сестра почувствовала облегчение, узнав, что её будущая дочь не собиралась поступаться своей честью, пусть даже ради её сына, – Должно быть, наши обычаи кажутся ей такими же запутанными, как и нам её. Ты должен обязательно спросить её, есть ли какие-то эльфийские традиции, которые бы она хотела бы соблюсти на вашей свадьбе.

– Непременно, – Кили поднялся, – Мне пора в казармы. И дядя… – он на мгновение задержал взгляд на Торине, подыскивая нужные слова и не находя их, – В общем, спасибо, – просто сказал он.

– Всегда пожалуйста, Кили.

Когда юноша ушёл, король посмотрел на сестру. Её глаза были влажными.

– Теперь ты знаешь, что я собирался тебе сказать чуть раньше.

– Торин, я так рада.

Он кивнул, а потом взял половинку булочки, которую Кили намазал маслом, и продолжил свой завтрак.

*********

Дис привезла арфу Торина из Синих гор, и в этот тихий вечер после празднования Йуле он снял бархатное покрывало, чтобы сыграть на ней ещё раз. Золотой инструмент простоял без дела больше года с тех пор, как его привезли сюда. В последний раз король играл на нём, когда его племянники были мальчишками, а за прошедшие полвека они оба стали полностью взрослыми. Торин чувствовал облегчение, удивление и радость оттого, что струны ощущались под пальцами как и прежде, а руки без раздумий принялись наигрывать старые песни. Было так странно, что мышцы сохраняли память лучше, чем разум.

Ему казалось, что руки его снова принадлежали молодому гномьему принцу, который играл эту мелодию впервые, и руки эти ещё не поднимали меч на врага и не работали за плату, как руки простого работяги. С тех пор слишком многое изменилось, слишком многое было потеряно, чтобы Торин и впрямь смог вернуться к своему прежнему “я”. И всё же игра на арфе помогла ему вновь ощутить себя молодым гномом, ощутить рвение, надежду и мужество, сейчас, в этот самый момент, в новом Эреборе, где теперь было его место.

Торин был так поглощён песней, что не услышал, как в дверь его комнаты постучали, пока стук не повторился.

– Войдите! – крикнул он, не прекращая перебирать струны.

Кто бы ни стоял снаружи, он повиновался; король увидел, как полоса света из коридора поползла по полу, а потом исчезла, когда дверь закрыли. Какое-то время он не поднимал глаз, а когда поднял, то понял, что посетитель не был членом его семьи; это была эльфийка, Тауриэль.

Торин хотел остановиться, но она качнула головой, знаком прося его закончить мелодию. Он повиновался, а она стояла, напряжённо прислушиваясь, как будто каждая высокая, словно звон колокольчика нота открывала ей какую-то новую тайну. Возможно, так оно и было, ведь эльфийка никогда не видела короля гномов настолько беззащитным, как сейчас. Торин закончил играть, но всё ещё не отрывал взгляда от резной коробки арфы. Он был совершенно уверен, что знает, зачем Тауриэль пришла сюда, и всё равно казалось очень странным встречаться с ней вот так, наедине, с глазу на глаз.

– Теперь я понимаю, от кого Кили унаследовал свой музыкальный талант, – сказала она наконец, избавляя его от необходимости говорить первым.

Король поднял на неё глаза, эльфийка мягко улыбнулась, и он ответил ей такой же улыбкой.

– Я тут ни при чём. Он учился играть в пабе у шахтёров. Скрипка это не королевский инструмент, – пояснил он с тихим смешком.

– Нет. Но вы одинаково чувствуете дух песни. Думаю, этому нельзя научить.

– Пожалуй, – Торин отставил арфу в сторону, – А ты на чём-нибудь играешь?

– Немного, – на мгновение ему показалось, что Тауриэль застеснялась, – Когда я была молода, меня учили играть на лютне. Я была плохой ученицей, хоть очень люблю музыку. Иногда я пою.

Торин думал, что все эльфы должны быть музыкальны. Считали ли её странной из-за того, что она в полной мере не обладала этим талантом?

– Полагаю, ты пришла не для того, чтобы послушать мою игру, – предположил Подгорный король.

– Нет, Торин, – в этот раз она без колебаний назвала его по имени, – Я пришла поблагодарить вас за всё, что вы сделали для Кили. И для меня тоже.

Эльфийка опустилась перед ним на колени.

– Я был этому рад.

– Я очень люблю вашего племянника и… – глаза девушки заблестели от слёз, – вы дали нам больше, чем я могла надеяться.

Никогда раньше, даже в самых смелых из своих фантазий, Торин не имел дело с плачущими эльфийками, особенно с теми, что вскоре собирались стать ему близкой роднёй. Поэтому в первые мгновения он не знал, что ей ответить, и просто положил руки на её тонкие плечи. Тауриэль широко улыбнулась, несмотря на то, что по лицу у неё текли слёзы. К величайшему изумлению Торина, она вдруг обхватила его руками и положила голову ему на плечо почти дочерним жестом. Повинуясь инстинкту, гном заключил её в объятия сердечным, тёплым жестом, каким обнял бы любого из своих соплеменников. Эльфийка тихонько пискнула, когда у неё перехватило дыхание, но это был совершенно счастливый звук, и как ни странно, Подгорный король обнаружил, что тоже очень этому рад.

* Камень – англ. единица веса, равная 14 фунтам.

========== О свежесть майская ==========

– Всё так, как ты ожидала?

Тауриэль оглядела каменный камин позади Кили. По обе стороны от него зелёный эреборский мрамор был искусно вырезан в форме двух деревьев; их стволы обрамляли стены камина, а ветви сплетались над ним.

– Даже лучше, – воскликнула она, – Тот, что во дворце Трандуила, вырезан не так точно.

Он гордо ухмыльнулся.

– Ну, я хотел, чтобы он отбрасывал правильные тени, когда в очаге горит огонь. Лучше всего будет смотреться при свете костра. Тогда ты вряд ли сможешь сказать, где заканчивается работа каменщика и начинается моя.

Тауриэль перевела взгляд на левое дерево, на которое указывал Кили.

– Я и сейчас этого не вижу.

– Да ладно, мне ты можешь сказать. Я не обижусь. Я же знаю, что я не скульптор.

– Нет, правда, Кили. Я и в самом деле не вижу никакой разницы. Для меня вся резьба выглядит одинаково красиво.

Гном рассмеялся.

– Думаю, любой гном, войдя в комнату, сразу углядел бы разницу. Но если тебе нравится, мне этого достаточно.

– Но в одном я с тобой согласна. Мне эта комната покажется намного красивее, когда в камине будет гореть огонь, а рядом со мной будет муж.

– О! Это напомнило мне, что ты наконец-то можешь посмотреть спальню.

Кили взял эльфийку за руку и нетерпеливо потащил за собой через прихожую к большой двойной двери, за которой, как она знала, находилась спальня. В последние несколько месяцев, пока он работал, ей не позволялось туда заходить, потому что там происходило нечто очень важное, и это была тайна. Кили остановился перед дверями, сделанными из более прочного мрамора и украшенными замысловатым узором, в котором переплетались гномьи и эльфийские мотивы.

– Давай, открывай, – он положил её руку на засов.

Тауриэль сомневалась, сможет ли она сдвинуть с места эти массивные каменные плиты, но послушалась и толкнула их. К её удивлению, тяжёлая дверь повернулась на петлях легко и бесшумно. Открыв вторую створку, эльфийка заглянула внутрь. И форма комнаты, и её размеры были совершенно обычными, поэтому она не заметила ничего необыкновенного до тех пор, пока не подняла глаза к потолку. Вместо угловатого свода, как в большинстве залов в королевском дворце, здесь был высокий необъятный купол. Шагнув внутрь, Тауриэль поглядела вверх. Сейчас комната была освещена тускло, и в тени потолок казался безграничным и глубоким, как ночное небо. И действительно, казалось, что он мерцал в свете факелов. Эльфийка радостно рассмеялась.

– Теперь я никогда не буду бояться просыпаться здесь и думать, что меня погребли заживо.

– Ты ещё не всё видела, – сказал Кили.

Он вытащил из подставки один из факелов и принялся взбираться по лесам, которые до сих пор стояли в дальнем конце зала. По мере того, как гном поднимался, мерцающие и вспыхивающие на потолке огни становились всё ярче. Когда Кили добрался до самого верха, весь купол уже ослепительно сиял, и когда он поднял факел повыше, Тауриэль поняла, почему. Весь потолок был усеян драгоценными камнями, кусочками стекла и осколками зеркал, имитирующими небо, полное звёзд.

Приглядевшись, она начинала узнавать очертания созвездий, в которых сияли особенно яркие камни.

– О, Кили, это чудесно! – выдохнула она.

– Нужно ещё сделать лампы, которые будут отражать свет здесь, наверху, но общий эффект уже можно рассмотреть, – гном выглядел чрезвычайно довольным.

– Признаюсь, мне было интересно, чем ты здесь занимаешься.

– Пришлось полностью переделать старый потолок, ну и чтобы установить все эти звёзды тоже потребовалось какое-то время.

Тауриэль рассмеялась.

– Вот зачем ты просил у меня звёздную карту, – Кили приставал к ней до тех пор, пока она не попросила прислать карту из библиотеки эльфийского короля.

– Да, – согласился он, – Должен признать, к выбору даты свадьбы это не имело никакого отношения.

– Спасибо тебе, meleth. Ты самый умный и самый рассудительный из гномов, – она вглядывалась в него ещё несколько мгновений.

– Я хотел, чтобы тебе было удобно жить здесь, под горой, – он с нежностью смотрел на неё сверху вниз, – Я знаю, что вы, эльфы, чувствуете себя счастливыми под открытым небом, поэтому я старался принести тебе часть небес сюда.

– Ещё ни одна эльфийка никогда не могла претендовать даже на единственную звезду, созданную только для неё, а ты дал мне целое небо, – сказала она, – И ты в нём самая яркая звезда.