Текст книги "После огня идёт снег (ЛП)"

Автор книги: Moonraykir

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Кили… – проговорила Ауда, и её полный боли голос сказал ему, что она знает, что он до сих пор не полностью принадлежит ей. Тем не менее её руки с нежностью скользили по нему, и он подумал, что она благодарна ему даже за такое неумелое притворство, – Я чувствую себя виноватой, – закончила она и опять заплакала.

Он приподнял голову с её груди и посмотрел ей в лицо.

– Что? – всё это была только его вина, ведь он предал Тауриэль и отверг Ауду.

– Я знаю, ты не хочешь, чтобы это было моим, – продолжила она, и слёзы обильно текли из её глаз, – Этот дар был предназначен ей, и я знаю, что не должна быть счастлива из-за того, что получила его вместо неё.

– Ауда?

– Скажи мне, что я могу быть счастлива, – тихо умоляла она, проводя кончиками пальцев по его лицу, и в этом прикосновении было даже больше отчаяния и нужды, чем когда она целовала его.

– Я не понимаю… – повторил Кили.

Конечно, он хотел ей счастья, и теперь видя её несчастной, он был несчастен сам.

– Кили, – выдохнула она, – Я жду ребёнка.

Издав низкий стон, Кили склонился к ней и…

… проснулся в своей постели в капитанской комнате на Вороньей высоте, вцепившись в смятое шерстяное одеяло. Он пришёл сюда на несколько дней, чтобы наверстать упущенное во время Совета время и снова приступить к своим обязанностям. Несколько минут Кили просто молча таращился в темноту, разглядывая смутные очертания стойки с доспехами и оружейных полок; все эти предметы были явным доказательством того, что он находился в сторожевой крепости, а не в королевской опочивальне в Эреборе.

Он вдруг понял, что весь взмок от пота. Сев, Кили отбросил одеяла и спустил ноги на пол, тяжело дыша, как будто долго бежал. Было трудно сказать, что в его сне расстроило его больше всего: мысль о том, что однажды из-за него Ауда и в самом деле почувствует себя несчастной и отвергнутой, или же внезапное, болезненное напоминание о том, что он не хотел, чтобы его будущие дети были рождены кем-то, кроме Тауриэль. То, что он потерял её и жизнь, которую они могли бы провести вместе, было его личным горем, и он будет продолжать переживать это, пока сможет. Но Кили ужасала мысль, что его неотвратимая преданность своей первой любви отравит счастье Ауды.

Он не так уж сильно волновался, когда думал, что она рассматривает этот брак просто как политический контракт; в этом случае никто из них не мог ожидать от другого большой личной привязанности. Но Кили не давало покоя её недавнее признание в том, что она могла бы научиться восхищаться им. А что, если она полюбит его? Как же тогда она сможет вынести осознание того факта, что его сердце навсегда принадлежит другой? Потому что не было никакой надежды, что Кили когда-нибудь ответит на её любовь.

Но что ему было делать? Он не мог забыть Тауриэль, как не мог забыть собственное имя, и всё же он чувствовал, что жестоко было бы держать её между собой и женщиной, на которой он поклялся жениться. Кили встал на ноги, накинул поверх ночной рубашки пальто и, выйдя за дверь, направился к крепостной стене. Свежий ночной воздух немного успокоил его, и несколько долгих минут он стоял, медленно и глубоко дыша, устремив взгляд на одну яркую звезду. что висела на западе, над Лихолесьем.

Наконец он услышал приближающиеся шаги, но, думая, что это часовой, не обратил на них внимания, пока не услышал знакомый грубый голос.

– Ты в порядке, сынок?

– Нет. Совсем нет, – ответил он Двалину, не поворачивая головы.

– Не ожидал увидеть тебя здесь, – старший гном немного постоял рядом, а потом продолжил, – Это очень тяжело, отдать то, что должен. Ты принёс жертву, которую приносит каждый воин, идя в бой, отказываясь от жизни и дома ради блага других. Я скажу тебе то, что сказал бы любому молодому гному перед первой в его жизни битвой: то, что тебе больно и страшно, не делает тебя менее сильным.

Кили просто молча кивнул в ответ, он боялся, что голос выдаст его. В конце концов он сказал:

– Я боюсь не за себя. Я не хочу, чтобы бедная Ауда страдала из-за меня.

– Думаю, ты понравишься ей, – сказал Двалин.

– Вот это-то и пугает меня больше всего! Я никогда не смогу дать ей того, что она хочет. Я не могу её любить.

Старший гном положил руку Кили на плечо.

– Парень, ты будешь обращаться с ней наилучшим образом. И помни, она знала, во что ввязывается, но всё равно приняла тебя. Так что перестань винить себя в том, чего не можешь изменить. Всё это не только твоя вина.

– Спасибо.

– А теперь, если только ты не питаешь особой привязанности к этому куску стены, почему бы тебе не пройтись со мной, пока ты окончательно не пустил здесь корни. Компания мне не помешает.

– Хорошо, Кили повернулся и пошёл рядом с крепким, излучающим спокойствие силуэтом своего родича.

***********

Прощаться с друзьями в каком-то смысле оказалось легче, чем Тауриэль ожидала. Она не чувствовала той резкой обречённости, как при прощании с Кили или же со своими друзьями из Дейла. Она могла надеяться, что со своими эльфийскими друзьями она почти наверняка встретится снова, но когда это случится, она пока сказать не могла.

Однако, с другой стороны, это всё-таки было трудно, потому что Тауриэль обнаружила, что сородичи не разделяют её уверенности в том, что они увидятся снова. По-видимому, они считали, что она просто ищет какой-то безрассудный способ расстаться с жизнью, или что, не найдя такого избавления, она будет блуждать, пока горе не овладеет ею, и она не истает от отчаяния.

Тауриэль поймала себя на том, что снова и снова пытается убедить других, что её отъезд не был актом отчаяния, что она искала жизни, а не смерти. Казалось, именно Леголас почти сразу понял её, но ей стоило большого труда убедить остальных, что за неё не нужно бояться. В результате в конце концов расставание приобрело обнадёживающие краски.

И сегодня, сидя с Морвен за чаем в уголке буфетной, примыкающей к главным дворцовым кухням, Тауриэль в очередной раз повторяла те же доводы, которые приводила уже много раз до этого. Когда-то ей было тяжело говорить обо всём, что Кили значил для неё, однако теперь, когда перед ней стояла задача оправдать в глазах других то, что они считали глупой злополучной любовью, эта правда давалась ей легко.

– Итак, ты твёрдо решила уехать, – заключила Морвен, как будто смирившись.

Тауриэль поставила чашку и внимательно посмотрела на подругу.

– Морвен, но я должна, – сказала она, – Только так я смогу сохранить то, что Кили дал мне.

Выражение лица Морвен было напряжённым, но Тауриэль сразу поняла, что другая женщина не понимает её.

– Ведь это он заставил меня понять, что моя собственная роль в этом мире не ограничивается окраинами нашего леса, – продолжила она, улыбаясь задумчиво и печально, – Мы говорили о том, что когда-нибудь будем путешествовать вместе; я хотела увидеть все те удивительные места, которые Кили описывал мне. И я не откажусь от этого желания, даже если он не сможет быть рядом со мной. Неужели ты не понимаешь: если я останусь, моя жизнь снова станет такой же, как и до встречи с ним, ничего не изменится. А я хочу забрать его с собой, поэтому я должна жить так, как благодаря ему хотела.

Лицо Морвен смягчилось.

– Кажется, я начинаю понимать, – произнесла она, – И возможно, всё так и есть. Нет, прости меня, – темноволосая эльфийка покачала головой, как будто не желая высказывать свою мысль.

– Ты собиралась сказать, что так будет лучше, что мне не придётся смотреть, как он умирает, – закончила за неё Тауриэль, – Я чувствую, что вы все хотите сказать мне это, – ей с трудом удавалось сдерживаться, чтобы её голос не звучал осуждающе.

Она была уверена, что по крайней мере Морвен имела в виду именно это.

– Я знаю, в твоём совете есть доля правды. И всё же я не могу избавиться от ощущения, что это звучит так по-детски, – Тауриэль смотрела на подругу прямо и открыто, – Если я люблю Кили, как смею я просить от него только того, что легко и удобно, а потом оставить его, чтобы защитить себя? Так не поступают из любви. И это не то, чего я хочу.

– Прости меня, Тауриэль. Я никогда не хотела сомневаться в твоей преданности ему, – тихо возразила Морвен.

– Я знаю, – сказала Тауриэль. Возможно, подруга и не совсем понимала её, но её сочувствие и привязанность были искренними, – Я хотела узнать о нём всё: через хорошее и плохое, жизнь и смерть. В нём так много жизни! Ты никогда не была так близка к смертному, ты не можешь знать. И может быть, не все смертные одинаковы, может это что-то в самом Кили, но…

Она помолчала, рассеянно обводя пальцем цветочный узор на фарфоровой чашке. Она до сих пор не знала, как выразить словами то, как огонь жизни, горящий в Кили, вызвал ответное пламя в ней самой.

– Я очень рада, что знала его, пусть даже так недолго. Он подарил мне такую радость. И я даже не могу желать избавления от своего горя, потому что оно тоже является частью любви к нему.

Морвен, явно расстроенная тем, что не может найти для подруги слов утешения, налила ещё чаю и расставила на тарелке перед ними ягодные тарталетки. Тауриэль поднесла чашку к губам, но пить не стала.

– Я бы хотела, – наконец заговорила Морвен, – Чтобы тебе не пришлось так страдать. Хотела бы, чтобы ты не потеряла его!

Она свела к переносице свои тёмные брови.

– Я боюсь не того, что не смогу жить без него, – заверила её Тауриэль, – Но иногда я думаю, смогу ли я когда-нибудь оправиться от того, что лишилась любой возможности жить с ним, – внезапные слёзы, хлынувшие из глаз, потекли по её щекам.

Коротким, резким движением она поставила нетронутый чай; чашка разбилась, и горячая, тёмная жидкость растеклась по столу, намочила буханку хлеба из семян и растопила горку масла. Но ни одна из эльфиек не обратила на беспорядок никакого внимания.

– Кили сказал, что собирается жениться, – продолжила Тауриэль, и в голосе её наконец появилась боль, – Я понимаю, почему он должен сделать это, и всё же сама эта мысль ненавистна мне! Какая-то женщина, которую он не любит, будет просыпаться рядом с ним, родит ему детей и положит его тело в камень, когда он уйдёт! Такие мысли-яд для меня! И как мне вынести осознание того, что я ушла и оставила его другой? Я предала его, Морвен.

Темноволосая эльфийка быстро поднялась и, обойдя вокруг стола, обхватила опечаленную подругу руками.

– Я уверена, что это не так, meldis! – вскрикнула она, прижимая голову Тауриэль к своему плечу, – Кили знает, что ты бы осталась, если бы это было возможно.

Тауриэль долго прижималась к ней, понимая, что эти объятия приносят подруге такое же утешение, как и ей самой. Наконец, она взяла себя в руки и села.

– Пожалуйста, Тауриэль, останься ещё хоть не надолго, – попросила Морвен, всё ещё обнимая рыжеволосую эльфийку за плечи, – Думаю, тебе не следует сейчас оставаться одной, когда твоё горе ещё так свежо. Останься хотя бы на зиму. Позволь твоим друзьям помочь тебе. Мне невыносимо думать, что ты убегаешь и останешься один на один с миром, когда тебе так больно!

– Я не могу остаться! Не могу быть так близко от него! Я уже и так слишком задержалась.

– По крайней мере, не путешествуй в одиночку, – настаивала Морвен, и её лицо опять стало озабоченным.

– В одиночку? – Тауриэль наконец-то мягко улыбнулась, – Если это всё, что тебя беспокоит, то я думаю, что мне не придётся идти одной.

========== Ты выведешь меня на крыльцо ==========

Толкнув дверь в королевскую библиотеку, Тауриэль вошла внутрь. Ей всегда нравилась эта комната с косыми солнечными лучами, падающими сквозь высокие окна на книжные полки из тёмного орехового дерева и роскошные, мшисто-зелёные бархатные стулья. Когда она была ребёнком, для неё всегда было большим удовольствием приходить сюда и, спрятавшись, читать весь день.

Зайдя в комнату, Тауриэль поняла, что она не одна. В алькове слева от неё, кто-то стоял и читал, склонившись над книгой. Лица она видеть не могла, но светлые льняные волосы, рассыпавшиеся по плечам, нельзя было спутать ни с чем. Эльфийка застыла, на мгновение задумавшись, сможет ли она уйти незамеченной. Когда она в последний раз стояла перед своим королём, он смотрел на неё с такой печалью и жалостью, что ей захотелось убежать. В следующее мгновение фигура повернулась, и Тауриэль поняла, что это был не король, а его сын.

– Тауриэль! – Леголас посмотрел на неё, и удивление у него на лице быстро сменилось удовольствием.

– Я пришла вернуть книгу, которую брала у тебя несколько лет назад, – сказала она, как только смогла нормально дышать, – Вчера вечером я нашла её у себя на полке и решила, что пора прочесть или вернуть. Я просидела над ней полночи.

Приблизившись к нему, она подняла книгу, и золотые буквы на синем кожаном переплёте засияли в солнечном свете: Легенда о Лютиэн, сказание об эльфийской принцессе и её смертном возлюбленном.

– Тебе понравилось?

– Да, хотя я думаю, что поэт, возможно, и не понял всего, что в конце концов обрела Тинувьель, – по правде говоря, Тауриэль хотелось хорошенько встряхнуть этого древнего поэта за плечи и сказать, что он был полным дураком, если не понимал, почему женщина может с готовностью променять вечность в обнесённом стеной лесу на одну смертную жизнь и возможность узнать мир за его пределами рядом с мужчиной, которого она любила.

– Может он написал это потому, что тоже её потерял, – Леголас понимающе улыбнулся.

Неужели сейчас он говорил о ней? Когда она оставила свой пост в гвардии, чтобы уйти за Кили, что бы он ни чувствовал к ней тогда, ему наверняка казалось, что он теряет её. И всё же она думала, сейчас он понимал, что на самом деле жаждал не её любви, а любви своего отца.

– Я обещал лорду Элронду привезти несколько свитков из наших архивов, – сказал за её спиной Леголас, – Он хочет сравнить их со своими записями.

– Леголас, после битвы ты просил меня поехать с тобой в Имладрис, – повернувшись к нему, сказала она, – Твоё приглашение всё ещё в силе?

– Конечно, Тауриэль! Ты мой дорогой друг, и я безгранично доверяю тебе. Почему же нет?

Она не ответила на его вопрос, не желая говорить: потому что я выбрала его.

– Я очень хочу увидеть земли к западу от нашего леса, Мглистые горы, что возвышаются во всём своём великолепии, солнце, сияющее в заполненной туманом долине Имладриса и превращающее воздух в золото, – однажды Кили описал ей эту прекрасную сцену, и с тех пор она тосковала по этому месту, – И я бы предпочла поехать туда с другом, а не одна.

Потому что в одиночку было бы невозможно забыть о том, кого не было с ней рядом.

Леголас шагнул вперёд и положил ладони ей на плечи.

– Обещаю, тебе не нужно бояться одиночества, – ответил он с теплотой.

Тауриэль на мгновение со вздохом закрыла глаза.

– Спасибо, что не думал, что я хочу умереть, потому что я ищу способ жить.

Его взгляд был полон сочувствия, но жалости в нём не было.

– Я знаю, каково это, не иметь возможности вернуться в те места, которые ты когда-то знал. Покинуть свой народ, – он несколько мгновений смотрел на неё, а потом добавил, – Но знай, я очень рад, что сейчас ты присоединилась ко мне.

Он отпустил её.

– Мне очень нужен друг, Леголас, – проговорила она.

Манера его поведения изменилась от торжественной до нежно-ободряющей.

– Эриадор это дикое место, – сказал он, – И полностью подходит одному молодому капитану, который никогда не уклонялся от опасностей. Я знаю, что отец никогда не позволял тебе действовать в полную силу. Уверяю тебя, среди Дунаданов всё будет иначе.

– Дунаданов?

– Всё, что осталось от королевства Арнор на севере. Сыновья Элронда патрулируют с ними пограничные земли за жилищами людей и других свободных народов.

Тауриэль кивнула, её уже переполняло возбуждение от предстоящего приключения.

– Думаю, тебе будет что рассказать мне по дороге. Когда ты уезжаешь?

– Я планирую отправиться в путь через две недели, когда эта луна сменится новой, – ответил Леголас.

Последнее новолуние осени. Преддверие Дня Дурина и гномьего Нового года. Это было время, когда она впервые встретила Кили и впервые покинула свой лес два года назад, так что сейчас это было подходящее время, чтобы уйти и вновь отправиться в путь.

– Я буду готова.

**********

До тех пор, пока он не увидел, как Ауда прощается с отцом и остальными членами посольской делегации Черновласов, Кили не осознавал, что где-то в глубине его души таилась маленькая, скрытая надежда на то, что он сможет найти способ избежать этого брака. Теперь же, когда Совет закончился, и последний из прибывших кланов покидал гору, уже нельзя было отрицать реальность его выбора: с этого момента Ауда станет частью его жизни в Эреборе. Около года он будет ухаживать за ней, а ещё через год она станет его женой. Никто не вмешается и не придёт ему на помощь, и он сам, конечно же, не сможет сбежать, чтобы спасти себя, не предав при этом дядю, брата и даже саму Ауду. Когда большие ворота Эребора закрылись за уходящими Черновласами, он почувствовал тошнотворный ужас внутри, и только по счастливой случайности ему удалось добраться до своих покоев, прежде чем его на самом деле стошнило.

Весь следующий месяц он почти не видел Ауду, и это не потребовало от него почти никаких ухищрений. Он часто бывал на Вороньей высоте и один раз в Дейле, а когда возвращался под гору, то запирался в семейной мастерской, пытаясь изготовить подарки, которые он должен был предложить своей невесте во время ухаживания.

Но в этот поздний сентябрьский вечер он чувствовал вдохновения не больше, чем за весь прошедший месяц. Ни металл, ни камень не говорили с ним, чтобы предложить новые, мудрёные формы, способные бросить вызов его мастерству. И уж конечно у него не хватило бы духу, чтобы взяться за те чертежи, которые он когда-то создавал для Тауриэль, и которые теперь лежали на краю его рабочего стола бесполезной кучей бумаг, как мёртвые листья зимой.

Кили со вздохом провёл рукой по волосам, а потом взял угольный карандаш и принялся рисовать контуры ларца для драгоценностей. Он никогда не стал бы дарить ничего такого Тауриэль, эльфийка почти не носила никаких драгоценностей. Конечно, у такой богатой гномьей леди, как Ауда, украшений наверняка будет много, так что такой ларец будет очень практичным подарком.

” Да, практичным”, – мрачно подумал молодой гном несколько минут спустя, разглядывая лежащий перед ним рисунок. Практичным, обычным и невероятно скучным. Потому что это была не та вещь, в создании которой он был особо заинтересован, и девушка вряд ли впечатлится, получив подобный подарок. Тихо ругнувшись, он отбросил карандаш, поднял глаза от стола и замер, увидев Ауду, которая стояла под лампой у входа в его мастерскую.

– Извини, я не хотела подкрадываться к тебе, – быстро проговорила она.

Кили покачал головой, пытаясь побороть раздражение и придать лицу более тёплое выражение.

– Просто у меня проблемы с дизайном, вот и всё, – ответил он.

– Я искала тебя, – призналась она, – Фили сказал, что ты можешь быть здесь.

Кили внезапно ощутил острый укол вины, понимая, что несмотря на то, что был очень занят, должен был найти время, чтобы навестить невесту. Сиф и Фили позаботились о том, чтобы Ауда чувствовала себя в Эреборе желанной гостьей, и он был глубоко благодарен им за доброту. Он и сам хотел, чтобы молодой гномке было уютно здесь, в её новом доме, но испытывая отчаяние из-за неизбежности своей судьбы и боясь поощрять её любовь, он легко позволил себе с головой погрузиться в работу.

– Мне очень жаль, – сказал Кили, – Я должен был прийти повидаться с тобой. Пожалуйста, входи.

Он встал, предлагая ей стул, на котором только что сидел, но она не села, а вместо этого подошла к рабочим столам в дальнем конце комнаты.

– Значит, ты работаешь с золотом и серебром, – проговорила Ауда, разглядывая аккуратно развешенные на стене инструменты.

Внизу, на столах, лежали кое-какие незаконченные вещицы: пара ножниц в форме озёрной птицы с длинным клювом, хрустальный флакончик, украшенный золотым узором, лампа с красноватыми стёклами в форме листьев, изящная серебряная коробочка для хранения табака или чая. Почти всё это было задумано им для Тауриэль.

Ауда взяла серебряный обруч и повертела его в руках, любуясь переплетениями вырезанного по всей длине бриллиантового узора.

– Это очень красиво, – она посмотрела на Кили, – Твоя работа ничуть не хуже той, что делают знаменитые ювелиры в мастерских моего отца.

– Спасибо, – ответил он, – Меня учил Руни, при жизни он был лучшим ювелиром в Синих горах. Дядя хорошо платил ему, чтобы он оставался в наших залах; наследник Дурина должен быть мастером своего дела.

– Должно быть, ты работал долго и часто, – заметила Ауда, наконец-то занимая предложенное ей место.

– Каждое утро я проводил на тренировочной площадке, а вечера в мастерской.

Молодая гномка посмотрела на него, такая суровая рутина явно впечатлила её. Большинство гномов скорее всего предпочли бы быть либо воинами, либо ремесленниками, но не тем и другим вместе, и посвятили бы всё свое время одному из этих занятий.

– Работа ювелира сложна, но для меня это был способ расслабиться, – признался Кили.

И всё же это было не так уж давно, и Ауда по приезде наверняка заметила это.

– А чем ты занят сейчас?

– Да так, ничем, – Кили пожал плечами, – Пока нет. Я…

Он помолчал, пока она изучала карандашные наброски ларца, лежащие на столе.

– Не так уж плохо, – наконец сказала она.

– Для иностранного рынка возможно. Но тебе я бы его не подарил.

– Хм, – Ауда взглянула на стопку набросков в конце стола, – Можно? – спросила она, протягивая руку.

Все эти рисунки были задуманы для Тауриэль, а теперь стали просто реликвиями, и Кили не хотел, чтобы Ауда видела их, но всё же с лёгкостью ответил:

– Да.

Он чувствовал, что обязан оказать ей эту любезность, особенно после того, как последние недели почти не обращал на неё внимания. Девушка придвинула стопку к себе, медленно перелистывая страницы. Кое-что из этих набросков он уже сделал – оловянную фляжку, паучка с драгоценными камнями, нож, – другие же остались просто фантазиями, которые он берёг, и которые теперь уже никогда не станут реальностью.

– Это прекрасно, – выдохнула Ауда, – Если бы ты не был принцем, то мог бы сделать себе имя, как ювелир.

Она перевернула ещё один лист и склонилась над очередным рисунком. Кили заглянул ей через плечо и почувствовал, как у него дрогнуло сердце. Она разглядывала кольцо с извилистой филигранной лентой, украшенное одним-единственным огранённым камнем. Он хотел сделать его из мифрила, вставить бриллиант, а потом подарить его Тауриэль, когда будет просить её стать его женой. На начало помолвки было принято дарить то, что получатель мог бы носить.

– Ты уже сделал что-то из этого? Ты должен, – мягко настаивала Ауда, поднимая стопку рисунков с обручальным кольцом наверху.

Кили понимал, что она просто хотела ободрить его, ведь она не могла знать назначение этих эскизов. И всё же ему было невыносимо видеть, как она восхищается вещами, которые в первую очередь должны были вызвать восторг у Тауриэль, не мог слышать, как она говорит о них так, словно для него это был просто вызов его мастерству или средство спасения от скуки.

– Нет, – резкость в его голосе удивила его самого, – И уже никогда не сделаю. Положи! – он почти кричал.

Ауда посмотрела на него снизу вверх пустыми широко раскрытыми глазами, удивлённая и задетая его вспышкой. Его гнев исчез так же внезапно, как и загорелся, сменившись глубоким, болезненным чувством вины. Вот до чего дошло; он уже игнорирует и отвергает свою будущую жену, как он этого и боялся. Он сам подталкивал её к тому, чтобы она стала той изголодавшейся по любви, несчастной женщиной, которая приснилась ему однажды, и он искренне ненавидел себя за это. Ауда осторожно положила бумаги на стол, и в глазах её блестели слёзы. Кили схватил её за руку.

– Ауда, прости меня! – он всхлипнул, – Я не хотел, прости!

Она ошеломлённо взглянула на него. Кили неловко прижал её руку к своей груди.

– Ауда, я хочу заботиться о тебе так, как ты того заслуживаешь. А ты на самом деле заслуживаешь гораздо большего, чем я тебе дал. Я не хочу причинять тебе боль. Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что я тебя не хочу!

Он ощущал, как по его лицу катятся слёзы.

– Кили! – выдохнула Ауда, слегка поправив свою руку в его так, чтобы она могла прижать к нему ладонь.

Этот жест одновременно был успокаивающим и полным отчаяния.

– И всё равно правда в том, – продолжил он дрожащим голосом, – Я не могу хотеть никого, кроме неё. Я пытаюсь, о Создатель, я… пытаюсь отдать себя тебе. Но я не могу! Я не знаю, как! Ауда…

– Я знаю, что ты любишь её, – тихо ответила она, по её щекам тоже текли слёзы, – И тебе не нужно притворяться, что это не так. Нам обоим будет легче, если ты не будешь притворяться.

– Легче? – жалобно повторил он, – Легче не обращать на тебя внимания, ранить тебя? Будет легче, если между нами всегда будет другая женщина?

Ауда пристально смотрела на него, не в силах ответить.

– Ты будешь моей женой, Ауда. Будешь рожать моих детей, – Кили отпустил её руку и нежно обхватил ладонями её лицо, – Если нам суждено быть вместе, я хотел бы, чтобы между нами всё было лучше, чем есть сейчас. Я бы хотел… – он на мгновение закрыл глаза, потом открыл их и посмотрел ей прямо в лицо, – Я бы хотел не любить Тауриэль, – говорить это было больно, и всё-таки было бы не так больно, если бы он мог игнорировать те чувства, которые не мог изменить.

Несколько долгих мгновений Ауда просто смотрела на него, лицо её прояснилось, как будто она увидела в нём что-то новое.

– Ты не должен так говорить, – тихо, но твёрдо возразила она.

– Что? – Кили выглядел совершенно несчастным.

Что с ней было не так, если она хотела, чтобы он женился на ней, признаваясь в любви к другой женщине.

– Кили, – Ауда убрала руки от своего лица, – Твоя любовь к Тауриэль драгоценна. И ты не должен желать, чтобы она исчезла.

– Но это только навредит нам обоим, – слабо запротестовал он.

– Тише, – она сжала его ладони, – Это не правда. Послушай, я видела, как сильно ты ей предан. Если бы меня любили так, как ты любишь её, я хотела бы испытать это. Я бы хотела иметь возможность жить с такой любовью, – она облегчённо вздохнула, – Кили, я освобождаю тебя.

Кили был настолько шокирован её словами, что ему показалось, что сердце вот-вот остановится.

– Что? – снова пробормотал он.

Ауда чуть заметно улыбнулась.

– Да, Кили. Иди и женись на ней, – и добавила, видя, что он продолжает молча смотреть на неё, – Ты не веришь, что мне есть дело до любви? Это правда, когда-то я думала, что любовь это в лучшем случае роскошь, а в худшем глупая выдумка, противоположная чести и долгу. Но ты и твоя семья научили меня думать иначе.

– Но твой клан и договор… – Кили возражал только из чувства долга.

– Я скажу отцу, что мы оба будем несчастны в этом браке. Как бы он ни был честолюбив, он слишком добр, чтобы заставить меня выйти замуж против моей воли.

Молодой принц глубоко вздохнул. Неужели это был конец? Неужели он и в самом деле избавился от страшившей его судьбы, от брака без любви, который вынудил бы его одновременно предать и Тауриэль, и Ауду? Он был свободен, так неожиданно и удивительно свободен! И от осознания этого факта ему вдруг стало так легко, как будто тяжесть самой горы спала с его груди. Он мог вернуться к Тауриэль, и он даже не надеялся на это.

– Благодарю тебя, Ауда, – сказал он.

Молодая гномка задумчиво улыбнулась.

– Знаешь, если бы когда-нибудь ты действительно был моим, мне было бы жаль тебя терять.

– Гм… – забормотал Кил, раздумывая, не стоит ли ему извиниться.

Ауда угадала его замешательство.

– Это просто комплимент, – тепло сказала она.

Потом она встала на цыпочки и поцеловала его в щёку прямо над краем бороды, которая за последние несколько недель стала густой и тёмной. И впервые за прошедшее время у него не возникло желания отшатнуться.

– Пусть Махал найдёт тебе того, кто заслуживает тебя намного больше, чем я, – сказал ей Кили.

Девушка покраснела и отвела взгляд.

– Теперь, если ты вернёшься в мои покои, я верну тебе твой первый подарок.

Кили взял её за руку и повёл к двери.

– О, возможно, тебе стоит позвать одного из надёжных друзей. Моим свидетелем будет Кара, но ты тоже должен кого-нибудь привести.

– Хорошо, ответил он, и они вместе вышли из мастерской.

**********

Торин совсем не удивился, когда после ужина Кили попросил позволения поговорить с ним наедине. Чуть раньше днём Двалин как бы между прочим поинтересовался, говорил ли уже король со своим племянником, но о чём именно должен быть разговор, суровый воин не уточнил. Возможно, Торин и забыл бы об этом, если бы за ужином Кили не показался ему каким-то особенно неприкаянным.

Теперь же, в пустой гостиной в королевских покоях его младший племянник выглядел настолько беззащитным, что Торин сразу же подумал, что не видел парня настолько расстроенным и беспокойным с тех пор, как он расстался с Тауриэль два месяца назад. Он не сомневался, что Кили до сих пор страдал от этой потери, но сейчас, похоже, его мучило что-то другое.

– Торин, я не знаю, что делать, – сказал он, как только за ними захлопнулась дверь, и нахмуренные брови ясно говорили о его нерешительности.

– Неужели? – спросил король.

Подобные вещи редко становились для Кили проблемой, обычно этот порывистый юноша казался вполне уверенным в том, чего он хочет, независимо от того, собирался он следовать своим желаниям или же нет. Торин невольно спрашивал себя, не была ли истина в данном случае такой же.

– Ауда отказала мне, – проговорил наконец младший принц, пристально глядя на дядю.

– Вот, значит, как, – новость была неожиданной, но совсем не катастрофической.

– Я не просил её об этом, – в отчаянии сказал Кили.

– Я знаю это, – заверил его Торин.

Теперь мучившая его племянника дилемма была ему предельно ясна: парень хотел вернуться к возлюбленной, но думал, что поступая так, нарушит данное им слово.

– Ауда объяснила тебе причину?

– Она говорит, что я должен быть с Тауриэль, – вид у молодого гнома был чуть ли не виноватый.

– Что ж, это меня не удивляет.

– Что?

Кили удивлённо поднял брови; слова дяди застали его врасплох. Король с трудом сдержал улыбку, вспоминая нечто, чего не заметил его племянник.

– Конечно, я не ожидал того, что она откажет тебе, но всё же… Кажется, ей пришлась по душе мысль, что твоя мать вышла замуж по любви и родила в этом браке двух достойных сыновей.

– И что мне теперь делать? Ведь наш брак был необходимым условием для поддержки её отца.

– Раз она тебе отказала, ты вряд ли что-то можешь с этим поделать, – задумчиво проговорил Торин, – Результаты голосования не могут быть изменены, и ты придерживался своей части соглашения. Думаю, если вопреки древним законам и традициям казад отец будет принуждать Ауду к замужеству против воли, это вызовет гораздо больший скандал.