Текст книги "Звездный демон (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Он прикрыл глаза с видом почти блаженства. Менес только сейчас понял, что значит демон.

Демон, который готовится его пожрать.

Юноша сел на пол и уткнулся взглядом в мозаику. С пола на него тоже смотрело огромное око Ра, тщательно выложенное желтой яшмой, сердоликом и перламутром.

Менес знал, что надежды нет.

Вот-вот сюда принесут книги Хат, и тогда Ра уничтожит сначала его, а потом их – уничтожит правду и самую память о правде… Вот-вот раздадутся шаги вестника…

Шаги раздались, и Менес издал горлом тихий стон: ему было только тринадцать лет. Он стиснул зубы, готовясь принять смерть.

Лязг, означающий жест покорности со стороны очередного человека. Звериный рык из человеческих уст:

– В казармах ничего нет, господин! Мы искали везде!

Менес вскинул голову и вытаращил глаза; но тут же, каким-то еще бодрствовавшим спасительным чутьем осознал, что это, возможно, его единственная надежда. Юноша опять уткнулся взглядом в землю. Он весь превратился в слух.

– Ничего нет? – медленно переспросил бог. – В самом деле?

– Воистину, господин!

– Мой сын невиновен, он не мог даже помышлять об измене! – прозвучал тут человеческий голос, мужской голос, сорванный отчаянием. – Пощади его, великий Ра!..

Несчастный Сит-Ра пережил в эти минуты такие же муки, как и сын, – а может, даже и худшие.

Великий бог молчал несколько мгновений, заставляя свои жертвы терпеть на последнем пределе. Потом сказал:

– Хорошо.

Менес сглотнул и воззрился на Ра открыв рот. Он за эти мгновения истек потом, лицо было пепельным, волосы налипли на глаза – Менес являл своим видом истинно жалкого мальчишку-дикаря, неспособного даже мыслить, не то что устраивать заговоры. Может быть, это и побудило Ра помиловать его.

– Но я отошлю его немедленно, – продолжил бог. – Ему отныне запрещается смотреть мне в лицо. Он будет служить в дальнем гарнизоне, на самом севере.

Сит-Ра несколько мгновений смотрел на своего повелителя с тем же затравленным выражением, что и сын, – потом опять покорно склонил голову.

– Твоя милость безгранична, великий бог…

– Это так, – сказал вечно юный демон.

Он прикрыл глаза, потом прибавил:

– Пусть еще раз обыщут казармы, а также сад. Если будет найдено свидетельство преступления, твой сын будет казнен.

Сит-Ра содрогнулся, точно раненный в спину.

– Да, господин.

Ра безразлично посмотрел на Менеса и заключил:

– Уберите его.

И опять прикрыл глаза, как будто все его верные рабы ему смертельно надоели.

Менеса продержали под стражей до вечера – пока не обыскали казармы и сад: ничего так и не нашли.

Менес понял, что его спас какой-то друг. Неужели Неру?..

Не позволяя ему более предстать пред очи Ра, сына начальника стражи в тот же день отправили на север – очень далеко от Мен-Нефер-Ра, очень далеко от Киа и от всякой возможности восстания.

========== Глава 19 ==========

На другой день Неру, старый и старший товарищ Менеса, встретился со своим бывшим учителем. Неби, как и прежде, жил во дворце, и, как и прежде, учил жрецов Ра. Возможно, только поэтому он был все еще жив.

Неру удалось подстеречь учителя за стенами дворца: ему, считавшемуся почти взрослым, давалась свобода почти как взрослому.

– Господин, – глубоко взволнованным голосом сказал он недоумевающему и почти испуганному Неби, – вот, взгляни…

Он протянул учителю папирусы Хат, едва не стоившие жизни Менесу.

Неби тотчас понял, что ему дают, и чуть не шарахнулся от юноши. Но потом взял свитки дрожащей рукой; лицо учителя покрыла бледность.

Он быстро убрал папирусы под плащ.

Оба, не сговариваясь, огляделись: в Мен-Нефер-Ра, как всегда, царило торжественное золотое молчание. Днем, в жару, жители предпочитали не выходить из домов: и вообще, мирные жители города бога держались чинно и тихо, понимая, что живут здесь из милости. Господами Мен-Нефер-Ра были божественные воины, а те занимались подготовкой и стояли на постах далеко отсюда.

– Зачем? – едва шевельнув губами, спросил Неби.

– Ра не бог. Он – демон, – так же едва слышно ответил юноша. – Я хочу, чтобы ты это узнал, господин Неби.

Неби усмехнулся.

– Ты только сейчас это понял, сын мой? Ра – демон, это знают все живущие в Та-Кемет, кроме вас, его питомцев. Но что нам проку в этом знании? – Он указал себе на грудь, на то место, где спрятал папирусы. – Ты подведешь нас обоих под беду, только и всего.

Неру побледнел.

– Будь осторожен! Я хочу, чтобы ты спрятал эти свитки, отдай их своим друзьям… или сам укрой…

– Благодарю за честь и доверие, – сказал Неби, опустив глаза и сгорбившись. – Только это ничему не поможет.

Он повернулся и удалился, не сознавая, что только что опроверг сам себя – когда-то Неби остерегал свою дочь, говоря, сколько людей гибнет за слова. Теперь Неби говорил о бессилии книжников и книг.

Чтобы поднять людей на борьбу, нужны были не такие люди, как он, – иной выделки, иной ковки. И больше всякой борьбы Неби хотел сохранить свою дочь. Свое последнее дитя, сокровище для отца и безделицу для богатых господ: потому что она – низкорожденная, потому что она – женщина.

Неби спрятал папирусы Хат подальше от чужих глаз, и от глаз собственной дочери – прежде всего: Неби не знал, что именно Киа извлекла эти запрещенные книги на свет. Но теперь не имело значения, кто это сделал. Неби хотел затушить искру мятежа прежде, чем она разгорится в пламя: юный бунтовщик выбрал для своей тайны плохого поверенного.

А может, Неби оказался мудрее всех.

Спустя день после встречи Неби со своим учеником Ра произвел ревизию дворцовой библиотеки.

Гоаулду потребовалось на это всего три дня, хотя действовал он в одиночку. Он сам когда-то разработал систему письменности для землян… из благих побуждений…

Ему было скучно с неразвитыми животными, а их следовало хоть немного облагородить, чтобы они оказались пригодны для служения высшей расе. Но тексты, с тех пор написанные так называемыми учеными таури, были смехотворно примитивны – почти все. Во всяком случае, все, которые Ра обнаружил в своей библиотеке, пополнявшейся по капле в столетие.

Некоторые книги даже развеселили его – люди выдумывали о высших существах, подобных ему, такие небылицы, что их оставалось только пожалеть. Если бы Ра был склонен к жалости по отношению к животным, лишенным интеллекта. Человеческие фантазии не выходили за предел маленького круга их знаний о мире – о жизни, природе, культуре, космосе они не знали почти ничего, и заслуживали только кнута и эксплуатации.

Однако история с тем мальчишкой, сыном начальника стражи, встревожила Ра. Он подумал, будто что-то упустил… будто пропустил в свое книгохранилище книги более высокого уровня, нежели те, по которым учились дети-жрецы. Такие книги существовали, но им велся строжайший учет: их держали у себя мастера виман и копий, отвечающие за их сохранность и секретность жизнью. Но ничего подобного гоаулд в библиотеке не нашел.

Должно быть, и вправду клевета…

Но гоаулд всерьез задумался, не стоит ли ему снизить уровень грамотности своих приближенных. Сделать это будет нетрудно: взять нового учителя жрецов. Неби ему понравился умом и талантом… Ра казалось, что этот простолюдин несколько превосходит интеллектом других обезьян и может делать из своих учеников существ, хотя бы немного способных к общению с гоаулдом.

Наверное, Ра непозволительно расслабился. За развлечения слишком часто приходится платить спокойствием.

Решено: он отошлет Неби и возьмет на его место кого-нибудь другого – конечно, из знати, конечно, помоложе и более управляемого. А что сделать с этим таури?

Ра сперва думал убить его, но потом решил, что это, пожалуй, вызовет шум. Неби обезьяны… почитали, во всяком случае, те из них, кто был наиболее способен к абстрактному мышлению. И тогда гоаулд решил отправить Неби обратно в его родную деревню. Исполнители этого приказа воспримут его как знак высокой милости к… возможному подстрекателю и распространителю нечестия. Сказать ли им о том, что Ра подозревает Неби в измене?

Нет.

Таури додумаются до этого сами, как до всех своих небылиц.

Неби и его жену выселили из дворца и отправили в деревню, как и привезли сюда, – на обыкновенной барке. Довольно с них божественных чудес. Теперь эти людишки смогут любоваться ими только издали… и оплакивать свою судьбу.

Двух селян выбросили из лодки на берег и тут же оставили, не оглядываясь на них и не задумываясь, как они будут жить. Пусть живут в грязи, которой только и заслуживают. Или умирают в этой грязи. Туда им и дорога.

Крепкие и недалекие воины Ра, которым поручили вернуть учителя с женой в деревню, быстро домыслили, почему это было сделано. Изменнические настроения. За такое полагалось казнить! А великий бог сохранил мятежникам жизнь!

Поистине, безгранична милость живого солнца.

Неби, морщась от боли, – он получил напоследок по ребрам божественным копьем – встал с земли и поднял жену. Бедная женщина тихо плакала.

– Что теперь будет, муж мой…

– Что будет? Что всегда было: злая сила, которая над нами, – ответил Неби. – Благодари богов, что нас не убили.

Жена, вздрогнув, взглянула на него.

– Богов? А там тогда кто?

Она посмотрела в сторону сияющего города, казавшегося утерянной сокровищницей, и повела подбородком, не решаясь кивнуть на Мен-Нефер-Ра.

Неби тяжко вздохнул.

– Я бы рад сказать: там бог, жена моя. Но это не бог…

Неби смотрел так потерянно, точно искал бога и нашел… подделку. Как фальшивое золото.

Жена утерла глаза. Ей было уже безразлично, бог там или не бог.

– Мне страшно за Киа, – сказала она. – Наша дочь теперь у них, нам ее уже не увидеть!

Неби сурово кивнул.

– Да, Киа у них. Но это…

“Это лучшая участь”, – хотел закончить поселянин; но смолчал.

Он взял жену под руку, и они пошли в свою нищую деревню.

Киа узнала о том, что Менес изгнан, из уст Мерсу. Ее муж – вот уж кто был образцовый солдат Ра! – долго осыпал проклятиями сына Сит-Ра, а когда выдохся, начал хвалить себя. Он никогда не изменял долгу! На него не могла пасть и тень подобного подозрения!

Киа молча и убито ждала, пока муж замолчит.

Узнав, что Менес отправлен в ссылку, она почувствовала себя так, точно ее солнце погасло среди дня. В Менесе для нее как-то незаметно сосредоточилось все: любовь, надежда на перемены, восприимчивый ум… Если Менеса уличили в преступлении, значит, и свитки Хат, скорее всего, погибли.

– Что ты так огорчилась? Ты должна радоваться, что преступника изобличили! – сказал Мерсу, глядевший на ее лицо в полном недоумении. – А нас ждет прекрасная жизнь! Ты родишь мне сыновей, а я, может быть, скоро стану десятником, а потом поднимусь еще выше!

Киа посмотрела на него и ничего не сказала. Она вдруг ощутила себя так, как чувствовал себя Ра, разговаривая с землянами.

– У меня болит голова, – мрачно сказала она мужу. – Прошу тебя, дай мне покой!

Мерсу раздраженно тряхнул волосами, потом быстро вышел из комнаты.

Когда муж наконец избавил ее от себя, Киа обхватила голову руками и горько заплакала. В висках у нее стучали слова Мерсу: о сыновьях, которых она ему родит. Кто знает, кого и на что она может ему родить?

Киа опять ощутила божественную ласку… убийственную ласковость руки, гладившей ее по животу. Наверное, то же самое Ра делал с ее сестрой, и Бекет не выдержала этого.

“Если узнаю, что беременна, я убью себя, – вдруг подумала Киа, ощутив решимость это сделать. – Или сбегу, чтобы мой ребенок не достался Ра!”

Она понимала, что ей теперь остается только ждать. Чего?

Когда Киа достигли вести об изгнании родителей, она рванулась было во дворец, но ее удержал муж: угрозами, едва ли не ударами.

– Не смей просить за них! Они преступники! – приказал ей яростный Мерсу. – Если не оставишь этих мыслей, я сочту, что и ты такая же!..

– Я не буду за них просить, – чистосердечно сказала Киа. Она знала, что умолять это чудовище в золотой маске бесполезно. – Я только хочу узнать, не осталось ли во дворце вещей моего отца, которые я могла бы забрать себе.

– Это проклятые вещи!.. – дернулся было Мерсу; но вдруг остыл. Жена сказала хорошо. Добро преступников должно доставаться праведным людям.

– Хорошо, иди, я тебе разрешаю.

Киа сдержанно поклонилась мужу, потом вышла – отдавать приказания рабам.

Пока она собиралась во дворец, в голове ее лихорадочно кружились мысли, которых Киа никак не могла ухватить: зачем она делает то, что делает? Чего хочет?

Потом Киа оставила раздумья и положилась на судьбу. Она просто не могла больше сидеть сложа руки.

Киа доставили во дворец на носилках, как и в прошлый раз. И, как и в прошлый раз, она оставила своих носильщиков позади и направилась ко дворцу. Может быть, пропустят?

Киа почти не надеялась на это; ее и не пропустили.

После случая с Менесом дворцовая стража смотрела в оба.

Киа побрела в сторону пустыни, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза – она вспомнила, как на этом самом месте они с Менесом чуть не предались любви; но что-то им воспрепятствовало. Как препятствует всегда.

Киа остановилась и огляделась; горячий ветер ерошил волосы, песок лез в глаза, и Киа раздраженно протерла их. Недалеко от дворца, вне ограды, располагалось сооружение, о назначении которого Киа знала давно: посадочная площадка для виман. Киа еще ни разу не приближалась к ней.

Сама не зная зачем, Киа побрела к квадрату каменных стен.

Ей хотелось хотя бы прикоснуться к мужской силе, к свободе. Ах, почему она не мужчина!

Стражник, охраняющий вход на площадку, вдруг угрожающе щелкнул копьем: на конце его раскрылся огненный цветок. Киа вздрогнула и остановилась, потом грустно улыбнулась.

Она могла бы продолжить путь – и идти, пока ее не застрелят. Почему нет?

Киа повернулась и побрела обратно, к своим рабам. Что у них за разум, интересно, вяло думала она. Наверное, место, которое полагается занимать разуму, у рабов занимает страх.

Кто в Та-Кемет не раб?

========== Глава 20 ==========

Спустя несколько месяцев Неру исполнилось пятнадцать лет, и он получил в пользование виману.

Сын дворцового стражника-“Хора” готовился в свой черед принять соколиную маску и копье, заступив на место отца, который уже утрачивал силу и лоск, необходимые для такой почетной должности. Охранители бога должны были сами выглядеть как боги, неподвластные смерти. А возраст отца Неру уже подходил к сорока годам – старость для служения божественной особе. Скоро его должны были удалить от двора и сослать в удаленный гарнизон: доживать свои дни на службе без маски, с обыкновенным луком и копьем. Хотя они едва ли пригодятся – вся Та-Кемет в таком страхе перед Ра и звероголовыми богами у него в подчинении, что и простым солдатам едва ли можно опасаться каких-нибудь выступлений.

Зато тем, кто когда-то состоял в страже Ра, была обеспечена сытая и бестревожная старость. Ра позволял им кормиться со своих земель, облагая поселян налогом в пользу воинов.

Хотя вся земля со всем, что на ней произрастало и кормилось, принадлежала Ра.*

Состарившихся отцов подпирали и молодые сыновья, заступавшие на их места в войске или страже. Неру знал, что скоро станет кормильцем своего отца, и служил усердно – и его быстрые успехи позволили ему добиться для себя особенных отличий. Летательных аппаратов у Ра имелось не так много, и пилоты особенно ценились. До соколиной маски Неру еще не дорос; но виману он начал осваивать заблаговременно.

Скоро ему предстоит облетать Та-Кемет, зорким соколиным глазом высматривая непорядок – и поражать мятежников небесным огнем, буде таковые найдутся…

А пока Неру упражнялся под руководством учителя, осваивая полет на чудесной машине над пустыней, делая все более широкие круги и опасные виражи, пугая шакалов и коз; но каждый раз к вечеру смирно возвращался на площадку, где птицы бога дожидались очередного полета под охраной божественных воинов.

Виманам велся строжайший учет – пожалуй, более, чем каким-либо другим аппаратам Ра. Это была техника, таившая в себе наибольшую опасность. Если бы Неру сбежал, улетев на доверенной ему вимане, и стражников, охраняющих эти аппараты, и его учителя немедленно бы казнили.

Не говоря о том, что таким поступком Неру убил бы своего отца, старого честного служаку.

Как Ра умел связывать людей – любовью, страхом и долгом!

Хотя, вероятнее всего, Неру просто не удалось бы сбежать таким образом. За ним в погоню тотчас устремились бы опытные воины-пилоты, обученные, помимо прочего, и сражениям в воздухе; Неру нагнали бы и сняли выстрелом, после чего, тем не менее, казнили бы и его учителя, и его отца.

Юноша, у которого наконец открылись глаза, слишком хорошо понимал все это, чтобы попытаться воспользоваться дарованными ему преимуществами.

Менес заканчивал подготовку в отдаленном северном гарнизоне – очень далеко от южной столицы. Вначале к нему относились с подозрением и неприязнью, зная, что дыма без огня не бывает: отрешению от почетнейшей службы в Мен-Нефер-Ра должна была быть причина. Но Менес показал себя таким исполнительным и стойким юным солдатом, что вскоре и на новом месте оказался на хорошем счету.

Причину ссылки он, глядя открыто и честно, объяснял происками завистников, ревниво относившихся к сыну знатного человека, которого ожидало блестящее будущее.

Ему не сразу, но поверили – после того, как Менес заявил, что будь он истинно виновен в преступлении против бога, его бы казнили. Почему, в таком случае, Ра поверил клевете и сослал сына начальника стражи, никто не задумался. Ведь Ра – всеведущ, разве можно обмануть его око?

Но люди, окружавшие Менеса, в большинстве своем не были склонны к размышлениям. Они не были подготовлены к размышлениям ни воспитанием, ни теперешней службой. Пища, волею Ра питавшая умы воинов в гарнизонах Ра, была очень скудна.

Когда Менесу исполнилось четырнадцать лет, он получил первое серьезное задание – зашумела полупустая деревенька поблизости, отказывавшаяся платить налог. Старики и старухи с детьми, на которых приходилось только несколько мужчин, заявили, что лучше умрут от копий, чем с голоду.

Эту деревню недавно опустошили по приказу Ра – самых сильных мужчин забрали на небо для добычи наквада. Оставшиеся селяне больше не могли платить Ра зерном в нужном количестве.

– Там их мало, – с пренебрежительной усмешкой сказал Менесу еще молодой и полный сил начальник гарнизона, “Себек”. – Они сейчас упрямятся только потому, что не пуганы как следует. Внушить им смирение легко, и ты пойдешь вместе с отрядом! Проверим тебя в первом бою!

Менес взглянул в уродливую крокодилью морду.

– Боя не будет, господин, – ясным голосом сказал он. – Много чести для такого отребья!

Он почтительно поклонился и остался в таком положении.

– Прошу дать мне божественное копье, – проговорил Менес, и только высказав дерзкую просьбу, поднял глаза снова.

Глаза “Себека” полыхнули, плечи содрогнулись – болотное чудище усмехнулось.

– Божественное копье! Что ж, ты того стоишь, хоть и мальчишка!

– Возьмите еще лодку и мешки, чтобы увезти хлеб, – улыбаясь, сказал Менес; глаза его сверкали.

Тяжелая бронированная лапа дружески ударила Менеса по голому плечу, оставив красные вмятины. Юноша не дрогнул и даже не поморщился.

Отряд состоял всего из шести человек – один “зверобог” в соколиной маске, десятник; трое рядовых воинов с копьями и двое – с божественным оружием. Одним из таких копьеносцев был Менес. В отряде оказался еще один юноша его лет, но ему божественного копья не доверили.

Потому что в этом юном солдате не было той уверенности, той злости, что в Менесе: оружие бога могли держать только достойные руки, особенно когда это видела чернь.

Каратели отправились по реке. До деревеньки было рукой подать; и, однако же, эти люди осмелились бунтовать в виду гарнизона…

С лица Менеса не сходила жестокая усмешка. На нем была такая же форма, что он носил, когда жил при дворце: белая юбка, воротник-доспех и шлем, через отверстие в котором была выпущена длинная коса. Копье казалось на вид тяжеловато для юношеских рук, но Менес нес его так, как будто оно не имело веса.

Менес не знал, заметили ли их издали селяне – только надрывно залаяла чья-то собака, должно быть, такая же голодная, как и хозяева. Отряд приблизился к плетеной изгороди, обмазанной глиной; та повалилась с одного боку, но и так ничего не отгораживала.

Тем, кто единственно мог бы их ограбить, такие стены были не препона.

И сейчас эти грабители спокойно прошли по упавшему плетню и стали посреди селения, которое казалось вымершим. Из глинобитных хижин не доносилось ни звука. Собака, привязанная к изгороди, теперь редко жалобно тявкала.

Начальник отряда взял копье наперевес; оружие щелкнуло.

– А ну выходи! – рявкнул он своим устрашающим голосом.

Ни звука в ответ; и тогда Менес, державшийся чуть позади, взял наперевес свое копье и спокойно выстрелил в землю посреди деревни. Самих воинов на миг оглушил грохот и ослепила вспышка. Полетели комья земли, дождем осыпавшейся на плечи карателей.

Менес услышал женские крики, увидел какое-то движение; с другой стороны приотворилась дверь.

– Если никто не выйдет, застрелю пса! – сказал юный воин и прицелился в собаку.

Но селяне уже и так выползли из домов – согбенные, загорелые до черноты, одетые в лохмотья. Преждевременно состарившиеся. Из-под рваных накидок, из-под черных и седых спутанных волос смотрели враждебные испуганные глаза.

– Что вам надо? – наконец спросил какой-то мужчина. – Мы все отдали, больше ничего нет!

– Отдавайте пшеницу, или всех положу на месте! – рявкнул “Хор”. Он снова щелкнул копьем-огнеметом.

– Да какую пшеницу, мучитель! – пронзительно крикнула старуха с порога другого дома. – Твой бог сперва всех наших мужчин забрал, а потом весь наш хлеб спалил, слышал, какая засуха была? А теперь подавай ему зерно! Нет у нас ничего! Стреляй, все одно помирать!

– Погоди, господин, – попросил тут Менес, быстро выступив вперед; иначе глотку голосившей старухе и вправду мог заткнуть выстрел.

Юноша повел копьем, как будто тоже целясь в женщину; и та вдруг умолкла.

– У вас совсем ничего не уродилось? – спросил он, пристально глядя на нее.

– Уродилось, – сказала бабка; она явно оробела, как будто ее пыл вдруг погас. – Да только мало…

– Давайте сколько есть, – перебил юный воин. – Если бог требует больше, чем вы можете дать, заберем все подчистую. Где зерно?

– Мы не скажем! – крикнул мужчина, второй отчаянный человек в селении.

Менес пожал плечами.

– Ну так мы сами обыщем всю деревню и найдем ваше зернохранилище. Это недолго.

Селяне молчали, припав к земле и глядя исподлобья на своих врагов. Что они надеялись выгадать?

– Господин, кажется, это здесь, – произнес Менес, углядев большое строение, напоминавшее амбар. – Пусть приготовят мешки. Мы увезем все сразу.

Хлеб и в самом деле нашелся там, где Менес и сказал, – и его было действительно мало. Они обрекали деревню на голодную смерть.

Когда воины уже взвалили на свои крепкие плечи несколько небольших мешков с пшеницей и собирались под общий вой покинуть селение, та же старуха крикнула им в спину:

– Что же нам теперь есть?

– Ешьте семена лотоса. Ешьте землю, – спокойно отозвался Менес; глаза его блестели. – Ра повелел, чтобы было так: так и будет!

– Он демон, твой Ра!.. – крикнула старуха, брызжа слюной.

Начальник резко развернулся; копье его, вспыхнув огнем, раскрылось.

– Не стоит, господин, она и так скоро помрет! – сказал Менес, быстро шагнув к “Хору”. – Мошкара не может укусить солнце!

– Отлично, – похвалил его начальник, когда они погрузили пшеницу в лодку и отчалили от деревни. – Ты далеко пойдешь, парень!

– Слава великому Ра, – сказал Менес, взглянув на “Хора” и тут же потупившись. – Это он дает нам силу, чтобы усмирять нечестивцев!

– Слава Ра! – воскликнули воины, потрясая оружием. – Да живет Ра вечно!

Менес замолчал, никак больше не пытаясь выделиться и не упоминая о своей доблести. Начальнику очень понравилась скромность новобранца, а еще больше – его свирепость и беспощадность, неожиданные в таком юнце. “Хор” даже подумал было представить Менеса к награде, но потом решил, что для первого раза это чересчур. Мальчишка еще загордится.

– Так твой отец начальник стражи бога, такой большой господин? – спросил “Хор” Менеса, как будто сам не знал. – Чем ты-то сплоховал?

– Я не подошел для служения великому богу. Может быть, пригожусь здесь, – ответил тот, не улыбаясь и думая о чем-то странном.

Начальник качнул своей страшной птичьей головой.

Мудреный мальчишка, рановато его представлять к награде. Пусть еще послужит, покажет себя.

* Такой социальный строй в значительной степени списан с подлинного древнеегипетского социального строя, с его обожествлением фараона и закрепощением деревень, облагавшихся налогом в пользу приближенных царя, воинов и жрецов.

========== Глава 21 ==========

Киа мерила время сезонами года* – так однообразны и тоскливы были ее дни, и так быстро мелькали они один за другим, как спицы колеса.

Со дня расставания с Менесом прошло время ахет, время перет, время шему; потом опять ахет, перет, шему. Когда наступил третий сезон ахет, Киа почувствовала себя в тягости.

Ей шел семнадцатый год, и в деревне к этому возрасту женщины производили на свет уже не по одному ребенку. Часто успевали и похоронить не по одному ребенку…

Ее бесплодие тревожило господ, в чьем доме она жила, и ее супруга и господина – прежде всего; но люди Ра хорошо знали, что их женщины малоплодны. Зато дети, появлявшиеся на свет в семьях воинов и мастеров Ра, почти никогда не умирали во младенчестве, исключая несчастные случаи. Редко умирали и роженицы.

Мерсу, матерый волк, дослужившийся-таки до чина десятника и получивший вожделенную звериную маску, был счастлив и горд, узнав о своем отцовстве. Счастливы и горды были и его старый отец, и забитая мать…

Одна Киа была несчастна.

Чем больше она принадлежала своему мужу и этой семье, тем сильнее истончались узы, связывавшие ее с далеким Менесом. Этот юноша уже казался ей сказкой. Слишком непохож он был на все, что ее окружало.

А теперь Киа приковала к дому самая прочная из цепей. Будь она по-прежнему селянкой, она легко могла бы потерять ребенка: детей, которых деревенские женщины рожали помногу, слишком часто пожирали болезни… или голод. Но будь Киа селянкой, она не смогла бы вообще ничего. Это худшее рабство в стране.

Киа грозилась самой себе умереть, если забеременеет. Но почувствовав себя беременной, она вдруг не нашла в себе прежней решимости: смерть показалась невероятной, чем-то, что не может и не смеет ее коснуться. Киа должна была сохранить и взрастить плод, который в себе носила.

Но отдать его Мерсу?

Отдать его Ра?..

При мысли о Ра ее сковывал безымянный ужас. Киа не хотела вспоминать – и вспоминала, как бог касался ее. Может быть, у нее во чреве уже не то, что у прочих женщин, может быть, она переродилась изнутри?

Киа опять покорилась судьбе, позволяя всему идти своим чередом. Женщине гораздо труднее бороться, когда она беременна. Беременная женщина – самое слабое существо, принадлежащее своей семье, своим богам, своему телу больше, чем во все остальное время.

Киа, однако, хорошо переносила беременность, как все знатные госпожи. Она не замечала в себе ничего чудовищного. Ей чаще хотелось плакать, больше тянуло спать, но и только; ее состояние долгое время оставалось внешне незаметным. Киа знала, что живот должен увеличиться, только когда минет почти половина срока: и когда это наконец произошло, она испугалась, поняв, что увязла слишком глубоко.

То, что она питала своими соками все эти четыре месяца, уже окрепло и выросло. Оно уже жило – и, возможно, мыслило. Любовь, которую Киа ощущала к ребенку, что носила под сердцем, все чаще перебивалась ненавистью и страхом перед его появлением.

Нет, не так должны были ждать ребенка госпожи, верующие в то, что их чрево благословил бог…

Однажды утром – прошло уже почти пять месяцев – Киа проснулась и встала с постели раньше мужа, хотя ее теперь одолевала сонливость. Киа вышла на порог комнаты, чего-то страшась и чувствуя, что должна от чего-то убежать, должна скрыться от человека, который ее оплодотворил: потому что Мерсу умрет от страха, если увидит, чем беременна его жена.

Разве один Мерсу ее оплодотворил? Разве Киа не почувствовала руку Ра на себе раньше, чем семя мужа – в себе?..

Киа взялась за косяк и присела, сжимаясь от страха и что-то предчувствуя. И затем ее скрутила боль. Киа вскрикнула и плюхнулась на пол, схватившись за живот; Мерсу только недовольно пошевелился на кровати и перевернулся со спины на бок.

Киа медленно встала, вся дрожа и покрывшись испариной, и на сведенных ногах шагнула в коридор. Она направилась к выходу, цепляясь за стену. На полпути она опять ощутила схватку и согнулась пополам, хватая ртом воздух; но ей удалось не закричать.

Переждав боль, госпожа продолжила путь. Третья схватка подкосила ее на самом пороге, и Киа с ужасом увидела в конце коридора служанку, которая могла поднять крик и разбудить всех…

Киа не вышла, а вывалилась в сад, в котором было еще холодно с ночи; на четвереньках отползла от дома, после чего присела под деревом на корточки, как рожали селянки. Расставив ноги, Киа стиснула зубы… и тут вдруг вспомнила, что у нее нет ножа, чтобы отделить ребенка от себя. Хныча, Киа возвела глаза к небу. Потом обратила их на дом и увидела на пороге их домашнюю рабыню, готовую лишиться чувств при виде происходящего.

– Бегом на кухню! Неси нож! – свирепо крикнула Киа; и застонала, когда ее опять прихватило.

Женщина опрометью бросилась на кухню, располагавшуюся, как все хозяйственные помещения, отдельно от дома. То ли бежать было слишком далеко, то ли служанка оказалась бестолковой, но помочь госпоже она опоздала. Киа сама родила, вернее, скинула ребенка.

Молодая женщина приподнялась, дрожа от боли и слабости, и почувствовала, как ей на бедра и платье плеснулась горячая кровь. Растяпа-служанка, подвывая от страха, присела рядом. Нож в ее руке трясся, как будто это она только что родила, а не ее госпожа.

– Режь пуповину, – задыхаясь, с яростью приказала Киа. Она чувствовала, что истекает кровью, но хотела посмотреть на то, что родила, прежде чем умрет.

Она не слышала крика ребенка – вернее, слышала какие-то звуки, вроде мышиного писка. А может, мыши пищали у нее в ушах. Служанка завозилась между ее ног, и Киа опять вытянулась на земле, ощутив, как из нее снова выплеснулась горячая волна.

– Покажи, – выдохнула она с этим новым кровоизлиянием… возлиянием Ра.

И тут Киа услышала крик рабыни: крик внезапного испуга.

– Госпожа!..

Киа села снова и уставилась между своих колен, уже не замечая, что под ней натекла целая лужа крови. Она хрипло вскрикнула, увидев, что исторгла из себя. Это был уродец с несоразмерно большой головой на крохотном тельце, тонкими ножонками и ручонками… и длинным хвостом!..