Текст книги "Фантом для Фрэн (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Фрэн нахмурилась.

– А если в письме есть факты, неизвестные мне?

– Давай прочитаем, – немедленно ответил муж.

“Дорогая миссис Бернс!

Это Марк Дарби. Простите, что столь бесцеремонно решился воспользоваться вами…”

Фрэн потрясенно уставилась на мужа. Он, по-прежнему спокойный, приложил палец к губам и кивнул на письмо.

“Как вы понимаете, мадам, я умер – это произошло тридцать первого марта тысяча девятьсот двадцать шестого года, более года назад. Я давно получил возможность наблюдать за вашей с вашим супругом замечательной работой и вашими “психическими исследованиями”, но только недавно получил возможность дать о себе знать. Это совсем не так легко. Хотя я горел нетерпением сообщить вам, что я существую.

Где я существую, спросите вы? Если бы я и сам знал – это очень странное место, миссис Бернс, серое и туманное, где все фигуры неясны, кроме моей собственной. И мои собственные желания и ощущения притупились, будто я в полусне. Я даже не знаю, сколько времени я здесь… прошу прощения, я же только что об этом сказал. Просто, видите ли, здесь совсем другое ощущение времени. Вернее сказать, этого ощущения нет.

Больше не буду докучать вам, мадам, большое спасибо за внимание.

С искренним почтением,

Марк”.*

Фрэн закончила чтение вслух и опустила листок на колени. Вопросительно взглянула на мужа, хотя ей пришлось подавлять гораздо большее волнение, чем она показывала.

– Это по-прежнему ничего не значит, Фрэн, – спокойно сказал Алджернон. – Мы не узнали из этого письма ничего, что бы ты не могла нафантазировать сама.

Фрэн кивнула. Почему-то она была разочарована реакцией мужа, хотя умом признавала его правоту.

– Элджи, а что, если это действительно почерк Дарби? В таком случае, письмо будет веским подтверждением того, что он – это он…

– Пожалуй, – согласился муж. – Почерк, характерный для действительно жившей личности, не может быть результатом самовнушения или даже просто сверхчувственного восприятия, так же, как и способность говорить на неизвестном языке без акцента. Потому что это физиологические особенности, требующие практики. Это подкрепляется тем, что ты никогда не видела почерка Дарби.

– Но тут перед нами встает другая трудность, – прибавил Алджернон.

– У нас нет образцов его почерка, – закончила удрученная Фрэн.

Муж с улыбкой кивнул.

– Обрати внимание, что в случае с твоей матерью у нас не возникло сомнений из-за языка, на котором через нее писали. Если бы миссис Грегг “автоматически” писала по-английски, боюсь, и это не стало бы доказательством внешнего контроля. Потому что английский язык ей знаком, а демотическое письмо – нет…

– Я прекрасно понимаю, – ответила Фрэн.

Она ощутила легкое возмущение при мысли о том, что Алджернон приписывает ей поспешность в суждениях или безответственные домыслы. Ее способность к анализу ничуть не меньше, чем у него.

Алджернон примирительно поцеловал жену.

– Спрячь это письмо до поры до времени. Позже, может быть, выяснится, кто его автор.

– Элджи, я хочу все-таки написать письмо маме, – сказала Фрэн. – Ты не выйдешь?

– Да, конечно.

Алджернон еще раз поцеловал ее и вышел из спальни. Фрэн улыбнулась. Она немного обманула мужа: она намеревалась снова попытаться снестись с “Дарби”.

– Марк, вы слышите меня? – приглушенным голосом спросила молодая женщина, чувствуя себя довольно глупо. – Напишите через меня, как вы умерли, если вы это помните. Известно ли вам что-нибудь о смерти ваших друзей?

Фрэн положила перед собой чистый лист бумаги и снова взяла перо, чувствуя себя так, точно участвует в детском спектакле. Щеки ее горели от сознания нелепости происходящего.

Но через мгновение это ощущение прошло – опять возникло чувство “смещения” ее “я”, потом чувство постороннего контроля; ее рука сама по себе бодро начала писать с начала листа тем же чужим почерком.

“Дорогая мадам, я все прекрасно помню – я помню подробности своей жизни яснее, чем когда-либо при жизни. Меня застрелил наш добрый друг Тони. Вы, должно быть, сердились на меня за то, что я вас бросил, но уверяю вас, что я за это был почти тотчас же наказан. Я выкрал “Книгу мертвых” у Тони О’Нила – это оказалось даже легче сделать, чем я думал, поскольку Тони не ожидал от меня такой смелости. Конечно, я не сумел выяснить, где он живет, но застал его врасплох на базаре и, воспользовавшись давкой, вытащил книгу у него из кармана. Как оказалось, О’Нил успел меня заметить, а выследить меня ему было намного легче, чем мне его. Тони явился ко мне на квартиру, когда я был один. Дальнейшее, думаю, вам ясно.

Пожалуй, теперь я даже благодарен О’Нилу за легкую смерть. Хотя долгое время после я не мог осознать, что умер, потому что чувствовал себя совершенно живым – понимаете, миссис Бернс, я чувствовал свое тело, как при жизни, мог все видеть и слышать и думал, что просто брежу после ранения. О’Нил трижды прострелил мне грудь, и я немало удивлялся, как все еще живу. Грудь очень болела, была вся в крови, и я удивлялся, что ранен не смертельно. А потом, гм, осознал, что действительно ранен смертельно.

Это было самое странное открытие в моей жизни.

Что же касается наших друзей, к сожалению, я ничего не знаю об обстоятельствах их смерти. Вы даже удивили меня сообщением, что они тоже мертвы. Наверное, они где-то в другом месте, миссис Бернс.

Правда, я не видел пока никаких мест, кроме моего унылого обиталища, и никаких других людей.

Искренне ваш, Марк”.

Фрэн хмыкнула, прочитав это второе письмо – по-прежнему ничего не прояснявшее. Дарби это или нет? А может, это просто самообман?

Она знала, что ответ может получить только в Египте – образцы его почерка могут отыскаться только там. Если повезет.

* Др.-егип. “ответчик”: по представлениям египтян, статуэтка-прислужник оживала в загробном мире, чтобы и далее делать всю работу за богатого хозяина.

* Таким же образом описывает свое первоначальное посмертное положение Фредерик Майерс (точнее говоря, именно такое описание потустороннего мира дается в письмах, полученных через разных медиумов в результате “перекрестной переписки” после смерти этого великого исследователя, основателя лондонского Общества психических исследований). Вначале, чтобы рассеять сомнения насчет собственной личности, Майерс отправлял медиумам сообщения, бессмысленные по отдельности и приобретавшие цельное значение только в совокупности.

========== Глава 44 ==========

Резкий звонок в дверь заставил Честера встрепенуться. В последнее время у него, по непонятным причинам, наступило продолжительное улучшение; высокий худой мальчик с небольшим усилием встал с кресла и пошел открывать.

– Честер?

Звонкое радостное восклицание, вырвавшееся у Фрэн, заставило ее саму прикусить губу и быстро оглядеть прихожую. Честер улыбнулся.

– Не волнуйся, Фрэнни, мамы дома нет. Заходите. Это мой племянник, да?

Фрэн засмеялась совершенно счастливо – в этот миг ощущение нормальности их объединенной семьи было удивительно сильным и теплым. Она так редко испытывала его.

– Да, Чет, это Гэри Уильям Бернс. Мы принесли его познакомиться – я ведь знаю, что вы к нам сами не заглянете.

При этих словах она перестала улыбаться, но Честер не перестал. Он обратил все внимание на мужа сестры, который восхитил его еще в первое свое посещение; но тогда Честер был слишком угнетен болезнью, чтобы действительно радоваться чему-нибудь. Даже слишком угнетен, чтобы вполне осознать происходящее с ним чудо.

– Здравствуйте, мистер Бернс, – сказал Честер ломающимся от волнения и взросления голосом.

Тут в прихожую выбежала Кэти, и две сестры, казалось, наполнили смехом и восклицаниями весь дом; но Честер даже не слышал этого, глядя только на своего героя. Алджернон подал ему руку, и юноша, ощутив прилив гордости, пожал ее.

– Я так рад познакомиться с настоящим египтологом, – сказал Честер.

Тут верх взяла его обычная застенчивость, воспитанная уединением, и запас приготовленных слов иссяк. Алджернон отнесся к этому с пониманием.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о нашей работе? – спросил он. Честер кивнул, обрадовавшись, что его не спросили о самочувствии – юноша понимал, что такие мысли приходили в голову каждому, кто видел его.

– Буду очень рад, сэр, – сказал он.

– Тогда пойдем в комнату и поговорим, – предложил Алджернон. – А твои сестры пусть позанимаются вашим племянником.

Честер снова кивнул. Он понимал, что ему следовало бы выказать больше интереса к этому маленькому ребенку, но опять обрадовался, что не пришлось притворяться. Они с Алджерноном прошли в гостиную.

Фрэн унесла сына в детскую, к восторгу Кэти, предвкушавшей игру в дочки-матери. Миссис Бернс очень радовалась этим мгновениям, хотя знала, что интерес ее маленькой сестры мимолетный. Она не могла бы ждать от своей семьи лучшего, даже не потому, что такова ее семья – потому, что так устроены и большие, и маленькие люди.

– Он хорошенький, – сказала Кэти, позволившая племяннику захватить в плен свой большой палец. – И умный, – прибавила она, присмотревшись к Гэри.

Фрэн рассмеялась.

– Надеюсь.

На душе почему-то стало тревожно от похвалы ребенку. Гэри без улыбки смотрел на свою юную тетю, продолжая сжимать ее палец. Потом улыбнулся и потянул этот палец в рот; Кэти со смехом высвободилась, а Фрэн стало отчего-то жутко.

Ее маленький сын проделывал все то, что и положено делать младенцам, но как-то слишком своеобычно – во всем проявлялась его странная индивидуальность. Хотя Фрэн даже не могла сформулировать, в чем же именно тут “странность”.

– Нервы разыгрались, – сказала она, ни к кому не обращаясь.

Кэти обернулась к старшей сестре с недоуменной улыбкой.

– Что-что?..

– Ничего, – ответила Фрэн.

– Где мама? – спросила она чуть погодя. Взяла своего загадочного ребенка на руки, и он не издал ни звука. Фрэн стала хмуро поддергивать на нем ползунки; Гэри хныкнул один раз, потом снова замолчал.

– Мама у миссис Хэджис, – ответила Кэти. – Сказала, что пора нам, наконец, учиться самостоятельности. Они с миссис Хэджис договариваются насчет какого-то… благотворительного вечера, – закончила Кэти с небольшой заминкой. Ее светлое личико как-то даже осунулось при этих словах.

“Прекрасно понимаю тебя, малышка”, – подумала Фрэн. Мать словно напомнила о себе словами Кэти, и в доме сразу стало мрачнее. Все сразу стало казаться каким-то недозволенным.

– Ну ладно, надеюсь, что она нас не застанет, – со вздохом сказала Фрэн.

– Да уж, маму это шокирует, – неожиданно легко поддержала ее десятилетняя Кэти. В ответ на удивленный взгляд сестры заговорщицки хихикнула.

“Она ведь моя сестра – она должна быть на меня похожа!”

– Не надо так говорить, Кэти, это нехорошо, – сказала расстроенная Фрэн. Подхватила сына под попку и вдруг ахнула. – Что ты за гадкий мальчик!..

Она брезгливо встряхнула ладонью. Гэри уже давно себе такого не позволял. Кэти от души засмеялась.

– У вас есть с собой запасные штанишки? – спросила она. – Если нет, я пойду пороюсь в комоде…

– Ну что ты, конечно, есть. Принеси мне сумку из прихожей, – сказала Фрэн.

Кэти кивнула и убежала.

Фрэн положила сына поперек кровати и стала стягивать с него ползунки. Она обнаружила, что и рубашечка на нем промокла, от пота – конечно, сейчас ведь так жарко. Хорошо, что они с Алджерноном захватили полный комплект одежек на такой случай.

Вернулась Кэти, с триумфом протягивая сестре сумку.

– Пожалуйста!

– Кэти, отвернись, – сказала Фрэн, не благодаря сестру. Негоже ей смотреть на голого мальчика, пусть даже младенца. К ее ужасу, Кэти даже не подумала послушаться.

– Он же совсем малыш, что в этом неприличного, – ответила пуритански воспитанная девочка. Она с любопытством проследила, как племянника переодевают; правда, немного покраснела, но так и не отвернулась – карие глаза блестели, наверное, от мысли, что сказала бы мама, если бы могла ее видеть в этот момент.

– Как не стыдно, – сказала Фрэн, натянув на ребенка чистые ползунки. Впрочем, сказала только для порядка, и обе это понимали. Миссис Бернс подняла глаза, и они с сестрой улыбнулись друг другу.

Жизнь всегда возьмет свое, мамочка.

– Нужно ему еще рубашечку сменить, – сказала Фрэн, вспомнив об этом. – Кэти, дай мне сумку…

– Дай я сама, – воскликнула Кэти. Когда еще представится такой случай! – Дай я сама сменю Гэри рубашку! – попросила она, складывая руки.

Конечно же, Фрэн уступила.

Кэти деловито расстегнула пуговички на животе племянника, а тот все молчал – он был увлечен ее каштановыми локонами, качавшимися перед его лицом. Когда Гэри уже потянулся к соблазнительной игрушке, Кэти выпрямилась. Она в два приема стащила с мальчика промокшую рубашечку.

– На, возьми, – возбужденно сказала она, протягивая сестре рубашку. – Давай чистую!

Кэти уже собралась продеть руку Гэри в рукав сухой рубашки, как вдруг остановилась.

– Фрэнни, какая у него странная родинка!

– Родинка?

Фрэн почему-то забеспокоилась, хотя знала об этом родимом пятне с рождения сына – оно немного увеличилось, так что Гэри даже показывали доктору; но тот не нашел ничего опасного. Обычное большое неправильной формы родимое пятно, пониже правого соска.

– Обычная родинка, Кэти, – сказала она. – Большая, но это бывает…

А потом вдруг слова замерли у нее на губах – Фрэн впервые увидела странное соответствие между родинкой на груди сына и на спине. Они выглядели так…

– Боже мой, это выглядит как шрамы от раны, – пробормотала она. – Как будто его проткнули ножом… насквозь…

– Что ты говоришь? – воскликнула Кэти. Фрэн спохватилась, вспомнив о ее присутствии.

– Да так, ничего, – сказала она. Протянула руку, чтобы потрепать сестру по волосам, но та отпрянула – Кэти живо вспомнила о “ненормальности” Фрэн.

– Что ты говоришь? Какие шрамы?

Уловив в голосе Кэти истерические нотки, свойственные миссис Грегг, Фрэн в тревоге быстро повернулась к ней. – Просто они мне напомнили шрамы. Но ведь это только родинки, – с улыбкой сказала она.

Кэти несколько мгновений глядела ей в лицо, испуганно, часто дыша; потом расслабилась.

– А-а… Понятно.

Кивнула.

– Извини…

Фрэн улыбнулась.

– Да я и не сержусь. Кэти, милая, вы с братом не угостите нас чаем? В горле от жары пересохло.

– Конечно, – сказала Кэти. – Посиди здесь, а я соберу на стол.

Фрэн улыбнулась снова, почти с материнской гордостью – все-таки большими достоинствами воспитания миссис Грегг были чувство долга и хозяйственность, вколоченные в детей, особенно, конечно, в младшую дочь.

Оставшись одна, Фрэн сама закончила одевать сына. Застегнула на нем рубашечку, оправила рукава. Подняла ребенка, шутливо-мрачно вглядываясь в его глаза.

– Ну, мистер Бернс, ты мне не расскажешь, что это за боевые шрамы на твоем теле?..

Озарение настигло ее так внезапно, что Фрэн едва удержала ребенка в ослабевших руках.

– Боже милостивый, – прошептала она, снова сажая мальчика на кровать Кэти. – Боже милостивый, тебя действительно пырнули ножом, только не в этой жизни…*

Из-за двери послышался звонкий голос Кэти.

– Идите пить чай!

– Иду, иду, – сказала Фрэн. Для переживаний не было ни времени, ни возможности. Она подхватила своего злосчастного ребенка и быстрым шагом вышла навстречу своим родным, стараясь придать себе бодрый и невозмутимый вид.

***

Кэти как раз наполнила чайник во второй раз – за разговором все позабыли о времени – как раздался звук открываемой двери. И Грегги, и Бернсы, сами того не сознавая, прислушивались к звукам из прихожей, ожидая конца этой гармонии.

Миссис Грегг простучала каблуками до середины коридора, и все услышали, как она остановилась. Поняла или только почуяла, что в доме нежданные гости. Потом прошла в ванную комнату, не заходя в гостиную, и в ванной надолго включила воду.

Разговоры в доме виновато смолкли – хозяева и гости угнетенно посматривали друг на друга, ожидая головомойки… даже не так: ожидая очередного потрясения для миссис Грегг. Они-то это переживут. А она?..

Джейн Грегг появилась в дверях гостиной. Вид у нее был совсем больной, и Фрэн вдруг испугалась, что мать действительно больна; она ведь никогда раньше не задумывалась о такой вероятности.

Потом миссис Грегг прошла в комнату и села, ни с кем не здороваясь. Она прикрыла глаза, откинувшись на подушечку в углу дивана. Не посмотрела даже на внука.

Настроение в гостиной сразу же упало ниже некуда – нет, Бернсы поняли, что ни минуты долее не могут оставаться в этом доме. Поведение хозяйки выходило за всякие рамки приличий; но ведь их отношения с миссис Грегг давно уже не укладывались ни в какие рамки приличий. Разве может быть приличным то… что вообще выше любой культуры, любой религии по самой своей природе?

Но миссис Грегг давно и твердо решила отрезать себя от “этого”, какими угодно способами.

– Мама? – наконец спросила Фрэн. В этот миг она действительно боялась за здоровье матери – глаза у миссис Грегг ввалились, у висков появились желтоватые тени, нездорово пожелтел и лоб. Что ж, ей ведь почти пятьдесят. А жизнь не щадила ее, как не щадит никого.

Миссис Грегг не ответила и не пошевелилась, только плотнее сжала губы. Фрэн, которой было стыдно и страшно, посмотрела на мужа и увидела у него на лице то же чувство. Тогда Фрэн пожала плечами и первая поднялась.

– Ну что ж, мы пошли, – деланно бодро заявила она. Преувеличенная громкость ее голоса не вызвала у миссис Грегг никакой реакции. Кэти тоже встала, насупленная, с горящими щеками – она сердилась на мать.

Кэти была еще слишком мала, чтобы тревожиться за нее.

– Я вас провожу, – тоже громко заявила она. Честер хотел последовать за сестрой и Бернсами, но посмотрел на мать и остался с ней.

Фрэн сейчас чувствовала себя лет на десять старше – у нее впервые в жизни болело сердце от тревоги. Бедная, бедная несгибаемая мама.

– До свидания, Кэти, – сказала она сестре, стоявшей в дверях и печально смотревшей на нее – Кэти сейчас думала, что еще долго не увидит Фрэн; слава богу, что хотя бы не думала о возможности никогда больше ее не увидеть. Бернсы отработали на семействе Корнеров искусство лгать о своей работе не обманывая.

– Я правда когда-нибудь возьму тебя в Египет, – сказала Фрэн, теперь уже без всякой шутливости.

Она смогла посмотреть Кэти в глаза – та не улыбнулась.

– Только не надо лгать, – вдруг четко сказала девочка с горечью. – Ты же знаешь, что этого никогда не будет.

Фрэн растерялась.

– Ну почему же… Когда-нибудь действительно появится такая возможность…

– Когда мама умрет, – неожиданно злобно сказала Кэти и захлопнула дверь. Фрэн и Алджернон, державший на руках сына, услышали подавленный всхлип, потом удаляющийся топоток. Стукнула дверь ванной.

– Пошла плакать, – растерянно сказала Фрэн. – Элджи, что же это за наказание…

“Когда мама умрет”.

Фрэн вздрогнула и неожиданно для себя перекрестилась широким крестом, как католичка, слева направо. Она бы сейчас поцеловала распятие, хотя это глупо. Но глупо или нет, сделать это было невозможно: крестика Фрэн не надевала с того памятного разговора о нелепом христианском символизме…

– Элджи, пошли.

В горле у нее стоял комок, и Алджернон не решился тревожить жену разговорами. Он поудобнее перехватил ребенка и порадовался, что тот засыпает. А Фрэн сейчас не могла думать даже о ребенке и странных отметинах на его теле.

***

Бернсы покидали Англию через два дня, это было решенным делом – уже куплены были билеты. У Фрэн не осталось возможностей для отступления; все переживания о матери остались внутри. Какой смысл расстраивать этим еще и мужа?

У них, сравнительно с другими, очень счастливый брак. Но даже в таком браке нельзя жить “душа в душу”. Если начнешь высказывать мужчине все, что у тебя на душе, он через два дня сбежит.

Собрались и приехали в порт они без приключений. Гэри вел себя спокойно и дал своим родителям возможность выспаться перед путешествием, так что Фрэн даже начала снова улыбаться. Но едва Бернсы вышли из такси и увидели море, как Гэри преподнес им сюрприз – расплакался, да так громко и по-взрослому горестно, как не плакал на их памяти уже давно… если такое вообще бывало. Родители испугались, особенно Фрэн.

– Тише, маленький, тише, – бормотала она, пытаясь его укачать; не помогало – ребенок раскричался так, что на них стали оборачиваться и осуждающе заговорили.

– Придумали тоже – везти ребенка через океан! – громко сказала какая-то пожилая матрона с большим саквояжем, одетая еще более старомодно, чем одевалась миссис Грегг; правда, и с гораздо меньшим вкусом.

Алджернон посмотрел на жену – челюсти были напряженно сжаты, так что на скулах выступили желваки.

– Она права, – без тени шутки сказал он. – Вернемся?

– С ума сошел!

Теперь Фрэн перепугалась не за ребенка, а за всю их затею. Придумал – вернуться! И на какие шиши он рассчитывает жить?

– Фрэнсис, я говорю серьезно, – сказал Алджернон. – Если нашему сыну здесь плохо, мы ни минуты здесь не останемся.

Фрэн прижала к себе ребенка.

– Возвращайся, только без меня, – сказала она.

Алджернон покачал головой, точно не верил, что мог взять в жены эту женщину. Такое настроение возникло между ними впервые.

– Какая же ты… – сказал он.

Фрэн кивнула, глядя на мужа в упор, серьезно и зло.

– Да, – сказала она. – Уж какая есть, дорогой. Кстати, ты не обратил внимания, что предмет спора уже затих? Ты сейчас снова вынудишь его раскричаться.

Алджернон смущенно умолк, увидев правоту жены. Гэри действительно давно уже молчал, прижавшись к материнской груди.

– Все в порядке? – спросила она.

Алджернону стало немного стыдно за то, что он так говорил с ней. Он молча поднял поставленные на землю чемоданы.

– Идем, а то, чего доброго, опоздаем или упустим пароход.

Фрэн улыбнулась, хотя в глазах все еще сохранялось злое выражение.

– Не опоздаем, мы же приехали за полчаса. Едва ли эти судоходные компании настолько обманывают своих клиентов.

Алджернон усмехнулся, хотя такие циничные шутки жены не казались ему смешными – но Фрэн почти не умела шутить иначе. Они прошли немного вперед и сели на скамейку; Фрэн взяла ребенка на колени. Гэри действительно затих, но теперь не отрываясь смотрел на море – золотисто-красное, драгоценное в вечернем свете. Неужели такие маленькие дети уже умеют ценить красоту? Нет, наверное, Гэри просто привлек блеск. Любят же блестящие штучки некоторые животные, например, сороки.

Алджернон некоторое время с беспокойством смотрел на сына, потом отвлекся и сам начал любоваться морем. Фрэн ему не мешала.

Алджернон не услышал и не увидел, что сынишка снова забеспокоился – нахмурился, скривил ротик и хныкнул несколько раз. При этом Гэри не отрывал взгляда от прекрасного моря. Фрэн молча покачала его, не привлекая внимания мужа, и Гэри вскоре унялся; но у матери было чувство, что беспокойство просто улеглось на дно его маленькой души.

“Море. Он боится моря, – подумала Фрэн. – Он боится плыть”.

Конечно, до этого у Бернсов не было возможности узнать о фобии сына – и очень хорошо.

Объявили о начале посадки, и они встали. Алджернон взглянул на жену и сына, с беспокойством, но с добрым беспокойством:

– Все хорошо?

– Просто отлично, – сказала Фрэн. – Идем.

Когда Британские острова почти скрылись из виду, Гэри раскричался снова – но теперь не было никакой возможности сойти на берег или повернуть назад.

* Предположение, что родимые пятна в некоторых случаях могут обозначать травмы, полученные в “прошлой жизни”, высказывал известный современный “психический исследователь” Айен Стивенсон, профессор психиатрии в Медицинской школе Виргинии. В ряде случаев он действительно получил доказательства, что между расположением родимых пятен и драматическими событиями, имевшими место в жизни умершего, с которым идентифицировал себя испытуемый, может существовать связь. Разумеется, обнародовав результаты своих исследований в семидесятые годы, Стивенсон рискнул своей научной репутацией.

========== Глава 45 ==========

Фрэн сидела на подушках в уютной комнате, выходившей на балкон – комнату от улицы отделяла легкая алая занавесь, и только, словно не существовало и не могло существовать никакой опасности вторжения. Рядом сидели Хепри и Меритамон, в свободных, похожих платьях, которые вызвали бы смех во времена Фрэн Грегг. Здесь же нелепо выглядела сама Фрэн, одетая как школьная учительница.

– Это твой дом? – спросила она молодого человека.

Он кивнул, радостно улыбаясь.

– Тебе нравится?

– Спрашиваешь, – сказала Фрэн. – Это просто…

“Рай”, подумала она, но не выговорила.

– Ты пока не чувствуешь этого, – сказал Хепри. – Тебе пока рано…

– Как это не чувствую?

Фрэн чувствовала, будто краски и ароматы этого дома были первозданно живыми. Животворящими. У древних египтян существовало название для храмов, занимавшихся врачеванием – “дома жизни”, но только здесь Фрэн ощутила, что это такое.

– Красота, пища и счастье, которые дарят нам наши вещи здесь, идут из нашего сердца, – сказал Хепри, внимательно наблюдавший за нею. – Ты пока не чувствуешь их, потому что это мой дом, а не твой. Ты построишь себе свой.

Фрэн хмыкнула, но не стала возражать. Она же была в сказочном сне, разве нет? И как этот юноша, называющий себя ее сыном, странно выражается! Он, должно быть, действительно был древним египтянином, только они так своеобразно-предметно формулировали свои мысли.

– Ты мне не веришь, – сказал Хепри, не спускавший с нее глаз.

– Ты что, читаешь мои мысли? – спросила Фрэн. Тут же ей стало неуютно от осознания такой возможности. – Скажи-ка, Хепри, а Неб-Амон действительно может читать мои мысли, как он угрожал? – произнесла она. – Вы вообще это можете?

– Мы можем, – сказал Хепри.

– Но мы не станем, – тут же прибавила Меритамон, до сих пор хранившая молчание.

– А Неб-Амон? – спросила Фрэн. Она поднесла руки к вискам, пытаясь осознать факт, что эта ужасная сущность может когда захочет влезть в ее интимные переживания.

– Полагаю, что он мог, – ответил Хепри. – Но теперь не может.

Фрэн усмехнулась углом рта – на душе было гадко, несмотря на окружающую красоту; даже самая красота этого места поблекла.

– Кто же его наказал?

– Отец сам себя наказал, – ответила Меритамон. Теперь она погрустнела, так что даже потускнело ее сияние. – У нас здесь нет темниц, госпожа Тамит, потому что они не нужны. Каждый, кто совершает преступление, карает себя сам, и карает неизбежно.

– Какой ужас, – сказала Фрэн, держась за голову.

– Ты не поняла, – с улыбкой сказал Хепри. – Наказание состояло в том, что, всерьез вознамерившись причинить тебе зло, Неб-Амон сам опустил себя ниже и лишил себя благодати. Но это может измениться, если он захочет.

– Ах, вот как, – сказала Фрэн.

Все это звучало… невероятно, мягко говоря.

– То есть вы можете падать, как и живущие? – спросила она. – Я думала, вы здесь святые…

Меритамон звонко засмеялась, сцепив руки на коленях и откинув голову.

– Как это было бы скучно! – сказала она. – Нет, госпожа, мы не святые, мы такие же, как вы…

– Не слушай ее, – вмешался улыбающийся Хепри. – Здесь не может быть скуки. И тем более ее не может быть в лучших местах.

– И вы не станете влезать ко мне в голову? – на всякий случай уточнила Фрэн, пропустив мимо ушей эти последние слова, которые уж сейчас-то не могли иметь к ней никакого отношения.

Хепри шутливо нахмурился.

– А зачем нам влезать к тебе в голову, матушка?

– Ну как же, – сказала Фрэн, приглаживая завитки на виске. – Там мой разум.

Юноша засмеялся.

– Там кости и жир, – сказал он, прикасаясь ко лбу матери. – Ты думаешь, что это – разум?

– Ну а где же он тогда? – изумленно спросила она.

Где может быть разум, кроме как в мозгу?..

Хепри весело улыбался.

– Наши лучшие врачи когда-то полагали, что разум находится в сердце, – сказал он. – Вы сейчас полагаете, что он находится в мозгу. Чем это лучше сердца?

– Я не понимаю, – сказала Фрэн, таращась на него.

– Твой разум в тебе, а ты – не сердце и не мозг, – ответил Хепри.*

Фрэн не стала спорить. Кажется, ее на сегодня перенасытили новыми идеями.

– Подумай сама, – мягко прибавил сын, касаясь ее колена. – Если бы разум был в мозгу, как могла бы ты говорить с теми, чей мозг давно превратился в прах?

– Не знаю, – пробормотала Фрэн, прижавшись щекой к коленям. – Я ничего не понимаю, мальчик…

– Ты все понимаешь, – ответил Хепри, гладя ее по спине. – Ты просто пока не понимаешь, что понимаешь. Не бойся, мы не станем читать твои мысли – те, кто способен на такое оскорбление, здесь не живут. А те, кто живет здесь, на него неспособны. Все просто. Это царство истины, матушка.

– И что, вы тут все равны? – спросила Фрэн.

Ее почему-то подмывало засмеяться – то, что она слышала, ни в малейшей степени не совпадало с тем, как она привыкла думать.

– Нет, – сказала Меритамон. – У нас здесь есть цари и царицы. Святая госпожа Ка-Нейт, моя мать – наша царица…

– И что же, она не чванится? – спросила Фрэн, чувствуя что-то вроде зависти к этой Ка-Нейт. Какой-то отголосок былой страстной ненависти.

– Если бы она чванилась, она бы не стала тем, что она есть, – ответил Хепри. – Но ее небесный престол полностью ею заслужен. Она сожалеет только об одном, что разлучена с мужем…

– А кто-то из вас, помнится, говорил мне, что любящие здесь не разлучаются, – заметила Фрэн. – Вы солгали, значит?

– Нет, – ответил Хепри. – Это была почти вся правда, матушка. Ка-Нейт может нисходить к Неб-Амону, и она часто навещает его. Но соединиться насовсем, как мы с моей женой, они пока не могут, и из-за этого святая госпожа даже отказалась подниматься выше.

– Настоящий любовный роман, прямо как на земле, – сказала Фрэн со смешком.

– У нас есть все вещи, которые есть на земле, – серьезно сказал Хепри, проигнорировав эту иронию. – И тысячи вещей, которых на земле нет.

Фрэн мягко выплыла из сна. Алджернон отвел руку, которой хотел коснуться ее плеча. Фрэн села, чувствуя себя до странности легко и блаженно.

– Что?

– Покорми ребенка, он зовет, – сказал муж. Ее безмятежная улыбка рассердила его. – Да что с тобой такое?

Он так и не простил ей беспокойства Гэри и его ночных слез. Хорошо, хоть это повторялось не каждую ночь; но плыть им оставалось еще два дня.

– Со мной все хорошо, – ответила Фрэн, вставая с койки. – И с ним все хорошо, очень хорошо…

Она поцеловала хнычущего сына. А Гэри успокоился, едва мать взяла его на руки, точно что-то от ее умиротворенности передалось ему. Фрэн села на койку, освобождая грудь из ворота ночной сорочки; Гэри тут же жадно припал к соску.

– Все только так, как должно быть, Элджи, – с улыбкой сказала молодая женщина. – Ничего не может быть иначе. Пойми это.

– Не понимаю, – ответил муж.

– Ты просто пока не понял, что ты это понимаешь, – сказала Фрэн.

***

Проблемы кончились тотчас, когда Бернсы высадились на берег. Гэри успокоился и задремал от жары на руках матери – Фрэн старалась прикрыть его от солнца, но не было похоже, что малышу грозит перегреться. Сын чем дальше, тем больше напоминал Фрэн ее саму – как будто что-то напоминало Гэри, что он отсюда родом…