Текст книги "Фантом для Фрэн (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Фрэн не знала, почему он не сделал этого сам – видимо, решил, что для беременной общение с собственной матерью будет дополнительным потрясением; но почему тогда он переменил свое мнение теперь?

Фрэн же своего мнения не переменила.

– Я ничего ей не скажу, – заявила она. – Мама ясно и неоднократно давала мне понять, что такая дочь ей не нужна.

Молодая женщина усмехнулась.

– Побереги наши с сыном нервы, мистер Бернс.

– Ну как знаешь, – сказал муж. Оказывать большее давление на нее он, видимо, опасался, хотя упрямство Фрэн приводило его в отчаяние…

Алджернон потянулся к ней и поцеловал – они должны были сейчас распроститься окончательно, провожать себя он жене не позволял. Наверное, правильно делал. Но Фрэн с ужасом подумала о том, когда снова увидит его – и увидит ли вообще?

Она встала, позволила Алджернону напоследок заключить себя в объятия, потом села – вернее, просто опустилась обратно на диван, потому что кончились силы. Фрэн прижала руку ко рту, глядя помутившимся вдруг взглядом, как Алджернон посылает ей воздушный поцелуй, потом поднимает свои чемоданы и выходит за дверь. Она сморгнула, надеясь, что муж не видел ее слез. Нельзя. Ему и своих треволнений хватает выше головы…

Когда щелкнул замок, она закрыла лицо руками и еще несколько минут просидела так – не плача, а будто застыв. Потом встала и деревянной походкой направилась в ванную, где долго мыла лицо холодной водой. Здесь можно было притвориться, что она не плачет, что это только вода сбегает по щекам…

После этого Фрэн вернулась в свою комнату и села перед швейной машинкой, которая теперь не убиралась совсем – рядом с машинкой постоянно лежала свернутая работа владелицы. Фрэн уже успела нашить своему будущему нежеланному мальчишке целое “приданое”.

Через две недели пришло первое письмо от Алджернона – настолько подробное, насколько у него хватило фантазии; там было много слов любви, но маловато дела. О том, как идут раскопки, муж писал как-то уклончиво – и Фрэн догадалась, что дела идут неважно.

Конечно, без нее!..

Письмо расстроило ее и одновременно принесло какое-то удовлетворение. Будет знать, как делать своей супруге и помощнице детей не вовремя.

Еще через две недели пришло второе письмо – тоже малоутешительное; потом письма стали повторяться с такой же регулярностью, и постепенно все их содержание свелось к вопросам о здоровье Фрэн. Которая чувствовала себя от этих вопросов только хуже – возвращался бы он поскорее домой, раз уж видит, что не судьба!.. Но Алджернон был упрям и горд, и даже состояние жены не могло вернуть его домой, когда успех в деле его жизни изменил ему; и он оставался за океаном. Фрэн утешало то, что Алджернон пишет ей так часто, как только может. Теперь она видела, что он действительно любит ее, любит крепко – так, как только может мужчина любить женщину.

***

По договоренности с акушерами, с конца восьмого месяца при Фрэн должна была дежурить медицинская сестра – на беременность своей жены Алджернон не пожалел никаких денег, а поскольку в доме, как в большинстве домов Англии, не было телефона, в экстренной ситуации у нее не было никакой возможности получить помощь.

Конечно, Алджернон все еще надеялся, что жена образумится и уведомит мать о своем положении – но в этом вопросе ее обычная рассудительность отказала ей напрочь; и тогда археолог принял меры заранее, сам. Медицинская сестра приходила к Фрэн каждый день по утрам и контролировала ее состояние. Впрочем, никаких особенных изменений в этом состоянии молодая женщина не наблюдала – она просто все больше полнела, становилась все более сонной и тяжелой на подъем; аппетит, однако, не уменьшался, и сестра указала ей на это и велела не переедать, чтобы не набрать избыточный вес и не раскормить чрезмерно ребенка.

Фрэн чувствовала себя в эти месяцы почти совершенно обычной будущей матерью – ее “таланты” сновно уснули, как будто именно затем, чтобы ей было спокойнее. Кто ее так бережет?..

Хотя какая разница – стало полегче, и то хорошо. Врач, которого она регулярно посещала, одобрял ее состояние; сестра, состоявшая при ней, обучала свою подопечную технике дыхания и расслабления во время схваток, давала гигиенические советы и сердилась на то, что миссис Бернс слишком много беспокоится – и вовсе не о том, о чем следует…

Проблемы начались в начале девятого месяца, причем обрушились на Фрэн все одновременно, как у нее всегда и бывало.

Алджернон еще не вернулся – последнее письмо, почти ожесточенное, пришло от него два дня назад, и он наконец-то написал, что едет домой… и, проснувшись утром второго февраля, Фрэн долго лежала в постели. В последнее время она непростительно мало спала, а сегодня пробудилась в половине восьмого. Сестра должна была прийти в половине десятого, и можно было еще поспать, но Фрэн не могла – и когда она решила встать, почувствовала первую схватку.

Не очень больно, но страшно.

Фрэн громко и непристойно выругалась и легла обратно в постель, стараясь вспомнить техники, которым ее обучала сестра. Потом ей представилось, что было бы, если бы роды начались вечером, и она вся похолодела. Умница Алджернон, что позаботился о том, чтобы она была не одна – но если бы она немножко промахнулась со временем родов, никакая его предусмотрительность не помогла бы…

До прихода сестры оставался час – совсем немного; а в ее случае могло быть очень много…

Фрэн понятия не имела, правильно ли дышит и двигается, и только считала схватки. Не очень часто и вполне терпимо, но с каждой схваткой ей было все страшнее. А вдруг сестра не подоспеет?..

Раздался звонок в дверь, и Фрэн вдруг с ужасом поняла, что сейчас ей придется встать и открыть, иначе акушерка просто не войдет…

Что ж, надо так надо. Молодая женщина соскользнула с постели и со слабыми стонами, перемежающимися руганью, дотащилась до двери и открыла ее. Тут же громко застонала прямо в лицо изумленной сестре.

– Я рожаю! – сказала Фрэн.

Женщина ахнула, видимо, подумав о том же, о чем и пациентка – что добраться до клиники Фрэн уже не успеет, а связаться с ней не сможет.

Вернее, может, Фрэн и успела бы – если бы можно было здесь поймать такси; но в любимой Алджерноном Бернсом сельской местности не ходил никакой транспорт, кроме гужевого, и тот только частный. Да и кто пойдет искать извозчика? Роженицу опасно оставлять одну даже на минуту…

– Идите ложитесь в постель, – наконец приказала бледная и решительная сестра. – Я сама приму у вас роды, миссис Бернс. Все будет хорошо.

– Угу, – простонала Фрэн, порадовавшись, что этого не видит ее муж.

Да даже если и все будет плохо – уже ничего не сделать.

Справились они на удивление хорошо – вдвоем, вернее, втроем. Непрошеный сын Бернсов так рвался в этот мир, что не только родился на месяц прежде срока, а и вышел всего через четыре часа после начала родов.

Рожать оказалось совсем ненамного больнее, чем терпеть первые схватки – и Фрэн почти забыла о боли, когда ей в руки вложили ребенка; она усмехнулась тому, что у нее сын, как она уже давно знала.

– Гэри, – пробормотала она, вглядываясь в уродливое, как у всех новорожденных, личико с зажмуренными глазками; на головке вился редкий темный пушок. – Ну и кто ты такой, позволь спросить?..

– Усните, миссис Бернс, – посоветовала ей сестра. – Это необходимо. Я присмотрю за мальчиком.

Фрэн не слушала – она уже спала.

***

Спустя некоторое время сестра разбудила ее, чтобы приложить ребенка к груди. Он был тихий; Фрэн даже не помнила, чтобы он закричал, когда она его вытолкнула. Или, может, просто не помнила?..

– Я выкупала его, миссис Бернс, в детской ванночке, – негромко сказала сестра, которая уже успела ознакомиться с “приданым”, заблаговременно приготовленным Бернсами для сына.

– Я заметила – спасибо, – с улыбкой ответила Фрэн, придерживая Гэри у груди, которую он тихо, но жадно сосал. Чистенький и спеленутый, сейчас мальчишка уже не казался таким несимпатичным, как сразу после рождения; краснота исчезла, складки на тельце расправились, а в лице можно было разглядеть знакомые черты. Он походил на Алджернона, и вместе с тем походил и на мать; но пока нельзя было сказать – чем. Как-то неопределенно. Это вообще был ребенок, неопределенный во всех отношениях…

Только цвет и структура темных волос, пожалуй, без сомнений были унаследованы им от деда, Ральфа Грегга. У Честера были такие же.

– Миссис Бернс, я приготовила для него кроватку, – прибавила сестра, и Фрэн снова благодарно улыбнулась, не поднимая головы; но она ничего не сказала. В конце концов, именно за заботу о ней и ребенке этой женщине и было заплачено.

– Вам нужно будет сделать тщательную уборку в доме, спрятать подальше все мелкие и режущие предметы… – сказала сестра, и Фрэн сердито дернулась, чуть не оттолкнув ребенка.

– Не прямо же сейчас? Полагаю, что в ближайшие несколько часов он еще не научится вылезать наружу!

Гэри наконец наелся и отвалился от ее груди с блаженным сопением; он засыпал. Сестра осторожно подняла его и отнесла в кроватку; уложив ребенка и подоткнув одеяльце, она сказала, что нужно дать обо всем знать в клинику, но она не решается оставить миссис Бернс одну…

– Идите, пару часов мы прекрасно без вас обойдемся, – уже несколько повеселев, сказала сидящая на кровати Фрэн. Самое трудное было позади. – Только возвращайтесь потом, хорошо? Мы с мужем вам приплатим.

Фрэн знала, что в их с мужем семейном бюджете скоро появятся огромные дыры – если ситуация на раскопках не изменится. Она обещала приплатить наугад; все равно другого выхода не было.

– Ну… хорошо, конечно, – наконец с сомнением ответила сестра. – Я скоро вернусь.

Фрэн с улыбкой кивнула. Потом поджала губы и помрачнела, вспомнив, что ей сейчас придется закрыть за акушеркой дверь. Стиснула зубы и встала.

– Осторожно! – воскликнула сестра.

– Да ничего, – ответила Фрэн.

Морщась и шипя, она сделала несколько шагов, но тут встревоженная сестра остановила ее.

– Возвращайтесь в постель, миссис Бернс, это очень опасно! Дайте мне ключ, я сама запру дверь!

– Нет уж, спасибо, – ответила Фрэн.

Она сжала зубы и проделала оставшийся путь до прихожей, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в интимных местах. Ключ был в ее сумочке на шкафчике у двери.

Сестра бросила еще один встревоженный взгляд на нее и наконец вышла; Фрэн прислушалась к ее торопливым шагам, потом заперла дверь. Ей досталась ответственная и толковая помощница, очень хорошо.

Несколько мгновений роженице пришлось просидеть на шкафчике, среди грязной зимней обуви, в окружении запахов кожи и нафталина – она собиралась с силами. Потом встала и, хватаясь за стены и углы, поплелась обратно в спальню; и, наконец, почти без сил легла в постель. Ребенок мирно спал в другом конце комнаты.

“Нужно будет придвинуть кроватку поближе”, – подумала Фрэн, глядя на него. Потом перевернулась на бок, лицом к Гэри.

“Не вылезет же он наружу, в самом деле. А если запищит, я услышу”.

Она подсунула руку под подушку и закрыла глаза.

Сестра стала ей на эти дни и помощницей по хозяйству, и курьером. Фрэн попросила ее отправить телеграмму ее мужу… и матери. Ничего не поделаешь. Христианский долг заставит миссис Грегг помочь дочери, даже если ее не заставит любовь; а в эти дни Фрэн никак не обойтись без помощников, даже таких…

Миссис Грегг приехала на третий день. Коротко поздоровавшись с акушеркой, открывшей ей дверь, она тщательно вымыла руки, а уж потом прошла в комнату Фрэн, лежавшей в постели с ребенком, которого она кормила грудью.

Мать присела на краешек стула и несколько мгновений молчала, не решаясь прервать кормление; Фрэн молчала тоже. Они не смотрели друг на друга.

– Я оставила детей на миссис Хэджис, – наконец заговорила Джейн Грегг, подразумевая соседку Греггов. – Я пробуду с тобой до тех пор, пока не вернется твой муж, Фрэнсис.

Что-то в голосе матери заставило Фрэн поднять голову. Миссис Грегг смотрела на нее с огромным волнением, почти со слезами… Фрэн приоткрыла рот от изумления. Неужели мать наконец растаяла?

А потом она догадалась, в чем дело, и к горлу подкатила тошнота от отвращения. Мать боялась, как бы ее “невинное дитя” не унаследовало ее “ведьминского дара”; и, конечно, миссис Грегг будет всеми силами настаивать на том, чтобы окрестить Гэри, в надежде, что это поможет его уберечь от “порчи”…

Не надейся, мама, ни черта не поможет, чуть не чертыхнулась Фрэн матери прямо в лицо. “Неужели ты действительно думаешь, что это дьявол мог сотворить меня такой, а не Бог? – чуть было не спросила она миссис Грегг. – Как глупы вы все, наделяя сатану чуть ли не божественным всемогуществом! Как будто это фантастическое порождение ваших ограниченных умов и вправду существует!..”

Все это отзвучало в мыслях Фрэн и смолкло – мать была ей сейчас нужна, какая бы то ни было. И спасибо ей, что она приехала…

– Спасибо, мама, – сказала она. – Ты не переоденешься?

– Сейчас.

Миссис Грегг встала, на ходу снимая жакет, надетый поверх старомодной кремовой блузки с воротничком-стойкой и рюшами.

– Я привезла с собой свою домашнюю одежду, – сказала она. – Я переоденусь, потом ты покажешь мне, где лежат детские вещи.

– Я покажу, мэм, – вмешалась сестра. – Пусть миссис Бернс отдыхает.

– Хорошо, – сказала миссис Грегг, бросив недовольный взгляд на дочь. Пускать чужого человека к себе в дом, пока муж пропадает невесть где! Впрочем, чего еще можно было ожидать от такой семьи!

Когда миссис Грегг переоделась и ознакомилась с домом, сестра попрощалась и ушла, чувствуя, что этого желают обе женщины; перед тем она попыталась коротко проинструктировать миссис Грегг насчет ухода за ребенком, но та сердито прервала ее объяснения, сказав, что у нее достаточный опыт обращения с младенцами.

Миссис Грегг и ее дочь остались наедине – если не считать маленького Гэри. Впрочем, его можно было почти не считать. За свою короткую жизнь он не проявил себя почти никак – только сосал грудь и спал в своей кроватке. Как будто не он так цеплялся и боролся за свою жизнь в этом мире…

Иногда у Фрэн возникало чувство, что маленький Гэри прислушивается к этому миру, ко всему, что происходит вокруг, и готовится к вступлению в жизнь – так, как нужно именно ему.

Фрэн отнесла насытившегося мальчика в кроватку, где он немедленно уснул. Грудные дети хороши тем, что много спят и мало мешают. Потом она села напротив матери, ждавшей, пока дочь освободится.

– Ты не голодна, мама?

В глазах миссис Грегг мелькнуло что-то, похожее на удивление.

– Нет, – сказала она. – Но не отказалась бы от чашки чаю. Покажи мне, где у вас чай, и я его приготовлю.

– Я сама, – сказала Фрэн и встала. Она все еще была слаба, но не могла допустить, чтобы эта женщина вытеснила ее с собственной кухни.

– Ты уверена? – остановила ее мать; и на этот раз Фрэн различила в ее голосе искреннее беспокойство. Она улыбнулась.

– Да, мама.

– Хорошо, тогда я послежу за ребенком, – ответила миссис Грегг.

Фрэн вернулась в комнату пятнадцать минут спустя – с подносом, на котором стояли две чашки чая и блюдо с печеньем. Аккуратно поставила поднос на столик.

– Угощайся, мама.

– Спасибо, Фрэнсис, – ответила миссис Грегг. Она деликатно взяла чашку и сделала глоток; потом поставила ее обратно.

– Где сейчас твой муж? – спросила мать. Фрэн чуть было не спросила, с каких это пор она беспокоится о ее муже, но сдержалась.

– Он едет домой, мама, – ответила молодая женщина. – Дня через три приедет…

“Ах, поскорее бы”.

– Я… ему благодарна за помощь, – вдруг произнесла миссис Грегг, и Фрэн изумленно посмотрела на нее. Что происходит?

На щеках миссис Грегг алели пятна, и она сидела опустив глаза. Ей было очень стыдно, что она произносит такие слова; но “христианский долг” обязывал.

– Только, пожалуйста, попроси его больше не…

Казалось, женщина вот-вот заплачет.

Как люди мучают себя из-за принципов, изумленно подумала Фрэн. Она почувствовала что-то вроде восхищения стойкостью матери; далеко не каждая одинокая женщина и мать откажется от дареных денег, даже “нечистых”. Она бы точно не отказалась. Но те деньги миссис Грегг все-таки истратила…

– Хорошо, – сказала Фрэн.

Помолчала.

– Честер… как он?

– Все так же, – резко ответила мать. – У него было небольшое улучшение…

Она испуганно замолчала, поняв, что чуть не упомянула о “колдовстве”.

– Но сейчас все по-прежнему, ни дешевые, ни дорогие средства не помогают, – сказала миссис Грегг.

“Если бы не помогали, Честер бы давно умер, – мрачно подумала Фрэн. – Кажется, маме еще придется принимать от нас деньги, хочет она или нет”.

– Вы собираетесь окрестить Гэри? – спросила миссис Грегг после паузы.

Фрэн кивнула, слабо улыбаясь.

– Конечно…

Опять воцарилось молчание – этим двум взрослым женщинам было почти не о чем друг с другом поговорить. Их миры почти не пересекались. Впрочем, теперь миссис Грегг не была враждебно настроена, как будто устала от борьбы с дьяволом, живущим в дочери – со всей нечистотой и неправдой ее жизни. Она намеревалась теперь употребить свои “слабые силы” на правильное воспитание внука.

“Этого я тебе ни за что не позволю”, – подумала Фрэн.

Против ожидания, две женщины мирно просуществовали под одной крышей два дня. А на третий их хрупкое перемирие было нарушено совершенно неожиданным образом.

========== Глава 39 ==========

Фрэн как раз покормила сына, держа его на коленях – миссис Грегг в стороне сидела за столом, сочиняя письмо домой или кому-то из соседей – как вдруг молодая женщина услышала вскрик матери. Она чуть не уронила ребенка; потом, опомнившись, вскочила на ноги и подбежала к миссис Грегг.

– Что с тобой, мама?

Мать с искаженным от страха лицом сидела на стуле – но выглядело это так, точно ее кто-то удерживает силой, будто она прикипела к сиденью; а рука ее, казалось, прикипела к перу и писала что-то помимо ее воли. Оправившись от первого потрясения, Фрэн поняла, что так и есть.

Кто-то писал рукой миссис Грегг – это никак не могла быть сама миссис Грегг, потому что из-под ее пера выходили не английские слова, а демотическое письмо, древнеегипетская скоропись.* Вот рука женщины поднялась, и тот, кто владел ею, обмакнул перо в чернильницу; потом продолжил работу. Из-за спины миссис Грегг Фрэн видела, как дрожит высокая сложная прическа матери, и была полна благоговейного ужаса – поскорее бы все это кончилось! Сжальтесь над миссис Грегг!..

Но “дух” не успокоился, пока не исписал лист до самого конца.

Перо выпало из руки Джейн Грегг, оставив широкую черную полосу на столе. Бедная женщина уткнулась лицом в столешницу, прерывисто дыша. Фрэн не на шутку испугалась.

– Мама!..

Миссис Грегг не отвечала.

Фрэн подскочила к кроватке и сунула туда ребенка; потом подбежала к матери и схватила ее за плечи. Ей пришлось перекатить тяжелое тело, чтобы увидеть лицо миссис Грегг: несчастная женщина была в обмороке.

Фрэн закусила губу и похлопала мать по щекам. И наконец веки миссис Грегг дрогнули, карие глаза открылись.

– Ты… – хрипло сказала она.

Женщина выпрямилась, вцепившись в спинку стула, безжизненно глядя на дочь. Она была бледной и казалась какой-то сломленной – окончательно сломленной.

– Ты сделала ведьмой и меня, – прошептала миссис Грегг. – Напрасно я не послушала зова сердца: не приближаться к ворожее, не говорить с нею и не касаться ее… Будь проклят тот день, когда я…

– Мама, я тут ни при чем, – мягко сказала Фрэн, хотя была вовсе не уверена в этом и очень испугана. – Просто кто-то “там” решил поговорить через тебя с этим миром…

– Там – это где? – истерически выкрикнула женщина, вскакивая на ноги; Гэри проснулся и захныкал, но на него никто не обращал внимания. – Души спят под землей, ожидая трубного гласа, который пробудит их к Страшному суду! Это мог быть только дьявол!..

Фрэн пожала плечами.

Что с такой сделаешь?..

– Ну дьявол так дьявол, – устало сказала она. – Только не кричи на меня, мама, ладно? Если это дьявол, я тут тем более ни при чем – спрашивай с него.

Она испытала какое-то мстительное удовольствие, видя ужас на лице матери.

– Да, мама, – сказала Фрэн, улыбаясь. – Если это дьявол, то тебе представился настоящий случай испытать свою веру. Встань на колени и помолись об отвращении нечистой силы.

Миссис Грегг так и сделала. Упав на колени, она исступленно забормотала молитву, закрыв глаза и покачиваясь.

Молилась она минуты три. За это время ребенок успел снова заснуть.

Потом миссис Грегг встала и отряхнула юбку с решительным видом.

– Я ни минуты больше не останусь в этом проклятом доме, – заявила она. – Я немедленно уезжаю.

– Ты бросишь свою дочь и внука? – спросила Фрэн.

Почти без удивления.

Мать не ответила; она лихорадочно собиралась. Фрэн смотрела на это со смесью отвращения и жалости; миссис Грегг забыла даже об обычной скромности, переодеваясь в ее присутствии. Она застегнула блузку не на те пуговицы, надела юбку застежкой вперед, потом перекрутила ее назад, но не до конца. Подхватила свою сумку и выбежала из спальни.

– Мама, ты забыла свои вещи! – сказала Фрэн, идя за ней. Мать дернулась, услышав за спиной ее шаги, но не ответила.

Обулась, обмотала шею шарфом, накинула пальто и выскочила, хлопнув дверью, точно надеялась, что бес за нею по пятам не увяжется. Фрэн засмеялась, глядя вслед матери. Если “бес” захочет, он достанет ее везде, уж она-то это знала по себе…

Кто бы мог подумать: такая ревностная католичка, и вдруг на тебе – тоже оказалась медиумом!

Фрэн совсем недавно узнала, как называются подобные ей люди. Медиумы, то есть посредники между этим миром и иным.

Должно быть, кто-то “там” решил проучить миссис Грегг и заставить ее расширить свои горизонты. А может, это просто неприятная сущность, преследующая какие-то эгоистические цели… кто бы это мог быть?

Фрэн, тотчас забыв о матери, побежала обратно в комнату и схватила листок, брошенный миссис Грегг на столе. Начало, то есть собственные строки миссис Грегг, было ей неинтересно; но она умирала от любопытства, глядя на древнеегипетские значки. Даже она, к сожалению, не может читать демотическое письмо с такой же скоростью и легкостью, что и английский текст.

Фрэн бросила взгляд на спящего ребенка, потом села за стол к нему спиной, взяла чистый лист бумаги и стала сосредоточенно переводить.

“О Тот, направляющий мою руку и душу, просвети меня, твоего слугу. Мое сердце стенает. Где Антеф? Мои чресла пылают…”

Фрэн прервалась, на губах была усмешка. Конечно, последнюю фразу следовало понимать только в определенном смысле. Развратник.

Но если автор – мужчина, при чем же тут Антеф, такой же мужчина?..

Все сообразив, Фрэн расхохоталась, фыркая в ладони. Как хорошо, что мама не понимает древнеегипетского – узнав, что она служила посредником для покойного язычника-извращенца, миссис Грегг не оправилась бы от этого потрясения до самой смерти.

Хотя она и так едва ли от него оправится.

“Вокруг меня мрак и бесконечность. Месть не утолила моей жажды, я страдаю. Демоны смеются надо мною, их спины трясутся от хохота, они говорят: не убежишь, не уйдешь, ибо попал в свою яму*”.

Фрэн в волнении прервалась, желание смеяться пропало. Месть – кому? За что страдает этот человек? Может, как раз за свою сексуальную распущенность?..

Нет, этого, пожалуй, маловато…

Но кто этот древний египтянин?

“О Амон, царь богов, о пресветлый Осирис, целую прах у ваших ног, великие боги. Помилуйте меня! Это я, Нечерхет, рыдаю во тьме…”

– О господи, – прошептала Фрэн.

Листок соскользнул с ее колен.

– Ну спасибо тебе, мамочка, – сказала она.

Теперь миссис Алджернон Бернс с определенностью знала, что была женой гомосексуалиста.

Фрэн почти с ненавистью посмотрела на личико спящего сына; почему-то она не сомневалась теперь, что причиной случившемуся – он. По-видимому, некоторые “психически одаренные” люди имеют свойство пробуждать “психические силы” в других. Так, выходит, ее ребенок тоже ненормальный?

По всей вероятности, да…

– За что мне это? – прошептала Фрэн, закрыв лицо руками. И тут в давящей тишине щелкнул замок.

– Элджи!

Фрэн вскочила на ноги в сумасшедшей радости. Нет, Бог определенно есть!.. Она бросилась в прихожую, не чуя ног от счастья; и сразу же оказалась в объятиях мужа.

– Дорогая! Радость моя!..

Алджернон целовал ее, даря свое тепло, свою надежность, запах своего одеколона и крепкого загорелого тела.

Муж поднял ее на руки и внес в комнату.

– Где мой сын? – громогласно воскликнул он.

– Да ты с ума сошел!

Фрэн замахала на него руками. Гэри заплакал.

– Иди разуйся и вымой руки, немедленно!

Она испугалась, что муж все-таки выхватит сынишку из кроватки: как Фрэн могла бы ему помешать? Но он скинул сапоги и быстрым шагом ушел в ванную комнату. Донесся звук льющейся воды.

Потом Алджернон широким шагом вернулся в спальню.

Подхватил плачущего мальчика на руки, и тот – удивительно – сразу же затих, глядя в загорелое смеющееся лицо отца.

– Гэри Уильям Бернс, – сказал Алджернон, счастливо вглядываясь в его мутноватые голубые глазки. – Добро пожаловать в наш мир, сын! Я люблю тебя!

Он поцеловал мальчика и прижал к груди; потом бережно, словно мать, опустил обратно в кроватку. Гэри даже не пискнул. Фрэн ощутила что-то вроде ревности.

Потом ахнула, когда Алджернон поднял ее на руки и отнес на диван; усадил жену себе на колени.

– Ну, как ты, дорогая? Как вы здесь без меня?

– Мама приезжала, – сказала Фрэн. – Помогала мне с сыном и по хозяйству…

– Правда?

Он как будто не верил ей секунду; потом улыбнулся.

– Это замечательно! А где же она сейчас?

– Уехала час назад, – ответила Фрэн. – Сегодня выяснилось, что…

Она замолчала, глядя на валяющийся под столом листок.

“Где ты, Антеф? Мои чресла пылают…”

Фрэн искусственно улыбнулась.

– Выяснилось, что заболела Кэти, и маме пришлось оставить нас. Но это ничего, она же знала, что ты вот-вот вернешься.

– Все равно это нехорошо, – сказал помрачневший Алджернон. – Бросить дочь с грудным ребенком!

– Ты же знаешь ее! – сказала Фрэн.

Она сейчас бессовестно чернила мать, но иначе было нельзя. Не показывать же мужу настоящую причину отъезда миссис Грегг!

– Да, знаю.

Алджернон встал, с замкнутым и неприязненным видом. Фрэн нежно погладила его по плечу.

– Дорогой, иди прими ванну с дороги! Я пока приготовлю тебе чаю.

– Спасибо.

Он быстрым шагом вышел.

Фрэн дождалась, пока затихнут шаги, потом бросилась под стол, где все еще валялся мерзкий листок, и схватила его; несколько мгновений размышляла, потом сложила письмо пополам, еще раз пополам и убрала его в ящик письменного стола. Как можно дальше. Алджернон никогда не трогал ее личных вещей и секретов.

***

Пока Фрэн занималась проснувшимся ребенком, времени поговорить у них не было – хотя она теперь уже видела, что муж более чем неудовлетворен своей поездкой. Конечно, это не уменьшило его радости отцовства, но сознание новой ответственности еще увеличивало озабоченность Алджернона. Он наблюдал за тем, как мать возится с ребенком, с восхищенной улыбкой, не пропуская ни одного движения принадлежащих ему дорогих существ; но в глубине души был мрачен, и Фрэн чувствовала это.

Он не лгал ей в своих письмах, во всяком случае, по существу…

Когда ребенок снова уснул, у Бернсов наконец появилась возможность поговорить по душам.

– Как у тебя дела, дорогой? – спросила Фрэн, серьезно и чутко глядя на него.

Алджернон пожал плечами.

– Коротко говоря: никак.

Он опустил глаза и стал рассматривать свои загрубевшие загорелые руки – все зря. Фрэн не смела притронуться к мужу, чувствуя, как ему тяжело, что он может сорваться; хотя насчет последнего опасалась напрасно. Алджернон никогда не сорвался бы на жену и маленького сына.

– Ты работал в Карнаке и в некрополе? – спросила она.

Алджернон кивнул не поднимая глаз. На его губах появилась мрачная усмешка.

– Я же все изложил тебе в письмах, Фрэн, – сказал муж. – Ты, наверное, сожалеешь, что мы не имели возможности поговорить эти три месяца, но говорить было почти не о чем. Я топтался на месте. Я не нашел ничего.

– Ты же знаешь, что в нашей работе это скорее правило, – сказала Фрэн.

Алджернон вскинул голову, и на мгновение она испугалась, что он действительно сорвется; но этот миг прошел.

– Ты права, – сказал археолог сквозь зубы. – Но я был один, когда мог себе позволить неудачи, дорогая. Мы очень скоро залезем в долги, из которых едва ли выберемся, потому что наша работа – роскошь, которую в этой стране могут себе позволить только лорды. Ну или те, у кого лорды за спиной.

Фрэн поняла, кого он подразумевает.

– Алджернон, это временно, – произнесла она. – Нам нужно только…

“Вернуться в Египет вместе”, чуть не закончила молодая мать; но посмотрела на кроватку сына и замолчала.

– Ничего, – сказала Фрэн. – Мы справимся. Элджи, если я не ошибаюсь, тебе от твоего отца осталась маленькая частная коллекция археологических находок?

Алджернон так посмотрел на нее, что слова застряли в горле.

– Ты намекаешь на то, что мне следует ее продать? Единственную память об отце?..

Фрэн смотрела на него ровно и ясно.

– Прости, если я обидела тебя, Элджи, но ты только что сам говорил о своей ответственности за семью. Ты ведь предполагал, я думаю, что создание семьи наложит на тебя некоторые… обязательства?

– Ну разумеется, – вырвалось у Алджернона, будто ругательство.

Фрэн слегка усмехнулась. Мужчины очень, очень тяжело переживают свои неудачи.

– Всякое может случиться, – сказала она. – И если тебе придется расстаться с некоторыми вещами отца… это, наверное, предпочтительнее неблагополучия нашего сына?

Алджернон не ответил; только шумно, тяжело вздохнул.

Потом вдруг придвинулся к жене и нежно обнял ее.

– Ты права, Фрэнни, прости меня. Я тебя расстраиваю в такое время.

“Гораздо хуже было бы, если бы ты не говорил мне ничего”, – подумала молодая женщина.

Она с наслаждением прижалась к любимому человеку.

– Элджи, я гораздо больше расстроюсь, если ты будешь молчать, – сказала Фрэн. – Я же все равно… чувствую, что есть проблемы, а когда ты молчишь, мое воображение играет со мной злые шутки.

Она посмотрела мужу в глаза и улыбнулась; он явно думал сейчас не только об ее воображении. Злые шутки с Фрэнсис Бернс могло сыграть не только оно.

– В этом нет ничего… особенного, – прибавила она. – Ты все равно самый лучший. Самый лучший на свете мужчина.

Алджернон улыбнулся.

– Правда?

Она кивнула. Мужчин намного легче убедить в этом, чем женщин – они куда менее самокритичны и более доверчивы.

– А как наша книга? – спросила Фрэн.

Алджернон снова перестал улыбаться.

– Я довольно долго ничего не знал о ее судьбе, – ответил археолог. – Конечно, это следовало бы сделать тебе, но тебе было не до того. Я несколько раз сносился с издательством из Египта, и, кажется, тогда же и писал тебе об этом. Помнишь?