Текст книги "Фантом для Фрэн (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Элджи, мне это совсем… – начала Фрэн, но Алджернон сердито оборвал ее.

– Не надо об этом, Фрэн. Теперь она наша, и очень хорошо. Я не для того заплатил за этот папирус такие деньги.

Фрэн кивнула и улыбнулась.

– Мне вот что интересно, – сказала молодая женщина. – Жив ли еще О’Нил?

– Прекрати!..

Она засмеялась и замолчала. Но сказано было достаточно. Алджернон в эту минуту, пожалуй, сам выбросил бы папирус в Темзу, несмотря на огромную сумму, заплаченную за него – но уже не мог это сделать. Это была его вещь, только его, какой бы ценой ни была добыта.

========== Глава 35 ==========

“Мама, я все-таки вышла замуж – сообщаю тебе это, хотя едва ли ты захочешь слышать. Мы с мужем живем по прежнему адресу, иногда наведываемся в Лондон. Ты можешь найти нас, если хочешь.

Честное слово, мама, мне жаль, что я такая”.

Фрэн прервалась. Ей теперь ничуть не было жаль, что она такая – будь она другой, она никогда бы не встретила Алджернона, никогда… никогда бы не смогла оторваться от привычного, ложно-робкого образа мыслей. Из нее бы выросла вторая Джейн Маргарет Грегг, убежденная католичка, жена заурядного человека…

“А разве папа был заурядным?” – подумала Фрэн.

Да, он был заурядным. То, что Ральф Грегг был ее отцом и погиб на войне, не делает его выдающимся.

“Прости меня, – продолжала Фрэн, если и чувствуя какое-то сожаление, то совсем небольшое. – Я египтолог, как и Алджернон, наверное, в этом мое призвание. Я хотела бы знать, как себя чувствуют мои брат и сестра – может быть, ты напишешь мне об этом, если уж не позволяешь приехать?”

“Люблю тебя”, – хотела прибавить Фрэн, но рука не послушалась. Она не желала и не могла признаваться в любви этой женщине, во всяком случае, сейчас.

“Фрэнсис Бернс”, – подписалась она.

Фрэн действительно думала, что мать хотя бы ответит на это письмо – но она не ответила.

Должно быть, Фрэн недооценила степень материнского гнева и меру своего преступления в материнских глазах. Миссис Грегг никогда еще на памяти Фрэн не вела себя подобным образом ни с кем из родных – но никто из ее родных не поступал с ней подобным образом… и не был похож на Фрэн.

– Подождем немного, а потом съездим к ней, – сказала Фрэн мужу.

Она довольно быстро примирилась с молчанием матери. Она ведь знала, чего можно ожидать.

– Хорошо, – сказал Алджернон. – Подождем немного, а потом съездим. Это нужно сделать.

Но он явно был рад, что визит откладывается. Алджернон не испытывал никакого желания снова попадать под священный огонь гнева миссис Грегг.

А пока их ждала работа – ждала своего окончания книга Алджернона; а главное, ждала своего часа “Книга мертвых”, наконец попавшая к ним в руки. У Фрэн было такое чувство, что свиток сам того хотел. Хотя это, конечно, абсурд.

– Мне иногда кажется, будто я притягиваю к себе вещи, с которыми чувствую родство, – наполовину жалуясь, наполовину в шутку сказала она мужу. А тот отнесся к ее словам неожиданно серьезно.

– Вполне возможно, что так и есть, – сказал Алджернон. – Мы не знаем, какова сила мысли, Фрэн. Раз мы с тобой теперь имеем основания полагать, что мысль не является исключительно эманацией мозга, стало быть, до того мы могли иметь ложное понятие и о ее могуществе.

Она сжала пальцами виски и мрачно сказала:

– С меня довольно, Элджи.

– С заурядной женщины – довольно, но не с тебя, – заметил он. – Мы должны идти дальше. Оставим привычные убеждения таким людям, как Дональд и твоя мать…

Алджернон обнял ее, целуя в шею.

– Ты неднократно предлагала мне заняться этим папирусом – но не было подходящего случая, – прошептал он. – Теперь он наконец представился. Твоя помощь при анализе “Книги мертвых” была бы бесценна.

Фрэн усмехнулась.

– Мистер Бернс, не пытайтесь меня соблазнить.

Она обернулась, и они поцеловались, ласкаясь. Фрэн посмотрела мужу в глаза – он явно думал сейчас не о древних свитках.

– Ну пойдем, – сказала она.

Алджернон восхищенно улыбнулся, поднял ее на руки и понес в спальню. Было только пять часов вечера; но разве не все их часы теперь принадлежат им? Фрэн села на постели, расстегивая домашнее платье – она не спешила, муж должен был приготовиться. Эта “резинка” действительно поубавила романтики и несколько раз вызвала смех в самые неподходящие моменты; но без нее никак. Хорошо, что Алджернон давно не мальчик и обладает хорошим самоконтролем.

Когда наступило время, Фрэн расстегнула последние пуговки и протянула к мужу руки. Он любил сам раздевать ее до конца – как подарок, который ему позволяют развернуть самому…

Алджернон сел рядом и привлек ее в свои объятия – целуя лицо, плечи; потом расстегнул простой белый лиф и жадно припал к ее белой груди.

Фрэн не то засмеялась, не то застонала, запрокинув голову; она выдернула из прически две шпильки, и волосы рассыпались по спине. В кудрях застряли остальные шпильки.

– Возьми меня.

Она легла на спину и закрыла глаза.

– Милая… подожди…

Она застонала от нетерпеливого наслаждения при звуке его страстного голоса, от ощущения, что он так заботится о ней.

– Жду, – шепнула она.

Он не заставил ее томиться – лег на нее, приведя в восторг тяжестью своего тела, и нежно спустил с ее бедер трусики; а потом нежно овладел ею. Фрэн так ждала его, что затрепетала, едва ощутив. Она не знала до сих пор, сколько в ней страстности.

Нет, знала… знала!

Он подминал ее под себя, властно и в то же время бережно, а потом мягко перекатился на спину, позволив ей быть сверху. Фрэн это очень любила, а он делал то, что она любила – потому что она все равно принадлежала ему всецело, каждый миг. Она достигла экстаза раньше него – вскрикнув, выгнувшись – и легла ему на грудь, отдав себя в его распоряжение, для его наслаждения.

Когда он разжал объятия в счастливом изнеможении, Фрэн потянулась с недовольным стоном и шепнула, что ей немного осталось до второй вершины. Алджернон несколько мгновений отдыхал, лежа рядом с ней, а потом склонился над ней, лаская ее руками. Фрэн протестующе ахнула, но тут же сдалась – и совсем скоро во второй раз испытала восторг. Алджернон почти благоговейно смотрел, как содрогнулось ее прекрасное тело, снова и снова; как исказилось страстью лицо.

Многие мужчины не умели и не любили ласкать своих женщин – они боялись пробудить в них страсть. Эгоисты и трусы.

– Как мне было хорошо, – сказала Фрэн, широко улыбнувшись. Она лениво перекатилась на бок, подтаскивая к себе платье; потом, привстав, накинула его.

– Я люблю тебя, – сказала она, истомленно улыбаясь.

– Я и не думал, что английские леди бывают такими, – с улыбкой сказал Алджернон.

– Такими не бывают только английские леди, испорченные пуританским воспитанием, – скривившись, ответила молодая женщина. – Но я-то уже давно знаю, что к чему в этой жизни, мистер Бернс.

Она заговорщицки улыбнулась мужу, а он вдруг ощутил к ней старую сильную неприязнь – неприязнь к ее второму “я”, к древней женщине, которая принадлежала стольким мужчинам до него.

– Пожалуй, я готова к научным открытиям, – все так же улыбаясь, сказала Фрэн; она встала и потянулась, запрокинув голову.

Потом, что-то мурлыкая себе под нос, удалилась в ванную. Как всегда, она первая шла мыться после занятий любовью.

Когда она привела себя в порядок, ей захотелось чаю. Фрэн тут же принялась собирать на стол, даже не спрашивая, хочет ли этого муж; но он, конечно, не спорил. Он предпочитал как можно меньше спорить о бытовых мелочах.

Потом Фрэн потребовала у Алджернона папирус.

– Пока ты будешь сидеть над своей книгой, я буду сидеть над этой, – сказала она, смеясь, и археологу вдруг расхотелось давать жене папирус. Он никогда не был суеверен – просто не мог себе этого позволить. Но сейчас Алджернону разом вспомнились все предостережения насчет Фрэн, которые он выслушивал в течение всего их знакомства.

Он ушел в свой кабинет, потом вернулся, неся свиток.

– Только очень осторожно с ним, – предупредил археолог жену.

Фрэн пожала плечами; в ее глазах плясали черти.

– Не учите ученого, сэр.

Пальцы ее сомкнулись вокруг папируса.

– Иди к себе, Элджи, работай. У тебя много дел. Эта книга меня не съест, уверяю тебя.

Ему, как видно, стало стыдно за свою мнительность – Алджернон повернулся и молча скрылся в своем кабинете. А Фрэн отправилась обратно в спальню, которая была одновременно ее кабинетом. Кровать они так и не убрали после своих забав, но сейчас Фрэн было на это наплевать – она направлялась к письменному столу и не видела ничего, кроме него.

У нее была электрическая настольная лампа. Как удобно.

Фрэн с наслаждением отодвинула стул и опустилась на него; она зажгла лампу, потом аккуратно положила перед собой свиток. Стол был достаточно большим, чтобы свободно разместить несколько тетрадей и книг; а также пачку писчей бумаги, письменный прибор… лучший уголок на свете. Улыбаясь, молодая женщина открыла тетрадь на чистой странице, потом достала перо и проверила, не кончились ли чернила в чернильнице. Конечно, заранее она обмакивать перо не будет. Непременно посадит кляксу; еще и, чего доброго, на папирус…

При желтом свете лампы кровавые пятна на книге выделялись особенно четко.

– Чтоб тебя, – пробормотала Фрэн. – Не запугаешь, и не надейся.

Она осторожно развернула свиток – вернее, начала разворачивать с одного конца. “Книга мертвых” традиционной величины была очень длинна – двенадцать частей, описывающих каждый час дня и ночи. Они соответствовали определенным отрезкам суточного путешествия, совершаемого “Великим богом”, который перевоплощался несколько раз – в Ра-Хепри, потом в Амона-Ра, потом в Ра-Атума; и все это путешествие совершалось в сопровождении множества разных вспомогательных богов, сменявших друг друга в строгой последовательности; и каждый шаг каждого участника действа имел глубокое сакральное значение…

– Какая чушь. Как только у египетских жрецов голова не пухла от всего этого, – пробормотала женщина, видевшая себя во сне древней египтянкой, воспитанной и вскормленной жрецами Амона.

Улыбаясь, Фрэн начала наносить на бумагу первые замечания. Да, да, они имеют дело с традиционной для эпохи расцвета Нового царства формой “Книги мертвых” – с традиционной для этого времени ролью Амона-вседержителя, Амона-единого-во-многих-лицах… некоторые особенности документа указывают на его появление во времена возвышения Фив.

Фрэн писала долго, увлеченно – заглядывая то в папирус, то в тетрадь; ей не требовалось, как остальным ученым, долго анализировать иероглифы. Она просто читала вслух, как читала бы книгу на английском языке: и иероглифы, может быть, с несколько большим трудом, но ложились на язык звуками. Временами Фрэн прочитывала вслух целые фразы, слушая музыку собственной речи, словно голос далекого прошлого.

Потом она зевнула, прикрыв рот рукой. Посмотрев на папирус, увидела, что черные значки двоятся.

– Что же это я – не выспалась, что ли? – удивилась Фрэн вслух.

Конечно, она сама виновата – потащила мужа в постель посреди дня. Вот и хочется спать. Да и встали они действительно рано…

Фрэн еще раз зевнула, потом выбралась из-за стола и потушила лампу. Затем добрела до неприбранной кровати и повалилась на нее.

– Я на минуточку, – пробормотала она, словно извиняясь перед самой собой. Потом подсунула ладонь под щеку и закрыла глаза.

***

Фрэн сидела в отвратительном подземелье… да, так. Только это подземелье не было произведением природы. Оно было произведением человеческих рук – гладкие стены покрывали изображения людей с красно-коричневыми телами и черными волосами, в белых одеждах, в невозможных для природы ракурсах: головы в профиль, глаза в фас. Фрэн взглянула прямо перед собой – двери этой рукотворной пещеры были бронзовыми и их украшали изображения чудищ с человеческими телами и птичьими головами.

– Какая мерзость, – сказала она вслух.

И тут поняла, что в этом подземном зале не одна – крик замер у нее на губах. К ней быстрым шагом приблизился высокий бритоголовый мужчина в белых одеждах, ступавший так, как не умел никто в современном мире: широко, величественно, словно подчиняя себе все пространство, что он преодолевал. Фрэн вскочила и попятилась, и этот человек остановился, сложив руки на груди.

Она узнавала в нем того самого древнего египтянина, в доме которого служила, дом которого осквернила и наполнила раздором и кровью. Фрэнсис Бернс, урожденная Грегг, узнавала в этом образе человека, чьи последние годы наполнила телесной и душевной мукой. Только сейчас она имела дело не с воспоминанием, а с ним самим… с тем, каким он стал…

– Ты так молод, – сказала она, сама не понимая, что говорит. Хотя какая разница? Разве может он повредить ей… он, образ из сна?

Великий ясновидец чуть улыбнулся. Он умер в шестьдесят с лишним лет, однако выглядел не старше тридцати – красавец, статный, породистый.

– Здесь я способен читать твои мысли, блудница, – сказал Неб-Амон. – Здесь тебе не поможет ни одна из твоих уловок. Ты нага передо мной.

Фрэн истерически хихикнула. Она почему-то окинула себя взглядом и с каким-то суеверным ужасом увидела, что на ней ее обычная белая блузка с длинной юбкой, туфельки на каблуках, волосы собраны в узел. Она – блудница? Что такое говорит этот мертвец?..

– Как ты смеешь меня оскорблять? – сказала она. – Ты умер три тысячи лет назад, что ты обо мне знаешь?

Неб-Амон усмехнулся.

– Если я пожелаю, ты не проснешься, – сказал верховный жрец Амона. – Ты останешься здесь навеки… слышишь? Ты умрешь, если на то будет мое желание.

– Я тебе не верю, – заявила Фрэн, хотя ей стало очень страшно. Ее прошиб пот, и ей стало холодно в этом подземелье; и тут она догадалась, что это за место. Город мертвых! Фиванский город мертвых, где погребли Неб-Амона, и где она осквернила его останки!..

– Да, это так, – сказал Неб-Амон.

Он вдруг приблизился к ней и взял за шею. Рука у него была не холодная, какими воображают себе призраков и воскресших мертвецов, а горячая, живая. Где бы ни находился сейчас Неб-Амон, он был жив, здоров и силен.

Совсем близко были угрожающие черные глаза – прекрасные глаза смерти; губы искривились, обнажив белые зубы…

– Ты нанесла мне оскорбление, которое не прощается, – прошептал он. Рука его сжалась, и Фрэн оказалась способна только хрипеть; ее руки взметнулись в жалкой попытке борьбы, но здесь Неб-Амон был несравненно сильнее. Это было его царство.

– Проси пощады, – прошептал великий ясновидец. – Умоляй меня тебя простить.

– Чтоб ты… сдох, – выдавила Фрэн, сама не понимая, на каком языке, и не понимая, что желание ее невыполнимо: Неб-Амон больше не умрет. Но она не верила, что он способен убить ее… отсюда, даже в эту минуту… перед глазами заплясали красные и черные круги, горло сдавила его рука – невыносимая боль…

А потом Фрэн упала навзничь, отшибив затылок о каменный пол.

– Дерьмо! – закричала она, несомненно, по-английски, и это самое современное ругательство эхом вернулось к ней, потом снова и снова. Фрэн попыталась вскочить, но не могла, слишком сильно ударилась. В царстве мертвых, если это было оно, все чертовски напоминало жизнь, со всеми ее проблемами.

А потом кто-то схватил ее за обе руки и вздернул на ноги. Фрэн зашаталась; голова ее гудела, горло распухло, а перед глазами все туманилось. Но она видела достаточно, чтобы различить еще одного лысого мужчину в белом.

– А ты кто такой? – прохрипела она. – То есть вы?

Их двое или у нее двоится в глазах?..

– Ты не узнаешь меня, матушка?

– Что? – взвизгнула Фрэн, ощупывая затылок – кажется, она слишком сильно треснулась об пол. Даже во сне от удара головой, похоже, ум заходит за разум.

Перед глазами перестало двоиться, и она увидела, что перед нею юноша. При всем желании Фрэн не могла припомнить, чтобы когда-либо встречала его в своих видениях – высокий и стройный, миловидный, хотя не такой красавец, как Неб-Амон. У этого молодого человека был не такой прямой нос, как у верховного жреца, а изгиб черных бровей напоминал женский… женский…

– Ты мой сын? – спросила она, таращась на этого древнего египтянина. – Но ведь ты тоже давно умер? Кто ты такой?

Второй мужчина ей не почудился – но он стоял в стороне, чтобы не мешать разговору.

– Жаль, что ты меня не узнаешь, – сказал юноша. – Ты умерла, когда я был маленьким мальчиком, матушка.

Он улыбнулся – в этой улыбке ей почудилось что-то неприятное, что-то… собственное. Да, это, без сомнений, был ее сын и ее характер.

– Я помог тебе отомстить твоим врагам. Помнишь?

– Аменхотеп? – прошептала Фрэн. – Ты в четыре года убил женщину, которую я ненавидела, Мерит-Хатхор? Ты?..

Он кивнул, улыбаясь.

– Ты рада? Я был рад ее смерти.

– Ты совсем не изменился, – с каким-то даже отвращением к собственной плоти и крови прошептала Фрэн. Хотя – какая плоть и кровь, это же сон, это же другая женщина?..

– Как умер ты? – спросила она.

Аменхотеп сморщился, словно не любил это вспоминать.

– Зачем тебе это знать? Я собираюсь родиться снова, как сделала ты. Я хочу вкусить от твоего нового мира – здесь мне не очень-то весело, как было и тебе, матушка.

– А зачем мне это знать? – прошептала Фрэн. – Что мне за дело до того, родишься ты снова или нет, негодяй?..

Она назвала собственного сына негодяем. Дико, как все, что происходило с нею сейчас.

– Как ты груба со мной – а ведь я только что прогнал твоего врага, – заметил Аменхотеп с явственной насмешкой.

– Не ты, – второй мужчина наконец явил себя Фрэн, выступив вперед и оттеснив Аменхотепа.

И она увидела, чем этот второй отличается от Аменхотепа, да и от Неб-Амона – он был светлее, словно его изнутри озаряло собственное сияние. И этого второго Фрэн узнала сразу.

– Хепри, – прошептала она. – Сын! Любимый сын!..

Она бросилась в объятия молодому человеку, красивому, суровому… и светлому. Хепри погладил ее по спине. Он был совершенно как живой, горячий и полный сил: Фрэн чувствовала крепкую плоть, биение сердца у ее груди, даже запах душистого масла, заменявшего египтянам духи.

– Да, это я, – сказал он. Хепри казался ровесником Аменхотепа, хотя это был его старший брат. Сын египтянки Тамит от другого отца.

– Я заставил Неб-Амона уйти, – сказал Хепри. – Я оказался сильнее его, матушка, потому что я призвал на помощь не ярость, но свет…

– Какая чушь, – беспомощно прошептала Фрэн, держась за виски. – Когда это кончится?

– Мне жаль моего брата, – сказал Хепри, бросив сочувственный взгляд в сторону явственно помрачневшего Аменхотепа. – Он солгал тебе, матушка, потому что он страдает здесь уже три тысячи лет…

– Какой ужас, – прошептала Фрэн, забыв о том, что все это плод ее фантазии. Их же нет! Нет!

– Здесь время иное, нежели на земле, – сказал Хепри. – Для тех, кто блажен, его нет. Но для тех, кто подобен моему брату, время тянется тяжко… долго. Аменхотеп хочет родиться снова, и я тоже желаю, чтобы это произошло.

– А при чем же здесь я? – спросила Фрэн, уже догадываясь, к чему оба эти мертвеца клонят.

Хепри нежно улыбнулся ей и приложил руку к ее животу – жест, совсем непристойный для современного человека, разговаривающего с матерью.

– Аменхотеп снова выбирает тебя своей матерью, – сказал он. – Он снова будет твоим сыном. Разве это не чудесно?

– Нет! – в ужасе крикнула Фрэн. – Пожалуйста! Только не это!..

Снова родить этого маленького гаденыша! Фрэн вспомнила все, все, что касалось ее второго сына… нет, пожалуйста…

– Как жаль, что ты этого не хочешь, – сказал Хепри с искренним сожалением на лице. Жаль – не жаль, но ее слово здесь ничего не решало.

Фрэн попятилась, спотыкаясь не то о какие-то камни, не то о кости.

– Нет!.. – крикнула она, взмахнула руками и повалилась навзничь…

Она села в постели, мокрая от пота, с всклокоченными волосами, облепившими шею и спину.

– Мамочки, – прошептала Фрэн. – Господи.

Алджернон обнял ее за плечи – его рука была теплая, сухая; он ласково погладил ее по локтю.

– Что, дорогая? Что тебе снилось?

– Всякая дрянь, – ответила она, начиная сотрясаться от слез; Фрэн уткнулась мужу в грудь, плача навзрыд. Подробности сна уже ускользали от нее, но она помнила, что в нем было какое-то скверное предзнаменование…

– Что именно? – спросил Алджернон.

Фрэн увидела, что уже ночь – конечно, ночь, если муж лежит рядом с ней!

– Я не помню, – искренне сказала она.

========== Глава 36 ==========

“Амон и фараон” – так назывался труд Алджернона. Название емкое, но не говорившее и десятой части того, что хотелось сказать автору. Как он хотел бы рассказать о том, каким способом проник в это знание! Как хотел бы представить ученой комиссии свою помощницу, с ее поразительными способностями, и с торжеством предложить коллегам попытаться объяснить ее феномен!

Увы, это было совершенно невозможно.

Если и существовали ученые, которым можно было представить феномен миссис Бернс, их следовало искать не в консервативном Британском музее. Алджернон прекрасно знал, что даже если эти люди своими глазами увидят, как Фрэн одним только наитием отыскивает места захоронений, и услышат, как она говорит и переводит с древнеегипетского – они объяснят это удачей, совокупностью догадок и фантазий. А что до ее видений, об этом и говорить нечего: в лучшем случае над нею снисходительно посмеются, а в худшем отправят в сумасшедший дом.

Британское научное сообщество насквозь и незыблемо материалистично – несмотря на все явления, не вписывающиеся в эту концепцию.

Алджернон аккуратно сфотографировал “Книгу мертвых” – почти не удивившись тому, что на снимке вышла не только она. Он принес фотографию жене – взволнованный, как первооткрыватель. Да он им и был. На избранном ими пути каждый шаг был шагом в неизведанное.

– Погляди, Фрэн.

Она сидела в постели, бледная и вялая – ночь после начала работы с книгой очень вымотала ее; в две последующие ночи Фрэн мало спала. У археолога было чувство, что она просто боится засыпать… как будто что-то может повредить ей. Алджернон сокрушался, что жена ничего не запомнила, но сознавал, что силы, с которыми она имеет дело, ему неподвластны. Но при виде готового снимка Фрэн ожила, приподнялась – на щеках зацвел румянец.

– Боже милостивый.

Разумеется, Алджернон сделал не по одному снимку каждого включаемого в работу отрывка; и два последние были безупречны. А вот первый…

Папирус окружал какой-то белый ореол – во всяком случае, таким он представлялся на черно-белой фотографии. А вот справа на фотографии, несомненно, запечатлелось…

– Элджи, это Дарби, – в ужасе сказала Фрэн. – Вне всяких сомнений.

Алджернон подумал, что не только ученым, а и простым людям нельзя вне всяких сомнений установить личность по краю воротничка, прически и уху – вот все, что получилось на снимке. Но то, что это срезанное изображение человека, сомнений не вызывало.

Полупрозрачное светлое изображение мужчины в деловом костюме, с волосами, расчесанными на пробор… молодого человека. Как будто негатив. В самом деле, очень похоже на Дарби.

– Он умер, давно умер, – сказала молодая женщина.

Фрэн смотрела на мужа с таким видом, точно ждала от него опровержений – но он ничего не опровергал голословно, а ее такие утешения не устраивали. Эта женщина во всем была необыкновенной.

Она открыла рот и сказала совсем не то, чего он ждал.

– Элджи, спрячь этот снимок получше. Он может нам пригодиться. Никому не показывай до поры до времени.

Алджернон кивнул, прекрасно ее понимая – нужно было сберечь эту картинку до тех пор, пока они не встретят людей, готовых выслушать их историю. Если это когда-нибудь произойдет.

Он отложил фотографию и присел рядом с женой, обняв ее.

– Если бы я только мог помочь тебе. Но я же ничего не знаю о том, что с тобою происходит…

Фрэн слабо улыбнулась.

– А я справлюсь, Элджи. Не беспокойся. Меня есть кому защитить.

Он пришел в недоумение от ее слов, едва ли не испугался; но Фрэн не могла или не желала ничего пояснять.

– Лучше принеси мне мои бумаги, отредактируем их.

Алджернон молча кивнул и подошел к ее письменному столу, который она оставила не так давно. Его очень тревожила слабость Фрэн в последние дни; Алджернон даже заикнулся насчет врача, но жена ответила, что эти расстройства не имеют никакого отношения к физиологическим. Вернее, может быть, физиологические и есть… но они наступили вследствие душевных. И потому обычные лекарства ей не помогут.

Да, он догадывался – но бездействовать было очень тяжело.

Алджернон устроился рядом с ее постелью на стуле, глядя в ее рукописи; то, что он уже успел проглядеть, не вызвало у него никаких нареканий. У Фрэн быстро развился собственный стиль, изящный научный стиль изложения, похожий на его собственный; а что до фактографической точности и тонкости анализа, она была не менее строга к себе, чем он сам. Идеальная жена и помощник.

Если бы не… “это”.

Но ведь Алджернон и выбрал ее “поэтому”.

Они около часа обсуждали их общую работу, и наконец перед Алджерноном вырисовался окончательный вариант его книги. Он был глубоко удовлетворен… и как-то опустошен, как всегда после завершения плодотворного труда. Теперь им предстоит наименее творческая и наиболее трудная задача – протолкнуть эту книгу в печать. Алджернон увидел перед собой обвиняющее лицо Андерсона, и в нем поднялись отвращение и гнев – Андерсон повел себя так, как и следовало ожидать. Так повел бы себя любой убежденный материалист – но не крупный ученый, каким его считают.

Но пока Алджернон заставил себя отбросить уныние. Он улыбнулся утомленной жене.

– Фрэн, поздравляю тебя, дорогая. Мы сделали это!

Фрэн засмеялась. Она не хуже его понимала, что сделали они только малую, самую приятную часть.

– Элджи, давай съездим к маме. Я понимаю, что тебе она не нравится, но…

– Мои предпочтения не самое главное, – быстро ответил Алджернон, почувствовавший вину при упоминании миссис Грегг. – Конечно, съездим. Давно пора.

***

Миссис Грегг определенно не ждала гостей.

Может быть, потому, что слишком глубоко уверилась в отсутствии совести у дочери – а может, потому, что вычеркнула “одержимую” безбожницу из памяти. Фрэн сомневалась, что мать открыла бы ей, если бы догадалась спросить, кто стоит на пороге – но, наверное, миссис Грегг была слишком озабочена, чтобы вспомнить об этом. Увидев Бернсов, женщина застыла посреди коридора, точно ей явилось привидение.

“Пожалуй, даже не одно”, – подумала Фрэн, сдерживая усмешку. Ей не было жаль мать в эту минуту; она ненавидела ее за неспособность принять дочь такой, какая она есть.

– Здравствуй, мама, – громко сказала Фрэн. – Ты позволишь нам войти?

– Зачем вы приехали? – спросила мать. – Что вам здесь нужно?

Фрэн хмыкнула, шагая вперед и увлекая за собой безмолвного мужа.

– Ну, например, навестить дорогих родственников, – сказала она. – Мой муж до сих пор не видел мою семью… только тебя, мама, и то ты с порога начала его оскорблять.

Миссис Грегг смотрела на дочь так, точно не понимала, чего от нее хотят – и не понимала, как избавиться от этого бедствия. Алджернон вошел следом за женой, и это был не такой мужчина, которого можно вытолкать за дверь.

– Мама, кто это приехал?

Звонкий голосок Кэти развеял общее напряжение. Нет – привел мать в ужас. Миссис Грегг ахнула, дернулась в сторону дочери, но было поздно: Кэти уже узнала сестру.

– Фрэнни!

Смеясь, девочка бросилась к Фрэн. Она еще не научилась религиозному догматизму и любила сестру такой, какая она есть.

– Где ты была? Почему так долго не приезжала? – воскликнула девочка. – Мама, вот видишь, Фрэнни приехала, – Кэти с торжеством обернулась к окаменевшей матери. – А ты говорила, что она долго не вернется!

– Я была в далекой жаркой стране, – улыбаясь, сказала Фрэн, присев на корточки рядом с сестрой. – В Египте. Ты слышала о нем?

– Да, мы в школе проходили, – сообщила гордая Кэти – ей исполнилось уже восемь с половиной лет, она была совсем взрослая!

– Там были цари, которые строили огромные пирамиды, правильно, Фрэнни?

Фрэн подняла глаза на мать – улыбка не сходила с ее губ. Молодой женщине казалось, что воздух вот-вот начнет потрескивать от ярости миссис Грегг.

– Правильно, милая, – сказала Фрэн. – Вот видишь – это мой муж, мистер Бернс, он ученый, который изучает Египет.

Кэти посмотрела на чужого мужчину и смутилась – но не очень. Алджернон ей сразу понравился.

– Здравствуйте, сэр, – сказала она.

– Здравствуй, – с улыбкой ответил Алджернон, осторожно взяв девочку за руку. Кэти несколько мгновений позволяла держать себя за руку, потом все же застеснялась и отодвинулась. Она снова повернулась к сестре.

– А ты что-нибудь привезла мне из Египта? – спросила Кэти.

Она заметно огорчилась, когда Фрэн мягко покачала головой.

– А почему?

– В следующий раз обязательно привезу, – обещала Фрэн. – А может, ты поедешь со мной. Хочешь?

– Очень хочу!

У Кэти был такой вид, точно она готова была прямо сейчас ехать в этот сказочный Египет. Да она и была готова. Ах, детство, счастливое время!

– Да никогда! – выкрикнула миссис Грегг, которая наконец обрела дар речи.

Она шагнула вперед и буквально вклинилась между двумя своими дочерьми, вызвав недовольный вскрик младшей.

– Что ты себе позволяешь!.. – крикнула белая от ужаса и ярости женщина. – Как ты смеешь говорить такие вещи моей дочери! Уходи немедленно!..

Фрэн чуть было не стало ее жалко. Но жалость улетучилась, когда она осознала смысл материнских слов.

– Ты не забыла, мама, что у тебя две дочери? Мне кажется, что все последние годы ты об этом только сожалела.

Миссис Грегг хотела что-то ответить, но вдруг ахнула, выпрямившись и указывая на что-то над головой Фрэн.

– Боже! Это! И это! – истерически выкрикнула она, тыча пальцем куда-то в воздух; Фрэн на миг показалось, что мать сошла с ума. Потом она резко обернулась и вскрикнула сама. Над ее головой, чуть позади, в воздухе парили белые светящиеся шарики*. Фрэн понятия не имела, как их подвесили – за исключением того, что это сделала она сама и благодаря сильному душевному потрясению…

– У меня никогда не могло быть такой дочери! – воскликнула миссис Грегг, сотрясаясь всем телом. – Ты исчадие ада!..

– Мама, не обижай Фрэнни! – закричала Кэти.

Миссис Грегг обернулась к ней.

– Немедленно иди в свою комнату и закройся! – крикнула она. – А вы – убирайтесь! Сейчас же!

Она начала наступать на старшую дочь и зятя, исполнившись решимости отстоять дом от дьявола.

– Фрэн… – сказал Алджернон, невольно попятившийся от хозяйки. У нее был вид человека, готового к убийству. Мать, спятившая от страха за детей.

– Ну уж нет, – сказала Фрэн. – Я никуда не уйду, пока не повидаюсь с братом! Мама, отойди с дороги!..

Казалось, ничто не может сдвинуть миссис Грегг с места – но Фрэн сделала это; она была тоже в ярости и сильнее физически, чем изможденная мать. Она оттолкнула миссис Грегг и направилась вперед; Алджернон заспешил следом, а полная возбуждения Кэти увязалась за своими сегодняшними героями.