Текст книги "Пленник императора (ЛП)"

Автор книги: Li Hua Yan Yu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Императрица является Матерью Нации и, будучи таковой, помогает императору нести бремя управления страной, заботится о порядке во Внутреннем Дворе и подает народу добрый пример. Су И же не только отплатил государю черной неблагодарностью, но и втайне вступил в гнусный сговор со своими сообщниками. Он воспользовался благорасположением Его Величества и обманул доверие государя. Даже дикий зверь не сравнится с ним коварством и жестокостью. Это чудовищное злодеяние вопиет к Небесам! Посему следует надлежащим образом покарать преступника, приговорить его к «смерти от тысячи порезов» и медленно разделить его тело на тысячу кусков. Нижайше просим во здравие и благоденствие Вашего Императорского Величества утвердить приговор, дабы исполнить его в назидание всей Поднебесной!

Ваньянь Сюй горько усмехнулся. Конечно же, он прекрасно знал, какой ответ даст Хэ Цзянь. Мало того – император понимал, что по закону у него нет ни малейших оснований отклонить предложение министра. С сокрушенным сердцем он упрекал самого себя: «Эх, Ваньянь Сюй, Ваньянь Сюй! Даже теперь ты не в силах расстаться с этим человеком! Стоит лишь подумать о смерти Су Су – и хочется последовать за ним в загробный мир, чтобы вместе, рука об руку достичь Желтого источника. Ты… разве похож ты на грозного государя Цзинь Ляо, разве таким ты когда-то был?» Ваньянь Сюй намеревался сохранить Су И жизнь, однако он всегда управлял империей, уважая закон. И если теперь он, первое лицо государства, примется этот закон попирать, как сможет он впредь требовать подчинения от своих подданных, как сможет вести за собой народ?

Несколько министров чутко уловили смятение в глазах государя. Они поспешно выступили вперед и пали ниц, хором умоляя предать императрицу смертной казни. Увидев, какая буря ненависти поднялась среди чиновников двора, Ваньянь Сюй понял, что на этот раз Су И обречен и даже он, император, бессилен его спасти. Он несколько раз открывал и снова закрывал рот, но губы отказывались произнести слова «высочайше дозволяется умереть». Как только Ваньянь Сюй пытался издать хотя бы звук, на глаза наворачивались слезы. Он тотчас опускал голову и делал вид, что кашляет в широкий рукав, а сам украдкой утирал соленую влагу.

Дело застряло на мертвой точке.

Вдруг в тронном зале появился юный наследник Ваньянь Шу. Держась уверенно и прямо, он прошагал вперед, почтительно преклонил колени и возвысил голос:

– Отец-император, ваш сын и верноподданный сознает, что матушка-императрица Су И виновен в тяжком преступлении. Государственную измену невозможно ни оправдать, ни простить. Но я надеюсь, что, памятуя о заслугах матушки-императрицы в моем обучении и наставлении, отец-император сохранит ему жизнь и заменит смертную казнь на иное суровое наказание. Ваш сын и верноподданный покорнейше умоляет об этой милости! – И Ваньянь Шу трижды ударил челом в пол.

Все министры в великом изумлении смотрели на юного наследника, который всегда отличался крайне вздорным и заносчивым нравом. Откуда взялась эта глубокая и искренняя привязанность к Су И? В глазах императора промелькнула тень удовлетворения и гордости: наследник престола взрослел и набирался ума-разума. Сын вовремя пришел на помощь отцу и подсказал ему выход из затруднительного положения.

Ваньянь Сюй окинул взглядом толпу придворных сановников и медленно заговорил:

– Наследник Шу еще совсем ребенок. Он рано потерял мать, а от прочих императорских наложниц никогда не получал ни участия, ни душевной теплоты. И только императрица Су И взял на себя воспитание наследника и окружил его заботой и любовью. Сегодня Мы могли бы предать Су И смерти, он и сам давно о ней мечтает, но эта смерть неизбежно ляжет зловещей тенью на всю дальнейшую судьбу наследника Шу. Кроме того, казнь не утолит жажду возмездия в Нашей душе. Посему приговариваем Су И к шестидесяти ударам тяжелой бамбуковой палкой, после чего он останется во дворце в качестве раба, чтобы денно и нощно подвергаться унижениям и до скончания века терпеть жестокие муки. Так и закон будет соблюден, и гнев Нашего сердца найдет выход, и детство наследника не омрачит новая тень. Как видим, такое решение несет в себе тройную выгоду. Что думают почтенные министры?

Сановники обменивались растерянными взглядами. Было очевидно, что император по-прежнему благоволит Су И, и даже их единодушный протест никак не повлиял бы на уже принятое решение государя. И тут Ваньянь Шу снова пал на колени с громким возгласом:

– Отец-император – истинный светоч мудрости!

Министрам не оставалось ничего другого, кроме как присоединиться к наследнику. Почтенные мужи хором повторили:

– Государь-император – истинный светоч мудрости! Какое прекрасное решение!

Юй Цан только и мог, что в бешенстве скрипеть зубами, но поневоле пришлось принять неизбежное. Генерал с досадой закатил глаза, и тут у него в голове родился очередной план. Пока все присутствующие шумно обсуждали приговор, он воспользовался моментом и незаметно подошел к начальнику дворцовой стражи, который отвечал за исполнение наказаний.

– Бейте в полную силу, будто хотите забить его до смерти, и наносите удары только по ногам.

Как мог начальник стражи ослушаться и тем самым оскорбить генерала, да еще главнокомандующего армией? К тому же император не оговорил, куда именно и с какой силой следует наносить удары, поэтому стражник с чистой совестью отправился выполнять приказ Юй Цана.

Ваньянь Сюй и его сын смотрели, как в зал ввели Су И, облаченного в белые тюремные одежды. Двое слуг сняли с него колодки и цепи и, связав веревкой, увели прочь. Сердца императора и наследника трона обливались кровью, но они больше ничего не могли сделать для Су И – спасение его от смерти едва не оказалось непосильной задачей. Ваньянь Сюй и без того взял на себя слишком много, собственной волей назначив всего шестьдесят ударов. Если бы он доверил определить количество ударов Министру по делам правосудия, тому бы и сотни показалось мало. Хотя Су И был здоровым и крепким молодым мужчиной, после ста ударов он неизбежно остался бы калекой на всю жизнь, поэтому Ваньянь Сюй выбрал самое мягкое наказание из всех возможных.

И у отца, и у сына на душе скребли кошки. Министры же и чиновники увлеченно судили да рядили о последних событиях. Вдруг из-за дверей донеслись резкие удары деревянной палки – хлоп-хлоп-хлоп! Грудь Ваньянь Сюя сдавило, он отчаянно сжал кулаки, словно от этого зависела его собственная жизнь. Уголки губ Юй Цана едва заметно кривила змеиная улыбка. Юный наследник Ваньянь Шу исчерпал последние душевные силы и, низко опустив голову, уже не сдерживал льющихся по щекам слез.

Громкие звуки ударов всё неслись и неслись из-за дверей, причиняя Ваньянь Сюю такую невыносимую боль, словно душу его пытались вырвать из тела. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Су Су, почему же ты молчишь? Кричи, может, тебе станет хоть немного легче! Су Су, почему же ты не кричишь от боли? Ты… ты… ну же, давай, пожалуйста, кричи!»

Удар за ударом обрушивался на тело Су И – и удар за ударом поражал императора в самое сердце. Лицо Ваньянь Сюя оставалось спокойным, лишь немного побледнело, а глаза утратили обычный живой блеск. Губы едва заметно дрожали, выдавая, что творится у него на душе. Вдруг наследник Шу вскочил со стула, тряхнув головой, и громко воскликнул:

– Не так!..

Не закончив фразу, он стрелой вылетел из зала.

57.

Сердце Ваньянь Сюя ёкнуло, он поспешил спуститься с возвышения, где был установлен Трон Дракона – и услышал гневный голос наследника Шу:

– Кто… кто приказал вам использовать такой способ?!

Удивленный и полный дурных предчувствий, император торопливо вышел во двор, министры потянулись следом. Ваньянь Шу стоял возле длинной скамьи для порки и устраивал громкий разнос двум стражникам, приводившим приговор в исполнение. Белые тюремные одежды Су И насквозь промокли от пота, а ноги под коленями казались жутким кровавым месивом. Перед глазами императора поплыли темные круги. Едва не упав, он рванулся к Су И, чтобы взглянуть ему в лицо – и увидел, что тот потерял сознание, а губы его искусаны в кровь.

– Су… Су Су… – бормотал Ваньянь Сюй себе под нос и нежно касался залитых холодным потом лба и щек.

Вдруг он услышал, как рядом в отчаянии всхлипывает Ваньянь Шу:

– Отец-император… отец-император, велите им больше не бить матушку-императрицу! Его нога… она уже… уже… сломана.

Эти слова прозвучали как гром с ясного неба. Ваньянь Сюй вскинул голову и враз охрипшим голосом спросил:

– Ты… Что ты сказал?..

Юный наследник яростно смахнул слезы, ткнул пальцем в двух стражников и в гневе воскликнул:

– Это всё они, проклятые! Я еще в зале услышал, только не сразу понял, что здесь что-то не то. Прибежал посмотреть, а тут эти два негодяя! Они так и задумали – с самого начала бить по ногам. Оттого и звук был такой звонкий, как по бревну колотят: хлоп-хлоп! Я только глянул – и вижу: матушка-императрица… его нога… она уже… уже…

Ваньянь Сюй, застыв на месте, потерянно смотрел на чудовищно изуродованную ногу Су И. В душе его сплетался тугой клубок из невероятно противоречивых чувств. Ему казалось, что острый нож отрезает от сердца кусок за куском, но из глубины души навстречу этой боли поднималась волна необъяснимого безумного восторга, а в голове довольный голос взахлеб повторял: «Его нога сломана… сломана… Теперь, когда она сломана, он больше не сможет убежать… больше никогда не покинет…»

– Отец-император! – встревоженный наследник Шу тряс отца за рукав, решив, что тот с головой ушел в свое горе.

Император бросил на сына мимолетный взгляд, тут же перевел глаза на министров и после долгого молчания, стиснув зубы, спросил:

– Сколько еще осталось?

Один из стражников шагнул вперед:

– Докладываю императору: осталось еще двадцать ударов.

Ваньянь Сюй сжал кулаки и бесстрастным голосом отдал приказ:

– Продолжайте исполнять приговор. Но бить по ногам запрещено.

Больше не взглянув на Су И, который по-прежнему в беспамятстве лежал, привязанный к скамье, император быстрым шагом вернулся в тронный зал.

Ваньянь Шу, не веря собственным глазам, провожал взглядом отца и министров, пока они не скрылись в дверях. Двор снова наполнили звуки ударов, и юный наследник снова почувствовал, как защипало в носу. Он бросился к скамье и закрыл Су И своим телом, громко крича:

– Эти двадцать будут мои! Бейте меня вместо него!

Двое стражников беспомощно уставились друг на друга, ни один не осмеливался нанести удар. Ваньянь Шу по своему обыкновению скорчил упрямую мину и заявил дворцовым служанкам и евнухам, которые приблизились, чтобы увести его:

– Не смейте меня трогать! Иначе поплатитесь, мало не покажется!

Все эти люди так испугались его угроз, что в нерешительности застыли на месте. Дело зашло в тупик, но тут послышался протяжный вздох, и женский голос произнес:

– Ваше Императорское Высочество, давайте-ка, поднимитесь! У вашего отца-императора хватает трудностей, не создавайте ему новые.

Наследник поднял взгляд и увидел Цзы Нун и Цзы Янь, которые незаметно подошли сзади. Слова же эти принадлежали Цзы Янь.

Ваньянь Шу настороженно следил за девушками, но не соглашался покинуть Су И. Тогда Цзы Янь продолжила:

– Вы и правда думаете, что у императора нет сердца? Думаете, он уже позабыл свои прежние чувства? Это вовсе не так. Су И, виновному в тягчайшем преступлении, государь сохранил жизнь, проявив невиданную снисходительность. Министры смирились с этим лишь потому, что не желают, чтобы император в открытом противостоянии со всем двором потерял лицо. Если же государь даже при таком легком наказании, как порка, снова проявит неуместную мягкость, все сразу поймут: страсть ослепила его настолько, что он готов не задумываясь простить Су И любые злодеяния. Допустят ли министры, чтобы такой человек, неблагодарный изменник и заговорщик, продолжал обольщать нашего просвещенного государя и сбивать его с пути мудрости? Нет, все придворные сановники объединятся и потребуют казни преступника в полном соответствии с законом. И в этом случае, даже если император захочет сохранить ему жизнь, боюсь, он ничего не сможет сделать. Ваше Императорское Высочество, если вы желаете на деле помочь этому человеку, лучше вам сейчас уйти и позволить стражникам исполнить приговор до конца.

Ваньянь Шу медленно отстранился от Су И. Цзы Нун бросилась вперед и обняла маленького наследника.

– Ваша покорная служанка отведет Ваше Императорское Высочество во дворец, – дрогнувшим голосом сказала она.

Вдвоем они направились к дверям, но мальчик то и дело оборачивался на ходу, чтобы бросить взгляд на Су И.

Стражники снова взялись за палки и по окончании наказания пошли в тронный зал, чтобы доложить об исполнении приговора.

Ваньянь Сюй спокойно поинтересовался:

– Цзы Янь, помещение для императрицы в доме прислуги уже подготовлено?

Девушка ответила, что всё сделано надлежащим образом. Тогда император вздохнул и распорядился:

– Пусть его перенесут туда, и найди императорского врача, чтобы осмотрел раны и дал все нужные лекарства. Пусть подождут… подождут, пока он не поправится, а потом приставят к работе. – Он перевел взгляд на толпу министров и спросил: – Это всё на сегодня?

Во второй раз вперед вышел Хэ Цзянь и с поклоном возвысил голос:

– Докладываю императору! Су И ни во что не ставил все милости, которыми щедро осыпал его Сын Неба. Злодеяния этого человека поистине чудовищны. Он предал доверие государя, но Ваше Императорское Величество сделали для него исключение, смягчили предусмотренную законом кару. Ныне он низведен до положения раба, посему ваш министр и верноподданный умоляет, чтобы государь высочайше повелел объявить по всей Поднебесной о лишении Су И титула императрицы. Покорно ожидаю всемилостивейшего одобрения!

Едва он закончил говорить, как все министры хором поддержали прошение.

____

С глубокой древности Китай славился разнообразными и изощренными наказаниями. Прежде всего это были телесные наказания «жоу син», хотя точнее их было бы называть членовредительскими. Не вдаваясь в шокирующие подробности, скажем просто: всё, что от человека можно отрезать или отпилить, отрезали и отпиливали. Причем судьи и исполнители приговора могли проявлять недюжинную изобретательность и фантазию. Главной целью наказания было запугать других так, чтобы им и в голову не пришло совершать преступления.

С течением времени в Китае сложилась традиционная система пяти видов наказаний:

1. Битье легкими бамбуковыми палками (от 10 до 50 ударов). Такое наказание получали за самые мелкие преступления.

2. Битье тяжелыми бамбуковыми палками (от 50 до 100 ударов). При особенно ревностном исполнении этот вид наказаний мог не только искалечить человека, но и привести к его смерти. Длина палки составляла метр или больше, а удары обычно наносились по ягодицам и верхней части бедер осужденного, которого привязывали к специальной скамье или попросту клали прямо на землю.

3. Каторжные работы (или рабство) – обычно на срок от 3 до 5 лет.

4. Временная или пожизненная ссылка.

5. Смертная казнь. Самыми распространенными видами казни были обезглавливание и удавление. Причем, поскольку виселица в Китае не применялась, осужденного именно удавливали, и медленно.

Преступника обычно вели на смерть или к месту наказания в «канге» (тяжелых шейных колодках) и цепях.

Самой мучительной и ужасной казнью в Китае считалось «линчи» или дословно «разрезание на тысячу кусков». Такой приговор выносили за самые тяжкие преступления – убийство отца или дяди, массовое убийство и, конечно, за государственную измену.

При исполнении этой казни осужденного, раздев догола, крепко привязывали к деревянному столбу или кресту. После этого палач начинал не спеша отрезать у преступника куски тела. Конкретных способов отрезания существовало множество. Суд обычно заранее определял, сколько «разрезов» должен получить преступник, и палач им строго следовал. Самым «гуманным» был порядок всего из восьми разрезов. Во многих случаях преступник умирал где-то в середине процесса, хотя от мастерства палача зависела длительность его мучений. Иногда в виде особой милости преступника убивали первым же ударом, а потом резали труп. Но даже в этом случае казнь считалась особо тяжелой. Мало того, хотя нам это покажется странным, относительно безболезненное отрубание головы считалось более тяжелой казнью, чем длительное удавление. Почему же так? Китайцы свято верили, что в загробной жизни человек будет выглядеть так же, как в момент смерти. Кому же захочется бродить по загробному миру без головы или ползать в виде обрубка с отрезанными руками-ногами?

Для придворных сановников и членов императорской семьи существовал такой «облегченный» вид казни, как пожалование права на самоубийство. Именно этот вариант имел в виду Ваньянь Сюй, когда пытался произнести слова «высочайше дозволяется умереть». Безусловно, такая смерть была менее позорной, чем публичная казнь, но была ли она менее мучительной – это еще вопрос, поскольку традиции предусматривали в этом случае принятие яда или даже такую экзотику как заглатывание золотой или металлической пластинки с острыми краями.

Высшей судебной инстанцией являлся сам император, который мог непосредственно разбирать судебные дела. На местах же судили и выносили приговоры местные чиновники.

Описанное в главе 56 «судебное заседание» оказалось на редкость коротким, однако это не противоречило китайской практике. Присутствие обвиняемого было не обязательным, если вина его была очевидна и подтверждена надежными свидетелями (а в нашем случае это сам наследник престола и главнокомандующий армией). К тому же обвиняемый во всем сознался и противоречивых показаний не давал.

Стоит отметить, что при любви китайцев к деталям вся процедура исполнения наказания подробно расписывалась в приговоре. Ваньянь Сюй упустил этот момент (видимо, из-за своего душевного состояния), чем тут же воспользовался коварный Юй Цан.

========== 58-60 ==========

58.

Ваньянь Сюй надолго погрузился в размышления. Потом, наконец, мрачно кивнул:

– Почтенный министр Хэ прав. Мы сегодня же напишем указ и велим объявить его всенародно. Аудиенция окончена.

С этими словами император медленно спустился с возвышения, где стоял Трон Дракона, и молча вернулся в свои покои.

Цзы Янь последовала за ним. Глядя на печально поникшую фигуру, девушка задавалась вопросом: где тот живой и полный сил правитель Золотой империи, которого она знала прежде? На ее памяти хозяин никогда так не горевал, даже после смерти прежнего государя, его родного отца. Цзы Янь всегда была искренне и неизменно предана Ваньянь Сюю и теперь, видя его в такой безутешной скорби, сама не могла понять собственных чувств.

«Ох, Ваше Императорское Величество, – думала она, – Цзы Янь не такая уж бездушная особа. Взгляните на лист бумаги, что я оставила на столе в комнате императрицы! Там скрыто важное доказательство невиновности генерала Су. Не будь ваша любовь столь глубока, чувства не затмили бы разум, а мудрость и проницательность непременно помогли бы увидеть истину. Но вы просто помешались на этом человеке и, едва услышав, что он замыслил измену, мгновенно утратили способность здраво рассуждать. Су И лишил вас разума, поэтому Цзы Янь только и оставалось, что вступить в сговор с генералом Юем, чтобы избавиться от него. Да, ваша покорная служанка навлекла на генерала Су великие беды, но перед государем совесть Цзы Янь чиста – как чиста она и перед реками и горами нашей Цзинь Ляо, и перед императорским престолом».

Ваньянь Сюй и его помощница молча вернулись в резиденцию императора, где обнаружили наследника Шу. Мальчик обливался слезами, а вдовствующая императрица и Цзы Нун как могли утешали его ласковыми словами. Увидев вдовствующую императрицу, Ваньянь Сюй выдавил улыбку:

– Что привело вас сюда в сезон Большой Жары*, матушка-императрица? Вам достаточно было послать за своим сыном, и он тотчас же явился бы в ваши покои!

Вдовствующая императрица вздохнула:

– До вашей матушки дошли вести о том, что случилось с императрицей Су И. Увы, в конце концов, этот человек так и остался генералом Великой Ци! Мог ли побежденный полководец искренне разделять интересы нашей династии? Что ж, он оказался недостойным высокой чести – и поделом ему. Но я узнала, что малыш Шу до сих пор горько сокрушается, и поспешила сюда, чтобы увидеть всё собственными глазами. Удивительно – ведь мой внук рос таким замкнутым и высокомерным! Этот Су И не иначе как демон в человеческом обличье. Как удалось ему околдовать обоих – и отца, и сына?

Ваньянь Сюй хранил молчание. Отчаянно всхлипывая, за императора ответил Ваньянь Шу:

– Бабушка-императрица, ты просто не понимаешь! Шу с малых лет рос без матери. Отец-император поручил наложницам его воспитывать, а они только и думали, как использовать твоего внука, чтобы добиться от императора подачек. Надеялись, твой внук поможет им взобраться повыше и усесться на трон императрицы! Только увивались вокруг да досаждали просьбами. А я мог хоть на ушах стоять. Как я только их ни дразнил, как только ни высмеивал! А они и отца-императора боялись, и внука твоего. Боялись, что я в будущем взойду на трон и от души на них отыграюсь. Потому и слово поперек не могли сказать, даже в мелочах не смели перечить, когда я что-то делал неправильно. А как правильно – научить не хотели. Твой внук хорошо видел: нет в них ни капли искренности, одно притворство! Только матушка-императрица – совсем не такой человек. Он и в самом деле думает о благе твоего внука. Он всегда скажет, если твой внук ошибся, всегда научит вести себя как подобает достойному человеку. Если бы моя родная матушка была жива, она бы наверняка наставляла меня точно так же. Но… но потом… он взял да и сбежал… и заговор устроил… Бабушка-императрица, ну почему он так поступил? Если бы он давно всё это замышлял, он бы не стал так хорошо относиться к твоему внуку! Бабушка-императрица…

Ваньянь Шу говорил сквозь рыдания, и все, кто его слышал, тоже не могли удержаться от слез. Даже сердце Цзы Янь наполнилось печалью и сочувствием. Ваньянь Сюй с усилием поднял лицо к небу, чтобы не расплескать слезы, и с горечью произнес:

– Верно, если Су Су давно готовил заговор, зачем было делить с отцом и сыном столько искренних и теплых моментов? Су Су, ты… ты и впрямь так глубоко ранил мое сердце…

Тут вдовствующая императрица возмущенно фыркнула:

– Мой сын-император! Разве подобает так вести себя государю нашей Цзинь Ляо? Ты так не сокрушался даже у смертного одра своего отца! Сегодня ты потерял всего лишь императрицу – предателя, который за твоей спиной устроил заговор. Стоит ли сожалеть о таком человеке? Стоит ли рвать на себе волосы? Шу-эр еще совсем ребенок, ему еще сложно сдерживать чувства. Ну а ты не только не учишь его благоразумию и рассудительности, но и сам позволяешь себе прилюдно пасть духом. Неужели ты действительно сын своего отца? Глаза на мокром месте, совсем как у женщины! Где же твоя страна, где же твой народ? Им больше не осталось места ни в сердце твоем, ни в мыслях?

От справедливых материнских упреков Ваньянь Сюя прошиб холодный пот. Он тотчас склонился в знак глубокого почтения и с полной искренностью ответил:

– Матушка-императрица совершенно права. Мудрые наставления образумили вашего сына, он словно пробудился ото сна и впредь будет всегда помнить слова своей матушки. Наша страна и народ Поднебесной – вот что для Нас самое важное. Мы не позволим чувствам к мятежному генералу лишить Нас воли и самообладания.

Закончив говорить, император повернулся к сыну:

– Ты ведь тоже слышал слова твоей бабушки-императрицы? Что же ты медлишь? Ну-ка, марш на урок, одна нога здесь, другая там!

Ваньянь Шу скривился от огорчения – ему так не хотелось покидать ласковые объятия бабушки. Но затем он всё же кивнул и послушно отправился на занятия. Уже подойдя к двери, он услышал серьезный голос вдовствующей императрицы:

– Отныне и впредь вы оба должны, не жалея усилий, делать всё возможное, чтобы добиться процветания этой страны. Если опустите руки и впадете в отчаяние, разве не станет это для Су И поводом торжествовать и злорадствовать? Тогда все недовольные в империи Ци еще сильнее будут нас презирать. – Затем она обратилась к Ваньянь Сюю и добавила: – Ты сохранил мятежнику жизнь, и это хорошо. Пусть увидит собственными глазами, что император Цзинь Ляо способен успешно управлять и Великой Ци, и всей Поднебесной. Ни в коем случае не следует позволять этому заговорщику смотреть на тебя свысока!

Ваньянь Сюй снова почтительно поклонился и ответил:

– Ваш сын запомнит наставления матушки-императрицы.

Только после этого она поднялась с кресла и сказала:

– Ну что ж, это был день больших перемен, к тому же ты провел бессонную ночь и наверняка сильно устал. Твоя матушка-императрица вернется к себе во дворец, а ты как следует отдохни.

Едва она закончила говорить, ее обступили евнухи и прислужницы, чтобы сопроводить в резиденцию.

Но как мог Ваньянь Сюй просто лечь и заснуть? Перед глазами его стояло лицо Су И, в ушах звучали упреки вдовствующей императрицы, и сердце снова разрывалось между мучительной болью и чувством вины. Так он и ворочался с боку на бок, пока не настал вечер, а вслед за ним наступила и прошла ночь.

***

Дни пролетали за днями, и наконец раны Су И почти исцелились. Лишь ногу полностью вылечить не удалось, так она и осталась хромой навсегда.

В тот день главный смотритель императорского дворца Гуй Линь, узнав, что Су И поправился, пришел, чтобы отвести нового раба в прачечную и приставить к работе. Но не зря говорят, что для врагов и возлюбленных всякая дорога узка. Кто же мог предвидеть неизбежную встречу?

По пути в прачечную они достигли берега озера с цветущими лотосами. В то же самое время Ваньянь Сюй, наследник Шу и вдовствующая императрица вышли на прогулку, чтобы полюбоваться осенним пейзажем. Вокруг них толпилось множество слуг и служанок. Увидев их, Гуй Линь тут же дернул Су И за руку, оба отступили в сторону и склонились в почтительном поклоне.

59.

Прогуливаясь по берегу озера, Ваньянь Сюй и вдовствующая императрица созерцали поздние лотосы, перебрасывались веселыми шутками – и неожиданно столкнулись лицом к лицу с бывшей императрицей Су И. Оба – и Ваньянь Сюй, и Су И – застыли на месте, а удивление сменилось жгучей болью и тоской. Остолбенев, они неотрывно смотрели друг на друга, а все сопровождающие императора слуги склонили головы и опустили глаза, не осмеливаясь даже вздохнуть. Повисла такая тишина, что, казалось, если кто-нибудь уронит шпильку для волос, звон будет слышен в каждом уголке обширного сада. Вдовствующая императрица лишь окинула обоих холодным взглядом, но не произнесла ни слова.

Они и сами не знали, как долго простояли так. Наконец Ваньянь Сюй усилием воли заставил себя возвратиться в реальность. Он неловко кашлянул и повернулся к вдовствующей императрице:

– Матушка, рассматривать отцветающие лотосы не так уж интересно, почему бы нам не покататься по озеру на лодке? Получится увлекательная прогулка.

Не удостоив Су И даже взглядом, император велел Цзы Нун пойти к лодочнице и передать, чтобы та приготовила всё необходимое. На лице его снова сияла довольная улыбка, он ступал уверенно и спокойно. Казалось, случайная встреча не произвела на него ни малейшего впечатления, но никому было не ведомо, какая невыразимая горечь поселилась в его душе.

Су И в оцепенении смотрел, как Ваньянь Сюй, приклеив на лицо улыбку, прошествовал мимо – так близко, что едва не коснулся его. На грудь словно опустилась каменная глыба, а горло, казалось, забили ватой – он чувствовал, что не может сделать даже глоток воздуха. Су И из последних сил старался взять себя в руки – он ведь только что едва не бросился в объятия этого мужчины, чтобы признаться во всем и поведать, наконец, что на него возвели напраслину.

Так он и стоял столбом, пока Гуй Линь окончательно не потерял терпение. Потянув Су И за рукав, он принялся насмехаться:

– Ну, что за дела? Сколько можно пялиться? Где твои несгибаемые принципы? Тебя же с души воротило быть императрицей нашей Цзинь Ляо, что ж ты теперь снова строишь государю глазки? Надеешься опять его приворожить, чтобы всё стало как прежде? Ха-ха! Не стоит недооценивать нашего императора. В Поднебесной полно красивых мужчин и женщин, сдался ему какой-то там Су И!

С этими словами смотритель дворца сердито схватил его за руку и потащил за собой.

Су И, прихрамывая, с трудом двинулся за ним. Гуй Линь грубо тянул его вперед, и, лишь споткнувшись пару раз, Су И наконец-то пришел в себя и снова обрел способность мыслить здраво. Горько усмехнувшись, он подумал: «Да уж, и зачем я только смотрел на него? Этот человек… мне совсем чужой… Я сделал свой выбор, когда предпочел спасти тех ученых мужей, и теперь я для него никто. Эх, Су И, Су И… Ты ведь сам решил принести его в жертву, сам отказался от него. Теперь ты тоскуешь по нему, но это просто жестокая насмешка судьбы».

Итак, император и его бывшая императрица всё дальше и дальше уходили друг от друга, но в толпе слуг никто не заметил, что наследник Шу обернулся и не отводит глаз от Су И. Поскольку рядом находилась вдовствующая императрица, да к тому же Ваньянь Шу не хотел причинять отцу лишнюю боль, мальчик сделал над собой усилие и при встрече с Су И напустил на себя безразличный вид. Позже, когда вся толпа двинулась вперед, он воспользовался тем, что никто не обращает на него внимания, и принялся то и дело оглядываться назад. Как только Гуй Линь и Су И направились дальше по дорожке, Ваньянь Шу не смог сдержаться и резко вскрикнул. Он поспешно зажал рот рукой, а в расширенных от ужаса глазах показались две крупные слезинки, которым он лишь усилием воли не позволил покатиться по щекам.

Вдовствующая императрица и Ваньянь Сюй услышали возглас наследника и вернулись узнать, что произошло. Ваньянь Шу смотрел на отца сквозь завесу слез и долго не мог вымолвить ни слова. Потом он протянул руку и указал пальцем на фигуру Су И, которая к тому времени почти скрылась из вида.

Ваньянь Сюй, будучи непревзойденным воином, имел чрезвычайно острый глаз. Вдовствующая императрица, вглядываясь в даль, не заметила ничего необычного, император же сразу уловил, что Су И при ходьбе слегка припадает на одну ногу. Ваньянь Сюй задумался на миг – но сердце уже знало ответ. Внутри всё сжалось от внезапной боли, перед глазами упала темная пелена. Увидев, что император пошатнулся, Цзы Янь поспешно шагнула вперед, чтобы поддержать его. Давным-давно она вбила себе в голову мысль избавиться от генерала Су, тем более что по вине этого человека погиб ее старший брат. Девушка ненавидела Су И всей душой, ни разу не усомнилась в принятом решении и не выказывала к его страданиям ни малейшего сочувствия. Но в этот миг, увидев воочию, какое горе охватило ее господина, когда он провожал глазами одинокую тень, согбенную под гнетом незаслуженных обид, Цзы Янь неожиданно для самой себя почувствовала мимолетный укол жалости.